Тридцать первого апреля я узнал, что племянники бывают одного возраста с дядей. Мы с отцом шли встречать его великовозрастного племянника, похоронившего свою мать, папину двоюродную сестру, и приехавшего к нам на праздники развеяться. Звали его Семёном Наклейкиным.
Как только мы вышли с отцом из метро, так сразу же я нашего родственника и заметил. Семён был одет в плащ жёлто-коричневого цвета, на голове - зимняя кроличья шапка, на которой меха осталось процентов пятнадцать.
Брови "домиком", глаза, как у побитой собаки. Но Наклейкин располагал к себе, от него веяло добротой. Папа сразу же повёл племянника в магазин и переодел там Семёна точно так, как это любят показывать в фильмах. Купили ему всё: и носки, и рубашку с галстуком, и костюм, и обувь, и головной убор. Папин племянник изменился совершенно. Всю его прежнюю одежду, несмотря на протесты Наклейкина, отец выбросил в мусорную корзину. Обувь, которую Семён особенно упрашивал не выбрасывать, была чрезвычайно ужасна. Кожаный ремень был заношен до того, что превратился в настоящую верёвку. Всё это отец выбросил без сожаления.
Вечером, на кухне, сытно поев и выпив, Семён стал рассказывать о себе, вспоминать их последнюю встречу с отцом.
- По дороге к автобусу остановились мы с Петей, и стал я смородину с куста собирать. А затем подумал, что-то эта ягода не похожа на смородину и спрашиваю у Петра: "Что это за ягоды красные?" - "Если красные, то калина", - не глядя, ответил он. "Калина?", - думаю, - "у меня же повышенное давление". И как давай её жрать горстями. "Ой!", - говорит Пётр, - "Это не калина, а бузина". Я плеваться, ругаться, - чуть меня не отравил.
Семён выпил ещё и стал вспоминать покойную мать.
- Я ей говорил: "Нормальный, человек не может жить без любви! Это свойство любого здорового человека! Как можно этого не понимать?". А она всё смеялась надо мной. До последнего вздоха надо мной подсмеивалась.
Когда меня укладывали спать, то в качестве оправдания экстравагантного поведения Наклейкина мама сказала, что Сеня не от мира сего, и поэтому я должен быть к нему снисходителен.
Тем временем, оставшись на кухне с отцом вдвоём, Семён жаловался на то, что он "плешивый", что из-за полувекового гнёта матери уже никогда не станет нормальным человеком, не познает женщины, не побывает в ресторане "Седьмое небо", не обретёт личного счастья.
Утром первого мая мы с дядей Семёном пошли на ВДНХ. Пусть отцу он племянник, но я его воспринимал, как дядю и дядей называл. Наклейкин воспринимал такое обращение спокойно, хотя и говорил:
- Я тебе не дядя, на самом деле, а брат.
На всех площадках и площадях выставки проходили весёлые представления. Под музыку выступали детские коллективы. Запомнилась девушка в ковбойском наряде на одной из сцен. Она под музыку крутила обручи.
Дядю Семёна всё это веселье раздражало. Немножко он успокоился лишь тогда, когда мы подошли к спортивным снарядам, установленным на специальной площадке в честь праздника. Там он показал себя. Сделал на турнике "выход силы" и "подъём переворотом".
Мы шагали мимо аттракционов, он меня никуда не пускал. Ни на ослике покататься, ни на чёртово колесо. Можно было бы дротиком выбить шесть мишеней из надувных шаров и получить приз - огромного плюшевого медведя. Но он и на это не соблазнился. Приглашая Наклейкина поучаствовать в аттракционах, я имел цель развеселить его. Но он не желал развлекаться. Продолжал жаловаться на жизнь и декларировать невозможность веселья, как такового, после всего того, что он пережил с матерью.
Я просил купить мне сахарную вату на палочке. Семён стал объяснять, насколько это вредно. Я предложил перекусить в шашлычной, он об этом и слушать не захотел. "Тут везде отрава, терпи. Вернёмся домой и покушаем".
И тут Наклейкин заметил женщину в возрасте, с крашеными в белый цвет волосами, в облегающей розовой майке с откровенным вырезом на объёмной груди. В чёрных шортах и колготах сеточкой. Она с нескрываемой завистью наблюдала за подростками, катающимися на роликовых коньках.
Дядя Семён с ней заговорил. Она нам представилась Лёлей Маленькой. После чего Наклейкин только так её и называл: "Ах, ты маленькая моя".
Этой Лёле он купил роликовые коньки и стал обучать её на них кататься. Заботливо подбирал шишки от елей, попадавшиеся у неё на пути.
Дядя Семён купил Маленькой сахарную вату. Потратил уйму денег, чтобы выиграть для неё в дартс плюшевого медведя. Прокатил на чёртовом колесе.
Благодаря этой Маленькой мы зашли в кафе под названием "Крамбамбуля". Семён с Лёлей выпили и, пошептавшись, куда-то удалились, оставив нас с плюшевым мишкой одних. Я не спеша доел свою порцию "Колдунов картофельных с мясом" и не успел ещё соскучиться, как дядя с Маленькой вернулись к столу. Лёля бесцеремонно застегнула Наклейкину молнию на штанах и, достав помаду из заднего кармашка шорт, стала подкрашивать себе губы, глядя в маленькое круглое зеркальце.
После "Крамбамбули" мы с Маленькой расстались. Дядька не удержался и похвастался, признавшись, что она дала ему свой телефон.
На станции "Улица Сергея Эйзенштейна" мы сели с Наклейкиным в поезд-монорельс и поплыли неспешно над городом.
Дядя Семён уже не жаловался на жизнь, - блаженно улыбался. Казалось, он уже находился на седьмом небе, куда, собственно, мы с ним и направлялись.