Грошев-Дворкин Евгений Николаевич : другие произведения.

На грани...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Восемь лет назад приступил писать эти рассказы. Пора остановиться.
  
  
  

НА ГРАНИ ...

  
  Сборник рассказов на околомедицинские темы
  
  События, которые здесь описаны, происходили в разные времена -
  с 2010 года и поныне. Иногда вам встретят эпизоды, когда были
  и мобильные телефоны, и компьютеры, но других гайджетов не было.
  
  

ЭТО БЫЛО В СТРЕЛЬНО

  
  

ЛЕНОЧКА

  
   "Итак, она звалась Еленой
   И всех красивее была..."
  
   Придя на работу Леночка, первым делом, включила компьютер и принялась раздеваться. Шубейку, шапочку - это в шкаф. Сапожки - за оконную занавеску, к батарее. На улице началась весенняя дрызгня и их необходимо просушить.
  
   Плюхнувшись в глубокое кресло задумалась.
   -Вот и прошли праздничные дни.
   Промелькнуло корпоративное застолье, где их, женщин работающих в санатории "Стрельно", мужики-дебилы поздравляли с женским днём. Цветами тогда её не обидели, но вниманием... Что поделаешь - она же секретарша. Ей всего-то двадцать лет исполнилось. И все дифирамбы достались "старым вешалкам" - Альбине и таким как она.
   Но ничего - будет и на её улице праздник. И не только восьмого марта...
  
   Леночка крутнулась к окну:
   -Серое, низкое небо и набухший, ноздреватый снег на газонах - какая скукотища. Хорошо, что никто из начальства на работу не вышел. А то бы началось - это размножь, это распечатай...
   Что я им всем обязана, что ли?
   Потом из столовой придут - меню им, видите ли, отпечатать надо...
   Простыни, наволочки: сдано в стирку, получено из прачечной...
   Боже мой! И когда это только кончится.?
  
   Леночка облокотилась на компьютерный столик и уставилась в монитор.
   - В одноклассники, что ли, слазать? Как там наши девки поживают? За муж ещё не повыходили ?
  
   Дверь в приёмную отворилась, и вошёл мужик явно пенсионного возраста.
   - "Из отдыхающих что ли?"
   Сделав озабоченное лицо, Леночка яростно зашлёпала по клавишам.
   - "Пусть этот старпер видит, что я занята."
  
   - Доброе утро, дочка, - сказал старпер.
   Вы знаете, Альбины Дмитриевны нет и ...
   - Ничем помочь не могу. Я здесь ничего не решаю, - бросив через плечо, процедила Леночка. - Приходите завтра.
   - А может мы и без неё обойдёмся? Дело-то пустяковое.
   - Некогда мне пустяками заниматься. Работаю я.
   - Но может выслушаете меня как подобает секретарю. Я ведь к вам с добрыми намерениями.
   - Мне ваши намерения не интересны. Покиньте приёмную, - так и не повернувшись к посетителю прошипела Леночка.
   - Ну, если вы так, то и я так. Видит Бог - не хотел, а придётся прописать в интернете о ваших порядках. Что бы все знали, какие "штучки" водятся во вполне приличном заведении.
  
   Посетитель повернулся к выходу и, закрывая за собой дверь, услышал вслед:
   -Козлище!..
  
  
  

ДЕЖУРНЫЙ ДОКТОР

  
   Вообще-то на здоровье Кузьма Трофимович не жаловался. Несмотря на возраст. Кольнёт где-то в боку или в пояснице, но перетерпит боль и дальше жизнь коротает, не обращаясь к врачам.
   А тут, ночью, так живот защемило... хоть святых выноси. Еле дождался Кузьма утра и, взяв книжку библиотечную, спустился вниз. Туда где и администратор дежурный, и техники разные, и врачи разных мастей, которые при санатории службу несли и, вроде бы как, за здоровьем клиентов следить должны.
   Нашёл Кузьма кабинет под названием "Дежурный фельдшер". На двери цифра "3" обозначена. Сунулся в дверь, а не тут-то было - закрыт кабинет, хоть по времени быть такого не должно. Сел на лавку, книжку открыл и начал ждать.
   Через полчаса времени, так ничего и не высидев, поднялся Кузьма и, стиснувши от боли зубы, пошёл к дежурному администратору. Узнать, как ему быть в этой ситуации. И - о, радость! - на его счастье за стойкой ещё и доктор был. О чём-то разговаривал с женщиной.
   Прильнул Кузьма к барьеру застеклённому, всмотрелся в доктора одетого во всё белое. Да такое белое, что Кузьма, наверное, в жизни ничего подобного не видал. А на кармашке у доктора карточка приколота и на ней написано:
   "Дежурный врач санатория "Стрельно"
   Игорь Борисович Токарев"
   Вот к нему-то Кузьма Трофимович и обратился за содействием.
  
   - Идите к дежурному фельдшеру, - был ответ на стоны Кузьмы Трофимовича.
   - Так, сынок, я под теми дверями больше получаса просидел. Нетути там никого...
   - Идите, идите. Она вас уже ждёт. На месте она.
   Повернулся Кузьма и пошел, куда его послали. Однако дверь была закрыта. На стук никто не откликался. А боль в животе не проходила.
   Выждав, приличия ради, ещё с полчаса (благо книжка была интересная), Кузьма Трофимович, шмыгая по стариковски штиблетами, вновь обратился к администратору:
   - Что делать-то, дочка?
   Глянув недоумённо на приставучего старикашку, администраторша подняла телефонную трубку и куда-то позвонила:
   - Ты на месте?.. А мне говорят, что нет тебя...
   - ...
   - Где? - В четвёртом?.. Хорошо.
   И, обращаясь к Кузьме, сказала:
   - Вам, дедушка, в четвёртый кабинет пройти надо. Там фельдшер принимает. Это в другом корпусе.
  
   Крякнув от досады на зря потраченное время, Кузьма зашмыгал в другой корпус. Там его ждали и внимание, и забота, и стерильная чистота, и таблетки, которые натощак принимать надо было.
   Не находя слов для благодарности, Кузьма поднялся из-за стола и часто, по-стариковски, кланяясь попятился к двери. И тут...
  
   Дверь стремительно распахнулась и получив пендаля Кузьма просеменил в центр кабинета. Потирая ягодицу глянул на вошедшего. То был дежурный врач Токарев Игорь Борисович. Но не в халате стерильном, а в пальто, шапке вязанной и ботинках с остатками снега.
   - Ну, как тут? Происшествий без меня не было?
  
  
  

КУЗЬМА ТРОФИМЫЧ

  
   "Всё во имя человека.
   Всё во благо человека!"
  
   Кузьма Трофимович служил сторожем при железной дороге.
   Служил он и при царе-батюшке, и при красных, и при белых, и при Советах. И во времена оккупации, и снова при Советской власти. Времена менялись, а сторожа всегда нужны были. Люди, известное дело, воры. Так что ни перестройка, ни капитализм рыночный на карьере Кузьмы Трофимыча не отразились.
   Служил он справно. Ни пил, ни курил, и до женщин ему дела не было. Опосля того, как в первую Германскую его Прасковью тиф прибрал, семьёй он так и не обзавёлся. Он со временем даже забывать стал, что есть в миру такие особи, как женщины.
  
   А тут привиделось местным депутатам отметить ветеранов труда. И Кузьма Трофимович среди них в первых рядах оказался. Наградили его путёвкой в санаторий. Не в Куршавель конечно, но тоже ничего - в посёлок "Стрельно". Где резиденция Президента Российского находится. Кузьма Трофимович и думать ни гадал, что рядышком отдыхать будут.
  
   В первый же вечер, как собрались все, в санатории танцы устроили. И ветерана нашего, как самого-самого, на те танцы чуть ли ни силком затащили:
   - Пошли, дед! Тебе понравится...
  
   Пришёл Кузьма Трофимович. Усадили его на почётное место. Сунули в руки банку "Пепси-Колы" и музыку включили.
   - Ах! Что это была за музыка!...
  
   ...Музыка на-ас связала,
   Музыка на-ашей стала...
  
   А уж как ребятишки-то под эту музыку отплясывали...
   Взыграло у Трофимыча ретиво и он, в такт ударным инструментам, что в динамиках гремели, непроизвольно, сидючи стал на заднице подпрыгивать. И вскоре почувствовал Кузьма боль в ягодицах. Не привыкши они были к такому.
   И тогда решил ветеран:
   - Ещё с полчасика потанцую и в нумер пойду.
  
  
  

ЖЕНЩИНА С ПЕПЕЛЬНЫМИ ВОЛОСАМИ

  
   Бывает, что с возрастом
   жизнь только начинается.
  
   В столовой пансионата столы накрывались из расчёта на четверых, совершенно ни чем не связанных между собой людей. Администратор зала заполняет пустующие места по мере пребывания счастливых обладателей путёвок городского Собеса.
   У меня соседями по столу оказались весельчак и балагур преподаватель Толик и недовольная всем и вся тёханка не устающая повторять, что она инвалид по зрению.
   А вот за столом напротив, чуть наискосок, сидели двое пожилых дядек и, как хризантема рядом с ними, удивительно приятной наружности, женщина лет пятидесяти с распущенными длинными волосами пепельного цвета. Она не делала и намёка на то, чтобы обратить на себя внимание. Тихо подходила к столу, усаживалась у стеночки и, как бы нехотя, приступала к приёму пищи не выражая на лице никаких эмоций.
   Но когда она входила в обеденный зал и следовала к месту определённому ей администратором, в зале, как по мановению, увеличивался шум женских голосов, а все мужчины, прекратив стучать ложками, поворачивали головы в её направлении.
  
   Так продолжалось два дня. На третий день свободное около женщины место было занято моложавым мужчиной лет шестидесяти. Внешне физически крепким, не шмыгающим домашними тапочками по полу, но в кроссовках и элегантном спортивном костюме. К обеду мужчина чуть задержался и, представившись и поздоровавшись, занял предназначенное ему место.
  
   -Ну и что? - спросите вы меня.
   -А ничего...
  
   Только на ужин и потом мужчина уже не опаздывал. В столовую они входили вместе, шествуя между отдыхающими под ручку, прижавшись плечами друг к другу. Мужчина сменил спортивную амуницию на костюм с галстуком, а в волосах у женщины переливаясь брошка в виде розы усыпанной, как бы, бриллиантами. И лицо женщины было наполнено одухотворённостью и покоем.
   Через три дня их не стало. Никто не заметил когда и как они исчезли. Не знал бы и я, если не привычка совершать вечерний моцион перед сном. К корпусу санатория подкатила "Чайка" с кольцами на крыше. Забрала поджидавших её пожилых людей и, шурша шинами, умчалась в сторону Петербурга, ярко освещая дорогу светом фар.
  
  
  

"ЛАРИСУ ИВАНОВНУ ХОЧУ ..."

  
   Ты не ангел, но для меня,
   Но для меня ты стала святой...
  
  
   "Ларису Ивановну хочу..." - кто из нас не помнит эти истинно юморные слова из кинофильма "Мимино". Слова эти и сегодня можно услышать в адрес подруг от многих звонящих по телефону мужчин. И всякий раз, услышав их, знаем, что несут они добро отношений, тепло чувств, юмор и некоторую наивность в содержании.
  
   Столовая пансионата "Стрельно" была, есть и остаётся святым местом из всех, где собираются приехавшие отдохнуть, поправить здоровье, люди. Столовая пансионата "Стрельно" - это как Мекка для верующих на Земле нашей. Именно сюда стекаются людские потоки три, а кто хочет и четыре раза в день - на завтрак, обед, полдник и ужин.
   Но, если ты и являешься счастливым обладателем путёвки дающей тебе право оказаться в этом потоке, это ещё ничего не значит. Надо пройти обряд посвящения, которым руководит Администратор Столового Зала.
   И как помазание Божье над тобой священнодействует Администратор столового Зала посвящая в общий коллектив страждущих. Определяет тебе "место под солнцем" указав столик, за которым ты будешь принимать "манну небесную" предписанную меню.
   И возблагодари Всевышнего, если, волею случая, место твоё окажется рядом с проходом, а не где-то в центре. Именно тогда ты окажешься в непосредственной близости от Ангела порхающего рядом. И будешь думать, что только тебе предназначены и улыбки, и внимание, и забота, и дополнительная порция каши на завтрак из добрых рук Ангела.
   Ангела в красном передничке, так ладно облегающем стройную фигурку неземного существа. Ангела с улыбкой на лице. Лице добром, зовущем, многообещающем только тебе.
   А зовут этого Ангела - Лариса Ивановна.
  
   Но время быстротечно. Восемнадцать дней священной Мекки пронесётся как один миг. И вот уже закончились лучезарные дни твоего пребывания в пансионате. Наступает прощальный обед. Ты в последний раз следишь взглядом за чудом из чудес порхающем среди таких как и ты. И с грустью думаешь о том, что тебя здесь уже не будет. Не будет до следующего сезона.
   Но Ангел твой - твоя Лариса Ивановна остаётся. И ты, с некоторой ревностью, думаешь о том, что она будет продолжать нести добро другим. Улыбаться, стараться угодить, поддержать в верующих хорошее настроение. Вовремя и вкусно накормить.
  
   Ты выходишь из зала столовой. В красном углу, за столом, сидит Администратор, вписывающий на твоё место нового посетителя.
   - Присаживайтесь, - говорит Администратор вновь прибывшему
   - Спасибо, я пешком постою...
  
  
  

"ШУРОЧКА"

  
   Если кто вспомнит кинофильм "Служебный роман" Эльдара Рязанова, тот непременно вспомнит и Шуру из бухгалтерии. Эта Шура, по ходу фильма, занималась всем, но только не своими непосредственными обязанностями.
   Таких "Шурочек" навидался предостаточно. Без них, наверное, ни одно предприятие, ни одно учреждение не обходится. Вот и в этот раз столкнулся с такой.
  
   В стерильном белом колпачке и халатике, со стопкой документов в руках, стремительной походкой по коридору передвигается медицинский работник. Посетители пансионата от стремительности его передвижения, пряли в сторону, освобождая путь. Один, покрыв лицо заискивающей улыбкой, сделал шаг навстречу порываясь задать вопрос
   - Некогда! Мне некогда! Попрошу в кабинет, - сказал "Шурочка" и прохладный ветерок охладил порывы посетителя.
  
   Стремительные перемещения таких "Шурочек" можно наблюдать весь день.
   Они деловиты и сосредоточены.
   Они никого не замечают. Если только руководство.
   У них в руках деловые бумаги, которые требуют немедленного(!) согласования, подписания, рассмотрения.
   Они неприступны ни в коридоре, ни в кабинете. Поскольку в кабинете их не бывает.
   Как и когда они решают врачебные вопросы - неизвестно.
   Скорее всего, никак и никогда.
   Так проще - не надо нести ответственности.
  
   Обратив внимание на этого сотрудника пансионата, жуть как стало интересно узнать кто он по должности? Воспользовавшись своими немалыми габаритами преградил путь его стремительному передвижению.
   Первое, что увидел - небритое лицо, переходящее в некое подобие шведской бородёнки и давно не стриженные усы. Потом взгляд переместился на бейджик аккуратно прикреплённый к лацкану халатика, где прочитал:
   Пётр Иванович Мальгин
   Начальник медицинской службы
  
  
  

ВЕДУНЬЯ

  
   Сразу и в первую очередь, вновь прибывшему необходимо посетить доктора, под наблюдением которого ему надлежит пребывать всё время нахождения в пансионате.
   Оно и понятно - здоровых в пансионате не держат, а за нездоровыми пригляд нужен. В моей санаторно-курортную книжице, было прописано - врач Егорова Н.Г.
  
   И вот я пред её светлыми очами.
   Первое, что удивило - меня ждали. Доктор не сидела уткнувшись в писанину, не разговаривал по телефону изображая занятость, а так мило улыбнулась, что душа моя встрепенулась и устремилась ей навстречу.
   И расспрашивать меня доктор не стала, а чуть прищурившись, взглянула мне в глаза и промолвила:
   - Веселей гляди, Бричкина! Мы с тобой ещё споём. Вот отдохнёшь в наших пенатах, и вся твоя грусть-злодейка улетучится.
   По всему видать общения тебе не хватает. А дядька ты компанейский. Только мало кто понимает тебя. Вот ты и заперся в себе, как отшельник.
  
   Я сидел на стуле, глядел в лицо этой женщины и не верил ушам своим.
   - Как?! Каким образом удалось ей разгадать внутреннее состояние души моей? Кто она - доктор или ведунья? Или всё вместе в "одном флаконе"?
  
   А доктор, просмотрев привезённые мною документы из районной поликлиники, глянула мне в лицо и с тихой улыбкой сказала:
   - Здорового лечить - только калечить. К своему сердечному недугу вы уже привыкли. Образ жизни у вас без противопоказаний. Следовательно, вам если только отдохнуть надобно. Живите, гуляйте, ходите на танцы почаще, знакомьтесь со всеми кто вам на встречу идёт и всё будет хорошо. Ну, а в конце недельки прошу ко мне. Посмотрим, как на вас наша терапия скажется.
  
   С доктором встречался согласно установленного мне расписания. И всякий раз, когда входил в её кабинет, меня встречали внимательные глаза, чуть ироничные интонации голоса, и добрая улыбка.
   Мне хотелось видеть эту улыбку каждый день. Она вела за собой. Позволила позабыть о лишениях оставшихся за стенами пансионата. Вселяла уверенность в завтрашний день.
   А ничего большего мне было не надо.
  
  
  

ПРОВИДЕНИЕ

  
   Не знаю кому как, а мне на новом месте не спится поначалу.
   Вот и в этот раз, проведя ночь в выделенном мне номере, проснулся "ни свет не заря".
   Поняв, что дальше не уснуть, собрался и, чуть ли не на цыпочках, вышел в коридор. Тишина и покой окутали все этажи гостиничного комплекса. Только на душе, чуть слышно, скреблась некоторая тревога:
   "Как-то сложатся отношения в этом многолюдном коллективе?
   Какую позицию поведения выбрать?"
  
   И тут вспомнилось из Э.М.Ремарка;
  
   - Ранним утром Роби вошёл в помещение автомастерской
   и первое кого он там увидел, была приходящая уборщица.
  
   Это оказалось Божиим провидением на протяжении всего романа "Три товарища". Робби встретил свою любовь - Патрицию, финансовые дела мастерской пошли вверх...
   - "Вот бы и мне встретить хоть какое-нибудь проведение", - подумал неслышно спускаясь по лестничным пролётам.
  
   Вестибюль пансионата был наполнен сумерком притушенных ламп. В комнате отдыха дежурного администратора горел ночничок. Таинственная пустынность проникала во все уголки помещения.
   Присев в удобном кресле, озираясь вокруг, начал ругать себя последними словами:
   - Дурачина ты, простофиля! И что тебе не спится как всем нормальным людям?
  
   Быстрые шаги из бокового коридора вывели меня из забытья.
   - Кто бы это мог быть?
   Судя по шагам - женщина.
   Но, что ей делать здесь в столь раннее время?
   А может это провидение?
   Может именно от неё зависит - как сложится моё пребывание в пансионате?
  
   Яркий свет заполнил помещение вестибюля. В свете этом восстала женщина необычайной красоты - белокурая, с распущенными волосами, стройненькая, гибкая, стремительная.
   В одной руке она держала пластмассовое ведро с водой и приспособлением для отжима, в другой швабру с множеством косичек.
   Женщина не замечала меня. Тихо напевая достала из кармана ситцевого халатика платок, повязала его на голове, убрав волосы и... превратилась в провидение. Точно как у Ремарка.
  
  А мне так не хватало любви и удачи.
  
  
  

ЧЕЛЮСТИ

  
   Тихон Аристархович был родом из Донецка.
   И хоть всю жизнь прожил в России, но сохранил в речах мягкую, добрую украинскую мову. Слушать его было - одно наслаждение.
   Познакомились мы за общим столом в столовой. Был он крепок телом, ясен умом, чуть шумлив, чуть говорлив. Сохранил и густую причёску, и некоторую решимость в движениях. Посему я был несказанно удивлён, узнав, что лет ему - восемьдесят два от роду.
   Но когда услышал, кем он жизнь отработал, то всё стало на свои места. А отработал он преподавателем черчения и рисования в средней школе.
   - А что шутковать, - говорил Тихон Аристархович во время прогулок по Портовой улице. - Нагрузка сто пять часов в месяц. Летом три месяца на Украйне. От того и здоровьишко сохранил. Если только нервишки пошаливают от общения с сорванцами школьными - от шума голова болеть начинает.
  
   Отношения между нами сложились дружескими, никто "камня за пазухой" не держал и я позволял, время от времени, над ним подтрунивать:
   - Аристархович, айда на улицу? Глянь какие женщины по набережной гуляют и без нас.
   - Не-а! - отвечал мой приятель. - На улицу не пойду. Шибко ветер разгулялся. Сдует меня тама. А ты иди, если твоя душа общения женского просит. Я за тебя порадуюсь.
   Душа моя давно уже насчёт женского общения успокоилась, и мы шли либо "на спевки" под гармошку-двухрядку, либо каждый по своим "нумерам" - читать или телевизор смотреть.
  
   В тот вечер, после ужина, я пригласил Тихона на танцы - от чего он категорически отказался.
   - Тогда в кино пошли? - предложил ему.
   В кинозале крутили американский фильм-ужасов - "Челюсти".
   Эх, не знал я до этого, что товарищ мой такой впечатлительный. А если б знал - ни за что не стал его уговаривать смотреть этот фильм.
   Вышел Тихон из кинозала утирая платком лицо от пота. А руки его слегка тряслись, чего за ним никогда не наблюдалось.
  
   На следующее утро Тихон Аристархович был молчалив.
   Что бы я его не спрашивал - разговаривать отказывался. Только к обеду, после процедур медицинских, отошёл он душою и поведал о том, что с ним ночью приключилось.
  
   - Ты меня больше на такие фильмы не води, - начал свой рассказ Тихон Аристархович.
   Эти страсти-мордасти пусть мОлодежь смотрит. А мне они противопоказаны. Я от них энтой ночью чуть не представился.
   Сплю я и всё мне кажется, что зовёт меня кто-то. И так ласково зовёт - чарующе. Сердечко забилось тревожно от голоса этого, а из коридора раздаётся:
   -Тихон, выйди на час. Выйди, прошу тебя. Погуляем вместе, погутарим...
   И голос, представь себе, женский и нежный такой.
   Ну, я и поднялся с постели. И, как был в трусниках, да в майке, в коридор вышел.
   А то не коридор оказался, а аквариум. И нет из того аквариума выхода. Вход есть, а выхода нет.
   Огляделся по сторонам. Глядь, а это акула вчерашняя меня кликала. Увидала меня и улыбается во все свои шестьдесят четыре зуба. И так медленно, с улыбкой ко мне подплывает.
   Струхнул я - ужас как. И бегом от рыбины этой. А бежать-то и некуда. Аквариум, он и есть аквариум - замкнутое пространство.
   Я по стеночке, по стеночке. А она, тварь хищная, всё за мной, всё за мной. И норовит меня за правый бок ухватить. Там, говорят, печень у человека находится. А акулы до печени уж очень охочи.
   Бегу я, что есть мочи. А акула не отстаёт. И как не оглянусь я - она всё улыбается мне. В самый момент, когда я заворачивать стал, вильнула она хвостом и впилась, всё-таки, мне в правую бочину.
   Больно было, но не очень. Терпеть можно. Только от страха, наверное, а закричал я. И от крика собственного проснулся.
  
   Проснулся, а я на правом бокЕ лЯжу. И ощущение такое, что зубы еённые так в боку у меня и остались. Потому как явственно чую эти зубы - вот те крест!
   Я тогда одеялу откинул, глядь... А то моя верхняя челюсть из рОта у меня вывалилась и каким-то образом под бок завалилась.
   Челюсть я, конечно, на место вставил. Но, ты себе представить не можешь, сколько я страху натерпелся нынешней ночью.
   Так, что давай договоримся - на фильмы энти больше не ходить.
  
   Слушал я друга рассказ и диву давался:
   - Вот ведь надо же - пожилой человек, а всё, что видит за "чистую монету" принимает. Но это и хорошо, наверное. Гораздо хуже жить и ни во что не верить.
  
  
  

ДЕТСКИЙ ДЕНЬ

  
   За детство счастливое наше -
   Спасибо, родная страна!
  
   Те из пожилых людей кто может вспомнить из своего детства времена проведённые в пионерских лагерях, или летние месяцы, проведённые за городом с детским садиком, наверняка не забыли и родительские дни устраиваемые раз в месяц как праздник для детей.
   Этого дня ждали задолго до его наступления. Ждали с радостью, с некоторым тАинством, с некоторой гордостью похвастаться родителями перед уже закадычными друзьями.
   Сколько же счастливых детских лиц наблюдал и я, будучи отцом приезжавшим к своим детям в один из воскресных дней за город, где они отдыхали по путёвке. Это были счастливые времена и для детей, и для родителей.
   Дни эти, как мне казалось, ушли безвозвратно.
  
   Однако нет. И в этом я смог убедиться в пансионате "Стрельно".
   Дни, сменяя друг друга, шли чередой не отличаясь от тех что уже прошли, или тех что будут.
   Подъём, завтрак, процедуры, обед, тихий час. И так изо дня в день.
   Медленно, с какой-то обречённость, шествуют навстречу друг другу вереницы пожилых людей. Тихо перешёптываясь между собой делясь недугами. Иногда это шествие замедляется у дверей лечащего врача. Полушёпот сменяется волнительным говором и от вереницы отделяется группка, достигшая места очередных процедур.
   А колонна, чуть поредев, движется дальше.
  
   Навстречу ей, не переставая шмыгать домашними тапочками, движутся счастливчики прошедшие процедуры. Эти сейчас поднимутся каждый на свой этаж, оденутся в тёплое и пойдут на улицу.
   Может на экскурсию в очередной дворец, которых вокруг пансионата множество.
   Или на взморье Финского залива, где взгляду открывается безмолвная ширь ледяного простора смёрзшихся "пустынных волн".
   Или просто "почелночить" по Портовой улице наслаждаясь тишиной, покоем, щебетаньем синичек и тихим покрякиванием уточек, так и перезимовавших в полыньях Портового канала.
   Обычный день, в обычном пансионе санатория. Где отдыхают, лечатся, знакомятся и живут люди. Люди, прошедшие через все препоны жизни и пользующиеся всеми благами предоставленные им Отделами Социального Обеспечения.
  
   Но и в этот тихий уголок пришёл праздник.
   Вернувшись с послеобеденной прогулки, увидел на площадке вокруг пансионата множество машин всевозможных марок.
   И людей явно не пенсионного возраста, толпящихся на широком крыльце.
   И шум, и гам, и задорный смех так не присущий пансионату.
   И, - о чудо! - множество радостных детских голосов.
   И всё это было в окружении тех бабушек и дедушек, которые ещё утром мелкими ручейками, полусонно, вытекали на улицу за очередной порцией свежего воздуха и, начинающего припекать, весеннего солнышка.
   Но это были не те обречённые старостью лица, к которым привыкли глаза.
   Радостные улыбки разукрасили лица тех, кто ещё утром представлял собой сонных черепашек.
   Ясные, счастливые взгляды светились вокруг.
   И взгляды эти были устремлены на внучку или внука
   На детей привезших последнюю радость своим родителям.
   Последнюю радость в жизни людей прошедших жизнь ради таких вот светлых минут.
   Минут, в этом, пусть и уютном, но всё-таки пансионате престарелых лиц.
  
  
  

ПРОЩАЛЬНЫЙ ОБЕД

  
   Выпьем за то, чтобы дни эти вешние
   Были для всех и всегда!
  
   Тот день был моим последним днём в пансионате.
   Не знаю, может и приведётся ещё раз в нём побывать, но это уже не от меня зависит. Как сложится - так и сложится. А пока предстояло отобедать в столовой столь щедрого учреждения приютившего меня на прошедшие восемнадцать дней.
  
   Правда, за столом нас уже трое осталось.
   У Николая, который за столом не сказал и десятка слов, срок закончился ещё вчера. Так же тихо он исчез, как будто его и не было. Следующим был я.
   Но ведь не можем мы - мужики, чтобы не отметить какое-либо событие.
   В этот раз прихватил с собой "фуфырёчек" каньячку армянского, грамм на триста пятьдесят. Тут же в вестибюле продавался. И бежать-то никуда не надо было. За что пансионату отдельное спасибо.
  
   Ну, так вот. Трое нас за столом осталось: я (естественно), Тихон Аристархович - друг мой разлюбезный, и, чёрт её знает кто, но женщина.
   Возраста она была... - не знаю какого. По-моему ей так за сто лет перевалило.
   Ходила она сильно наклонившись вперёд оперевшись на клюку. Не на палку и не на тросточку, или там костыль, а именно на клюку. Из тех, что у сказочной героини в книжке встретишь.
   Страдала она отсутствием зрения.
   - По всем показателям я ещё работать могу, - говорила она в начале нашего знакомства. - А вот по зрению - инвалид...
   По этому случаю ухаживал за нею, во время приёма пищи, Тихон Аристархович. Он с ней рядышком сидел.
   Ложку, вилку ей подаст, тарелку к грудям пододвинет, корзинку с хлебом под руку поставит. И вот начинает сожительница наша в той корзинке шубуршить: каждый кусок на ощупь проверит, глядя куда-то в сторону, и выберет тот, что ей по душе пришёлся.
   Интересная в общем бабулька оказалась.
   Я её как-то на танцы пригласил. Вечером, после ужина.
   Отказалась она. Сказала, что по телевизору "нонче фильму казать интересну будуть".
   Переглянулись мы с Тихоном Аристарховичем и ничего не сказали.
  
   Ну, а тут и время прощального обеда подошло.
   Пришёл не задерживаясь. Попросил у подавальщицы стаканчики и разлил себе и Тихону. По чуть-чуть. Чокнулись с ним и только было выпивать стали, а соседка нам и говорит:
   - Чего же без меня пьёте-то. Что я зря вас терпела за своим столом цельный месяц. Мне тож лейте. Как и себе.
   Пришлось ещё стаканчик попросить у подавальщицы. Пришлось и подружке нашей плеснуть в стакашок. Та стакашок схватила и залпом, в один присест, его и осушила. Мы же с Тихоном свою пайку на два раза поделили.
   Когда под котлетку с гарниром решили покончить с этим делом, то девушка наша опять голос подала: - И мне наливайте.
   А наливать-то уже нечего было. О чём Тихон ей и сказал.
   Девушка тогда губки поджала (обиделась, должно быть), компот свой залихватски в себя опрокинула, поднялась оперевшись на клюку и, развернувшись к нам лицом, старческим фальцетом прокричала:
   -Алкого-олики-и!!!
  
   Ну, а Тихон Аристархович проводил меня до крыльца, обнял трепетно и...
   Подхватив дорожную сумку, я поехал домой, подставив лицо весеннему солнцу.
  
  
  

СБЫТЧА МЕЧТ

  
   "И я со всей ответственностью заявляю, что
   нынешнее поколение молодых людей будет жить
   при Коммунизме!"
   (Н.С.Хрущёв - Первый секретарь ЦК КПСС 1953-64г.г.)
  
   Мне тогда пятнадцать лет исполнилось. Был я комсомольцем, но материалы о построении Коммунизма в отдельно взятой стране, хоть и были отпечатаны многомиллионными тиражами, прошли мимо моего внимания. О том, что к 1980 году буду жить в Коммунизме узнал от преподавателя истории, на уроке.
   - Я верю в нашу Партию, - сказала она. - Верю в её предначертания. И рада за вас. Рада, что вы будете жить в Коммунистическом обществе, строе, будущем. Но для этого надо трудиться. Много трудиться всем нам.
   Учительница верила в Партию, а я верил учительнице. И верил настолько, что бросил школу и целиком посвятил себя трудовой деятельности на заводе.
  
   И вот наступил... нет не Коммунизм, а 2010 год. И я, всё-таки, оказался в Коммунизме. Мне было позволено пробыть в нём 19 дней. Больше 15 дней не выдержал - сбежал. Нет, меня не выгнали как пращура из Рая. Я сбежал как "подлый чечен", не вынесший всех тягот коммунистического общества.
  
   Что есть Коммунизм?
   Коммунизм есть общественная формация, где благосостояние распределяется по потребностям каждого. -"От каждого по способностям, каждому по потребностям!"
   И вот представьте себе Президентскую резиденцию в С.Пб.
   Сразу за забором этой резиденции коттеджи, построенные на явно незаработанные деньги.
   Потом разбитая, заболоченная, грунтовая дорога, как граница между президентским капитализмом и коммунизмом пансионата в который я попал согласно путёвки. Здесь (без иронии) всё во имя человека, всё во благо человека.
   И всё же я бежал. Бежал ранним утром, сразу после завтрака, который не состоялся.
  
   Но начнём по порядку.
  
   1. Жилищные условия.
   Комната, как комната. Прихожая, два шкафа. Туалет, умывальня, душевая. То, что совмещённые, так это славно. Нужду справил и тут же подмылся. Выходишь чистенький со всех сторон.
   Две кровати широченные с полным комплектом белья.
   Стол, два кресла, графин, лампы настольные. Балкон. Лепота-а-а!
  
   2. Питание.
   Нет, конечно же, не ресторан в гостинице "Астория", но...
   Всё всегда горячее, из натуральных продуктов. Голодными никто не остаётся.
   И вдруг бунт:
   - Что вы нас мясом кормите. Котлеты подавайте. Нам старикам жевать нечем.
   И хлеба мало кладёте - нам уточек в протоке кормить нечем.
  
   3. Медецинское обслуживание.
   Врач: - Какие процедуры вы бы хотели принимать?
   Пациент: - А они бесплатные? Все?
   Врач: - Все бесплатные.
   Пациент: - Тогда все процедуры и прописывайте.
   Врач: - Но вам противопоказаны массаж и фитотерапия.
   Пациент: - Не Ваше дело. А не пропишите, я на вас
   жаловаться буду.
   Врач (молча): - "Да, на - подавись "халявой".
   (и вслух): - Вот здесь подпишите: - "Процедура назначена по моему настоянию".
   Пациент: - Спасибо! Дай Бог вам здоровья.
  
   Перед кабинетом очередь. В очереди шум, гам, тарарам:
   - Куды прёшь коза тостопузая! Вот я тебя сейчас костылём-то по морде врежу!
   А причина очереди одна - уж если пациент добрался до доктора, да ещё халявного, то будет канючить, чтобы он ему и тут посмотрел, и там глянул, и здесь пощупал, и там послушал. А у доктора на бабульку эту пятнадцать минут отпущено. А бабульке на очередь за дверями наплевать. Ей бы про свои болячки поплакаться.
  
   Мужикам тем попроще. Нацепит мужик на пузо медалей юбилйных, да ещё и у соседа "в долг" взятых, и прёт как на амбразуру:
   - Я ветеран. Мне всё без очереди положено!
   Да не всегда это проходит - другая старушенция пострашнее "Фердинанда" будет. Не всякий медалист с такой управится.
  
   4.Культурно-просветительская деятельность пансионата выше всех похвал.
   Каждый день, если погода позволяет, пешие прогулки по паркам, музеям, да местам достопримечательным:
   - Ой, Никитична, да я в ентом домике Петра уже пять раз была. И ещё пойду, коль бесплатно. Да и к Путину в партаменты три разА ходила. Но не показывают, сволочи, где он спать ложится и какой туВалет у него. Говорят из чистого золота. Вот бы глянуть хоть одним глазком...
  
   Ну, а если дождь на улице, то в кинозал пожалуйста. Там и про дворцы-парки кино покажут и про любовь, и про войну страсти-мордасти. На вкус любой.
  
   Но проходил день в борьбе за своё место в коммунизме. Наступал вечер располагающий к умиротворению, лирике, покою. Начинались танцы, встречи с интересными людьми, концерты и так - посиделки на скамейках уличных.
  
   - "Ну, что за прелесть эти танцы!" - хочется вскрикнуть глядя на тусующуюся молодёжь шестидесятых годов. Ровными рядами вдоль стенки стоят костыли. С первыми аккордами зал заполняется пыхтящими телесами трясущихся Нимф, пребывающих в экстазе "Вечного города".
  
   А в соседнем зале, в полумраке притушенных фонарей "Друзья вспоминают минувшие дни... как вместе на фронте сражались они":
  
   - Я с жизнЯми не считался. Сталин говорил мне, что надо город взять к 18.00 и я город брал. За что мне и слава, и почёт сегодня.
  
   - А я вот помню - залегла наша рота под огнём кинжальным ДЗОТа фрицевского. Никто бошку поднять не смеет. Бросил я всё, и вещмешок тоже, и бегом на высотку. Подбёг и грудью своей товарищам путь к Победе проложил. Сорок две пули пробили моё тело. Но не одна не затронула жизненных органов. А поскольку жив остался, то и Героя мне не дали. Даже "Отвагой" не отметили.
  
   Встретил я рассказчика этого в "жемчужных ваннах". Действительно шрам у него на пузе необхватном. Но больше он на аппендицитный смахивал.
  
   А уж если заспорят "ветераны" кто главнее был - Чуйков, Рокосовский или Конев, то беги скорее с "места встреч".
  
   А вот и концертный зал. Музыка романтическая из-за дверей льётся. И что-то такое скрипит, как телега не смазанная. Тихо вхожу. Ага, личность известная романсы исполняет. Лет за восемьдесят солисту. Голоса нет. Но поёт наш "романтик", тешит душу. Единственная радость у человека на закате срока коммунизма. И слушатели у него имеются - вон два человека в зале.
  
   Сам же я всё это время "творчеством" занимался. Обстановка располагала. Бытовые хлопоты остались дома и я строчил строчка за строчкой, стараясь не отдаляться от истины.
  
   Увлёкшись как-то поутру и не заметил, что время завтрака наступило. А когда всё-же спустился в столовую то оказалось, что завтрак мой съели подруги по столу:
   - А мы думали вы не придёте...
  
   Правда полстакана какао в чайнике ещё плескалось.
  
   И так мне стало тошно от пребывании в коммунистической формации, что захотелось домой. Где всё от меня самого зависит.
  
  
  

ОДНАЖДЫ В СТРЕЛЬНО

  
   "Я знаю женщину: молчанье,
   Усталость горькая от слов,
   Живет в таинственном мерцаньи
   Ее расширенных зрачков."
  
   Если кто не знает, то "Стрельно" - это пригород Санкт Петербурга. Почему-то его посёлком называют. Но этот посёлок никак на сельское поселение не похож. Это, как бы, частичка Питера, отколовшаяся от него на расстояние около десяти-пятнадцати километров и примыкавшая своей южной оконечностью к Петергофу. Сюда можно добраться и на автобусе, и на трамвае. Горожане так и делают. А "гостей нашего города" возят на экскурсионном транспорте.
   В "Стрельно", помимо полуразрушенных дворцов, замков, крепости в парке, находится резиденция Президента РФ. Эта резиденция восстановлена из дворца великого князя Константина Павловича, подаренная тому Павлом первым в 1797 году. Но строительство началось ещё Петром первым, как Русский Версаль, в 1715 году. В общем "Русско-Российский Версаль" стоит, а остальное всё на бытовом уровне современности. И всему, чтобы не увидел в "Стрельно" разрушенным, есть одна оговорка - нет денег.
  
   Но хватит об истории. Я не для того сел за компьютер. Мне очень хочется рассказать об одной женщине, которую повстречал в местном санатории. Это профилактическое учреждение и сейчас находится на берегу Финского залива, сразу за резиденцией президента. Не вдаваясь в подробности, как я там оказался, скажу, что санаторий этот очень даже приличный. И обслуживание, по современным меркам, здесь на высоте.
   Вскоре после приезда, ознакомления с жизнью в санатории, моё внимание обратила на себя одна симпатичная девушка. Она была всеобщей любимицей, а не то чтобы симпатией. Днём её было не видно. Либо сидела взаперти у себя в номере, либо уходила на взморье и в забвении вглядывалась в проходящие в дали корабли.
   А вот по вечерам, до тех пор, пока все не расходились, она играла на аккордеоне.
   Играла на улице, если погода благоприятствовала, или в клубе пансионата. Репертуар у неё был разнообразнейший и нескончаемый.
  
   Как-то днём, когда эта аккордеонистка шла ко взморью, я подошёл к ней. Поздоровался и испросил разрешения идти рядом. Мы шли и о чём-то разговаривали. О чём - не помню. Только расставаться с ней мне не хотелось. И я стал читать ей свои стихи. Она вслушивалась в их содержание и вдруг, неожиданно для меня, предложила исполнить стихи со сцены клуба. И не просто исполнить, а в сопровождении её аккомпанемента. Я согласился.
   Так началось наше знакомство.
  
   С первого дня, как я увидел это милое создание, меня несколько удивила странность в её поведении. Девушка была, как бы, заторможенной в своих движениях. Она в задумчивости останавливалась перед лестничным маршем, прежде чем ступить на него. Повороты в коридорах проходила не сразу, а с некоторой остановкой. Так же она вела себя и на улице - всякое препятствие на её пути преодолевала не на "автомате", а как бы осмысливая.
   Я не стал заострять на этом внимание, мало ли с каким недугом девчонка оказалась в санатории. Во всём остальном она вела себя вполне адекватно, и я уже стал привыкать к этим странностям.
   Но вот однажды я застал девушку в сквере, на скамейке, с открытой книгой в руках. Тихо подошёл к ней и заглянул через плечо, чтобы узнать - что же она читает. И каково же было моё удивление, когда увидел в книге чистые страницы. По этим страницам девчоночка водила пальцами и, самопроизвольно, губы её что-то повторяли про себя.
   Я замер в недоумении.
   - Это ты, Женя, - не поворачивая головы, спросила моя знакомая. - Посиди немного. Сейчас я закончу, и мы прогуляемся к морю. Хорошо?
   Кивнув головой, присел рядом.
   И тут ещё одна странность бросилась мне в глаза - девушка перелистывала страницы, но не смотрела на них. Взгляд её был обращён в сторону кустов, деревьев окружающих нас. Пальцы скользили по страницам и дойдя до конца, перелистывали их. Взглянув в карие глаза своей знакомой, я ничего в них не увидел, кроме отражения неба, облаков, зелени кустов...
   А пальцы всё скользили и скользили по страницам.
   Тогда я понял - ОНА НЕ ВИДИТ!
   Наше знакомство продолжалось. Мы выступали со сцены клуба, гуляли по прибрежным зарослям Финского залива. Но всякий раз, когда я брал девушку за руку, желая помочь обойти лужу или канавку на нашем пути, я слышал:
   - Не надо. Я сама.
  
   Как-то девушка пригласила меня в номер, где она проживала одна. Я не хотел идти - в санатории многие и со многими крутили "романы". Но она настояла, пообещав напоить меня кофе.
   Каково же было моё удивление, когда на столе у окна, я увидел раскрытый ноутбук, со всеми причиндалами к нему. Он, явно, стоял здесь не просто так.
   Я подошёл и щёлкнул мышкой. Монитор слегка зашумел, а через мгновенье "ойкнул" и засветился с множеством ярлыков на "рабочем столе".
   Оглянулся. Моя героиня уже включила "Скарлет" и засыпала в чашки растворимый кофе.
   - Тебе с сахаром, - спросила она, привычно не глядя в мою сторону.
   - А что тут компьютер делает, - спросил я, не отвечая на вопрос.
   - Это мой компьютер. Я печатаю на нём статьи для газеты и журнала.
   - Какой газеты?
   - Какой газеты? - переспросила меня девушка. - Для газеты "Сельская новь". Она у нас в Волосово самая читаемая. А рассказы свои я отдаю печатать в журнал "Пригород". У него тираж самый большой в нашем городе - 700 экземпляров в месяц.
   Не переставая удивляться, я вглядывался в клавиатуру ноутбука, где на меня привычно смотрели символы русского и английского алфавита.
   - "Всё так же, как и у меня дома" - подумал я. Но как же она со всем этим справляется? Как?!
   - Ты что приутих? - услышал за спиной.
   Я повернулся к знакомой и, пристально вглядываясь в её лицо, спросил:
   - Открой секрет - как тебе это удаётся?
   - Что удаётся? Печатать? Так на клавиатуре нанесён шрифт Брайля. Знаешь, что это такое? Вот погладь подушечками пальцев клавишу, и ты почувствуешь микроскопические точки. Определённая комбинация этих точек соответствует определённой букве. Всё очень просто.
   Я прикоснулся к одной из клавиш и ничего не почувствовал.
   - Нет здесь никаких точек. Ты меня разыгрываешь, да?
   - Просто у тебя кожа на пальцах грубая, - услышал я в ответ. - Вот потрогай мои пальцы.
   И она протянула мне ладонь.
   Я взял её в руки, погладил и... Мне очень не хотелось её отпускать. Это были по-настоящему женские руки - нежные, тёплые, добрые. Но только их хозяйка знала - сколько потребовалось характера, чтобы они научились всему тому, что умели.
   Мы никогда не разговаривали о её недуге. Сдаётся мне, что она была лишена зрения не полностью.
   До сего времени жалею, что не взял у неё почтового адреса. Но в этом не моя вина. Однажды утром я ждал её в сквере. А пришёл мужик и посетовал на то, что "музыканша" уехала ещё до завтрака.
  
   P.s.
   Это последний из рассказов вынесенных моей памятью из пансионата "Стрельно".
   Если Вам посчастливится там побывать, то, уверен, что не пожалеете.
   Замечательное обслуживание, замечательные люди... и близко от города.
   Всего Вам хорошего. Будьте здоровы.
  
   Апрель - 2012 года.
  
  
  

ЭТО БЫЛО В ГОРОДЕ ПУШКИН

  
  (Записки из больнички им. Н.А. Семашко)
  
  

О ПОЛЬЗЕ КУРЕНИЯ

   (не реклама)
  
   Сверкает солнце, бьёт в глаза
   И льётся пот ручьём по векам.
   Во рту иссохло, а в губах
   Подруга жизни - сигарета.
  
   В конце 70-х годов услышал байку забавную. Вот послушайте:
  
   Подходит японец к гражданину СССР и, протянув руку зажатую в кулак, спрашивает:
   - Что у меня тут?
   Тот подумал и отвечает:
   -А-а-а, знаю - телевизор.
   -А сколько? - спрашивает японец.
  
   А теперь о пользе курения.
  
   По весне случилось со мной некоторое осложнение после перенесённого когдато инфаркта. Врачи в "оборот" меня взяли и через три недели на ноги поставили. Но в соответствии с "разнарядкой" и для пущей важности, отправили в реабилитационный центр, что в гор.Пушкине находится. Это недалеко от Питера и рядом с Царскосельским лицеем, где великий поэт то ли учился, то ли "дурака валял" - везде по-разному пишут.
  
   Ну, так вот. Я, несмотря на недуг, продолжал смолить сигаретки. Это настолько вошло в мою жизнь, что без удовольствия этого не мыслю себя. А насчёт того, что это для здоровья вредно, уже давно для себя решил:
   - "Кому суждено сгореть, тот не утонет."
   Примеров тому предостаточно.
  
   В Пушкине занимался чтением рассказов выставленных на конкурс журналом Самиздат. Надо же чем время занять.
   И вот, после очередного рассказа, решил выйти покурить на лестничную площадку. А там девчоночка на скамеечке притулилась. Курит и что-то такое в ладошке держит говорящее на русском языке. Ну, я подошёл и так вежливо спрашиваю:
   - Разрешите, сударыня, составить вам компанию?
   Та кивнула головёнкой, не оборачиваясь в мою сторону, и продолжает смотреть в говорящую ладошку.
   Хоть и не культурно заглядывать человеку через плечо, но глянул краем глаза. И что же я там увидел? - Телевизор!!!
   Телевизор не больше моего мобильника, что жена мне подарила. И как же я удивился увиденному, что не стерпел и спросил:
   - Это что - телевизор?!
   Опять девчоночка головкой кивнула и дальше продолжает смотреть сериал какой-то.
   Я опять с вопросом:
   - А чьего производства забава такая?
   Тут девчоночка до словес снизошла:
   - Разработка наша - Российская, а выпускают китайцы. У них это дешевле получается.
   Больше ничего не стал у той девчоночки расспрашивать. Докурил и пошёл к себе в палату. Там и рассказал соседу о новинках в мире науки и техники.
  
   А вот если бы не курил, то не узнал бы о прогрессивных технологиях. Так, что и во вредных привычках есть положительные стороны.
  
   И вот познакомился в интернете с женщиной очень умной. Завязалась между нами переписка. Эта женщина обмолвилась как-то, что алкоголь - это яд, а секс - вообще гадость.
   Про табакокурение она, правда, ничего не сказала.
  
   Надо будет обдумать эти утверждения на досуге.
  
  
  

ДОРОГАЯ АННА ГЕОРГИЕВНА

  
  
  

ПАЛАТА 'К-19'

  
   Весенним утром
  
   Николай Евгеньевич вышел из дома раненько - ещё радио Гимн не отыграло.
   Улица встретила его весёлым щебетаньем воробьёв прячущихся в недавно распустившейся листве деревьев, пустыми тротуарами и редкими машинами, проносящимися по проспекту. Солнце ещё пряталось за кронами берёзок превративших Смоленское кладбище в рощу и, по всему видать, день обещал быть тёплым, что редко бывает в Питере во время цветения черёмухи.
   Николай Евгеньевич вздохнул глубоко. Бросил взгляд на окна своей квартиры в многострадальной 'хрущёвке'. И, с тревожным интересом, прислушался к самочувствию, - сердце работало без перебоев. Оценив сей факт по достоинству, он быстрым шагом направился к трамвайной остановке.
  
   Наступал понедельник. Николаю Евгеньевичу, до восьми часов утра, необходимо было оказаться в городе Пушкине, в кардиологическом центре, откуда он был отпущен лечащим врачом на выходные. Дома он отлично провёл время и, кроме того, попил водовки в честь дня Рождения Санкт-Петербурга, вкусно поел приготовленное супругой и теперь возвращался 'на круги своя'. Его ждала встреча с друзьями по палате, с полюбившимся доктором - Анной Георгиевной, с больничным тишиной и покоем.
   Трамвая долго не было и Николай Евгеньевич успел выкурить сигаретку, размышляя над тем, как лучше доехать - на электричке или на 'маршрутке'? Рассчитывать на железную дорогу было нельзя, а вот автобус - транспорт надёжный.
  
   Вот и больница. Лавочка перед входом в кардиологический корпус.
   Глянув на часы и увидев, что имеет полчаса в запасе, Николай Евгеньевич присел и достал пачку сигарет - до чего же хорошо на улице.
   Но надо подниматься.
  
   Друзья-пенсионеры встретили Николая Евгеньевича с шумливыми шутками. Встретили как человека вернувшегося из потустороннего мира. Мира, где жизнь идёт совершенно в другом измерении:
   - Ну, как дома? Как жена встретила? Колись, небось до утра любовными утехами забавлялись?
   - Нет, друзья. Не до любовных утех было. Всё время в общении с компьютером провёл. А иначе нельзя. Тревожно было, что забудут меня товарищи, если в компе появляться не буду.
   - Ну-у-у, ты Евгеньич даёшь - жену на 'железяку' променял.
   Да мне хоть три компьютера дай, а женщина лучше. После трудов праведных, если только рядом с женщиной себя человеком чувствуешь. Потому как к женщине мы возвращаемся отдохнуть, принося ей свою верность и постоянство, - говорил Алексей Васильевич с доброй улыбкой и молодым задором в глазах.
   Складывалось впечатление, что он из тех мужиков, которые не прочь потрепаться. Но в разговорах с ним Николай Евгеньевич уже понял, что если вслушаться в слова соседа, то они содержат в себе не малый смысл, почерпнутый из прожитой жизни.
   Было Васильевичу семьдесят два года от рождения, но задору его, гибкости мышления, наблюдательности - можно было позавидовать. Логика слов его опиралась на жизненные примеры, но скрывалась за всегда улыбчивым лицом с добрым выражением глаз. С ним было не скучно. Вот только говорливость эта выбивала Николая Евгеньевича из сосредоточенности, когда хотелось сконцентрировать мысли после прочтения очередного рассказа. И всё-таки он слушал и писал, писал и слушал, и ни разу не пожалел о навязанной ему раздвоенности.
  
   - А я так Евгеньевича понимаю, - вступил в разговор Анатолий Кузьмич.
   Дело для истинного мужчины - превыше всего. Вот, когда я свою машину изобретал, так и за временем не мог уследить, не то, что за женой. Мне ни сна, ни отдыха, ни любви, ни еды не нужно было. И машина получилась - просто прелесть, какая. Жалко только, что не нужная она оказалась.
  
   Анатолий Кузьмич поселился в палате в конце прошлой недели. В тот день в дверь вошёл человек неопределённого возраста, сухопарый, загорелый, с профилем лица как у североамериканского индейца. Сердечный недуг прихватил его на даче, в огороде, за возделыванием очередной грядки под морковку. Дыхание вдруг зашлось, сердце готово было из горла выскочить...
   Хорошо внучка рядом оказалась.
  
   Было Анатолию Кузьмичу семьдесят семь. Его мало что интересовало в жизни, но дачка и машина по изготовлению бумаги в промышленных масштабах страны, были его излюбленными темами. Работал он консультантом на бумажной фабрике 'Гознак', где до этого прошёл путь до главного технолога.
   Много, очень много узнал от него Николай Евгеньевич о том, как на Руси бумагу делали и делают. И о том, что при Советах индустрия эта снабжала весь соцлагерь импортом своей продукции. И о том, что продукция эта сегодня никому не нужна - всё заполонила бумага из Финляндии. Она там и качественней и дешевле.
   Осознание этого факта Анатолий Кузьмич воспринимал как собственную обиду. И обида эта подтолкнула его к созданию такой бумагоделательной машины, производительность которой будет на двадцать пять процентов выше, чем у капиталистов. Именно за счёт производительности своей машины видел он возможность отказаться от навязанного России экспорта. Но после подачи на рассмотрение заявки на изобретение, его предложения никто в Министерстве не поддержал и это тоже 'повисло камнем' у него на сердце. А теперь Анатолий Кузьмич лежал на койке и смотрел в потолок, желая увидеть там то, что именно не устраивает его Родину в его машине.
  
   - Это ты правильно гутаришь, - раздался с угловой койки голос майора ВВС Ничипоренко Юрия Алексеевича. - По мне так и сегодня дай за штурвал подержаться. А про груди жёнины уж который год не вспоминаю. Кабы была возможность жизнь сначала начать, я бы ни за что не женился. Если бы только на своём 'МИГ'е.
   Ох и славная машина - сильная, вёрткая, послушная. Не то что женщины, которых сколько не холь, а никогда не знаешь какой она фортель выкинет.
  
   Юрий Алексеевич был с пятьдесят третьего года рождения. Был он из тех, кто с юности полюбил небо, самолёты и пронёс свою любовь через всю жизнь.
  
   - Вот четвёртого июня семьдесят лет исполнится нашей воздушной армии. Я в ней с лейтенантов начинал. На юбилей праздничные полёты назначены, бои воздушные показывать будут... и всё это без меня.
   Эх-х-х! Порастратил в молодости здоровьишко, а мог бы летать и летать.
   На тренировочных полётах кувырок в воздухе сделать надо было, а у меня в глазах потемнело. Не помню, как и самолёт посадил.
   Эх-х-х!
  
   А ты, Евгеньевич, пиши. Обязательно пиши обо всём что видишь, слышишь, что на пути жизненном встречаешь.
   За славой не гонись. Слава она, как и женщина - непостоянством страдает.
   Пиши для себя. Потом, когда-нибудь, прочтёт кто тобою написанное - хоть представление иметь будет о том, как жили в наше время, кто жил и чем дышал.
  
   Встреча с доктором
  
   Дверь в палату тихо отворилась и вошла, чуть шурша накрахмаленным белым, как снег, халатиком - женщина. Высокая, чуть полноватая, что придавало ей некоторую пикантность, блондинка с чёрным бархатным бантом в волосах. В руках держала пачку историй болезней своих пациентов. Из кармана халатика выглядывали фонендоскоп и прибор для измерения давления.
   Добрая улыбка освещало её лицо, синие глаза излучали такой жизнеутверждающий свет, что хотелось жить на зло недугам.
  
   -Доброе утро, молодые люди! Подровнялись на коечках. Приступаем к осмотру, - прожурчал в тиши палаты нежный голосок и лечащий врач подошла к, всё еще задумчивому, Анатолию Кузьмичу.
   - Как самочувствие? Что новенького в нашей бумагоделательной индустрии?..
   Давление 120 на 70 - уже хорошо. Боли в груди не беспокоят больше?
   - Всё хорошо, Анна Георгиевна! Всё замечательно! Как говорится: - 'Вашими молитвами.'
  
   А в окно палаты светило весеннее солнце и в приоткрытую балконную дверь заглядывали ветки распустившейся черёмухи. Вдохнув её аромат Анна Георгиевна, чуть нахмурив брови, продолжила разговор:
   - Меня беспокоит излишнее содержание холестерина в вашей крови. Это не есть хорошо. Давайте начнём принимать Atoris. На сегодня это самое эффективное лекарство из доступных для пенсионного бюджета. Моментного результата не обещаю, но вот через полгодика скажется. И риск ишемии снизится, и опасение повторных сердечных приступов уйдёт. Это такая беленькая, безвкусная таблеточка.
   Принимать её нужно будет один раз в сутки не зависимо от приёма пищи. Главное - принимать, не допуская пропуска в приёме ни на один день. Договорились? Ну, отдыхайте, поправляйтесь и не опаздывайте на магнитотерапию. Всего вам хорошего.
  
   - Анна Георгиевна, прошу вас, задержитесь на секундочку - чуть приподнявшись с койки, с мольбой в голосе, обратился Анатолий Кузьмич к доктору. - Я вот о чём подумал: если к барабану раскатывающему целлюлозу, подвести сухой жар, то можно будет одновременно и просушивать бумагу. Ведь, правда?
   А если вас смущает образование парового слоя в зоне контакта целлюлозы с барабаном, то в поверхности его можно будет. Вот через эти отверстия пар и будет уходить. По-моему должно получиться. Как вы думаете?
   - Анатолий Кузьмич, дорогой вы мой, это же гениально! Раскатывать целлюлозу и тут же её просушивать... И как только человечество до этого раньше не додумалось? Попробуйте отобразить это на бумаге, а я потом посмотрю. Договорились?
   Анна Георгиевна улыбнулась больному своей очаровательной улыбкой и, горестно вздохнув, перешла к кровати следующего пациента.
  
   Николай Евгеньевич не мог позволить себе принимать женщину лёжа в постели. Кровать его была застелена самым тщательным образом, а сам он, по пояс оголённый, сидел на стуле в ожидании очереди беседы с доктором. Рядом стоял стул для Анны Георгиевны.
  
   - Как самочувствие, Николай Евгеньевич? Как домой съездили? Скучают, наверное, дома?
   - Не выгоняйте меня, Анна Георгиевна, из больнички. Меня здесь всё устраивает. А самое главное, что писать могу. Не надо ни по магазинам с женой ходить, ни пыль с мебели вытирать. Пиши себе и пиши. Можно я ещё поживу здесь?
   - Я не против, Николай Евгеньевич, но, судя по показаниям анализов, время нашей разлуки приближается. Артериальное давление стабилизировалось, нарушения ритмики сердца уже не наблюдается. Так, что перед вами открыты все пути. А большому кораблю - большое плавание. Нечего вам в больничке делать. Вас ждут ваши читатели.
   - Вы знаете, Анна Георгиевна, не писать не могу. В противном случае я сдохну от невостребованности. Но и писать, не размышляя, не получается. А чем больше я размышляю, тем больше сомнений зарождается. Дабы избавиться от сомнений, освещаю своё видение в интернете. И вот тут-то и натыкаешься, другой раз, от читателей на такое видение этих проблем, которое с твоим никак не связывается.
  
   Вот, например, - тема Великой Отечественной войны. Считаю, что наше поколение не вправе писать на эту тему от своего имени. Не было нас в те времена. А посему и дать оценку им мы не в праве. В те времена человечеством двигало совсем другие идеи, понятия, видение мира и жизни. Однако встретишь, другой раз, писаку упёртого и он, на твои размышлизмы, такого навешает, что впору самостоятельно к стенке становится и самому себе командовать расстрелом.
  
   И это ещё не всё, уважаемая Анна Георгиевна.
   Мне почему-то кажется, что если бы я остался при вашей больничке, то многие из проблем ушли на второй план и стёрлись сами по себе. А вы меня выписывать хотите.
   Ну, Анна Георгиевна, миленькая, хорошенькая, позвольте мне пожить рядом с вами.
   - Нет, Николай Евгеньевич, это невозможно. В мыслях своих можете обращаться ко мне. И я не буду против такого диалога. Но койко-место вам придётся освобождать. Думаете там, за дверьми палаты, мало бестолковых людей, которые, так же как и вы, довели себя до ИБС'а? Вот и поразмышляйте над этим в минуты досуга.
   Желаю удачи в поисках истины сегодняшнего дня. И постарайтесь почаще вспоминать о себе, а не об окружающем вас мире.
   Договорились?
  
   Анна Георгиевна ещё раз пролистала историю болезни романтически настроенного на жизнь пациента и, улыбнувшись своим мыслям, подошла к следующему больному.
   - Как вы себя чувствуете, Алексей Васильевич?
  
   Алексей Васильевич, балагур и весельчак, был в палате уважаем за перенесённую полостную операцию по шунтированию коронарных сосудов.
   Тот, кого в палате чтили романтиком от литературы, даже смотреть не мог на его располосованное хирургом тело. Швы на грудине и левой ноге пациента безобразно просматривались, несмотря на обильно помазание зелёнкой.
   Всякий раз, когда Николай Евгеньевич, ненароком, видел эту "pastorale" у него холодело внизу живота. Он старался отвести взгляд куда угодно, хоть к стенке, и не думать о том, что скоро, как только подойдёт quota на него, он предстанет перед миром таким же трепанированным.
  
   Алексей Васильевич прожил жизнь без физических надрывов. Да и при всей экстремальности службы, на которой он с честью отслужил до последнего дня, нервных нагрузок уже давно не замечал - привык к повседневной опасности.
   На пенсию ушёл рано - в пятьдесят. После того, как обезвредил свою последнюю неразорвавшуюся авиабомбу, пролежавшую в земле со времён блокадного Ленинграда. А занимался он этим "пустяшным", с его слов, делом с малолетства. Ещё когда, будучи мальцами, взрывали в костре гранаты в изобилии находившийся на Карельском перешейке.
  
   - Взорвать боезапас много ума не надо, - говАривал он предаваясь воспоминаниям по вечерам.
   - Магнето крутнул и... только осколки над укрытием просвистели.
   Вот когда его население находит, или строители, тогда страху натерпишься - вдруг кто захочет свою удаль показать и сунется по неразумению.
   А так приедешь, глянешь на болванку ржавую, оценишь степень её "спокойствия" и приступаешь к своим обязанностям. Многие у нас в части, уже "на автомате" с этим наследием войны разговаривали. Даже и неинтересно было порой - работа как работа.
  
   Меня до инфаркта Ельцин-сука довёл. Мне на пенсию идти, а выясняется, что за всю службу я и не заработал ничего. Всех денег, что получал тогда, только на неделю хватало, и то если одному. А у меня жена инвалид труда, две дочери на выдании. Женился-то я поздно, мне уже за тридцать перевалило.
   - Как жить? - ума не приложу. Вот и пришлось, и побичевать собирая бутылки по помойкам. И с протянутой рукой по подземным переходам "пошакалить". Профессии-то у меня не было, всю жизнь я в сапёрах прослужил.
   Ордена, что при советах с риском для жизни заслужил, и те продать пришлось. Спасибо Путину - с его приходом подняли пенсию. Теперь и на масло хватает. Но не больше.
   Когда стенокардия душить стала, то обрадовался поначалу - думал, что вот она и смерть пришла, отмучился. Так нет, такие как Анна Георгиевна вытащили меня с того света. А теперь-то я поживу. Теперь на лекарства денег меньше должно уходить. Инвалидом меня записали.
  
   Так рассказывал Алексей Васильевич, майор в отставке особой воинской части, Северо-Западного военного округа, бывшей Советской Армии Союза ССР. А ныне пациент кардиологического центра.
   Здесь он, может быть впервые со времён службы, предавался покою. Освободился от постоянно давящих забот о жене страдающей астмой. Дочерях, которые, слава Богу, вышли замуж и, кажется, удачно. Но появились думы о внуках, которым предстояло пройти между Сциллой и Харибдой сегодняшних времён.
   - Как уберечь их от грядущих опасностей?
  
   Из забытья его вывели слова лечащего доктора:
   - Как спали сегодня, Алексей Васильевич? Швы не беспокоили?
   - О, Анна Георгиевна! Простите, задумался трошки.
   Всё хорошо, всё замечательно. Если и дальше так пойдёт, то вскорости придётся расставаться с вами. Я теперь сплю как младенец, даже без сновидений.
   - И всё-таки давайте я вас послушаю, и давление померяем. Снимаем рубашечку осторожненько и ко мне личиком поворачиваемся.
   Так... Так... Ну, что же, ритмика сердечная удовлетворительная, давление на пределе, но в норме... Давайте-ка мы с вами эхограмму сделаем. Это для вас теперь паспортом вашего сердечного состояния являться будет. Заодно и я себя проверю - совпадают ли наши заключения. Вас не затруднит после обеда пройти в соседний кабинет?
   Вот и славненько. Поправляйтесь.
   У супруги как самочувствие? Нормально? Вы ей в приказном порядке посоветуйте не уклоняться от выполнения рекомендаций терапевта. Пускай на свежем воздухе чаще бывает. А вот когда и вы выпишетесь, то поезжайте в дом отдыха, на Карельский перешеек куда-нибудь. "Сопроводиловку" я вам подготовлю. Там в сосновых лесах она сразу себя лучше почувствует.
   Договорились? Привет ей от меня.
  
   Анна Георгиевна, сделав очередную запись в истории болезни отважного человека, задумалась о чём-то, глядя в улыбчивое лицо пациента. Погрузившись в свои мысли и, оставаясь в задумчивости, поднялась со стула и посмотрев на заглядывающую в балконную дверь черёмуху, сказала:
   - Всё будет хорошо. Всё должно быть хорошо. А иначе, зачем нужны были все эти жертвы.
  
   Юрий Алексеевич появился в палате своеобразно.
   Вошёл без сопровождения дежурного фельдшера, с явно недовольным выражением лица. Глянул на предназначенную ему койку и, в сердцах, грохнул дорожной сумкой об пол. Не поздоровавшись, не представившись, тихо выругался в чей-то адрес, пнул сумку под кровать и, скрипя матрасами, уселся, ни на кого не глядя. Сразу было видно, что окружающая обстановка его не устраивает категорически.
   В палате, не нарушая тишины, все глянули на вошедшего с недоумением.
   И только Алексей Васильевич, оторвавшись от мыслей, вернувшись от созерцания потолка, произнёс, ни к кому не обращаясь:
   - Забудь о прошлом, всяк сюда входящий...
   Выждав с минуту и не дождавшись от вошедшего традиционного представления, все вернулись к своим делам.
  
   Чуть пискнув, включился smartphone в руках всё ещё недовольного вошедшего:
   -Привет! Я на месте.
   -...
   -Палата, как палата. Слава Богу - не вонючая.
   -...
   -Нет, чистенько, всё прибрано, тихо.
   -...
   -Да я от этой тишины ещё до вечера взвою...
   -...
   -Ладно, пока. Комэску привет передавай. Скажи, что долго здесь не задержусь. Good Bye.
  
   Анна Георгиевна подошла к кровати очередного пациента продолжавшего занимать горизонтальное положение.
   - Товарищ майор, потрудитесь встать перед старшим по званию.
   Пациент, в недоумении, глянул на лечащего врача и, несколько с ленцой, сел свесив с кровати ноги.
   - Простите доктор. Не знал, что вы человек военный.
   Разрешите представится:
   - Гвардии майор военно-воздушных сил, Ничипоренко.
   - Дело не в том, что я "человек военный". Я, для вас, лечащий врач. Но, помимо того, я женщина. А офицерам, в присутствии женщины, даже сидеть не пристало.
   Как самочувствие? Конкретные жалобы на сердечную деятельность есть? Раздевайтесь, будем обследоваться.
   Гвардии майор поднялся с постели, снял рубашку и, невольно приняв стойку "смирно", предстал перед доктором.
   Сохраняя на лице сосредоточенность Анна Георгиевна прослушала работу сердца, измерила давление и, не глядя на майора, констатировала:
   - Предварительно диагноз - сердечная недостаточность. Точнее покажет кардиограмма. Похоже на слабость мышцы левого желудочка. Но тут эхограмма точнее определит. А пока, будьте любезны, сохранять покой, не нервничать, не психовать, выполнять все мои рекомендации, принимать неукоснительно лекарства и... запастись терпением не меньше чем на три недели. Ясно товарищ майор?
   Пациент, понуривши, кивнул головой и обречённо опустил плечи.
   - Не слышу, больной!
   - Так точно, товарищ военврач!
   - Можете одеваться. Завтра, перед завтраком, в процедурную для сдачи крови на клинический анализ. И не забудьте пописать в баночку, майор. Честь имею!
  
   Отношения между лечащим врачом и Юрием Алексеевичем наладились быстро. Тому причиной было способность доктора поставить на место строптивого пациента. Немалую роль в этих отношениях сыграло отношение Анны Георгиевны к воинской службе, о которой раньше никто из пациентов не догадывался. Часто, после очередного обследования, Юрий Алексеевич приглашал доктора к разговорам на разные темы связанные со службой в армии. Разговоры эти начинались непроизвольно, как бы сами собой.
  
   Однажды Юрий Алексеевич поведал о своём боевом пути в небе Вьетнама, Анголы, Афганистана. Рассказывал с азартом, нескрываемым восхищением, сетуя на "вялость" событий в сегодняшней службе.
   Анна Георгиевна слушала со вниманием. Но всякий раз, когда майор затрагивал эпизоды из боевой деятельности, некоторая тень пробегала по её красивому лицу.
   - Я интересовалась назначением "коврового бомбометания", Юрий Алексеевич. И, как поняла, метод этот применяется всякий раз, когда лётчикам не известно нахождение цели. Вот они и перепахивают квадрат со всем, что там находится. А находится там не только то, что подлежит уничтожению, но и много ещё чего - поселения мирных жителей, например. Пусть это жители и противной стороны, но они не участвуют в боестолкновениях. Они заложники интриг развязанных политиками. А авиация, в этом случае, является орудием убийства в руках этих политиканов.
   Вы, с некоторым сожалением, говорите о том, что не исполнилась ваша мечта стать Героем Союза. И слава Богу, дорогой Юрий Алексеевич. Среди нас - медиков, эта золотая звезда уже давно ассоциируется со звездой великомученика. Именно такой и ни как иначе, она несёт в себе смысл. Героизм человека в отдельности, так же как и героизм народа в целом, есть ни что иное, как следствие чьей-то преступной деятельности. Так было всегда, во все времена, во всех войнах. Любого героя возьми и, при тщательном исследовании его поступка, на поверку, вылезают чьи-то "ослиные уши".
   - Анна Георгиевна, побойтесь Бога. Да в своём ли вы уме? Издавна Россия своими героями славилась. От средневековья и до сегодняшних дней. По-вашему получается, что и Александр Матросов, и Алексей Мересьев, и народ российский во времена Отечественной войны - это всё не заслуживает достойного почитания?
   - Я такого не сказала. Все кого вы перечислили, достойны памяти народной и поныне. Но...
   Возьмём Александра Матросова...
   Вам, как человеку военному, должно быть известно, что на фронте, всякому наступлению должна предшествовать некоторая подготовка - артиллерийская, авиационная. Подготовка эта необходима для того, чтобы подавить огневые точки на пути продвижения воинского подразделения. Так?
   Спрашивается: почему не был уничтожен ДЗОТ на пути подразделения, в котором воевал Александр Матросов?
   Недоглядели? Не попали?
   Может быть разведка боем его не обнаружила?
   А может быть, и не было этой разведки боем?
   Здесь, простите меня, попахивает ошибкой, которая сродни преступлению.
   А сам Александр Матросов о чём думал, когда пополз к амбразуре с одной гранатой за пазухой?
   Что - возомнил себя Денди по прозвищу Крокодил, который мог попасть во что угодно из любого положения и с любой дистанции?
   То, что слава Александру Матросову и до сих пор жива - это замечательно. Но догадайся он прихватить с собой ещё пару гранат - он бы с орденом ходил, а не с памятью геройской.
  
   Тот же Мересьев всем известный.
   Прежде чем оказаться в экстремальной ситуации он совершил наитягчайший проступок в исполнении долга - бросил ведущего своего.
   Погнался за вражеским самолётом не представлявшим опасности для наземных войск и израсходовал, при этом, весь боевой запас. Вот его, как курёнка, и повязали вражеские лётчики, принуждая следовать на свой аэродром.
   Все его дальнейшие действия, конечно же, вызывают достойное уважение. Но факт остаётся фактом - не нарушь он лётного устава, не пришлось бы ему восемнадцать суток по лесу ползти.
   Или я не права?
   И таких примеров, Юрий Алексеевич, предостаточно. Всех не перечислишь. Но любого возьми, даже космонавтов наших, которые по несколько раз Героями Союза стали вернувшись из космоса - тоже из великомучеников.
   У нас только те не великомученики из Героев, кто в правительстве в советские времена пребывал. Тем золотые звёзды на день рождения дарили.
   Всё, Юрий Алексеевич, о моём пребывании в Афганистане мы в следующий раз поговорим. И разговор этот будет не в вашу пользу, уж поверьте мне как врачу. Работёнки, не без помощи военлётов, в Афгане у нас хватало.
  
   - Всего хорошего, дорогие мои пациенты. Не скучайте. Завтра встретимся.
   Не поворачиваясь, спиной вперёд, Анна Георгиевна сделала пару шагов к двери, и исчезла за ней, оставив в палате лучезарную улыбку.
  
   Мужские разговоры
  
   - Да-а-а... Удивительная женщина наш доктор. Если бы мог, то покрутил бы кульбиты на своём МИГ"е в её честь над больничкой. Жаль, что не встретилась она мне в молодости... - сказал Юрий Алексеевич и, заложив руки за голову, обратил свой взгляд к потолку.
  
   - Нет слов, замечательная женщина, - поддержал повисшую в палате мысль, оторвавшись от своих формул, Анатолий Кузьмич. - Я бы от такой дочки не отказался. И умная, и добрая душой...
   Поговорить есть о чём. А то моя...
   Эх-х-х, и вспоминать не хочется. Потерял я дочку. Только внучка и осталась при мне для душевного спокойствия.
  
   - Я с вами, мужики, полностью согласен - доставая из тумбочки очередную свою писанину, отозвался Николай Евгеньевич. - Анна Георгиевна человек изумительный. Когда увидел её впервые, со мной чуть повторный инфаркт не случился. Знаю, что не прилично, а взгляд оторвать не могу. Она мне и во сне снилась. И как снилась - сказать совестно. Мне раньше, в годы молодые, так только жена снилась.
   Пришлось к ней же, к Анне Георгиевне, за помощью обращаться. Хорошо хихикать надомной не стала. Выслушала серьёзно и таблеточку прописала. А я таблетку принимать не стал. Подумал, что после неё закончатся сны счастливые и не стал принимать таблетку.
  
   Николай Евгеньевич вздохнул тяжело, отложил в сторону пачку писчей бумаги и лёг, не раздеваясь, поверх одеяла. Грустные и, в то же время приятные, воспоминания навалились на него. Он, как и все его товарищи, в минуты размышления, уставился в потолок. Что-то было в этом архитектурном элементе палаты такое, что помогало и размышлять, и сосредоточится, и вспомнить из прожитой жизни.
  
   - Друзья, товарищи, минутку внимания, - не отрывая взгляда от архитектурного элемента, промолвил Алексей Васильевич.
   - Мне понятны ваши переживания. И причина переживаний ваших тоже ясна. Но давайте договоримся даже в мыслях не пачкать Анну Георгиевну желанием мужской похоти. Пусть эта женщина останется для нас святой. И, даже в мыслях, - неприкасаемой.
   А то знаю я вас: сперва - "удивительная женщина", потом - "радость души моей", а дальше - больше. Так и до постельных сцен дойдёт в воображениях ваших. А Анна Георгиевна выше этих сцен. Запомните это.
   И вас, майор, готов первого вызвать на дуэль, если только вы и дальше будете ею так откровенно восхищаться. Мне она тоже по душе, но я же молчу и не питюкаю. Чего и вам всем желаю. Нечего на старости лет души свои теребить.
  
   В палате повисла тишина наполненная грустью. Все четверо пациентов, которые ещё совсем недавно считали себя мужиками, лежали и думали о своём. О тех счастливых годах своей жизни, когда всё им было "нипочём".
   Каждый из них проделал свой, порой связанный с трудностями, жизненный путь. Были на их пути и взлёты, и падения, и радости, и разочарования. Были и любовь, и предательство со стороны любимых. Были и сладострастные минуты, проведённые с женщинами, и тягучее состояние сумасшествия, когда женщины рядом не оказывалось.
  
   - Ну, что - успокоились супермены? - всё так же с весёлостью в голосе нарушил тишину Алексей Васильевич.
   - То, что Анна Георгиевна всех вас оставила не равнодушными - здорово. Значит, поживёте ещё трошки. Значит, не вся жизнь кончилась с приходом вашего старческого возраста. Радуйтесь, мужчины.
   Но хотел бы вас предупредить о недопустимости путать два жизненных понятия - любовь и секс. Понятия эти очень близки и даже дополняют друг друга. Но только в одностороннем порядке. От любви до секса путь не близкий, но закономерный. А вот от секса к любви путь не возможен. И это говорю вам я - не раз стоящий на краю жизненного пути.
   Другой раз, при разминировании боезапаса, не знаешь как и в живых остался. Сколько раз у ребят в руках снаряды взрывались. И это уже на полигоне, когда казалось, что все опасности позади.
   Вот после такого рабочего дня придёшь домой, хватишь водки стакан, и понеслась "душа в рай". Жена после такой ночи на работу подняться не может. Да и ты лежишь незнамо какой - толи живой, толи нет. К обеду если только оклимаешся.
   Я после таких оргий много думал над своим таким поведением. Всё мне казалось, что сволочь я распоследняя. Всё мне хотелось понять смысл влечения к женщине. И, кажется мне, что нашёл ответ. А вот устроит ли он вас - это вы сами решайте.
  
   Раньше Николай Евгеньевич и не задумывался о, навязанным ему временем, слове sex подразумевавшем под собой понятие любви. Он, не будучи "старовером", с лёгкостью принял фразу "заняться любовью". Но то, что поведал ему Алексей Васильевич, открыло ему суть неправомерности соединять эти два слова.
  
   - Друзья, - начал своё повествование Алексей Васильевич лёжа на койке и не отрывая взгляда от потолка. - Я хочу, чтобы вы не путали эти два понятия.
   Sex есть sex, а L'amour toujours есть L'amour и никогда этим двум понятиям не сойтись вместе. Ибо секс приходит и уходит, а любовь вечна и даётся человеку на все времена. Но "ближе к телу", как говорил Ги де Мопассан.
   Наблюдал ли кто-нибудь из вас разницу между волками и собаками? Если - да, то вы согласитесь со мной в разнице их внешнего вида. Собака деградирует по отношению к волку. Хотя и те и эти из одного вида - псовых. А почему?
   Потому, что собаки предпочитают секс любви, не задумываясь о последствиях. В то время как волки любви не изменяют. Волки из стаи уходят, чтобы предаться чувствам переполнявшие их души. И после соития с возлюбленной преданно продолжают ей служить.
   И горе тому волку, который позволит себе "семью на стороне". От волчицы этого не скрыть - она по запаху "вычислит". И по запаху же определит разлучницу. И разлучница эта будет изгнана из прайда, а дети её преданы смерти.
   Правда не могу вам сказать, как поступит волк в аналогичном случае. История об этом умалчивает. Но никогда! - вы слышите(!) - никогда никто из вас не услышит в волчьем сообществе слова "выблядок". Потому, как термин этот приемлем только для собак, лишённых в размножении своём контроля со стороны людей. И никогда не встретите вы среди собак пожизненных семей, в которых особи принадлежат друг другу.
   Нет таких взаимоотношений среди собак, как не было и нет, между ними, любви. Вот секса в этом подвиде псовых - через край. Но результатом этих сношений и является деградация породы. Задумайтесь, друзья мои, и, прежде чем лезть в койку к незнакомой, но доступной женщине, вспомните о последствиях:
   - Хотите ли вы обронить семя своё в недостойную для него почву?
  
   Алексей Васильевич замолчал на миг, вздохнул тяжело и... только хотел продолжить своё повествование, как скрипучий женский голос раздался из коридора:
   -Кушать, мальчики. Кушать. Кто ещё не обедал? Остынет всё и будет не вкусным.
   "Мальчики" палаты К-19 зашевелились на своих койках и, кряхтя и постанывая, всунув ноги в домашние тапочки, прихватив ложки, не спеша отправились в столовую уже с другой, насущной мыслью:
   -Чем-то порадует их сегодня кормилица?
  
   На балконе
  
   Николай Евгеньевич не любил кушать. Не любил потому, что не мог отказать себе в этом удовольствии. Именно из-за удовольствия - вкусно поесть - он, к своим неполным семидесяти годам, весил на добрых тридцать килограмм больше, чем рекомендовалось литературой с медицинским уклоном.
   Нет, даже с этим излишком веса, Николай Евгеньевич не чувствовал дискомфорта оставаясь достаточно подвижным для своего возраста. Но внешний вид с округлым животиком его не устраивал. И он всегда раздражался, когда его приглашали к приёму пищи. Хорошо, что в больничке кормили отвратно. Этот фактор позволял обоснованно отказаться от обеда и вернуться в палату раньше всех.
   Вот и теперь, пополоскав в пустых щах ложку, выковыряв из каши с мышиным помётом куриную шкурку, кушать не стал. А, плеснув в чашку компоту, отправился туда, где его ждали уют, покой и ноутбук.
  
   На месте, прикрыв за собой дверь, вышел на балкон, вдохнул пьянящий запах распустившейся черёмухи и, достав из пачки сигарету, закурил. Через мгновение со всей округи стали слетаться голуби. Пациенты, из сердобольных, прикормили эту тварь и от неё не было продыху. Мало того, что они мешали уединиться с думами, так ещё и балкон весь изгадили.
   Николай Евгеньевич объявив голубям "джихад". Он, набрав в полиэтиленовую бутылку воды, сделал в пробке дырочку и, как только голуби слетались, расстреливал их упругой струёй. Оружие действовало безотказно и эффективно.
  
   Докурив сигарету, Николай Евгеньевич бросил окурок в банку с водой, стоящей тут же на балконе, и задумался над очередной версией недавно начатого рассказа. Что-то его в нём не устраивало. Возможно, что излишняя откровенность в сюжете. Не поймёт его читатель, ой не поймёт.
   А как тогда писать? Если уйти от действительности событий, то это уже "фэнтезяка" получится, а не рассказ о жизни насущной. А писать фэнтези, это молодёжи пристало. Которая жизни не видала.
   От мыслей, бурлящих в голове, Николая Евгеньевича оторвал звонок мобильника.
   Достав телефон и глянув на дисплей, он увидел такое родное имя - Лиля.
   - "Что это жене взбрело позвонить?" - подумал Николай Евгеньевич выходя на связь.
   - Слушаю, роднулька. Соскучилась?
   - А вот ты скажи мне: - Не надоело тебе по больничкам шастать? Ты уже, скоро, два месяца как дома не был. А тебя дела ждут великие. Надо и окна помыть после зимы, и пыль во всей квартире убрать. Ты же знаешь, что у меня аллергия на неё.
   Давай-ка возвращайся. Хватит сачковать. А рассказы ты и дома писать можешь. Понял меня? А если понял, то пиши заявление и пулей домой.
  
   Захлопнув крышку телефона, Николай Евгеньевич оглянулся вокруг - до чего же здесь хорошо! Тихо, спокойно, и врач под боком, но...
   Жена права - надо возвращаться домой. Всю жизнь в больничке не проживёшь. Вот только с Анной Георгиевной жалко расставаться.
  
   В тот же день Николай Евгеньевич написал заявление об отказе дальнейшего лечения на стационаре и следующим утром был дома.
   Впереди у него было ещё масса дел.
  
  
  

ЗДРАВСТВУЙТЕ, ДОРОГАЯ АННА ГЕОРГИЕВНА

  
   Обманываться рад,
   Обманутым быть тошно.
  
   Николай Евгеньевич стоял на балконе, вдыхая в себя аромат черёмухи, наслаждаясь пением скворцов, что прятались в листве рядом стоящей липы, покоем и вовсю пригревающим весенним солнцем. Так хотелось, чтобы именно такие минуты в жизни никогда не кончались.
   Всё, что его окружало, говорило за то, что жить стоило.
  
   Резкий сквозняк хлопнул балконной дверью. Николай Евгеньевич оглянулся и увидел сквозь давно не мытое окно своих "однополчан" входящих в палату. Соблюдая очерёдность, они расходились по своим кроватям.
   - Здоровы были, - приветствовал их Николай Евгеньевич выходя с балкона. - Ну и как харчи?
   - Эти бы харчи, да главврачу в глотку запихать, - пробасил гвардии майор. - Кабы не моё временное здесь пребывание, я бы им устроил пляску с выкрутасами. Экономят они на нас, что ли?
   - Ладно ёрничать-то, - с ухмылкой на лице произнёс Алексей Васильевич, снимая с себя послеоперационный бандаж и укладываясь в койку. - Брюхо набили, и на том спасибо. Теперь и поспать можно.
   - Не хлебом единым... - промолвил Николай Кузьмич, скидывая тапки и, следом за соседом, заскрипел пружинным матрасом.
   Ответной реакцией на свой вопрос Николай Евгеньевич удивлён не был. Кормили в больнице отвратно, это он и сам знал. А вопрос задал, потехи ради, чтобы хоть чем-то заполнить вакуум палаты.
  
   Подойдя тумбочке, он сел на ужасно не удобную табуретку с пластмассовым верхом, щёлкнул шариковой ручкой и приготовился отдаться очередному рассказу.
   Не тут-то было.
   Ворчливые интонации лётчика вынудили его оторваться от намеченного занятия и прислушаться о чём тот говорил.
  
   -Вот ты, Алексей Васильевич, перед обедом, о чистоте отношений между нами и бабами говорил. Слушал я тебя внимательно. Но ты ответь - сам-то ты веришь в то, что гуторишь?
   Я, за свою жизнь, баб этих насмотрелся во всей красе и не один раз.
   Они как рассуждают: если ты майор, да ещё и лётчик, значит у тебя денег полнЫ карманЫ. А раз так, то только с аэродрома выйдешь, они, как пиявки, к тебе присосаться спешат. Выберешь среди них посимпатичней, заведомо зная, что отказа не будет, и тащишь её в ресторацию. А когда покормишь такую, да и винцом побалуешь, то делай с ней что хочешь - хочешь ты её в рот, хочешь ещё куда - любая дырка для тебя открытая.
   Я про Анну Георгиевну не говорю, не пристало шкодить там, где живёшь. Но веры и к ней у меня нет. Все они одним "миром мазаны". Потому как бабы. А хуже тварей, нежели они, нет на свете никого. Продадут, забудут, - что ты для них не делай. Собака дворовая и та добро помнит. А эти... - Эти до тех пор тебя в фаворе держат, пока ты можешь им завтрашний день обеспечить. А если ты этого не могЁшь, то и не нужен ни одной. Если только с голодухи, какая на тебя позарится. И то, чтобы на следующий день подружкам своим похвастаться: я, мол, с майором переспала.
   Что скажешь на это, Васильевич?
  
   -Что скажу? А скажу я тебе вот что: ты и про матерь свою так думаешь?
   -Про "матерь" я тебе ничего не скажу. У меня в метриках, против родителей одни прочерки стоят. Хоть и были, как я понимаю, времена уже послевоенные, не жуть как голодные, а только не захотела меня мать в люди выводить. Подкидыш я. Вся жизнь на государственном обеспечении прошла. Так, что не за ту ты "верёвочку дёрнул".
   - Ну, а дети есть у тебя? Ты и их в том же духе воспитывать намерен?
   - И детей у меня, слава Богу, нет, и уже не будет. А за тех, которых мне неведомы - я не ответчик. Там моего согласия на детей не спрашивали.
   - Хреновые твои дела тогда. Старость придёт, и воды стакан подать будет некому.
   - А что, те, у кого дети рядом живут, им легче? Вот Кузьмича возьми - легко ему с дочкой, что на него внучку сбросила? Может внучка и откликнется на добро Кузьмича, только и здесь у меня уверенности нет. Мы им, бабам, нужны пока с нас есть что взять. А опосля того, когда ресурс свой выработаем, мы уже никому не нужны.
   Или я не прав?
  
   - Может быть ты и прав, майор, только правда твоя уж очень горькая. Такую правду лучше не знать. От такой правды жить не хочется. Лучше уж сразу под собой гранату рвануть.
   Я сейчас про жену подумал, тебя слушая. Ведь у нас ней всё хорошо. И про жизнь нами прожитую ничего худого сказать не могу. Были у нас с ней и размолвки, и ругались порой, а хорошего, всё-таки, больше было. Может быть от того, что я дома мало времени проводил. Всё на службе и на службе.
   И хоть зарабатывал я не очень, но бОльших денег мне взять было не откуда. И супружница моя об этом знала. Потому и крутилась с деньгами как могла. Так и жили. Это сегодня молодым нужно "всё и сейчас". А мы так верой в завтрашний день жили. И вера нам эта "строить и жить помогала".
   А про тех женщин, которые тебя сопровождали, я и говорить не хочу. Могу только пособолезновать: - Не повезло тебе.
   И давай спать будем. Сон он всему голова. Во сне человек и растёт, и умнеет, и здоровье у него поправляется. Вон Кузьмич уже давно сопит в две дырочки.
  
   Алексей Васильевич, кряхтя и поминая Бога, накрылся одеялом, повернулся к стенке и затих. Замолчал и Ничипоренко, попискивая своим смартфоном в Google.
  
   Николай Евгеньевич, находясь ещё под впечатлением услышанного диалога, обратился к лётчику:
   - Юрий Алексеевич, а что, так и не встретил ты в жизни "женщину своей мечты".
   - А я думал, ты спать завалился...
   Нет, не встретил. Хотя, честно признаться и не искал. Мне достаточно было видеть, что эти бабы с моими товарищами творили. И ради дырки в мокрощёлке "под венец" идти не спешил. Я женился, когда моя очередь квартиру получать подошла.
   У нас при части Катерина уборщицей служила. Вольнонаёмной. Баба, каких тысячи по белому свету швендают. И не красивая, и старше меня на десять лет, и жила при казарме на лётном поле. Совсем одинокая, как и я в то время. Вот и предложил ей себя в мужья. "Пускай хоть на старости лет своим домом поживёт" - решил я. Она согласилась. Теперь и ей хорошо, и с меня она мороку сняла - все домашние дела на ней.
   Только знает Катерина, из чьих она рук кормится, от того и не возбухает, всё угодить норовит. А мне только это и нужно.
   - Ну, а что ты против Анны Георгиевны имеешь? Я же вижу, как у тебя щека дёргается всякий раз, когда она к тебе подходит.
   - Анна Георгиевна, слов нет, и красивая, и дело своё знает. Только, как баба и она говно. Это пока мы тут перед ней лежим, то интерес для неё представляем. Психотерапия, она тоже не на последнем месте в выздоровлении больных. Вот наша доктор и "мечет перед нами бисер". А ты к ней на улице подойди, узнать как пройти и где что находится, - она тебя "в упор" не увидит.
   Я с ней, в тот день, когда меня привезли, в коридоре познакомился. Спрашиваю:
   - Где палата К-19 находится? Так она на меня и не взглянула. Попёрла по коридору по своим делам.
   А когда узнал, что она лечить меня будет, тут я, конечно же, "хвост колечком". Не в моих правилах с начальством ссориться. Пускай лечит. Я ей даже "подмахну" в её усердии. Только восхищаться ею...
   Вы меня извините - баба, она и есть баба.
   Юрий Алексеевич в последний раз пискнул смартфоном, засунул его под подушку и, прекратив разговор, повернулся к стенке.
  
   Николай Евгеньевич, продолжая смотреть в потолок, задумался:
   - Что ни говори, а жизнь, конечно же, штука интересная. Вот если взять и написать про всё то, что в палате узнал, увидел, услышал. Вроде бы и ерунда житейская, а свой интерес в ней имеется.
   Только ой как не хочется, чтобы слова этого лётчика-самолётчика правдой оказались. Душа просит доброго, чистого, а тут...
   Нет, не может быть такого, чтобы Анна Георгиевна со "вторым дном" была. Не могут её глаза врать всякий раз, когда она в палату заходит.
  
   Уже находясь дома, Николай Евгеньевич, не смея себя сдерживать, написал об Анне Георгиевне так, как он себе это представлял. Написал с некоторым писательским фантазёрством, но стараясь не удаляться от истины.
   Рассказ получился светлый, жизнеутверждающий, чуть ли не объяснение в любви дорогому доктору. Он так и назвал его - "Дорогая Анна Георгиевна".
   Две недели рассказ лежал на письменном столе. И всякий раз, когда Николай Евгеньевич брал его в руки, испытывал страстное желание подарить рассказ "герою своего романа". Но для этого надо собраться, поехать в Пушкин, найти Анну Георгиевну.
   Полдня уйдёт на всё про всё. Как бы жена не заругалась.
  
   И всё-таки он поехал.
   Ему так хотелось увидеть ещё раз эти удивительные синие глаза, чёрный бант в аккуратной причёске своего доктора, добрую, светлую улыбку.
  
   Взойдя на третий этаж, Николай Евгеньевич чуть ли не столкнулся с любимым доктором.
   Он улыбнулся смущённо и произнёс долгожданные слова:
   - Здравствуйте, дорогая Анна Георгиевна!
   Анна Георгиевна пробежала по его лицу отрешённым взглядом и, не проявив никаких эмоций, бросив на ходу:
   -Мне некогда, - застучала каблучками по кафельной плитке.
  
   Уже в электричке, под перестук колёс, Николай Евгеньевич вспомнил соседа по палате - Юрия Алексеевича:
   - Значит, прав оказался майор. Прав в том, что никогда не надо искать в женщинах одухотворения жизни.
  
  
  

ВЕСЕННИЕ РАДОСТИ

  
   "Весной и счастливого манит в даль"
  
   Весна - удивительное время года. У каждого из нас она вызывает свои ощущения. Но не встречал ещё такого человека, у которого эти ощущения негативными были. "Весной, - как говорил Ф.И. Тютчев, - и счастливого манит в даль!"
  Ко мне весна приходит с очередным сердечным приступом. Приходит ежегодно. Может потому, что устаёт сердечко от питерской зимы. От её слякоти, темноты беспросветной, промозглых ветров, ощущения заброшенности себя. Может это такая ритмика болезни.
  Но до глубины души радует меня именно весеннее обострение состояния. Значит, если сердце, в очередной кризис, не выдержит, то меня не станет именно весной. А весна - это здорово. Весна, она в сознание некоторую радость приносит.
  
   В этот раз, как и все прошлые года, начал себя чувствовать хреново уже в феврале. Но состояние здоровья ещё не позволяло предметно обратиться к врачу. Артериальное давление в норме, пульс... Тоже нормальный, но чуть повышенный против того, что было ещё около месяца назад. Доктора на такую ерунду внимания не обращают.
   Помнится, однажды, так же по весне, добился приёма у своего кардиолога. Мы его Вовочкой зовём. А вообще-то он врач-кардиолог поликлиники 53, Василеостровского района, Санкт-Петербурга. И величают его - Сенцов Владимир Николаевич. Так вот он, когда я пришёл к нему на приём, сказал:
   - А, что ты ко мне заявился. Вот когда помирать будешь, тогда и приходи.
   В общем забавный такой докторишка оказался. Но забавный не только он один.
   Я, только этой весной, таких весельчаков насмотрелся "до сыта".
  
   В марте позвонили мне из городского Собеса и предложили путёвочку в санаторий "Стрельна". Там, помимо всего прочего, и с ИБСом клиентов принимают. Вот я и поехал.
   Мне, при первом знакомстве, доктор сразу сказала, что сердечко у меня устало от житейских переживаний. Мол, и отдышка у тебя, и ритмика работы у него нарушена. А посему - покой, покой и только покой. Это для тебя лучшее лекарство. Но таблеточки продолжай глотать, как и раньше. Договорились?
   Ох, побездельничал я тогда! Просто на славу.
   И вы знаете - полегчало. Домой "на рысях" вернулся. Бодренький, весёленький такой. За компьютер уселся, с женой по магазинам шастать начал, по дому кучу дел переделал.
   А спустя некоторое время, мне всё хужее и хужее. Я к терапевту - может присоветует что? Она меня к Вовочке посылает. А с Вовочкой разговор короткий - придёшь, когда подыхать будешь.
   Я тогда домой вернулся. Таблеток наглотался и в постель рухнул.
  
   Ближе к вечеру жена вернулась. Где её черти носили - мне не интересно было. Её когда дома нет, то надомной как будто проясняется что. А тут пришла, увидела моё состояние и в крик. Не на меня, нет. Врачей поносить начала. Хотела скорую вызвать, да я отказался - не хочу в больницу. Дома лечиться буду.
   Но с утра она всё-таки побежала в поликлинику. До зав.отделением дошла. Ну, и забрали меня по не "отложной".
  
   Приехали мы в Покровскую больничку. Там наш кардиологический центр находится. В ней я с инфарктом лежал в 2001 году. Так что ничего нового на отделении для меня не было.
   Вонь, годами пропитавшая все помещения. Стены облезлые, линолеум весь в заплатах, полумрак от перегоревших лампочек. И, самое противное, это шмыгающие домашними тапочками старики, которым процедуры прописаны.
   Определили мне койку в коридоре. Местечко такое стрёмненькое - в самом закутке.
   Никто мимо не швендает, никто не докучает. Лежи себе и почитывай рассказики, что ребята прислали.
   Хорошо!
  
   Правда, на следующий день, после обеда, меня в палату завезли. Четырёхместную.
   Тоже не плохо. А то там есть и такие, в которых роту целую разместить можно. А в четырёхместной всё-таки поспокойней.
   Только я представился старожилам - докторша ко мне заявилась.
   И начались расспросы разные - возраст, на что жалуетесь... Да на "ни на что" не жалуюсь. Просто хреново и всё.
   Ну, послушала она меня, давление померила...
   А у меня все показатели как у бойца молодого. Она за ухом почесала и говорит:
   - Будем лечиться.
   - А я что - против? Давайте лечиться. Только мне Кукуй Лев Михайлович, это тот кто меня с инфарктом принял в стародавние времена, ещё тогда сказал, что если мне шунтирование сделать, то я и без лечения проживу. А так придётся на таблетках жизню доживать.
   Вздохнула она тяжело и говорит:
   -Дорогой Евгений Николаевич, шунтирование коронарных сосудов, это операция, которая относится к разряду дорогостоящих. И если я назначу её вам, то долго здесь не проработаю. Времена нынче хозрасчётные и нам дешевле вас таблетками кормить, нежели назначить операцию. Но это между нами.
  
   Ну, между нами - так между нами.
   Только и к временнОму окончанию лечения лучше мне не стало.
   Собрался консилиум. Решили-постановили коронарографию сделать. И вот на основании этой самой - как её? - коронарографии, большинством голосов постановили о необходимости провести это самое шунтирование.
   А поскольку срок моего лечения заканчивался, то выход был один - командировать меня на операцию в другую больничку, в алмазовский центр. Мне так пофигу где меня резать будут - в центре или ещё где. Состояние хреновое жуть как надоело. На всё был согласен.
   И уже день был назначен о моей передислокации. И уже квоту для меня открыли. А тут у соседа моего кризис предъинсультный начался. И у него срок лечения заканчивался. Вот его, вместо меня, и повезли в центр им. Алмазова. А меня в город Пушкин, что недалече от Питера находится.
  
   Привезли меня в Пушкин. В палатку чистенькую такую определили и сказали:
   -Ждите.
   Чего ждать не сказали, но потом выяснилось, что у больнички этой не осталось свободных квот на операцию. Однако решили меня не выгонять, а дальше лечить. Но уже по своей методе, по пушкинской, а не по покровской.
   Не понял чья метода хорошее. Но только приставили ко мне доктора одного - Анна Георгиевна зовётся. Так вот эта самая Анна Георгиевна со мной всякие-разные разговоры разговаривала.
   Ну и таблетками, конечно же, кормила. Только я вам так скажу:
   - После общения с этой самой Анной Георгиевной во мне радость жизни проснулась. Я весну на улице замечать стал. И, вообще, на поправку пошёл.
  
   Через положенные восемнадцать дней (и не днём больше), меня должны были выписать. Но я раньше отпросился. А что "бока пролёживать" если душа песни петь начала, и каждый день приятностями разными улыбался.
   Да и жена по мне соскучала. Вот я расписочку написал и домой отправился.
  
   А потом лето наступило. Весна позади, а значит и кризис мой позади. Теперь он, если только, через год возвернётся. И я молю Бога, чтобы не раньше и не позже. Ведь если кризис с летальным исходом будет, то весной как-то помирать веселее.
   Весной я согласный.
  
   Для разнообразия хочу добавить кое-что.
   Смотрел тут по телевизору трансляцию о чемпионате Европы по футболу. И вот комментатор говорит, что в германской сборной, по весне, одному из игроков коронарное шунтирование сделали. И вот теперь все мы можем наблюдать его в качестве нападающего, что ли.
  
   А потом португальцы играли. Там защитник один, месяц назад инсульт перенёс. И тоже ничего - играет.
  
   Вот кто мне скажет - почему так?
   Наверное, потому, что у них квот на всякого рода операции не существует? Или может ещё почему?
  
  
  
  

Записки из Санкт-Петербургского
  Государственного медицинского университета
  имени акдемика И.П. ПАВЛОВА

  
   Некоторые рассуждения о том,
   что мы есть на самом деле
  
   Человек существо загадочное. Сколько людей мы встречаем на своём веку и никогда не встретчали одинаковых. Похожие - да, встречаются. Но одинаковые нет.
   И всё-таки позволю утверждать, что все мы одинаковые. Как перед Богом, так и в природе произведшей нас на свет.
  
   Часть 1

ВЛЕЧЕНИЕ

  
   Клиника сосудистой хирургии
   имени академика ...
  
   "И внезапно искра пробежала
   В пальцах наших встретившихся вдруг"
  
   Всякий раз, когда встречаем незнакомца на жизненном пути, то относимся к нему оценивающе. Порой бывает хватает мига для того, чтобы раз и навсегда "поставить крест" на этой встрече и никогда к ней не возвращаться. О таких встречах не говорю. Они мимолётны и не задерживаются в памяти. Я о тех, которые представляются интересными. Которые понуждают к продолжению знакомства без насилия с чьей-либо стороны.
   Интерес этот может быть различным: неприязненным, симпатичным, познавательным, ни к чему не обязывающим, меркантильным, платоническим. И всё, чтобы не влекло нас к человеку, это, в первую очередь, реакция на восприятие внешности встреченной в жизни.
   Для завязки некоего интереса между двумя людьми обязательно должно произойти что-то, что послужит запалом к возгоранию отношений: взгляд, оброненная фраза, жест руки, запах тела, аура. Редко завязываются отношения между людьми, если двое проходят в непосредственной близости и взгляды их не встречаются.
  
   Ну, а теперь давайте ответим себе на вопрос:
   - Что именно привлекло наше внимание во встреченном, первый раз в жизни, человеке?
   Вы можете перечислять до бесконечности детали и их совокупности, но я охлажу ваш порыв:
   - Вас привлекла внешность человека. То, что позволяет новому знакомому быть отличным от окружающих вас знакомых ранее. Но мы-то с вами знаем, что привлёкшая внимание субстанция является оболочкой. Оболочка индивидуальная для данного человека, которая никогда ранее вами не встречалась. ГенОм так сложился, что человек является обладателем греческого профиля, или прищуром глаз доброго деда Мороза, или пронизывающим взглядом вампира, или...
   Да, чёрт те что можно отнести к индивидуальности человека.
  
   Но как бы и что бы вас ни влекло продолжить встречу, нужно помнить о том, что человек стандартен по отношению и к вам, и ко всем, и самому себе. Он стандартизирован во внутренней конструкции своей. Именно на базе существующего стандарта во всём человечестве, медики уничтожают недуги, которым мы позволили в себя проникнуть.
  
   А вот для чего, почему мы дали им возможность это сделать?
   Не думаю, что имеются такие, которые испытывают удовлетворение от того, что проходят курс к.л. лечения. Лечение происходит как следствие возникновения недуга. Человек невольно, по недомыслию стал жертвой бацилл, микробов, атомов или молекул наводнивших всё окружающее вокруг. И если бы не привлекающая сущность оболочек окружающих его, то, уверяю вас, человечество жило более долгой жизнью.
  
   Знавал я молодого человека, который настолько был очарован оболочкой своей возлюбленной, что признался:
   - Не могу без неё. Хочу жить её жизнью, хочу чувствовать её чувствами, хочу ощущать окружающий мир её ощущениями... Хочу болеть её болезнями.
   - А это зачем?
   - Ты заешь, у неё конъюнктивит. Она страдает от постоянного жжения глаз. А я думаю, что если бы я тоже заболел конъюнктивитом, то ей было бы намного легче. Уверен в этом.
   - Ты, что - "с печки упал"? Сходи в аптеку, купи альбуцидовых капель, закапывай ей каждый час, а на ночь сделай марлевые тампоны. Смочи, приложи к глазам и утром, гарантирую, она почувствует себя лучше.
  
   Воистину - влечение делает нас сумасшедшими! Но оно не является оправданием для необдуманных поступков.
   А как отнестись к ветреному увлечению приятной на вид оболочкой человека?
  
   Заболел сотрудник отдела. Пломбиром увлёкся в погожий выходной день. В результате ангина и отсутствие на службе в понедельник.
   - Екатерина Петровна, - обращаюсь к молоденькой, смазливой инженерше, - после работы нужно съездить к сослуживцу и отвезти ему гостинцы от нас. Вас не затруднит?
   - Пожалуйста.
   На следующий день Екатерина Петровна звонит на работу и сообщает, что заболела.
   Поехал к ней с гостинцами. Моя сотрудница на диване с обмотанным горлом и слезящимися глазами. Диагноз тот же, что и у товарища по службе - фуникулёрная ангина. И это при том, что её предупредили: - Пришла, передала и ушла.
  
   Ну и как это понимать?
   Я согласен - дело молодое - увлечённость преобладает над разумом. Но, позвольте, нельзя предаваться чувствам безрассудно. Известно, что каждый из нас обманываться рад, но не до такой степени, что сегодня всё, а завтра хоть на эшафот.
   Именно этой безрассудностью и объясняется наличие в больницах зрелых, а ещё больше пожилых людей, которые предавались обманам, не думая о последствиях.
  
   С чего начинаются знакомства - очарованием внешностью. Желанием скрасить свою жизнь тем, что повстречалось на жизненном пути и взбудоражило внутреннюю сущность. Человек готов отдаться полностью этим ощущениям. Отдать ради них всё, что, в конечном счёте, отразится на его здоровье и, как итог, жизни.
   Не склонен пугать никого. Сейчас мы с вами возьмём несколько примеров из жизни и проанализируем их, чтобы задуматься над тем - стоит ли делать свою жизнь, "и без того задрипанную", ещё более не комфортной.
  
   Тихое, уютное кофе. За столиком сидят двое - он и она.
   Аромат кофе дурманит и вместе с тонкой поволокой пара из чашки, зовёт воспарить над окружающим. Чтобы соединится вместе с такой же поволокой пара из соседней чашки. И витать вместе в непосредственной близости рук, лиц, глаз, губ.
   Ещё миг и руки очарованных нежно соприкасаются. Взгляды, потупленные и томные, устремляются друг к другу и видят то, что неподвластно никаким предостережениям:
   - "Опомнитесь, не делайте так, не вставайте на путь приведших многих и многих к страданиям и смерти".
  
   Тщетно! Всё тщетно.
   "Уж сколько раз твердили миру...", а влечение, зародившись в уютном зале кофе, воспарит вместе с ароматом кофе, сдобным запахом булочек. Воссоединиться в одно целое и войдёт в тела и души тех, кто готов отдать себя без остатка тому, кто напротив.
   Ещё есть возможность не делать шага, за которым последует необратимый процесс. Но не Ангелы слетелись над влюблёнными, а Люцеферы, облачённые в чёрное, начали распоряжаться будущностью двух очарованных друг другом людей.
  
   Сперва робкий поцелуй полный нежности и целомудрия. Прикосновение губ, как прикосновение крыла бабочки. Робкое, прерывистое дыхание перемешивается.
   Наступает фаза уничтожения любящих людей друг другом. Микробы, адаптированы во внутренней среде организма одного человека, перемешиваются с микробами находящимися во внутренней среде человека, к которому испытывается влечение. И хорошо, если адаптация происходит не болезненно. Хорошо, если ни у кого из влюблённых нет признаков инфекции.
  
   Спора нет, всё это не так уж и страшно. И может не являться причиной отказаться от влечения к полюбившемуся человеку. Но, друзья, ведь можно было и обойтись без риска, если бы...
   Если бы не увлечённость друг другом.
  
   - От стоматита, как и от кариеса, еще никто не умирал! - скажет мне недоверчивый читатель с иронической улыбкой на лице.
   - Согласен, но это сегодня? А вчера, сто, двести лет назад?
   Наступит время и человечество научится управляться в самом зачатке и с другими внутренними недугами. Такими как туберкулёз, например, или язвенная болезнь желудка. Но пока-то они существуют и заявляют о себе на стадии обострения. А до этого они, как бы, дремлют внутри очаровательного существа, в котором мы души не чаем.
  
   И вот представьте себе, жаркий поцелуй возлюбленной достался вам и только вам.
   Туберкулёз и язва луковицы двенадцатиперстной кишки вам обеспечены.
   А вам это надо?
   И разве только упомянутые мной болезни присутствуют в нас и ждут своего часа переселиться в "очей очарования". Чтобы продолжить свой путь от нас к детям, внукам, правнукам.
   И так до тех пор, пока медицина не научится пресекать все недуги человечества на корню.
   Ну, а до этого времени выбор остаётся за вами:
   - "Быть или не быть - вот в чём вопрос".
  
   Все мы являемся источниками той или оной заразы.
   Надо помнить об этом ежечасно.
   И прежде, чем принять в свои объятия очаровательное существо ответить себе на вопрос:
   - Что важнее - чувства, которые приходят и уходят, или здоровье, которое даётся человеку один раз, на всю оставшуюся жизнь. И пользоваться им надо так, "чтобы не было мучительно больно за..." неправедные поступки?
  
   Часть 2

ЛЮБОВЬ

  
   Клиника кардиологии
   имени академика В.А. АЛМАЗОВА
  
   Люблю! - не я придумал слово то.
   Люблю! - поверь и улыбнись хотя бы.
   Люблю! - хочу сказать тебе одно.
   Люблю! - и не прошу я у тебя награды.
  
   Любовь - это следующая стадия отношений, которая приходит на смену очарованности двух, случайно встретившихся, людей. Это именно та стадия отношений, когда выясняется - кто их двух любящих "кто".
  
   Любовь не терпит равноправия. В жизни можно встретить не мало формулировок этому чувству, но все они сводятся к одной, объемлющей:
  
   - "Любовь всегда сопровождается самопожертвованием. Это такое чувство, когда все мысли, деяния, сущность свою отдаёшь единственному человеку. Отдаёшь ежечасно, до конца отпущенной тебе жизни".
  
   Нравится ли данное определение кому либо, или нет, но давайте остановимся именно на нём. В противном случае мы рискуем заблудиться в многообразии определений, отыскивая единственно, которые человечество ищет до сего времени.
  
   Каждый находит себе объяснение в сделанном раз и навсегда выборе человека, с которым он готов пройти до конца дней своих. И чем немногословней это объяснение, те оно весомей:
  
   "Люблю, потому, что люблю!"
  
   Но какие бы слова не входили в объяснение, но ответственность, вперемешку с обязанностью, будет лежать на каждом из любящих. И круг обязанности этой неимоверно велик. Велик так же, как велики желания людей быть вместе и принадлежать друг другу.
   Распределение обязанностей поровну, или пропорционально чьим-либо способностям, заслугам недопустимо.
   Мужчина - если он мужчина - должен всегда и во всём быть лидером, если он хочет, чтобы его женщина выглядела всегда не так как все, а лучше всех.
   И вот тут-то открывается дверка для того, чтобы приблизить конец жизненного пути тому, кто взял на себя лидирующие функции. Выбирать тут не из кого - либо ОН, либо ОНА.
  
   Вспомните как, широко расставив руки, распевает Ободзинский и с какой горячностью подхватывают эту песню мужчины:
  
   "Я тебе весь мир подарю
   И весну и зиму и зарю..."
  
   Но мы-то знаем, что это слова, которые с жизнью переплетаются только в поэзии. А в жизни подарить любимой женщине можно только то, что имеешь.
   И вот мужчина идёт наперекор всем препятствиям в жизненном пути в достижении одной только цели - сделать свою женщину счастливой. Сам же становится счастливым от того, что выбранный им путь приводит его к желаемому результату:
  
   Да! Он любил.
   Любил самозабвенно.
   Любил всей душой, всем сердцем.
   Любил, несмотря на лишения в жизни,
   которые пришлось претерпеть во имя любви.
  
   Любил, увидав её впервые в школе, когда она разрешила сесть с ней за одну парту.
   Любил в Сибири, куда уехал, чтобы проверить свои чувства.
   Любил на корабле, куда его, одев во флотскую робу, определили
   на три долгих года разлуки.
   Любил в голодные студенческие годы, когда решил сравняться с ней в образовании.
   Любил морозными ночами на разгрузке железнодорожных вагонов, где платили
   наличными за каждую отработанную ночь.
   Любил на службе, когда не получался изобретённый им же механизм.
   Любил в командировках, куда ездил налаживать разработанное им же оборудование.
   Любил в жестокие времена "рыночных отношений" грянувших на Россию.
   Любил за баранкой "Жигулёнка", когда "бомбил" город, чтобы ей не было голодно.
   Любил в больнице, где оказался с инфарктом, загнав себя, как загоняют лошадь.
   Любил, уйдя на пенсию, но продолжая работать.
   Любил обездвиженный вторым инфарктом, сидя в кресле, посередине комнаты,
   откуда было видно, как она входит в квартиру...
  
   Любила ли она его? Он об этом не думал.
   Ему было достаточно того, что когда-то она разрешила себя полюбить.
  
   Но кто знает, как ему это удалось?
   Физические перенапряжения, психологические стрессы, поступление собственным "Я" и...
   * * *
  
   - Я должен это сделать! Она не должна испытывать неудобства от моей
   немощности. Через силу, через напряжение всего, что вложила в меня природа, я
   должен исполнить её желание...
  
   "Самолёт поднимается выше и выше,
   И моторы на взлёте протяжно гудят..."
  
   Всё! Я сделал это! Скоро её мечта исполнится. Теперь пару суток на отдых и вновь
   за работу. Надо отрабатывать долги.
  
   Дом встретил его тревожной тишиной. Еще никогда в стенах этой квартиры не было так
   тревожно. Ощущение такое, что должно что-то произойти нежданное, необычное,
   непоправимое.
  
   К чертям тревоги!
   Я сделал всё что мог!
   Вот уже два часа, как она в полёте.
   Она так мечтала увидеть океан, и я сделал это.
  
   А теперь спать. Накрыться одеялом и провалиться в небытие.
   Только надо помыться. Залезть в горячую ванну и лежать до тех пор,
   пока пот не зальёт глаза едкой влагой.
   Теперь душ, мыло, мочалка, холодный душ. Чистое бельё. Одеколон.
  
   Полная сковорода горячих котлет с кетчупом, полстакана водки, сигарета.
   Eщё полстакана, ещё котлета... и кофе.
   Как говорит сын:
   - Кофе тогда только можно считать правильно заваренным,
   когда в нём не тонет подкова взнузданного мустанга.
   И снова сигарета:
  
   "Сигарета, сигарета, ты одна про жизнь всё знаешь,
   Сигарета, сигарета знаю я, что не обманешь."
  
   Приходя в сознание, первое, что он услышал - длинные, пронзающие мозг,
   гудки электроники . Быстрые шаги и мужской голос:
  
   - Как вы себя чувствуете.
   - Курить хочу.
  
   В курительной комнате, в присутствии врача-реаниматолога, вдыхая сладостный дым
   непривычно дорогой сигареты, он узнал, что всё страшное позади и теперь его ждёт
   курс кардилогического лечения. Маленький, обширный инфаркт украшает мужчину и
   повода для волнения не должно быть.
  
   - Вы просто загнали себя, как возница, по недоразумению, загоняет лошадь.
   Теперь нужно набраться терпения и всё "вернётся на круги своя".
  
   А в это время:
  
   - "...в отеле Санкт-Франциско, лиловый негр ей подавал манто."
  
   Как правило, процессы, пошатнувшие здоровье, необратимы. В каждом из нас заложен некий потенциал возможностей. Превышение этого потенциала чревато потерей трудоспособности. А с потерей трудоспособности мужчина становится невостребованным.
   Это всё равно как снять нагрузку с раскрученного до полной мощности двигателя.
   Он идёт в разнос и приводит к душевному упадку осознанной необходимости своего
   пребывания в этом мире.
   После чего приходит летальный исход.
  
   Спасение здесь в одном - найти отдушину и посвятить ей остатки от себя. Но это будет уже не тот мужчина. Это будет "тень отца Гамлета". И хорошо если найдётся тот, кто обратит к нему свой взор.
  
   Однако дети наши, не обременены заботой о тех, кто дал им жизнь. И это правильно.
   Ибо у них своя жизнь, свои цели в ней, свои задачи, исполнение которых требуют решения. Как правило, при решении этих задач совершаются те же ошибки. И не потому, что наши дети глупы. А потому, что по жизни их ведёт любовь, которая без самопожертвования не бывает.
  
   Однако можно встретить и среди мужчин, и среди женщин тех, кто не склонны этому чувству. Как отнестись к таким людям? Тут каждый имеет возможность проявить своё мировоззрение. Но знайте, что пустоцвет покидает древо жизни раньше плодоносящего цветка. И теперь, когда вы обогащены знанием того, что движет жизнь на земле, вам решать по какой из дорог следует идти, чтобы плоды вашей жизни принесли радость и вам, и людям, и окружающему миру.
  
   Часть 3

НЕЖНОСТЬ

  
   Клиника госпитальной терапии
   им. академика М.В. ЧЕРНОРУЦКОГО
  
   "Опустела без тебя земля.
   Как мне несколько часов прожить?"
  
   Хотим мы того, или нет, но жизнь изначально поделена на этапы - детство, отрочество, юность, молодость, зрелый возраст. Потом наступает то, о чём стараются не говорить вслух - преклонный возраст и... далее то, о чём не хочется даже писать.
   Трудно, почти невозможно признаться себе, а тем более любимым, в старости, от которой никуда не денешься. И этот этап в нашей жизни гнетёт не возрастом, а тем, что мы уже ничего не можем сделать для них. Прошли влечения, которые побуждали делать опрометчивые поступки в недавнем прошлом. Ушла в небытие страсть желаний. Осталась только память о прожитОм, которая превозносит нас над действительностью. Эта память вселяет в наши души новое чувство, с которым мы продолжаем жить - нежность.
  
   Нежность объёмней, нежели влечение или любовная страсть и не требует жертвоприношения. Ей достаточно того, что она есть и наполняет наши души. И чем больше наши души наполнены нежностью, тем быстрее перегорает физическая потребнось человека жить. Так уж устроен человек, если он до конца дней своих верен клятве жить во имя любимого человека.
  
   По улице, не спеша, идут двое. Весеннее солнце освещает их лица, согревая теплом лучей. Они идут, зная заведомо, что кончилось время торопливости. Они не обременены необходимостью заходить в магазины за продуктами. Отпали сами собой желания приобрести что-то вкусненькое, принести домой и порадовать себя ароматом сготовленной еды. Всё это было, было, было и не вызывает страстных желаний.
  
   Наутро у них было какао с молоком и бутерброд с сыром. Вкус какао напомнил детсадовский возраст, когда родители, перед работой, провожали их в дружную семью таких же дошколят, как и они сами.
  
   Потом они сами стали родителями. Сами водили детей в садик, и запах какао снова напоминал им о прошедшем детстве. А сейчас, взявшись под руки, они идут по аллее и вдыхают аромат цветущих лип, которые растут вечно.
  
   Этот запах, очаровавший их в молодости, однажды сблизил их тела. Этим запахом было наполнено их дыхание, соединившееся в первом поцелуе. Аромат цветов постоянно присутствовал в их сознании, и вся жизнь прошла в его ощущении.
  
   Но были еще запахи из далёкой молодости.
   Это пряный запах распустившихся одуванчиков.
   Первых солнечных зайчиков на нежной, только что зазеленевшей траве лугов и полей.
   Где в зарослях кустарника пели птицы.
   Высоко в небе переливались трелями жаворонки и с игривым писком проносились ласточки.
   Из распустившихся одуванчиков они плели венки и украшали себя нимбами любви и верности на долгие годы.
   И сегодня, когда они брели упоённые запахом липового цвета, среди деревьев, то тут, то там появлялись жёлтенькие зайчики того далёкого времени, когда казалось, что вся жизнь, наполненная радостью и счастьем, будет длиться вечно.
  
   А в один из жарких летних дней в их жизни появились розы. Огромный букет пурпурных бутонов украсил начало их совместной жизни. Тот день они запомнили навсегда. Марш Мендельсона, мягкий ворс красной дорожки, пронзивший белизну мраморного зала, тихий шёпот друзей за спиной и величавый голос нисходящий сверху:
   - Объявляю вас мужем и женой...
  
   Ах, эти розы! Разве возможно забыть цветы, делавшие судьбы счастливыми. На протяжении всей жизни они, как свет Всевышнего, озаряют путь многих и многих.
   Кто раз и навсегда решил посвятить свою жизнь во имя любимого человека. Отдать её всю, полностью, без остатка. Раствориться в желаниях любимой и тем быть счастливым.
  
   Приходит время, и пурпурные бутоны роз дополняются нежными переливами лепестков тюльпанов. Их много, очень много. Кажется, что они всюду. Что весь мир наполнен тихими, плавными покачиваниями, переливающихся всеми цветами радуги, бутонами - красные, синие, розовые, жёлтые, с всевозможными обрамлениями, предающими лепесткам особую значимость.
   Лепестки устилают дорожку, по которой идёт женщина, прекрасней которой нет на свете.
   Лицо её озарено счастьем.
   Глаза наполнены лучистым светом.
   В руках у неё новая жизнь, которая появилась только что.
   Это продолжение рода человеческого.
   Это плод любви и всех тех жертв, которые перенесли двое, чтобы эта жизнь появилась.
   - Мир входящему! - звучит с небес.
  
   Навстречу женщине, не веря своему счастью, идёт мужчина.
   Он протягивает руки к сказочному подарку.
   Он нежно целует мать своего дитя, одаривая её букетами тюльпанов.
  
   И вот по дороге жизни идут трое.
   Они составляют основу основ жизни на земле.
   Они наполнены нежностью друг к другу.
   И эта нежность будет с ними всегда.
   И всегда она будет сопровождаться цветами.
   Потому, что цветы это украшение жизни.
   Они в ощущениях прожитого дня, даже тогда, когда день проходит как миг. Стоит только замереть, ощутить этот миг и множество красок промелькнёт перед нами в калейдоскопе прошедших событий.
  
   А жизнь идёт и идёт своим чередом. Взрослеют дети. И каждый прожитый родителями год сопровождается нежностью вперемежку с грустью.
   Дети рождены, чтобы быть свободными. Наступает день, когда никакими чувствами не удержишь их рядом .
   Вместо них остаются воспоминания нежности, которую мы вынашивали к своим чадам.
   И никогда, заметьте - никогда! - мы не вправе требовать от них взаимной любви.
   Потому, что любовь это самопожертвование.
   А разве можно этого требовать от ребёнка?
   Точно так же, как и мы не вправе говорить о любви детям.
   Они не обязаны знать об этом, дабы не нести груз ответственности за нас.
  
   По улице, не спеша, идут двое. Весеннее солнце освещает их в лица, согревая теплом лучей. Они идут, зная заведомо, что им некуда спешить. Но как бы они не замедляли свой шаг, время не остановишь. Липовая аллея приводит их к чугунной оградке, за которой их ждут бумажные цветы. Лепестки этих цветов покрыты тонким слоем воска.
   Цветы украшают всё - даже могилы.
  
   С.Пб.октябрь.2014.
  
  
  

МАКА ЛИСТЕРОВНА

  
   Предисловие
  
   Мака Листеровна, очень симпатичная женщина. Не только лицом и телом. В ней всё очаровывает: и голос, и интонации, которым она произносит слова, и, даже, молчаливость, когда она задумается над врачебной проблемой.
  Да, она врач. Врач кардиолог высшей категории. Работает на Втором отделении Покровской больницы Санкт Петербурга.
   Многих ли она очаровала? - Не знаю. Но для меня она лучшая из врачей отделения. Длительность времени нашего знакомства позволяет относиться к ней с доверием на грани дружбы. Но друзьями мы так и не стали. Почему? - Скорее всего, это объясняется её чрезвычайной занятостью.
  
  
  

ВЕТЕР ПЕРЕМЕН

  
   Кружит Земля, как в детстве карусель,
   А над Землей кружат Ветра Потерь,
   Ветра потерь, разлук, обид и зла,
   Им нет числа, им нет числа.
  
   Вокруг инфаркта-миокарда много всяких слухов ходит. Но смею вас заверить, что это не приговор. Человек, с которым произошло непоправимое, переходит в другую жизнь. Жизнь ещё более радостную, нежели та, которой он жил до этого. Он трепетней воспринимает каждое событие происходящее в ней. Бережней относится к себе в сумасшедшем времени сегодняшнего бытия. И, я бы сказал, что бережливость к себе, к своему здоровью, может позволить человеку прожить ещё много времени после случившегося. Здесь главное не падать духом и ни в коем случае не ставить недомогание на первое место в каждом из прожитых дней.
  
   Во втором кардиологическом отделении лечащие врачи, преимущественно, из грузин. Это миловидные женщины с ярко выраженной внешностью, чуть низким, несвойственным для русских женщин, голосом, степенной походкой и всегда доброжелательным взглядом. С ними хочется общаться. Им доверяешь с первого посещения, которое начинается со знакомства: фамилия, имя, отчество, сколько полных лет, рост, вес, на что жалуетесь...
   Смотришь на такую, и становится неловко за недомогание, привлёкшее тебя за помощью к женщине, которую хочется взять на руки и нести по жизни.
   Эх, молодость, куда же ты сгинула безвозвратно?!
  
   Больница не только место для поправки здоровья. Это ещё и место встреч, которые всегда нечаянны и краткотечны. Отлежал своё и закончилась встреча. И до следующего посещения кардиологического отделения, которое, хочется думать, будет так же профилактическим.
  
   С Макой Листеровной Джгереной мы знакомы не первый год. Всякий раз, когда сердечку становится тесно в груди и дыхания не хватает чтобы подняться в квартиру, прихожу под своды спасительного учреждения на консультацию, встречаюсь с карими глазами, излучающими доброту и некоторую тревогу: - Что случилось?
   Потупив взор, повествую о состоянии самочувствия и с удовлетворением слышу:
   - Ничего страшного. Жду вас. Понаблюдаем, разберёмся, подберём лекарства, и всё придёт в норму.
  
   В палате тебя ждут встречи с пациентами, которые, так же как и не ты, пришли искать помощи у прекрасных фей: у кого давление не поддаётся регулировке, у кого аритмия, а то и просто жжение за грудиной.
   Разные причины приводят мужиков на больничную койку, но это мужчины настоящие. Это те, кто не страшась усталости, карабкались по каменистым тропам жизни к совершенству бытия. Карабкались, совершенно позабыв о том, что здоровье человеческое хрупко. Оно многое может перетерпеть, но наступает предел прочности, здоровье хрумкает как песочное печенье и...
   Если удалось выкарабкаться, то остаётся только поддерживать его на уровне выживаемости. Возобновиться оно не сможет и осознаём мы это только тогда, когда попадаем в кардиологическое отделение.
   * * *
  
   - Здравствуйте, господа! Примите постояльца в свой коллектив.
   Так начинаются встречи с людьми, с которыми будешь делить и больничную похлёбку, и лекарства, приносимые молоденькими сестричками, и внимание Маки Листеровны.
  
   - Гамарджоба, генацвале - слышу при входе в палату от человека с кажущейся небритостью. - С чэм пожаловал в наши пэнаты?
   - По доктору соскучился. Мы с ней встречаемся, когда невмоготу становится.
   - Харошая доктор. Человек хароший - внимательный, добрый. У меня дочка как она...
   Меня Гурам звать. А тот, что напротив тебя лежит - Андрей. А тебя как?
   - Евгений. Я здесь профилактики ради. Отдышка начала донимать. Вот поправлю здоровьишко и "в путь-дорогу". Весна за окошком силу набирает. Жалко такое время в больнице проводить.
   - Работаешь?
   - В школе художественной. Истопником. Там своя газовая котельная, вот при ней оператором.
   - Это хорошо, что работаешь. В наше время, когда все деньги на войну с Украиной уходят, на пенсию не проживёшь.
   Ну, ты располагайся. Будь как дома. Скоро моя землячка придёт, она кого угодно на ноги поставит.
  
   Так уж получилось, что мы, все трое, попали в палату в один день. Отсчёт нашего выздоровления начался одновременно. Оставалось узнать, кто раньше покинет стены кардиологического отделения, расстанется с лечащим доктором, которая, по определению Гурама, - "харошая доктор".
  
   Бытует мнение, что женщины болтливы. Если встретятся две или несколько, то разговорам конца не будет. Возможно это так, но и мужчины не прочь между собой полялякать. Каждому есть, что рассказать из прожитого, если мужчина жизнь прожил "не по учебникам".
   Так и у нас получилось.
  
   После капельницы, от которой не откажешься, как бы ни неприятна была эта процедура, начали знакомиться. Судьбы наши, если подвести их под общий знаменатель, оказались схожи. Причиной того, что ИБС оказалась у нас одна на всех, послужил "ветер перемен" начала девяностых. Ветер, вызванный тем, что стало "не в жилу" терпеть враньё от власть имущих. Тех, которые распоряжались нашими судьбами.
   То, что не на что стало жить. Денег ни на что не хватало.
   Потом и деньги пропали.
   А у каждого семьи, дети и обязательства перед ними.
  
   О родине не думали. Родина, для каждого, была как блудливая мамка - нарожала детишек вокруг себя, а озаботиться ни о ком не желала. Всё уходило в страны содружества на помощь коммунистическим партиям, на войны в сопредельных государствах, на самоутверждение Страны Советов через военную мощь.
   Долго так продолжаться не могло и, спасибо "царю Борису" провозгласившему:
   - Берите суверенитета сколько хотите.
   Это был последний лозунг СССР.
   Потом и Союза не стало.
  
   Изменилась действительность, но не изменилось мышление мужиков. Они всю сознательную жизнь привыкли ходить на работу, службы и продавать свой труд за зарплату назначенную Государством. Но, в одночасье, остановились заводы, фабрики, стройки.
   Как жить? Как семьи кормить? - стал вопрос перед каждым. Ответа ждали от тех, кого выбирали "большинством голосов" - членов ЦК, Правительства, Верховного Совета. А те, словно крысы с корабля, разбежались кто куда, прихватив казну народную.
   Вот тут-то и началось.
   * * *
  
   - В Грузии народ колоннами повалил на Площадь Правительства, требуя принять меры по обеспечению каждого нормальной жизнью Работой то есть..
   Это нехорошие люди считают, что раз грузин, то торгаш, спекулянт, обманщик.
   Народ грузинский, в большинстве своём, люди добросовестные, честные. И не терпят, когда их обманывают. Те, кто на рынках за прилавками стояли, тоже хорошие ребята. Не всем же у станков стоять - надо кому-то и фрукты-овощи продавать. Грузия страна богатая до разных продуктов. Недаром товарищ Саахов говорил, что Грузия и здравница, и житница. В Грузии, если правильно ею распорядиться, только хорошее можно почерпнуть.
   - Ну, так вот, - продолжал Гурам воспоминания о временах не столь далёких.
   Мы на площадь с требованиями о лучшей доле, а нас ружьями встретили. Залпами по мирному населению. Резиновыми пулями стреляли. Но многим и этого хватило. Кому глаза повыбивало, кому зубы... Мне так пуля в грудину попала.
   Помню боль неимоверная... А дальше ничего не помню - сознание потерял. Контузия сердца. Вот с тех пор стреноженным живу. И хотелось бы полной жизни вдохнуть, а сердце не дозволяет.
   - А что же в Грузии не остался, когда на поправку вышел? - спросил я.
   - Я водитель первоклассный, а не убийца. Война гражданская началась в моей Грузии. Только не угнетённые в той войне восстали, а богачи и мироеды вздумали поработить народ свой, за счёт которого богатство нажили. Многие тогда в милицию подались. Не знали, что не народ охранять будут от сволочей разных, а захватывать земли для богачей.
   В те времена, как нынче в России, Грузия себя главнее всех ставила. Вот и решила федерацию создать под одним знаменем - Грузинским. Только народы горские все как есть гордостью обуяты. Каждый сам по себе жить хочет, самостоятельно. Хранить свою веру и традиции предков, которые им Богом ниспосланы. А традиции горские ни под какой устав не подведёшь. Это я вам точно говорю. Жаль, что Россия этого не понимает, позарившись на земли крымские. То, что в Крыму русские проживают, это ещё не повод землю захватывать. Там помимо русских, сколько народностей проживает. У них спросили про волеизъявление? Нет! Значит, опять имперские замашки на Руси возбухнули. Аукнется ей это единение. Ох, аукнется!
  
   Дверь дружески скрипнула и в палату вошла та, которую ждали и с радостью, и волнением. С радостью потому, что приятно было общаться с женщиной, которую каждый из нас боготворил. А с волнением потому, что только она может сказать, что и сколько отпущено нам на этом свете.
   - Добрый день, мужчины. Поднимаемся, заголяемся, снимаем с себя рубашки, майки - слушать вас буду.
  
   Как дела Гурам Давидович? Какие жалобы по моей части?
   - Давление скачет. И голова кружится. Ты уж, дочка, постарайся, чтобы не было этого. Мужчина я всё-таки. Мне ещё и шестидесяти нет.
   Мака Листеровна настроила фонендоскоп, приложила его к волосатой груди пациента и:
   - Помолчим. Дышите. Глубоко дышим... Ритм сердца слабенький у вас, Гурам Давидович. Какие лекарства принимали перед больницей?
   - Да разве я помню? Мне жена даёт.
   - А как с дыханием - нет нарушений?
  
   Продолжая разговаривать, Мака Листеровна приступила к измерению артериального давления:
  
   - Помолчим. Ровно дышите... А давление у вас весьма пониженное - 80 на 50. Коньяком не злоупотребляете?
   - Как можно.
   - Хорошо. Будем вас лечить. И никаких мамалыг, бастурмы, долмы. Только то, что в больнице готовят. Договорились?
   Вот и славно.
  
   Гурам Давидович, не отрывая взгляда от стройной фигурки доктора, стал одеваться, пряча под майкой завИдную грудь. И столько в его взгляде было нежности к женщине истощающей молодость, красоту, здоровье...
  
   Сделав записи в истории болезни, собрав инструменты, Мака Листеровна глянула в страдальческие глаза земляку и улыбнулась очаровательной улыбкой:
  
   - Мы еще встретимся, Гурам Давидович. Завтра. Только не забудьте, что с утра, натощак, вам предстоит сдать анализ крови. А перед этим, как проснётесь, пописайте в медицинский контейнер. Баночку поставите в туалете на тумбочке.
   - Будет исполнено, Мака. Всё для тебя сделаю.
   - Вот и славненько.
  
   Перейдя по диагонали палату, Мака Листеровна остановилась у следующего пациента.
  
   - А что это у нас глазки с красными прожилками? Как у нас с давлением, Андрей Валентинович? Голова не болит?.. Пульс учащённый. Давайте я вас послушаю.
   Дышите... Не дышите... Повернёмся спиной... Глубоко вздохнули... Задержим дыхание...
   Тяжело сердечко работает. Вы сами не чувствуете? Нет? Давайте давление померим. Присаживайтесь... 215 на 180. И давно у вас так?
   Андрей Валентинович неопределённо пожал плечами.
   - Лекарства принимаете какие?.. Нет?.. Первый раз обратились в больницу?..
   Сколько вам лет? Полных. Сорок два?
   Странно для вашего возраста.
   Хорошо, одевайтесь. Будем вас наблюдать.
   И постарайтесь сбросить лишний вес. Он вам не на пользу.
   Завтра, вместе с Гурамом Давидовичем, будьте любезны, сдать анализы крови и мочи.
   И перед сном давайте ещё одну капельницу поставим. По всей видимости, у вас кровь густая.
   МНО вам известно? Нет? Тогда завтра узнаем.
   А пока попринимайте "Продакса" - универсальное средство для вас.
   И, пожалуйста, без резких напряжений. Полежите, пока для меня картина вашего заболевания проясниться. Надеюсь, что ничего страшного. Скорее всего, это последствия гиподинамии и от злоупотребления мясными продуктами.
   Вы сами, откуда такой загорелый? Из Ростова-на-Дону? Хороший город если песням верить. А как там народ живёт - не бедствует?
   - По-разному живёт. Но значительно лучше, чем в Санкт-Петербурге. В Ростове народ намного веселей на жизнь смотрит.
   - Вот и оставайтесь ростовчанином. Смотрите на всё веселей, и удача будет сопутствовать вам. А пока постельный режим, капельница и "Продакса".
   Договорились?
  
   Мака Листеровна ещё задержалась на некоторое время рядом с Андреем Валентиновичем, не снимая свою руку с пульса пациента и, чуть поджав губки, подошла ко мне.
  
   - Добрый день, Евгений Николаевич. Как ваше "ничего"? Всё пишите или уже не о чем?
   - Пишу, Мака Листеровна. Пока пишу - я живу. Что ещё пенсионеру делать?
   - Ну, молодец. Как самочувствие?
   - Отдышка, проклятая, вернулась. А к работе сердца претензий нет.
   Мака Листеровна приложила к моей груди фонендоскоп и замерла прислушиваясь.
   - Ритм сердца стабилен. Уже хорошо. А с давлением как?
   - Так же должно быть - "на уровне".
   - Да-а-а... Давление как у космонавта. Превосходно - 120 на 80. При таком самочувствии и отдышка?.. Курить надо бросать, вот что я вам скажу. Не бросили ещё?
   - Мака Листеровна, если суждено мне будет в гроб лечь, то напомните жене, чтобы она пачку "Донского табака" со мной положила. Не так скучно в домовине лежать будет.
   - Всё шутите? Вам эти шутки когда-нибудь боком выйдут. Ведь если бы не курево, так здоровье, даже с больным сердцем, вам до ста лет должно хватить. Человек вы, по всему видать, закалённый. Нервным стрессам неподвластный. Бросайте курить - вот мой совет.
   - Я подумаю, Мака Листеровна. Может и соберусь когда.
   - Быстрей собирайтесь. Можете одеваться. Стенокардия к вам постучалась. Но вам это не в новинку. Мы её таблеточками прогоним. Дней через десять бегать, конечно, не будете, но с одышкой, на полгодика, а может и на год, покончим. Сами знаете, что она к вам до конца жизни прицепилась. Сосуды сердечных мышц у вас сильно засорены, а то можно было бы шунтирование сделать, тогда бы и бегать смогли.
   Всё! В койку и покой. Покой и ещё раз покой. Это всех касается. Поняли меня, мужчины?
   Махнув на прощание ладошкой, Мака Листеровна улыбнулась очаровательной улыбкой и прикрыла за собой дверь.
  
   - Да-а-а, - первым подал голос Гурам Давидович. - Вот такие они женщины Кавказа. С такой женщиной никакие передряги не страшны. Ради неё на всё готов пойти. Когда такая женщина рядом, то жить хочется. В глаза её смотреть. На руках носить и любить, любить, любить.
   * * *
  
   Беда пришла неожиданно. Как всегда.
  
   - Друзья, - раздался голос Гурама, - у нас окно закрыто? Что-то лихорадит меня. Если кому не жалко, то накройте своим одеялом.
   Андрей встал и, подойдя к товарищу, накрыл его и одеялом, и пледом:
   - Так лучше?
   - Спасибо, брат. Лучше. Но ты доктора позови. Плохо мне.
   Через мгновение появилась дежурная сестра, и в коридоре раздался цокот каблучков Маки Листеровны:
   - Что случилось, Гурам?
   - Холодно мне. Будто в могилу погружаюсь, - произнёс тот слабеющим голосом.
   - Перестань паниковать. Сейчас разберёмся. Оставайся мужчиной, а я тебе помогу.
   Мака Листеровна быстро измерила давление и...
   - Катя, камфару быстро. У него сердце останавливается.
   Дежурная сестра исчезла на миг и вернулась со шприцем.
   Мака Листеровна, вколола содержимое в бицепс и, дезинфицируя место укола ватным тампоном, смоченным в спирту, обратилась к сестре стоящей рядом:
   - Объявляй тревогу. Он на пороге клинической смерти - давление на нуле. И вызывай реаниматоров сигнализацией. Скоренько, девочка моя. Скоренько!
   Не прошло и двух минут как в коридоре, с тревожным перестуком колёс по кафельной плитке, раздался звук реанимационной каталки. Впереди, быстрыми шагами, спешил мужчины явно выраженной грузинской национальности. Следом, еле успевая, семенили две девушки. Из нагрудного кармана белого халата доктора виднелись трубки фонендоскопа, и зелёным огоньком подмигивала карманная рация.
   - Что случилось, Мака?
   - Давление упало до нуля. Сердце чуть прослушивается.
   - Камфару ввела?
   - Только что. Ещё не подействовала.
   - Девочки, больного на каталку и домой, в реанимацию. Там разбираться будем.
   И, чуть наклонив голову к рации, произнёс:
   - Тамара, готовь аппаратуру стимулятора сердца и вентиляции лёгких.
  
   Через минуту в палате, где ещё недавно лежал наш знакомый, наступила тревожная тишина. Персонал удалился вместе с Гурамом. Дверь в палату оставалась открытой, и мы услышали звуки спускавшегося на второй этаж лифта. Теперь всё зависело от доктора реаниматолога.
  
   Вот такими краткотечными бывают встречи на кардиологических отделениях всех больниц на земле. Все мы ходим под Богом. Но и он не знает, что и когда с нами случится.
  
   Ночь прошла спокойно. Я долго не мог уснуть, находясь под впечатлением произошедшего. В голове крутилась фраза, мудро сказанная кем-то из китайских философов:
   - Не дай вам Бог жить в эпоху перемен.
   * * *
   Утро, как и все прошлые дни, было серым, тягучим, давящим. На часах начало шестого.
   - "И что не спится дураку?" - подумалось мне.
   С надеждой покемарить, повернулся к стенке.
   Напрасно - сон не шёл.
   - "Пойти, что ли, покурить?" - а там видно будет, чем заняться.
   Чуть поскрипывая матрасом поднялся, натянул треники, рубашку...
   - Курить пойдёшь? - спросил Андрюха, не открывая глаз. - Ведь говорила тебе Мака: - "Бросай эту пагубную привычку".
   - "Эх, Андрюша. Нам ли быть в печали?" - пропел ему в ответ. - Если не пить и не курить - так зачем жить?
   Сколько мне отпущено на этом свете? - Никто не знает. Поэтому не хочу себя ограничивать под конец жизни. Было бы мне как тебе - сорок два, то задумался над этим. А когда за плечами семьдесят годочков скомкано, то...
   Днём раньше, днём позже - не всё ли равно.
   Спи, рано ещё. Твоё дело молодое, тебе беречь себя надо. Жену любить, детей поднимать.
   Спи! Скоро вернусь.
  
   Андрюша, или как записано в истории болезни - Андрей Валентинович, был семьдесят третьего года рождения. Женат, двое детей. Рост 175 сантиметров. Вес сто пять килограмм. Родом из Ростова-на Дону.
   В Питере оказался, будучи призванным на воинскую службу в КУОПП - Краснознамённый учебный отряд подводного плавания. Только подводником он не стал. Два года отслужил за рулём "Волжаночки" возя командующего ЛенВМБ - Ленинградской военно-морской базы. И хоть служба была "блатная", но на сверхсрочную, как не предлагали, не остался. Тянуло его к Дону, в родной сызмальства город, в простор степей.
   Получив демобилизационное предписание, вернулся к родителям, друзьям детства. И тут обнаружил, что нет ему места в городе. "Ветер перемен" всё смёл на своём пути не оставив Андрюхе права выбора - работы нет, денег нет, невеста и та замуж вышла.
  
   Вернулся в Питер. С неделю прокантовался в казарме стройбата, что на Шкиперском протоке в Гавани. А через неделю возил командующего, с которым ненадолго расстались. Тот и зарплату обещал, и жилплощадь... Да, не получилось у него.
  
   В тот день, изменив привычке, сел на заднее сидение и приказал:
   - Домой!
   А к дому уже холодным приехал - сердечный приступ. И, что удивительно, не застонал, не заёрзал у меня за спиной. Тихо, так, отошёл в Мир иной.
  
   Потом проводы на кладбище Смоленском. Цветы, оркестр, три залпа из автоматов комендантского взвода.
   Я там тоже был. В сторонке стоял.
   И подходит ко мне капитан первого ранга незнакомый:
   - Андрей Валентинович? - спрашивает.
   Я и ответствую, как положено:
   - Так точно! Старшина первой статьи Никифоров.
   - Службу продолжить не желаете?
   - Так мне деваться некуда. В Ростове меня не ждёт никто.
   - Зайдите завтра в Отдел кадров. Поговорим.
  
   Так перешёл я из рук одного командующего к другому.
   Тот настоял чтобы я учиться пошёл - на мичмана.
   В школу мичманскую поступил, а учиться времени не было. То адмирала возишь, то город "бомбишь". Денежное довольствие тогда мизерное было, вот и приходилось из гражданских "деньги выколачивать".
   Когда дело до экзаменов дошло, то взял литровую, курицу гриль в кафешке и, на сдачу, шоколадку. Захожу в учебный класс, а там ждут меня:
   - Что же ты, Никифоров, за год ни на одном занятии не был? И как тебя аттестовать прикажешь?
   Я пакет полиэтиленовый на стол поставил, и все вопросы сами собой решились. Помню, только, с майором, начальников курсов, прошли в преподавательскую, а там Светка сидит - симпотяшка такая. Майор и говорит:
   - Светлана, ошиблись мы с аттестацией Никифорова. Он не на "хорошо", а на "отлично" экзамены сдал. Исправь в предписании.
   Та новые корочки достала, вписала, что надо тушью чёрной и погоны мне протягивает с двумя звёздочками, но без просветов. Я ей шоколадку в ответ.
   Так я мичманом стал.
  
   А у мичмана и довольствие побольше и горизонты поширше. Квартиру получил на улице Караблестроителей, женился.
   И всё бы нечего, но жуть как противно служить стало со временем. Эти адмиралы, генералы, полковники, что волкИ в лесу - грызутся между собой, доносы друг на друга строчат...
   Противно, одним словом.
  
   Подыскал себе место зав. складом у станции метро "Звёздная". Уволился из ВМФ. Так и работаю до сего времени. А что дальше будет - не загадываю. Одно тревожит: случится что, а у меня ни образования, ни специальности. Только корочки шоферские, да мичманские. Кому я нужен такой?
   - А что в таксисты не пойдёшь?
   - В таксисты? Тяжкий хлеб у них - у таксистов нынешних. Да и "схвачено" всё там.
   Все прибыльные места распределены между собой. А по городу мотаться, так никакого здоровья не хватит. Тем более моего. Знаешь теперь, что с давлением у меня не всё в порядке. Но, приспичит ежели, то придётся и таксистом деньги зарабатывать. Куда денешься?!
  
   Я лежал, глядя в потолок, и думал:
   - Всё-таки здорово, что "ветер перемен" меня не так здорово затронул. Доработал до пенсии и клал я "с прибором" на возрождение России в условиях "рыночной экономики". Молодёжь вот жалко. Сколько ещё "сердечников" среди них появится в самом расцвете лет, когда, кажется, ещё жить и жить предстоит.
   * * *
  
   За мыслями сумрачными не заметил, как и уснул. А почему бы и не поспать, когда с утра тишина, покой и завтрак на "блюдечке с голубой каёмочкой". Только слышу сквозь сон, будто зашёл кто-то в палату.
   Глазки открыл - точно стоит мужик лет шестидесяти. Толстый, пузатый, не стриженный, заросший щетиной. Явно претендующий на койку Гурама, что в реанимации находится.
   - Здорово, мужики. Мне сказали, что у вас койка свободная...
   Я к дежурной сестре:
   - Людмила Николаевна, а как же Гурам Давидович? Где он лежать будет, когда вернётся?
   - Найдут ему место. Не скоро он вернётся. Его, может быть, в центр академика Алмазова переведут. Не всё с ним хорошо, как сперва показалось.
  
   Вернулся в задумчивости, а мужик уже в койке, так и не раздевшись, лежит.
   - Как звать-то тебя, сосед?
   - Ляксеем. Треба дохтуру показаться. Так в поликлинике сказали.
   - В какой поликлинике?
   - В пятьдесят третьей.
   - Так ты наш, василеостровский?
   - Всю жизнь на Васькином острове прожил. С пятидесятого годика. Здесь родился, в школе учился, женился, развёлся, когда жить стало не на что. Теперь один жизнь коротаю.
   - А живёшь где?
   - На Гаванской улице. В доме, что около бани-57 стоит. Меня в него ещё грудным привезли. До этого мы на проспекте Сталина жили. Около ЛАРЗа - знаешь про такой?
   - Известный завод. Раньше автомобили там ремонтировали. А что сейчас - не ведаю.
   - Вот рядом с этим заводом мы и жили. С родителями.
   Потом батя комнату получил в доме, где я прописан. Они с матей в Красное Село переехали, а эта комната мне досталась.
   - Ты сказал, что прописан в доме, так? А сам не живёшь, что ли?
   - Не-а. Сдаю я комнату жене с дочкой, с которыми развёлся. Мне жить тож на что-то надоть. Пенсии у меня, если только на хлеб хватит.
   - И много берёшь с дочки родной?
   - Согласно циркуляру. Сколько все люди берут, столько и я. Ну и за квартиру они ещё платят.
   - Так те люди с чужих семей деньги получают, а ты с родной.
   - Были родными. Развёлся - ломоть отрезанный. И весь сказ.
   - Лихо ты с ними. А учился где? В какой школе?
   - В восьмой, что на Карташихина улице. Восемь классов закончил и надоело. Больше не стал.
  
   Всё, о чём рассказывал новый знакомый, было знакомо "до слёз". Я и сам когда-то жил на Гаванской улице, ходил в восьмую школу, шлялся по дворам и закоулкам Васильевского острова.
  
   - А потом, когда со школой расстался?
   - На завод подалсЯ. Имени "Коминтерна". Он раньше почтовый ящик 822 назывался. Там и токарем работал, и фрезеровщиком, и шлифовальщиком и... В общем, куда пошлют там и работал.
   - А в каком цеху?
   - Ты чо - глупый совсем? Говорю же, что куда пошлют, там и работал. И плотником, и грузчиком. Я один такой универсалистый был во всём заводе. Поэтому не гнали меня, хотя и выпивал не работе. Ценили! У меня батя технологом заводским отработал аж тридцать лет. С конца войны. Потому и меня ценили.
   - Ясно с тобой. А что в Гавани нашей в пятидесятых годах было - помнишь?
   - Конечно. Деревня была. Сараи вдоль улиц, дома двухэтажные. Как не помнить. Нас тогда гаванской шпаной все звали. Если где драка какая, или девку пощупать - без нас не обходилось.
   - Ну, а друзья у тебя были?
   - Как без них? Только никого уже в живых не осталось. Димку Устюженского зарезали, когда он по пьяному делу в драку ввязался. Борька курящий - это прозвище такое - в Финском заливе утоп. Про других не знаю. Их, как милиция позабирала, так сгинули куда-то.
   - А ты как уцелел?
   - Так поумней их оказался. Мне неприятности ни к чему. Я, чуть что и домой. А дома батя - человек на весь район известный. Всегда меня отбазаривал.
   - Ну, а как же тебе жениться удалось?
   - То отдельная история. Я тогда на исправительных работах был. Сказали за тунеядство, но неправда это. Потому как всего три месяца не работал. Тунеядец это тот, кто нигде не числится. А я к заводу приписан был.
   Но соседи нажаловались, вот участковый и "забрил" меня на торфоразработки в Карелию. В Себежский район. На этих разработках тогда поселенцы работали. Там и познакомился с Натахой. К себе её пригласил - жил-то один в комнате. Она приехала, когда у неё ссылка закончилась.
   В ПТУ поступила на чесальщицу. Как зарабатывать начала, тогда мы и поженились. Она у меня работящая. Хорошо зарабатывала. Вдвоём хватало, пока Горбачёв к власти не пришёл. А потом всё хужее и хужее жить становилось. Пришлось и мне на работу устраиваться. На стройку подался. Но на ней ведь работать надо было с утра и до вечера. А я человек вольный. Мне, чтобы работать, настроение нужно. Вдохновение так сказать. Если в душе творчества нет, то это не работа, а каторга получается.
   Правильно говорю? Так-то вот!
   А потом и деньги не нужны стали - в магазинах-то прилавки пустыми были. Хорошо, люди богатые выбрасывали полезное на помойки - тем и кормился. Правда, тогда с Натахой разбежавшись был - ей комнату, себе свободу. Всё поровну.
  
   Тут дверь в палату резко отворилась и вошла, с выражением строгости на лице, Мака Листеровна:
   - Больной, вы обещали принести Полис обязательного медицинского страхования. Где он?
   - Дохтур, нет его. Я когда пришёл в поликлинику, то у меня паспорт затребовали. А паспорт я ещё незнамо когда азербайджанцам продал. Ну и мне "от ворот поворот". Когда к районному врачу обратился, то она так же Полис затребовала, а на словах сказала, что госпитализироваться надо. Вот я к вам и пришёл. Что же - выгоните теперь?
   - Нет, не выгоним, а на платное отделение поместим. Без Полиса только за деньги лечат.
   - Так у меня и денег нет. Не работаю нигде с Горбачёвских времён.
   - Тогда суд разбираться будет, если у вас денег нет. Посадит в тюрьму, и там отработаете лечение своё.
   - В тюрьму-у-у? Нет, я не согласный. Лучше пойду отселева. Надо же, придумали - не за что человека в тюрьму сажать. Прощевайте, господа.
   - И тебе не хворать, Ляксей, - сказал я вслед закрывающейся двери.
  
   Мака Листеровна присела на стул рядом с моей койкой и, тяжело вздохнув, сказала:
   - Вот и верь после этого людям.
   После чего поднялась и, чуть сутулясь, вышла из палаты.
  
   Глянув в окно, увидел всё то же серое небо, которое было со мной утром. И замершие в неподвижности ветки тополей прибольничного парка.
   Ветра на улице не было. Никакого.
  
  
  

ЭСКИЗНЫЕ ЗАРИСОВКИ

  
   Предисловие
  
   Отработав в художественной школе длительное время, перехватил у преподавателей то, о чём раньше не помышлял - способность к эскизным зарисовкам. Конечно "по клавишам шлёпать" это не портреты рисовать, но и из написанных строчек можно составить некоторую картинку. А получается у меня это или нет, не мне судить. Потому, как говорили во времена "дружбы народов":
   - "Чукча не читатель. Чукча писатель!"
  
   Как я в больничку попал
  
   И конец апреля, и начало мая, в Питере, холодными выдались. Вроде бы и солнышко за окном, и сквозь облака небо голубое появляется, а ветер всё никак не переменится - северо-восточный дует. А он, как известно, с Арктики, где льды никак не растают, несмотря на разговоры о потеплении климата. Потому и холодно в городе и его окрестностях. Но в такую погоду обстановка в Покровской больничке благоприятная - дачников нет.
  
   Раньше, на майские праздники, как тепло наступало, пенсионеры за город валили. На приусадебные участки. А там, только поворачивайся: траву прошлогоднюю собрать, огород вскопать, картошку посеять.
   Неугомонные они дачники эти. Меры, в трудах праведных, не ведают. Оттого после праздников их в кардиологическом центре жуть сколько собирается. По причине болезней сердца, про которые забывают на время.
   Но возраст не обманешь. И от ИБС (ишемическая болезнь сердца) не спрячешься. Потому и все койко-места занятыми оказываются.
   Но в этот раз повезло мне с госпитализацией. Свободно в кардиологическом центре оказалось. Вот и решил я, пользуясь случаем, здоровье проверить. Профилактикой заняться после перенесённого некогда инфаркта.
  
   Ну, вхожу это я в больничку готовый к разным экспериментам над собой и думаю:
   - "Что визит нынешний мне готовит?"
   Сперва предварительные анализы. Без них не обойтись. Потому как надобно докторам моим всю картину болезни знать. Понятие иметь от какой "печки" плясать, чтобы со мной работать.
   Здесь всё прошло замечательно. В приёмном покое встретили как родного. Артериальное давление померили, пульс, анализ крови сделали и к дежурному терапевту отправили.
   Тот, ознакомившись с результатами анализов, хмыкнул на меня глядючи и опрос учинил: фамилия, имя, отчество... Возраст, вес, на что жалобы...
   Записал всё, дал расписаться и отправил во второе кардиологическое отделение.
  
   Зарисовка первая
  
   Иду это я по коридору, а навстречу "тачанка" летит - больного на каталке мчат. И так, словно за ней белогвардейская конница несётся. Я к стеночке прижался. Поскольку спешил санитар очень. Видать совсем худо больному было, который на каталке лежал. Народ, что по коридору швендал, так же вдоль стенок "распластался". Свободный путь открывает страждущему.
   А тут, вот уж совсем некстати, дверь в кабинете эндокринолога открывается, и дядька в белом халате только успел произнести: - Следующий... - Как "тачанка", врезавшись в дверной притвор, на скоростях неимоверных, бьёт доктора по голове. Раздаётся глухой удар и со стоном: - Ой, мамочка! - доктор падает на пол.
   Только каталка промчалась, тут же дверь открываю, понимая, что эскулапу досталось "не слабо". Тот, через силу поднимаясь со словами: - Мать, перемать... - кричит заплетающимся языком:
   - Санита-а-ар, как твоё имя-а-а?!
   Но санитара и след простыл. Тот, со своей "тачанкой", на космической скорости лифта, поднимался в реанимационное отделение. Здоровье пациента превыше всего!
  
   Встреча с родным отделением
  
   Я так же на лифте прокатился. Но не грузовом с реанимационными клиентами, а на том, что для ходячих.
   Поднимаюсь на четвёртый этаж и... "приветствую тебя родимый уголок, приют спокойствия, трудов и вдохновенья" - я во втором кардиологическом отделении.
   Встретил меня Иван Петрович. Каневский который.
   Слышали про такого? Если нет, то не путайте с тем, который "Тайны следствия" на НТВ ведёт. Этот врачём-кардиологом наивысшей категории в Покровской больнице службу правит.
   Симпатичный дядечка: вежливый, приветливый. Направил меня в двенадцатую палату, где, по случаю Дня победы, две койки из трёх, свободными были.
   Тут и сёстры налетели. Дежурные которые. Одна капельницу ставит, другая укол делает, следующая, на пластмассовом подносике, лекарство в таблетках подаёт. Красота, да и только. И всё это с улыбками, доброжелательно. Век бы в такой больничке лежал.
   Следом за сёстрами обед "приехал". Что ещё надо человеку для полного счастья? - Покой, уют и чуть-чуть внимания.
  
   Начало обследования
  
   В кабинете электрокардиограмм, стройняшка одна, вся в розовом, на кушетку уложила, попрыскала чем-то на телеса мои дородные и долго аппаратом жужжала. Потом язычком поцокала и говорит:
   - Не есть хорошо. Однако доктор разберётся. Опережать события не буду. Идите в палату, ложитесь и покой, покой и ещё раз покой.
  
   А когда лечащий врач подошёл, то начались мои приключения.
   Первое, что он сделал, направил меня клинический анализ крови сдавать. Это рядышком с палатой, в которой я обосновался, находится.
   - Приходите, - говорит доктор, - к половине девятого утра и натощак. В случае если позже придёте, будете кашу холодной кушать. Потому, как завтрак у нас в девять привозят
  
   Я, как "умная Маша", в восемь тридцать уже под дверью процедурного кабинета сидел. А той, что кровь больных отсасывает, всё не было и не было. Появилась в начале десятого. И ни слова не говоря - "здравствуйте" или "доброе утро" - прокричала из-за дверей:
   - Заходим!
   Бабулек я вперёд пропустил. Хоть и не рыцарь какой, но перед женщинами стараюсь держать мужскую марку.
  
   Как бабульки схлынули, сам захожу.
   Мне навстречу попочка аккуратная выставлена в розовых брючатах, в обтяжку неимоверную. Но, насколько я разбираюсь в женских попках, без трусиков. Потому, как стрингового треугольничка сквозь штанишки не проглядывалось.
   Хекнул я приличия ради, чтобы на меня внимания обратили и повернулись "ко мне передом, а к стенке задом" - ноль внимания. Ну и я стою словно истукан. Жду, что дальше будет. (А каша моя на тумбочке стынет.)
   Повернулась наконец. Казашкой оказалась, если только правильно это определил.
  
   - Ну и что стоим? - спрашивает девушка симпатичная.
   - А что делать прикажете?
   Тут кровососущая с раздражёнными интонациями и говорит:
   - Закатывайте рукав, садитесь на стул, руку на стол и кулаком работаем.
   - "Эх, - думаю, - Поработал бы я кулаком, но не время ещё. Посмотрим, как ты дальше вести себя будешь."
  
   Дальше всё "на автомате" было: резиновый жгут, набор пробирок, аромат парюма в лицо, и иголка. А у меня ощущение, что сейчас ужасное произойдёт.
   И точно! Иголка - её напильником, что ли, точили - никак шкуру проткнуть не может. Но напряглась сестрёнка и продырявила и шкуру, и вену, что на локтевом сгибе находится. У меня искры из глаз.
   - "Ох, - думаю, - не дай бог к вампиру этому под капельницу угодить".
  
   Продолжение испытаний
  
   Не успел я кашу остывшую дочерпать, как в палату та самая вампирша входит. Ставит штатив рядом с моей койкой и соседа. На них, на самом верху, бутыль полиэтиленовая. А дальше, как обычно, трубка и иголочка малюпасенькая.
   Первым "под нож" Геннадий Петрович угодил. Ему на днях семьдесят восемь стукнуло. Поэтому Геночке со второй попытки вену порвали.
   - Ничего страшного, - произнесла сестричка. - Давайте следующую руку. У вас вена старческая, вот она и не выдержала.
   На другой руке вена помоложе оказалась. Геночка зубы сжал, охнул утробно, и попала она иголкой в нужное место.
  
   Потом моя очередь настала. Подбежала ко мне девушка и, непроизвольно глянув, понял, что действительно трусиками она пренебрегает. Нет под штанишками ничего. Потому, как всё, что ниже пояса, у неё так обтянуто, что сомневаться в этом не приходится.
   - "Ну, - думаю, - может у них в степях так принято - без трусов ходить."
  
   А дальше опять "на автомате":
   - Сожмите кулак, работаем...
   И нежно так, безболезненно, иголочка в тело моё вошла. Я, даже, вздохнул облегчённо:
   - "Ведь может, чертовка, иголками тыкать, когда захочет."
   Затем, выдернув из-под руки жгут, промолвила второпях:
   - Лежать смирно!
   Не успел я и слова сказать, как скрылась роднулька за дверьми. Умчалась так, как будто ей писать невтерпёж.
  
   Но, после бегства её, чувствую, что жжёт мне руку, откуда иголка торчит. Однако терплю. Из последних сил, но терплю. Что я не мужик, что ли?
  
   Когда капать из баклажки перестало, нажал кнопку сигнальную. Трёх минут не прошло, и снова девчушка предо мной предстала. И как заверещит:
   - Что же вы не сказали, что я в вену не попала? Всё внутримышечно ушло.
   И, выдернув иголку, подхватив штатив, убежала, словно недописала ещё.
  
   Я в палате остался. Поднялся с трудом. Сел на краю койки, смотрю, а моя мышца на локтевом суставе, словно клизма, в объёме увеличилась и болит, будто руку утюгом горячим полируют.
   - "Ну, - думаю, - "жопа новый год", вляпался по самое "не балуй".
   Что делать то? Доктору пожаловаться? Но негоже с медицинским персоналом жалобами знакомство заводить."
   На этом и успокоился. А зря.
  
   Когда выписывался из больнички, то эта симпампулька "открытым текстом" послала меня в "бескрайние степи" отказавшись ставить последнюю, из этого курса лечения, капельницу.
   А раньше говорили: - Дружба народов!
  
   Мина замедленного действия
  
   Историй разных, в Покровской больничке, предостаточно можно увидеть. Это если внимательным быть и небезразличным к происходящему.
   Помню, это два года назад было, стою это я во дворике. Курю, хоть и предписано мне "заканчивать с этим баловством". Вижу - разветвительная электрическая коробка к стене приторочена. Коробка как коробка, из неё и в неё провода электрические проведены. А над этой коробкой сливной желобок для отвода дождевой воды сделан.
   - "Это кто же, - думаю, - в больничке "мину замедленного действия" заложил? Замкнёт провода - мало не покажется."
   Поднялся к главному энергетику в административный корпус и говорю:
   - Не порядок это.
   А он мне в ответ:
   - А тебе, что - больше всех надо?
  
   В этом году смотрю, а разветвительная коробка от сливного лотка подвесным потолком отделена.
   - Ну, хоть как-то обеспечили пожаробезопасность больницы.
  
   Тебе, что - больше всех надо?
  
   Вот и в этом году.
   Покурил во дворике и на покой собрался. Подхожу к двери входной - красивой, металлической, с автодоводчиком. Открываю нараспашку, а там медработница выходить нацелилась. Я, вежливости ради, пропускаю её, дверь придерживаю. Та, в знак признательности, головкой кивнула и, как пташка-канареечка, в административном корпусе скрылась.
   Я на порог, дверь отпустивши.
  
   Медленно дверь закрывается. А под конец, с неожиданной скоростью, бьёт меня по спине и, не будь я мужичонкой, летел бы как из катапульты выстрелянный.
   Что такое?
   Подхожу и начинаю проверять работу автодоводчика. А он, оказывается, установлен неправильно. Нужно, чтобы дверь вначале закрывалась ускоренно, а при соприкосновении с дверной коробкой скорость сбрасывала и становилась на своё место плавно, без стука. Для этого механизм автоматики на сто восемьдесят градусов повернуть надо было, когда его устанавливали.
   Сказать, что ли кому об этом? А зачем? Чтобы вновь услышать:
   - Тебе, что - больше всех надо?
  
   Искусство в массы
  
   Поздно вечером, закончив "шлёпать по клавишам" компьютера, почитал немного и, потушив ночник, решил уснуть. Не спалось.
  
   Встал. Нащупал в полутьме тапки и, стараясь не шмыгать задниками, вышел из палаты.
   Коридор встретил меня подсветкой ночников и могильной тишиной. Кое-где, в палатах, двери открыты. Но проходя мимо, сколько ни вглядывался в помещения, никого не разглядел. Народ спал. Спал спокойно, крепким сном уверенных в завтрашнем дне людей. Уверенных, что ничего с ними не случится.
   Так и должно было быть.
  
   Бродя по коридору, не переставал удивляться скудности его убранства: несколько объявлений, наименование кабинетов, плакаты страховой службы ОМС, редкие репродукции картин зарубежных авторов сделанных офсетной печатью.
   Почему люди, каждый день приходящие на службу, не заботятся о том, чтобы на работе было всё прекрасно? Про человека, в котором "всё должно быть прекрасно" ещё помнят. А вот то, что и вокруг всё должно радовать глаз - не задумываются. Относятся к служебным помещениям как временщики.
   Почему так?!
  
   Побывал я за границами, походил по их офисам - душа радуется.
   В одном пол был стеклянный. А под стеклом тем, вроде аквариума: водоросли, замки подводные, и рыбки плавают. Лепота-а-а!
   А тут? Неужто и вправду Россия лапотная держава? На всё, что вокруг твориться плевать и внимания не обращать?
  
   Вот если бы познакомить здешнюю администрацию с нашими художниками, то здорово получится. Эти площади под картины представляют, а наши эти площади картинами украшают. "Искусство в массы!" - называется. Думаю, что все довольными останутся, и врачи, и пациенты, и художники, которые всё сетуют, что живопись пользоваться спросом перестала.
   Можно и картины юных дарований разместить. Среди ребятишек есть такие художники, что диву даёшься. Другому мальчонке десять-двенадцать лет, а напишет картину - глаз не отвести. Если такую в больничке повесить, то в парне самоуважение пробудится. Он себя художником почувствует. И надо ему в этом помочь. Или я не прав?
   Эх, Россия, Россия. И когда ты "вспрянешь ото сна"?
  
   Ну, ладно. Если вся Россия спит, то и мне пора. На завтра многое запланировано. Только бы никто не помешал, не приставал, не испортил настроение.
  
   Мечтать не вредно
  
   Вот и воскресенье наступило. Ещё один день неопределённости. Как было бы здорово закрыть глаза, открыть и оказаться в понедельнике.
   Рядом доктор сидит. Смотрит на тебя и улыбается. И по улыбке этой видишь, что всё хорошо. Прекрасно даже.
   Через пару часов доктор подготовит выписные документы и мы, с мимолётной грустью, улыбнёмся друг другу до следующего раза. А встретившись снова, доктор спросит:
   - Как дела, больной?
   А я и не больной вовсе. Я просто так зашёл. Захотелось увидать её улыбку, одухотворяющий взгляд, наполниться желанием жить, творить, чувствовать себя необходимым.
  
   Прощаясь, доктор скажет, что надо сохранять покой.
   А что это значит?
   Ни о чём не думать? Ничем не тревожиться? Не желать ничего?
   Но разве это жизнь? - Сплошное существование...
  
   Как здорово ощущать себя необходимым. А на это уходит жизненная энергия. И сколько её в теле осталось, никому не известно.
   Известно одно - конец не за горами. Но прожить оставшееся время хочется так, "чтобы не было мучительно больно" на финише жизни.
   Чтобы в словах:
   - "Я сделал всё, что мог!" - была только правда и ничего кроме правды.
   Вот так, дорогой доктор. А вы говорите: - Покой!
  
   До будущих встреч. Да ниспошлёт Господь нам здоровья.
  
  
  

Однажды в больничке

  
   Взрослый "ребёнок"
  
   В день, когда он вошёл в палату, ему было восемьдесят три года.
   Небольшого роста, упитанный, с озарённым добродушной улыбкой лицом, приветливым взглядом. Всё в нём говорило, что человек он компанейский, весёлый, из тех с которыми легко шагается по жизни.
   Внешностью, походкой он напоминал юношу в самом рассвете тех сил, которые говорят об оптимизме, жажде жизни, стремлении "объять необъятное". Но это обнаружилось чуть позже, когда нас трое в палате осталось.
  
   А вошёл он в сопровождении миловидной женщины лет сорока. Женщина эта, как бы подталкивала мужчину в незнакомое место обиталища. Именно это показалось его мальчиковая нерешительность. Так всегда бывает, когда, по неподвластным обстоятельствам, тебя срывают с "насиженных мест" и ты оказываешься в незнакомой обстановке.
   - Никак нашего полу прибыло? - сказал первое, что говорят в таких случаях.
   Мужчина не отреагировал на мои слова, а женщина громко, как говорят учителя в шумных классах, произнесла:
   - Здравствуйте.
   Произнесла безразлично, не поменяв мимики на лице.
  
   Подтолкнув мужчину к свободной койке, сбросив с себя многочисленные сумки, продуктовые пакеты, прокричала мужчине:
   - Это твоя постель, папа.
   Вздрогнув от неожиданности, оторвав взгляд от компьютера, глянул на громогласную особу:
   - "Женщина, как женщина, но зачем так кричать?"
   Не успев ничего понять в происходившем услышал не менее громоподобное:
   - Раздевайся! Надевай пижаму и ложись. Сейчас доктор придёт.
   Прокричав, женщина начала готовить нетронутую ранее постель: расправила одеяло, взбила подушку...
   Мужчина вновь не отреагировал на столь грозное указание. С не угасающей улыбкой на лице направился к двери и скрылся в коридоре.
   Закончив с постелью, дочка распрямилась и, не увидав рядом папы, кинулась следом. Спустя время, толкая родителя в спину, семейная пара оказалась в палате.
   - "Что-то во всём этом не так" - подумалось мне.
   Но прежде, чем приступить к анализу нагрянувшей обстановки, услышал вполне нормальный голос:
   - Вы простите нас. Папа плохо слышит хоть и пользуется слуховым аппаратом. Приходится разговаривать на повышенных тонах. К тому же он очень упрямый.
   - Упрямый или капризный?
   Ничего не ответила женщина. Тяжело вздохнув, повернулась к отцу и стала помогать ему переодеваться.
  
   Уложив родителя в койку, женщина повернулась к окну и снова тяжело вздохнула. Видно было как ей не просто. Что устала она от общения с родителем, которому потребно оказывать внимание каждый миг в этой и без того не простой жизни.
   - "Знать судьба такая у дочки. Скорее всего, младшая в семье. Именно на них ложится бремя по уходу за престарелыми - теми, кто даровал им жизнь. Однако, возможно ошибаюсь и есть помоложе дочурки. Только где они? Молодые нынче по заграницам разбежались - Штаты, Европа...
   Что-что, а это знакомо не понаслышке. Сами, при сыне и дочери в сИротах с женой проживаем."
   И ещё раз, глянув в спину незнакомой женщины, подумал:
   - "Тяжела женская доля. А чтобы родитель делал, если на её месте был сын?"
  
   Врач высшей категории
  
   Размышления мои прервала доктор.
   Дверь мягко отворилась и, словно солнышко весеннее, она вошла в палату. Вошла, всё вокруг озаряя. Озаряя и внося в лежачих больных жажду жизни, оптимизм, бодрость. Глядя на её светлый образ, забываешь о болях в сердце, стенокардической одышке, тяжести опухших от недостаточного кровообращения ног. Её журчащий говорок, интонации голоса при разговоре, успокаивающе действует на мерцательную аритмию, какой бы величины она не достигала.
   Будучи знакомым с ней не первый год не перестаю удивляться, где эта хрупкая женщина черпает силищу, способную оживить, вывести из унылого состояния самого отчаянного пессимиста? Как ей удаётся сохранять в себе эти качества во времени? Ведь за тот период, который она посвятила себя кардиологическому центру, через её душу прошло столько больных, количество которых не укладывается в голове.
  
   - Здравствуйте, хорошие мои, - прожурчал её голосок и я, не посмев встретить её сидючи, отодвинул тумбочку с компьютером, встал.
   Как же мне хотелось броситься к ней. Взять за руки. Перецеловать каждый пальчик ладошек. Взглянуть в её очаровательные глаза и прошептать:
   - Здравствуйте, милый доктор!
   Приказав лечь, пристально вглядываясь в меня, Мака Листеровна, чуть улыбаясь, произнесла:
   - А вы ничуть не изменились с последней нашей встречи. Вид у вас вполне здорового человека. Это уже хорошо. Давайте начнём лечиться с верой, что всё будет так и дальше.
   Измерив артериальное давление, пульс, выслушав, что сигнализирует сердце в грудной клетке, её вердикт меня не порадовал:
   - Запустили вы себя, больной. За-пу-сти-ли! Вот что значит, пропустить стационарный осмотр. Уверена, если встретились год назад, то работа сердечка была намного стабильней. Аритмия у вас, непутёвый. Что, никак со службой расстаться не могли? Хотя бы дней на десять?
   Молчите, молчите! Оправданий не признаю. Но зная ваше пристрастие к написательству, подумайте о том, сколько всякого вы могли бы написать, продлив свою жизнь. А это только от вас зависит.
   Однако кризисной ситуации не наблюдаю. Посмотрим, что скажет кардиограмма. Так что одеваемся не спеша и марш на ЭКГ. Результат принесёте в ординаторскую.
  
   Мне очень хотелось понаблюдать за тем, как Мака Листеровна будет общаться с человеком, который плохо слышит. Но, пересев к соседу, доктор, недоуменно взглянув на меня, сурово произнесла:
   - Вы ещё здесь?
  
   Развернув ленту с синусоидальным графиком, который мне выдали в кабинете ЭКГ, Мака Листеровна насупила бровки:
   - Ничего утешительного сказать не могу. Проведём диагностику по полной программе и решим, что с вами делать. Начнём с эхокардиограммы. Завтра пожалуйте в сто тридцать девятый кабинет. И вот что ещё - постарайтесь меньше курить. Хотя бы здесь, в больнице. Это поможет выявить максимально правдивую картину работы сердца. Хотя... Знаю, что курящим мужчинам говорить об этом без толку.
   А сейчас в койку и не тревожьте себя мировыми проблемами. Вам нужен покой.
  
   Палата-412
  
   Выйдя из ординаторской, поплёлся по коридору. Навстречу попадались знакомые сотрудники, на попечении которой нахожусь который год. Раскланиваясь с каждым, не переставая удивляться улыбкам людей в белых халатах, подумал:
   -"Как хорошо, что судьба свела меня с Макой Листеровной. Замечательным человеком, доктором и... такой красивой женщиной."
  
   В палате на меня обрушился хаотичный крик, доходящий до матерщины. Мои соседи, несмотря на то, что были ровесниками, спорили "за жизнь", в которой оказались "под занавесь":
   - Когда на Руси было жить хорошо? При Сталине, Хрущёве, Брежневе... или сейчас?
   Не вникая в аргументы оппонентов, сбросил тапки, лёг поверх одеял, попробовал отключиться от происходящего. Но шумный спор достиг таких децибел, что расслабиться не представлялось возможным. Спустя некоторое время подумал:
   - "И чего спорят, дурачьё? Читайте классику и всё станет на свои места.
   Ибо сказано:
   - "Жизнь идёт по независимо приложенным от нас законам".
  
   Тут дверь с шумом распахнулась. Резко войдя, кипя от гнева, сверкая молниями из некогда прекрасных глаз, Мака Листеровна произнесла кричащим шёпотом:
   - Тихо!! Прекратить шум, "горячие финские парни"! Всем по койкам!
   И дождавшись тишины, произнесла уже спокойным голосом:
   - Вы что, "старичьё"? Как не стыдно? Здесь покой предписан, а вы?..
   Под укоризненным взглядом доктора спорщики попрятались под одеялами.
  
   В наступившей тишине думалось легче.
   Мне не давала покоя мысль:
   - "Как же это тяжело, в пожилом возрасте общаться с миром имея дефект слуха. Для того чтобы тебя и себя слышать, приходится громко говорить. Это происходит на инстинктивном уровне. А громкая речь воспринимается слушателем негативно. Поэтому и происходят конфликты. Как быть? Молчать?..
   А если душа, сознание просят общения?"
  
   И тут вспомнилось как, перечеркнув инженерную деятельность, измучившись от безденежья, пришлось бросить всё и сесть за "баранку" автобуса. И не постоянная усталость, ни краткость общения с семьёй, а вынужденное отсутствие общения с миром угнетало больше всего. По двенадцать часов в запертой от всех кабине, когда за спиной сто душ пассажиров, с каждым из которых можно было бы поговорить.
   А ты - словно в одиночной камере.
  
   Надо было найти выход из создавшегося положения. Причём выход действенный, чтобы не оскудела душа от постоянного молчания, чтобы не превратиться в идиота. И я его нашёл. Скорее всего, он пришёл сам. От безысходности.
   Я стал сочинять стихи. Стихи о том, чего не хватало больше всего. А не хватало любви. Не хватало женщины рядом, чтобы говорить ей "счастливые, глупые слова".
   Стихи рождались сами собой. Стоило представить ту, которая осталась дома. С которой прожил, к тому времени, десять лет. Которая подарила мне двух ребятишек - дочку и сына.
   Славные были времена.
  
   Подведя итог своих воспоминаний, пришёл к выводу:
   - " Мой сосед, обладающий потребностью всеобъемлющего общения, должен начать писать. Именно так, и только так, он реализуется как человек, имеющий не малый опыт прожитОго. Пройдя путь от Сахалина до Ленинграда, проработав всю жизнь на строительстве заводов, ему есть о чём поведать людям. И кричать, ввиду дефекта слуха, совсем не обязательно.
   Но как донести это до сознания "взрослого ребёнка"? Кричать ему в ухо?
   Нет! Я лучше напишу. А прочитает он написанное или нет, это его дело.
   Возможно Татьяна, та, которая привела его сегодня в больничку, сумеет донести до него мою мысль? Или Мака Листеровна, своим обаянием сумеет на него воздействовать?"
  
   Тишина в палате укутала меня в дрёму и я, отключившись от всего, уснул. Так было предписано доктором - сохранять покой и не задумываться о "мировых проблемах".
  
   Пробуждение
  
   Проснулся от крика. Геннадий Петрович, давнишний мой сосед, заходился в истерике:
   - Отойди от меня! Отойди, тебе говорят! И не разговаривай со мной. Не брызгай на меня слюной и кровью. После тебя не оттереться.
   И, увидав, что я проснулся, с взглядом ужаса полным, поведал, о чём крик:
   - Николаич, он, когда говорит, кашляет. А с "кашлотой" у него кровь горлом идёт и всё мне в лицо. Представляешь?! Я ему - отойди, а он пуще прежнего "глотку рвёт". Противно ведь!
   Отвернувшись лицом к стенке, ещё раз прокричав: - Отойли! - Геннадий Петрович натянул на голову одеяло и затих. Но даже через одеяло было видно, как его всего трясёт.
   - "Да-а-а! Возрастная глухота дело хреновое", - подумал я и, свесив ноги с койки, стал надевать тапки. Надо было пойти покурить.
  
   Наш "взрослый ребёнок", словно мячик, отскочил от койки предыдущего собеседника и направился в мою сторону.
   - "А вот хрен тебе в обе руки, - мелькнуло в голове. - Не позволю себе в лицо кровью кашлять."
   Встал и отправился на улицу подышать свежим воздухом и спалить очередную сигарету.
  
   Но мысли о плохо слышащем соседе не покидали.
   - "Возрастная это глухота, - пришёл я к ранее сделанному выводу окончательно. - Навряд ли она лечится. От недуга этого дяхон и говорит громко. Настолько громко, что, кажется, ещё чуть-чуть, и лопнут у него голосовые связки.
   Как я понимаю, это всё на инстинкте срабатывает - нужно человеку самого себя слышать, когда он разговаривает. Оттого и связки на пределе работают. На таком пределе, что кровь горлом идёт. Брызгает изо рта во время разговора вместе с воздухом. Неприятное это, а как быть?"
   И тут меня осенило:
   -"А что если ему говорить поменьше? Или вообще не разговаривать? Если хочет пообщаться с кем-либо, то через компьютер удобно. "Дави на клавиши" и вся недолга. На то его, mai.ru, и придумали, чтобы люди не разделялись между собой. Тогда и связки голосовые перестанут напрягаться. Заживут и не будет человек кровью брызгать. Надо посоветовать ему. Но не самому, а через доктора. Вдруг я ошибаюсь?"
  
   Тревожная пятница
  
   В пятницу на отделении выписной день. Но это для тех, кого лечащий доктор посчитает возможным домой отпустить. Случается такое только тогда, когда никаких противопоказаний к выписке не обнаруживается и в медицинской карте пациента появляется запись:
   - "Состояние здоровья удовлетворительное".
  
   Почему "удовлетворительное" мне и сейчас непонятно. Помнится в школе, к ученикам, которые учились на " удовлетворительно" относились с пренебрежением. Никак не относились. А тут?
   Но если врач решил, что подопечного можно отпускать, то значит так и будет. Зря держать не станут. Койко-место другим сердечникам требуется.
   Так и со мной случилось. И с Геной, которым считали друг друга приятелями.
  
   Накануне, после обхода, доктор донёс до нас весть о том, что в назначенный день, после капельницы последней, полежав чуть-чуть, можно будет собирать пожитки и обрадовать домашних своим присутствием. Однако с утра всё пошло "на перекосяк". Контрольная кардиограмма показала сбои в работе сердца, и пришлось мне задержаться на какое-то время.
   Какое? - Не знаю. В понедельник выяснится.
   Проводил я Гену до лифта, а сам в палату направился. Осталось нас в ней двое - я и тот, который громко разговаривает и, при этом, кровью брызгается.
   До этого не обращал на него внимание. Мне и с компьютером общения хватало. Человек этот всё внимание Гене уделял. О чём они разговаривали - не знаю. Не интересно мне было. Но ссорились они неоднократно. Так ссорились, что Гена, весь в негодовании, в коридор выбегал и сидел в кресле-каталке насупившись.
  
   После ухода Гены, оставшийся сосед на меня переориентировался. Мне так пофигу это было. "Мели Емеля - твоя неделя", только не мешай работать: перед глазами не мельтеши и руками не трогай.
   А он, словно во вред мне, норовил подойти с разговорами и по плечу, по спине погладить. Я и это претерпевал, стискивая зубы. Мне, главное, чтобы мысль не упустить, которая на комп просится.
  
   В процессе написательства вставал я, и на улицу покурить выходил. И тут стал замечать, что сосед, "в рот ему дышло", стал за мной увиваться. И всё говорит, говорит. Я его старался не слышать, пока терпелка не переполнилась. А случилось это, когда мы в лифте поднимались.
   Ну, я ему и отвечаю "открытым текстом" - отъ-е-би-сь! А чтобы, ненароком, не услышали меня, к уху его наклонился (он чуть пониже был). И тут...
   Мне словно в лицо плюнули - почувствовал поцелуй его тошнотных губ на своей щеке. Мысли вырубились, гнев навалился и, со всего маха, сколько можно было в лифте развернуться, по сусалам ему врезал. Дверь в лифте в этот момент отворилась и целовальник, вывалившись, у меня в ногах рухнул.
   Перешагнул через него и, оттирая зловонные слюни рукавом куртки, к компьютеру направился.
   Однако писать не смог. Трясло всего.
   Лёг, одеялом накрылся, глаза закрыл, а из головы не исчезают мысли:
   - "Где, когда, чем дал я повод себя воспринять пассивным педарасом?!"
  
   Слышу, заходит петух бройлерный. И с порога, будто и не было ничего, про погоду говорить начал. Я лежу - ноль внимания на его болтовню. И, вроде бы как, засыпать стал. Выпал из моего восприятия его присутствие.
   Сколько времени прошло - не знаю. Только, вдруг, навалилось на меня что-то объёмное, зловонное... В шею целует и за "бейца" держит.
   Откуда только силы взялись? Скинул с себя "мешок с говном", вскочил и ногами его, ногами...
   - Всё! Всё, - хрипит паскуда. - Понял, что серьёзный ты человек.
   А у меня сердце зашлось, грудь вот-вот на куски разлетится, и всяческие силы исчезли в один миг.
   Рухнул на койку, и отдышаться не могу.
  
   Тут старшая сестра вошла и что-то спрашивает, спрашивает...
   А я и не слышу - гул в ушах стоит, и слова в глотке застряли.
   Только вижу, что сестра дежурная, то спрячется от меня, то появится. Это потом понял, что грудная клетка у меня норовила из рубашки выпрыгнуть.
   Когда отдышался слегка (не знаю, сколько времени прошло) сестры уже не было. Поднялся и, держась за стенку, пошёл на медицинский пост - давление померить и, может быть, лекарство какое-никакое принять.
   Давление, когда померили, запредельное было. Но, рядом с женщиной миловидной, успокаиваться стал. А как успокоился, то и рассказал ей, что со мной произошло.
  
   Та, с испуганным лицом, в глаза мне смотрит и спрашивает :
   - Что же делать?! Может мне вас в другую палату переселить?
   - Ага, а этот пидор будет в отдельной палате почивать? Вы его в коридоре положите. Пусть со стенками целуется. И конфликтов ни у кого не будет.
   - Не могу, - отвечает дежурная медсестра. - Права не имею. Сейчас лечащему доктору позвоню. Как она скажет, так и будет.
  
   Позвонила. При мне разговаривала.
   Доктор выслушала её внимательно и приказала:
   - Если со стороны пострадавшего поступит, хоть какая жалоба, вызывайте охранников и выписывайте насильника.
   На этом разговор закончился. Я в палату пошёл взбодрённым столь категоричным и правильным, как мне показалось, решением. Дежурная сестра, пригорюнившись, на посту осталась. А лечащий доктор, хочется думать, поверив в мою способность противостоять эксцессам, дома, с родными осталась.
   Ну и правильно. Впереди у неё полная неожиданностей неделя. И хочется думать, что неожиданности эти будут приятными.
  
   Поздно вечером, закончив шлёпать по клавишам компьютера, почитал немного и, потушив ночник, уснуть решил. Но на душе было тревожно:
   - "Что ночь грядущая готовит?"
   Забыться сном так и не мог. Вымучился за ночь. И дежурная сестра, по утру зашедшая справиться о моём здоровье, сокрушённо покачав головой, сказала:
   - Забирайте всё и ступайте в отдельную палату. Там вы покой обретёте. А в понедельник доктора решат, как с вами быть.
   Что я и сделал.
  
   День прошёл нормально. Успокоился и решил написать о том, как обманчива бывает внешность человека. Вроде бы и приятной наружности дядька, а сволотой оказался. Но о таких тоже писать надо. Так что не обессудьте.
  
  
  

"Ввиду отсутствия состава преступления"

  
  
   Предисловие
  
   В песне В.С. Высоцкого есть слова:
  
   Мы говорим не штормы, а шторма.
   Слова выходят коротки и смачны.
   Не ветры, говорим мы, а ветра
   Из палуб выкорчёвывают мачты.
  
   Кажется, чего проще - говорить "коротко и смачно". Так нет, обязательно надо, "растекаясь мысию по древу", нагородить такого, что, вроде бы как и прилично всё.
  
  

История одного писателя

  
   В больничку Прохору Петровичу пришлось угодить. Перед самими майскими праздниками сердечко зашлось и "здравствуйте, пожалуйста" - занял в кардиологическом отделении койко-место.
   Завезли его в палату в кресле на колёсиках. Уложили, укол сделали, капельницу поставили. Лежит пластом.
   Огляделся. Напротив мужик весь из себя холёный.
   - "Ну, - думает, - хоть не один. - А то и врача позвать некому было бы".
   Мужик, словив взгляд, поднялся с койки и, не просясь, в ногах у Прохора пристроился.
   - Болит? - спрашивает
   Тот отвернулся. Не до разговоров ему было. Сердце щемило - спасу нет.
   Мужик, выдержав паузу, положил ему руку на живот и стал поглаживать. Вроде бы успокаивающе, но что-то передёрнуло Петровича от этого прикосновения. Свободной рукой, отстранился от соседа и, через силу, сказал:
   - Уйди.
   Тот не встаёт. Осматривает Прохора сверху донизу. И взгляд такой слащавый, похотливый, что вспомнилось, как в тюремной камере на него так смотрели, хотя повода никому не давал.
  
   Четырнадцать лет ему было тогда. Жизнь в семье, где отчим "правил бал", не задалась. Вот и попал на скамью подсудимых. Как сложилась бы дальше всё, если не отец, - не знал. Но тот, в критичный момент, избавил Прохора от грядущего. Потому, что начальником отряда при заключённых состоял. Вот и забрал к себе. А у него своя семья была к тому времени.
  
   Однако, "закусив удила", был Прошка неуправляемый.
   После очередной попойки, рано поутру, конвой за ним пришёл. Ни слова не говоря, скрутили пацана и туда, где отец службу правил, сопроводили. Вот там и повидал мужиков, которые ТАК на сидельцев смотрели. И не только так, но и со злобным взглядом, готовым растерзать любого, кто осмеливался перехватить лютость в глазах.
   После двух месяцев отсидки среди заключённых поумнел Проша. Паинькой стал. Но память о том, что увидать пришлось, сохранила всё - до мелочей.
  
   Про таких как сосед по больничной палате говорят:
   - Человек с нетрадиционной ориентацией.
   Это надо же такое нагородить?! Сказали бы "коротко и смачно" - пидораст. А ещё короче - пидор. И всё всем понятно.
   Однако с выводами, о поведении соседа, Прохор спешить не стал. Диким ему показалось, что в больнице, где лежат с сердечными приступами, такое возможно.
  
   Оклемался слегка. Стал с койки подниматься. Пользуясь возможностью писал страницу за страницей начатую ранее повесть. Только сосед очень уж доставал. Говорит, говорит и смеётся над собою сказанным. Норовил подойти, по плечу погладить, на разговор вывести, в глаза заглянуть.
   Прохору не до него. Занят сильно. Но через пару дней надоело всё ужасно.
  
   А тот свою линию гнёт. То конфетку на тумбочку положит, то шоколадку. Апельсином решил угостить. В магазин сбегал, ряженки принёс, вафли, печенье. И всё предлагает с такими слащавыми интонациями, что не выдержал Петрович и послал его "открытым текстом". Тот только рассмеялся и пуще прежнего знаки внимания оказывать стал.
   - "Ну, - думает Прохор, - судя из ранее пережитого, скоро созреет пидор до решительных действий".
  
   Так оно и произошло.
   Перед сном побрился Прохор Петрович. Зубы почистил, морду-лица сполоснул, полотенцем утирается на себя в зеркальце глядючи. А этот подходит сзади и по заднице соседа оглаживать начинает. Оглянулся Прохор резко, чтобы в очередной раз послать его подальше, а тот, что клещ поганый, засосом в его в щёку впился.
   Пришлось врезать целовальнику основательно. Тот "с катушек". И ползая на коленях, волоча пузом по полу, не перестаёт повторять:
   - Разве так можно? Разве так можно?
   Наклонился Петрович к нему и, чтобы не слышали за стенкой, говорит нетрадиционно озабоченному шёпотом:
   - Ещё раз прикоснешься - убью!
  
   С тем и баиньки отправился. Но под одеяло залез, не снимая ни рубашки, ни брюк спортивных. Глаза прикрыл и за похотливым самцом наблюдает.
   - "Что-то должно произойти. Не могут такие люди на половине пути остановиться."
  
   И точно.
   Самец разделся, под одеяло нырнул и, воровато поглядывая, принялся трусы с себя стягивать.
   - "Всё! - понял Прохор. - Настал "момент истины"!
   Однако лежит, вида не подаёт, что готов ко всему.
   Сколько пролежал - не помнит. Дремота навалилась, и уснул, несмотря на тревожную обстановку.
   Вот тогда всё и случилось.
  
   - "Меня словно мешком придавило. Весом пидораст оказался всяк больше ста килограмм, - рассказывал Прохор перед выпиской. - Навалился, в шею целует и за "бейца", поверх одеяла, держит.
   Откуда только сила взялась? Ноги поджал, чтобы самое дорогое уберечь, на бок вывернулся из-под "кучи говна" и - коечка узенькая, на одного рассчитана - рухнул пидор с меня на пол. Вот тут я и повеселился! Топтал его с придыхом, пока не заверещал сердечный.
   На шум дежурная сестра прибежала. Что-то вразумительное сказать хотела. Но, увидев мужика с голой жопой, и меня одетого подле кровати своей, рот открыла, а закрыть не может.
   Но и я уже ничего не мог.
   Сердце клокочет. Дыхалку перехватило. И, чувствую, сознание начинаю терять.
  
   Очнулся при ярком свете. Врачи вокруг меня. Два мужика среди них. Один пульс считает, глядючи на часы, другой шприц наготове держит. У дверей палаты два охранника стоят в комуфляже, руки за спину. А я понять ничего не могу.
   Слышу сквозь шум в ушах:
   - Ожил, родимый. Ну и, слава богу. В реанимацию его."
   * * *
  
   "Пятиминутка" в кабинете главного врача больницы в пять минут укладывалась.
   Заведующие отделениями докладывали о состоянии критически больных и мерах по их выздоровлению. И, хочешь-не хочешь, а пришлось заведующей кардиологического отделения доложиться, что ночью больного одного в реанимацию пришлось сопроводить. По причине ухудшения самочувствия.
   - Причину кризиса выяснили? - спросил главврач без каких либо эмоций.
   - То отдельная история, - глядя в стол для заседаний чуть слышно произнесла миловидная женщина.
   - Меня истории не интересуют, - без выражения разнеслось в кабинете. - Примите меры, которые считаете необходимыми.
  
   Через пять минут, в коридоре административного корпуса больницы, она, остановив заведующего реанимационным отделением, спросила:
   - Что делать будем? Как бы история эта на больничной репутации не отразилась? Клиент наш "писакой" при журнале состоит. Не получилось бы второе "дело врачей".
   - А ты его выпиши и отправь на амбулаторное лечение. Мол, противопоказаний не обнаружено. Я тебе "в ноль минут" его на отделение спроважу.
  
   Получая из рук дежурной сестры выписные документы, Прохор Петрович, морщась от скрипучих болей в сердце, поинтересовался:
   - Что, я и в самом деле здоровый?
   - Вести себя не умеете, больной, - через плечо бросила медработник в ответ. - Я бы за счастье почла, если бы меня мужик целовал и оглаживал. А вы!.. Подумаешь, недотрога, какой!
  
   Выйдя из приёмного покоя, Прохор Петрович отправился домой.
   Был он вдовцом. Дома его никто не ждал и, проходя мимо "Пятёрочки", он зашёл купить батон булки. А ещё через некоторое время, с передыхом отворил дверь квартиры, в которой прожил большую часть жизни. Распахнул форточку, не снимая куртки, прилёг на диван и прикрыл глаза.
   * * *
  
   Дверь в квартиру срезали "болгаркой". Срезали в присутствии участкового, двух понятых, эксперта-криминалиста и полицейских из местного РОВД.
  
   Из протокола обследования квартиры усопшего:
  
   - Квартира однокомнатная. Кухня, ванная комната и туалет - раздельные.
   В комнате чистота и порядок. Следов взлома дверей, беспорядка в помещениях не обнаружено.
   На диване, головой к окну, лежит мужчина. На вид семьдесят лет.
   Следов насилия на трупе не обнаружено.
   Судя по трупным пятнам на лице и кистях рук, смерть наступила около двух недель назад.
   Выражение лица спокойное, одухотворённое.
   По предварительному заключению эксперта смерть наступила по причине острой сердечной недостаточности.
   Ввиду отсутствия состава преступления заводить "Уголовное дело" считаю не целесообразным.
  
   Старший следователь РОВД - (подпись неразборчива)
  
   Послесловие
  
   Зачем я это написал?
   Чтобы помнили: - Никаких поблажек пидорастам!
   Если не хотите, чтобы из вас "машку" сделали.
  
  
  

ОДИНОЧЕСТВО

  
   Как волк - один брожу в ночи,
   в глуши домов и тёмных окон.
   Как волк - в ночи брожу один,
   но мне совсем не одиноко.
  
  
   Почти уверен, что у каждого человека наступает период безобидного одиночества. Как правило ощущение это приходит под занавесь жизни, в состоянии весьма зрелого возраста. Возраста, который именуют словом "старость". Именно в этом возрасте человек теряет близких, друзей, единомышленников.
   Жизнь не вечна и то, что ходит за ней по пятам забирает всех с кем общался. И наступаем миг, когда между человеком и концом никого не остаётся. Ты следующий. А когда кончина за тобой придёт - неизвестно. Но то, что придёт, так это точно. И надо поспешить "прибрать" за собой. Чтобы, когда она окажется рядом, всё было доделано до конца.
   "Нет ничего плоше незавершённых дел".
  
   С Юрием Петровичем, 1930 года рождения, повстречался во Втором кардиологическом отделении Покровской больницы. Лежал он с обычным, для его возраста, диагнозом - недостаточное кровообращение. Сердечко выработало своё, вот его мощИ и не хватало. Из-за этого ноги постоянно мёрзли и, если он поднимался, то всегда надевал меховые онучи поверх толстых шерстяных носок.
   Знал ли он первопричину своего недомогания? Не думаю. Хорошо, если не знал. Когда не знаешь, что тебя ждёт впереди - легче жизнь коротать в старческом возрасте.
  
   Войдя в палату, поздоровался, представился и разулыбался, показывая видом своим, что пришёл с миром. Юрий Петрович, незнамо как уместившись на прикроватной тумбочке, что-то писал и на приветствие никак не отреагировал.
   Меня это устраивало. Человек занят делом. Значит, с разговорами приставать не будет. У меня у самого работы "выше крыши". Может случиться, что и времени профилактического обследования не хватит, чтобы всё переделать: написать, отредактировать и в журнал заслать по интернету.
  
   Расположившись, заполнив прикроватную тумбочку всякой всячиной, достал ноутбук и приступил к тому, о чём мечтал на пути в больницу. Вот тут сосед заинтересованно взглянул на меня. А спустя некоторое время подошёл. Не спросив разрешения, присел на стул, что рядом стоял и задал вопрос, который, в отношении себя, никак не ожидал:
  
   - Вы профессор? Вид у вас значимый. Вид учёного.
  
   - Извините, но никакого отношения к учёности не имею. А то, что пишу - пишу для себя. Жизнь последние "круги отматывает". Надо успеть сообщить родным и близким, что собой представлял в конце пути. Это сейчас я им не интересен. А пройдёт время... Если, не внуки, то правнуки спросят, откуда "есть, пошла фамилия наша ".
  
   - Что верно, то верно. Никому мы не нужны в старости. Четыре жены у меня было. Детей с ними нарожал шесть человек. Все взрослые уже. Некоторые на пенсии, своих внуков имеют. А вот лежу здесь и никто не навестит. Даже не позвонит никто. Обидно.
  
   Затем, с Юрием Петровичем, завели разговор о жизни вообще и нашей в частности.
   Он помнил времена предвоенные, когда счастливо и беззаботно жили всей семьёй на Морской набережной. Потом война и эвакуация в Тюмень. Жизнь поменялась круто, но в памяти сохранилось только хорошее.
   Вспомнил, что в школу, так и не пошёл. А в Ленинграде его привели в пятый класс и начальные классы пришлось проходить параллельно. Но было таких ребятишек - "не я один", поэтому школу закончил вовремя.
   В армии не служил. А сразу после школы поступил в институт "Точной механики и оптики". Закончил и стал трудиться на заводе Комминтерна, где и проработал до пенсии. Занимался изобретательством. Имел множество наград и поощрений. Зарабатывал хорошо.
   Как только появились в свободной продаже автомобили - купил.
  
   - Все завидовали, когда я на "Победе" во двор въезжал, - с благостной улыбкой вспоминал Юрий Петрович. - Утром выезжаешь на работу, на остановках трамваев и автобусов народу - уйма. А я, словно король, один в машине.
  
   - Погоди, Юрий Петрович, ты говорил, что на Морской набережной жизнь прожил. А от неё до завода Камминтерна - рукой подать. Какая необходимость была на "Победе" ездить?
  
   - Чтобы знали в округе, что у меня машина есть. Тогда это редкостью было. Едешь, а все оборачиваются.
  
   - Странный ты человек. Нас партия, в те времена, призывала скромными быть. И примером тому была. Мы, кроме генеральных секретарей и не знали никого. Это сейчас те, кто в правительстве заседают, готовы вещать о себе целый день.
  
   - Да, если бы по делу вещали, а то...
   Развалили, гады, страну. Самая сильная из всех стран была, и во что её превратили?! Сталина нет. Был бы Сталин, такого не допустил. Все как один Бога благодарили, что ещё живы, а не расстреляны.
   Когда Сталин расстреливал, то порядок в стране был. Боялся народ против власти говорить. А сейчас... Ума ни на грош, а он в президенты метит. Я так считаю, что пускай Путин будет на все времена. Единственный приемник Сталина остался. Вот победит он врагов и жить станет легче, счастливей, радостней.
  
   - А враги кто? - спрашиваю собеседника.
  
   - Ясно кто! Те, что не с нами. Сталин так и сказал: - "Кто не с нами, тот против нас!"
  
   - Ну-у это, вообще-то, Горький сказал. А Сталин подхватил. И когда это "когда" было? - Ещё до войны. Тогда классовая борьба ураганом промчалась над страной. А сейчас-то, что народу делить? Все живём одинаково. Живем, как правительством предписано - в бедности, но не в обиде.
  
   - В обиде, дорогой Евгений Николаевич. В обиде!
   Ты представить себе не можешь, сколько её у меня накопилось на буржуев современных. Почему я должен на пенсию жить, а у них валютные счета за границей? Ответь мне.
  
   - Так ответ простой: разрешили им счета за границей иметь, вот они деньги там и держат.
  
   - А деньги откуда? Можешь сказать?
  
   - Так не профессор я. Откуда у них миллиарды, про то мне не ведомо.
  
   - А я тебе скажу. Эти миллиарды у народа сварованы. Народа, которому всё, что в стране наработано принадлежать должно. И тебе, и мне, и каждому из нас.
  
   - Так народ столько не зарабатывает. Посчитай сколько у нас работоспособного населения, помножь на среднюю зарплату каждого, прибавь нашу с тобой пенсию - никак миллиарда не получается. Так откуда деньжищи, когда детишкам на лекарство е хватает?
  
   - То, что на лекарство не хватает - не страшно. У нас о больных государство заботится. Заболел ежели - пожалуйста в больницу. А в больницах людей бесплатно лечат, кормят, ухаживают за ними. Всё за счёт государства.
  
   - Ты уверен в этом? А куда налоги уходят, которые с народа собирают? Полагал, что и на медицинское обеспечение. А кто хочет "вкусно" лечиться, тот платит за это. Две двери от нас как раз такая палата пустует.
  
   - Та палата для миллиардеров, как ты не можешь понять. А они редко болеют. Потому, что за границей лечатся. Зачем им наша медицина, которая не может ничего. Вот я две недели лежу, а ноги у меня по-прежнему мёрзнут. Это потому, что у нас врачи грузины. Им русского человека западло лечить. Чем больше нас сдохнет, тем быстрее они Ленинград заполонят. ПонЯл?
  
   - Нет! Не пОнял. По-твоему рассуждать, так после их лечения все покойниками стать должны. А люди выписываются, благодарят, улыбаются при расставании. Почему?
   Потому, что они трепетно к своему делу относится. И им без разницы кто перед ними - русский или кто другой национальности. Уяснил? И брось ты между нами национальную вражду сеять. Лично мне они ничего плохого не сделали.
   Ты мне вот что скажи:
   - Время скоро два часа будет, обед начнётся, а ты всё домой не идёшь. Тебя, что - не ждёт никто?
  
   - Не ждёт. Да и жрать дома нечего. Вот отобедаю последний раз за государственный счёт и пойду.
  
   В это время дверь в палату распахнулась, и милая тётя Паша произнесла волшебные слова:
   - Мальчики, кушать. На первое рассольник. На второе котлета говяжья с картофельным пюре. На третье: кому - чай, а кому - компот. Выбирайте.
   Юрий Петрович был старше меня и на много. Потому, пропустив его вперёд, остался за ноутбуком. И каково же было его удивления, когда тётя Паша, душевный человек, с грустью произнесла:
  
   - А вы, "молодой" человек, с довольствия сняты. Вам ещё до полудня необходимо было покинуть больничное заведение. Обед, тому кто выписан, не положен.
  
   Юрий Петрович вздохнул горестно и шаркающей походкой отправился за сумкой. О чём он думал - не знаю. Может быть о том, что государство, напоследок, отказалось озаботиться о нём?
   Тётя Паша, глядя в след сгорбленному человеку, взялась за половник и, беспокойно оглянувшись, произнесла в след:
  
   - Хотите я вам рассольника налью. И два кусочка черняшки дам. Белый хлеб у меня для диетиков.
  
   Юрий Петрович выпрямился и в два шага оказался рядом:
  
   - Весьма благодарен буду.
  
   Потом, когда буфетчица уехала со своей тележкой, я не выдержал: прикрыл дверь в палату и поставил перед ним тарелку с пюре и котлетой:
  
   - Кушайте, Юрий Петрович. У меня аппетита нет. А вам пешком до Морской набережной добираться. Кушайте. Я чайком перебьюсь до ужина.
  
   У лифта мы расстались. Перед тем как пожать друг другу руки обменялись телефонами. Уж очень мне хотелось узнать, о чём он писал, когда я в палату входил. Прощаясь, договорились встретиться через неделю. И от договорённости этой, прочитал в глазах старого человека радость. Надежду на то, что кончилось его одиночество.
  
  
  

И СНОВА В ПОКРОВСКОЙ

  
  
  
   Покровская больничка - уникальное медицинское учреждение. Во всяком случае, для меня. С этим многокорпусным заведением знаком со школьных времён. Маманя здесь работала. Где именно не помню. По-моему на хирургии. А точно не скажу.
   Летом, когда болтался без дела по городу, старался часам к двум рядом оказаться, и мы шли обедать в столовую ресторана "Балтика". Там сейчас продуктовый магазин находится.
   Потом, когда познакомился с будущей супругой, это в шестьдесят третьем году было, посещали больничку сообща. Здесь, на кардиологическом отделении лежал будущий тесть с обширным инфарктом. А спустя четверть века и я оказался в кардиологическом корпусе красного цвета.
   Привезли на скорой. Когда очухался, то оказалось, что в реанимации нахожусь. И тоже с инфарктом. Про него говорят - "болезнь века". Жизнь стала настолько напряжённой, что пришлось шестиэтажный корпус возводить.
   Раньше трёхэтажным обходились.
  
   Ничего не могу сказать про эффективность лечения в 2001-м году. Выжил и хорошо. Но лечащий врач, Кукуй Лев Михайлович, сказал в приватной беседе:
   - Тебе, Евгений, нужно в Германию съездить. Там шунтирование делают. После такой операции до конца дней бегать будешь.
   Второй раз про шунтирование услышал, когда Ельцина в Германию возили. А нынче шунтирование и у нас делают. Только запоздали врачи с этим делом. Сосуды мои настолько бляшками заросли, что операция стала невозможной.
   А поэтому, после очередного приступа, врачи решили-постановили:
   - Если хочешь и дальше комфортно жить, то раз в год на стационаре обследуйся. Состояние твоё критичное, но не трагичное. Под контролем будешь находиться. Понял, Дворкин?
   - ПонЯл, - ответил со вздохом. А сам рад был до невозможного. На Втором отделении, к тому времени, такая докторша работала, что "ни в сказке сказать, ни пером описать".
   Стройняшка, каких поискать. Симпотная, каких на отделении больше нет. Чёрнявая, лучезарная - аж светится вся. Вот к ней меня и определили.
   Случайно, конечно, но благодарен я этому случаю.
  
   Стоит мне захворить и я, сколько силы позволяют, лечу к ней с надеждой, что не откажет она мне во внимании. И, знаете, ни разу не отказала. В постельку уложит, на стульчик рядом присядет, давление, пульс померит... и я уже здоровенький. Никаких лекарств не надо. Была бы только она рядом.
   А сам про себя думаю:
   - "Как бы не заподозрила меня в шельмовстве. Таких сияющих рожь у больных не бывает".
   Который год наслаждаюсь общением с ней. Как загляну в её глаза, то болеть хочется безостановочно.
  
   Вот и в этот раз пришкондыыбал к ней. Сел напротив ординаторской. Жду, когда придёт ненаглядная. А она - цок-цок-цок каблучками по коридору кафельному. Увидела меня, бровки вздёрнула, рядышком присела. И такой от неё аромат весенний... А на улице снег лежал.
   - Что случилось? Почему здесь оказались?
   - Плохо мне, Мака Листеровна, - говорю с отдышкой. - Ноги отекают, сил не хватает день прожить - устаю быстро.
   - Ладненько, - отвечает доктор. - Идите, оформляйтесь и обживайтесь в 212-й палате. Как только освобожусь, приду к вам.
  
   В палате, которую определила мне врач, двое лежали. Дяхон тридцатого года рождения и мужчина лет пятидесяти с улыбчивым лицом. Нравятся мне такие люди. Эти "камня за пазухой" не держат. С ними можно запросто о чём угодно разговаривать.
   А вот дяхон насторожил меня. Была в нём дремучая отрешённость. Будто злобой он был пропитан. Встречал таких по-жизни. Как правило, были они заброшенными, никому не нужными. Оттого и отрешённость в лице. Но это ещё не говорит, что близкие его плохие люди. Зачастую такие дядьки сами виноваты в своём одиночестве. Не могут ни с кем ужиться.
   А тот, который помоложе, сразу к себе расположил. Родом из-под Воронежа. Закончил техникум. Подался в Ленинград на работу устраиваться. Устроился. Женился. Сына народил. Квартиру купил. Сам свою жизнь построил. Не без ущерба для здоровья конечно - сердечко надорвал - но, как он подытожил рассказывая о себе:
   - "Жизнь прекрасна и удивительна!"
  
   Только мы познакомились, как "дверь тихонько проскрипела и в палату входит"...
   Нет! Не царь. В палату вошла царица. Та, без которой пребывание в больнице бессмысленно.
   Стройная, в белом накрахмаленном халатике облегающем талию. С чуть распущенными волосами, ниспадающими на плечики...
   О! Как хотелось мне притронуться к этому халатику.
   Окунуться в лицом в прекрасные волосы и вдыхать их аромат...
  
   - Здравствуйте, дорогие мои! Как самочувствие? Жалобы на здоровье есть?
   С этими словами Мака Листерована присела на стул рядом с Юрием Александровичем, 1930-го года рождения.
   Сидит: спинка прямая, головку чуть склонила , не улыбается. С таким дядькой надо быть серьёзным.
   - Есть жалобы, - хмурым голосом пробурчал пациент. - До какого времени буду с бутылкой в ногах спать? Мёрзнут и ступни, и пальцы ног. Я здесь не для того, чтобы уйти ни с чем.
   - Уважаемый Юрий Александрович, - молвила царица. - Положение таково, что не имеем мы права вмешиваться в биоритм работы сердца. Его поберечь надо. А если ноги мёрзнут, если не хотите бутылкой с горячей водой пользоваться, то пускай родственники электрогрелку вам купят. Там множество режимов - от самого горячего, до чуть тёплого. Это единственный выход.
   По части кардиологии, для вашего возраста, всё в порядке. В этом я подпишусь в заключении, которое получите к вечеру. А утром, после завтрака, не торопясь идите домой. Вы, ведь, не далеко от больницы живёте?
   Будьте здоровы и берегите себя.
  
   Юрий Александрович отвернулся к стенке, но, по шевелению ушей, можно было понять, что старческие губы его выражали неудовольствие доктором.
  
   Следующим, если по порядку, был уроженец Воронежской области. Подсев к нему, Мака Листеровна помолчала немного, избавляясь от волнения, и только после того чуть улыбнулась. Но улыбка эта не имела ничего общего с той, которую все привыкли видеть на её лице. Видно доконал её старик. Как же она с ним две недели общалась?
   - Что скажете, больной? Как спалось? Как аппетит? На боли в сердце не жалуетесь?
   - Всё прекрасно. Жду вашего вердикта.
   - Вердикта, говорите... Ну, слушайте.
   Макка Листеровна пролистнула историю болезни, достала нужный листок. Прочла ещё раз, и откровенно улыбнувшись, певуче произнесла:
   - Всё нормально, Сергей Дмитриевич. Всё хорошо. Противопоказаний к операции нет. Отправляем документы для открытия квоты и ждём. Как только государство перешлёт требуемую сумму, ложимся, делаем шунтирование и "все дороги вам открыты, все пути". Уверена в благоприятном исходе. Так, что готовьтесь к выписке. И помните: волнения, физические и эмоциональные нагрузки вам противопоказаны. Ну, об этом я супруге вашей скажу отдельно. Всего хорошего.
  
   Всё это время, наблюдая за очаровательной женщиной, не мог понять - откуда она силы берёт на беседу с мужиками. Сколько их у неё? Мы трое - малая частица из тех, которые расписаны за ней на второй кардиологии. И к каждому надо "подобрать ключик" с учётом характера больного, его самочувствия, поведения.
   Да-а-а! Мака Листеровна - сильный вы человек!
  
   - Ну, здравствуйте, Евгений Николаевич. - произнесла врач присаживаясь на краешек стула рядом с моей койкой. - Сколько мы с вами не виделись?
   - С мая прошлого года, доктор. Почти год.
   - И что случилось за это время. Говорите всё, без утайки.
   - Что случилось? Да, то же самое: отдышка, сердцебиение, быстро наступающая усталость. Вот ещё левая нога прихрамывать стала непонятно почему.
   - Это сосудистое. Пройдём курс капельниц и полегчает. Кровь у вас густая. Разжижать её надо время от времени. А насчёт лекарств - посмотрим. Не исключаю, что особых изменений в названиях не будет. Кардиограмма у вас щадящая, артериальное давление в норме, пульс стабильный, сердцебиение хорошее. От мерцательной аритмии, что в прошлом году была, и следа не осталось. Завтра сделаем клинический анализ крови и приступим к поправке здоровья. Уверена, что вы меня не подведёте.
   А сейчас отдыхайте, кушайте кашку и пишите рассказы. Нашим ребятам очень нравится, как вы пишите.
   До встречи. До завтра. Уверена, что всё будет хорошо.
  
   Мака Листеровна поднялась со стула. Так мило, так заманчиво поправила на себе халатик. Улыбнулась одними глазами. И, попрощавшись со всеми, вышла в коридор. А я остался лежать, уставившись в потолок. И казалось мне, что у меня уже ничего не болит.
  
   Как здорово, что есть такие врачи. Как здорово, что один из них моя и только моя доктор. Будь помоложе, мы кружились бы с ней в вечном танце жизни.
  
  
  

Яночка

  
  
   Под льдом от стужи прячась, море северное дремлет,
   Но с небес высоких звезды свет алмазный льют на землю.
   В тишине седой и чуткой, кружит девушке якутка,
   Вместе с нею в танце этом кружит древняя Земля.
  
   В эти белые края вновь и вновь приеду я,
   Чтоб увидеть, как танцует якутяночка моя.
  
  
   Кто такая Яночка, я вам потом расскажу. А пока - как я с ней познакомился.
  
   Но сначала позвольте поведать о своём отношении женщинам всех народов.
   По характеру я интернационален. Без разницы мне кто к какой нации относится. Узбек, таджик, грузин или ещё кто. Был бы человек хороший.
   Во времена юности помотало меня по белому свету.
   Или, как говорил "товарищ Сухов":
   - "И носило меня от Амура и до Туркестана!"
   Но с Суховым это в гражданскую было. Когда брат на брата с оружием шёл. Вот он и мирил их между собой. А я, в юности, от безделья маялся. В Ленинграде мне надоело. В Москве от народа не протолкнуться - муторно...
   Больше всего на Волге нравилось. Там где Саратов скучковался меж гор меловых. Поднимешься на эти горы, а вокруг степь необъятная. Простор, небо голубое, солнце жаркое, жаворонки песни поют. Благодать!
   Вот там я впервые узнал, что на земле нашей, кроме русских, и другие народы проживают. И народы меж собой обличьем отличаются. Со временем распознал какая разница в нём.
  
   Таджики, которые торговать приезжали и в Саратов, и в Казань, и в Куйбышев, от других тем отличались, что в халатах ходили. Платками их подвязывали. Я сперва думал, что мода такая. А оказывается нет. Сколькими платками халат подвязан, столько жён у таджика.
   Странным это казалось. Думал, что у мужчины одна жена должна быть.
  
   Грузины мало на Волгу приезжали. Если и встретишь кого из них, то это, в основном, студенты были. Они в Россию учиться приезжали. Торгашей на рынках тогда из Таджикистана хватало.
  
   Киргизы, это народ особенный. Они в города баранину привозили. Но мало. В Ленинграде баранина была, а для Саратова не хватало. Поэтому, наверное, их на Волге и не было.
   С одним из них я на флоте познакомился. В Кронштадте. И так мы с ним скорешились - "не разлей вода". Звали его Таштан-бек. До призыва он чабаном работал. Пас овец в долинах Тянь-Шаня.
   Много чего рассказал о родных местах. И так они мне полюбились, что вознамерился, после службы, в Киргизию поехать и чабаном стать. Когда Таштан-беку об этом сказал, он обрадовался. Решил сестру мне в жёны отдать. А это о многом говорит. Киргизы женщинами не разбрасываются.
   Но не сложилось. Разбросало нас по кораблям, и потеряли мы друг друга. Может оно и к лучшему.
  
   Почему к лучшему? Потому как, исподволь, меня к еврейкам тянуло. Я и не знал, что такая нация есть. Мне девчонки эти внешностью нравились. Росточком небольшим. Личиком смуглым. Глазами кариемыми.
   Но больше привлекало в них то, что учились они на "отлично". Списывать в школе давали и подсказывали всякий раз, когда я у доски расхристанным стоял.
   Потом женился на еврейке и, знаете, не жалею после пятидесяти лет прожитой совместной жизни. От скольких жизненных неурядиц она меня уберегла.
  
   Всех женщин не объять.
   Или, как говорил Василий Иванович Чапаев:
   - Нет, Петька. Со всеми женщинами мне не совладать. Языкам необучен.
   Но всякий раз не могу пройти мимо, когда встречу личико без пресловутой курносости. Вот такой Яночка мне и представилась, в процедурном кабинете.
  
   Меня, когда доктор прослушала, отправила клинический анализ крови сдавать на тощах. Утром то есть. Вошёл процедурную, а там:
   - Высокая, стройная, черноокая, чернобровая, с овалом лица как на иконе - девица.
   Так и замер в кабинет войдя.
   - В чём дело, больной, - вывел меня из забвения строгий голос. - Садимся и руку заголяем. Не задерживайте. В коридоре народ ждёт.
   Что потом было - вспоминать стыдно. Как зомбированный присел на краешек стула, руку на стол положил, а сам от сестрички глаз оторвать не могу. Красивая - до умопомрачения.
   А она мне:
   - Отвернитесь, больной. И не дышите на меня. От вас мужиком пахнет.
   Отвернулся скрепя больным сердцем, а сам думаю:
   - "Глупая ты. Молодая ещё. У нас на корабле боцман говорил, что "мужчина должен быть свиреп, вонюч и волосат!" А ты...
  
   Потом в палату подался. Только чайку похлебал, как дверь стремительно распахнулась. Яночка моя входит и железяку за собой тащит. Кинулся ей помочь, а она как рыкнет:
   - Быстро в койку. Капельницу ставить буду.
   Я в койку, руку венами вверх положил и вновь наглядеться на красу не могу. -
   "Откуда, - думаю - такая? И как сказать, что тронут красотой её?"
   И тут осенило. Мужик, если он не хам какой, всегда сумеет комплимент девушке сделать.
   - У вас, - говорю, - должно быть родители красивые очень.
   Яночка чуть не поперхнулась. Фыркнула разулыбавшись и понял я, что приятны ей мои слова.
  
   Это потом узнал, что она из Якутска.
   И так мне её жалко стало. До слёз.
   Красавицы, которые с севера, долго не живут. С них красота девичья, словно лепестки с цветочка, раньше времени слетает. Закон тундры. Лето там короткое вот и отцветают цветы раньше, чем налюбуешься ими.
   Но, думаю, пусть она не знает об этом. А то выйдет замуж за мужлана какого, кто её нахрапом добиваться станет.
   Когда с Яночкой расстались до следующего дня, закемарил я после капельницы. Сплю. Ничего такого не снится. И вдруг...
  
   Дверь со стуком нараспашку и ворвался в палату зверь дикий.
   - Где, - кричит - этот больной?! Сейчас я ему ноги выдирать буду. На Янку мою смотрит, глаз не сводит. Никому её не отдам. Моя она и только моя! Я на неё первый глаз положил!
   Ну, соседи по палате из коек повыскакивали, и к зверю этому:
   - Успокойся, Миша,- говорят. И на стул его усаживают.
   А тот:
   - Не бывало такого, чтобы у меня девку из-под носа увели! Падлой буду! Никому не прощал и ему не прощу! Моя Янка!
  
   Тут, вроде бы, просыпаться я стал. Сознание ко мне вернулось, а глаз не открываю. Слушаю, что дальше будет.
   А Мишка этот, ещё пуще распаляется:
   - Меня весь Металлострой знает! Все зеки передо мной на цырлах ходят! Я их вот где держу! - И сжатый кулак показывает.
   - А тут, явился-незапылился, только объявился и на Янку смотреть?! - Не позволю! Он у меня враз выздоровеет и бежать из больницы будет "быстрей, чем заяц от орла"!
   Я, когда впервые Янку увидел, - спрашиваю её:
   - Вы не из Прибалтики будете?
   А она, не глядя в мою сторону, отвечает:
   - Из Америки я.
   - Ну, меня этим не удивишь, хоть не бывал в тех краях ни разу. И говорю:
   - Правильно - из Америки. Вот там-то я вас и заприметил. И это, подумать только, где нас судьба свела. Значит, не зря мне сердце подсказывало, что моя вы женщина. Выходите за меня замуж.
   А Яночка в ответ:
   - Я подумаю.
   - И тут фраер этот! Как его фамилия?! Заведующей отделения жаловаться буду! Не отдам ему Яночку свою!
   А дальше, мать-перемать, трёхэтажным крыть стал.
  
   Терпеть ненавижу, когда мужики матом кроют. Не по-мужски мать противника вспоминать. Всклокотало во мне всё. Вскочил с койки да как рявкну:
   - Загрызу помойного! Порву как тузик грелку! Ты, что думаешь, если у тебя зеки в друзьях ходят, то я перед тобой "хвост подожму"?! А вот это видал?!
   (Дальше жест употребил непотребный, но описывать его не буду.)
   Голову над Мишей склонил и, что мочи, шёпотом послал его параши в камерах чистить. Мне законы зековские известны.
   - Не видать тебе, шнырь подколодный, Яночки. Не видать, как своих ушей. Я, за сестричку нашу, "в землю лягу" и её с собой заберу. А с тебя и техничек достаточно. Не по рангу ты женщину себе подобрал! Твоё место у горшка вонючего! Запомни это. И, если тебя рядом с ней увижу, во двор курить не выходи. Поедешь на лифте, а он, вдруг, оборвётся невзначай. ПонЯл, шелупонь тюремная?! А теперь, кышь отседова, пух куриный, чтобы не смердило тобой здесь!
   Я всё сказал! Хау!
  
   Соперник, видимо не ожидая такой прыти от меня, глазками захлопал, рот отворил, а сказать ничего не может. Не дожидаясь от него реакции, я к стенке отвернулся. И одеяло на голову натянул. Настоящие мужчины два раза не повторяют.
   Мишка попыхтел немного, зубами поскрежетал и, перестав глядеть на мою задницу, поднялся со стула. Долго его шаркающая походка из коридора слышна была. Тоже мне - жених нашёлся.
  
   Наследующий день, после завтрака, Яночка вошла в палату и, всё так же сосредоточенно, никому не улыбаясь, поставила всем капельницы. Видимо не дошли до неё слухи, какие баталии здесь вокруг неё разбушевались. Может оно и к лучшему? Пусть работает без волнений. Найдёт ещё парня по душе. У неё вся жизнь впереди. Не то, что у нас с Мишкой, - начальником пожарной части испровительно-трудовой колонии в посёлке "Металлострой".
  
  
  

Ночное происшествие

  
   "Ох, где был я вчера -
   Не найду днём с огнём..."
  
   Хотите верьте, хотите нет, но в то, что произошло со мной той ночью мне и самому не верится.
  
   Мы с супругой, прежде чем спать отправиться, чаёвничаем. Чай с "таком" пьём. Если бутерброд какой, то это по индивидуальному желанию - не возбраняется.
   Попили чайку, на кухне прибрались и в койку. Как раз к полуночным новостям по TV. Это у нас ритуал такой.
  Но и в этот раз нового в новостях ничего не было: кого-то убили, что-то взорвали, кого-то в тюрьму посадили за растрату бюджетных средств. Надоело! Когда позитив по TV показывать будут? Или совсем оскудела Русь благостными новостями?
   Вздохнул тяжело. На бочёк повернулся.
   - Всё! - сказал сам себе. - Спать, спать, спать.
  
   В два часа ночи проснулся от боли ноющей с левой стороны живота.
   (Вы не знаете, что там находится?)
   И боль эта так разгулялась, что терпеть стало невмочь.
   Жена в скорую позвонила.
   - Ждите! - сказали в телефонной трубке.
   Приехали минут через двадцать. Дядька - врач и с ним сестричка в белом халатике. Да, молоденькая такая! Да, симпатичненькая. При такой и стонать стыдно. Сцепил я зубы и пальцем показываю, где у меня болит.
   Врач пощупал, понажимал, следя за моей реакцией, задумался и говорит:
   - Сделай ему, Ксюша, укол болеутоляющий и повезли дяденьку в больницу. Пусть там разбираются, почему у него в левой стороне живота болит.
   Жена спрашивает:
   - А в какую больницу?
   - Пока неизвестно, - отвечает врач. - По дороге узнаем.
  
   Ну, а мне, что - ягодицу заголил, и девушка сделала своё дело
   Затем, треники, рубашку одел и спустился к ГАЗЕЛЬке с красным крестом. И хоть на дворе октябрь, но в салоне тепло было.
   Домчались мы, с включенными проблесковыми фонарями, до Литейного проспекта быстрее ветра. А там, сирену включили и с левым поворотом, поперёк проспекта, в больничку завернули. Боль в животе, к тому времени, проходить стала. Однако меня на каталку и в палату привезли. Здесь на больничную койку передислоцировали.
   Лежу, к ощущениям прислушиваюсь - вроде отпустила боль. И вспомнив, что "утро вечера мудренее", повернулся на бочёк.
   Парфюмом на меня пахнуло. Будто дома я, рядом с женулькой. И она дышит мне в лицо тихо, спокойно.
   С этим и уснул.
  
   Проснулся, рассвело уже. Огляделся, а рядом со мной женщина незнакомая лежит. Волосы по подушке разметала и, вроде бы как, улыбается во сне. Но не мне - это точно. Я к ней ночью не прикасался.
   Ничего понять не могу: - Где я?!
   Палата огромная. Такими только казармы бывают. Народу видимо-невидимо. Как во время войны в госпитале военном. И я рядом с женщиной. Между нами даже тумбочки нет.
   Я, тогда, бошку на подушку и с головой одеялом накрылся.
   - "Пускай, - думаю, - дамочка первой проснётся. А то ещё заголосит спросонок меня увидав."
   Лежу, а боли, вроде, и нет никакой. Что делать?
   - "Ладно, врач придёт - разберётся." И сам не заметил, как уснул.
  
   Просыпаюсь, голову из-под одеяла осторожненько высунул, а дамочка моя сидит уже. Зеркало на согнутых коленях пристроила и макияжем занимается.
   Тут я, шепотом, и говорю:
   - Простите, Христа ради, я не сам к вам лёг. Меня доктора к вам положили. Ночью.
   А женщина в ответ:
   - Ничего страшного. Вы третий мужчина, кто со мной рядом лежит.
   Просыпайтесь - сейчас завтрак привезут. У вас ложка, тарелка найдутся?
   - Нет, - говорю, - меня на скорой привезли.
   - Не беда, - говорит хороший человек.
   И достаёт из-под подушки тарелки. Одну для меня, другую для себя. Ну и ложкой меня презентует.
  
   А тут и тёханка с тележкой подкатила. Да как заголосит на всю палату:
   - Завтрак, бездельники! Просыпаемся!
   Женщина моя тарелку протягивает. А тёханка - шмяк половником каши манной. Да такой густой, что в ней ложка должна стоять.
   Я тоже тарелку протянул, а мне в ответ:
   - Не положено! Голод, холод и покой - лучшее лекарство.
   И покатила дальше со своей тележкой.
   Я её окликать не стал. Манная каша не входит в рацион моего питания. Обойдусь без завтрака.
   А женщина, отпробовав чуть-чуть, скуксилась и говорит:
   - Ну и отра-а-ава! Не расстраивайтесь, это кушать невозможно. От такой каши заворот кишок произойти может.
   И, достав из-под кровати "утку", соскребла отраву в отхожую посудину.
   Потом достала из кармашка халатика влажную салфетку, протёрла тарелку тщательно и... салфетку в "утку", а тарелку под подушку.
   Позавтракали, называется.
  
   Не люблю я случайных знакомств. Тем более с женщинами. Поэтому лежу, осмысливаю произошедшее, жду, когда врач придёт.
   А в это время, на койке, что у противоположной стенке стояла, бабулька поднялась. И так жалобно проголосила:
   - Девочки, кто ни будь, помогите, а то невтерпёж больше.
   Две тётки поднялись с причитаниями, подошли к бабульке и халат, словно ширму, растянули. Потом, слышу, будто "утку" из-под кровати достали. Старушку эту усадили и за руки поддерживают. А потом... Такое амбре по палате разнеслось.
   Сделала бабушка своё дело и тётеньки эти помогли ей на кровать взобраться. Одеялом накрыли, и одна в коридор вышла - "утку" выносить.
   - "И куда же я попал?" - пронеслось у меня в голове. Скорей бы доктор приходил.
   Тот не заставил себя ждать. Трое их в палату вошло, и разбрелись кто куда. Только ко мне никто не подошёл
   Что делать?
  
   Поднялся с койки и, как был в трениках, пошёл ординаторскую искать.
   Нашёл. На дверях написано:
   Не входить! Не стучать!
   Тут во мне взыграло ретиво:
   - "Я половину ночи болью мучился ! Отчий дом покинул в надежде, что медицина поможет. А тут..."
   Вхожу в ординаторскую и ... :
   - Простите великодушно, но меня кто-то лечить будет?
   В ответ мужик в белом халате:
   - А зачем вас лечить? Вы здоровы.
   Удивился я такому ответу и спрашиваю:
   - Так я, что - могу домой идти?
   - Идите, куда хотите, только дверь за собой закройте.
   Вот и весь сказ.
  
   Дошёл я до палаты, с дамочкой распрощался и к выходу направился.
   В чём был, в том и на улицу вышел. Верхнюю одежду мне жена только к вечеру должна была привезти. Когда определятся со мной - где я лежать буду.
   Вышел на Литейный проспект. Скукожился от ветра балтийского и чувствую, что околеваю. Попробовал "бомбилу" остановить, - все по своим делам спешат.
   И тут, есть Бог на свете, менты тормознули. Вышли двое с автоматами и в околоток повезли.
   Протокол составили, потому, как у меня документов не было, и в цугундер спровадили.
   Я к сержанту:
   - Позвольте домой позвонить.
   А тот в ответ:
   - Стольник с тебя, когда приедут за тобой. И мобильник протягивает.
  
   А потом всё просто сложилось.
   Приехала супруга с документами. Заплатила штраф, будто общественный порядок я нарушал. Рассчиталась с сержантом, и поехали мы домой на общественном транспорте. Доехали без приключений.
   По дороге супруга сообщила, что находился я в Мариинской больнице. Ей об этом в справочном бюро, по телефону сказали.
   Всё-таки, что не говори, а Санкт-Петербург был, есть и остаётся культурной столицей в Российской Федерации. Достаточно позвонить в справочное, и будет известно, где ты находишься.
  
  
  

На грани...

  
   Баю-бай, должны все люди ночью спать...
  
   - Мир, где мы с тобой живем, можно назвать хаосом.
   - В нем живут беспомощные люди, которые не готовы отдать все ради достижения цели, и монстры, что пожирают нас изнутри.
   Бесчеловечность - вот что изменит этот мир!
  
   Холодный вечер. Только прошел проливной дождь. По безлюдным улицам медленным шагом идет девушка.
   В руке сухой зонтик, на плече сумка. Может показаться, что все в порядке, но стоит только присмотреться к её глазам... - Они пусты, как будто не от мира сего. Мысли её далеко. Невозможно понять, что с ней происходит.
  
   Девушка спит. При этом путь её целеустремлён.
   Вот появился большой бетонный мост, по которому она каждое утро ездит на работу.
   Через некоторое время она на мосту и уверенными шагами идёт вперёд и только вперёд.
   За её спиной больше половины пройденного пути.
   Слышится звук приближающейся машины.
   До конца моста осталось всего ничего, но тут девушка остановилась.
  
   - Бесчеловечность - вот что спасет этот мир.
   Перед девушкой появился юноша:
   - Вика, ты готова отдать все ради спасения своего мира?
   - Макс?..
   Они протягивают руки навстречу друг другу. Осталось пара сантиметров до их прикосновения.
   Рядом промчалась машина.
   Виктория очнулась ото сна.
   В её глазах появился естественный блеск, они наполнились жизнью.
   Перед ней никого не было.
  
   Девушка судорожно оборачивалась по сторонам, пытаясь понять, как она здесь очутилась. Это уже не первый раз, когда Вика, заснув в одном месте, просыпалась в другом. И именно на этом мосту. Каждый раз.
   - Что это?
   Виктория в полной растерянности. Она совсем недавно ехала в автобусе домой.
   - Почему? Почему это все происходит именно со мной?!
   Дрожа от холода и страха девушка нащупала в кармане куртки телефон и набрала знакомый номер. Гудки... Эти звуки раздражали ее. Хотелось швырнуть телефон с моста.
   - Алло.
   - Алло, доктор, - Вика пыталась говорить спокойно, без волнения, но это у нее не получалось.
   - Виктория, успокойтесь. Повторяйте за мной. Глубокий вдох, выдох...
  
   Как ни странно, но это всегда помогало. Десять раз сделать глубокий вдох и выдох. Постепенно мысли приходят в норму, начинаешь более осмысленно ощущать ситуацию.
   - Успокоились?
   - Да, - еле слышно произнесла Вика.
   - Хорошо. Теперь расскажите, что произошло.
   - Я...вновь...
   Продолжать было не надо. Доктор и так понял, что произошло.
   - Хорошо. Вы молодец, что позвонили. Приезжайте.
   - Да, еду.
  
   В кабинете психоневролога просторно. Большой стол, мягкие кресла, шкафы, большое окно. И среди всего этого благополучия - покой.
   Вика уже больше месяца находилась под наблюдением.
   Ей было назначено медикаментозное лечение, что приносило положительный эффект, но в последнее время антидепрессанты не помогали. Приступы участились.
   Виктория сидела в мягком кресле. Очень хотелось спать, но девушка всеми силами сопротивлялась.
   Дверь чуть скрипнула. Мужчина, лет сорока, быстро прошел по кабинету и сел за огромный рабочий стол. Его взгляд был суров и серьезен. Возможно, это из-за густых, рано поседевших бровей, а может этот человек и вправду так смотрел на весь наш грешный мир.
   Но суть не в этом. Доктор внешне напоминал старого, угрюмого профессора, который успел многое повидать на своем пути. Скорее всего, это так и было - опыта ему было не занимать. В своей жизни он много чего повстречал. Но ситуация с Викой не была похожа ни на один случай из его практики. Лечение антидепрессантами перестало помогать. Надо было найти другой способ исправить ситуацию. Ведь лунатизм опасен тем, что во время приступа у человека полностью отсутствует чувство страха. Мало ли, что может случиться в ту секунду, когда человек спит. Походы "лунатика" целиком и полностью зависят от сна, который снится больному.
  
   - Итак, вам снился сон? - голос мужчины был грубым, но ровным.
   - Да, - ответила Виктория.
   Врач устало вздохнул.
   - Вы исправно принимаете лекарства?
   - Да, - девушка немного напряглась.
   - И все рекомендации выполняете?
   - Да!
   Эти расспросы начинали раздражать.
   - Я хочу понять, почему лечение перестало действовать, - спокойным до равнодушия голосом произнёс доктор. - Вам придется рассказать сон.
   Девушка успокоилась. Она прекрасно понимала, что ей хотят помочь.
  
   Глубоко вдохнув, Вика начала рассказывать:
  
   - Во сне я вижу городские улицы. Иду по ним, всматриваясь в окна домов, витрины магазинов. Вокруг меня много счастливых людей. Слышится детский смех...
   Потом в толпе людей мелькает тень погибшего брата - Макса. Я начинаю его звать, но он исчезает.
   Вдруг вспоминается его фраза, которую он мне сказал незадолго до смерти:
   - "Мир, где мы с тобой живем, можно назвать хаосом. В нем живут беспомощные люди, которые не готовы отдать все ради достижения цели, и монстры, что пожирают нас изнутри".
   Потом всё затихает. Оборачиваюсь. За моей спиной стоят монстры. От страха сердце чуть не выскакивает из груди. Срываюсь с места. Бегу, не оборачиваясь. Пробегаю мост. И за два метра до его конца встречаю брата.
   Макс обращается ко мне:
   - Бесчеловечность - вот что спасет этот мир. Вика, ты готова отдать все ради спасения мира?
   Мы протягиваем друг к другу руки. На этом я просыпаюсь.
  
   Вика печально смотрит на врача. Тот, анализируя услышанное, наблюдает за девушкой.
   - Возможно, - доктор прикусил большой палец руки, - мы изначально шли не в том направлении.
   Лицо Виктории исказилась в гримасе отчаяния.
   - Но у меня есть предположение. Мы сможем улучшить ваше состояние. Немного изменим ваше лечение.
   Девушка с любопытством взглянула на доктора: - Интересно, как?
   - К медикаментозному лечению добавим сеансы гипноза. Это даст нам возможность понять глубину проблемы. А начнем прямо сейчас!
   Глаза Виктории засияли надеждой.
   Доктор подошел к девушке и взял её за руку.
  
   - А назовем мы эти сеансы "Мост надежды".
   Девушка молча смотрела в умудренные опытом глаза врача. Они были наполнены жизнью, силой, уверенностью. Такому человеку невозможно не довериться.
   Доктор сел на соседнее кресло.
   - Закройте глаза.
   Его голос был низким, бархатным, однотонным.
   - Сделайте глубокий вдох и медленно выдохните. Опять глубоко вдохните и выдохните. Теперь ещё раз глубоко вдохните полной грудью и задержите дыхание. Почувствуйте, как ваше тело начинает расслабляться.
   Когда Вика выдохнула, мысли стали улетучиваться.
   - Представьте, что ваша напряженность и скованность, ваши страхи и тревоги отступают прочь и стекают вниз, как в воронку.
   Они спускаются по вашему лицу, через шею и плечи... Проходят через грудь и живот.
   Затем опускаются к бедрам, коленям, лодыжкам, ступням и пальцам ног.
   Ваша напряженность и скованность, ваши страхи и тревоги вытекают из кончиков пальцев.
   Сосредоточьте внимание на пальцах ног и позвольте им совершенно расслабиться.
   Девушка почувствовала легкое покалывание.
   - Каждый палец ног расслабленный.
   Теперь пусть расслабление распространится на ваши ступни, поднимется по лодыжкам, икрам, коленям.
   Почувствуйте, как оно охватывает ваши бедра, живот, разливается в груди.
   Ваше дыхание становится свободным и глубоким, более ритмичным и расслабленным.
   Теперь чувство глубокого расслабления переходит на плечи, опускается по рукам.
   Вы чувствуете, как волна расслабления подымается по рукам вверх, захватывая плечи, шею, лицо.
   Ваши щеки, подбородок, глаза расслаблены. Ваше тело в невесомости.
   Вы не чувствуете ни мягкого кресла под собой, ни твердого пола под ногами. Ничего.
   Все тело обволокло приятное тепло.
  
   Девушка парила. Она не чувствовала ничего вокруг себя, даже собственной одежды.
  
   Доктор включил диктофон.
   - Глубоко вдохните и выдохните. Перед вами дверь. Подойдите к ней. В ладони правой руки у вас что-то лежит. Разожмите ладонь. Что там лежит?
   - Ключ, - голос девушки был спокойным, монотонным.
   - Опишите его.
   - Маленький, ржавый ключик. Есть зазубрина на колечке. Он очень похож на ключик от моей шкатулки с украшениями. Только...ржавый.
   - Хорошо. Откройте им дверь. За дверью вы видите густой туман. Пройдите через дверной проем. Вы все ещё в невесомости. Туман окружает вас. Нет ничего, кроме тумана и вас.
   Когда я сосчитаю до трех и щелкну пальцами, вы ощутите землю под ногами.
  
   Раз, два, три, - доктор щелкнул пальцами. В этот момент Вика и вправду босыми ступнями почувствовала что-то твердое, холодное, влажное.
   - Туман по-прежнему окружает вас. Сейчас он развеется.
   Раз, два, три, - вновь прозвучал щелчок.
   - Туман рассеялся. Вы можете видеть и чувствовать все, что происходит вокруг. Вы стоите на тёмном, мокром от дождя асфальте.
   Оглянитесь вокруг. Обращайте внимание на все подробности. На запахи. На цвета. На окружающую обстановку.
   Где вы находитесь?
   - Рядом с автобусной остановкой. Я каждое утро еду отсюду на работу.
   - Какое сегодня число?
   - 10 октября.
   - Который час?
   - 14:30.
   - Откуда вы об этом узнали?
   - В ближайшем магазине, в витрине находятся электронные часы с датой.
   - Чем пахнет?
   - Сыростью.
   - Возле вас есть кто-нибудь?
   - Нет. Я стою одна.
   - Идите к мосту. Там встретите брата. Вы должны спросить у него, что он хочет от вас, чего добивается. Идите.
   Доктор замолк, терпеливо ожидая чего-то.
   - Где вы сейчас находитесь?
   - На мосту. Рядом с братом.
   Пульс девушки участился.
   - Макс, что тебе от меня нужно? Чего ты добиваешься?
   Из её глаз потекли слезы: - Ответь!
  
   Доктор, погладив девушку по голове, подумал про себя: - Нужно заканчивать.
   - Виктория, слушайте только мой голос. Я посчитаю до трех, и вы проснетесь.
   Голос доктора был спокойным, однотонным.
   - Раз, два, три. Прозвучал щелчок.
   Глаза девушки открываются. Свет лампы, что стояла на столе, слепил. Все чувства этой реальности стали возвращаться. Тело покалывало. На душе было спокойно.
   - Странно, - Вика уже давно так легко себя не чувствовала.
   - Виктория, - услышала она голос доктора, - вы хорошо себя чувствуете?
   - Да, - ответила она сонным голосом.
   - Вот и отлично. Подождите немного. Я принесу чашечку горячего чая.
   Мужчина скрылся за дверью.
  
   Через несколько минут доктор вернулся с двумя чашками чая.
   - Приятная атмосфера. Ты расслаблена, чувствуешь себя отдохнувшей. В руках держишь чашку ароматного напитка, а перед тобой сидит человек, с которым приятно разговаривать. Будто у тебя вовсе нет никаких проблем. В душе гармония.
   Доктор утешал, льстил, делал комплименты, хотя что-то его беспокоило. Не давало покоя. Изредка пробегала дрожь в руках и в голосе, которую мужчина искусно скрывал, то покашливая, то потирая ладони. Лишь бы она не заметила. Зачем заранее паниковать, когда ещё ничего неясно? Ведь это только предположение.
   - Итак, - доктор сделал небольшой глоток, - вот прошел наш первый сеанс гипноза - "Мост надежды". Мы, конечно, мало продвинулись к намеченной цели, но сделали огромный шаг вперед. Завтра мы попытаемся "перейти мост". Так что не печальтесь. Все будет хорошо.
   Обнадеживающая улыбка на его лице говорила, что есть надежда, а пока она живет в твоем сердце, все будет хорошо.
  
   - У вас есть шкатулка?
   -Есть, - вопрос немного удивил девушку.
   - А можно поподробнее?
   - Конечно. У меня их две. Одну мне подарил мой жених - Саша, другую - брат.
   - Вот как? Завтра её принесёте, хорошо?
   - Ладно. Только зачем она вам?
   - Понимаете, в ней, возможно, есть то, что поможет нам в вашем лечении, - доктор выглядел как-то таинственно, даже жутковато.
   На часах было восемь часов вечера. Довольно поздно. А ведь ей надо домой. Но об этом позаботились. Доктор позвонил куда-то.
   - Что же, потихоньку собирайтесь. Скоро за вами приедут и отвезут домой.
   - Хорошо, - девушка искренне улыбнулась.
  
   Время летит быстро и неумолимо. Виктория уже на улице, подходит к машине. Из неё выходит - Александр. Глаза полны счастья.
   - Саша! - Последовали крепкие объятья и легкий поцелуй.
  
   Как долог путь домой. В окне автомобиля мелькают люди, машины, дома и разноцветный свет. Город стал другим. У ночи свои правила.
   - Вика, - прозвучал голос любимого.
   - Да?
   - Почему ты мне не позвонила? - Александр был серьезен. Видно было, что он переживал.
   - Прости, - еле слышно сказала Виктория, - просто не хотела тебе мешать.
   - ???!
   - Ну, у тебя ведь была деловая встреча.
   Понимаешь, я не хочу быть для тебя обузой.
   - Не говори так! - юноша остановился у тротуара. - Пойми, я тебя люблю.
   Это было искренне, от всего сердца. Парень крепко обнял девушку:
   - Вика, я все равно буду тебя любить. Мне абсолютно неважно какая ты. Неважно, что будет со мной. Главное, чтобы с тобой все было хорошо! Поэтому выброси глупости из головы!
   После этой фразы Саша поцеловал Вику в лоб, от чего девушка немного смутилась.
   - Машина выехала на проезжую часть улицы и не останавливалась до самого дома.
  
   Дом, родной дом! Спальня. Такая необычная для обычных людей.
   В комнате абсолютно не было колючих предметов. Даже у мебели все углы закругленные и отбитые мягкой тканью. Окно заперто, решетка. На полу мягкий ковер. В комнате нет ни светильников, ни тяжелых книг в твердой обложке. Шкаф заперт на ключ.
   Это, наверное, самая безопасная комната в мире! Даже мебель привинчена к полу, чтобы Вика во время приступа ничего себе не сделала. Все для ее безопасности.
   Вот только Виктории здесь было неуютно: - Как в психушке.
   Единственное отличие - это цветовая гамма комнаты и наличие другой мебели, кроме кровати. Девушка присела на край постели.
   - Вика, ты пока переодевайся, а я сейчас принесу твое лекарство и ароматические свечи.
   Вика кивнула в ответ.
  
   Саша вышел из комнаты.
   Девушке было тревожно наблюдать за женихом. Что бы он ни говорил, а она все равно обуза, тяжелый груз для него. В своей любви не приходилось сомневаться. У неё кроме старшего брата никого не было. Их родителей давно лишили родительских прав, и она вместе с Максом росла в детдоме. Всего всегда добивались сами. Им никогда никто не помогал.
   Потом в их жизни появился Саша. А когда брат умер, Александр был единственным, кто поддерживал её. И даже сейчас, когда Вика в таком состоянии, юноша не отвернулся от неё. Если бы не Саша, она бы давно сошла с ума. Только ради него стоит сохранить человечность. Именно эта мысль крутилась в голове Вики. Для неё лишиться ощущения реальности происходившего - это потерять моральность, все то, что делает нас людьми. Стать бесчеловечной.
  
   В дверь постучались.
   - Можно войти?
   - Да.
   Это был Саша с подносом в руках. На подносе стакан воды, две таблетки белого цвета и зажжённые ароматические свечи. Александр поставил поднос тумбочку. По комнате быстро разнеся приятный аромат лаванды.
   - Саша, - обратилась Вика к возлюбленному.
   - Слушаю тебя, дорогая.
   - Пожалуйста, напомни мне завтра взять с собою шкатулку, которую брат подарил.
   - Хорошо. Только зачем она тебе?
   - Врач просил принести.
   Сделав задумчивое лицо, Саша сказал:
   - Ну, раз доктор сказал, то ... Хорошо. А сейчас пей лекарство и спать.
   Девушка удобно устроилась на кровати, и, пожелав Саше спокойной ночи, закрыла глаза.
  
   Он сидел возле кровати до тех пор, пока Вика не уснула. Для него это стало уже привычным. Потом прибрать за собой. Ушёл в соседнюю комнату и занялся работой.
   Но сегодня он забыл закрыть за собой дверь в спальню девушки.
  
   - О, так быстро уснула, - послышалось возле кровати.
   - Знакомый голос. Но не Сашин. Чей же тогда?..
   - Ну, открой глаза, сестрёнка, - голос приблизился к лицу.
   Вика мгновенно вскочила. Голос напугал её. Не заметив никого рядом, девушка уже хотела прилечь, но ей не дали этого сделать.
   - Ну, зачем мы ложимся? - кто-то придерживал её за плечи.
   Вика осторожно повернула голову, чтобы посмотреть - кто там.
   - Макс?! - Виктория вздрогнула и попятилась назад.
   - Ты чего? - спросил её призрак. - Мы, наконец-то, можем нормально поговорить, а ты так меня встречаешь. Не хорошо.
   Вика осмотрелась. Одета в том, в чем и была - в ночную рубашку. И находятся они в комнате. Странно. Если это сон, то он кардинально отличается от предыдущего.
   - Я пришел, чтобы с тобой поговорить.
   - О чем?
   - Как "о чем"? - удивился Макс. - Ты ведь сама спрашивала, почему я тебя преследую.
   - Гипноз, - пронеслось в голове девушки. - Да, спрашивала.
   Сделав небольшую паузу, брат спросил:
   -Может, пройдем на кухню? А то здесь не уютно.
   Девушка согласно кивнула головой, утешая себя, что это всего лишь сон.
   Дверь открылась, и они беспрепятственно прошли на кухню.
   Призрак по-хозяйски поставил два бокала и налил вина. Один протянул Вике. Девушка без опаски взяла напиток и сделала небольшой глоток. Вкус был немного терпким, но приятно сладким.
   - Выросла, стала красавицей.
   На лице Макса расцвела улыбка.
   - Что тебе от меня нужно?
   - Как всегда прямолинейная и нетерпеливая.
   Брат Вики хмыкнул:
   - Ладно. Скажу. Ведь я для этого и пришел. Я хочу, чтобы ты стала сильной.
   Девушка непонимающе посмотрела на Макса.
   - Ты должна понимать, что мир жесток. В нем нет добра, и чудес не бывает.
   - Это не так!
   - Я понимаю - тебя защитит Саша. Я не сомневаюсь.
   Сделав небольшую паузу, призрак добавил:
   - А вот кто его защитит?
   Тут он задел её за живое. Дальше последовала фраза, которой Максу удалось "посеять зерно сомнений" в сердце Виктории:
   - Неужели ты собираешься и дальше быть для него непосильной ношей?
   Девушка погрустнела. Конечно, она не хочет быть обузой для любимого.
  
   Саша, сидя в кабинете, услышал шорохи на кухне, и решил проверить, что случилось. Когда он зашел - увидел Вику с пустым бокалом в руке.
   - Вика, что произошло? Почему ты здесь?
   Перед девушкой появилось некое существо. Оно было желейным, покрытым слизью, без рук, ног. И вдобавок оно издавало странные звуки. Существо приближалось.
   - О, кажется, началось, - сказал Макс и, будто видение, стал растворяться.
   Но перед тем, как полностью исчезнуть, добавил:
   - Встретимся на мосту.
  
   Вика была в панике: - Что произошло? И куда исчез брат?
   А, главное, откуда "оно" появилось, и все ли в порядке с Сашей?
   Много вопросов и все без ответов.
   Девушка должна была что-то сделать. И этим "что-то" - было выйти из кухни. Она швырнула в чудище то, что было под рукой.
   В голову Александра полетел бокал. Оглушённый Саша, потеряв ориентацию, рухнул и ударился головой об стену. Сознание покинуло его.
  
   Виктория мигом оказалась в комнате жениха, но его там не оказалось.
   - Где же он? Саша! - девушка позвала парня, но тот не отозвался.
   Не понимая, что происходит, девушка решила пойти на мост. Там был брат, который, наверняка, все знал. Накинув на себя пальто, Вика помчалась к месту встречи. Время летело быстро. Сломя голову она бежала вперед.
   Вот и мост. На том же месте, как и в предыдущих снах, стоял Макс, ожидая сестру. По дороге сновали машины.
   - Брат, что происходит? Ответь! - девушка, запыхавшись, отбросила с лица растрепавшиеся волосы.
   - Как бы тебе объяснить? Скажу так:
   - Все давно вышло за пределы обычного сна. Надеюсь, мне не нужно повторяться, чего именно я от тебя хочу?
   Девушка напряглась.
   - Вика, ты готова отдать все ради спасения своего мира?
  
   Виктория была в растерянности. Ей предстоит сделать выбор, от которого, возможно, все решится - продолжится ли этот кошмар или закончится в мгновение ока.
   - Саша... я хочу защитить тебя, - Вика схватилась за руку Макса.
   Призрак улыбался, растворяясь в воздухе. Виктория уже хотела его позвать, как вдруг обратила внимание на свои руки. Они стали черными. В груди заболело. Все её тело стало покрываться черным налетом. Девушка менялась. Упала на колени.
   - Я сошла с ума... - тихо шептала Вика. - Только ради Саши стоит оставаться человечной. Но, кажется, поздно. Я все-таки упала с моста надежды в бездонную пропасть, откуда нет выхода. Я так не хочу!
   Девушка плакала, а по дороге все так же проезжали машины.
   Перестав плакать, Вика поднялась и подошла к проезжей части.
   - Саша, прости, - Виктория со слезами на глазах сделала шаг навстречу машине.
  
   Александр с трудом открыл глаза.
   Осмотрев потолок кухни юноша пытался понять, что он здесь делает. В памяти всплывали какие-то отрывки событий, но сложить их воедино было не просто.
   - Вика, - тревога навалилась на Сашу.
   И тут он вспомнил, что именно произошло: - Вика!
   Он попытался встать, но не смог. В голове звенело, отдаваясь глухой болью в затылке. Медленно, упираясь руками о стену, поднялся на ноги, принял вертикальное положение. Подождав, пока боль поутихнет, судорожно думал, куда могла пойти Вика. Ничего путного на память не приходило.
   Выйдя в коридор, юноша собрался отправиться на её поиски, как вдруг ему на глаза попалась шкатулка для украшений. Та самая, подаренная братом. Возможно, он бы сейчас просто ушел на поиски, но предчувствие подсказывало, что в этой шкатулке что-то скрыто. Взял её в руки и стал рассматривать.
   Вика говорила, что внизу есть зазубрина, об которую она постоянно царапалась. Возможно, там что-то есть?
   Перевернув шкатулку верх тормашками, Саша заметил рядом с ножкой небольшой выступ. Но присмотревшись, он заметил ещё и углубление. Аккуратно отодвинув зазубрину в сторону углубления: - Так и думал - это поддон.
   Сняв крышку поддона, Саша увидел аккуратно сложенный лист. Достал его, отложив шкатулку в сторону, развернул: - Это же письмо...
  
   "Дорогая сестренка, хочу кое-что тебе рассказать. Возможно, после этого ты не захочешь меня видеть и слышать, но все же я должен. Говорить с тобою боюсь, поэтому пишу.
   Хочу сознаться в своем грехе... Когда тебе было 4 года, наших родителей лишили родительских прав. Я в каком-то смысле был рад этому. Ибо они были ужасны. Но это не все их грехи перед нами.
   Когда мы были в детдоме, ты росла, а я всегда приглядывал за тобою, тем самым заменяя тебе и маму, и папу. Вика, я был так счастлив! Неважно, что мы с тобою не нашли новую семью. Главное - я был рядом с тобой. Жизнь нас потрепала. Но все равно это было лучшее время в моей жизни.
   Когда тебе исполнилось десять лет, появились люди, которые утверждали, что они наши родители, и хотели нас забрать к себе. Я тогда убеждал тебя, что они самозванцы и нет у нас родителей. Ты мне поверила, ибо не помнила о родителях ничего.
   Раскрою свой обман. Они говорили правду. И что самое ужасное, эти люди добились возврата родительских прав! Я был шокирован этим известием. Хоть наши "мама и папа" внешне изменились, но я понимал, что внутренне они такие же, как и раньше. Они монстры, готовые сожрать нас живьем! Я просто не мог позволить повториться тому кошмару, который мы пережили! Я решил пойти и поговорить с ними.
   В общем, разговора не получилось. Когда я был прижат к стене - меня душили - не знаю, как оказался нож в моей руке. После нескольких взмахов они оба лежали бездыханными.
   Не знаю, как ты будешь ко мне относиться, но этот мир жесток.
   Нет. Скорее, в нем люди бесчеловечны. И если ты мягкотелый - не сможешь выжить. Прошу, запомни мои слова.
   Твой брат, Макс".
  
   - Так вот, чего он хотел от сестры... Теперь понятно, где её искать.
  
   Виктория сделала шаг вперед навстречу машине, но вдруг кто-то схватил её за руку.
   Это был Саша. Он весь сиял, словно ангел, спустившийся с небес. Притянув к себе девушку, юноша крепко обнял её, и стало так тепло, приятно на душе.
   - Глупышка, подожди немного, я скоро буду рядом, - голос такой родной, обволакивающий.
   Саша растворился, будто его и не было... Но в воздухе остался приятный аромат лаванды. Вика посмотрела на свои руки. Они стали нормальными, как и раньше.
   Виктория огляделась. - Она стояла на мосту, а по дороге ездили автомобили, не обращая на неё внимания. Одна из них остановилась, из неё вышел Саша. Увидев свою возлюбленную, парень кинулся к ней и крепко прижал к себе.
   - Вика!
   Виктория прижалась к родному человеку. Она была счастлива, рядом с ней был её ангел-хранитель. Девушка плакала, но не от горя, а от счастья.
   - Саша, я тебя так люблю.
   Cказав это, Вика уже знала, что весь этот кошмар закончился, приступы больше не повторятся.
  
   Через неделю Вика оставила на могиле брата записку:
   "Макс, я знаю, что ты меня всегда защищал. И так же догадываюсь, через что ты прошел... Каков был для тебя этот мир и эти люди... Но ты оказался неправ. В этом мире живут те, ради кого стоит быть человечным. Ради кого стоит жить , не боясь "монстров", что живут среди нас. Ведь, только будучи ЧЕЛОВЕКОМ, ты сможешь их победить. Запомни это.
   Твоя сестра".
  
  
  

По родным местам

  
  Велика Россия, а взять с неё нечего.
  Бестолковая страна какая-то.
  
  То, что представляет собой медицина в Петербурге, теперь известно.
  А как дела обстоят на периферии?
  За всю Россию не скажу, а несколько эпизодов из Саратова - пожалуйста.
  
  

Томка

  
  Впрочем уже не Томка, а Тамара Николаевна. За семьдесят ей перевалило.
  Пора остепениться, а она, словно дитя малое, успокоиться не может. Лечиться любит - 'водкой не пои'.
  
  Всякий раз, когда общаемся с ней по Skype, рассказывает о том, где и у кого лечилась последнее время.
  Спрашиваю её:
  - Что болит у тебя, сестрёнка?
  А она в ответ:
  - Ничего не болит. Я профилактики ради.
  
  Задумался над таким её поведением и поспешил предостеречь:
  - Смотри, накличешь недомогание.
  А оно - тут как тут. В шее боль не проходит, в боку что-то колет, и голова под вечер раскалывается. Вот и занялась сестрёнка лечением всерьёз - 'старый, что малый'.
  - Ладно, - думаю. - Чем бы дитя ни тешилась...
  А Томка, каждый раз рассказывает и рассказывает, какие в Саратове врачи замечательные. Только дорогие очень.
  
  Саратов-град всегда слыл купеческим городом. Не скажу, что в нём 'люди гибнут за металл!', но то, что 'Сатана там правит бал!' - это точно. Тому хочу привести пару примеров.
  
  

Непочатых Виктор Алексеевич

  
  С Витькой Непочатых мы в одном классе учились. И хоть разбросала нас жизнь, но отношения поддерживали.
  Помню, как-то задержался на работе. Пришёл домой, перекусил и спать завалился. Уснул моментально. Следующую ночь тоже предстояло провести на вахте.
  
   "Чёрт побери! И двух часов не поспал", - глянув на часы, подумал я.
   Мобильник надрывался во всю мощь звукового сигнала. Путаясь в одеяле, свалился с
  кровати и, благо комнатка маленькая, сдёрнул со стула рубашку.
   Выхватив из кармана телефон, не глядя на дисплей, надавил на "ответить":
   - Да! Слушаю...
   - Здорово, дружище! - раздался в трубке совершенно незнакомый голос.
   - Приветик, старый штиблетик, - первое, что пришло на ум, буркнул, с трудом отходя ото сна.
   - Как жизнь? Чем дышишь? - голос был доброжелательным.
   - Скриплю, но пока не разваливаюсь, - ответил с наигранным оптимизмом. - А с кем это я?
   - Не узнаёшь?
   - Нет.
   - Это же я - Виктор Непочатых.
  
   Вот таким было наше общение до тех пор, пока случилось непоправимое.
  Виктор пожаловался, что нога у него отнимается. Врачи констатировали сосудистое заболевание.
   Я ему говорю:
   - Приезжай в Петербург. Покажу тебя Бедрову. Он меня на ноги поставил год назад. Приезжай, не затягивай.
   Витька в ответ, с обидой некоторой:
   - У нас врачи не хуже.
   Не понял я друга тогда. Мне бы настоять и убедить показаться тому, кто меня от катастрофы спас. Но не нашёл тогда слов весомых.
  
   А тут Томка на Skype вышла и сообщает, что Виктору ногу ампутировали.
   Вот такие дела.
  
  После этого Виктор перестал на связь выходить. Даже с Тамаркой общается редко. Если только когда она ему позвонит. И то с неохотой.
  
  

А ещё до этого...

  
   Батяня мой всю жизнь по ИТУ (исправитетьно-трудовое учреждение) прошлялся. Не было у него другой специальности, кроме как зеков перевоспитывать. А лагеря тогда чёрт-те знает где находились. Последний, в котором он служил, в трёхстах километрах от Саратова находился.
  Естественно, что медицинского обслуживания по минимуму.
  
   И вот пришла к батяне язва желудка. Пока терпеть было можно - батяня терпел. А когда сосем невмоготу стало, то его на автозаке в Саратов спровадили.
   Там в больничку. В больничке операцию сделали. Выписали и домой отправили.
  
   Я тогда уже в Питере жил. Помню, получил письмо, а в нём просьба прозвучала:
   - Женя, купи коньяку самого-самого. Папе операцию сделали успешно. А делал операцию лучший хирург города Саратов.
  
   Купил коньяку самого-самого. В дегустационной лавке, что на Московском проспекте была. Там, над окнами висело - 'Напитки со всего Мира'.
  Купил и авиапочтой отправил надёжно упаковав.
  
   Посылка моя прилетела накануне кончины родителя моего.
   Я, когда узнал об ухудшении его здоровья, мигом на самолёт и, в тот же день, в Саратове оказался. Мать хотела коньяк на поминках открыть, но я возразил:
   - Отдам лучшему хирургу города. Пускай подавится.
  
   А лет через несколько ко мне язва постучалась.
   Меня в больничку. Доктора ко мне приставили - Светлану Феликсовну Пак.
   Я в слёзы. Не от истерики, а обидно было вслед за батяней отправляться.
   Доктор успокоила:
   - Не тушуйся, Дворкин, - говорит. - Я и не таких больных на свет божий выпускала.
   - Резать будете? - спрашиваю её.
   А она в ответ:
   - Ты, чо, Дворкин - с дуба рухнул? Кто же язву 'режет'? Прошли те времена. Теперь язву медикаментозно лечат. А вот какими лекарствами? - Это от больного зависит. Если у него есть денежки, то лучше всего венгерское подходит. Де-Нол называется. Но не выпускается он на Руси.
  
   Через пару недель, с удовлетворительными анализами, я домой заявился.
   Живу, хлеб жую, водкой запиваю и батю вспоминаю:
   - Я теперь на тридцать девять лет старше его.
  
   Врачи, даже самые лучшие, - последняя инстанция между нами и тем миром.
  
  
  С.Пб.апрель.2018.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"