Демьяненко Андрей Николаевич : другие произведения.

Игры Богов

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  1911 год
  Если бы у меня были слова, я написал бы поэму и одел бы тебя в кружева фраз...
  Андрей приоткрыл глаза и посмотрел на Наталью, раскинувшуюся по белому полю простыни. Сноведение было хорошим, ласковым. Они не расставались даже в запредельных мирах - снах, и всё происходившее там было настолько реальным, что когда настоящий мир вливался через зрачки, невозможно было определить, где сон, а где явь.
  Андрей, закрыв глаза, опять погрузился в розовый сумрак мечтаний, но через мгновение выплыл, он слишком любил рождение нового дня, чтобы оттянуть своё пробуждение. В неясном утреннем свете, нежно поцеловав возлюбленную в обнажённый сосок, Андрей распахнул окно. Свежий утренний воздух обдал обнажённое тело, метнулся по маленькой комнатке-клетушке, наполняя каждый уголок запахами моря и цветов.
  Ночь отступала перед напором света. Небо, ещё темное на западе, расцвеченное лишь брызгами звёзд, на востоке уже осветлилось, звёзды растворились, а лёгкие облачка зарумянились от загоризонтных солнечных лучей.
  'Хорошо, что мы приехали сюда. Любовь здесь сладка... восходы прекрасны, закаты умопомрачительны... Жаль, что это рано или поздно закончится... Чертов пессимизм!..' - без злобы выругался Андрей. Неверие, боязнь будущего стали частью его натуры. Он стоял и смотрел, как подкрадывается утро, но чёрные колокольчики звенели в голове: 'Если у тебя есть чистая мечта и не заляпанная надежда, то ты обязательно упадёшь в грязь. Рождение таит в себе смерть. Утром, кроме того, что рождается день, умирает ночь, а вечером ночь, рождаясь, убивает день. Восход и закат - не совсем чёткие грани Парадокса, заключающего в рождение смерть...'
  Прикосновение спугнуло рой тёмных мыслей. Это Наташа, проснувшись, прильнула к нему, обвив его плечи руками.
  - Я пойду искупаюсь.
  - Иди...
  Всё больше светлело, тени становились мягче.
  - Солнце взойдёт, я тебя догоню...
  Не одеваясь, Наташа вышла и окунулась в первые лучи солнца, брызнувшие из-за горизонта. Андрей ждал этой секунды - каждое утро всё повторялось, замыкая Круг Счастья...
  Он смотрел не её хрупкую фигурку...
  
  
  1996 год
  Он любовался её хрупкой фигуркой, освещённой солнцем. Любопытное светило подсматривало через не зашторенное окно на её маленькие крепкие груди с тёмными, торчащими в разные стороны сосками, тонкие нежные руки, сложенные на стройной ножке... Наташа, наконец, почувствовав взгляд, распахнула веки, быстрым движением натянула до подбородка одеяло, прикрывающее только ногу. Измяла цветастой тканью изгибы прекрасного тела... А Андрей купался в её серых бездонных глазах и мысленно покрывал поцелуями дуги тёмных бровей, покатый лоб. По подушке волнами разбегались пепельные пряди, создавая темный ореол, так что милая Наташка казалась воплощением тёмных сил... Лёгкий румянец счастливый блеск глаз, запутавшаяся в тонких губах улыбка, зачеркивали всё: и темень, и свет, защищая их мир от вторжений, оставляя поцелуи, прикосновения... Андрей приник губами к теплу её губ.
  - Привет.
  - Привет, - слово перетекло в улыбку и растворилось, показав ему очаровательную ямочку на щеке.
  - Мне сегодня сон приснился... - взор Андрея затуманился на короткий миг, но он прервал серое неприятное воспоминание продолжением рассказа:
  - Мы оказались у Сереги на очередной гулянке. Я, естественно, поднабрался... Утром просыпаюсь, на столе накрыто: тарелочки, вилочки, ножи, фужеры, рюмочки хрустальные и даже бутылка вина какого-то - короче, всё как положено. Но на тарелке!..
  - Что?
  - Лежит штук пять яиц, одно другого больше, а самое большое с грецкий орех. Я у Серёги и спрашиваю, мол, что это? А он мне отвечает: 'Мясной рацион на месяц вперёд...'
  Смеясь, Наталья высвобождает руки из-под одеяла и обнимает Андрея за шею.
  - Выдумщик ты мой, тебе бы романы писать.
  - Я всего лишь музыкант...
  - Одно другому не мешает.
  Простыня сползает, приоткрывая её грудь. А он, отвечая на обьятие, льнёт к её губам, целует шею, плечи, груди, живот... Они улетают... И из неведомой дали доносятся только отзвуки их голосов.
  - Я вообще-то тебе завтрак приготовил...
  - Спасибо...
  
  
  1996 год
  Ушла Наталья поздно, когда июльская ночь уже прикрыла чёрными лапами улицу, а окна домов, стараясь раздвинуть темень, засветились электрическими огнями.
  Закрыв за Наташей дверь, Андрей кинулся к гитаре, чтобы выплеснуть на струны мелодию, звучащую в голове... Но ноты заупрямились, не укладываясь в гармонический рисунок, а мысли постоянно возвращались к любимой. Он, наконец, понял, что его тревожит: не хлопнула дверь в подъезде, не протопали её каблучки по асфальтовому покрытию.
  Подъезд и улица живут по определённым законам, и Андрей всегда был в курсе их личной жизни.
  Быстро натянув спортивный костюм, он стрелой вылетел на лестничную площадку. Тихо. Первый этаж - тоже. И только из подвала, из-за обитой железом двери, доносятся необычные звуки.
  Как можно тише нырнув в дверной проём, Андрей по-кошачьи бесшумно спрыгнул со скрипучего деревянного настила на мягкий песок, устилающий пол. Справа льётся тусклый свет. Крадучись Андрей дошёл до угла и увидел его, стоящего на коленях, между раскинутых ног Натальи и срезающего ножом трусы, последнее, что на ней осталось...
  Со всей силы, ударив левой в висок, правой Андрей перехватил руку, где был нож, но, видимо, от неожиданности насильник выпустил орудие. Андрей ударил ещё и ещё, но проворный малый, опомнившись, сумел встать, и нанёс несколько ударов. Превозмогая возникшую боль, Андрей схватил кусок трубы, путающийся под ногами, и ударил, молниеносно разогнувшись... Промахнулся, но увидел его страх, а затем и спину, исчезающую в темноте подвала...
  Сняв повязку, запечатывающую рот, срезав жгут, стягивающий руки, откинув обрывки изрезанной одежды, закутав дрожащее тельце в свою куртку, Андрей поднял Наташу на руки. Она начинала приходить в себя: Наполненные страхом глаза широко распахнулись на Андрея, тельце задрожало ещё сильнее, по щекам потоком хлынули слёзы, а рот захлебнулся гортанными звуками. Андрей, ступая по скрипучим доскам настила, всё крепче прижимал свою ношу к груди, шепча что-то успокоительное, покрывал поцелуями солёное от слёз милое личико. Хладнокровие за короткий миг утекло, и его затрясло... Выбравшись из подвала, чувствуя вселенский холод каждой клеточкой тела и сотрясаясь всё больше он, переступал негнущимися ногами. Тяжело облокачиваясь на перила, плёлся наверх. А перед внутренним взором стояло лицо маньяка: четкий шрам через всю щёку, подчёркивающий скулу...
  
  Сон...
  Из чёрной пустоты летели разноцветные шары. Все они с разной скоростью, по разным траекториям, не задевая Андрея, исчезали из поля зрения, чтобы снова появиться перед глазами. Вдруг один медленно летящий шар-наглец вытеснил большую часть черноты, затем залил всё серым туманом. От этого тумана в душе возникло чувство беспокойства, неопределённости, казалось, что из серого киселя вынырнет какой-нибудь предмет и, не избежав столкновения, тело захлебнётся болью.
  Под ногами у Андрея возник пол, дающий устойчивость и некоторую уверенность... Хотя прозрачность пола, изрешечённая чёрными клетками, говорила, что под ним всё тот же туман. Время сомнений и страхов собралось в секунды и бросилось прочь. В возникшем из ниоткуда свете появилась фигура во всём чёрном... Андрей, ещё плохо различая черты этого человека, знал - остался только глоток жизни, в последней капле которого - яд.
  
  1911 год
  Чёткий шрам через всю щёку, подчёркивающий скулу, придавал лицу жестокое выражение. Тяжёлый подбородок, сжатые губы и нос с горбинкой таили упрямство и силу. Высокий лоб - ум. Под густыми бровями прятались глаза, довершая картину своим блеском то безмерной усталости, то безудержной весёлости, то тёмной тоски.
  Андрей изредка бросал на исписанный лист новые строки, и снова его взгляд блуждал за окном на просторе моря, а нервные пальцы взъерошивали волосы, торчащие в разные стороны неопрятными тёмными клоками, поглаживали розовую полоску шрама, теребили нос или ручку, которая от обиды плевалась каплями чернил. Его крупная фигура, затянутая в чёрные брюки и рубашку, то горбилась над столом, зависая над странным манускриптом, то пружиной распрямлялась, грозя сломать спинку стула...
  Он творил, вернее, по его собственному выражению ляпал. Он был вне литературного мира. Его критиковали, ругали, обзывали все кому не лень: и именитые-маститые, и молодые. Он знал, что останутся только некоторые, а этих кричащих скандалистов забудут. Знал, что забудут и его - Андрея Коломенцева. Забудут, как только поутихнут страсти, бушующие вокруг скандального имени. Знал о скоротечности жизни и очень сомневался в своих творениях-ляпах. Из-за этого, возможно, в нём и вырастали бури пессимизма. Но он был болен. Когда он брал перо и начинал писать, безумный оркестр собирался в его голове и играл. Играл странную музыку. Андрею казалось, что именно такую музыку будут слушать лет через сто. Оркестр состоял из инструментов похожих на гитары и барабанов. Звучащие в голове звуки почему-то ассоциировались с электричеством. Причём барабаны выбивали неведомые рисунки. Гитары наполняли их ошеломляющими красками. А голос отдавал стихи... Стихи Андрея Коломенцева... Или шепотом вплетал в музыку его же прозу, расцвечивая музыкальную картинку сказочными оттенками...
  В комнату вошла Наташа.
  - Не хочешь ли кофе?
  - У...
  Ответ поражал своей определённостью. Наташа, приняв его за положительный, через некоторое время вернулась. С её приходом по комнате разлился аромат свежесваренного кофе.
  - Андрей, отвлекись...
  - Сейчас...
  И Андрей словно зачарованный, опять застыл над рукописью, слушая неведомый оркестр. Наташа, подождав, поставила поднос на край рабочего стола. На подносе теснилось множество разных предметов. Неловким движением Наталья задела кофейную чашечку. А та, не устояв, разбрызгивая содержимое на белые листы и сукно стола, завалилась, смывая стройные ряды букв. Рукопись погибла.
  Андрей взвился:
  - ... !
  Он в первый раз выругался и, вообще, повысил голос на Наташу. В груди всё сжалось от сознания своей неправоты и страха, что она сейчас соберёт вещи и уедет. Но она медленно опустилась на кровать, зарыв лицо в подушку, заплакала: плечи её заметно вздрагивали...
  - Прости, Наташенька, прости дурака, - Андрей неловко топтался, бубнил глупые слова, но Наталья молчала.
  Наконец, поняв бесполезность своих попыток, Андрей с тяжёлым сердцем решил идти к морю, надеясь, что 'гроза' обойдёт стороной.
  - Я пойду проветрюсь, - полу утвердительно полувопросительно сказал он, но слова опять разбились о стену молчания. Андрей вышел под ливень солнечных лучей.
  К морю нужно спускаться по аллее, усыпанными мелкими камешками. По обе стороны почётным караулом, выстроились пальмы с широкими разлапистыми листьями-опахалами. Дальше за этим строем начиналось непролазное буйство зелени, забирающееся в гору, кажущуюся от этого мохнатым зверем. Аллея вонзалась в гору, держа на острие маленький домик.
  Оглянувшись, Андрей увидел в распахнутом окне Наташу, сидящую на подоконнике, и смотрящую ему вслед... или на море.
  'Что сегодня со мной? Страх? Страх того, что счастье благополучно канет в бездну? Откуда вырвались эти слова, задев Наташу? Или опять начинает свой танец безысходность, телодвижениями вливая неверие и предчувствие смерти? Или это тот сон? Непонятный предутренний сон, пугающий серыми тонами. Сон, который появляется всё чаще, плюётся шарами и кричит о беде. Сон, противопоставляющий человека, так странно похожего на меня...'
  
  1996 год
  Андрей любил одеваться во всё чёрное. Ботинки, с выглядывающими из них носками, брюки, рубашки и даже шнурок, непонятно зачем болтающийся на шее, были черны. Андрей мимоходом предоставил зеркалу себя на обозрение и вышел из квартиры. Полумрак и прохлада подъезда сменились цветной духотой летнего дня. Недавно положенный асфальт, плохо защищаемый от солнечных лучей редкими кронами молодых берёзок, нагрелся, размяк и поэтому не отдавал звук шагов, а заглушал, забирая их себе.
   Андрей вышел из лабиринта высотных домов, заскочил в приветливо распахнутые двери желтого, воняющего соляркой автобуса. Плюхнувшись на сидение, он поглазел по сторонам, высмотрел симпатичную блондиночку с размалёванными глазами, смутил её бесцеремонным взглядом. Девушка зарделась как рябина в декабре, а озорник уткнулся в окно. Пейзаж, движущийся за окном, был изучен до мельчайших деталей и неимоверно скучен. Андрей зашторил зрачки веками, чтобы отодвинуть цветной сумбур дня. Скоро навалился сон...
  
  Сон...
  Серый туман сменился уже столько раз виденной картиной. Вдали, подёрнутой пеленой, был человек. Он напряжённо застыл на плоскости, почти параллельной той, на которой стоял Андрей...
   Двое людей в чёрной одежде, недвижно стоя, испепеляли друг друга взглядом. А плоскости пожирали друг друга в неведомой линии, выходящей из ниоткуда и уходящей в никуда... Без единого шага два человека сближались...
  
  1911 год
   Море было ласковым. Волны, как преданные псы, лизали берег.
   Скинув чёрные одежды и оставшись голым, Андрей открылся солнцу, но мысли чёрными молоточками вбивали гвоздики пессимизма и причиняли боль.
  - А если она уедет?.. - плакала одна ипостась.
  - Да ну и чёрт с ней! - вторила другая.
  - Куда она денется?! - говорила третья.
  - ... ! - ругалась четвёртая.
  - ... ! - злилась пятая.
  Андрей с разбегу кинулся в воду, а туча брызг, заискрившись в солнечном свете, взметнулась в воздух. Но, покорившись законам физики, капельки покинули чуждое воздушное пространство...
  Каждая из ипостасей заткнулась, все частички личности оставили бесполезный спор, их пыл остыл, видимо не устроивший прохладную морскую воду.
   До боли в лёгких, до судорожных позывов вздохнуть Андрей плыл под водой, широко открыв глаза, смотрел на усыпанное камнями дно, по которому скользили ленивые рыбы. В конце концов, он с шумным вздохом вынырнул и, оглянувшись на берег, поплыл к далёкому горизонту, широкими гребками притягивая волны к себе...
  
  1996 год
  Музыка лилась, как ручеёк, ласково журчала, затем набегала мощной волной и разливалась, превращаясь в соловьиную трель. Каждый из инструментов имел свою силу, свой голос и в какой-то момент становился главенствующим, но потом постепенно затухал, утопая в звучании других инструментов, чтобы чуть позже спеть с новой силой. Чёткими вкраплениями на музыку ложился голос...
  Дэн, приплясывая, строя гримасы и размахивая руками, вился около стойки микрофона, вместе с репликами лобызая металлическую сетку звукоприёмника. За его спиной Андрей и Славка, напротив друг друга, укачивали гитары, а их руки, как сумасшедшие птицы, бились о струны. Левая то взлетала по грифу к колкам, то бросалась к последнему ладу и там умирала, а правая то бродила вниз, от шестой струны до первой, и вверх, от первой до шестой, то вдруг начинала терзать какую-то одну, особо понравившуюся струну. Справа в углу сцены, тёзки Лёшки удерживали ритм. Один из Алексеев бубнил на бас-гитаре, его руки тоже летали больными птицами (только у них была, наверное, вялотекущая шизофрения), а второй бил в барабаны, сначала в один, затем в другой (чуть поменьше), потом задевал тарелочки, не забывая при этом притоптывать ногой, нажимая на педаль, которая отзывалась звуком большого барабана... В правом углу поблёскивало чёрной лакировкой пианино, изредка отзываясь тихим стоном от особо ярких нот, изрыгнутых колонками в пустой тёмный зал.
  Песня всё набирала и набирала силу и оборвалась на крике. В наступившей тишине стало слышно, как поскрипывает досчатый пол и сидения, теряющиеся в тёмной глубине зала...
  - Всё. В кайф. Перекур, - нарушил молчание Андрей.
   Ребята, оставив инструменты, закурили, рассевшись прямо на полу. Дым от сигарет тонкими струйками потёк вверх. В свете фонарей, раскиданных по краям сцены, он расписывал воздух неведомыми узорами и терялся, выплыв из направленных лучей, осевших на стенке круглыми пятнами.
  - Всё в кайф, - снова заговорил Андрей. - Кроме одного - нет души... Я взял у моёго тёзки Андрея Коломенцева стихи, будьте уверены, написанные с душой. Взял я их без спросу и спросить, в общем-то, не могу - поэт жил в начале века. Взял... Положил на музыку, отдав частичку своей души. А мы сейчас песню кастрировали, оставив слова, даже пускай со смыслом, и ноты... А этого мало! Ноты - это кружочки с палочками, а слова - набор букв... Дэн, в частности в тебе, в словах - смысл, в словах - энергия, и это ты должен донести. Голос - не только музыкальный инструмент, который удачно сочетается с гитарами... Ты должен донести каждое слово, весь заложенный смысл, не наврать ноты, отобразив мою душу - душу музыканта, приплюсовать свою - душу исполнителя... Чтобы Коломенцев встал из могилы и сказал: 'Ребята, хоть вы, засранцы поступили нечестно, но так моё стихотворение-ляп выглядит лучше...' То же самое относится к каждому из нас. У инструмента, кроме звучания, есть еще и душа. Мы не должны забывать это! Давайте сплюсуем души поэта, исполнителя и инструмента...
  Все внимательно слушали, курили, заряжались, чтобы выплеснуть... Чтобы какому-то там Коломенцеву не было за них стыдно. Даже невидимки, постоянно ёрзающие в креслах и скрипящие полом, притихли.
  - Ладно, покурили, давайте работать, сегодня мы должны записать эту тему... По местам!..
  
  1911 год
  Андрей плыл, наслаждаясь лёгкостью, с которой вода пропускала его. Мрачные мысли улеглись и не беспокоили. Андрей смотрел на волны, плавно переливающиеся из одной фигуры в другую, как ртуть, и ломал ругами водную гладь, наполняя её всплесками и острыми гранями. Затем поплыл, стараясь не мять спокойствия воды. Горизонт манил к себе. Не чувствуя усталости, Андрей ногами отталкивал от себя берег, и так превратившийся в тонкую полоску. А море не отпускало... Зарвавшийся человек нырнул.
  В прозрачной воде дно окутано полутенями... В ушах кто-то стучит и верещит. Естественно ему плохо от давящей массы воды. Андрей, не обращая внимания на скандалиста, сидящего в голове, сильными толчками плывёт почти по дну, огибая огромные валуны, все усыпанные мелкими чёрными плоскими ракушками с вкраплениями более крупных, витых. Он плывёт и осматривает бугристые поверхности, заросшие, кроме ракушек, ещё непонятно чем. Лёгкие пловца запросили свежего воздуха. Но он плывёт. Что-то отрывает от природных нагромождений, мутя при этом воду. Плывёт... Водоросли, волнуясь, тянут к нему свои мохнатые лапки. Лёгкие кричат, вопят и, в конце концов, объявляют ультиматум, только тогда Андрей медленно начинает выплывать... Но замечает на камне большую витую раковину, судорожными движениями рвётся в глубину. Почти задыхаясь, оцарапавшись об острые наросты, срывает моллюска и, оттолкнувшись от дна, пулей вылетает на поверхность.
  Раковина красива. Под неплотными наростами угадывается совершенная форма и мягкая, радующая глаз окраска. Тонкие стеночки с изящными выростами-рожками обретают насыщенность цвета под настойчивыми лучами солнца. Внутренняя поверхность видна не полностью: в глубине прочно занял позицию моллюск, но та часть, которая открыта взгляду, поражает палитрой красок. Оранжевый плавно перетекает в ярко-красный, и в эти основные оттенки вливаются белый, сплетённый с серым... Поверхность будто отполирована, и без единого изъяна. Но что поражает, так это размеры. Раковина огромна, Андрей раньше никогда не вылавливал, да и не видел таких.
  Лениво шевеля ногами и подгребая рукой, он 'стоял' на месте, любуясь своей находкой, вдруг его потянуло к берегу. Нет, усталости не было, просто нужно было плыть к дому...
  Из-под камней гибкой, разноцветной ленточкой выскользнула змея и величаво поплыла, постепенно поднимаясь в верхние слои воды...
  И Андрей поплыл к далёкому берегу, резко взмахивая одной рукой, вяло подгребая второй, с зажатой цепкими пальцами раковиной...
  Змея метнулась, настигнув слишком медлительную рыбу, порадовала её токсичной жидкостью своих зубов...
  Вырвавшись из волн, Андрей оделся и, держа находку, как скипетр, зашагал к дому. Он шёл, но уже знал: там никого нет. Наталья в беседке. Он чувствовал это.
  'Ладно, оставлю ракушку и пойду ещё побултыхаюсь, - подумал он. - В конце концов, Наташа простит и позовёт'.
  Но... не всё, что задумывается человеком, происходит именно так. Дверь, которую Андрей открывал сотни раз, открываться почему-то не захотела, ключ вставлялся, поворачивался на пол-оборота, и дальше - ни в какую. Андрей начал странную пляску около двери, он заходил то справа, то слева, то в лоб, но замок упорствовал, не поддавался. Андрей вынимал ключ, заглядывал в замочную скважину - никаких результатов. Наконец, ключ, как всегда, мягко повернулся, потом ещё раз - открыл дверь. Послышались лёгкие шаги Наташи.
  Распахнув дверь, Андрей засмеялся, неведомые силы щекотали его изнутри...
  'Море не пускало, горизонт манил, всё ж примчался к дому - двери не открыл. Боже милосердный, в этом чья вина? Он мне отвечает: 'Вот. Идёт сюда'.
  Он заливался хохотом, а она стояла, не дойдя до него несколько шагов, и сквозь маску обиды понемножку просачивалась улыбка...
  
  Сон...
  Плоскости, неотвратимо выдвигающиеся из серой дымки, пожирали друг друга, толкая навстречу двух людей в чёрном. Двое, неподвижными монументами, возвышались над гладкой прозрачной поверхностью, изрешечённой крупными клетками...
  
  1996 год
  Звонок зачеркнул тишину квартиры. Нехотя встав, стряхивая остатки сна, Андрей вывалился в коридор и открыл дверь.
  - Привет, Наташка.
  - Привет.
  Любовники, не видевшиеся с утра, слились в поцелуе. Немного утолив 'жажду', они зашли в комнату. Наташа, подобрав под себя ноги, села на диван, а Андрей, выбрав из длинного ряда кассет одну, заставил магнитофон разродиться фейерверком звуков...
  - Есть будешь?
  - Не... Я домой заходила перекусить.
  - Ну и зря, у меня ужин вкусный.
  - А что у тебя на ужин?
  - Голубцы. Ленивые...
  - А ты уже ужинал?
  Присев на край дивана, Андрей отрицательно качнул головой.
  - Ну, тогда я не заходила домой перекусить.
  Улыбнувшись, он опять погрузился в странное состояние, наганное сном.
  - А что ты такой?
  - Какой?
  - Грустный какой-то...
  - Да... похоронил хорошую жизнь, - сымпровизировал Андрей.
  - А что такое?
  Наталья, приняв правила игры, сделала озабоченное лицо.
  - Умерла... - ответил он, а на его лицо, восприимчивое к смыслу, к интонациям, легла печать скорби. - Давно умерла. Уже пахнуть начала.
  - Фу.
  Андрей с искренним недоумением и остатками скорби продолжал:
  - Да вроде пахнуть-то уже не должна, похоронил ведь...
  - А если серьёзно?
  - Сон нехороший приснился, непонятный какой-то, серый...
  - Делай выводы, - Наталья всеми силами пыталась вытащить Андрея из пропасти дурного настроения, - надо просто-напросто упразднить сон, плотно поужинать, ну и...
  - Ну и... Что?
  - Как что? Танцевать!
  - Слушай!.. А вот об этом я и не подумал. Умная мысля приходит опосля, - озадаченное выражение лица трансформировалось, а рука, обхватившая подбородок, вскинутая для того, чтобы подчеркнуть озадаченность, уже обнимала Наташу, - умница ты у меня всё-таки!.. - и Андрей чмокнул в щёку умницу. - Ну, пойдём кушать...
  А серая пелена пугающего сна продолжала странный танец, чиркая по зрачкам Андрея осколками плоскостей, оставляя в зрачках чёрные клетки страха...
  
  1911 год
  Он уже около часа наблюдал за ней и чем дольше смотрел, тем больше убеждался, что это она... Хотя какая разница, она это или не она. Он всегда убивал хоть капельку на неё похожих. Завтра он убьёт и эту. И проверит...
  Ох, как он будет играть с ней! Он представил, как придушит её, а затем, уже с вялой, сорвёт одежду. Представил, как изнасилует. Она будет приходить в себя, рыпаться, страх поселится в её глазах, а он трахать и наносить порезы. Он будет видеть её боль - это хорошо! Он кончит, когда она умрёт.
  Пусть её последние минуты будут наполнены страданием. В конце концов, она умрёт, узнав, что такое боль. Она почувствует, как мучился и мучается он. Она заслужила это. Это она упекла нормального человека в психушку!
  Он опять представил её обнаженное вялое тело, первые капли крови, выступающие из лёгкого пореза. Он представил её глаза, полные проснувшегося знания боли... Он возбудился. Накатило желание поиграть с ней сейчас...
  Но нет! Завтра. Он ещё должен хорошенько подготовиться.
  Тихо ступая, он пошёл прочь от беседки, в глубь буйных зарослей. Воображение рисовало ему картинки, а он радостно улыбался...
  
  1996 год
  Отзвуки нот ещё метались по углам комнаты, Андрей только что сыграл новую песню. Наташа сидела ошарашенная. Каждый раз, когда он играл свои песни, она заступала за черту реальности и вступала в его мир. Но песня неизбежно прекращалась, и Наталья с размаху шлёпалась на землю, удивляясь, завидуя его таланту и радуясь, что она живёт с ним... Дар речи постепенно вернулся:
  - Я одного не понимаю, почему до сих пор тысячи поклонниц не валяются у твоих ног?
  - А откуда ты знаешь, может валяются?
  Андрей усмехнулся...
  - На самом деле я решил, что мне достаточно одной поклонницы, и потом... Что моя музыка? Сочетание тусклых миноров. Тем более я самоучка...
  Альбом уже почти записан, только я чувствую, что он никому на хрен не нужен будет. Его будут слушать несколько таких же придурков, как я. И правильно. Кому нужна боль? Кто подойдёт и сунет голову в огонь?.. Им подавай радость, а я кричу, что счастье миг и боль навечно... Хреновая музыка...
  - Да уж хреновая! Не скромничай.
  - Скромность украшает человека...
  Настроения меняли одно другое, улыбка утихла, и вспыхнула озадаченность. Он снова говорил:
  - Музыка, действительно хреновая - в ней тоска, плюс стихи какого-то поэта начала века, к тому же больного гениальностью и пессимизмом... Люди не понимают что ли, что большинство того, что окружает нас - от боли... Я посмотрю на человека, который посмеет возразить!
  Смеясь, он продолжал мысль:
  - Огромный том 'Войны и мира', наверное, написан от радости. Толстой, пока кропал, радовался необычайно. Я удивляюсь, как в этом буйстве радости его в дурдом не запихнули?.. Я думаю, великое открытие вряд ли будет сделано скоморохом, прыгающим под звуки веселящийся скрипки, даже если фамилия скомороха - Эйнштейн. Так что музыка моя нужна маленькой горстке людей, которых еще надо вычислить... Единомышленников у меня слишком мало... Эх! Если бы тот поэт был со мной!
  - Какой? На чьи тексты ты пишешь?
  - Да.
  - Расскажи мне, кто он?
  - Я о нём знаю мало. Знаю, что он близок мне по духу и каждая его вещь могла быть написана мной, только, естественно, хуже. Родился он в девятнадцатом веке... Дворянин... Тёзка мой... Выпустил несколько стихотворных сборников и из прозы кое-что написал...
  Я всегда считал, что рассказ - повод задуматься, повесть - повод подумать, а роман - это большой повод хорошо подумать. Вот. Его творчество - иллюстрация к моим словам. Рассказ прочитаешь, точно извилина на извилину наскочит от нахлынувших мыслей. Лучше я ничего не читал.
  Самое интересное, что в энциклопедии Коломенцева Андрея и в помине нет.
  Мне случайно попался в руки его сборничек, издания 1905 года. Ну, а потом я перерыл всю Публичку... Кое-что нашёл. Теперь это мой самый любимый автор...
  - А много у него произведений?
  - Он слишком мало жил, чтобы много написать.
  - Он рано умер?
  - Погиб... при не очень понятных обстоятельствах в 1911...
  
  1911 год
  К вечеру поднялся ветер. Море почернело, а небо затянуло облаками. Они сидели при свете свечи, и Андрей зачитывал ей только что оконченную повесть... Андрей читал и думал, что ему страшно, он чувствовал - сегодня солнце зашло навсегда, разорвав круг счастья...
  Вдруг раздался стук. Андрей и Наташа переглянулись, они всегда радовались гостям, пусть даже и незваным. Всё-таки им не доставало общения - они были детьми города. К ним редко кто заходил, а приходящая через день служанка, была молчалива. Андрей, прервав чтение, пошёл открывать. Открыв дверь, он увидел корчащегося человека, запутавшегося в наступивших сумерках. Кто-то могучий тряс его, как куклу на верёвочке.
  - Кто там пришёл? - Наталья, сидевшая в мягком кресле, подобрав под себя ноги, подала голос, удивившись, что никто не заходит.
  - Здесь человеку плохо. Я побежал за доктором, а ты присмотри за ним.
  Андрей вышел, подхватил уже переставшего дёргаться, безвольно обмякшего человека, и втащил в дом. Лицо позднего гостя, ещё перекошенное судорогой, показалось знакомым. Эти тонкие прямые губы, измазанные желтоватой пеной, он видел раньше. Но где? Раздумывать было некогда и, положив припадочного на диванчик, Андрей бросился за доктором.
  Бежать надо было по берегу километра два. В наступившей темноте хулиганил ветер, бушевало море. На небе в облаках бледным пятном ютилась луна.
  'Как череп... - мелькнуло в мозгу. - Хорошо, что небо не плотно затянуто, так бы в полной темноте пришлось бежать'.
  Неясная тревога колотилась вместе с сердцем, и вдруг боль непонятная тянущая разлилась в груди...
  В тусклом лунном свете волны, как змеи, бросались на берег, прокатывались по камешкам с гулким рёвом, а потом, шипя, отползали, заставляя следующую волну-змею принимать угрожающую стойку.
   Пробежав ещё с полкилометра, превознемогая всё более настойчивые движения свирепеющей боли, Андрей вспомнил, где он видел это лицо, эти карие глаза, эти чёрные жёсткие волосы...
  Он видел их во сне, в том сером злом сне.
  Какой, к черту, доктор! Наташа! Он оставил её наедине с этим...
  Андрей бросился домой, напрасно убеждая себя, что это был только сон, и что с Наташей всё в порядке. Воображение рисовало ему страшные картины, в груди скреблась боль, а на небе скалилась луна...
  
  Сон...
  В сером тумане плоскости столкнули двух людей. Теперь Андрей видит его лицо - это лицо того подонка, который в подвале чуть не изнасиловал Наташу. Эти черты и шрам на его щеке он запомнил на всю жизнь. В руке появился пистолет. Его стальная воронёная поверхность холодила руку. 'Ну что ж, дуэль так дуэль', - подумал Андрей и вскинул пистолет. А на него уже смотрел чёрный злой глазок... И ещё два глаза, они были страшнее, чем дуло пистолета - в них была ненависть...
  
  1996 год
  Андрей проснулся. Солнце уже заглянуло в комнату, и дурной сон под напором света перетёк в подсознание.
  Встав, Андрей отправился на кухню, чтобы наколдовать завтрак, а Наташа осталась досматривать последнее сновидение.
  Звеня кастрюльками, ложками, чайниками он приготовил завтрак и громко запел. А из подсознания в него целила смерть. На душе скреблось и елозило серое, непонятное. Давя ощущение беды придурковатой весёлой песней, Андрей с подносом, заставленным всякой всячиной, вошёл в комнату и сразу зацепился ногой за край дивана.
  - Ой, ё!.. Моя больная нога!
  Проснувшаяся Наташа, всё ещё нежась под одеялом, с жалостливым выражением лица пролепетала:
  - Маленький, бедненький...
  - Что поделаешь? Такова жизнь. Бутерброд всегда падает маслом вниз, а человек на больное место.
  Андрей поставил поднос и сел на край дивана, ласково обхватывая Наталью...
  - Доброе утро!
  - Доброе... А сколько сейчас времени?
  Потянувшись за часами, Андрей неловким движением столкнул их с тумбочки. Электронные часы упали на пол. Андрей, подняв их, напряжённо прислушался к ходу бесшумного механизма...
  - Даже тикать начали...
  - Да?
  Наташа, приложив коробочку часов к уху и прислушавшись, набросилась на Андрея, барабаня своими маленькими кулачками по его широкой груди.
  - Опять? Опять наколол, - и она, утихомиривая руки, обиженно надула губки, а Андрей с лицом младенца, чуть оттопырив нижнюю губу, поцеловал Наташку, взлохмачивая свои чёрные жёсткие волосы. На тонких губах играла улыбка, но глаза не смеялись, в карем омуте притаилось Нечто... А он через силу шутил.
  - Ну, что поделаешь, если я такой? Давай завтракать, киса.
  Но упрямая Наташка решила показать силу характера:
  - Не хочу быть кисой! Хочу быть зайцем!
  - Хорошо, ласточка, ты будешь им.
  - А причём здесь ласточка? - с искренним недоумением спросила она.
  - А это переходная форма от породы кошачьих к заячьим. Ну что завтракаем, заяц?
  Наталья, улыбаясь, обняла ласковыми руками своего Андрюшку.
  - Завтракаем, - проговорила она и нашла его объятие.
  - Сегодня на завтрак творожок и кашка. Шептал ей на ухо Андрей, перемежая слова поцелуями.
  - Какая? - отвечая ему тем же, шептала Наташа.
  - Геркулесовая. Чего тебе больше положить. Кашки или творожка?
  - Творожка.
  - А может лучше кашки? Смотри, какие у меня геркулесовые мышцы. Разве тебе не нужны такие же?
  И Андрей надул внушительный бицепс.
  - Зачем мне, если они есть у тебя?
  - Извини, я не подумал, - Андрей сменил наигранный мажорный тон на грустные нотки, - но может оказаться, что меня не будет рядом и...
  
  1911 год
  Дом погружен во мрак. Дверь настежь. Сердце Андрея бешено колотится... Андрей, остановившись на пороге, тихо позвал:
  - Наташа...
  Может он очень тихо позвал, и слово прозвучало вздохом? Но нет... Нервы не выдержали, и Андрей сорвался на крик.
  - Наташа!..
  А дом ответил тишиной. Бросившись зажигать свечу, Андрей споткнулся. Зажженная спичка, выхватила предмет похожий на сердце, утыканное шипами. Но это была лишь раковина моллюска, найденная накануне... окровавленная... Крик разодрал Андрею горло и захлебнулся в прибое. Огонь спички облизал пальцы и сник. Физической боли Андрей не почувствовал - его душа обожжена.
  Свеча горела... Андрей несколько часов пожаром метался по окрестностям, чтобы найти подонка... Но не нашёл, вернулся и беззвучно плакал, сидя на полу в луже крови, над бездыханным изуродованным телом Наташи... Рядом лежало орудие убийства - злосчастная раковина с острым зазубренным краем... Слёзы кончились, Андрей бросился в сон...
  
  Сон...
  В сером тумане раздались выстрелы. Звук унёсся в бесконечность... А пули нашли сердца... Сердца, звучащие в унисон.
  Боги сыграли странную шутку, столкнув зачем-то двух людей: музыканта из 96 и поэта из 11... Оба уверенные, что убивают мразь, нажали курок, наградив свинцом сердце друга...
  
  1996 год
  Наташа проснулась оттого, что Андрея нет рядом. Она прислушалась - никакое движение не нарушало покоя квартиры, лишь за окном бушевала гроза. Встав, Наталья заглянула на кухню, посмотрела в ванной и туалете, вернулась в комнату. По небу прокатился гром... Андрей лежал на кровати.
  - Опять твои дурацкие шутки! Даже ночью не можешь успокоиться?
  Молчание...
  Присев к любимому, Наташа разглядела темное пятно, расползающееся по простыне. Небесный электрический разряд расцветил картинку...
  - Андрей! - капелька боли слетела с её губ, но океан страдания уже закипал в груди. Она не понимала как, не понимала почему, но знала - он уходит... Уходит навсегда...
  Он лежал без движения, и только еле слышный стон изредка слетал с его губ, а на грудь хлестала из раны кровь.
  Взяв вялую руку, Наталья пощупала пульс - слабые толчки сменились тишиной. Она накинула на себя что-то и выбежала на лестницу: ей надо позвонить, вызвать врача... Надеясь на чудо, она сбежала вниз... Чья-то рука зажала ей рот и тихий, дрожащий от возбуждения голос прошептал: - Ну, что детка поиграем?
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"