Когда-нибудь я вырасту, я буду высокая и взрослая и смогу когда хочу, куда хочу поехать. Ещё, конечно, стану врачом, чтобы хорошие люди не умирали. А, может, лучше архитектором, чтобы проектировать города. Красивые города...
Бездомная Кася "Дворник"
Сколько я себя помню, я всегда хотела быть архитектором. Я строила. На улице из песка и камней, дОма из кубиков. А когда домашние кубические варианты построек стали скучны, я начала использовать книги, кастрюли, коробки, одежду.
Моя семья была бедной, и конструкторов мне не покупали. Мне не покупали ничего. Мама работала в театре костюмером, а отец на заводе слесарем. Когда-то он подавал большие надежды в спорте. В школе, да и в техникуме он практически не учился, а ездил по соревнованиям и сборам, выступал и привозил медали с общегородских и даже союзных мероприятий.
Руководство учебных заведений это устраивало, они ставили оценки и зачеты за так - за увеличение спортивного рейтинга... Даже в армии отец служил в спортивной роте. Каждую неделю, если не каждый день ночевал дома.
Женился он после армии.
Мама тогда училась в библиотечном институте. Они познакомились на соревнованиях. Мама пришла болеть за одного из многочисленных ухажёров и нашла мужа.
Спортивная карьера отца закончилась переломом ноги. Он навсегда остался хромым.
Тут родилась я. А он всегда хотел сына. Его протест выразился в моем имени. Меня назвали Нежданка. Нежданка Сафронова. Убожество.
Отец хотел устроится на завод по специальности. Хотя кроме бега не знал ничего. Его взяли слесарем. Он начал пить. Огрубел
А мама бросила институт. Декрет и полное отсутствие денег заставило ее искать работу. Театр оказался не худшим вариантом. Деньги небольшие, но зато много свободного времени. Ведь помогать было некому.
Где-то в то время кончилась их любовь, кончилась их жизнь. Началась моя архитектурная карьера.
Любой предмет может стать деталью храма. Вы думаете, он может строиться только из кирпичей? Нет! Из кубиков не построишь красоты. Кирпич - это блок. А блочный дом не эстетичен.
Хорошее здание строится из моногого-многого-многого. Это могут быть пустые бутылки, тарелки, чашки, коробки из-под обуви и обувь. Подойдут даже платья мамы.
Когда отец приходил после работы пьяный, забирал меня из садика, заходил в рюмочную, выпивал ещё.
Он выпивал и ужасно морщился. Один раз он дал мне попробовать. Это оказалось очень горько. А он сказал:
- Пей, пей, чёртова кукла. Думаешь, я здесь нектар хлебаю?
А я выпила и улыбнулась. Я поняла, что водка - это плохой строительный материал.
Он ударил меня по щеке.
- Что лыбишься, сучка!
Все мужики, которые были в этой забегаловке, обернулись и заржали.
- Так ей! Врежь ещё! Воспитывай! - давились смехом они.
Толстая продавщица тоже злобно хихикала, она налила всем водки.
Они долго чокались. И я увидела, когда они подходили за водкой, что все они хромые и все ужасно морщатся, когда пьют.
Отец отвел меня домой и завалился спать. А я построила свой лучший дом. Стройматериалами были все вещи, что я могла поднять в нашей комнате и на кухне.
Из-за водки меня вырвало. Вырвало прямо на новый дом. Я была маленькой девочкой, а блевотина в несколько раз превышала мои размеры. Можно было подумать, что здесь опорожнились несколько коров.
Когда пришла мама, она так и подумала. Она подумала, что я пригласила домой стадо коров, и они загадили комнату.
- Нежа! - кричала она. - Откуда у тебя в знакомых крупный рогатый скот?! Зачем ты их сюда позвала?! Чтобы этого больше никогда не было!
А я смеялась. Мне было смешно. Потому что я знала - пора расселять эту коммуналку. И знала, что построю дом. У меня будет хорошая светлая комната, туда я смогу приводить кого угодно. Ко мне будут ходить больные диареей коровы, и ненормальные ёжики, и даже веселые скунсы.
У каждого в этом доме будет своя светлая комната. У мамы, чтобы она не видела папу и меня и занималась своим любимым театром и актёрами. У папы со всеми хромыми мужиками. В этой комнате я специально сделаю кран с нектаром, чтобы они пили и не так сильно морщились. Я смеялась.
Такой грандиозный проект я осуществила ещё один раз.
Я болела и сидела дома. Маме не нужно было ходить в театр с утра, она уходила только к вечернему спектаклю. На несколько часов я оставалась одна, пока не приходил с работы отец. Иногда он мог задержаться в кабаке.
За это время я успевала построить и разобрать дом. Разобрать потому что взрослые не одобряли мои увлечения.
Но отец пришел в тот раз с работы раньше.
- Все строишь, чёртова кукла, - воскликнул он. - Смотри, это будет украшением твоей ебанутой постройки.
Он поставил на башенку недопитую бутылку. Недостроенная башенка зашаталась и рухнула. Бутылка хлопком разбилась, расплескав остатки водки. Отец озверел. Он схватил меня и возил, как тряпку, по вонючему нектару и битому стеклу. А я смеялась. Я смеялась не потому что мне не было больно, я сеялась потому что знала: скоро все будет хорошо. Я построю город. В моем городе будут жить не все люди.
Я вырвалась и убежала в садик. Воспитатели, конечно, били нас, но не возили лицом по битому стеклу.
Была зима. Я пришла в одном рваном платьице, залитая кровью.
Воспитательница гуляла с группой на улице.
- Сафронова, - строго сказала она. - Нельзя в таком виде приходить в общественное учреждение. Сюда ходят приличные дети. Видишь, никто не окровавлен!
Дети стояли и кивали в такт ее словам.
- Да, да. Окровавленными в садик ходить нельзя. Сюда ходят только приличные дети.
- А с этого дня сюда будут ходить обычные дети, - заявила я.
- Как это? - удивилась воспитательница.
Тогда я подошла, нет, подбежала, нет, подлетела к каждому ребенку. Я обнимала и целовала каждого и потом на него кашляла. У меня была очень опасная форма гриппа, неубивающая только меня.
Это произошло в одно мгновение, и все теперь стояли окровавленные и обкашлянные, а значит больные.
Воспитательница успела только сказать:
- Сафронова, ты на больничном и не одета, уходи домой. Если кто-нибудь заболеет, тебя выгонят из садика.
- Вот теперь все нормальные, - сказала я. - Теперь можно я буду приходить?
- Нет! - возразила воспитательница. Она захотела меня ударить, но побоялась испачкаться и заразиться.
Я пошла домой. Я заплакала. Я знала, что дети умрут. Они не перенесут болезни. Опасной формы гриппа. Потом я засмеялась - они не будут жить в моем городе.
Когда все они умерли, меня выгнали из садика. Группу закрыли.
Теперь я строила по-другому. На столе лежала скатерть сложенная вдвое. Я развернула ее, и под столом стал домик. Туда никто не заходил. Только крыса, которую я прикормила.
Мне всегда не нравились хлебные корки. Я выедала мякиш, а корки есть не могла. Мать кричала на меня, что это хлеб, что его нужно есть! А отец разжимал мне рот своими желтыми, крючковатыми, пахнущими табаком, пальцами и запихивал оставшиеся корки в горло.
А я смеялась, такого в моем городе не будет. Все будут есть только то, что захотят.
Я стала прятать корки в кармашек, мне надоело облизывать грязные пальцы. Корки я выкидывала за комод. Так появилась Ларка. Моя ручная крыса.
Как-то мама затеяла перестановку в комнате. Я с ужасом думала, что будет, когда обнаружат корки. Но корок не было. Лара все съела. Она будет жить в моем городе. Она первой пришла в мой домик под столом. Приходили, конечно, и другие - незваные... руки родителей, чтобы вытащить меня из моего жилища и заставить делать их идиотскую работу.
Но у меня были мгновения, когда я изучала сущность предметов. Ведь не зная сущности материалов нельзя построить хороший дом, невозможно построить мой город. Закончив изучение стола, я изучала шкаф, потом диван, и, наконец, кровать, на которой спал отец. Тогда я поняла, что архитектор может не только делать конструкции более прочными, но и ослаблять их по мере надобности.
Когда отец пришел с работы и присел на край кровати, ножки отвалились, и железная рама рухнула ему на ноги. Перелом обоих конечностей.
На следующий день пошла в забегаловку. Отец меня послал за водкой. Там не было ни одного посетителя. Я взобралась на высокий стул у стойки, где скучала толстая тетка Зина.
- Меня прислал отец, - сказала я. - Мне бутылочку водочки. И сто граммов здесь.
- Да, - обрадовалась тетка. - Наконец-то хоть кто-то пришел! А то я устала чесать манду о краешек стола.
Она критически меня осмотрела.
- Боюсь, ты не подойдешь.
- Нужно завести мандачеслаку.
Она дала мне бутылку и налила сто грамм.
- Теперь долго никто не придет, - пообещала я.
- А кто же мне будет чесать манду, - спросила она.
- Я же говорю - мандачесалка. Или сама как-нибудь справляйся, - ответила я.
Тетка заплакала. Нет, зарыдала. Она спрятала заплывшие глазки за пухлыми ручонками и водопады слез хлынули между пальцев.
А я вылила водку в цветок, он стоял здесь же на прилавке. Я видела такой в книге. Когда-то показывали в садике. Он был ядовит. Яд к яду - решила я.
В это время в бар зашла маленькая девочка. Она подошла к прилавку.
- Я от папы, - сказала она. - Мне водочки и пятьдесят здесь.
Тетка зарыдала еще больше, она поняла, что манду ей чесать долго никто не будет.
Она дала бутылку и налила стопарь, не переставая выть и причитать о своей горькой судьбе. Маленьких деточек она, видимо, не любила.
Девочка вылила водку на ядовитое растение и улыбнулась мне.
- Привет, меня зовут Паскуда.
Тетка Зинка валялась уже на полу в конвульсиях, она выплакала сто кило слез и похудела на триста кило. А маленькие девочки и мальчики приходили, они брали бутылку, выливали дополнительные граммы на растение, оставляли деньги. Их звали: Окуниха, Порнушка, Писька, Соплюха, Пиздень, Козлюк, Измена... - и еще много-много чуднЫх, но хороших имен. Все они стали моими друзьями.
Через два месяца ядовитое растение издохло от водки, а в баре стали появляться, кроме детей, хромые на обе ноги мужики. Скелет, который раньше был Зиной, снова начал обрастать жиром и перестал жаловаться, что манду никто не чешет.
Я теперь строила из песка и камней. В солнечную погоду выходила из дома с бутылками наполненными водой, чтобы поливать песок. Но больше я любила выходить в дождь. Песок не надо поливать, он тогда послушнее, а люди прячутся под крыши. Никто не мешает. Для мальчишек удивительно находить в песочнице замки, которые топчешь с сожалением.
Я уже тогда поняла, что мои дома не должны быть ни на что не похожи. Все человеческие строения делятся на два вида. Одни похожи на писи мальчиков, другие на писи девочек. Посмотрите вокруг, вытянутые здания - это фаллосы, здания менее вытянутые - вагины. Пора уже отходить от стереотипов, от таких принципов строительства.
Я поняла это, и мой замок был не похож на половые органы. Он был вообще ни на что не похож. И он был прекрасен. Я пригласила Ларису (свою крысу) посмотреть на мое творение. Она сказала:
- Шу-у!
И полезла осматривать дом. Я почувствовала, что что-то случилось. Внутренним взором увидела, как обвалилась одна из переборок. Я раскидывала этот замок, как смерч. Мне было страшно, что она погибнет. Откопала я ее полуживую. Я целовала ее и просила прощения. Тогда я поняла, что мои строения должны быть самыми крепкими. И песок, и камни не подходят для этих целей. И перестала ходить в песочницу.
Я на время отказалась от реальных воплощений и проектировала только в голове. К этому времени меня приняли в школу.
Друзей у меня не появилось, там были только хорошие дети. Они смотрели на меня с опаской. Наверное, боялись, что я начну на них кашлять, и они умрут.
Училась хорошо. Но мне было неинтересно. Это мало могло мне помочь в моем деле. Больше всего мне нравилась литература. Там были другие города, другие люди. Преподавали нам, правда, в основном фантастику, мало похожую на жизнь и называли это реализмом. Но мне нравилось.
Дома меня не трогали. Я забивалась в свой угол за комод, садилась на пол и читала, а крыса сидела у меня на коленях, когда никого не было дома.
Отец, правда, увидел меня с Ларисой. Она ему понравилась. Он стал даже ее подкармливать. И водки налил. Лариса отказалась. А он размозжил ей голову ударом кулака.
На следующий день он снова сломал обе ноги, упав с кровати.
Крысу он похоронил в помойном ведре, но я перезахоронила на берегу ближайшей говнотечки. Мы здесь сидели иногда и смотрели, как говно ищет большую воду. Последний раз я построила здание из камней и песка. Оно получилось намного прочнее, чем предыдущее. Его и сейчас можно найти в высоком кустарнике у реки.
Раньше в своей коммуналке я жила, как крыса. Осторожничая. Старалась никому не попадаться на глаза. Теперь вдруг я познакомилась с Евгением Витольдовичем. Он попросил соли, когда никого не было дома. Мы разговорились. И он пригласил меня в гости. Его очень удивило мое имя.
- Знаешь сказал он, - мне всегда казалось, что Нежа - это сокращенное от Нежности.
- Нет, - возразила я.
- Можно я буду называть тебя Нежность?
- Пожалуйста.
Он научил меня играть в шахматы, рассказывал о книгах и людях, которые в них живут. О поэзии. Мне очень понравилась поэзия, о которой говорил он. Он по-другому рассказывал, лучше, чем учительница по литературе. Заразительнее. Стихотворения мне напоминали строения. Правда, когда смотришь на эти столбцы, они все равно напоминают фаллосы.
Евгений Витольдович угощал меня ароматнейшим чаем и удивительнейшими конфетами. Я никогда раньше таких не пробовала.
Также я встретила на кухне Толика. Я знала только его голос и голос его жены. Они жили за стеной и время от времени громко стонали. Жена стонала, а он рычал и ритмично грохал.
А отец восхищался:
- Во, блядь, дают! Как он ее дерет!
И обращался к матери:
- Давай, сучка, и ты постони.
С некоторых пор за стеной появился еще один голос. У них родилась дочка. Теперь круглые сутки из-за стенки раздавался плач ребенка и иногда к нему примешивались стоны, рычание, гроханье.
И вот я увидела Толика на кухне. Он тихо сидел и читал.
- Извини, девочка, - сказал он, - Пердолика постоянно орет, я не могу читать в комнате.
- А что вы читаете? - осмелилась спросить я.
- Библию.
- А о чем эта книга?
- О Боге.
Я спросила Евгения Витольдовича о Библии и Боге. Он сказал, что кроме земной жизни, есть рай, где очень хорошо, и ад, где очень плохо. И еще он сказал, что люди не умирают. Если человек пришел к Богу в земной жизни, то он оказывается в раю. А если нет - в аду.
- А что нужно, чтобы прийти к Богу?
- Нужно быть хорошим человеком.
- Как вы?
- Я тоже делал ошибки в своей жизни. И, наверное, не очень хороший человек.
- Вы очень хороший! - возразила я.
- Еще нужно верить, молиться... некоторые ходят в церковь, они называют это домом Бога на земле.
Я стала молиться. Я молила Бога о том, чтобы он разрешил мне построить мой город в раю. Я хотела, чтобы в моем городе жили только хорошие люди. Я нашла место для моего города.
Только я не согласилась с Евгением Витольдовичем, что Земля - это нейтральная территория. Я думаю, - это верхний ярус ада.
Евгений Витольдович умер.
Он заболел. У него поднялась высокая температура. Я носила ему питье, бегала за лекарствами, натирала водкой, сворованной у отца, вызывала врача. Сварила бульон.
Приходила участковая врачиха. Злобная старушонка. Она прописала тоже самое, что купили и без нее. Написала в карточке: ОРВИ. Температура не спадала. Когда она пришла снова, скрипя суставами на всю квартиру, то разоралась, что уже не девочка, бегать по ложным вызовам, а если и девочка, так это недостаток не ее, а общественный, а если здесь и есть больные, то ее лекарства не могут не помогать.
Я чувствовала, я знала, что за болезнь... И даже сказала ей, что у него что-то с легкими... Я видела это внутренним взором, как тогда с Ларисой.
Но врачиха разоралась еще больше.
- Уйди, соплюха! Я дипломированный специалист с многолетней практикой, а ты меня учишь!
Я прошептала:
- Меня зовут Нежность.
Она же подтвердила диагноз ОРВИ и ушла. Когда вызвали неотложку, было поздно. Евгений Витольдович умер.
В тот день я молилась особенно усердно. Потому что я знала, для кого будет мой город в раю.
На следующий день смолк крик маленькой девочки за стенкой.
Отец говорил, что Толик пердолил свою стонущую блядину и откинул подушку на маленькую сучку, чтобы она заткнулась. Она и заткнулась навсегда. Задохнулась, маленькая плаксивая ублюдина.
Теперь отец сломал не только ноги, но и руки. И теперь он больше не спит на кровати. Предпочитает спать на полу.
Жена Толика повесилась, а он пропал. Потом отец принес слух, что он стал ебаным монахом.
Я перестала молиться. Толик попадет в рай... так утверждают священники... ведь он стал монахом. Я не хочу, чтобы он жил в моем городе.
Город нужно строить в голове.
В мою голову я его не пущу.
В старших классах у меня появилась подруга. Звали ее Света. Она была очень красива. На моем фоне она выглядела еще эффектнее. Мы ходили по парням, получая сексуальный опыт. Эти опыты мне не очень нравились, но у меня был свой город, который разрастался в голове. Я искала человека, который тоже мог бы жить в моем городе.
Ларисе, Евгению Витольдовичу и маленькой Пердолике было мам хорошо, я часто их навещала, но город представлялся мне более населенным.
Однажды Света позвонила мне, и поделилась, что нашла парня, который трахается, как Бог.
- Как Бог? - не поверила я.
- Я была в таком восторге, как если бы священник голый станцевал ламбаду на отпевании. Член у него надежней паровоза, только КПД двестипроцентное.
- У священника?
- У моего парня. Я уходила в раскорячку, но счастливая. Он с другом приглашает меня с подругой, то есть с тобой праздновать новый год.
Я пошла. Украсив свой уебищный гардероб новым в зеленую клетку шарфом. Этот шарф мне подарил Евгений Витольдович, я его берегла, не одевала.
На столе было мало еды, но много водки. Славик был маленьким и некрасивым, таким же был и его приятель.
Но Света сказала:
- Не смотри, что он такой, в штанах у него отменный аппарат. Только не смей его пользовать, - добавила она. - Твой аппарат в других штанах. Вот этого Уебка.
Так звали второго парня.
Я выпила, мне стало нехорошо, я пошла в ванную. Там Славик и предъявил свой агрегат. Он ворвался за мной и стал лапать. Я пыталась его оттолкнуть, поскользнулась на скользком кафеле и упала, ударившись головой о раковину, затем об пол. А он накинулся сверху, стянул колготки и трусы и радостно вошел в меня.
Я не кричала. У меня болела и кружилась голова, меня тошнило, но я смеялась: он никогда не попадет в мой город. Славик смеялся тоже, елозил и шептал:
- Ну как, тебе хорошо, сучка?
Моя голова болталась и билась о трубу канализации. Его железный паровоз стачивал подъездные пути.
Света перестала со мной разговаривать, ведь я, замарашка, отбила ее парня. Она развлекалась с Уёбком, аппарат которого тоже оказался исправен.
Так закончился старый год. В новом году он еще несколько раз опробовал меня. Я сбежала на первом транспорте, забыв свой новый шарф в зеленую клетку...
Скоро я поняла, что беременна. И я усиленно стала строить город. Возможно, что мой ребенок, сможет жить там. Я обязательно этого добьюсь. Я назову его Александром или Александрой. Почему? Не знаю. Саша, и все. Хочу.
Я поняла, что сама могу населять свой чудесный город, где дома не похожи на фаллосы и вагины.
Я буду придумывать хороших людей, и они будут жить в моем городе. Скоро, очень скоро его постройки и новые люди уже не смогут уместиться во мне.
Я думаю, что уже видны некоторые здания. Потому что люди, смотря на меня, становятся лучше, я это чувствую.
Может, даже когда-нибудь и вы сможете жить в моем городе.