Аннотация: для конкурса "Не реальная новелла РТ-2013"
Царица земли Сибирской
Лишь только в Сибири займётся заря,
На двору народ просыпается.
В Нижне-Ямском дворце
Слышен звон кандалов -
Это ссыльные в путь собираются.
В то время, как Царица запивала миндалевые орешки какао, в завершении утреннего моциона, Ед, прикованный цепью, нарезал круги вокруг столба позора. Словно медведь. Мелодичное позвякивание цепи, вторившее его шагам, тешило слух Царицы. Её радости, радости мести за содеянное этим человеком, не было предела.
Честно говоря она и не предполагала увидеть гостя из Санкта в своих владениях. Простившись с ним ещё в начале осени, после взаимных любовных утех, она взяла с него слово, что тот никогда не появится в поле её зрения. Но его ласки, его трепетный шёпот полный страсти и отчаяния, будоражили Её долгими зимними вечерами во дворце. Ей так, порой, не хватало жАра крепкого, мускулистого тела, которому она согласилась отдаться, зная заведомо, что это тело заплатит за всё своей жизнью.
Что-то надломилось в естестве Её сознания, в обязательствах перед традициями своих предков.
Она впервые и, пожалуй, единственная из своего рода, не посмела изъять из этого тела жизнь. Жизнь, которая не имела права на существование после проявления Её, такой естественной для других людей, слабости. А быть слабой она не имела права. Ни кто на свете не имел права знать, что, по сути своей, она остаётся женщиной, хоть и является Царицей.
Вчерашним утром, Ей доложили, что Ед вернулся. Вернулся и просит аудиенции с Её величеством. Прознав об этом Царица велела впустить этого мужлана во дворец и приковать во дворе к столбу, напротив окон своей опочивальни. Перезвон звеньев цепи ласкал Её слух и весь день, и ночь, и это, такое замечательное, утро.
Какао было в меру горячим, а орешки придавали напитку чарующее наслаждение своей лёгкой горчинкой. Хорошо!
-И всё же было бы интересно знать - зачем Ед вернулся, - подумала Царица покончив с какао и поставив чашку на серебряный поднос.
Ведь знал же, что я на ветер слов не бросаю. Уж если пообещала ввергнуть его в мир Аида, то от своих помыслов не откажусь. Придётся ему прогуляться на берег Океана омывающего нашу землю. Пройти через всю Сибирь. В места, откуда изначально Сибирь зачинается. Там для охальника самое место.
Взяв с прикроватной тумбочки колокольчик, Царица вызвонила Визиря.
-Гостя нашего кормили? - ни к кому не обращаясь спросила она.
-С Вашего благоизъявления, Госпожа.
-Чего просит он? - разглядывая маникюр на своих ухоженных руках, как бы в раздумьях процедила Царица сквозь зубы.
-Видеть Вас, Царица.
-Видеть? Меня?... Ну, что же - доставим ему такое удовольствие. Последнее желание обречённого - свято. Приведите мне этого... Да глядите, чтобы в кандалах. Пусть прознает с кем дело имеет.
Мягко ступая по расстеленным шкурам экзотических животных, придерживая цепи кандалов, в рабочую залу Её Величества вошёл тот, который совсем недавно был счастлив с этой женщиной. Сейчас она даже не повернула головы на звук вошедшего. Устремив взгляд в заоконную даль, наслаждаясь собой на фоне озарявшего залу солнца, она шевельнула рукой, приказав остановиться тому, с кем ещё не так давно испытала человеческое блаженство близости.
-Мне сказали, что ты, презренный, хочешь говорить со мной. Последнее желание обречённого я чту. Говори. Только кратко. Не смерди тут передо мной. И не вздумай меня разжалобить. Терпеть ненавижу мужиков вообще, а тебя тем более. Мы слушаем...
-Царица, в последнее время мне удалось связаться с конкурсной страницей СамИздата. Там много чего интересного я увидел для себя и решил поучаствовать в некоторых из них. И вот в ряде конкурсов я увидел твои, достопочтимая Госпожа, позывные. Наши пристрастия к литературным конкурсам, помогут нам снова, как в первые дни нашего знакомства, воссоединится в творческих порывах. Иметь возможности обмениваться комментариями, мыслями, ощущениями от прочитанного. Вот за этим я и явился пред твои прекрасные очи. Может быть ты, лучезарная, изменишь свои взгляды на мою прозу и поймёшь, что только с мыслями о тебе я насыщаюсь тем вдохновением, которое позволяет мне писать.
Я знаю свою вину. Она заключается в моей излишней откровенности. Но писать не откровенно не могу. Пишу так, как чувствую, как просит этого душа, ощущения и желания. Прими меня таким, какой я есть. И постарайся не судить меня строго. Позволь мне вернуться к общению с тобой. Мы оба от этого только выиграем. Готов принять от тебя любую кару. Только оставь мне надежду.
Я всё сказал.
Царица помолчала в раздумьях от услышанного и, гордо вздёрнув подбородок, глянула поверх склонившего голову Еда.
-Мне понятны твои желания. Но я ещё ни чего не решила. Не след нашему Высочеству торопится. Сделаем так: - Ты, презренный, сегодня же отправишься по этапу в царство Аида. Путь туда не близкий и у меня будет время подумать над твоими словами. Если я приму решение до того, как ты окунёшься в воды Океана - ты узнаешь об этом. А если не узнаешь, то это будет обозначать только одно - ты мне не нужен. И мою волю тебе придётся испить до конца.
Слуги! Уведите этого с глаз долой.
В полдень, с надвратной башни, прогремел орудийный выстрел, оповещая об отправлении в края мёртвых ещё одной партии никчемушних для Царицы людишек. Откинувшись на подушках турецкой тахты, Владычица земли Сибирской приказала подать себе какао и миндальных орешков.
"...Оковы рухнут и свобода
Вас примет радостно ..."
Свернувшись в комок, прижимая к себе все части промёрзшего тела, Ед уже не чувствовал лютого холода. Тело уже само представляло онемевшее ледяное образование. Казалось, что сугроб, в котором ему удалось зарыться на ночёвку, был даже теплей, чем он сам с полуобмороженными конечностями, израненными скованными на них кандалами.
Это был не сон. Это был ночной обморок вымороженного сибирским холодом человека, который не понимал, почему смерть не хочет его забрать. Забрать раз и навсегда, прекратив не страдания, а мучения. Мучения, которые Ед нёс в себе по воле любимой женщины. Он и в мыслях своих, и в страшном сне не мог предположить, что любовь, которую он испытывал к той, которая сейчас разметавшись спит на прогретой слугами кровати, может обернуться для него испытанием. Эти испытания преследовали Еда с первого дня. Когда он, скованный по рукам и ногам, перешагнул порог дворца Царицы земли Сибирской. Спроваженный Её властью в царство смерти, царство небытия, через мучения долгого этапа по этой земле.
Верховой ветер раскачивал вековые сосны тайги, и они скрипели, стонали под его напором, не имея возможности зарыться в снег. Пережить, спрятаться от всевластия женщины, которой было подвластно всё в этом Мире. Временами ветру удавалось прорваться сквозь кроны сосен, и тогда лютая позёмка засыпала, и засыпала снежную яму, в которой из последних сил выживал человек.
Где-то, на пределе слышимости, раздавался волчий вой доносимый до Еда ветром и громогласное "Слуша-а-ай!!" охранников, с примкнутыми к мушкетам штыками, будоражили замёрзшее сознание готового к смерти человека.
Но смерть не шла.
Утром, когда день только угадывался по едва посеревшему небу, отряд кандальников, сгрудившись в массу ещё людей, продолжил свой путь. Впереди у них были вёрсты и вёрсты пути по протоптанному ранее тракту. Навстречу восходящему солнцу двигались те, кто так или иначе не сумели в своё время угодить Её Величеству - Царице земли Сибирской.
-Чу! - вроде бы как бубенцы прозвенели. То нарочный догоняет этап. Что-то он везёт в своей сумке?...
Может быть приказ о помиловании... - значит кому-то повезёт и он, спустя некоторое время, будет и обогрет, и накормлен, и лихо помчится к прошлой своей жизни.
А может быть и наоборот... - и тогда, встав в кружок вокруг замшелого пня, кандальники увидят отсечённую голову, скатившуюся в снег. И дёргающиеся, в последних судорогах, ноги обезглавленного тела. И всплески горячей, дымящейся на сибирском холоде, крови из того самого места, где ещё секунду назад была голова.
Эх, головушки наши забубённые! Сколько раз закладывали вас на потеху жизни разухабистой. Не считаясь ни с какими последствиями ради мгновения Любви, Нежности, Страсти. С одной только, единственной на всём белом свете, женщиной. Женщиной, ради которой не жалко было ни головы, ни жизни, ни самого себя...
Всё ближе и ближе звук бубенцов.
И вот уже весёлое "Тпру-у-у!" раздалось в конце массы людей, у которых уже не было сил оглянуться на гонца из другого мира, из другой жизни.
-Сто-о-ой! - протяжно разнеслась в таёжной глуши команда вахмистра и маленький, кругленький человечек рысцой, придерживая жандармский палаш, обегая кандальников, устремился к курьеру. Знать важную депешу привёз тот из Дворца. Что-то в ней написано? И по чью душу?...
Развернув толпу обречённых к себе лицом вахмистр и, облачённый в соболью шубу, курьер Её величества стали перед скучившимися, из последних сил державшихся на ногах, заключёнными.
-На коле-е-ени! - прозвучала команда вахмистра.
Толпа безропотно подчинилась и, прозвенев цепями, стала в два раза ниже ростом, склонив непокрытые головы.
-Слушай указ Её Высочайшего Величества - Царицы земли Сибирской...
Сим повелеваю объявить никчемушному отрепью, Земли наши испоганившие и мною за то приговорёнными, Волю нашу высочайшую...
В богатых розвальнях, в которых ещё ни когда в жизни не приходилась ездить, укутанный в овчинный тулуп, накормленный, напоенный, в цивильное переодетый, ехал Ед навстречу новой своей судьбе. Он ехал, молчал, не смея поверить своему счастью:
-Не уж-то смиловалась над ним его ненаглядная. Не уж-то отошла душой, прекратила злобить своё сердце. И всё, что когда-то объединяло их, вернётся на круги своя. Вот уж воистинно не предсказуема твоя душа, женщина. Не предсказуемы мысли твои...
От мыслей его сокровенных Еда оторвал курьер, который, как бы очнувшись от дрёмы, спросил:
-А и скажи-ка мне чернокнижник, как случилось, что помиловала тебя Царица земли нашей Сибирской? Чем ты так уж угодил Её Величеству, что она меня грешного за тобой в путь-дороженьку, в канун Рождества послала?...
Чуть помолчав и прикинув - стоит ли отвечать на столь прямой вопрос, Ед пожал плечами и произнёс:
-Сам не ведаю, барин. Мысли, желания Царицы - не постижимы.
Может дошло до неё послание моё, что отправил я ей по электронной почте из Санкта? А может ещё чего? - не дано мне этого знать. Приедем, тогда только известно станет о причинах милости Царской.
А про себя Ед подумал:
-Как бы там ни было, чтобы там не сыграло свою роль в его возвращении к жизни, но с ней, с тёткой этой противной, всё-таки лучше, чем без неё. А как уж там сложится - одному Богу известно. Богу и Её Величеству.
"В лунном сиянье снег серебрится,
Вдоль по дороге троечка мчится.
Динь-динь-динь, динь-динь-динь! -
Колокольчик звенит.
Этот звон, этот звук
Много мне говорит." - слышал он всё одну и ту же песню.
Да, вот уже третьи сутки наступили, как Ед, чудом вырвавшись из объятий смерти и, укутанный в овчинный тулуп, ехал в богатых розвальнях по Сибирскому тракту. Мерный перестук копыт перекладных, звон бубенцов под дугой коренного, тихий скрип промёрзлых сосен вдоль дороги и эта песня уже въелись в его сознание на столько, что представлялось - вся жизнь состоит только из этих звуков.
Но он не мог забыть, что ещё три дня назад глядел в глаза костлявой старухе с косой, которая, тихо улыбаясь, ждала его в свои объятия. Он, как мог, сопротивлялся этому Её желанию. Но знал, что ещё чуть-чуть и Она обнимет его хладной рукой унося в вечный покой - где не бывает ни тревог, ни горечи разлук, ни непоняток связанными с этими разлуками.
Всего себя - и телом, и душой, и мыслями своими ежедневными он - Ед, отдавал одной только женщине. Он прекрасно осознавал, что женщина сама по себе является исчадием Ада. Но если она ещё носит несвержимый титул, то это является гремучей смесью. Осознавал, но ничего не мог с собой поделать. Ему не нужны были ни дворцы из владений его Царицы, ни почести её придворных. Даже ушёл из её сайта MegaFrik, где, он был уверен в этом, ему были уготовлены и почёт, и уважение, и будущее, как писателю всех времён и народов. Ничего этого ему было не надо. Только об одном он просил Всевышнего, чтобы тот смиловался над ним и позволил им быть рядом.
И Всевышний услышал его.
Ещё осенью, под воздействием измучившей его страсти, он не выдержал и самолётом, затем на оленях с незнакомым эвенком, и далее пешком, преодолев тысячи километров, предстал пред её ясными очами.
Откуда ему было знать, что это были глаза Дьяволицы. Женщины, давно уже тоскующей по такому как он, но не имеющей право вступить с какие-либо связи с кем бы то ни было. Этого не допускало наследственное завещание её предков. В завещании том говорилось, что после близости, после любовных утех, кто-то из них двоих должен был умереть.
Царица любила своего Еда. Любила так, как не любила до этого ни кого. А ещё она любила себя и свою жизнь в этом подвластном ей Мире. И поутру, когда он устав от её объятий думал, что нашёл счастье своё, узнал, что ещё до восхода солнца он должен умереть.
И только поздний рассвет, свойственный этому суровому, на крайнем Севере, краю позволил ему любить эту женщину ещё некоторые мгновенья. Но чуть забрезжили первые лучи Солнца за окном, Царица отторгнула его и велела убираться:
-Хватит! Я больше не могу, не имею права! Или ты сейчас же сгинешь с глаз моих, или на заднем дворе ждёт тебя плаха.
Не посмела Царица обезглавить свою любовь. И, в нарушение всех племенных законов рода своего, отпустила Еда в Санкт - город из которого он ещё вчера к ней явился.
Отпустила и наказала ему никогда(!) больше не встречаться на её пути. Иначе она должна будет пойти навстречу Зову предков.
Вернувшись в свой, так не любимый им город, Ед не находил себе места. Его женщина, его Царица постоянно стояла у него перед глазами. Ед измучил себя видениями той прекрасной, любвеобильной ночи, которая вскрыла истинные их чувства. И жить, чтобы ещё хоть раз, хоть на миг не увидеть свою любовь, не мог. И он приехал к ней. Приехал, несмотря на то, что прекрасно осознавал, что его ждёт после встречи.
Сутки он просидел на цепи перед окнами её опочивальни. Сутки в него бросали камни, сопровождая камни злыми проклятиями.
А по утру, в рубищах, в лохмотьях с чужого плеча, закованный в кандалы, он предстал перед прекрасными очами возлюбленной, чтобы услышать последние слова в уготовленной ему участи:
-Вечная каторга на берегу последнего на этой Земле моря-океана. В краях где восходит Солнце. Солнце, с которым, единственным, он мог передать свою любовь к этой женщине.
И Всевышний услышал его.
Услышал и через Звезду, согревающую всех, донёс его чувства до той, с думами о которой он выживал на всём пути смертного этапа. Этапа, послужившего ему расплатой за любовь.
И в то утро, когда он околевал, закопавшись в снег под таёжной сосной, за ним приехали. Приехали на этих вот розвальнях запряжённых тройкой быстроногих лошадей.
Его обогрели, накормили, одели в цивильную одежду, укутали овчинными шубами и... третий день наступил, как он слышит откуда-то из поднебесья нежный, ангельский голосок:
В лунном сияние снег серебрится,
Вдоль по дороге троечка мчится.
Динь-динь-динь, динь-динь-динь -
Колокольчик звенит.
Этот звук, этот звон
О любви говорит.
А в это время, во дворце Её Величества, в келье, перед иконой, на коленях стояла Вершительница всех судеб на вверенной ей Земле. Стояла простоволосая, без короны, со слезами на глазах спрятанными взлохмаченными космами, одинокая женщина. Эта женщина, чуть слышно шептала, только Богом слушаемые слова кающегося человека. Человека осознавшего всю свою неправоту в отношении возлюбленного своего:
-Господь наш, Иисус Христос!
Я сознаю, что грешница. И хочу исповедать Тебе грехи свои.
Верую, что Ты пролил Свою кровь и умер за грехи наши.
Умер, чтобы простить и освободить нас.
Войди, Иисус, в сердце моё и стань Господином жизни моей.
Верни мне моего любимого.
С чёрным сердцем и в чёрных мыслях низвергла я его на страдания.
Сохрани его для меня.
Верни мне, недостойной внимания Твоего, моего единственного, ненаглядного.
Я беречь его буду. Я холить его буду.
Я ноги буду ему мыть и целовать, только бы он жив остался и вернулся ко мне.
Вернулся и простил за все те поругания на которые я низвергла его незаслуженно.
Благодарю Тебя Господь за то, что Духом Всевышнего вошёл в сердце моё.
Я молюсь во имя милости Твоей.
Аминь.
На полу, перед иконами, освещённой только лампадой зале, лежала всесильная женщина - повелительница Земель и людей на них проживающих. И никогда ещё она не чувствовала себя такой несчастной, заброшенной, не нужной, как все эти дни с момента предумышленной разлуки с человеком который любил её так, как никто и никогда. Любил не за власть переданную ей предками, ни за богатства сваленными в подвалах замка, ни за её всевластные возможности. Любил просто - по человечески. Любил так, как может только любить мужчина женщину. А она этого не понимала.
И вот теперь, на холодном мраморном полу, от страшной душевной боли, корчилось в муках тело ни кому уже не нужное. Ни кто не обнимет его так нежно, как это делал только ОН. Ни кто не приласкает её с таким трепетом, как это делал только ОН. Ни кто не заглянет в её глаза, как это делал только ОН. Не поцелует горячими губами, ни положит её голову себе на грудь, не скажет ласково: - Любимая.
Горькие слёзы беззвучно струились по щекам женщины и так же беззвучно капали на холодный пол.
Сквозь маленькое оконце кельи, из глубины сгустившихся сумерек, с улицы раздались грубые окрики привратной стражи. Кто-то пожаловал во дворец. И, ой, как некстати. Никого не хотела видеть в этот день Царица. Хотела лишь одного - чтобы оставили её в покое и недокучали какими-то нибыло делами. Пусть всё катится в тартарары. Всё и все! Только бы вернулся скорее гонец, отправленный за Едом, за её возлюбленным. Только бы вернулся и привёз её любимого. Пусть обмороженного, пусть больного, пусть хоть мёртвого - только бы ещё раз взглянуть в его лицо.
Слышно было как с лёгким скрипом раскрылись створки парадного въезда и... весёлый перезвон поддужных бубенцов ворвался во двор замка.
Во дворце, в тронном зале, восседала Она - властительница сибирских земель. Напротив неё, на коленях стоял Он, в цивильной одежде, с преклонённой головой, с обветренным, израненным сибирскими морозами, лицом. Больше в зале ни кого не было. Всех придворных и Визиря в том числе, Царица выпроводила прочь.
Встреча состоялась. Долгожданная, необходимая для обоих, почти неправдоподобная.
-Я приказала тебя вернуть не для того, чтобы затащить к себе в постель. Этого между нами никогда больше не будет. Так что можешь и не тешить себя наваждениями в Санкте сколько бы водки ты не выпил. Ты мне для другого нужен.
Я тут задумалась о судьбе человечества в будущем. О том, что ждёт детей пришедших нам на смену. И пришла к выводу: - Ничего хорошего.
Начитавшись и насмотревшись на старшее поколение, они скопируют и усугубят манеру поведения своих предков. Обострят проблемы.
Молодёжь сейчас ушлая. Быстро сообразит, как надо жить не напрягаясь.
Наберёт кредитов, залезет в ипотеку, а потом повесится от тоски, безысходности и бездуховности. Таких случаев всё больше и больше.
Взрослые были, есть и будут личным примером, объектом для подражания. За это несут они кармическую ответственность.
Пора пересмотреть темы литературного творчества, подачу материала. Не смаковать подробности разбойных нападений, насилия! Их в реальной жизни хватает...
А посему повелеваю тебе, вернувшись в свой город, приступить к написанию новой книги сегодняшнего дня. Книги-наставлению всего человечества на путь истинный, безгрешный. И книга эта должна быть книгой двадцать первого века.
Настоящая книга - это всегда и помощь, и совет. Приятный сюрприз, подарок судьбы. Если она нова, прекрасна, оригинальна, непредсказуема, неповторима. Единственная, истинная потребность. Всё остальное - коммерческая уловка. После ликвидации невежества, книг на полках станет меньше. Это факт. Мы будем фильтровать информацию и не читать всё подряд, только потому, что кто-то объявил себя писателем и повсеместно насаждает сомнительное творчество...
В гулком тронном заре дворца угасали последние слова напутственной речи Великодержавной женщины. Тот, кому они были обращены, стоял перед ней, не смея поднять головы. До него доносился нежный запах её духов и такого желанного тела.
-Всё ли ты понял из мною сказанного?
-Да, моя повелительница. Всё понял. Всё исполню, как ты велишь.
-Тогда разрешаем поцеловать нашу длань, и чтобы сегодня же тебя не было в наших краях. И не смей появляться мне на глаза без написанной книги на все времена и для всех народов!
Царица ещё долго стояла у окна, вглядываясь в темноту ночи. Но не перестука копыт, ни скрипа полозьев, ни залихватского перезвона поддужных бубенцов уже было не слышно. Всё растворилось в таёжной дали необъятной сибирской земли.
А с другой стороны замка, за раскинутой на сотни и сотни километров лесной гряды, ещё слабо, неуверенно небо затеплилось лучами восходящего солнца. Там, на прибрежной кромке Океана, начинался новый день.