Грошев-Дворкин Евгений Николаевич : другие произведения.

Невостребованная юность

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  

Грошев-Дворкин Евгений Николаевич

  ________________________________________
  
  
  

ФЛОТCКИЕ РАССКАЗЫ

  
   Краткое предисловие
  
  Сборник рассказов, представленных на суд читателя, многослоен.
  Начало начал исходит из Ленинграда. Потом гор. Куйбышев (ныне Самара),
  в котором история продолжилась. А чем закончилась?..
  Не будем торопить события. Начнём с того, что послужило причиной отъезда
  будущего матроса с берегов Балтики.
  Как он попал в Куйбышев и что из этого получилось.
  
  
  

Женька

  
   "Мне так порою не хватает,
   Лишь только вечер настаёт,
   Горячих губ твоих лобзанья
   И тихих песен небосвод."
  
  
   Женька любил. Любил беззаветно. Любил до боли в груди, до сумашествия. Любил настолько, что перестал ходить на вечеринки, где предавался безумному веселью с Юркой и девчонками из гастронома напротив. Веселью под водку, под звуки новомодных пластинок, сдобренных хорошей дозой анаши.
  
   Собственно он и познакомился с Надюхой изрядно обкурившись. Пришёл на работу. Перенял у сменщика задание на вечер и включил свой ДиП-200. Патрон станка кружился завараживающе. Стружка из-под резца ложилась в поддон аккуратными колбасками...
  Что там дальше произошло - Женька не помнил. Страшная боль в левой руке и темнота.
  
   - Женя! Женечка, очнись родимый, - откуда то из темноты звучал умоляющий женский голос. И жуткая резь в глазах. И тошнотворный запах нашатыря. И её лицо перед глазами, как в испорченом телевизоре - расплывчатое, без контуров и всё же красивое.
   И Юркин смеющийся голос:
   - Кайфуешь, сынок?
   Очнувшись, Женька увидел вокруг себя толпу людей, всё так же смеющегося Юрку и плачущую врачиху из санчасти завода.
  
   С месяц после этого Женька ходил к ней на перевязки. И не было для него минут счастливей, чем в эти встречи. Он ещё не знал, что это и есть любовь. Ему было хорошо с этой врачихой. Он терял разум от прикосновения её рук, от близости её лица, от её запахов. Он даже не смел дышать рядом с ней.
  
   Прошло больше года как они были вместе, а он никак не мог осознать естества её взаимности. Она была старше его на шесть лет. Была начитана и образована - медицинский закончила. Была взрослой и по детски непорочной. Была внимательной к Женьке и, по девичьи, наивной в их отношениях. Приходя с работы, он первым делом обнимал её и, вот так прижавшись к родному телу, мог стоять часами, вдыхая запах её волос, ощущая тепло её губ, испытывая нежность.
  
   Пожениться они решили сразу после испонения Женьке восемнадцатилетия. За месяц подали заявление в ЗАГС, а вечером пришли к Женькиным родителям. Отчим сбегал в гастроном, маманька сварганила на стол. Посидели, покалякали и, как бы обвенчанные, начали собираться домой. И не знал тогда Женька, что беда - вот она, рядом.
  
   - Женя, сынок. Теперь-то уже всё решено, - со слезами в голосе запричитала мать. - Поженитесь - уйдёшь от нас. А этот-то месяц поживи с родителями. Дай хоть наглядеться на тебя.
  
   Женька не любил мать. Не любил за то, что та всегда вмешивалась в его жизнь, желая подчинить своей воле. И если бы не Надюха, то никакие слёзы не заставили бы его остаться. Но Надюха поддержала будуюшую свекровь, и он остался. Остался, сделав над собой нечеловеческое усилие.
  Остался, хотя неясное предчувствие надвигающейся беды не покидала его.
  
   Женька, с малолетства изучивший мать, знал, что та страдает професиональным синдромом сотрудника органов ГБ, которой она посвятила всю свою жизнь. Что мать, ради своих, впитанных в кровь и сознание постулатов, пройдёт через всё , только бы настоять на своём. И сегодняшний, так хорошо проведённый вечер не лишил Женьку иллюзий. Что та смирилась и позволит Женьке жениться, пожелав им простого, человеческого счастья.
   В себе Женька был уверен. Он боялся за Надюху - как бы мать не сломала её. А она превосходно умела ломать людей и Женька это знал.
  
   В тот вечер Женька пришёл с работы всё в том же разбитом состоянии. Разлука угнетала его. Но ослушаться Надюхи он не смел и стоически переносил первое в жизни испытание.
   Принял душ, побрился, одел белую рубашку, костюм и повязывая галстук, думая о Надежде, заскрипел зубами от злости, от обречённости, от невозможности видеть её вот уже почти три недели.
  
   Телефон зазвенел настолько неожиданно, что Женька вздрогнул:
   - "Кто бы это мог быть? Наверное, мать проверяет - дома ли я..."
   Однако это была Надежда. Да, это была его Надюха. Родной, любимый, чуть тревожный голос сказал, что хочет видеть его.
   Как он оказался на пятом этаже её дома, Женька не помнил. Он только ступил на лестничную площадку, как дверь открылась и появилась она. Единственная, неповторимая во всём мире.
   Глянув на неё, Женька замер - красное, бархатное платье облегало фигуру, большой белый воротник прикрывал плечи. Бледное лицо и огромные чёрные глазищи, которые, почему-то, смотрели тревожно и, даже, испуганно. Что-то кольнуло в груди у Женьки.
   Но это была она. Женька кинулся к ней. Прижал к себе и знал, что теперь не отпустит её никогда.
  
   С мягким усилием она освободилась от его объятий и, взяв за руку, провела в комнату. На накрытом белой скатертью столе стояла бутылка коньяка три звездочки - самый любимый Женькин выпивон. Рядом стояли шпроты в масле и рассыпчатая варёная картошка - то, что Женька обожал. Сев за стол они выпили, не переставая смотреть друг на друга. Женькиному счастью не было конца. Он взял её за руку и целовал каждый пальчик, каждый ноготок.
   - Подожди, Женя. Подожди. Мне сказать тебе надо важное.
   Женька поднял голову и, не выпуская руки, посмотрел на Надюху, удивлённый её голосом. Какая то скорбь исходила от неё.
   - Я, Женя, телеграмму вчера получила. Ты никогда не спрашивал, я и не говорила. А я ведь замужем. Вот и телеграмма от мужа пришла. Можешь прочитать и достала из-под скатерти аккуратно сложенный типографский бланк.
   Телеграмма была из Северодвинска:
   - "Надюша, милая жена моя. Закончился срок моей службы. Скоро буду. Целую, твой муж - Женя."
  
   Наверное, это была истерика. В ту же ночь Женька уехал из Питера. Купил билет на первый отходивший поезд и уехал.
   Всё рухнуло.
   Нет - не всё. Рухнули только мир, только жизнь.
   Остались тупая, давящая боль в груди и пустота.
  
  
  

Люська

  
   Вот и всё. Я звоню вам с вокзала.
   Я спешу. Извините меня.
  
   Женька ехал в поезде. Куда, зачем? Он и сам не знал. Только бы подальше от проклятого города. Ехал, уронив голову на руки, стараясь унять нестерпимую боль в груди.
   - "Эх, сейчас бы стакан залудить, да анаши покурить... Хорошо, что в купе нет ни кого. Некому приставать с разговорами."
  
   Под утро, одурев от бессонницы, он узнал от проводницы, что поезд идёт до Куйбышева. И, что билет у него взят до Куйбышева. И, что через час они будут на месте.
   - "Ну, что ж, пускай будет Куйбышев" - обречённо подумал Женька и забылся в полудрёме в купе.
  
   На перроне вокзала долго стоял, не зная, что дальше. Народ уже схлынул. Поезд ушёл. А он стоял, прислонившись к фонарю, и с облегчением ощущал, что боль в груди куда-то уходит.
   - "Пойти посмотреть, что-ли, что это за град такой - Куйбышев. Да и пожрать где-то надо. Неплохо бы с водочкой. Да, где её взять - магазины ещё закрыты".
  
   - Женя! Женя - разнеслось в гулком зале вокзала.
   Женька оглянулся: - "Не уж-то его?"
   - Бог ты мой - Люська! Откуда? Как ты здесь?...
   - Ну, я то маму встречаю - ответила Люська. - А вот ты, что здесь делаешь?.
   - Я? Я, Люся, к тебе приехал, - соврал Женька, сам того не желая.
   - Ой, а что не написал ничего, не сообщил? Ну, подожди - сейчас мама Сызраньским приедет и поедем все вместе ко мне в общежитие.
   Люська ещё что-то тараторила, вся светясь от радостей жизни. А он смотрел на неё и думал: -
   - "До чего же мир тесен. Надо же встретить здесь, сейчас, свою одноклассницу. С которой учился в одной школе. С которой целовался на переменках, спрятавшись в пустом классе. С которой пекли картошку в костре. С которой расстались, как тогда думалось, навсегда."
  
   Так Женька стал жителем города Куйбышева. Люська вовсю взяла над ним шефство: помогла устроиться с работой, в общежитие, с деньгами до первой получки. Жила Люська в общежитии напротив. И каждый вечер была с ним. Женька знал, что она его любит. Но обходился с ней жёстко, даже жестоко. Он стал ненавидеть женщин. И Люську терпел только потому, что боялся остаться один.
   Так прошли и осень, и зима... А на первомайские они решили навестить Люськиных родителей. Надо же где-то три дня провести.
   Договорились ехать вечером - после работы. И каково же было его недоумение, когда собравшись в дорогу и зайдя за Люськой в общежитие, он узнал, что та уехала. Уехала с каким-то военным. Что она, два дня назад, вышла замуж и просила девчонок ему ничего не говорить.
  
   Прошло пятнадцать лет.
  
   Уже в конце рабочего дня жена сказала по телефону, что звонит какая-то Людмила. Что она проездом из Германии. Что хотела бы увидеть его. И ждёт на Финляндском вокзале, в зале ожидания.
   Ничего не понимая он поехал на вокзал сразу после работы. Недоумение его развеялось как только увидел её - всё такая же белокурая, всё так же в голубом.
   - Бог мой, Людмила, - восхищённо вскричал он, беря её за руки. - Как ты здесь? Почему?
   - А я уж думала ты не приедешь, - сказала Людмила. - Думала, что не передаст тебе жена о моём звонке.
   - Ну, это ты брось. У меня жена без предрассудков. А ты то, что здесь делаешь?
   - Так вот, - вздохнула Людмила, - переезжаем мы из Германии. В Сартаваллу. Назначение получили в тамошний гарнизон.
   - Ты, что военная? - удивлённо спросил он.
   - И я, и муж. Сейчас войска из Германии начали выводить. Вот мы и попали под раздачу.
   - Да-а-а, - промолвил Женька. - А помнишь, как тогда, в Куйбышеве, мы так же встретились, на вокзале?
   - Что теперь вспоминать. То всё в прошлом, - ответила она.
   И тут же улыбнувшись, сказала:
   - А это дети мои. Сынки - Алеша и Серёжа.
   - Красивые у тебя дети, Людмила, - сказал Женька, здороваясь с каждым. - И большие уже.
   - А могли бы быть ещё больше и красивей, - промолвила Людмила. - Могли бы, если бы ты тогда, в Куйбышеве, меня хоть раз поцеловал...
  
   Больше они никогда не встречались
  
  
  

Невостребованная юность

  
   (дневниковые записи)
  
  
   Там, где вьётся маломощная речонка,
   Там, где в парке ты гулял за кругом круг,
   Ждёт тебя девчонка...
   Та девчонка вышивает что-то вечером и вдруг...
   Вдруг дорогу дальнюю измерит,
   Вдруг увидит всё, что будет впереди
   И уедет, и фамилию изменит -
   Выйдет замуж, и пойди её найди.
  
  

ПРОВОДЫ

  
   Уходят башенки вокзала
   И удаляется причал.
   Как важно то, что ты сказала
   И что в ответ я прокричал.
  
   Время растеряло первые страницы этих записей.
   В памяти, как обрывки сна, остались морозный вечер второй половины ноября 1965 года, гул голосов, смех, причитания, плясовая гармошек, толпы народа, заполнившего все помещения вокзала. Генка Елышев, Нина Ивановна - воспитатель в общежитии, Шурочка с отделочного, кто-то ещё... И та, которая считалась моей невестой. Тамара - студентка педагогического института. И я - теперь уже почти военнослужащий, среди сотен тех, кому через некоторое время предстоит расстаться со всем этим.
   Еще было построение. Была перекличка, во время которой мы сдали паспорта и получили краснокожие военные билеты.
   Потом, как у Твардовского: - По ваго-о-онам!
   И слёзы на лице моей последней юношеской любви.
   Прощай Самара, прощайте друзья, прощай беззаботная юность.
  
   Перестук вагонных сцепок, визг замёрзших рельс, уплывающий в прошлое вокзал и лица людей, которых больше не увижу.
   Где-то дёрнули стоп-кран. Зачем? Минутная остановка не принесёт никаких изменений. Состав тронулся снова и уже в последний раз я увидел её глаза.
  
   Всё увеличивая и увеличивая скорость, удалялась Самара. Прощай Волга, прощай Куйбышев, прощай всё, что я успел полюбить с 1961 года.
  
  

В НАЧАЛЕ НЕИЗВЕСТНОГО ПУТИ

  
   Сапоги - ну куда от них денешься,
   Да зелёные крылья погон...
  
   Перестук колёс электрички и непроглядная темень за окном.
   Мы с Иваном сидим в углу вагона на двухместной скамье. Напротив нас капитан Белоглазов. Это тот, который сопровождает нашу 120-ю команду призывников. Иван, положив голову на руки, старается заснуть. Это не удаётся. Я знаю, что сейчас он думает о своей Римме. Извини Иван, но ничем не могу тебе помочь. Правда, кажется, что я легче переношу разлуку с друзьями, товарищами, но нет-нет и подойдёт комок к горлу.
   А, чёрт! Пропади всё пропадом! Служить, так служить.
  
   Только под утро удалось заснуть. Разбудил меня Иван и сообщил, что всё - приехали. Вышли из вагонов, построились и пошли в неизвестность. Через 15-20 минут подошли к сборно-призывному пункту, огороженному высоким дощатым забором с тремя рядами "колючки" поверху. Открылись ворота, и мы вошли. Ворота закрылись.
  
   Построили на плацу и приказ открыть чемоданы, вещмешки. Проверяли наличие спиртного. Мне было проще всех. Не было у меня ни чемодана, ни мешка. Подошедший Белоглазов пристально, с недоверием, посмотрел на меня и, не сказав ни слова, занялся соседом справа.
   Затем завели в казарму - одноэтажный барак с встроенными, от начала и до конца огромного помещения, нарами. Велели располагаться.
  
   Расположиться не успели. Только забрались на второй ярус, собираясь поспать, как объявили построение на медицинский осмотр. После медосмотра - мандатная комиссия, где меня отчислили в ВМФ, а Ивана в cвязисты.
   Первым увезли Ивана. По слухам за Урал.
   Распрощались с ним 18 ноября 1965 года.
  
   Меня зачислили в 463 команду, в первый взвод. Повезут 19.11. в сторону Балтики. Как ни хотелось попасть на Тихий, а придётся на Балтику. Но, говорят, что там долго не задержат. Будем надеяться.
  
  

НОВЫЕ РАССТАВАНИЯ

  
   На перроне Рижского вокзала
   Разъезжаясь пели моряки
  
   Итак, я зачислен в ВМФ.
   После распределения нам отвели отдельную казарму. Но в ней, в самом углу, на грубо сколоченных нарах, уже расположились пограничники. Их увезут ночью. А пока мы сидим напротив друг друга, присматриваясь.
   Наступил вечер. Ребята разложили пожитки и стали ужинать. Неизвестно откуда (ведь проверяли по прибытии всех дотошно) появилась водка. Выпив и закусив осмелевшие, ещё не матросня, стали перебрасываться с ещё не пограничниками всевозможными остротами, сдобренными матюгами.
   Пограничники, не оставшись в долгу, "выстреливали" шутками-прибаутками.
  
   Что тут началось... Проще говоря, это было "сражение" двух родов войск в похабных остротах. Каждая понравившаяся острота сопровождалась дружными аплодисментами, криком, свистом, выкриком - "Вот и ни х....!".
   В конце концов, обе команды заключили перемирие и, постепенно затихая, погрузились в сон. Заснул и я.
  
   Разбудил меня Иван - пришёл прощаться.
   Их построили и повели к открытым воротам.
   Ушли. Ворота закрылись. Я стоял один на заснеженном плацу. Какая-то пустота навалилась на меня всего. Было тошно, противно, тоскливо. В чёрном небе светили холодные звёзды. Луны не было. Были только леденящий ветер, гудящий в рядах колючей проволоки, и я, на пороге новой, незнакомой жизни.
   Как обречённый на эшафот побрёл в казарму. Ребята начали просыпаться. У многих болела голова после вчерашнего. Все лежали и не знали, куда себя деть.
  
   Где-то, через полчаса, началось построение у пограничников. В казарме оживление - желали друг другу счастливой службы. Хотя каждый из нас понимал, что счастье и служба понятия несовместимые.
  
  

ПЕРВЫЕ ИСПЫТАНИЯ НА ПРОЧНОСТЬ

  
   Он драит палубу и свято верит...
  
   А в восемь часов пришли за нами.
   Сержант-сухопутник повёл драить котлы походных кухонь. Всё происходило в чистом поле. Рядом с железнодорожной насыпью. Котлов было шесть штук. Они были новенькие, ещё в консервации. Покрытые, снаружи и внутри, толстым слоем "пушечной смазки". Скоблить их было нечем и поэтому смазку с поверхностей котлов пришлось снимать ладошками. И это при двадцатиградусном морозе.
   Работали по очереди. Каждому досталось по двести ладошек смазки, которую соскабливали c рук и бросали в костёр, разведённый по соседству. У костра и отогревали закоченевшие руки.
   Потом догадались растопить топки самих кухонь, и работа пошла веселей. С нагревшихся стенок котлов смазка стекала вниз, и её оставалось только вычерпывать и заливать в топки. К концу "расконсервации" все извозились в этой самой консервации, которую соскабливали с себя перочинными ножами.
  
   К обеденному времени привезли неполную машину ломаных досок.
   Оставалось наполнить котлы снегом и, растопив его, вскипятить воду. Ни лопат, ни совков, ни вёдер не было. Снег пришлось носить в пригоршнях. А он такой рассыпчатый, такой белый - жалко было кидать в котлы.
   В тот день впервые убедился в идиотизме наших командиров и в том, что толпой можно сделать всё, даже наполнить сто двадцатилитровый котёл походной кухни пригоршнями снега.
  
   Поздним вечером попали в казарму. Нет слов, как мы устали и намёрзлись. Но есть хотелось ещё больше. Я достал из кармана последние пятьдесят копеек и, без какого-либо оптимизма, побрёл в столовую.
   Я ещё в Куйбышеве решил не обременять себя поклажей и в этом проиграл тем, у кого было припасено с собой из дома и харчи, и выпивка.
   Мои мрачные предположения о столовой оправдались. Она хоть и считалась круглосуточной, но с едой здесь было крайне напряжённо - её просто не было. Толстая, недоспатая тётка навалила мне в алюминиевую миску холодных, сваренных когда-то, макарон без подливы и каких-либо "прелестей". Макароны слипались прямо во рту, но я заставлял себя глотать эту массу, чтобы хоть как-то заглушить голодную боль желудка.
  
  

ПОДГОТОВКА К ТРАНСПОРТИРОВКЕ

  
   Служба, она, брат, научит свободу любить...
  
   В столовой немного отогрелся и, выйдя на улицу, остро почувствовал пронизывающий холод ноябрьского мороза.
   Трусцой, скукожившись и клацая зубами, прибежал в казарму. На моё несчастье все лежачие места верхнего яруса, где значительно теплее, были заняты. При свете синей лампы, понял, что спать мне негде и приткнулся в одном из углов нижнего яруса нар. От пола сильно несло холодом. Это чувствовалось даже в полуметре от него. Я так и не понял, спал я или нет. Усталость закрывала глаза, а озноб во всём теле не давал забыться в спасительном сне. Уткнувшись лицом в грудь, дыша открытым ртом, старался хоть как-то согреться. В конце концов, забылся в полудрёме, и вдруг...
   Яркий свет резанул по глазам. В проходах, между нар, носились проклятые сержанты-сухопутники и, зычно покрикивая на зашевелившуюся толпу прижавшихся к друг другу пацанов, командовали "подъём". На меня никто не обращал внимания. Меня просто не видели. Мелькнула мысль затихариться и не вставать. Что-то, наверное страх оказаться вне толпы, заставили вылезти и встать в ряды скомканного строя.
   Поступил приказ загрузить эшелон продуктами питания. Этим же эшелоном, днём, мы должны будем уехать.
  
   Снова построение на плацу. Снова перекличка под пронизывающим холодом ветром. Снова марш-бросок в открытое поле, где уже стояли, светя фарами, грузовые машины.
   В течение двух часов, встав конвейером в три ряда к каждому из вагонов, закончили с загрузкой. Всего вагонов было три.
   Снова построение, перекличка и колонной по трое - в родную, уже, казарму.
  
   Однако, до казармы мы не дошли. Нас повели к бараку с красным крестом на фанерном щите. Запускали в барак по пятьдесят человек. Оставшиеся ждали на улице. Вошедшие раздевались догола, связывали одежду выданными верёвками, а тюки кидали в вошебойку. Сами же проходили в конец помещения. Здесь поджидали тётки в белых халатах, одетых поверх фуфаек, держа в руках ручные машинками для стрижки волос .
   До чего же жалкое зрелище мы представляли в тот момент! Синюшные от холода, покрытые цыплячьей кожей, сразу же ставшие и тощими, и немощными, подходили к тёткам, которые умудрялись несколькими взмахами одной руки лишить нас последнего достоинства - прически. Я попал в первую десятку и был острижен под общий хохот стоящих напротив пацанов. Это было всё, что нам ещё оставалось - смеяться над самими собой.
   Затем была общая душевая с чуть-чуть тёплой водой и ящиком песка вместо мыла. Быстро, быстро - пропустить через санитарную обработку надо было чуть ли не пятьсот человек - обмылись и в после банное помещение. Здесь у стенки кучей валялись тюки нашей одежды. Это было самое сложное - найти свою одежду, развязать запёкшуюся верёвку и надеть на себя ещё сырую от пара одежду.
   И всё же - всё когда-нибудь кончается. Закончились и мучения этой ночи.
  
  

ПЕРЕД ПЕРЕСЫЛКОЙ

  
   Шаг вправо, шаг влево - попытка к бегству.
   Прыжок на месте - провокация.
  
   Из санитарной обработки вернулись уже под утро.
   Завалились на верхний ярус нар. Ребята разделились на группы. Каждый достал из чемоданов всё, что осталось от вчерашней пьянки. У меня же не было ни чемодана, ни жрачки и, сам не знаю почему, но я не попал ни в одну из компашек. Сел на перегородку, разделявшую нары вдоль изголовий и стал наблюдать, как едят другие. Вдоволь насмотревшись, решил предаться сну. Однако это было проблематично. Лежал я на одинарной доске шириной около тридцати сантиметров. Со всех сторон неслось яростное чавканье жующих товарищей. И всё же я уснул. Это помогло мне перенести голод и обильное слюноотделение.
  
   Проснулся часов в восемь.
   Ужасно затекли мышцы правого бока, но сменить позу не наступив на чью-либо голову, было невозможно. Однако, осторожничать не пришлось. В казарме объявились сержанты-сухопутники и, громыхая матюгами, скомандовали подъём и построение. В этот день нам выдали деньги, по 2 рубля 10 копеек на каждого. Я успел сбегать в магазин, где купил блокнотик для записей, шариковую авторучку и на оставшиеся деньги пресных печешек. Прибежал в казарму тик-в-тик к построению. Мы должны немедля прибыть на станцию, загрузиться в эшелон и "отбыть к месту назначения".
  
   Вот уже два часа, как скученным строем стоим на плацу. Информации никакой, кроме той, что наши места в казарме уже заняты командой вновь прибывших призывников. Ужасный мороз пронизал насквозь. Хорошо, что ещё не было ветра. Над нами было чистое, белое-белое небо с ярким, ещё более белым, солнцем. Вокруг ни души. И вдруг...
   Из скученной толпы пацанвы выскочил парень. Скинул наземь драную шапку, обнажив стриженую ночью голову, бросил рядом просаленную кухонной консервацией фуфайку, рванул на себе рубаху так, что пуговицы разлетелись в разные стороны, обнажив тощую, синюшную грудь до самого живота и, отплясывая шейк, запел во всё горло:
  
   Солнцу я ладони протяну,
   Ветру озорному подмигну
   И в глаза твои я загляну...
   Хорошо-о-о-о!...
  
   И столько было удали в этом парне, столько бесшабашности, столько "плевать на мороз", на долю нашу собачью, на нашу заброшенность - что все мы хором поддержали его, взревев охрипшими от мороза глотками:
   - Хорошо-о-о-о!
  
   Тут же, ниоткуда, появились до взвода сержантов-сухопутников с автоматами в руках, оцепивших колонну. Крики:
   - Становись! Стройся! Прекратить пение!.
   И щелканье затворов автоматов.
   Из толпы призывников раздались матюги:
   - Что, зассали, служивые?. Сколько ещё морозить будете?. ОфицерOв давай! А то бучу подымим!
   Трусцой, вприпрыжку, появился офицер, дожёвывающий что-то на ходу. Давясь непролезающим в глотку куском, попробовал что-то скомандовать. Что у него, под дружный хохот пацанвы, не получилось. Но кусок был победно проглочен и...
   - Стро-о-ойся!
   - Уже два часа как построились.
   - Р-р-разговорчики в строю. Равняйсь! Смирно! Начинаем перекличку...
  
   Через пятнадцать минут колонна, развернувшись направо, вышла за ворота. А еще через полчаса нас загрузили по плацкартным вагонам, где, слава Богу, было натоплено.
   Теперь мы едем.
  
  

В ПУТИ

  
  Первая запись (из сохраненых) в дневнике.
  
   гор.Куйбышев,
   ул.Физкультурная,
   дом 19, кв. 23.
   Тюк тамара Николаевна.
   дата рождения 23 авг.1945 г.
   Cтудентка педагогического института.
   Воспитатель 1-го отряда п/л "Орлёнок",
   Где я был пионер-вожатым.
  
   На этот адрес я писал письма единственной на свете.
   Вышла замуж в июле 1966 г.
   Больше я её не видел.
  
   Подходят к концу вторые сутки, как мы колесим по Поволжью собирая призывников. Теперь в нашем плацкартном купе десять человек. Ребята сдружились. И нет ни одного, который не схлопотал "наряд вне очереди". Только что меня постигла та же участь. Я курил в купе, и меня засёк капитан. Пришлось подметать коридор вагона. Ничего не поделаешь - служить, так служить.
   А теперь подробности этих двух суток.
  
   Итак, состав тронулся. Каким-то образом я оказался в самой весёлой компании. Сразу появились водка, колбаса, хлеб. Выпили, закусили, побазарили и легли спать.
   Не буду уточнять, что ни матрасов, ни чего-либо ещё из постельного, нам не полагалось.
   Под голову обувку. Под боком вагонная скамья. Укрыться - так это тем, в чём на улице ходили. Спал плохо. Проснулся с больной головой от выпитого накануне. Проснулись ребята. Похмелились. И потянулся день - длинный и томительный.
  
   Что-то совсем нет настроения писать. Т.ч. извини Тамара - невеста моя ненаглядная. До следующего раза. Дождёшься ли ты меня?...
  
   Приехали в Кронштадт 23.11.65, часов в 11 ночи. Т.е. находились в пути четверо суток.
   Сегодня мне исполнилось 19 лет.
  
   А перед этим было построение прибывших эшелоном в гор. Ломоносов. Перекличка и, строем по одному, загрузка на паром-ледокол. Не в каюты и, даже, не в трюма, а на палубу для перевозки автомобилей. Паром простужено прохрипел гудком и отчалил от пристани. Не весть откуда поднялся ветер, про который Пьеха пела чуть хриплым голосом: - А мне балтийский ветер - лучший друг.
   В дружеских объятиях с ветром полтора часа добирались до острова Котлин. К концу рейда никто не матерился. Пацаны, изображая пингвинов, прижались друг к другу, время от времени меняясь местами. А впереди было построение на плацу спящего в ночи Кронштадта, перекличка и шествие обмороженной пацанвы в помещения флотского экипажа.
   Здесь нас ждали двухъярусные койки с матрасами набитыми пробковой крошкой.
   Это был единственны день рождения в моей жизни, который я провёл подобным образом.
  
   гор.Саратов,
   2-я Садовая - 120, комн.8. Общежитие.
   Карасёв Александр Николаевич
  
   Я виноват перед ним, что так и не разыскал его.
  
  

Без даты.

  
   А служба идёт. Идёт, оставив мне только мечты. Мечты о будущем.
  
   Ленинградская обл.
   гор.Ломоносов,
   в/ч 87233 "г".
   Бахмутор Вик. Алекс.
  
   Больше мы с ним никогда не виделись.
  
  

Без даты.

  
   На вечере встречи с ком.составом электро-механической школы.
  
   Товарищи курсанты!
  
   Разрешите мне от имени нашей смены* рассказать о начале
   нашей воинской жизни.
   Надо заметить, что сейчас, как в нашей смене, так и в других, ещё очень много гражданских привычек.
   Мы ещё не умеем в точности выполнять правила воинских уставов.
   Ещё у нас есть курсанты, которые трудно отвыкают от тех замашек, которые у них были в гражданской жизни.
   Но наш коллектив курсантов обязуется на хорошо и отлично выучить все - уставы - как строевые, так и дисциплинарные.
   А также обязуется не за страх, а на совесть выполнять приказы командиров и служить нашей Родине.
   Разрешите мне, товарищи командиры: товарищи старшины, мичманА и офицеры, от имени и по поручению всего нашего коллектива, дать вам слово матроса, что мы будем держать и умножать славу нашей электро- механической школы и, в частности, роты и занять одно из первых мест на смотре учебных отрядов.
  
   *) две смены - отделение;
   два отделения - взвод;
   четыре взвода - рота.
   Всего 240 курсантов восьмой роты электро-механической школы в г.Кроштадте.
  
   (А ведь я так и думал, как говорил. Это было моим осознанием в то время.)
  
   гор.Владивосток.
   Крабофлот.
   плав-база им. Павла Постышева
  
   Это мечты на будущее, которые так и не сбылись.
  
   Из прочитанной книги:
  
   - Впереди у Вас ещё целая жизнь. Перед Вами служба, плавания. Вы имеете все данные стать дельным, образованным моряком...
  И вдруг всё это променять на пару хорошеньких глаз. Не правда ли, смешно?
  
   - Только в глупых книжках моряков изображают какими-то "москими волками", для которых, будто бы, ничего не существует кроме корабля и моря. Это клевета на моряков. И они, как и все люди, любят землю со всеми её интересами. Любят близких и друзей. Словом, интересуются не одним только морем, не одним только своим делом, но и всем, что интересует или должно интересовать сколько-нибудь образованного человека.
  
   гор.Ленинград, В-151,
   до востребования.
   Ярощук Надежда
  
   Она так и не ушла из памяти.
  
   Кронштадт, Госпиталь. 04.11.66г.10.00-12.00.
  
   Я, Н. и Саша гуляем по Ленинским горам в Москве.
   Солнечная погода. Хорошо. Лето. Немного жарко.
   Проходя мимо какого-то деревянного дома (наподобие тех, что стоят в Самаре вдоль дороги, когда едешь к Галке), нарвался на Пугачёва (старшина роты), который косо посмотрел на нас, говоря тем самым, что это мне так не пройдёт. Я знаю, что Н. многим нравится.
   Затем мы поднялись на очень высокий холм. По-моему это был косогор правого берега Волги. Оттуда всё очень хорошо видно. Особенно Ленинград.
   И вдруг мы увидели, как на качелях качается лошадь. Это какой-то циркач тренирует её для очередного номера в цирке.
   Мы решили рассмотреть увиденное получше, и подошли ближе. Зрелище было и удивительным, красивым. Лошадь была коричневая, а качели большие. Потом всё куда-то пропало...
  
   " " " " "
   Мы стояли около небольшого пруда. Стояли и молчали. Вдруг меня кто-то ударил по плечу. Я поворачиваюсь - солдат. Только потом я догадался, что это был Ж.
   Я схвати его за ворот кителя и швырнул вниз. Чудом он удержался, чтобы не упасть в пруд. Но его фуражка скатилась в воду.
   Каким-то образом я очутился в водолазном костюме и прыгнул за ней.
   Выбравшись на берег, никого не застал. Они ушли.
   Ко мне подошёл Алёха и дал мне закурить. Потом ничего не помню.
  
   Приснится же такое.
  
  

Без даты.

  
   Сегодня первый трудовой день на корабле после того, как вернулся из Кронштадта.
  
   Донецкая обл,
   гор.Жданов-порт,
   Трансфлот, т/х "Дебальцево".
   Кириченко Мих.Вл.
  
   Первый дембельский в моей флотской службе.
  
   Из прочитанной книги:
  
   - Лавочник, спящий с женой под пуховым одеялом, считает безумцем и глупцом полководца, спящего под суконной шинелью.
  
   - Лавочник не в силах понять, что достигнутое скучно, как скучна стрижка купонов.
   - Понятие достигнутого широко: это понятие распространяется от зелёной лавины, до обладанием полу миром.
  
   - Полководцу станет скучнее чем лавочнику, если он станет делать всё то, что ему хочется.
  
   - Высшая форма наслаждения - знать что можешь.
  
   - Высшая форма самоуважения - знать, что можешь заставить весь Мир положить к своим ногам все яства, богатства, женщин и не заставлять Мир делать это.
   Лавочник заставил бы...
  
   - Очень нехорошо звонить женщине по телефону.
  
   Я так и не разгадал эту фразу.
  
   - Опаздывают только престарелые кокетки и неврастеники.
  
   Почему так? Тоже непонятно.
  
   гор.Саратов.
   6-й Мурманский проезд - 23.
   Грошева Лена
  
   Cестрёнка, которая наполняет меня нежностью.
  
   И снова служба. И снова политзанятия:
  
   1. Строевые занятия. Взять третий взвод. Старшина 2-ой статьи - Зыбин. 85-я мена, 86-я смена.
   2. Первые тактические занятия. - обратить внимание.
   3. Ремонт помещений роты - срочно написать. Можно сделать зарисовки.
   4. Социалистические соревнования. - обратить внимание. Янин Павел.
  
   Пояснение:
   B то время я учился (по вечерам) на курсах военных корреспондентов. Но это направление в моей службе само собой угасло.
  
   гор.Ленинград, В-34,
   Академический переулок,
   дом 8, кв. 13.
   Соколова Галя.Б.
  
  Она относилась ко мне трепетно. Но я так и не сумел её полюбить.
  
   04.12.1966.
  
   Она сказала:
  
   - ...не жалей обо мне. Ты заслужил быть счастливым. Так будь же им.
  
   Bспомнилось последнее письмо студентки педагогического института. Которая вынуждена была провожать меня на срочную службу.
  
   02.01.1967.
  
   Я, Грошев Е.Н., даю торжественное обещание, что в 1969 году, по окончанию срочной службы, обязуюсь выехать по вызову Брусникина Н.М. на Курильские остова и сохранить к этому времени всю полноту и красоту той романтики, которая вдохновляет человека на великое. Что необходимо для сотворения земных благ человечеству.
   Ежели я нарушу это обещание, то пусть я никогда не назовусь романтиком. Пусть меня постигнет самая жестокая серость обратной стороны земной жизни. Жизни мещан и столбцов.
   Подпись.
  
   09.01.1967.
  
   Сегодня приезжала Н.
   Это было вечером, в 18.45. В 18.55 я её увидел. В 19.10 мы расстались.
   Я, пожалуй, и любил её, но сейчас (в тот миг, когда мы встретились) мне было только обидно. Обидно за то, что я потерял много времени и чувств на неё. Мы виделись в последний раз.
   Да! - в последний.
  
   08.03.1967.
  
   Еду в Питер. Чёрт побери, а на душе у меня неспокойно.
  
   Гулько Галина - А-2-21-28.
  
   Донбасс, Горловка,
   ул.Мариупольская - 78.
   Таранова Лариса.
  
   С ней мы встретились случайно. В Лебяжьем. В октябре 1966г.
  
  
   26.03.1967.
  
   Интересно, что у нас получится с Ларисой? С одной стороны это всё туманно, туманно... Но как хочется верить, что я нашёл то, что так долго искал.
   Милая Лариса, будь такой, как я хочу.
  
   02.04.1967.
  
   Сегодня воскресенье. Позавчера скончался Родион Яковлевич (Малиновский - министр обороны СССР). Кто же теперь будет отдавать приказ о ДМБ. До него осталось 900 дней (как блокада Л-да). А потом опять свобода...
   На этой неделе я должен получить письмо от Ларисы.
  
   Из к/ф "Мокушка", Чехословакия.
  
   Приложите руку к сердцу и повторяйте за мной:
   - Я не признаю любви женщины. Я никогда не женюсь.
  
   Чёрта с два! Переженились они все в конце фильма.
  
   Без даты.
  
   Лариса, я тебя очень люблю. Не будь такой, как те, кого я знал до тебя.
   Не молчи так долго. Не молчи!...
   А сейчас я буду спать. Завтра мне предстоит трудный день.
  
   17.04.1967.
  
   Сегодня исполнилось 18 месяцев, полтора года, 540 дней как я служу в ВМФ. 10 июля 1967 года мы прослужим ровно половину срока службы.
  
   "Возвращайся, кто бы не встретился на пути. - из песни.
  
   гор.Ломоносов,
   ул.Красного флота,
   дом 18/48.
   Приёмная комиссия.
  
   Это школа мореходного обучения, а попросту ШМОнька.
   Почему-то именно на службе меня постоянно тянет "в науку". Хочется учиться - я ведь так и не закончил десятилетку.
  
   05.05.1967.
  
   Сегодня появились первые листочки на деревьях. С утра стоит замечательная погода. Поэтому, наверное, и листочки заметил.
  
   03.05.1967.
  
   Вот уже месяц, как хожу что "чушка". Да, и не только я - все.
   Уже месяц как мы стоим в доке. Вода на вес золота. На сегодняшний день у меня нет ничего чистого. Одеть нечего, да и неохота одевать на себя грязную одежду.
   Говорят, завтра будет душ.
  
   Керченское управление океанического рыболовства.
   КУОР. Африка, Аргентина, Пакистан.
  
   17.05.1967. 10.00.
  
   Воскресенье. До обеда политзанятия.
  
   18.05.1967.
  
   Получил получку. Первый раз мне заплатили за классность - 5р.30к.
  
   02.05.1967. 09.00.
  
   Идут политзанятия.
   С 3-х до 7-и нёс вахту. Удивительно, но спать совсем не хочется.
   Настроение приподнятое. Скоро в отпуск. Скоро я снова увижу Самару. Увижу ИХ.
   Но, кто меня ждёт?...
   Чёрт возьми, - засыпался на "Апрельских тезисах"...
   Скоро отпуск, отпуск, отпуск... Самара, Самара... Интересно - помнят ли меня там?... А если помнят - то будут ли рады моему приезду?
  
   Принимали пополнение на корабль. В нашей машине два моториста. Теперь будет легче.
  
   Вот уже два месяца от неё нет писем. Смешно!
   На корабле много работы. Скоро сдача "задачи-1".(Смотр корабля высшим командным составом дивизиона на допуск корабля к навигации.) Говорят, что завтра.
   Скоро мне дадут "старшего специалиста".
  
   Без даты
  
   Интересно, а чем бы я занимался после дембеля?
  
   1. Работать в институте. Учиться в техникуме. Правда, необходимо ещё закончить школу.
   2. Поехать на целинные земли. Работать трактористом. Правда, если окончить техникум, то можно работать механиком.
   Но надо закончить школу.
  
   3. Рыбачить - Дальний восток, Балтика.
   Но хочется закончить техникум. А для этого нужно закончить школу.
  
   24.05.1967.
  
   До подъёма остался час. Хочется спать.
   А впереди ещё целый трудовой день.
   Да, я уже давно не видел сны.
  
   06.06.1967.
  
   Вышли в первый поход в этом году.
   Пока шли на о-в Мощный немного покачало.
   В субботу получил письмо от Ларисы. Довольно-таки странное письмо.
   Что ей ответить? Да, и вообще - стоит ли писать? Пожалуй, что ответим. Посмотрим, что напишет она.
   А с субботы на воскресенье ездил в Ленинград. Был на даче. Время провёл хорошо. Видел соседских девчат, которые тоже ждут. Передo мной промелькнуло детство. Какое же оно далёкое...
   Потом встретился с Наташей. С ней и провёл оставшееся время. Она нисколько не изменилась, хотя мы и не виделись почти четыре года.
   Да! Время идёт...
   Но как быть с Ларисой? Все свои 20 лет прожил опираясь на доверие. И почти всё время меня "шпокали". Но человек ведь не скотина - должен понимать, что ему верят. Так почему же она не хочет ответить на доверие доверием? Почему мы стали бояться доверять?
   Эх, Лариса, Лариса.
  
   "Возвращайся, мне не прожить без любви твоей..."
  
   А что если заказать ей междугородний разговор, а? По-моему, это дело.
  
   "Целый день дует южный сирокко.
   Но он слёзы мои не осушит..."
  
   08.06.1967.
  
   Пять часов утра. Опять на вахте. Сегодня идём на Готланд. Там интересней, чем здесь. Меньше людей и кораблей меньше. И вообще спокойней.
   Когда же я высплюсь?
  
   "Вы пожелайте нам, чтобы мы вернулись. А найти мы вас найдём."
  
   15.06.1967.
  
   Гогланд. Вот уже неделю как стоим на рейде. Вахта через день. День на одеяле, день под одеялом.
  
   "Плещут холодные волны,
   Бьются о берег морской,
   Мечутся чайки над морем,
   Крики их полны тоской..."
  
   Всё идёт хорошо. Отправил письмо Ларисе. Посмотрим, что она ответит. Ну, а в основном всё по-старому. По всей видимости, скоро пойду в отпуск. Но когда это будет - не знаю.
   Завтра снимаемся с "бочек". Говорят, что пойдём на Сескар.
   Эх, море, море - как хорошо быть с тобой. Я полностью доверяю тебе, как никому на свете. Я люблю тебя, МОРЕ! Спасибо тебе за всё, что ты сделало для меня. За то, что ты спасло меня от того самого страшного, что готовила мне Земля. А сколько ещё пакостей она принесёт людям?!
   Эх, жизнь...
  
   16.06.1967.
  
   Опять на вахте. Осталось отстоять шесть часов.
   Удивительное дело - совершенно ничего не хочется делать. Почему? в голове произошёл какой-то заскок. Всё безразлично. Устал я, что ли.
   И всё-таки, чёрт возьми, я отслужил 19 месяцев. Это 570 дней. За это время я добился того, что изучил свою профессию (во флоте говорят - специальность). Понял службу.
   У меня появились новые друзья, товарищи.
   Но к этому необходимо добавить, что я растерял жизненный опыт, чувства, отупел до невозможности. Потерял Самару со всеми её радостями и горестями. Те знакомые, которых я оставил там, наверное, давно меня забыли. Но я им напомню кто такой Женька Грошев. Они обо мне ещё услышат.
   Эх, жизнь...
  
   Нет, а как написала Лариска: - Друзей у неё и без меня хватает.
   Врёт! Таких друзей, как я - мало. А у неё их не будет. Не будет!
   Слышешь, Лариска? Не будет!
  
   Правда, есть и другой выход - не ездить в Самару. Пойти в отпуск и провести время в Питере. Приодеться и ходить по вечерним улицам города. Наслаждаться покоем, тишиной. Уехать в лес или на дачу где работать на лоне природы. Поют птички, шумит листва, и тёплый ветерок лохматит травку.
   Смешно! Смешно, чёрт возьми.
   Всё это потому, что тебе поставили "чоп" и ты оскорбился. Что тебе нужно, Женька, что?! Ты и сам не знаешь.
  
   18.06 1967.
  
   Порой мне становится всё противным. Настолько противным, что не хочется ничего делать. Даже слушать музыку работающего двигателя противно. Боже мой, до чего может довести служба. Полное отупение. И потеря чувств.
   Эх, служба, служба.
   А ведь сегодня воскресенье. А я снова на вахте. Осталось стоять пять часов.
   До чего же всё противно. Подождём ещё немного. Вот хватит ли сил? Не знаю.
  
   05.06.1967.
  
   Опять воскресенье. И опять оно прошло чёрт знает как. Нас осталось четверо в машине. Остальных увезли. Смешно, но эта эпидемия прошла мимо меня. Мимо нас четверых.
   С ремонтом закончили. Но как надоело спать по 3-4 часа в сутки. Сколько так будет продолжаться?.
   Уйду в отпуск - отосплюсь.
  
   Год переименования Петербурга в Ленинград 1924.
   Образование Санкт-Петербурга - 1703г. 27 мая.
  
   Без даты.
  
   Порой мне кажется, что если бы нашлась такая девчонка, которая меня любила, ждала... я бы любил её ещё больше. Ради такой девчонки можно пойти на любые дела. Жить для неё, работать для неё, смеяться, грустить - только для неё. Каждый день, каждую минуту посвящать только ей. И пусть она не обижается, что я так часто пропадаю в море - это тоже ради неё. Но не уж-то нет такой девчонки, которая согласилась бы взять всё это только ради одного - ради её любви?
  
   На забытой скамье мы с тобой не встречали рассвета.
   Только в письмах своих я тебя постоянно зову.
   Вот уж осень прошла, белым снегом обсыпался тополь,
   А тебя почему-то я забыть не могу.
  
   Может всё это зря - позади всё, что было когда-то.
   Если всё позади, так к чему переписка была?
   Я тебя не виню - нелегко ждать всё время матроса.
   А друзьям напишу я - Ты меня дождалась.
  
   Может кто-то другой, может старше, а может моложе -
   Обнимает тебя, наблюдая за взлётом бровей...
   Как хотелось бы мне на него быть немного похожим,
   Быть немного счастливей и любимым тобой.
  
   28.06.1967.
  
   Все предыдущие дни прошли без изменений. Петров и Ромка в госпитале. Нас осталось четверо. Работаем в пол-силы. Большой работы нет. Сегодня стоим на вахте - я и Кoля Дудко. Настроение - так себе. Самочувствие - не жалуюсь. Да, - вот уже двадцать дней как я отправил письмо Ларисе. Ответа нет. Пока всё.
  
   02.07.1967.
  
   Мне очень хочется с кем-нибудь поздороваться. С кем?
   Валера, здравствуй. Валера, ты видел когда-нибудь русскую красоту? Красоту в ситцевом платье, с длинными русыми косами, с голубыми, как озёрa, глазами и со станом гибким, нежным, как у той про которую пишут в сказках?
   Эх, Валера! Какие, порой, неожиданности преподносит нам жизнь.
  
   13.07.1967.
  
   Как долго я не заглядывал в записную книжку. За это время много произошло интересного и важного для меня.
   Начну с того, что в поход мы ушли вчетвером. Сперва боялся - думал, что не справимся. Но ничего - выдюжили.
   Ходили в Ленинград. На следующий день вернулись.
   Затем в Кронштадт. Через день были дома.
   Потом опять ушли в море. Теперь надолго.
   Были на Мощном и Готланде. Заходили на Большой Тютерс.
   Там я видел людей, которые живут на острове и не видят никого с Большой Земли по году, а то и больше. Самое интересное то, что они довольны своей жизнью.
   Потом, по окончанию корабельной задачи, пошли домой.
   Пришли вечером, часов в девять. На следующий день была "война" (учения). А потом поехал домой, навестить родителей. Мама стала поправляться.
   Затем поехал на завод к отчиму. Зашёл в свой цех. Цех номер 6. Видел Рудольфа - хороший он мужик.
   Затем, я это сделал умышленно, пошёл к Н. Я знаю, что я сделал нехорошо. Но мне очень хотелось её увидеть. Больше того, я получил то, чего хотел и чего боялся. До сих пор я не знаю, как это произошло. Нам было хорошо, и потом она сказала, что любит меня.
   Затем мы расстались. В восемь утра я был на корабле. В 17.00 мы ушли в море, а в 18 часов она должна была приехать. Возможно, она и приезжала ко мне, но нас уже не было. К этому времени мы были за Кронштадтом.
   Сейчас стоим у острова Мощный. Ночью будут учения. А потом неизвестность.
  
   20.07.1967.
  
   Валера, здравствуй.
   Вот я и собрался тебе написать. Это будет первая запись, которую я посвящаю тебе.
   Итак, я еду в Куйбышев. Два года назад я ехал в воинском эшелоне в сторону Ленинграда, где и начал свой примитивный дневник. Сейчас еду обратно. И ты знаешь - мне немножко страшно.
   Да, Валерочка, - страшно. Я боюсь разочарования. Два года я жил Куйбышевым. И вот, когда поезд снова мчит меня к нему, тяжёлые мысли бродят в голове.
  
   гор.Ленинрад, П-49,
   ул.Блохина,
   дом 8, кв. 11. Ширяев Валера.
   тел.А-7-85-32.
   род. 12 апреля.
   (ск. 12 апреля.)
  
   "От злой тоски не матерись.
   Сегодня ты без спирта пьян.
   На материк, на материк
   Ушёл последний караван."
  
   07.10.1967.
  
   Вот видишь, Валера, я уже опустился настолько, что больше месяца не заглядываю в свою книжицу. Перестал мечтать. Перестал думать. Эх, Валера, скорей бы ты возвращался. Ты, наверное, удивишься, если выслушаешь мои рассуждения.
  
   28.10.1967.
  
   Итак, я снова пишу. За это время я успел здорово "погореть". Получил "месяц без берега" за то, что не встал на учёт во время отпуска. Три недели за то, что ходил в кино (в самоволку т.е.) Три недели за вахту, на которой нажрался с командой буксира "Скулте".
   Меня сняли с командирской должности и т.д. Но это всё служба. Это давно уже стало неинтересно. Главное то, что опять пишет Лариса. Недавно, где-то в субботу, числа 17-го, шёл первый снег.
   И вообще на душе хорошо и грустно, легко и тревожно. Хочется одного - чтобы писала Лариса. Очень хочется. Скоро у меня будет день рождения - 21 год.
  
   30.10.1967.
  
   ЛенБоРФ. Ново-Шлюзовой - 10.
  
   13.11.1967.
  
   За последнее время произошли события немалой важности. Вышел указ о трёхгодичной службе. Ездил в Питер. Видел Раюху. Она ложится в больницу.
   С Н. всё. Скоро приедет Натка. Тоже куда-то пропала. А Колюха помешался на своей Людке. Петя занял мою должность. Не жалко. Вот и всё.
  
   02.01.1968.
  
   Это первая запись в этом году. Ну, что ж, время делает своё дело нерушимо. А жаль. Жаль, что со временем мы становимся жестокими, не обращаем внимания на мелочи, которые, по сути дела, составляют нашу жизнь.
  
   11.01.1968.
  
   Я, Брусникин Николай Михайлович, даю обещание, что после ДМБ, которое произойдёт весной этого года, поеду на Курилы и буду там до тех пор, пока не приедет мой курильчанин Женька Грошев. После его приезда живём там до потери пульса.
   Подпись.
  
   С Николаем Брусникиным мы служили в одном машинном отделении. Только он корабельным электриком. Мы сдружились. У нас было много общего в характерах. Мечтали поехать на Курильские острова, устроиться в "Крабофлот" и работать на промыслах. Конечно, из этого ничего не получилось. Плохо хотели.
  
   15.01.1968.
  
   Чёрт возьми, она симпатичная девчонка на внешность. Она мне нравится. Как бы с ней познакомиться?
   А тараканы-то бегают по трубам. Ха, ха...
  
   22.01.1968.
  
   Она снова приехала. Она мне определённо нравится. Но я знаю, что разлучись мы с ней и наши воспоминания будут недолговечны. И потом, как быть с Ларисой.
  
   29.01.1968.
  
   Всё по-старому.
   Съездил в Псков. Видел Танюшку. Погорел с самоволкой. Списали на СС. Ну, а здесь служба.
   Получил письмо от Ларисы. Кажется наша переписка подходит к концу. Посмотрим, что ответит она на это письмо.
   Прислали нового командира БЧ. Пока всё. Как видишь - ничего интересного.
   Да, в этом месяце должны выйти директивы о службе.
   На 29.01.1968 отслужил 813 дней.
  
   03.02.1968.
  
   Вот уже два раза мне приснилась она.
   Говорят, что если тебе приснился человек, то он думает о тебе. А я хотел бы, что бы она обо мне вспоминала.
   Началось с того, что в БМК (базовом матросском клубе) встретил девчонку очень похожую на неё. Танцевал с ней. А потом она мне приснилась.
   Первый раз в кафе (почему в кафе?). Я поздравил её с Новым годом. Она улыбнулась.
   А сегодня даже разговаривал с ней. Вышел из машинного отделения и пошёл к её подъезду. В это время она выходила из квартиры. Такая, какой я её запомнил: в белом свитере, узкой юбке, улыбаясь.
   Она увидала меня, обрадовалась, подбежала и кинулась мне на шею.
   Это были счастливые минуты моей жизни. Она сказала, что знала, что я приду.
   Как бы я хотел, что бы это было наяву.
  
  Свобода - есть осозненная необходимость - oказывается.
  
   Оно, конечно, так. Если правильно рассудить, в смысле рассуждения, в отношении их самих, то это есть ничто иное, тем не менее, однако же, но всё-таки весьма.
  
   05.02.1968.
  
   Понедельник. Политзанятия.
   В столовой личного состава собралось одно БЧ-5.
   На душе сплошная пустота. Делать ничего не хочется. Жду письма от Танюшки. Вчера приезжала Галка. Первый раз мы с ней перекинулись несколькими фразами.
   Напротив меня сидит годуля.
  
   06.02.1968.
  
   Получил письмо от Танюшки. Хорошая она - Танюшка. Но, чёрт возьми, с перепиской у нас ничего не получится. Лучше было бы, если она приехала. Ну, да ладно - увидим.
   И всё-таки жизнь прекрасна и удивительна.
   На 06.02.1968. я отслужил 28 месяцев. Это около 868-и дней. А надо 1488. Осталось 621. Это согласно указа от 39 года. А по новому - неизвестно.
  
   Квитанция за номером 30. Паспорт серии Х1Х-ПА номер 656319. Выдан 04 января 1963 года. Василеостровским отделением милиции гор.Ленинграда. Принят Кировским райвоенкоматом гор.Куйбышева 16 ноября 1965 года.
  
   06.03.1968.
  
   Стою на вахте. Недавно пришёл из госпиталя. Выходит, что я всю зиму не был на корабле. Сперва на т/х "Коммуна", затем в госпитале. На улице весна. Третья весна на службе.
   Когда же она кончится эта служба? Надоело .
   Собираем 1-ый дизель. Перепутали валы. Ну, ничего - разберёмся.
   Подъём через 10 минут. Можно сказать, что вахту отстояли.
   На душе пусто.
  
   14.03.68.
  
   Снова на вахте.
   Пусть не покажется удивительным, что записи веду только на ней. Другого времени нет. Да, и желания тоже. Вот уже вторые сутки идут учения. Ничего так идут - потихоньку.
   Написал два письма в Саратов. Трудно предугадать, что ответят. А вернее, что подумают. И то и другое немаловажно, но роли большой не играет.
   А вот Лариса сыграла со мной нехорошую шутку. Придётся проверить. В остальном всё без изменений. Через 30 минут подъём и снова учения.
  
   25.03.1968.
  
   Снова понедельник. Снова политзанятия. Вчера был в Ленинграде. Съездил нормально.
  
   29.04.1968.
  
   Политзанятия. Бардак страшный. Из офицеров никого.
   Сидим, подводим итоги службы. Присутствуют все годки:
  
   Хангану Ф.Г. - Кишинёв, Ермилов В.И. - Тула, Гонявчук Н.К. - Киев, Кривоносов Д.С. - Луганск, Корнеев Ю.П. - Киев, Дригайленко А.И. - Львов, Савков А.А. - Ленинград, Андрусь А.И. - Донецк, Грошев Е.Н. - Куйбышев (или Питер?).
  
   Годки 1946 года рождения. Срок службы с 1965 года. Женатых нет. Конец службы - ориентировочно 01.12.1968. Компоту осталось выпить 84,4 литра. Приказ о ДМБ вышел 20 апреля 1968 года. Номер приказа - 88.
   Скоро праздники. Поездка в Саратов, наверное, не получится. Придётся ехать на дачу.
   Женщин больше нет. Да и не тянет на них. С Танюшкой и то прекратил всяческие отношения. Скорей бы ДМБ. Планов никаких: ни по службе, ни по гражданке.
   С 17.11.1965. отслужил 894 дня.
  
   Женщин нет, ну и не надо.
   И без женщин можно жить.
   Обезьяна тоже может,
   Как собака полюбить.
  
   06.05.1968.
  
   Братва, я, кажется, женюсь. Вот это дослужился. Будем надеяться, что всё будет хорошо.
  
   12.05.1968.
  
   Они стояли на крутом берегу моря. Он и она.
   Светило яркое солнце. Нежный ветер прыгал с волны на волну. Море, неустанно, катило свои волны на берег, будто бы ему мало было своего простора, своей полноты.
   Она в радости подбежала к самому обрыву и, переполненная счастьем от осознания, что любима, взбежала на гранитный утёс.
   Остановилась и замерла, отдавая своё тело ветру, свою красоту морю, подставляя своё лицо, глаза, губы для поцелуев солнца.
   А он смотрел и чувство обиды застилало его сердце.
   Oн любил её.
  
   14.05.1968.
  
   Лежу в госпитале. Вот уже два дня.
   Грипп. Ерунда, какая то.
  
   И никакого чёрта я не женюсь. Всё это блеф. Свобода она, брат, подороже будет. Смотри записи от 66 года и не меняй море на "пару хорошеньких глаз".
   Я начинаю представлять нашу совместную жизнь и не получается ничего. Да, красивее и счастливее её никогда и никто больше не встретит. Но стоит заглянуть вглубь её сознания и выходит, что основа её очень и очень шаткая. Три дня знакомства, в заключение которых взаимная симпатия это ещё не повод для супружества.
  
   08.07.1968.
  
   Страшно. Очень страшно.
   Осталось служить 115 дней. А как страшно. Страшно за то, что можно не дослужить эти дни. Тихо. Очень тихо надо себя вести.
   А потом мы покажем себя.
  
   22.07.1968.
  
   Осталось служить 101 день и 10 часов. A как жить потом? Что делать? Что?
  
   14.08.1968.
  
   Сон мне приснился сегодня странный. - Куйбышев, стройка, Соцгород. Какое-то общежитие. Ехал куда-то на автобусе.
  
   23.10.1968.
  
   Осталось служить 09 дней.
  
  

ВЫЕХАЛ В КУЙБЫШЕВ 19 НОЯБРЯ 1968 ГОДА.

  
  
  

Последний день лета

  
   "Лето - это маленькая жизнь...
   Жизнь, в которой не было ни дня фальши.
   Вряд ли кто-то точно знает - что дальше..."
  
   Накануне, в пятницу, собрав рюкзак с продуктами и шмотками, привязав к нему палатку, отнёс всё это к Тамарке. Договорились, что завтра, сразу после работы, прибегаю к ней и мы едем на Волгу. Спасибо партии и правительству, что по субботам рабочий день стал на два часа короче нежели на буднЯх. Появилась возможность умчаться из душного, шумного города в тишину прибрежного леса, где её нарушают только птичьи пересвисты, и тихий плеск реки.
  
   Междугородний автобус следующий до Чапаевска, хлопнув дверьми, высадил нас на пустынном шоссе. По ту сторону асфальтовой трассы, среди начавших краснеть листьев клёна, сверкала в лучах ласкового солнца река. Чуть заметная тропинка вывела нас на песчаный пляжик - узкую косу, омывавшуюся ласковой Волгой.
   - Здесь мы будем с тобой жить, - сказал Томке, сбрасывая с плеч рюкзак. - Я буду ходить на охоту, а ты поддерживать семейный очаг и готовить пищу. Устраивает тебя такая житуха?
   - Вполне. Как вспомню, что с понедельника начинаются занятия в институте, так из души воротит. И почему лето такое короткое?
   - Здесь я с тобой согласен, лето действительно короткое. Но пусть тебя это не огорчает - лето свело нас с тобой, а это уже хорошо. Будет о чём вспомнить, когда меня в армию "забреют". Ты, конечно же, меня не дождёшься. Через годик, с небольшим, выйдешь замуж и, неся бремя замужества, будешь вспоминать о том, как тебе было хорошо со мной.
   - Сволочь! Если ты думаешь, что все девчонки такие, каких ты встречал до меня, то знай, что это ни так. И... и... после таких слов не прикасайся ко мне. Ненавижу...
   - Ненавидь сколько вздумается. Но на ближайшие сутки я твой господин. Вот сооружу жилище, запалю кострище и тебе останется только раздеть меня, накормить и ублажить, как подобает любимой жене.
   Установить палатку много времени не составило. Томка всячески помогала, будто и действительно мы строили дом на всю оставшуюся жизнь. Оставив её разбирать рюкзак, сам отправился в прибрежный лес, набрать валежника.
   И вот мы сидим в преддверии палатки. Перед нами ярко горит костёр. Тихий плеск набегающих на песчаный берег Волги и долгая, жизнь смутно угадывалась впереди. Я обнимал свою девчонку за плечи. Она, вся такая доверчивая, склонила голову мне на плечо. И казалось, что продолжаться всё это будет вечность.
  
   Познакомились мы по воле случая, в пионерском лагере. Я был вожатым отряда. Она воспитателем ребятни.
   Меня в ней прельщало всё: внешность, некоторая аристократичность во всём и, что оказалось наиглавнейшим, снисходительность к моей дремучести. Меня влекло к её начитанности, эрудированности и знакомство наше быстро переросло во взаимную симпатию.
   Потом были встречи на Волге. Катания на лодке лунными ночами. Первый поцелуй и её слова:
   - Похоже у моего вожатого есть опыт в общении с женщинами.
  
   Лето промчалось так быстро, что трудно выделить из него что-то, что наиболее впечаталось в память. Каждый день был насыщен событиями, ощущением просыпавшейся души, которая требовала нежности к той, которая сидит рядом. И меня не страшила судьба, которая вторгалась в наши жизни. По осени меня ждала срочная служба. А Томке предстояло закончит педагогический институт. Вот и славно. К тому времени и я вернусь.
  
  
  

Портрет из юности далёкой

  
   Я рисую, я тебя рисую, я тебя рисую,
   Сидя у окна.
   Я тоскую, по тебе тоскую,
   Если бы ты это только знать могла.
  
  
  Тот день, седьмое ноября, решили собраться у Пожидаевых. Они недавно поженились, зарегистрировав свои отношения в ЗАГСе и нам, холостякам, было интересно "почём фунт лиха" семейной жизни. У каждого из нас были девчонки. Каждый боготворил свою избранницу, и женитьба наша была вопросом времени. Рано или поздно, но жениться пришлось бы. Так лучше связать судьбу с той, отношения с которой проверено временем дружбы связавшей нас в пионерском лагере "Орлёнок".
  
  Ещё по весне, на улицах тогда снег лежал, нас, строителей треста "Промстрой", по рекомендации комитета комсомола, направили на отборочную комиссию при городском комитете КПСС. Отбор был безапелляционный, без скидок на заслуги в трудовой деятельности.
  Сперва "мужи" комитетчики, потом собеседование с психиатром и, как завершение отбора, сочинение на тему "Основные задачи пионерской организации в построении коммунистического общества в СССР".
  Не все прошли отбор. Из двадцати пяти человек только пятеро осталось. Остальные вернулись каждый по своим объектам строительства. А нам предстояло посетить семинар и прослушать курс лекций по идеологии, педагогике, культурно развлекательной программе. По каждому из этих предметов предстояло сдать зачёты, и только тот мог рассчитывать на высокое звание пионервожатого, кто сдаст их успешно.
  Так я оказался во всесоюзном пионерском лагере. Точнее в его филиале, расположенном недалеко от города Куйбышев, на живописном берегу Волги.
  
  Но и на этом подготовительный период нашей вожатой деятельности не закончился.
  Получив "мандаты" приехали на место назначения и:
  - Вы строители? - Так будьте любезны подготовить лагерь к заселению племенем "младым и незнакомым" в соответствии с требованиями надзорных органов.
  А нам всё равно было - что белить, что к стенке становить. Только бы не вставать раньше-раньшего и не трястись два часа на электричке в Соцгород, где строился долотный завод для нужд нефтедобывающей промышленности.
  
  И каково же было наше удивление, когда под вечер на территорию лагеря въехал автобус и привёз девчонок - студенток из педагогического института. Они только что сдали весеннюю сессию и были направлены к нам в качестве воспитателей пионерской детворы. Мы, в начале, расстроились. Но присмотревшись повнимательней решили про себя, что девчонки ничего - симпатичные и согласились на содружество полов.
  Ужин состоялся по настоящему молодёжным - вино, водочка, картошка с тушёнкой... И всё это под дружные переглядки - кому кто достанется. Всё-таки впереди три месяца общения и ошибиться было нельзя.
  Я выбрал Тамару Николаевну Тюк (это фамилия такая) - шикарные волосы спадали ниже плеч, грудь средних (не маленьких) размеров, греческий профиль, высокая - с меня ростом. В спальном корпусе, где мы временно разместились, сразу предупредил братву, чтобы на неё никто "рот не разевал". Когда все улеглись, то, на сон грядущий, каждый высказался, кто кого "застолбил".
  
  Не знаю почему, но проснулся рано. Натянул "техасы" (брюки из плащевой ткани с множеством карманов, наклёпок и молний - самые модные в шестидесятых годах) и босиком прошлёпал на открытую веранду покурить. И каково же было моё удивление, когда обнаружил там свою избранницу наслаждавшуюся пением птиц, восходом солнца, яркой, по весеннему, зеленью берёз во множестве растущих на территории лагеря.
  - Ранняя пташка? - спросил у Тамары Николаевны.
  Та вздрогнула, повернулась в мою сторону и улыбнулась очаровательной улыбкой.
  - Здравствуйте, Евгений Николаевич. Хорошо-то как! Век бы тут жила и никуда не уезжала.
  - Век, не век, а три месяца будем привязаны к лагерю. Выходной - один раз в месяц. Так что ещё соскучитесь по дому.
  - Вместе скучать будем. Вам ведь тоже захочется увидеть и родителей, и друзей, что в городе оставили.
  - Мне скучать не по кому. В общежитии живу. А что до друзей, то не обзавёлся ещё ими. Если только сумею подружиться с теми, с кем приехал сюда. Но это время покажет.
  - Вы всегда такой щепетильный. По-моему, если тебе хорошо с кем-то, тот и друг.
  - Ошибочка, Тамара Николаевна в вашем мировоззрении. Друг, это тот, кому можно доверить всё, даже жизнь. Всё, кроме жены.
  - А вы женатый?
  - Бог миловал - ещё не совершил такой ошибки.
  - Почему ошибки?
  - Потому, что женятся на тех, кому готовы служить до конца дней своих. И жена даётся Богом и на всю жизнь. По-другому себе не представляю. Но женщина такое коварное создание, что... Лучше об этом не говорить.
  Словив на себе удивлённый взгляд избранницы, улыбнулся, превращая разговор в шутку и, чтобы сменить тему, сказал:
  - Пойдёмте, лучше, завтрак готовить. Скоро все проснуться и жрать захотят. А мы им каждому по плошке с ячменной кашицей, да с маслицем. А на десерт какаву будьте любезны не побрезговать.
   Так началась моя дружба с девчонкой, которая и сегодня будоражит память, не давая душе успокоиться.
  
  В тот день, седьмого ноября, у Пожидаевых мы были вместе. Вместе салаты готовили, вместе помогали стол накрывать, и сидели вместе на диване в окружении бывших вожатых и воспитательниц. Двое из нас уже поженились и пригласили остальных отметить "красный день календаря".
  Что и говорить - водки, вина для дам, закуся было предостаточно. Спонсорами застолья были пацаны, потому как девчонки ещё не работали, а на студенческую стипендию не зашикуешь.
  Передо мной стояла бутылка водки "Столичная" и я, время от времени, подливал в рюмашку, не дожидаясь тостов.
  Не помню после какой Томка толкнула меня в бок и прошипела: - Не гони лошадей.
  Глянув на неё затуманенным взглядом, налил себе ещё и демонстративно выпил.
  "Будут мне указывать пить или не пить. Что я не зарабатываю, что ли?"
  Томка в ответ на мои действа порывалась встать и выйти из-за стола, но я, обняв за талию, усади подругу на место. Посопротивлявшись она успокоилась, но отвернулась, как будто меня тут и не было.
  "Ну и чёрт с тобой, - решил я. - Решила власть надомной показать. А вот фигу тебе."
  
  И тут слово взяла Пожидаева:
  - Друзья! Давайте выпьем за то, чтобы нам никогда не расставаться. Чтобы мы дружили, переженились и, потом, дружили семьями.
  Кто-то прокричал - "Ура-а-а!" Кто-то впопыхах опрокинул уже налитый стакан, и только я не притронулся к полной, до краёв, рюмке.
  - Женя, а ты что не пьёшь?
  - Ему хватит, - встряла впереди меня Томка.
  Глянув на неё чуть свысока, я опрокинул содержимое рюмки в рот и, не закусывая, сказал:
  - За дружбу. А жениться, это после армии. Мне уже повестка пришла. Девятнадцатого - "Не плачь девчонка, пройдут дожди. Солдат вернётся, ты только жди..."
  
  Слов нет - набрался я в тот вечер. Помню, что после того как ушли от Пожидаевых затащил кого-то в кафешку и заказал кофе с коньяком. Помню, что подавальщица спросила:
  - Вам коньяк в кофе или отдельно?
  Потом ничего не помню. Кто, как меня дотащил до общежития, так и осталось тайной. Но очнулся я в чужой комнате, на чужой кровати в плаще, костюме и при штиблетах новомодных - остроносых. В комнате никого не было, но свет горел. С трудом поднялся и глянул на себя в зеркало. Что там увидел - лучше не рассказывать. Сперва мне показалось, что кто-то облил меня помоями, но, приглядевшись внимательно, мой затуманенный мозг подсказал, что это была закуска со стола Пожидаевых.
  - Не фига себе, - пронеслось в башке. - Это как же я так опозорился?
  Еле передвигая ногами, спустился тремя этажами ниже, нашёл свою комнату, вошёл, включил свет, снял с себя всё, собрал в кучу и побрёл в душевую, что находилась в полуподвальном помещении.
  Вернулся часа через полтора. Вернулся свеженький, протрезвевший и, пользуясь тем, что соседи разъехались ещё перед праздниками, стал выглаживать электрическим утюгом всё постиранное - рубашку, брюки, галстук. Больше всего было мороки с плащом. Пиджак, слава богу, не пострадал. Так, помялся слегка, но я его отпарил и он приобрёл надлежащий вид.
  К вечеру, одевшись в отутюженное, выглядел франтово. Пересчитав деньги, оставшиеся после попойки, вышел на улицу, сел в трамвай и поехал в педагогический институт просить у Томки прощения. Та прошла мимо, будто это ни я стоял на лестничной площадке, чувствуя себя описывавшимся бобиком. Остановилась только на улице, в квартале от института:
  - Не смей показываться мне на глаза. Видеть тебя не могу. Так опозорить меня, так опозорить... Придёшь восемнадцатого. Тебе в армию девятнадцатого? Вот восемнадцатого и придёшь. Так и быть провожу тебя.
  Повернулась резко и застучала каблучками по тротуару.
  
  В общежитии делать было нечего. Мужики на работе, а я болтался по коридору словно "цветок в проруби". И вот под вечер меня приметила комендантша:
  - Ты что не на работе.
  - Отпуск у меня по случаю призыва в армию. А чем заняться не знаю.
  - Слушай, а нарисуй мне стенгазету. Сможешь? Я тебе и ватман, и краски дам. А рисовать можешь в художественной мастерской. Она всё равно пустует. Художник наш уволился перед праздниками.
  - Да, запросто, - обрадовался я такому предложению. - Тебе к какому времени надо?
  - К вечеру поспеешь?
  
  Оформить стенгазету труда не составляло. Через полтора часа всё было готово. Комендантша аж завизжала от восторга, взглянув на моё творение, и убежала в "красный уголок" повесить его на видном месте.
  Теперь за себя можно было не волноваться. Работа, тем более творческая работа, отвлекала от всего. И от тоски по Томке тоже. А рисовать приходилось с утра до вечера. Сперва для своего общежития, потом для женского. Потом пришла директриса из кинотеатра "Юность", который разделял эти два общежития. Той надо было афиши рисовать.
  Дни летели незаметно, но с приближением восемнадцатого числа тревога вселилась в меня, и я понял, что мне предстоит ещё заслужить прощение у Томки. Но как это сделать наверняка, чтобы простила и согласилась ждать из армии - этого я не знал.
  И вот, проснувшись ночью, спустился в мастерскую и сел за холст натянутый на подрамнике уволившимся художником. Ещё не созрев до мысли, что я хочу сделать приготовил кисти, выдавил на фанерку масляных красок и, кажется помимо воли, стал писать Томкин портрет. Писать по памяти. Так, как видел её сегодня во сне.
  Если что-то не получалось, то закрывал глаза и её лицо, глазищи, губы, которые готов был целовать без устали, возвращались ко мне и мазок к мазку на холсте появлялась она - та, которую я, наверное, сумел полюбить.
  
  Томка возвращалась из института после трёх. Дома, я знал это точно, её ждала мать. Но не хватило у меня решимости нажать кнопку звонка и войти в квартиру, где меня, не так давно, встречали с радостью. Так и стоял на лестничной площадке в напряжённом ожидании услышать перестук её каблучков. Но даже тогда, когда нас разделяло несколько ступенек, я не решался сделать шаг навстречу. Томка, завидев меня, остановилась должно быть в недоумении - что я здесь делаю, а в следующий миг бросилась ко мне и мы слились в долгом поцелуе.
  Когда нам обоим стало не хватать воздуха, она вырвалась из объятий и, повиснув на мне, прошептала:
  - Какой же ты дурак. Ну почему не приходил? Почему?!
  
  Сняв с подоконника портрет, завёрнутый в газеты, развернул его и протянул девчонке, которой меньше чем через сутки предстоит ждать всё время моей службы во флоте. Я готов был подарить ей весь мир, но больше чем на портрет меня не хватило. Но от того как она переводила взгляд с портрета на меня и с меня на портрет понял, что впереди нас ждёт много, много счастья.
  
  P.S.
  
  Спустя год нашей переписки получил письмо.
  Коротенькое, на пол странички.
  Но фраза из него и сегодня стоит перед глазами:
  - Теперь ты никогда не назовёшь меня девчонкой.
  Больше я её не видел.
  Но сны, неподвластные сознанию, не покидали.
  Два из них записал так, как они виделись в видениях.
  
  
  

Разлука

  
   Ты сказал, что придёшь,
   Хоть на вечер вернёшься сюда...
  
   Злой, пронизывающий ветер дул ему в спину, но он старался не замечать этого. В голове сумбурно носилась одна и та-же мысль:
   - Правильно ли я делаю, что уезжаю?
  
   Она стояла прижавшись к нему всем телом не столько прячась от ветра, как от желания ощутить его большого, сильного, единственного в её жизни. Ощутить в последний раз. Она это знала. Он больше никогда не встретится на её пути. На всём том жизненном пути который предстоит ей пройти, но уже без него.
  
   Он целовал её заиндевевшие губы. Он чувствовал что она замёрзла и, как только мог, старался согреть её такую хрупкую, такую нежную, такую несчастную какой он её сделал.
   Поезд должен был придти с минуты на минуту. По станционной трансляции уже объявили о прибытии. Они кинулись на встречу друг другу и замерли в последних минутах близости.
  
   - Зачем?! Зачем он уезжает? - безостановочно бУхало в его голове нестерпимой болью.
   - Милый, дорогой, единственный - только не забывай меня в нашей разлуке. Только не забывай! - стонало у неё в груди. Она из последних сил сдерживала слёзы готовые пролиться непереносимым горем.
  
   Громкий, пронзительный свисток приближавшегося поезда оглушил их. Жаром замедлявшего ход паровоза обдало их на мгновение и перестук вагонных колёс заглушил её стон непроизвольно вырвавшийся из груди. С зловещим стуком хлопнула половица тамбура и на деревянный настил перрона спустилась кряхтя и ругаясь шёпотом проводница:
   - Всё! Всё, молодые. Хватит обниматься. Марш в вагон кому ехать надо. Ну и холодина у вас тут. И как вы только губы не поморозили?
  
   Он в последний раз взглянул в родное лицо, в последний раз увидел в её глазах отблеск ночных фонарей, в последний раз ощутил прикосновение её заиндевевших губ и не нашёлся что сказать. Так молча, под стук лязгающих вагонных сцепок он вспрыгнул на заснеженную ступеньку вагона и смотрел, смотрел в ночную темень надеясь увидеть её ещё раз хоть на мгновенье.
  
   Через два года они встретились, но это уже другая история.
  
  
  

Встреча на вокзале

  
   Вьюга покрыла Землю снегом.
   Буря смешала Землю с Небом.
   Шёл я сквозь Бурю, шёл сквозь Небо,
   Чтобы тебя разыскать на Земле.
  
   В заиндевевшее окно вагона было ничего не видать. Только в самом его центре чудом осталось незамороженным маленькое отверстие в ночь, в которой нёсся поезд. Прижавшись лицом к стеклу Он всматривался в заоконую метель. Снежные вихри неслись вместе с вагоном. Но за границей освещённой окнами полосы вихри растворялись в кромешной темноте...
   Утром Он должен оказаться на месте.
  
   Он ехал в совершено не знакомый ему город. Город расположенный на далёком севере - в царстве заснеженных лесов, трескучих морозов и скованных льдом рек. Правильно ли он сделал, что поехал? Этого Он не знал. Как и не знал, что ждёт его в этом, ранее никогда не слышимом им, городе с названием Сыктывкар.
   Сыктывкар - что за странное название? Вслушиваясь в звучание этого слова Он старался найти в нём хоть что-то ласковое, обнадёживающее... Нет! Словно удары топора валющие стволы стройных елей раздавались у него в сознании. И эти ощущения всё больше и больше убеждали его в никчемности предпринятой поездки.
  
   Два года, ровно два года назад Он расстался с Ней на пристанционном перроне вот такой же заснеженной морозной ночью. Боже! Как давно и как недавно это было. Он до сих пор помнит ощущения от прикосновений к Её заиндевевшим губам. Он даже ночью, во сне, видел Её лицо, глаза отражающие отблески перронных фонарей. Он и сейчас помнит Её замёрзшее лицо, которое не переставал целовать. И скрипучий голос проводницы спустившейся из тамбура вагона:
   - Как вы только губы не по морозите...
  
   Во всём виноват Он. Ему это стало ясно сразу после того, как получил от неё письмо. Тоненькое, написанное всего на одной страничке. Но эта страничка перевернула в его жизни всё. Жизнь замерла на последнем в письме слове: - Прощай. А дальше были только ожидания возможности сесть в поезд, приехать к ней и, может быть в последний раз, увидеть Её. Увидеть и пожелать ИМ счастья, любви, взаимности. Всего того, на что Он оказался не способен.
  
   Вот и Сыктывкар. Низкий перрон покрытый разрушенным местами асфальтом. Жёлтое, одноэтажное здание вокзала со шпилем по центру возвышавшейся над крышей башенки. Привокзальная площадь с редкими машинами и открытым павильоном автобусной остановки.
   Город оказался конечным на железнодорожной ветке соединявшей его с таёжным городком Микунь и поэтому все, ехавшие с ним пассажиры заполнили привокзальные тротуары, постепенно растекаясь по площади.
   - А мне куда? - подумал он с некоторой растерянностью.
   Он знал эти тихие, провинциальные города. В них трудно было не разыскать человека. Нужно только захотеть. А Он этого хотел. Очень хотел.
   - Сперва надо побриться, - решил Он. - В помещении вокзала есть парикмахерская. Значит мне туда. А там и решим, что делать дальше.
  
   Гардероба не было. В углу зала для клиентов стояла вешалка. Он снял флотский бушлат, бескозырку и повесив всё это на крючок расправил форменку под ремнём. Огляделся.
   - Пожалуйста, морячок, - пригласила его блондинистая девчоночка с приятной улыбкой. - Что будем делать?...
   - Побрить, компресс, одеколон - сказал Он разглядывая в зеркало пригласившего его мастера.
   - Сделаем в лучшем виде, - сказала та, накидывая ему на грудь свежую простыню. - Расслабьтесь и... не надо на меня таращиться. Меня это отвлекает.
   Он улыбнулся и закрыл глаза ощущая блаженство от нежного прикосновения женских пальцев.
   - "Боже мой! Как же давно рядом со мной не было женщины. Вот так вот, близко. Близко настолько, что даже ощущаешь запах её тела"...
   - Каким ветром занесло тебя в наши Палестины, морячок? Сколько времени живу в этом городе, родилась здесь, а военного моряка первый раз вижу.
   - К невесте приехал, - ответил Он не открывая глаз. - Хочу повидать её в последний разок.
   - Что так?
   - Замуж моя невеста вышла. А я вот не удержался - приехал. Только, как найти её, пока не знаю.
   - Кто такая? Может я знаю её?
   - Вряд ли. Она раньше никогда здесь не жила. С мужем приехала, пока я на флоте служил.
   - А звать то её как?
   - Тамара. Тамара Николаевна. А вот фамилия её мне теперь не известна. Мне бы её увидеть только разок и можно назад подаваться.
   - Тамара Николаевна говоришь? А муж у неё не музыкант случайно?
   - Музыкант, - сказал Он и с удивлением открыл глаза.
   - Тогда я её знаю. У нас в городе все друг друга знают. Так что тебе и искать её не надо. Сейчас позвоню ей на телефон и приедет твоя невеста... Если только захочет.
  
   Всё так и произошло.
  
   В тот же день, вечером, поезд повёз Его через тайгу на Микунь и дальше через Котлас, Вологду - в Ленинград, который разлучил их два года назад. Он уже не вглядывался в заиндевевшее окно, а закрыв глаза, раскачиваясь в такт вагону, старался сохранить в себе память о встрече с той, которая была ему дорога всё время его воинской службы.
  
   ...И знаю я - при нашей встрече
   Мне суждено вкусить опять
   Всю боль и горечь будней речи...
   Но я хочу хотя б на час, хотя б на миг
   Увидеть снова родные, милые до слёз,
   Твой профиль нежный, руки, плечи и косы
   Словно у берёз...
  
  
  

Истинно флотский Мухин

  
   "Море, возьми меня в дальние дали,
   Ты мне навеки подаришь прибой..."
  
   СлесАрить я любил. Хотя никогда этому не учился. Но если что сконструировать надо из подручного материала, то получалось у меня неплохо. Я это и сам чувствовал и другие говорили. Правда это ещё на гражданке было.
  
   С первых дней, как на нас шинелЯ одели у многих только одна задумка была - как бы от службы "сачкануть". Ты вчера с ним "палубу" драил в учебном классе, а сегодня он себя "стенгазетчиком" объявляет. Да кем угодно, только бы на плацу "носок не тянуть". Мне так это по фигу было. Рисовал я и стенгазеты в общежитии на гражданке, и портреты рисовал. На прощанье, перед службой воинской, студенточку свою так на холсте изобразил, что предки её раскудахтались. А студенточка, в ту ночь, с собой рядом лечь разрешила.   
   Но не лез я со своими талантами ни к кому. Знал, что инициатива моя будет как дополнение к воинской службе. А мне это надо?...
   А вот когда я в "Моторный класс" попал, тут я оцепенел:
   - "Вот "чешка" стоит генератором загружена".
   - "А это "3Д6" с редуктором на гребной вал идёт".
   Редуктор с реверсом ручным и машинный телеграф над пультом управления. Мотористу тут "клювом не пощёлкаешь". Особенно при швартовке.
   Как начнёт телеграф "тренькать" - "ухи на макухе держи":
   -"Стоп машина!" - Реверс на нейтралку и обороты до трёхсот;
   -"Малый вперёд!" - Реверс "на себя" и "газья трошки" прибавить. Чтобы стрелка тахометра точно на тройке стояла.
   -"Полный вперёд!" - Это просто. С некоторым интервалом газья добавляешь, пока полторы тысячи на тахометре не обозначатся.
   -"Полный назад!" - Реверс на нейтралку. Обороты до тряхсот. И тут же реверс от себя и газья до полутора тысяч.
   - Да, не забывать ещё и "отбой" телеграфом производить - отвечать то-есть.
   - Во время швартовки, да ежели в гавани тесно - напляшешься у двигателя. Тут тебе только навык поможет. А его на стенгазете не наработаешь.
  
   Я когда увидел этот мир моторов, у меня аж в "зобу спёрло".
   Пришёл я к Зыбину и:
   - Товарищ старшина первой статьи, разрешите обратиться - курсант электро-механической школы - Грошев.
   - Обращайтесь.
   - Товарищ старшина первой статьи, разрешите мне в личное время в "Моторном классе" побывать. Поглядеть, потрогать материальную часть.
   - Что, интересно?
   - Так точно. Интересно, товарищ старшина первой статьи.
   - Учту. Свободен.
   - Разрешите идти, товарищ старшина первой статьи?
   - Идите.
  
   Что "учту"? Когда "учту" - для меня эта загадка не долго длилась.
   В тот же день на вечерней поверке:
   - Курсант Грошев!
   - Я!
   - Выйти из строя!
   - Есть! - ать, два и разворот на месте - ать, два.
   - Отделение, сми-ирна-а-а! За ненадлежащий порядок в тумбочке личных вещей объявляю курсанту Грошеву наряд вне очереди, с отработкой наряда в "Моторном классе"...
  
   Во флоте военоморском за каждым военнослужащим "место заведования" закрепляется.
   "Моторный класс" закреплён был за глав-старшиной Мухиным. Он, Мухин, и жил в этом классе. Там в закутке и койка застеленная стояла, и стол со стульями. Приёмник "Селга", чтоб скучно не было. В помещениях роты Мухина редко видели. И был он для нас молодых "тайной покрытой мраком".
   Прежде всего удивлял возраст его. По нашим меркам был он "дяхоном" из тех, кому в трамвае место уступают. Был он срочник - та же форменка на нём, гюйс (воротник полосатый), только погоны глав-старшинские.
   Чтобы на срочной службе до глав-старшины дослужиться, это ой-ё-ёй каким специалистом надо быть.
  
   - Товарищ глав-старшина! Курсант Грошев прибыл в Ваше распоряжение для отбытия наряда вне очереди.
   - Прибыл, так садись. Ты откуда призывался, карасик?
   - С Куйбышева, товарищ глав-старшина.
   - Не земляк значит. Я то с МурмАнска... Что делать умеешь?
   - Ничего, товарищ глав-старшина.
   - Вот-те-на! А зачем же тебя Зыбин прислал? (Пауза).
   - Ну, ладно. Это что такое?
   - Двигатель марки 4Ч-8,5 на 13, товарищ глав-старшина.
   - Правильно. А это что к нему присобачено?
   - Компрессор марки 2К-18 на 200, товарищ глав-старшина.
   - Верно. А вместе всё это называется компрессорной установкой. Она воздух качает. И качать должна вон в те баллоны. Твоя задача заключается в том, чтобы соединить установку с теми баллонами. Уяснил?
   - Так точно!
   - Выполняй. А я спать пойду...
  
   До самой вечерней поверки провозился с магистралью воздушной. Но не закончил. Обидно. Но после утреннего построения, когда все на плац пошли "носок тянуть", Зыбин меня опять в "Моторный класс" отправил. Работу заканчивать. Закончил, правда, только на третий день.
  Стояли мы с Мухиным, глядели на переплетение труб, вентилей, компенсаторов и улыбались.
   Вот тут я и услышал от Мухина слова, которых даже не ожидал:
   - Не магистраль, Грошев, а песня получилась. Молодец! А что же говорил, что не умеешь ничего. Скромничал? Зря. На флоте, да и в жизни, главное заявить о себе. Чтобы все о тебе услышали. Правда, к этому и умение надо иметь. А оно у тебя есть. Приходи после отбоя. По чаёвничаем. С Зыбиным я договорюсь.
  
   Тогда-то я узнал историю Мухинскую загадочную.
   - А сколько Вам лет, товарищ глав-старшина?
   - Двадцать семь. Осенью, как раз к дембелю, двадцать восемь стукнет.
   - ???
   - Я на срочную в двадцать четыре пошёл... Сам-то я детдомовский. В войну растерял родителей своих. После детдома ШМОньку (школа морского обучения) закончил. И попал я на сейнер рыболовецкий. По распределению. Три месяца в Северном море треску "тягали". А когда "домой" шли - радиограмма пришла:
   - Матросу Мухину, по прибытии в порт приписки, явиться в военкомат для призыва на воинскую службу.
   Так мне обидно стало. До истерики дошло. Вместо моря - да на службу. Капитан увидел, что я вот-вот "с ума рюхнусь", предложил мне на встречный сейнер пересесть. И ещё на три месяца призыв отсрочить. Повстречались мы в море с сейнером, что нам на смену шёл. Я на него и пересел.
   Вот так четыре года с сейнера на сейнер и пересаживался. Как Земля выглядит уже и забывать стал. Но под осень 61-го вертолёт за мной прислали. Пришлось возвращаться. Сперва судить хотели "За уклонение от воинской службы". Но военком по-своему меня наказал - предписал мне в ВМФе служить. И я, как видишь, от звонка до звонка с Отчизной рассчитался. Осенью дембельнусь и опять на сейнера подамся. Авось не забыли меня в МурмАнске.
  
   На следующий день, ближе к обеду, вызвал меня командир роты вместе с Зыбиным и Мухиным:
   - Курсанту Грошеву, старшинам Зыбину и Мухину, к 15.00 форма одежды-3, парадная. Из газеты приедут. Фотографировать будут художества ваши в "Моторном классе".
  
   Жаль не сохранил я газету ту. Интересно было бы глянуть сегодня. Да и сыну-программисту показать.
  
  
  

Истинно флотский Боцман

  
   "По левому борту плывут острова -
   Чужая, но всё же Земля."
  
   Кто читал рассказ "Истинно флотский Мухин", тот знает как мы с ним познакомились. Друзьями мы, конечно же, не стали, но при встрече Мухин всегда со мной за руку здоровался. А это о его ко мне уважении говорило. Да и Зыбин, командир мой непосредственный, симпатичней ко мне стал относится. Понял, что не с пентюхом дело имеет.
  
   Мухин с Зыбиным, в тот день, когда нас журналист из газеты фотографировал, пригласили меня с собой в "Моторный класс" - чаи погонять. Да и так "за жизнь погутарить".
   Я, когда пришёл после поверки вечерней, то они, как будто навеселе были - уж больно открытые, откровенные. Однако мне, кроме чая с сухарями, ничего предложено не было. Но я и за это благодарен был. Мне, салажонку, и так великая честь оказана была - после отбоя с "годками" посидеть, чаи погонять и разговоры послушать.
  
   - Мухин, тебе заварки побольше, или как? - распоряжался за столом старшина первой статьи Зыбин.
   - Покрепче, покрепче давай. Только сахару не клади. Я со сгущёнкой, в прихлёб буду.
   - И как ты только эту сгущёнку есть можешь? Мне так она уже "из ушей торчит". За время службы её столько банок опорошено, что я глядеть на неё не могу. А ты кушай, Грошев, кушай. Макай сухарик в банку и чаем запивай. Пользуйся случаем тебе предоставленным. Другого такого случАя я тебе не обещаю.
   - Зря ты, Зыбин, на Грошева так. Наш он парнишка - флотский. Из него ба-а-льшой моторист получится, если ты ему охоту не отобьёшь.
  
   Мы сидели в ночной тиши класса и чаёвничали. Чаепитие после отбоя, в те времена, высоко ценилось. Оно, как бы, о свободе личности в Кронштадте говорило. Назло всяким, разным уставам воинским и тем, кто за их соблюдением следить обязан.
  
   - Тебе бы, Мухин, кошару здесь завести надо. Всё повеселее будет. А то живёшь в классе, как сыч одинокий. Словом не с кем обмолвиться.
   - Ты, Зыбин, мне про кошаков не вспоминай. Была у меня возможность в одной истории свидетелем поучаствовать. Не приведи Господь вспомнить. Хочешь, расскажу?
   - Давай, валяй.
   - Ну, так слушайте.
  
   Рассказ главстаршины тов.Мухина -
   инструктора класса ДВС, электро-
   механической школы г.Кронштадта,
   где я тогда учился в 1965 году.
  
   Было это - я тогда ещё в ШМОньке учился. Был я салажонком - "карасём краснопёрым". А ещё точнее - "карасиком". Потому как в море ещё и не хАживал.
   Лето подошло. Меня на практику определили - на холодильный танкер "Лиза Чайкина". Говорят, что дивчина эта во время войны шибко отличилась. Но мне это "до фанаря" было. Мне самому отличиться требовалось, показать какой я весь мореманистый.
   А "Лиза Чайкина" эта, из МурмАнска на экватор ходила. Трюма у неё дОверху солью рыбацкой затарены. Да и цистерны с солярой и маслАми для рыболовецких траулеров, что на экваторе рыбу тягали. А система в те времена такая была - уходит на экватор отряд сейнеров рыбу тралить. А при них морозильный завод-траулер всегда. Его среди рыбаков "маткой" кличут. Сейнера рыбу тягают и на плавзавод сдают. Там рыбу шкерят, солят, маринуют, или целиком замораживают в коробках из прессованного картона.
   Морозильный танкер на этот плавзавод соль, специи, коробки доставляет. Соляркой, да маслАми суда заправляет. Ну и вахтовую смену людей привозит. Так что, кто рыбным промыслом занимается, долгонько на том экваторе жарится. Мы же, на танкере, в свои трюма ихнюю продукцию перегрузим и в обратный рейс, в МурмАнск, с людьми, которым отдых положен.
   Вот на такое судно я и попал. Днём пришёл, а ночью - "По местам стоять, со швартовых сниматься!". До самого Кейптауна - без остановок. В Кейптауне мы в последний раз затаривались: водой питьевой, солярой "до полного" и специи там брали для всего промысла.
   Вот только маслА мы там не покупали. Странные они "папуасы" эти Африканские. У них под каждый двигатель - своё масло. И не моги перепутать. То ли дело Российские движки: для низкооборотистых - ДП-10, для высокооборотистых - МС-20. Для всех остальных и автол сгодится, не мудрствуя лукаво.
  
   Ну, так-вот. Я уже говорил, что первый поход это был в моей жизни. И на судно я попал тоже, можно сказать, впервые чтобы так надолго. И был на этом судне котяра сибирский. Которого, понятно, все Боцманом звали. Был этот кошак размеров небывалых. А поскольку он на судне чуть ли не с первого дня ошивался, то доступ ему везде открытым был. Оттого он и хозяином себя чувствовал.
   А надо сказать, что штатная повариха на том судне - Аглая, в тот поход собачонку с собой взяла. Маленькая такая, болонка. Её Люськой звали. Так вот, Боцман за этой Люськой всё по пятам ходил, на расстоянии. Люська так на Боцмана внимания не обращала. Всё за Аглаей вприпрыжку швендала. Куда Аглая и Люська туда.
   И вот, в обед это было, все подвахтенные в столовой собрались. Аглая, столы уже накрыты, кому борща, кому макароны флотских накладывает. Кому компоту разливает. И вдруг...
   Все аж с мест повскакали - визг, скулёж взахлёб откуда-то из угла раздаётся. Глянули..., а это Боцман Люську оседлал. У неё, у сердечной, течка, что ли, началась? А Боцман это дело сразу и просёк. Загнал бедняжку в угол, ей и деваться некуда. Боцман в неё когтями вцепился, зубами за загривок держит и охаживает, как это у них принято.
   Мужики, когда разобрались в чём дело, так со смеху падать начали. А Аглая - в слёзы. Истерика с ней приключилась. Как же, её ненаглядную, кто-то из другого рода-племени оприходовать решил.
   Только тралмейстер правильно в ситуацию врубился. Схватил миску, да как запустит в эту парочку влюблённую. Куда Боцман, куда полюбовница его - вмиг разбежались. А тралмейстер Аглае говорит:
   - Что бы я твою блядь больше нигде и никогда не видел. Запри её в каюте и пусть сидит, пока домой не вернёмся. dd>  
   Но Люська и так, после такого случАя из каюты носа не казала. Аглая по делам на палубу, а та под койку забьётся и сидит пока хозяйка не вернётся.
   Вот, такая вот история с кошарой у меня на памяти сохранилась.
  
   Ещё через неделю мы на точку рандеву вышли. Пришли ночью. И разгружаться-загружаться утром решили. Уж больно ночи на экваторе тёмные. Да и приустал народец в походе. Решили нам роздых дать.
   Встали мы от "матки" кабельтовых в пяти-шести. Якоря вытравили и "всем спать" объявили. С утра денёк напряжённый ожидался. А я в ту ночь вахту стоял в машинном отделении. Средь ночи вышел на палубу покурить, да на небо южное глянуть. До того Южный Крест и не видел никогда. Нет его в наших широтах. А здесь - вот он. Прямо над судном висит. И ведь точно - как крест католический, только из звёзд составлен.
   Ну, так вот. Стою я на шкафуте, к фальшборту задницей прислонившись и сигарету шмалю. И вижу - Боцман наш по планширю ходит. И в сторону рыбзавода таращится. И шерсть на нём, уж на что длиннющая, так дыбом и стоит. А сам Боцман, как будто ворчит утробно. Учуял что-то на рыбзаводе. Но не рыбу. Рыбы у нас и своей было всякой, разной.
   Днём всё выяснилось. Когда мы к "матке" пришвартовались.
  
   Оказывается на "Олеко Дундич", так рыбзавод именовался, кошка была. Вот её-то Боцман и учуял. А кошка та, то ли Муська, то ли Маруська, из интеллигентных была. Её, когда буфетчица Боцмана увидела, то вмиг в каюте заперла. А Муська, вроде бы и не прочь была с Боцманом познакомиться.
   А посему они такой концерт в Атлантическом океане устроили, что, наверное, и в Африке и в Америке слышно было. Народ уже психовать начал от кошачьих воплей. Еле уговорили ту буфетчицу свадьбу кошачью сыграть. Та в слезах вся, но согласилась. И только чтобы не у неё на глазах. Пришлось нам кошку к себе на судно взять. А она, видать, так напугалась на новом месте, что забилась под поёлы и никого к себе не подпускает. И орёт во всё горло, то ли от страха, то ли от любви обильной.
   Кое-как мы её из-под поёл вытащили. А что делать не знаем. Никто не хотел их у себя в каюте запирать. Потом, после свадьбы этой, в каюте и места живого можно было не найти.
   Старпом подсказал. Спустили на воду плотик спасательный и обоих влюблённых в него и запустили. А плотик, что бы его ветром или течением не унесло, фалом к судну принайтовали. Его кабельтовых на два от судна отнесло, он там и покачивался на волне лёгкой. Вот так мы все проблемы кошачьи и решили.
   Через три дня плотик на судно подняли. А кошары наши - чуть живые там. Муська вообще вся в кровь исцарапана. А Боцман по палубе идёт, будто пьяный. Так его из стороны в сторону и качает. В общем, отвели душу Божьи твари.
  
   Мы уже, во всю трюма мороженой рыбой затарили. Чуть-чуть осталось. Рыба та, как я уже говорил, в прессованный картон упакована. Его, картон этот, ножом не разрежешь. Если только топором со всего маха разрубить можно было. Вот такие брикеты по двадцать килограмм, в трюмА и складывались. Как трюм заполнится, его задраивают и рефрижератор включают. Для поддержания в трюме отрицательной температуры. В общем, как и положено, в недельный срок с погрузкой уложились. Трюма задраили, рафрижераторы включили. C кем можно было - распрощались и в МурмАнск.
   Через неделю где-то хватились - нет Боцмана. Всё судно облазили, все шхеры просмотрели - нет нигде. Думали-гадали где он может быть и, большинством голосов, порешили, что он, подлец, наверное, на "Олеко Дундич" остался.
  
   Спустя три недели, как графиком предусмотрено, дома были, на карантийной стоянке. Ну, таможенники, врачи санитарные свою работу сделали и нас под разгрузку поставили.
   Открываем трюм, а оттуда ЧЁРТ выскакивает. Величиной с хорошую собаку. И весь инеем покрытый. И пулей по палубе, меж людей, что от него в испуге шарахались, по трапу, на стенку и пропал. Кто этого чёрта разглядеть успел, говорили, что это Боцман был. Как он в том трюме оказался - никто не ведает. Может от жары тропической решил скрыться. А может после встречи любовной отдохнуть решил в тишине. Только заперли его в трюме понезнанке. И он в этом трюме, считай, месяц просидел. А что бы с голоду не сдохнуть, так он одну коробку когтями разодрал. И больше половины рыбы, что в ней хранилась, им съедено было.
   Вот, такой вот случай был в моей флотской практике. Сейчас, когда вспоминаю про это, думаю - героический кошара был.
  
   Мухин замолчал на минутку, как будто вспоминая того Боцмана, а потом встрепенулся и, мотнув головой, сказал:
   - Ну, что сидишь, Зыбин? Наливай. Там должно было остаться. И Грошеву плесни. Он свои пятьдесят грамм заслужил. Кабы не он, не было бы у нас повода сегодня собраться.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"