Предлагаемая на ваш суд повесть, многоуважаемый читатель, это история моего знакомства с Искрой Угольковой, история нашей любви.
История фантастическая, драматическая и возможно излишне документальная. В своей основе тяжёлая. Собственно поэтому перед тем, как приступить к её изложению я долго колебался. Положить её на бумагу уговорила меня жена. Просто - таки настояла. Если вы сейчас подумали, что ссылаясь на супругу, я пытаюсь как-то оправдаться и свалить ответственность за произведение на хрупкие плечи любимого человека, то так оно и есть. Сказать, по совести, сам бы опубликовать эту повесть я б не решился.
Но прежде чем приступить к хронике событий, будет не лишним познакомить вас с предысторией случившегося и действующими лицами.
Аркадий Мухоморов
1
Вечером в субботу позвонил двоюродный брат Витя Попов.
- Давай телефон соседки или я сейчас возьму бутылку и приеду к тебе, - тотчас поставил он меня перед выбором.
- Телефона соседки у меня нет, - стал объяснять ему я, - а насчёт приехать, - мне завтра на смену.
Я работал охранником в автобусном парке. Сутки работал, двое отдыхал. Выходные пролетели, и в воскресенье с утра мне действительно нужно было ехать на работу.
Но брат у меня по профессии актёр драматического театра, если чего задумал, его не остановить. Приехал, пили с ним до утра водку, он ругал всех последними словами, включая меня. Спать легли в четыре часа. А в шесть меня разбудил будильник.
Пробуждение было тяжёлым, необходимо было похмелиться, иначе не доехать до автобусного парка, сердце остановится.
Выйдя из дома, я подошёл к палатке, торговавшей пивом, рядом с которой уже крутились Костя Коврик и Юра Аладьин. Я дал денег Коврику, он помчался в магазин и уже через десять минут принёс бутылку водки, пластиковые стаканчики и нехитрую закуску. Я открыл бутылку и всем налил. Выпил, стало легче.
Послушал в стотысячный раз рассказы Аладьина о женщинах. Юра отчего-то думал, что его скабрёзности согревали собутыльникам душу. Может быть, в чём-то он был прав. Молча пить неприлично, а о чём ещё говорить в мужской компании.
Послушав нехитрую историю о соблазнённой им буфетчице, мы допили оставшееся, я окончательно пришёл в себя и отправился на работу.
На Аминьевском шоссе я сел в маршрутку и доехал до Мичуринского проспекта. Там пересел в автобус нашего автопарка, который и довёз меня до остановки "Востряковское кладбище". Как только я вошёл в проходную, меня сразу вызвали к начальнику охраны.
Начальником охраны был Витькин отец, мой дядя по материнской линии, Владимир Николаевич Попов.
- Я родился и вырос в Москве, - гневно стал выговаривать мне дядька, как только я закрыл за собой дверь его кабинета, - пять лет был народным заседателем. У меня в кармане складной нож, пырну любого, и мне за это ничего не будет.
- Вы это к чему? - поинтересовался я.
- Все озлоблены, пьют на посту. Их выгоняют с охраны, они спиваются. Вчера вместе с водителями приехала в парк голая баба. В мужских ботинках и шинели на голое тело. Голова острижена наголо, лицо, опухшее от перепоев, со свежими кровоподтеками и старыми синяками. Она с первыми водителями, что должны открывать маршрут, приехала в парк. Второй пост проморгал. Директор ведь издал приказ - все высаживаются перед воротами и проходят пешком через первый пост, через проходную. Тогда бы она не проскочила. А Куницын и Шишкин пропустили автобус. Баба заехала и вместе с водителями зашла в диспетчерскую. Села на скамейку со стороны центральной кассы и уснула. Её за тумбой было не видно и обнаружили только тогда, когда пришли к нам уборщицы и сказали: "Это что там за партизан у вас сидит?". Пошли. Смотрю, - знакомая личность. Бывший контролёр, до этого учительница иностранного языка. Как и прежде, ботинки и шинель, - из одежды больше ничего. Мы её подняли, вывели и посадили на выезжавший на маршрут автобус. Я чего тебя позвал. Подработать не хочешь в свои выходные?
- Не хочу, - искренно ответил я, - В себя не успеваю прийти, как снова на смену.
- Ну, хорошо. А это... Коля, знаешь, я тебе такую бабу нашёл. Женщина видная, одинокая, похожа на актрису Татьяну Окуневскую. Живёт на Тверском бульваре в доме напротив театра МХАТ. Моя личная к тебе просьба. Выручай. У неё магазин "Одежда".
- Там надо подежурить? - поинтересовался я, понимая, что на самом деле дядя себе очередную бабу нашёл, и хочет ей услужить, сделать что-то приятное.
- Не там. Дослушай. Два раза в год в Москве проходят выставки кукол и плюшевых медведей. Она в этом году отвечает на этой выставке за организацию и охрану. Я дал ей в помощь Сеню Сарычева, думал, он на исправление пошёл. А этот обормот, по-другому не скажешь, взял да и напился на рабочем месте. Она просит его заменить. Прямо сегодня. Выручай. Всего день простоять и ночь продержаться. Завтра выставка закрывается.
Сарычев был соседом Владимира Николаевича. Дядька жил в шестой квартире, а Семён с матерью в пятой. Было не мудрено, что он напился на посту, так как увлечение алкоголем у него давно уже вышло из-под контроля. Его гнали из всех охран, как безнадёжного, опустившегося алкоголика. Дядька держал на работе соседа только из-за уважения к его больной, старой матери.
- Хорошо. Если вам это важно.
- Важно. Говорю же, настоящая красавица, такую нельзя упускать. Зовут Зайцева Лидия Фёдоровна. Она сейчас в отделе кадров сидит. Зайди, познакомься, если понравишься ей...
- В каком смысле?
- Она теперь думает, что у нас все горькие пьяницы. Короче, если попросит подежурить, не отказывайся. Обяжешь, по гроб жизни.
Дядька постоянно сватает меня, продаёт. Совсем недавно нашёл "хорошую". "Три машины, трёхкомнатная квартира и ребёнку десять лет, тебе стараться не надо", - уговаривал он меня. "А красивая?", - поинтересовался я. "Ну, ты уж совсем, смотрю, обнаглел. Тебе всё сразу подавай!", - возмутился Владимир Николаевич и сделал вид, что не хочет больше на эти темы со мной разговаривать. А тут опять двадцать пять.
В отделе кадров меня ожидала женщина, действительно похожая на актрису Татьяну Окуневскую. Я сразу нашёл с ней общий язык.
Уже через пять минут общения разговор принял приятельский характер. Рассматривая мягкие игрушки, принесённые Лидией Фёдоровной в подарок начальнику охраны, я непринуждённо интересовался:
- Почему я у вас спрашиваю о курсах учебных? Потому что они только тогда имеют смысл, когда полученные на курсах знания вы в состоянии эксплуатировать.
- Этим и занимаюсь. Раньше я много шила.
- Простите. Какие вы курсы заканчивали?
- Швейные. Мастеров швейного производства при Мосгорисполкоме. Это было в восемьдесят шестом году. Окончила курсы, стала шить. После швейных курсов, в том же комбинате пошла ещё и на закройщицу выучилась.
- Тоже бесплатно?
- Здрасьте. Всё платное.
- А где эти курсы территориально находились?
- От метро "Площадь Ногина" надо было ехать на троллейбусе. Там на горе библиотека иностранной литературы, а с другой стороны огромное сооружение, когда-то принадлежащее церкви. И в этом бывшем Храме всё внутри перестроили. Возможно, раньше, сразу после Октябрьской революции, там были какие-то ликбезы. То есть в этом здании бывшего Храма четыре этажа, там-то и находились мои курсы. Кроме швейных и закройных, были вязальные, вышивальные, курсы машинописи.
- Сколько вы там учились? Три или шесть месяцев?
- Какой? По два года.
"Да, после таких мучений тебя палкой не заставишь мне брюки подшить", - подумал я, а вслух сказал:
- Моя матушка на повара училась два года. Правда после этого на кухне не хотела и пальцем шевельнуть. С трудом жарила себе яичницу. Бабушка моя на неё за это злилась. Сама-то бабуля готовила всё вкусно, с душой, подливы разные мастерила, специи клала, для вкуса. А её сноха... Так какие же следующие курсы были у вас?
- Вязальные, - с готовностью продолжила разговор Зайцева.
- То есть, получается, вы четыре года училась на портниху? Два года швейные курсы, один закройные. И один год на брюки. Четыре года! Текстильный институт можно было закончить.
- Зато там не было никакого "Научного коммунизма", мозги нам не полоскали. Поначалу, правда, какая-то политинформация была. Но потом её забросили.
- А что вы там шили?
- В первый год мы фартуки шили, потом юбку, блузку. Это первый год швейных курсов. Второй год - платье.
- Какое платье? Бальное? В пол?
- Какое хочешь, можно было шить.
- Вы какое выбрали?
- Летнее, из яркого материала.
- После платья?
- Брюки сшила. А потом пошла на вязальные курсы.
- Где они проходили? Там же?
- Нет. К тому времени этот учебный комбинат переехал. А здание вернули церкви. Отдали верующим.
- И куда вы подались, на вязальные курсы?
- Территориально они находились - метро "Сокол", улица Новопесчаная. В сером пятиэтажном доме. В подвале. Курсы - два года. Научилась вязать. Себе вон, свитер связала.
- Мать моя не училась на курсах, но тоже мне свитер связала. И белую кофту из грубой овчинной шерсти. Которую потом в синий цвет перекрасили. Теперь мама носит её, за мной донашивает.
- У тебя мама высокая? Я к тому, что у тебя рукава длинные.
- Рукава подвернула. На какие курсы ещё ходили?
- На лоскутное шитьё ходила. Ходила в Индийское посольство. Там при посольстве преподавали индийские танцы. Потом арабские танцы разучивала. Затем училась делать декупаж, в Учебном комбинате "Мастерица". Год декупажу отдала, три месяца изготовлению открытки. Потом год - вышивка лентами. Затем училась мыловарению. Училась делать кукол, шить Мишку Тедди. Осталось только пройти фельдшерские курсы, при Боткинской больнице.
- Я думаю, языки бы вы хорошо освоили. И французский, и немецкий, и английский. Позвольте задать вопрос?
- Пожалуйста.
- Почему у всех ваших мягких игрушек, тело одинаковое, а головы разные?
- Так и задумано. Чтобы легко можно было менять голову. А выкройку можно моделировать, менять форму. Можно любое животное сделать по одной выкройке. Выкройка одна, базовая, а дальше химичишь, как хочешь.
- А откуда она взялась, базовая выкройка?
- Мишка Тедди.
- А там может быть и кот, и заяц?
- Любой зверь.
- Обезьяна, слон?
- Да-да-да.
- Выкройка у вас одна, а тело у зверей, несмотря на свою похожесть, разное. Кто толстый, кто худой.
- Опять же. Можно на выкройке зверю пузо добавить. К базовой выкройке тела. Допустим, живот прибавляешь. Делаешь длинное тело, круглое тело, любой формы.
- То есть фантазия не ограничена?
- Как хочешь, можно сделать. Более того. По одной и той же выкройке у разных мастериц, получаются разные игрушки. Два человека, допустим, делают медведя по одной выкройке, и у них получатся разные медведи. Так же, как две хозяйки по одному рецепту варят суп, а супы всё равно получаются разные. Потому что каждый мастер свои нюансы добавляет. Как правило, в кукле воплощает себя. Хожу по выставке, смотрю на куклы. И сразу же перевожу взгляд на человека, который их сделал. И обязательно кукла похожа на своего создателя. На девушку, женщину, которая её сделала. То есть мастер куклу как бы с себя рисует, волей-неволей ей свои черты передаёт.
- То есть это целая, неисчерпаемая...
- Абсолютно неисчерпаемая. Казалось бы, - медведь. Выкройка одинаковая. А можно столько разных сделать. И никогда ты не повторишься. Каждая игрушка, как человек - индивидуальна.
- И медведей на вашей выставке?
- Тысячи.
- Тысячи?
- Да.
- И с какого года эта ваша выставка?
- Не помню с какого.
- Сама выставка, где проходит?
- На месте бывшего колхозного рынка построили торговый центр. Там и проходит. Тут мы подходим к самой сути проблемы. Дело в том, что я устроила из вашего ЧОПа в охрану выставки Семёна Сарычева, и случилось непредвиденное. Ходил он ночью по павильону и стал потихоньку сходить с ума.
- В чём это проявилось?
- Стал разговаривать с куклами.
- Заговоришь с куклами, если перед этим сто грамм выпить, - неожиданно вырвалось у меня.
- Не сто грамм, а литр Сарычев выпил. Он мне сам в этом признался.
- Получается сто грамм для охранника мало? - попытался я свести всё к шутке.
- Это "детский сад", - добродушно рассмеялась Лидия Фёдоровна. - В охране, как я поняла, пьют много. Я сегодня утром пришла открывать павильон, а Семён на ногах еле стоит. Подошёл ко мне и, приставив палец к своим губам, открыл тайну, сказал: "Знаешь, Лида, а ведь куклы по ночам разговаривают".
Зайцева громко и чистосердечно рассмеялась.
- Давайте о деле, - предложил я.
- Хорошо. Остался заключительный день выставки, а точнее, одна ночь. Вам нужно будет сменить Сарычева на посту и так сказать, додежурить. Это, как я уже сказала, выставка кукол и мишек. Адрес я вам оставлю, насчёт оплаты я с вашим руководством договорилась.
- А стенды дорогие? Хозяева за них деньги платят?
- Естественно. У каждого стенда своя хозяйка. Аренда недешёвая. За каждое место надо платить.
- А на ночь эти стенды закрываются?
- Нет. Завешиваются синтетической прозрачной тканью. Ткань называется органза.
- Договорились. Надеюсь, куклы за одну ночь меня не съедят.
- Ничего с тобой не случится. А деньги заработаешь хорошие. Руководство строго запретило "баловать", но я тебя лично после окончания выставки отблагодарю. Мне нужен ответственный человек, а не такой, как Семён.
- Я понял, не подведу.
2
Охранник Сарычев, перед тем как уйти с выставки, виновато посмотрев на меня, прошептал:
- Учти, Коля, куклы по ночам оживают и разговаривают.
"Лечиться тебе надо", - подумал я, а вслух сказал:
- Я с ними, Сёма, как-нибудь договорюсь.
- Если начнёшь с ними беседовать, то закончишь, как я. Ты не помнишь, какие номера выпали в последнем розыгрыше "Спортлото"?
- Два, три, один, тридцать пять, восемь.
- Эх, чтобы мне написать вместо тринадцати, восемь. Я бы четыре номера угадал, а так только три.
- Я и трёх не угадал, - как мог, утешил его я.
Проводив Сарычева, я уединился с Лидией Фёдоровной в кабинете администратора, и у меня развязался язык. Как в церкви на исповеди, я стал рассказывать Зайцевой всю свою жизнь. Между тем она открыла сейф, достала бутылку виски, шоколад и, внимая моим откровениям, угощала меня заморским напитком.
Незаметно, за разговорами и выпивкой прошёл остаток дня.
Когда за окном стемнело, я обошёл павильон, сел на стул у входа на выставку и стал читать книгу "Былины", принесённую из дома. В этот момент меня окликнула Лидия Фёдоровна.
- Николай, заприте за мной дверь, а ключи с собой не носите, потеряете. Пусть висят прямо на гвоздике у дверей. И вам будет удобнее и мне спокойней.
- Как скажете, - согласился я с резонным предложением и стал настраиваться на рабочий лад.
Я запер за временной начальницей дверь, ключи повесил на гвоздь, а сам отправился в комнату, отведённую для сотрудников. Плохо в охране одному. Страшновато, да и словом перекинуться не с кем.
"Когда ещё на выставке придётся побывать? - размышлял я, - Схожу, взгляну на кукол, хоть мельком".
Кукол было много. Куклы были разные. Были крохотные, были и с человеческий рост. Разнообразию, что называется, не было предела.
Устав рассматривать сказочных персонажей, я стал прохаживаться мимо стендов, не поднимая головы. Наматывал круги, разминая таким образом ноги. Мысли в голове теснились, поговорить бы с кем. С собой всё давным-давно переговорено.
Краем глаза я заметил куклу Буратино в человеческий рост, восседавшую на стуле у стенда, принадлежащего Зайцевой. Кукла вдруг ожила и, обращаясь ко мне, сказала:
- Чего ноги не поднимаешь? Подошвы протрёшь.
- Да иди ты! - машинально отмахнулся я от наглеца, вспоминая слова изгнанного с работы Сарычева, а про себя подумал, - "Откуда она тут взялась? Вроде этого Буратины раньше не было".
- Я-то пойду, - обиделась кукла. - Меня уже завтра здесь не увидишь. Но за собой-то как-то надо следить.
"Не вступать в полемику", - убеждал себя я, - "главное, молчать".
"А ведь он прав. Это, возможно, единственная возможность безнаказанно выговориться. Надо воспользоваться ей. Что я, в сущности теряю, заговорив с куклой? В худшем случае выгонят с работы, как того же бедолагу Семёна. Собственно, мне не привыкать".
- Я же тебе говорю, - расслабься. Здесь у нас всё запросто, - не унимался Буратино. - Жизнь у кукол, как ты сам понимаешь, не сахарная. Одним хозяйский пёс голову отгрызёт, другим дети руки-ноги поотрывают. А главная беда - на всё на это приходится взирать молча. Выпить хочешь? Я знаю, охранникам ночью всегда хочется выпить. Я тебе скажу, какой ключ у Лидки от сейфа с шотландским самогоном. Там у неё несколько хороших бутылок. Иди, к дверям, возьми ключи. Тот, что с двумя бородками - от сейфа с выпивкой. Согрейся и помни мою доброту. Лидка-то, небось, сейчас спит в тёплой постели, а ты бродишь в неотапливаемом помещении. Разве это справедливо? Ладно о куклах, они и о людях не думают. Пойди, говорю, согрейся. Я тебе разрешаю.
"Откуда кукла может знать, какой ключ от сейфа с выпивкой? Разве что пойти, проверить. Если ключ подойдёт, значит, они знают неведомые нам, людям, вещи. Если наладить с этим Буратино контакт, то можно будет выведать у него цифры, что выпадут в следующем розыгрыше ״Спортлото". А может, и того более", - так размышлял я, направляясь за ключами.
Действительно, ключ с двумя бородками подошёл к сейфу. Я махнул элитного алкоголя и вернулся к Буратино с бутылкой и стаканами. Цель у меня была одна - влезть в доверие к ожившей кукле и узнать у неё секреты, сокрытые от людей.
Буратино охотно выпил вместе со мной, от шоколада в качестве закуски отказался. Вместо этого приблизившись, притянул рукой мою голову к своему длинному носу и втянул в себя аромат моей немытой головы. В первое мгновение я испугался, решив, что кукла решила закусить виски моим ухом. Но когда обошлось, и я сообразил, что опасность мне не грозит, то в этом жесте Буратино я увидел проявление ко мне товарищеского, почти что братского доверия и участия, растрогался и в очередной раз за день стал словоохотлив.
- А ты знаешь, Буратино, - начал я свою исповедь со слезою в голосе, -что я долго был целомудренным молодым человеком, невосприимчивым к пошлостям века сего. Я оставался невредим, находясь под покровом своего ангела-хранителя. Он закрывал своим заботливым крылом мою беззащитную голову, и сквозь его белоснежные перья мне было видно только солнце в зените, розовые дали и золотой век человечества. Ты думаешь, я пьян? Для того, чтобы мне опьянеть, мне надо выпить одному две такие бутылки. Главное, я всегда ощущал в себе нечто особенное, чего не было в других. Верил в своё великое предназначение, - если и не спасти, то уж точно осчастливить весь мир, - сделать его лучше. Все неудачные концовки в художественных фильмах я тотчас переделывал на свой лад. То есть роль покорного, послушного наблюдателя меня не устраивала. Хотел создать свой мир, где всё будет справедливо. Для этих целей у меня была огромная пластилиновая армия. Да, представь себе, я был маленьким и играл в пластилиновых солдатиков. С их помощью я исправлял несовершенный мир. Чуть погодя на место пластилиновых пришли солдатики кукольные. Да-да, это были настоящие куклы. Жили бедно, поэтому я делал их собственными руками. Голову, руки и ноги вырезал из деревяшки. Собственно, это были не целиковые руки-ноги, а только ладошки и ступни ног. Шил из тряпки тело, набивал его резаным поролоном. Кроил и шил своим солдатам кителя и штаны. И уже с готовыми куклами-солдатами играл, отводя душу. Я разыгрывал настоящие спектакли. И, как сейчас понимаю, угрозы от моего увлечения куклами, в смысле искажения психики, не исходило никакой. Одно лишь сплошное отдохновение души и творческое развитие. Но мать моя, хоть и не показывала виду, переживала на тот счёт, что сын её играет в куклы. Она моих кукольных солдат называла "болванами". И только я ушёл на службу в армию, сразу же их выбросила. Впрочем, чем бы я ни занимался, она всегда переживала за меня. Наверное, это главное свойство всех любящих матерей, - переживать за своего сына. Для родителей, чем проще и понятнее ребёнок, - тем меньше беспокойства. Она выбросила в помойку не только моих "болванов", но и все мои рисунки, стихи и коллекцию школьных дневников. Были такие бесценные экспонаты, что просто закачаешься. А оправдание у неё на всё это было только одно: "Как бы чего, за это всё, не было". Запугали их поколение. Жили и дрожали. Я мать не обвиняю, - такое время было.
В былинах как? Попросил Илья Муромец у своего отца купить ему шелудивого жеребёночка за пятьдесят рублей пятьдесят копеек. Откормили жеребёночка тестом пшеничным и медовухой до такого состояния, что он превратился в коня, который реку Оку перепрыгивать стал. Сел на коня Илья Муромец и поехал в Киев к князю Владимиру на "Поможение и сбережение". Подъехал к трём дороженькам, к самому перекрёстку. На белом горячем камне написано: "По правой ехать - богатым быть. По левой ехать - женатому быть. А прямо-то ехать - убитому быть". И вот что я, Буратино, думаю. Почему мы всегда выбираем самый парадоксальный путь. Любой нормальный человек или женится или деньги крадёт-наживает. А нам всегда что-нибудь интересненькое подавай. Ты, кстати, не знаешь, какие номера выпадут в следующем тираже лотереи "Спортлото"?
- Не знаю, - чуть помедлив, ответил Буратино, отводя глаза в сторону.
"Кукла оказалась хитрее, чем ожидал, - думал я, - надо будет сильнее её размять, отвлечь, заговорить. Может, тогда забудется и проговорится".
- Знаешь, - продолжал я, разливая виски по стаканам, - когда в первый раз, с матерью я посетил магазин игрушек, то испытал шок. Того, что я увидел: кукол, солдатиков, огромного деревянного крокодила, - просто не могло быть. Штука в том, что в том запредельно злом мире, в котором я тогда существовал, не могло быть такого магазина. Не могло быть людей, которые думают о детях. Людей, которые делают и продают игрушки. Понимаешь, Буратино, у ребенка столько вопросов, а взрослые на всё отвечают молчанием или фразой: "подрастешь, узнаешь". Разговаривая с тобой, я понимаю, что должно быть, от спиртного я сошел с ума, и у меня начинается обычная белая горячка. Но мне надо выговориться. Я откроюсь тебе, Буратино. Со мной случилось чудо. Я поверил в Бога. Бог открылся мне, и сразу у меня в голове все встало на своё место.
- Бог тебе открылся, а ты, так напиваешься. Разумно ли это?
- Ты прав. С этой порочной страстью надо завязывать. Но теперь-то я хоть знаю, что это плохо, что это болезнь. А прежде пьют все водку, вроде так и надо. У матери спился родной брат, Владимир, но это её ничему не научило. Она спокойно смотрит, как пьёт водку её сын. Меня это удивляет.
- Не люблю слушать, когда сын свою мать ругает, - одёрнула меня кукла, - давай лучше выпьем. А после этого я скажу приятную для тебя новость.
- Откроешь номера "Спортлото"? - не поверил я своему счастью.
- Я открою более значимую для тебя вещь. Дело в том, что ты не сошел с ума. Потому что я - не ожившая кукла, хоть и нахожусь в тряпках сказочного героя. Я актер Московского Академического Замечательно Устроенного Театра, Аркадий Мухоморов.
- Да-а? - оторопел я от неожиданности и стал пристально рассматривать сидящего напротив меня человека, как будто только что его увидел. И то сказать, мгновение назад я считал Аркадия ожившей куклой.
- Да-да, - подтвердил артист. - Можешь меня руками потрогать и даже ущипнуть. Понимаешь, я сам попал в затруднение. Ничего не помню. Помню, как пил в театре после спектакля с костюмершей Забиякой. Ещё с нами кто-то был. Помню, много смеялись над очередной глупой шуткой главного режиссёра. А вот что дальше было, хоть убей. И кто меня переодел в Буратино, и как я оказался на выставке кукол в таком двусмысленном обличье - не помню. Второй день уже здесь зависаю. С Сарычевым пил, он мне тоже душу открыл. Тоже спрашивал номера "Спортлото". Теперь вот с тобой пьём. Жаль, что завтра выставка закроется. Твоё здоровье!
Мы выпили, и я поинтересовался, где живёт Аркадий.
- Живу в Кунцево, на Хиве. Если с Киевского вокзала в сторону МКАДа на автобусе ехать, остановка "Улица Багрицкого". Перейдёшь Минское шоссе на другую сторону и от Жилкомбината вниз почти до Сетуньки. Там взять правей и в просторном дворе похожий на послевоенный барак, мой дом стоит. А комната у меня с видом на голубятню.
- Постой, - обрадовался я, - так мы с тобой соседи, я с Аминьево. И представь себе, пишу роман про жизнь театрального режиссёра. Всё никак не могу дописать.
- Так я тебе по теме много чего расскажу, беги в сейф за новой бутылкой.
Так я познакомился с актёром Аркадием Мухоморовым.
3
В понедельник утром, дождавшись Лидию Фёдоровну, я сдал ей ключи, отрапортовал, что ночь прошла без происшествий, все экспонаты, кроме ожившей куклы Буратино, на местах. И стараясь твёрдо стоять на ногах и дышать в сторону, мы с Аркадием, наряженным в костюм Буратино, направились было на выход. Но Зайцева нас остановила. Глядя на Мухоморова, она не стала ругаться, а лишь с усмешкой сказала:
- Так вот какая кукла оживает и разговаривает. А Забияка Биата Альбрехтовна тебя обыскалась, все телефоны оборвала.
- Мы к ней с приятелем сейчас заедем, - пообещал Аркадий. - Покажусь пред её ясные очи.
- Скажи, что только к вечеру я к ней смогу выбраться, - обратилась Зайцева к актёру, как к старому знакомому. - После того, как здесь с выставкой и со стендом разгребусь.
- Передам, - буркнул Мухоморов и потащил меня к стоянке такси. Поскольку нам было по пути, домой решили ехать вместе, но по дороге актёр предложил заехать к своей сожительнице, костюмерше театра по фамилии Забияка. За проезд он не заплатил, пригласил шофёра такси на свои спектакли на этом и разошлись. Конечно, перед этим устроил целый спектакль. Я сидел в такси в качестве заложника или гаранта, а он бегал раза три в квартиру к Забияке и всё возвращался ни с чем. В результате домой мы не поехали, отпустили таксиста и поднялись к Биате Альбрехтовне. В квартире у престарелой сожительницы Мухоморова, несмотря на утро понедельника, был стол накрыт, стоял пир горой. Гостей было человек десять. Видимо, гуляли всю ночь, да так и не заметили, что наступило утро следующего дня. В ванной кто-то целовал обнажённую дочь костюмерши, принимавшую в этот момент душ. Дверь в ванной не запиралась, и я мог всё это наблюдать. Купальщица от нахала старалась прикрыться пластиковой занавеской, вся дрожала от страсти, но кавалер был слишком пьян и кроме поцелуя ему от неё ничего было не нужно. Я помыл руки на кухне, умылся, и меня с Мухоморовым усадили за стол. Мы позавтракали.
- Оставайся, - стал уговаривать меня Аркадий.
Он отвёл меня в соседнюю комнату и показал матрац, лежащий на полу.
- Здесь переночуешь.
- Нет, - наотрез отказался я, - Если сейчас продолжу пить, то уйду в запой. А мне надо прийти в себя, чтобы через двое суток на смену выйти.
- Хорошо. Я напишу тебе адрес своей берлоги, там отлежишься в махонькой комнатушке. Вот тебе бутылка, похмелишься или отдашь в качестве прописки на новом месте. Позвонишь в дверь три раза, откроет Тамара Мартыновна, у неё мои ключи от комнаты. Можешь жить, сколько захочешь, я там не появляюсь. Мартыновна сказала по секрету, что дом через полгода пойдёт под снос и всем жильцам, включая меня, дадут отдельные квартиры. Жду не дождусь этого момента.
- Через полгода? - разочарованно переспросил я, - намеревавшийся начать на новом месте новую, писательскую, жизнь.
- Ну, может через год, - подумав, подкорректировал актёр сроки, - Одевайся, а я пока адресок начирикаю. Дом неприметный, жёлтый, двухэтажный. Ориентиром тебе послужит высокая голубятня с огромным нагулом, стоящая прямо посреди двора на каком-то каменном сооружении, похожем на сарай. Я когда пьяным домой возвращался, всегда искал глазами эту голубятню. Оставь мне "былины" почитать, а чтобы в метро не заснул, вот тебе томик Чехова.
Спрятав бутылку во внутренний карман куртки, я зашнуровал ботинки, взял клочок газеты с адресом "берлоги", томик Чехова и, оставив за спиной весёлую компанию, направился к метро. До улицы Багрицкого пьяному, не спавшему ночь человеку удобнее ехать на автобусе с Киевского вокзала, нежели от Кунцевской. Я так и поступил.
Разыскивая дом, я немного поплутал, но всё же его нашёл.
Поднявшись на второй этаж, к нужной квартире, три раза позвонил. Долго ждать не пришлось. Лишь только слегка приоткрылась массивная дверь, как меня за руку схватила старушка и, протащив через длинный, тёмный коридор, привела на кухню. Было что-то странное в её одежде и внешности. Но я решил ничему не удивляться и на всё реагировать спокойно. Старушка была одета в недошитое демисезонное пальто, у которого отсутствовали пуговицы и были непрошиты петли. На голове у нее была кроличья шапка, на которой меха осталось процентов семь-восемь, не больше.
Старушка удивилась, обнаружив перед собой незнакомое лицо и даже слегка перепугалась.
- Меня зовут Николаем, - поспешил я отрекомендоваться, - Простите, за то, что напугал. Вы, должно быть, Тамара Мартыновна? Мне разрешил переночевать ваш сосед Аркадий Мухоморов. Он сказал, что ключи от его комнаты я могу взять у вас.
Старушка, пришла в себя и даже обрадовалась мне, как новому лицу.
- Да, я Тамара Мартыновна. Погоди ты с ключами, - нетерпеливо замахала она руками, прежде надо тебя проинструктировать. Чтобы ты знал, в какой гадюшник попал.
Мне очень хотелось спать, но я смиренно сидел на табурете и внимательно её слушал. А она, что называется, вводила меня в курс дела. Заочно знакомила с соседями.
- Ты сейчас узнаешь, какие здесь люди живут. И прослушав всё до конца, дашь мне свой вердикт, можно ли после всего услышанного называть их людьми или они не достойны такого высокого звания.
- Может, потом вердикт, когда высплюсь? - взмолился я.
- Нет, сейчас, а то они сожрут тебя без соли, - настаивала Тамара Мартыновна, - Слушай и запоминай. Антон Афонасьевич Габой - человек мыслящий, мечтатель. Любитель таинственных рассказов и романтической поэзии. Хороший фантазёр. Это всё парадная его сторона, а есть и другая. А там страхи, неуверенность ни в чём. Даже в том, что он это он сам. Что он живёт на самом деле, а всё это не сон. Кошмары еженощные видит. Обжирается на ночь жирного, солёного. Смотрит телевизор, слушает радио, а там ведь всё только про убийства. Как тут кошмаров избежать? Во всём подмечает только мрачные предзнаменования для себя. Из-за чего случаются заскоки. Днём, идя на работу через лесок, пугается каждого деревца, зато среди ночи, взяв в руки чугунный утюг килограммов в пять, бегает в этом же леске до утра, чтобы побороть в себе страх. Поймай его ночью милиция, как бы он оправдался? Это же ненормально?
- Ненормально, - согласился я, ёрзая на табурете и не зная, как мне от настырной старушки отделаться.
- Очень чистоплотен, - не позволяя мне рта раскрыть, продолжала Мартыновна. - Даже можно назвать его "чистюлей". Опасается бактерий, вирусов и, смешно сказать, "кислотного дождя". Услышал где-то этот термин и думает, что кислота серная, как в своё время на Содом и Гоморру, на его грешную голову прольётся. Поэтому, если за окном тучи, то под любым предлогом на работу не пойдёт. Невесело живётся Габою, не уверен он в завтрашнем дне. Работу меняет часто, - кому нужен работник, на которого нельзя положиться. На новую не спешит, утешаясь отговорками "не пройду аттестацию". И сидит на шее у престарелого отца-вдовца, который и кормит и одевает великовозрастного Антона.
Его кумир - Андрей Ляхов из тринадцатой квартиры. Почему-то все его называют Андроном. И он к этому прозвищу привык и ему это даже нравится. Этому Ляхову всё на свете безразлично. Что мать даст надеть, то и наденет. Что положит в тарелку, то и съест. Поднесут ребята стакан во дворе - опрокинет. Не поднесут, он на них не обидится. Такой человек. Почему-то все считают, что он способен приспосабливаться к превратностям жизни и переносить все взлёты и падения без лишних волнений. Например, в советские времена он в денежно-вещевую лотерею выиграл машину "Москвич - 412". И не обрадовался. Всех это удивило. Сразу получить машину было нельзя, необходимо было некоторое время ждать. Так он за это время взял да и потерял выигрышный билет. А может, и украли. Всем показывал, да и хранил на виду, без должной в таких случаях осторожности. И что же? Также особенно не огорчился. С ухмылкой сказал: "Бог дал, Бог взял". Про Бога он конечно тоже, для красного словца. Они у нас все ещё те верующие. Но и на самом деле не испытал никаких эмоций. Расскажу тебе интересную историю. Когда Андрон "Москвич" выиграл, то от зависти умерла его соседка, мать Антона Габоя. А как через некоторое время он билет потерял, так от горя умер его родной отец, Ляхов Павел Поликарпович. Остались Андрон с матерью, а Антон с отцом. И вскоре Афанасий Габой сошёлся с Марьей Ляховой. И даже в ЗАГСе записались мужем и женой. Так что Андрон стал Антону сводным братом. Понимаешь, к чему клоню?
- Если честно, не очень - чистосердечно признался я.
- Тогда внимательно слушай. Пожили Афанасий с Машей какое-то время и разругались, расторгли брак. А живут ведь рядом, от соседства куда денешься. И стали жить они, как собаки живут. Когда захочется, совокупляются. Без документов, без официальной регистрации. Впрочем, многие сейчас так. Я тебя часом своей прямотой не обидела?
- Ни в коем разе.
- Недолго осталось. Сольёт Архангел на нас чашу гнева. Не зря Антон трясётся. Все тогда умоемся.
Взять мать Антона, Машу. Или, как принято обращаться, Марью Елизаровну. На первый взгляд золото, а не женщина. Не зря Афанасий на неё накинулся. Несмотря на преклонный возраст, стремится к знаниям, в библиотеку ходит. Во всём ей нужна ясность. "Я сама не дура и люблю умных мужчин", - это её слова. А если к ней приглядеться, то станет ясно, что она хитрая интриганка и пойдёт на любую подлость, на любой обман, чтобы добиться своего. В библиотеку она ходит, а какие книги берёт читать? Любовные романы и детективы низкой пробы. И получается, что именно дура и общается с такими же идиотами, как сама. Умная за этого пропойцу Габоя разве пошла бы? Расписалась с ним в ЗАГСе на старости лет. Смешно. Ей в могилу пора, а она замуж выходит. Да и тот, дурак дураком, а всё же жить с ней не стал. Лицемерная баба, трюкачка. В худшем смысле этого слова. Всю жизнь прожила, пролезая повсюду без очереди. Ей волю дать, так она и на тот свет без очереди прошмыгнёт. Ну и сама же пала жертвой своих собственных интриг. Она же с Афанасием ещё до смерти мужа снюхалась. Он мужик видный, узнал, что её сын в лотерею "Москвича" выиграл. Ну, и пошёл на связь с ней. А потом, когда билет потеряли, Маша притворилась перед ним несчастной вдовой, и ему уже деваться было некуда, как только с ней расписаться. Ну, и чего она выиграла? Пожил с ней полгода и развёлся. Опозорил. А она-то с ним собиралась до ста лет жить.
И сынок её Антон такой же. Вот чего он сидит дома? Посмотрит на него человек незнающий и подумает: "Этот чего-то хорошего ждёт. Какое вдумчивое у него лицо. Видимо, в голове этого юноши протекает напряжённый мыслительный процесс. Пусть думает он медленно, но, судя по его виду, он точно что-то хорошее изобретёт. Вроде вечного двигателя или эликсира вечной молодости". Обманется незнающий человек. Пусть спросит о нём у меня. А я ему скажу. Никогда ничего Антон не изобретёт и не изменится к лучшему. Потому что в кумирах у него Андрон. А тому, что лето, что зима, что водка, что вода, - всё едино. С такой молодёжью хорошего ждать не приходится. Они если ещё одну машину выиграют, то и второй раз её потеряют. Хотя машин, по нонишним временам на улице пруд пруди. Это при коммунистах на них только партийные ездили. А теперь может ездить каждый, кому жизнь не дорога. Мне дай машину, я на ней не поеду. А зачем? Я что, инвалид? Ногами по земле ходить полезней. А на машине только на тот свет, без очереди. Для другого она не нужна. К чему я про Антона начала?
- Не знаю, - теряя терпение, отрезал я.
- Это я в связи с тем, что всем всегда говорю правду. Он предупредил, что мне придётся готовиться к серьёзному разговору в милиции. Это они за то, что я бумаги пишу. А я не боюсь. Я серьёзных разговоров никогда не боялась. Всегда была втянута в споры с соседями, в полемику. Я в своё время агитатором в райкоме работала. Так в трудовой книжке и прописано: "плясунья". То есть "агитатор". Я и в ансамбле песни и пляски имени Пятницкого работала плясуньей. Но ушла из-за несправедливости. Танцорам в ансамбле Моисеева, видишь ли, с тридцати лет пенсия. А из-за того, что мы по трудовой "плясуньи", нам только с пятидесяти пяти на пенсию. Куда это годится? Ну, и сошлась с райкомовским, устроил он меня агитатором. Так жизнь меня побросала. Я тогда была королевой, всё было при мне. Второй секретарь в меня был влюблён. Семь лет я была бессменной секретаршей у него. Квартиру двухкомнатную от райкома получила. Он мне эту квартиру дал, чтобы избавиться от меня, а себе молоденькую, кобелина, взял. Но я на него не в обиде. Всё же вырвала "двушку", в то время как весь народ в коммуналках да бараках жил. Это чего-то да стоит? Теперь сын у меня там живёт, а я здесь мучаюсь вдвоём с внуком больным. Что это у тебя за синяя книжица? Что читаешь?
- "Попрыгунью" Чехова, - смущённо ответил я.
- Враньё.
- Что значит "враньё"? Нате, посмотрите, - я протянул книгу Тамаре Мартыновне.
- Сам смотри. Хозяйка собрала к себе знаменитостей. Актёр в гостях у неё читал, певец пел, художник рисовал, виолончелист играл на виолончели. И сама хозяйка тоже рисовала, лепила, пела и аккомпанировала. Но это же враки! Такого не может быть. В промежутках говорили и спорили о литературе, театре и живописи. Да не бывает такого. И не может быть. И не сбиваются в одну компанию столь чужеродные стихии. Даже если учесть, что они как кобели в период гона, вокруг одной сучки вертятся. Они бы просто переругались, передрались. И муж - хорош. Всю эту свору "женихов" кормил и поил за свой счёт. На что надеялся? На что рассчитывал? И уж конечно, среди них нашёлся тот, кто хозяйку "оприходовал". Неприятный, фальшивый рассказ. Нет в нём благодати, отсутствует положительный герой. Он же врач, этот Дымов. Сыпанул бы "женихам" в еду какую-нибудь гадость, чтобы с горшка недели две не слезали и дорогу в его дом забыли. Да и попрыгунью свою за косы бы оттаскал, научил бы уму-разуму. Да того лучше, снял бы с себя ремень, да по спине её, да по заднице, кобылу взрослую. Повыбил бы из неё блуд. Она бы ему за это потом сто раз спасибо сказала. Да руки из благодарности целовала. Вот об этом любо дорого было бы прочитать. А то: "Ах, Оська Дымов! Ах, какого человека проморгали!". Тьфу! Никакой эстетики. Не жизненно. Этот Чехов написал бы про Нинку Моршанскую. Нинкин муж, Денис, отправил её на юг, на две недели отдохнуть. Чтобы кости себе прогрела. Так она домой вернулась через год. Вот где правда бытия. Ну что мужу делать с ней? Убивать? У них двое ребятёночков общих. Простил. Вернулась домой и на том спасибо. Нагулялась, знать. Вот это тебе настоящая жизнь. А никто об этом книгу не пишет. А то "Попрыгунья". Смешон современному читателю твой Чехов с его манерами.
Тамара Мартыновна встала с табурета и, проводив меня к комнате Мухоморова, открыла дверь. Увидев у стенки старинный диван с высокой спинкой и круглыми валиками, я стал с ней прощаться.
- Я тут, милок, на кухне посижу. Ты, как выспишься, никуда не уходи. Я разве что к соседке, на минутку, только за вареньем могу сходить, а так я всегда дома.
- Хорошо, Тамара Мартыновна, дайте поспать, - взмолился я и закрыл перед её носом дверь.
Когда я выспался, то к удивлению своему узнал, что беседовавшая со мной бабушка пропала из квартиры.
Когда я настоящим соседям, среди которых, к слову сказать, не оказалось ни Антона Габоя, ни Андрона Ляха, рассказывал про беспокойную старушку, инструктировавшую меня на кухне, они смотрели на меня, как на умалишённого. В квартире действительно проживала Тамара Мартыновна Чиграш со своим десятилетним внуком Гришей, но она совершенно была не похожа на сошедшую с ума даму.
Чтобы как-то меня успокоить, пятидесятилетний мужчина, Лев Нилович Слабиков, предположил, что это была погорелица из соседнего дома, лишившаяся на старости лет имущества и "тронувшаяся" умом. Я по началу принял эту версию. Но оставался вопрос, как она могла проникнуть в квартиру. Всё оказалось ещё проще. В роли старухи-склочницы выступила любовница Мухоморова, актриса Нина Блинова. О том, что ей накануне были переданы ключи от комнаты Аркадия, я узнал чуть погодя от настоящей Мартыновны.
Блинова хотела развлечь маскарадом сожителя, а получилось, - разыграла меня. Но я на неё не в обиде.
О ней разговор впереди. В квартире приняли меня радушно. Накормили горячим картофельным супом с пельменями, отчего я окреп и окончательно протрезвел.
Похоже, Аркадий знал, о чём говорил, называя свою коммунальную квартиру "берлогой". "Берлога" была пятикомнатная. В первой комнате по коридору жила Элеонора Горемыкина, женщина тридцати лет, одевающаяся со вкусом, уверенная в себе, знающая себе цену, имеющая гордую осанку. Восхищение окружающих для Эли было нормальным явлением. Мухоморов, инструктируя меня перед отправкой в "берлогу", так о ней говорил: "Когда я вижу её, высокомерную, недоступную, шагающую твёрдой походкой к стоянке такси, не замечающую прохожих, несущую себя поверх толпы, презирающую обыденность, всю в облаке высоких мечтаний и расточающую вокруг себя запах дорогого парфюма, то моё воображение уносится за ней. Женщина-мечта! Ведь кто-то берёт её властной рукой за талию, привлекает к себе, впивается сухими потрескавшимися губами в её влажные, сладкие малиновые уста и пьёт из них мёд наслаждения. Как не желать такую, как не мечтать о ней! Эта баба, Колька, таких, как мы с тобой, презирает, мы ей не ровня. Она со мной не то, что не разговаривала, даже не смотрела в мою сторону. И ты к ней не лезь, - ушибёшься". Не послушал я мудрого совета товарища. Расскажу об этом чуть позже.
Вторая комната похожая на кладовку, была Мухоморова. В третьей жили Тамара Мартыновна Чиграш с десятилетним внуком-голубятником Гришей, а две остающиеся принадлежали одной семье. Ту, что побольше, занимал Лев Нилович Слабиков, накормивший меня картофельным супом с пельменями, а в маленькой теснились его сестра Капитолина Ниловна с супругом, Львом Зотовичем Шуклецовым.
Дима - милиционер
Было лето, жара, воскресный день. В двухкомнатной квартире пятиэтажного кирпичного дома на Аминьевском шоссе, мы веселились так, что слышно было на улице. Наша шумная компания устроилась в большой комнате, за огромным овальным столом, накрытым белой скатертью и уставленным обильными закусками и выпивкой. Мы отмечали день рождения моего дяди, по материнской линии, Владимира Николаевича Попова.
Владимир Николаевич сидел за столом в бежевом летнем костюме, белой рубашке и галстуке. На голове у него красовался венок, сооружённый из лавровых веток и листьев. По правую руку от него располагались супруги Мамоновы. А точнее, Василий Васильевич, старый муж и его очаровательная молодая жена Искра Уголькова. Старик Мамонов, безволосый, скуластый, был в светлой клетчатой рубашке и выглаженных, со стрелками, синих джинсах с подворотами. Искра была в летнем платье вишнёвого цвета. Весела, красива, купалась в мужском внимании.
Рядом с Мамоновыми сидел Генка, младший сын дяди Володи со своим другом Мишей Мощиным. Михаил вместе с Генкой учился в школе, вместе окончили Институт связи. Вместе они работали в ЦКБ при Министерстве связи. А теперь Мощин работал бухгалтером, жил на "вольных хлебах".
По левую руку от юбиляра расположился я, актёр Аркадий Мухоморов, Костя Коврик и Юра Аладьин.
Мухоморов, находясь уже в изрядном подпитии, громким голосом драматического актёра, рассказывал мне и всем присутствующим увлекательную историю из театральной жизни.
- На Рижском вокзале был в своё время отстойник, - гремел Аркадий, - Там стояли цистерны, наполненные портвейном, молдавским, "Солнцедаром". И кое-кто из студентов ГИТИСа, где я тогда учился, знали туда дорогу, знали этот путь. И случилась совершенно замечательная история, которую ты, Коля, с великим кайфом у себя в романе опишешь.
Случилось так, что я поругался и ушёл от своих студентов-актёров. У нас с ними был принципиальный спор. И я попал... Мне просто некуда было идти. И мужик, который третий год учился на пятом курсе оперетты... Его все брали, а потом выгоняли. Потому что голос был уникальный. За голос брали, за пьянки выгоняли. Это совершенно невероятный был бабник, алкоголик. Он в те нищие советские годы ходил по Москве в кожаном пальто до пят. Новеньком, совершенно невероятном. Человек был потрясающей наглости. Я помню, в Концертный зал Чайковского с гастролями приехал ансамбль Годенко, ансамбль песни и танца Сибири. Невозможно попасть. Моисеев и Годенко, - два ансамбля, которые действительно держали мировой класс. Они друг с другом конкурировали, вечно они по гастролям. И когда они выступали в Москве, и тот и другой, - это было столпотворение. Конечно, не попадём. И он идёт. "Аркашка!". А он меня любил. "Чего ты тут?" - "Да вот..." - "Пошли со мной". Подходим к билетёршам. Он своим красивым баритоном говорит: "Здравствуйте". Тётки смотрят на него, обалдевшие. Он с портфелем кожаным, все дела. "Это со мной". Проходим, я его спрашиваю: "А ты кто?" - "Я никто" - "А как?" - "Я везде так. И у тебя получится, ты веди себя уверенно".
И я, поругавшись со своими, попал к нему в комнату в общежитии ГИТИСа. Он меня пригрел. Причём, в комнате было прописано пять человек. Огромное было перенаселение. Вообще-то комнаты рассчитаны на четырех, пятый этаж не считаю. Там аспирантура жила, семейные жили, которые добивались. Кстати, запрещалось жениться иногородним. Заранее предупреждали: "Хотите жениться, - пожалуйста. Но если вы женитесь, отдельной комнаты вам не полагается".
- Запрещали? - уточнил Аладьин.
- Нет. Живите, но в разных комнатах. Отдельной комнаты вам не будет. У ГИТИСа нет такой возможности. Даже мой один знакомый, будучи в душе диким антисоветчиком, стал секретарём комсомольской организации актёрского факультета. То есть продался не просто на уровне курса, а расширил свои возможности. Да, дьявол с ним поиграл. И всё только для того, чтобы один курс пожить с женой в выделенной им комнате, - Давай, вернёмся к твоему опереточному другу, - предложил я.
- Да, в его комнате, у этого опереточного было прописано пять человек, как везде. Но если в нашей комнате жило аж шесть человек, то там жил он и иногда приходил иногда приходящий цыган. Цыган тоже учился на эстрадном каком-то пении. В-общем, что-то такое. А все остальные были прописаны, но жили по бабам. Ну, опереточные, они умеют жить.
- А опереточные каким боком к ГИТИСу относятся?
- Отдельный факультет. И они нас сводили с ума в этом маленьком здании ГИТИСа. Это сейчас у них есть отдельный особняк, на Таганке, забыл название переулка. У них там отдельное громадное здание, а раньше они все кучковались в Собиновском переулке. Места было мало.
- Все в одном здании?
- Все в одном. Студии национальные ещё были. Где? Как все умещались? Совершенно непонятно. Училось народа раза в два больше, чем теперь. И все как-то находили пустые аудитории, занимались.
- Ты так и не рассказал, - настаивал я.
- Сейчас расскажу. Я не могу этого не рассказать, потому что история совершенно потрясающая. Это был какой-то праздник. Я с этим Игорьком, фамилия у него была Лисицын или Лисицкий. Кстати, он был очень талантлив. И я думал, что у него будет судьба Винокура. Но он куда-то исчез внезапно. Или занялся каким-то чёрным бизнесом, поскольку человеком он был предприимчивым. Имел дикое количество полукриминальных друзей. Они его все любили. Он лёгкий, весёлый. Он не был хамом, он не был циником.
Значит, был какой-то праздник, чей-то день рождения. И как всегда, пили и не хватило. Не допили. Нельзя же допить по молодости. И все принялись по карманам лазить, рубли собирать. А Игорёк знал эту штуку с отстойником на Рижском вокзале и держал своё знание в страшном секрете. Взял с собой дружка и говорит: "Мы пойдём. Сейчас мы принесём вам, собирайте деньги. Сколько у вас, пятнадцать рублей? Ждите, через час мы придём". Они вернулись через два часа. Значит, дело было так. Они попёрлись в отстойник к знакомой тётке. А сами, пьяные, её не нашли и обратились к первому попавшемуся сторожу. Дескать, наливай нам портвейна. Они взяли с собой эмалированное ведро. Сторож не понимает, в чём дело. "Пошли вы нафиг, сейчас собаку натравлю". Все дела. "Трави свою собаку, но налей". На колени перед ним становятся. А старик перепугался, побежал в свою сторожку за ружьём. Они сделали вид, что уходят, а сами обошли этот состав, залезли на цистерну, сбили... На дворе зима, гололёд, все дела. Московские оттепели. Сбили пломбу, откинули крышку и начали зачерпывать. Пьяные, не поймут, почему не черпается. Поскольку уже рейдов тридцать к этой цистерне сделали. И тогда Игорёк говорит другу... Слава богу, что сказал самый здоровый более хлипкому. Он говорит: "Ты давай, спускайся. Я стану за ноги тебя держать, а ты черпай" - "Давай". Он его взял за талию, затем стал опускать ниже, уже держит за ноги. Тот черпанул, кричит: "Тащи!". И тут сторож выстрелил дробью Игорьку в зад. Игорь заорал, хотя кожаное пальто спасло. Потом смотрели, пальто всё было порвано. В зад ему немного вошло. Он ходил потом в медпункт, дробь выковыривал. Но чуть-чуть, немного. Так вот, Игорь заорал в момент выстрела и выпустил того чувака. А сторож кричит, что уже вызвал милицию, пусть он слезает с цистерны, а то он вообще его убьёт-застрелит. Игорь спрыгнул с цистерны и побежал. А дружок его остался плавать в портвейне номер семьсот семьдесят семь. Пока сторож бегал за Лисицким... Игорь совершил гениальную вещь. Он заманил куда-то сторожа, запер его там и вернулся обратно. Видит, что чувак плавает. А тот уже в дупелину пьяный, это же креплёное вино. В портвейне плавать, представляете себе? Игорь снял с себя верхнюю одежду, вытащил при помощи пальто этого чувака. Конечно, это супер, поскольку тот был в дупелину совершеннейшую. Вытащил его, перевалил через плечо... И умудрился его донести и полведра портвейна ещё притащить. Вот это хватка!
- Герой, - похвалил Владимир Николаевич.
- Что потом творилось с общагой! - продолжал Аркадий.
- А их не поймали? - забеспокоился Коврик.
- Нет, причём можно было просто вызвать собаку. Какую собаку? Нужно было, чтобы просто мент пришёл. Потому что, от них шёл след от Рижского вокзала. Они же оба мокрые, портвейн с них капал. И потом месяц в ГИТИСе стоял духан страшный, совершенно обозначая их маршрут на четвёртый этаж, в самый закуток, направо. След был алый.
- Как краска, - подсказал дядька, тоном специалиста.
- Ага, - согласился Мухоморов. - Писатель такое не придумает, жизнь богаче всякой сказки.
Пока пили и слушали рассказчика, не заметили, как в квартире появился новый гость.
Не вставая из-за стола, юбиляр его представил:
- С большим удовольствием рекомендую вам нового жильца нашего дома Демиса Сократовича Попандопуло. Дима совсем недавно уволился из подмосковной колонии, где в чине старшего лейтенанта занимал должность воспитателя. И устроился инженером по технике безопасности на фабрику мягких игрушек, где теперь трудится с большой пользой для себя и всей нашей страны. Я ничего не перепутал? Ну, вот и славно. Усаживайся, Дима, рядом с нашей единственной дамой. Накладывай себе в тарелку, что душа пожелает. Искра тебе поможет. Бери хлеб. Чувствуй себя, как дома. У нас, как в Греции, всё есть.
Демис резко выделялся из всей нашей пьяной, бесшабашной, компании своим опрятным видом и подчёркнуто вежливым обращением. Он был деликатен, обходителен. Подстриженный, чистый, словно только что из ванной, он источал аромат дорогого одеколона. Одет был в белую рубашку с короткими рукавами и брюки шоколадного цвета. Демис Сократович осторожно положил в свою тарелку ложечку салата, зацепил вилкой шпротину из жестяной банки и деликатно, но наотрез отказался от предложенной хозяином рюмки.
Не дожидаясь приглашения к беседе, Демис стал с особой нежностью рассказывать о своей семье.
- Мой сынок, Платоша, милое создание, сегодня меня похвалил. Говорит: "Папочка, как хорошо, как тихо у нас дома. Ведь ты уже целый месяц не пьёшь. Я тобой горжусь! Ты самый сильный, самый волевой человек!", - произнёс дрожащим от слёз голосом Попандопуло и обратился к сидящим за столом с просьбой. - Не предлагайте мне выпить, дорогие мои. Не могу я сына подвести. Вчера я ходил на лекцию профессора Сибирского гуманитарно-экологического института, Владимира Георгиевича Жданова. Он живёт и работает в Новосибирском Академгородке, а к нам приехал рассказать о том, что из себя представляют такие продукты, как пиво, вино и сигареты. Насколько они необходимы человеку.
- И что же, Сократыч, тебе рассказал профессор? - с аппетитом закусывая выпитую водку зелёным луком, поинтересовался Владимир Николаевич.
- На самом деле пиво, вино и водка, - никакие не продукты, - убеждённо стал излагать грек. - Это самые опаснейшие на земле наркотики, которые кроме горя и слёз, ничего человеку не приносят. Дело в том, что в состав пива, вина и водки входит алкоголь, этиловый спирт. Це два, аш пять, о аш. Это изучают в средней школе, но в школе не говорят, что алкоголь является наркотическим смертельным ядом. Его смертельная доза больше восьми грамм на килограмм веса. И если человек весит семьдесят килограмм и дать ему пятьсот грамм спирта - он от этого яда умрёт. Этот яд является наркотиком и его наркозная доза - четыре тире шесть грамм на килограмм веса. И медицина триста лет использовала алкоголь как наркоз, при операциях. Почему отказались в медицине от алкоголя, как от наркоза? У него очень узкое наркотическое применение. Некоторые пьют-пьют, обезболивание не наступает, а наступает сразу летальный исход. Все знакомы с этим ядом, но мало кто знает, как его делают. В древние времена люди научились получать алкоголь следующим образом. Они брали сосуд, наливали туда виноградный сок и запускали в этот виноградный сок, состоящий из воды, сахара и ферментов, дрожжевые бактерии. А дрожжи - они очень большие сладкоежки. Под микроскопом видно, как эти бактерии поедают сахар, а сзади, из-под хвоста, из клоаки, у них как раз и выходит этиловый спирт. Таким образом, алкоголь есть не что иное, как моча дрожжевых бактерий. По-научному это называется экскременты. И вот, эти бактерии пожирают сахар, мочатся спиртом. И когда концентрация мочи в сосуде достигает одиннадцати процентов, в собственном дерьме они захлёбываются и подыхают. Если это пойло тут же разливают по бутылкам, то называется оно "вино сухое, ординарное". А если два года отстаивают, отцеживают подохшие трупики бактерий и сливают только их мочу с остатками сока, то это пойло называется "вино сухое, марочное". Стоит оно в два раза дороже, имеет медали. Сбывается намного успешнее. Молодые девушки и женщины любят шампанское. А вот как делают шампанское? Берут специальную зелёную толстостенную бутылку и заливают в неё букет виноградных соков, пяти разных сортов. Причём от их соотношения получают шампанское: сухое, полусухое, сладкое, полусладкое и брют. Заливают соки, запускают дрожжи. И временно бутылку забивают специальной деревянной пробкой. И хранятся эти бутылки в горах, в вырытых штольнях. По стенам штолен высверлены отверстия для бутылок. Новый урожай разливают по бутылкам, завозят и в эти дырки раскладывают. Штольню закрывают, опечатывают. Круглый год температура в штольне плюс четырнадцать градусов. Зимой, летом, - не меняется. И два года в полной темноте и покое дрожжевые бактерии перерабатывают сахар в этиловый спирт. И когда, через два года, процесс уже подходит к концу, работники винзавода открывают нужную штольню и закатывают туда мощный прожектор. И врубают яркий, сильный свет. От неожиданности и страха дрожжевые бактерии прохватывает понос. И они от этого страха и поноса дохнут. Но прежде чем подохнуть, они от страха ещё и газуют в бутылку. Газов напускают. И почему-то пьяницы больше всего в шампанском ценят как раз вот эти самые газы. Как он, пьяница, хлебнёт шампанского, как они ему в нос шибанут. Ну, совсем ему от этого хорошо. Нет в человеческом организме ни одного органа, который бы не разрушался алкогольным ядом. Но самые сильные изменения наступают в головном мозге. Разрушается кора головного мозга. Спирт всасывается в кровь, повреждает, склеивает эритроциты. Эти склейки с кровотоком идут в мозг, закупоривают клетки мозга. Клетки мозга начинают кислородно голодать и в массовом количестве погибать. Нормальная работа коры головного мозга нарушается и человек дуреет. Причём процесс алкогольного одурения у разных людей протекает по-разному. У одних в первую очередь разрушается затылочная часть, вестибулярный аппарат. Этих болтает из стороны в сторону. У других разрушается теменной, так называемый "нравственный центр". Про таких говорят: "Это он пьяный сделал. Трезвый бы - никогда". Тут всё понятно, человек под воздействием алкоголя становится сумасшедшим. У него клетки, контролирующие поведение, убиваются алкоголем. У третьих разрушается память. Наутро пьяница не может вспомнить, где был накануне, что делал, с кем пил.
- Ну что? Всё правильно! Всё по делу говорил твой профессор. Ты сам-то не тараторь, без передыха. Покушай, отдохни, расслабься. Скажи, ты пить с нами будешь? - уточнил Владимир Николаевич, разливая водку по рюмкам.
- Нет. Я же предупреждал, что мне не надо предлагать. Как я буду смотреть в глаза своему сыну? Он так верит в меня. Так надеется на то, что отец у него не тряпка.
- Тогда ты на нас не смотри, - застенчиво произнёс дядя, - Мы, с твоего позволения, жахнем по маленькой.
- Конечно-конечно, я всей душой с вами.
- Сократыч, не скучай. Рассказывай о том, что твой профессор поведал о вреде курения, - опростав очередную рюмку, разрешил юбиляр.
- В состав табачного дыма входит сто девяносто шесть ядовитых компонентов, - с готовностью стал просвещать Демис. - Это никотин, аммиак, сероводород, угарный газ, канцерогенные вещества, смолы, дёготь и так далее. Причём, четырнадцать из этих ста девяносто шести являются наркотиками. И люди, которые сосут ядовитый табачный дым, являются табачными наркоманами. И когда этот дым через лёгкие попадает в кровь, то в крови он разрушает витамин "А". А витамин "А", - это витамин роста и хорошего зрения.
- Какой делаем из этого вывод? - с удовольствием закуривая сигарету после выпитой рюмки, поинтересовался дядя Володя.
- А вывод такой. Алкоголь плюс табак, - это быстрая и верная смерть. Табак резко усиливает разрушительное действие алкоголя. А алкоголь во много раз усиливает ядовитое действие табака. Алкоголь и табак - оружие массового уничтожения не только отдельных людей, но и целых народов.
- Так он что, предлагает в государстве сухой закон ввести?
- Да, сухой закон. Профессор считает, что это единственное, что нас спасёт.
- Разве он не знает, что запретительные меры ничего хорошего не дают? И ничего запретить нельзя?
- Ему часто эти вопросы задают. Отвечает профессор на них так. Давайте отменим тогда Уголовный кодекс. Раз запретительные меры ничего хорошего не дают. Хочется кому-то убивать, грабить, насиловать, - пусть идёт и делает это. Зачем же мы всё это запрещаем? Ведь убийце, грабителю и насильнику от запрета ещё сильнее всего этого захочется. Общество - это и есть запреты, которые оно на себя налагает, соблюдает. А за нарушение некоторых запретов - жестоко наказывает. Вплоть до того, что даже жизни лишает. Общество не может жить без запретов.