Они сидели в сквере напротив дома и терпеливо ждали, когда Чарли выйдет к ним. Они приходили всю неделю, начиная с понедельника, и каждый следующий день их становилось на одного больше.
Сначала пришёл один. И сел. И молча ждал. Долго, почти до утра. Потом ушёл. Но Чарли не вышел. Не потому, что боялся - для него было слишком унизительно выйти на зов одного.
Назавтра их было уже двое.
На следующий день - трое.
Потом - четверо...
Но Чарли не выходил. Ждал максимума. Пусть они придут все. И тогда он выйдет и докажет им, что никакой не "маменькин сынок", трусливый сосунок и недотрога! И не только им, но и ей, грациозной красавице, с огромными глазами цвета весеннего неба. Ей, которая тоже ждет.
И вот сегодня, в конце недели, они, все семеро, там, в сквере напротив. И сегодня, как только ночь накроет землю своим чёрным покрывалом, Чарли выйдет к ним.
По неписанным законам его народа, его племени, каждый, достигший зрелости (если он хотел стать полноправным членом социума), должен был пройти через это.
Можно было выйти раньше, когда их было меньше - каждый сам, оценивая свои силы, выбирал количество бойцов, с которыми будет сражаться. И от этого выбора и от исхода битвы зависел тот уровень, та ступенька в общественной иерархии, которую он потом занимал всю оставшуюся жизнь.
А можно было и вообще не выйти! И ничего бы тебе не было. Через семь дней ожидания, достигнув максимального количества и не дождавшись, они бы просто ушли. И уже бы ни-ког-да не вернулись. И никто не стал бы тебя отлавливать и устраивать какие-либо разборки. Ты бы просто перестал существовать. Жил бы себе своей жизнью, никто бы тебя не притеснял и не вставлял палки в колеса. И потом ты мог бы, сколько тебе угодно, демонстрировать чудеса храбрости - этого бы просто никто не заметил...
Чарли знал таких, "не вышедших в своё время". Все они были воздухом. Пустым местом, стеклом, через которое смотрят, не видя самого стекла. И он бы ооочень не хотел оказаться на их месте. И, поэтому сейчас, когда пришло его время, он выйдет!
И была ещё одна очень веская причина, которая побуждала Чарли доказать им всем, что он полноправный член общества - на нём лежало пятно.
Своего отца Чарли не помнил. Точнее, не знал совсем. Родился он уже после его смерти - незадолго до его рождения отец Чарли погиб. И погиб так глупо - по неосторожности попал под проезжающий грузовик. Правда, злые языки болтали, что, может быть и не совсем "по неосторожности"... Но если это было даже и так (как можно знать?), так это был его выбор!
Мать об отце ничего сыну не рассказывала, и вся информация, которую он имел, была получена через "злые языки". И по ней выходило, что мать Чарли никогда не любила своего мужа - да он ей, собственно, и мужем-то не был. А сошлась она с ним в отместку своему возлюбленному, изменившему ей с другой. И, чтобы посильней унизить и оскорбить его своим предпочтением, сошлась она с одним из "стеклянных" отверженных. Так что отцом Чарли был "не вышедший в своё время".
И теперь на нём, на Чарли, лежало пятно. И он, во что бы то ни стало, должен был его смыть. И общество благородно давало ему шанс.
И сегодня, он или смоет это позорное пятно - или умрет!
Солнце уже опустилось за горизонт, и на быстро темнеющем небе загорались первые звёзды.
Чарли смотрел на небо и ждал полной темноты.
И когда стало совсем темно, и небо сменило цвет тёмного индиго на черный бархат, Чарли, чтобы никто не знал, что он ушёл, покинул дом через окно.
Спрыгнул он немного неудачно, слегка подвернув лодыжку, и, прихрамывая, направился в сквер.
Увидев Чарли, представители молча встали и двинулись на заброшенную стройку, где им никто не мог помешать. Опытные бойцы, проведшие не одну битву, лучшие их лучших.
Чарли, пока ещё никто, пошёл следом, соблюдая положенную дистанцию. Пошёл без малейшего страха в сердце, собранный, как стальная пружина.
И скоро оттуда, куда все они ушли, донесся, пугая запоздавших прохожих, душераздирающий боевой клич.
Домой он вернулся уже под утро, полноправным членом общества, проведя остаток ночи в компании своих новых друзей.
Пришёл, сильно припадая на левую ногу, с кровоточащей раной в боку.
Его правый, заплывший глаз, ничего не видел.
Из порванного уха текла кровь.
Несколько когтей на левой передней лапе были вырваны с мясом.
А хвост! От его великолепного, пушистого хвоста, остались лишь только жалкие воспоминания, висящие клочьями оборванной шерсти!
Кот с трудом запрыгнул на подоконник, свалив на пол цветочный горшок, добрел до своей подушечки, упал как подкошенный и мгновенно заснул.
Он спал, чистенький, без единого пятнышка, и на его разбитых губах играла улыбка счастья.