Терапевт Антонов Марк Игоревич пришёл в свой рабочий кабинет, снял шляпу, плащ и поднял трубку зазвеневшего телефона. Звонила медсестра, помогавшая Марку Игоревичу принимать пациентов. У неё, как всегда, нашлась уважительная причина для невыхода на работу. Антонов даже объясняться с ней не стал. Позвонил заведующему терапевтическим отделением, старичку Анисимову Александру Ильичу и попросил прислать кого-нибудь на замену. В ответ услышал знакомую отговорку: "Сегодня же понедельник, никого нет. Как-нибудь, голубчик, обойдитесь своими силами".
Сев за стол, Марк Игоревич раскрыл принесённый из дома военно-литературный журнал "Разведчик" за тринадцатое марта тысяча девятьсот первого года. Антонов увлекался прочтением газет и журналов столетней давности. На обложке увидел фотографию генерала в чёрной рамке. Это был командир двадцатого армейского корпуса генерал-лейтенант Ричард Троянович фон Мевес, скончавшийся двадцать второго февраля тысяча девятьсот первого года. В статье М.Драгомирова, написанной на смерть генерала, было много несостыковок. Драгомиров поминальную речь начал со слов: "Мало я тебя знал", но уже через два абзаца вывел: " И был ты человек большой и полезной силы, хотя и ловкач".
Так судить о малознакомом человеке мог позволить себе только старик, его высокий начальник, не отличающийся тактом, или же безусый мальчишка, военный корреспондент, не замеченный в проявлении ума и порядочности.
"Кем бы мог быть этот М.Драгомиров?", - размышлял врач. - "Скорее всего, это уроженец Конотопа, генерал от инфантерии Михаил Иванович Драгомиров, которого через два года, в тысяча девятьсот третьем году назначат членом Государственного совета".
В дверь постучали.
"Нет ни сил, ни желания работать", - думал Антонов. - "Но я нужен больным, без меня они не справятся со своими недугами. Врач должен указать больному правильную дорогу, как это делает лесник, повстречавшийся в дремучем лесу с заблудившимся грибником". Эти мысли согревали самолюбие Марка Игоревича.
Дверь приоткрылась, и в кабинет вошёл молодой человек, представившийся Ричардом Трояновым.
"Как забавно", - подумал врач. - "Только прочитаешь что-то, сразу же всё это материализуется". За долгие годы практики он привык ничему не удивляться.
Молодой человек был выше среднего роста, атлетического телосложения, в широких чёрных брюках и синем свитере, в блестящих чёрных ботинках.
"К уставшему, больному врачу приходят за помощью загорелые, отдохнувшие, пышущие здоровьем пациенты", - мысленно прокомментировал Антонов.
- Вам что-нибудь для матушки? - спросил врач. - Или направление на диспансеризацию?
- Я к вам по важному вопросу. Так сказать, вопросу жизни и смерти. Это касается меня лично.
- Слушаю вас, - приглашая объясниться, сказал врач, склонив при этом голову набок и делая вид, что он что-то записывает в медицинскую карточку.
- Понимаете, доктор, - начал Ричард Троянов, - у меня постоянно плохое настроение. Жизнь кажется мне бессмысленной. Во всём я умудряюсь отыскивать только мрачные стороны. Картина мира для меня как будто покрыта траурным бархатом. Родные и близкие смеются надо мной, обзывая пессимистом. Но смешного тут мало. Всякое радостное событие, - день рождения или Новый год, - сейчас же отравляется для меня мыслью о непрочности радости, о том, что это не навсегда и скоро закончится, пройдёт. Снова наступят мрачные будни с мелочной суетой, заботой о хлебе насущном. От будущего я не жду ничего, кроме неприятностей и трудностей. Прожитые же годы, если оглядываться и вспоминать, вызывают одни лишь угрызения совести из-за сделанных ошибок.
- И несделанных, - попробовал шуткой взбодрить пациента доктор.
- Да, - бездумно согласился Ричард и продолжал. - Моя беда в том, что я очень восприимчив к неприятностям. Очень остро реагирую на них. А кроме того, меня ни на минуту не оставляет какое-то неопределенное чувство тяжести, лежащее на сердце. Постоянно нахожусь в тревоге, в ожидании несчастья. Вы улыбаетесь, но я говорю правду. Я до сих пор не могу отделаться от уверенности в своей виновности за самые обычные проступки, совершённые мною в юности.
- Сейчас-то в чём проблема? На что в данный момент жалуетесь? - пододвигая пациента ближе к сути дела, поинтересовался Антонов.
- Мне кажется, что окружающие относятся ко мне с презрением, смотрят на меня свысока. Это заставляет меня сторониться людей, замыкаться в себе. Иной раз настолько погружаешься в самобичевание, что совершенно перестаёшь интересоваться окружающей действительностью.
- Меня уже тошнит, - вырвалось у Антонова.
- Что вы сказали? - не расслышал Троянов.
- Не обращайте внимания. Продолжайте, я слушаю.
- Я быстро утомляюсь, всякая деятельность мне неприятна. К тому же в любой, даже самой примитивной работе я делаю уйму ошибок и неточностей. Всякий самый ничтожный труд требует от меня немыслимого волевого напряжения. Сами понимаете, бесконечно это продолжаться не может, и я впадаю в отчаяние.
- Как же ты спасаешься от этих бед? - развязно спросил Марк Игоревич, будучи уже не в силах слушать нытьё пышущего здоровьем молодого красавца.
- Учусь, работаю, - насторожившись, продолжал Ричард. - Живу в стороне от наслаждений века сего. Спасаюсь, как вы выражаетесь, воображением. В своих мечтах затаскиваю красивую незнакомку в ближайший подъезд срываю с неё плащ.
- А вы никогда не пробовали подойти к понравившейся вам женщине и поздоровавшись, сказать: "Глядя на вас, сударыня, у меня возникают нескромные желания. Хочется затащить вас в ближайшее парадное, стащить с вас одежду...". Возможно, понравившаяся вам прелестница сама пойдёт в подъезд.
- Вы шутите?
- Почему? Такие, как вы, молодые, здоровые мужчины нравятся женщинам. Особенно красивым и смелым. Они бы оценили ваш порыв. А я ничем вам не смогу помочь. Вам нужен психотерапевт.
- Но у меня постоянные боли внизу живота. Я думал...
- Я дам вам направление к урологу. Он сделает общий первичный осмотр, возможно, отправит на ультразвуковое исследование, сдадите анализы. Тогда с результатами придёте ко мне, больному и уставшему. Я прослушаю вашу широкую грудную клетку и дам своё заключение. Повторяю, вам нужен другой специалист. Возможно, сексопатолог, не знаю. Пока вот вам направление, ступайте к урологу.
Не успел Марк Игоревич выпроводить Троянова, как в кабинет вошла женщина, поражающая своей физической красотой, одетая в бежевый вельветовый жакет, салатовую шёлковую блузку и зелёную жаккардовую юбку. Сапожки фисташкового цвета плотно облегали тонкие щиколотки её красивых ног. Непринуждённо откинув назад пряди вьющихся рыжих волос, она представилась Варварой Буденброковой.
- Кадыкастых не люблю, - сказала красавица, присаживаясь на стул, предназначенный для пациентов.
- Это, какие же? - испуганно поинтересовался Антонов.
- Те, у которых большой кадык. Хрящ на глотке. Эдакая некрасивая острая выпуклость на шее спереди, - пояснила Варвара, помогая словесному объяснению жестикуляцией рук и мимикой лица, выражавшей отвращение.
- А у меня есть кадык? - хорохорясь и не зная, как вести себя, поинтересовался Марк Игоревич.
- У женщин кадыков не бывает, только у мужчин, - ошарашила его Варвара. - Сбила ты меня с мысли. Уж и не вспомню, что хотела сказать.
- У вас, должно быть, какие-то жалобы, - предположил Антонов, огорчённый, что его приняли за женщину.
- Да, - вспомнила не услышавшая его пациентка. - Ухаживал за мной один кадровик, Аскольд Буденброков.
- Военный?
- Работник отдела кадров. С лысиной, животиком. Брюки носил коротковатые, но хорошо выглаженные. Обувь была начищена до блеска. Рубашка на все пуговицы застёгнута. Аккуратистом был. Что ж ты думаешь? Выходил меня. Целый год от дома до проходной и обратно до дома провожал. Согласилась я в воскресенье пойти с ним в кафе. И надо же такому случиться, он там сорвался. Показал своё истинное лицо. Напился и подрался.
- И вы с ним расстались?
- Зачем? Я в него по уши втрескалась, вскоре после этого расписались. За пьяный дебош полюбила сильнее, чем за фальшивый положительный образ и показное желание произвести хорошее впечатление. Бабе ведь живой мужик нужен, а не картинка с агитплаката.
- Фамилия интересная, - продолжая находиться в замешательстве, сказал доктор.
- Аскольд был детдомовский. Фамилию ему дал директор приюта, читавший на тот момент Томаса Манна. Фамилия и мне показалась странной, но я её при регистрации брака взяла, а теперь привыкла к ней и не жалею. Жалко, что пожили мы с мужем мало. Хороший он был человек, вот только печёнка у него барахлила. Аскольд ездил на воды в Трускавец, но... С тех пор у меня все мужики с кадыками. Как пеликаны, честное слово. Пьют ли, едят, - кадыки шевелятся.
- А вы бы на кадык не обращали внимания, - придя, наконец в себя, строго заметил Марк Игоревич. - Забавно. Вы приняли меня за женщину. Да, я круглолицый, полный, крашу волосы хной, но я мужчина и прежде всего врач. Раздевайтесь.
Зачем Антонов попросил Буденброкову раздеться, он и сам не знал.
Женщина, не смущаясь замечанием, сбросила с себя одежду с той же лёгкостью, с которой подросший цыпленок освобождается от яичной скорлупы, мешающей ему входить в новую жизнь.
В кабинете терапевта происходило что-то невообразимое. Пациентка, стоя в нижнем белье на прохладном линолеуме, так и пылала неугасимым огнем похотливого вожделения, сопротивляться которому был не в силах даже списанный со счетов по мужской части Марк Игоревич.
- Возьми меня, - с жаром предложила себя Варвара, после того, как врач произвёл пальпацию её груди.
Только после этих слов Антонов опомнился и нашёл в себе силы взять эмоции под контроль. Он отошёл от пациентки и скрестил руки за спиной.
- У меня, деточка, - выдавил он после громкого вздоха, - нет для этого никакой возможности. К сожалению, я уже не способен на то, чтобы такую, как вы, уложить на кушетку.
- Тогда помогите мне медикаментозно! - взмолилась Буденброкова. - У меня гормональный взрыв! Или срыв? У меня боли в груди и внизу живота, я схожу с ума.
- Я дам вам талончик к гинекологу и направление на анализы. Одевайтесь ради бога, сюда каждую минуту может кто-то войти.
Не успела наскоро одевшаяся Буденброкова, взяв талончик к гинекологу, закрыть за собой дверь, как Антонов вышел к очереди, толпящейся у его кабинета и объявил пятнадцатиминутный перерыв.
Он еле сдержался, чтобы не крикнуть больным: "Как я от всех вас устал!".
Марк Игоревич выпил валерьянки, успокоился. Вскипятил себе чай, бросил в стакан ломтик лимона, но тут опять пришёл Ричард Троянов. По-хозяйски усевшись на стул, молодой человек похвастался, что встретил в поликлинике девушку своей мечты и по совету врача затащил её в процедурный кабинет, оказавшийся свободным.
- Доктор, прямо на полу, не доходя двух шагов до кушетки, при полном её содействии, - сияя от счастья, делился подробностями Ричард. - Но должен перед вами повиниться. К урологу, куда вы меня направили, я опоздал.
- Я думаю, он вам не понадобится, - горько усмехаясь, не в состоянии скрыть зависти, пробурчал Антонов.
Раздался телефонный звонок. Марк Игоревич проснулся и схватился за трубку телефона, стоящего на рабочем столе. Звонил заведующий терапевтическим отделением Александр Ильич Анисимов.
- Ты что, бастовать решил? Скоро день рабочий закончится. Открывай кабинет и принимай больных. Дам я тебе на сегодня свою медсестру, - говорил слабым голосом старик-заведующий и добавил в сердцах. - Как я от всех вас устал!
2
В кабинете терапевта двое. Врач Антонов Марк Игоревич, внимательно слушающий пациента и Герман Гавриков, эмоционально рассказывающий доктору о своих бедах.
- Сосед, ведь и недели не прошло, как с койки больничной, - жаловался Герман, - и снова кашель, температура. В больнице женщина-врач мне вопрос задала: "У вас ненависть к белым халатам?". Я промолчал. Признаться, и сам себе такого вопроса никогда не задавал. Но сейчас понимаю, что прожив на Земле тридцать лет, попадая в разные передряги, оказываясь вследствие этого на больничных койках, - не видел хорошего врача.
- Постой, - миролюбиво прервал Гаврикова Антонов. - Давай так. Пуповину в роддоме тебе хорошо перерезали?
- Не знаю. Не уверен.
- Ну, живёшь же. И, глядя на тебя, бравого, можно заключить, что при рождении не было у тебя вывиха бедра, смещения шейных позвонков. А это значит, что уже был в твоей жизни один хороший специалист.
- А сколько было "палачей", настоящих, откровенных вредителей? Например, всем моим сверстникам, поголовно, гланды вырвали. А зачем?
- Давай вернёмся к тебе. Несмотря на то, что ты неоднократно болел ангиной, тебе гланды не удалили. А что это значит? Это значит, что есть в твоей жизни уже второй хороший специалист.
- Согласен, гланды не удалили. Но, при этом совершенно здоровому ребёнку иглой толщиной с указательный палец, гайморовы пазухи проткнули. Причём, и врач, и медицинские сёстры доподлинно знали, что я здоров. Они при мне общались: "Клава, он же здоров! У него нет хронического тонзиллита!", - "Зин, тебе какая разница? Есть направление? Кол?". Им было на меня плевать. Прийти бы к ним сейчас в детскую поликлинику, как это показывают в голливудских фильмах, и восстановить справедливость. Сказать злым старухам: "Берите в руки те самые огромные шприцы и прокалывайте друг дружке аденоиды. Промывайте их солёным раствором" - "Так они же у нас здоровые!" - "Уж кому-кому, а вам всегда на это было плевать". И иглу им до самого мозга, как они это делали. Не шучу.
- Опять увлекаетесь. Вы мне рассказали, что от алкоголизма лечились. Зашивали, капельницу ставили? Жив? Значит уже третий хороший специалист у нас в активе. Опять же в больнице от бронхита лечили и вылечили.
- Да, - вспоминая больницу, засмеялся Гавриков, - пригласили на ингаляцию, а я прозевал. А тот врач, что должен был мне ингаляцию делать, вдруг внезапно, скоропостижно, скончался. Совсем молодой, мой сверстник. Так пришли ко мне в палату и спрашивают: "Вы же должны были в восемнадцать часов быть у него. Почему не были? Он как раз в это время и умер". Говорю: "Что за вопросы? Возможно, если бы был, то сейчас находился бы на его месте. Кто знает, может, он предназначавшуюся для меня ингаляцию понюхал". И ничего. Закрыли ингаляционный кабинет на замок и больше никому ингаляции не делали. Говорите: "вылечили". Спазмы убрали, смог свободно дышать, но из больницы-то меня не выпустили. Сказали: "Мы вам помогли, помогите и вы нам. Полежите ещё недельку". Тех, кого не могут вылечить, под любым надуманным предлогом из больницы выгоняют. А коли ты здоров, - так полежи ещё. Им же нужны выздоравливающие, для статистики. И я, дурак, пошёл у них на поводу. И за ту неделю, на которую по их просьбе остался, чуть было не угробили. Каждый день брали кровь и ставили капельницы. Капельница, она лишь больному помогает, а здорового человека калечит. Да и ставили их бездумно, неумеренно, по два раза в день. Фактически, каждый раз этой процедурой покушаясь на смертоубийство. Скажешь медицинской сестре: "Вы иглой не попали в вену" - "А вы откуда знаете?" - "Так солянСй раствор идёт в мышцу, соль сильно дерёт". В результате такого лечения все мои локтевые изгибы, могу показать, превратились в сплошной синяк. И потом, к здоровому каждый день приходили с предложением пройти бронхоскопию или даже колоноскопию. То есть в современной терапии со времён солдата Швейка, мастерски выписанного Гашеком, ничего не изменилось. Лечат исключительно клизмой и рвотными порошками.
- Так это же замечательно, - засмеялся Антонов.
- Да, но у кого проблемы с дыханием или, скажем прямо, здоровым людям, клизма не помогает. Тем более рвотное, понимай, гастроскопию. Но мы отвлеклись.
- Согласен. Много я узнал от тебя интересного, но ты меня всё-таки не переубедил. Без врачей, плохих ли, хороших, - не обойтись. От этого и пляши.
- Вот это позиция честного человека, а всё остальное - пустые слова, лирика, - согласился Гавриков.
- Болезнь, Герман, она когда начинается? - задетый обличительными воспоминаниями соседа-пациента, спросил врач, и сам же на этот вопрос ответил, - Когда лукавый научает, что ты ни в чём не виноват. А виноват другой, в данном случае, лекарь. С этой самой мысли все болезни начало своё берут. Или когда хочешь заполучить то, что тебе не нужно. Правильно?
- Правильно, - согласился пациент, - Но только мне нужен больничный, и от простуды лекарства выпишите.
- Кому я это всё говорю, - обиделся Марк Игоревич, усаживаясь за стол, - Лекарства я тебе выпишу и бюллетень дам, но люби меня не за это. А за то, что хочу просветить твою невежественную жизнь светом знания драгоценного.
- Вам бы вместе с Ермаковым по воскресным дням в церковь ходить, - пряча рецепты и бюллетень в карман, заметил Герман. - Подозреваю, не своё вы поприще выбрали. Вам бы по духовной части пойти. Глядишь, были бы сейчас священником - архимандритом.