Прошло полчаса, а Геннадий Мискин все скребся в запертую дверь и, обращаясь к жене, не пускавшей ночевать, интимно шептал:

- Красавица, волшебница, сладкая моя девочка. Вспомни, какой ты была? Невозможно было мимо пройти, чтобы хоть мельком, украдкой, да не взглянуть на тебя. Ты всегда была величественна. Одевалась с безупречным вкусом. В тебе была тайна! Да-да. Неразгаданная тайна, она с тобой до сих пор. Я столько лет пытаюсь тебя понять, но так и не приблизился к разгадке. Таких женщин как ты - нет. Ты ослепляешь! Ты - солнце на моем небосклоне. Видя твою красоту, невольно улыбаются хмурые и смеются веселые люди. Осмелюсь ли, недостойный, поднять глаза, взглянуть на тебя. Слов не нахожу, чтобы передать, что ты за женщина. Ты могла бы сделать счастливым любого смертного и тот факт, что в моей жалкой биографии ты оставила свой сияющий след, дает мне право надеяться, что и я не так плох. Не самый последний из живущих на земле. Уж если такая женщина удостоила меня своим вниманием, значит, есть и во мне что-то замечательное. Даже если это только память о нашей с тобой неслучайной встрече. А? Что ты сказала?

Мискин припал ухом к дерматиновой обивке. Из-за массивной двери никто не отвечал.

Геннадий ударил по обивке кулаком и, шаркая подошвами о ступени, спустился на площадку к подоконнику, на котором сидел собутыльник и стояла бутылка массандровского портвейна.

- Смотрю я в ваши глаза, молодой человек, - манерно возвышая голос, заговорил Геннадий, - и не могу определить, бесстыжие они у вас или застенчивые?

- Ко мне поедем? - спросил человек с неопределенными глазами.

- Поедем, сейчас поедем, - пообещал Мискин и, повернувшись в сторону двери, стал театрально декламировать. - Еще неизвестно, смог бы, сумел бы я выспаться, если бы эта стерва открыла мне дверь. Теща, ходячая песочница, с шести утра шастает по коридору туда-сюда, как паровозик из Ромашково. Шаркает шлепанцами и мечтает вслух: "Я девочка неиспорченная. Возьму ребенка из детского дома, подарю ему шанс на спасение, возможность в будущем создать семью. Придется ему врать, но я не стану, потому что вылечивает только горькое лекарство, а не сладкая пилюля, способная превратить человека в петушиный крик: "Ку-ка-ре-ку!".

Ей-богу, не вру. Каждое утро эта зараза под моей дверью кричит "ку-ка-ре-ку". И ничего с ней не поделаешь. Семнадцать раз ее в пятнадцатую психиатрическую забирали. Подержат две недели и отпускают. А ты живи с такой, мучайся.

Вижу, осталось еще вино, как закат багрово-удивительно!

Мискин достал из кармана раскладной туристический стакан, наполнил его вином, выпил залпом и продолжил:

- Я карман превратил для нее в кормушку.

Я последний грош из него доставал,

А она все кричала "копуша!"

И ругала за то, что карман очень мал.

Представляешь, сказала, что такие, как я, в средние века носили хворост.

- На крестьянские корни намекает?

- Нет. В том смысле, что такие, как я, ретрограды, носили хворост к ногам Джордано Бруно, когда того сжигала инквизиция. Если ее послушать, то я стою на пути всего нового, прогрессивного. А когда замуж за меня шла, не считала ретроградом. Вот, у той самой двери, в которую не пускает, стояли с ней, целовались взасос. Помню, мальчишка соседский вышел на площадку, облокотился спиной на свою закрытую дверь, да так и простоял сорок минут, пока мы целовались. Про гулянье свое забыл. Я сквозь амурный туман-дурман, конечно, видел его, созерцателя, но было не до мальчишки. А ей, она тоже его видела, ей было все равно.

Что-то вспомнилась школа, ранняя весна, девочки в белых передничках с веточками вербы в руках.

- Почему не с цветами?

- По всеобщей социалистической нищете-с, так сказать. Сейчас трудно это понять. Отправляя меня в школу, отец говорил: "Давай, Генка, на мертвой бумаге только живые слова пиши".

Стопка белой бумаги,

Авторучка, чай,

Немного отваги, и...

Выручай, Пегаска

От забот и смут,

Уноси к Парнасу, нас там боги ждут.

На аккордеоне учился играть, с четвертого или с пятого класса. Сейчас уже не вспомню.

- Мне гармонь милей, - огрызнулся приятель, намекая на то, что пора бы Мискину определиться. Отпустить его или взять такси и поехать с ним.

- У гармошки нет полутонов, звучит уныло, - интонацией прося еще немного подождать, откликнулся Геннадий. - Аккордеон, баян - совсем другое дело.

- А чем баян от аккордеона отличается? - согласился подождать приверженец гармони.

Мискин обрадовался и стал объяснять:

- Когда мне этот вопрос задавали молодые, прекрасные девушки, я их усаживал на колени спиной к себе и объяснял тактильно, то есть на пальцах. Бай, говорил я, с восточного языка переводится, как мужчина. Баян - как женщина. И выражение "Бай играет на баяне" на востоке имеет свой определенный смысл. А если серьезно, то баян от аккордеона отличается своей правой стороной. Левая - басы, они одинаковые, а правая... У баяна кнопки, а у аккордеона клавиши, как у фортепиано. Ой! Осторожно, не раздави жучка. Мир мал и хрупок, надо его беречь. Это понимание приходит с возрастом. А когда мне было столько лет, сколько тебе, я их топтал сотнями. Самоутверждался. Мир был огромным и казался враждебным. Я отовсюду ждал опасности. А сейчас для меня мир стал крохотным, беззащитным. Трясусь за каждого муравья. Знаешь, как я со своей познакомился? С ее стороны это был просто высший пилотаж. Я сидел один в пустом театральном зале. Вошла она, прошлась и села рядом со мной. В зале без малого семьсот мест, все свободны. А она подошла и села рядом с незнакомым мужчиной. Да так, что и комар носа не подточит. То есть, не скомпрометировав себя. Мастерство! Я бы на ее месте никогда бы не осмелился к такому напыщенному гусю, как я, подойти. Я тогда о себе много понимал. Ну, как же, только что в Союз писателей приняли, в газетах писали обо мне, хвалили. И я себя нес. Писатель! Носитель духовности! Источник родникового языка, бриллиант в дорогой оправе. Рыба кит. А она, маленький человек, представитель второй древнейшей. Рачок-креветка. Журналисточка. Человек, привыкший только чужие мысли записывать. Да и те искажать по своему неразумию. Ни одной своей мысли у нее никогда не было. А сейчас оплодотворилась моими идеями и заважничала, подчас уже и меня не замечает. Вот почему всегда так бывает? Ой, беда, беда! Одни только беды.

- Будут и победы.

- Победа! - подхватил Мискин, - Точно! Это то, что бывает после беды. Так?

- Так.

- Очень я переживаю, что российская словесность в угнетении пребывает. Но, верю, она еще поднимет знамя над головой, и все эти факиры шариковых ручек, обманщики с гусиным пером в павлиньем заду, вся эта нечисть, враги мои сгинут. Они всё врут! О них никто не вспомнит!

Мискин допил вино и выбросил пустую бутылку в окно.

Сначала выбросил, а затем выглянул посмотреть, не упадет ли она кому-нибудь на голову.

Когда бутылка благополучно разбилась об асфальт, он не успокоился, а наоборот, пришел в бешенство. Стал кричать:

- О, горе мне! Делаю не то доброе, что хочу, а то злое, что ненавижу!

Дверь, обитая дерматином, открылась, и из недр квартиры раздался властный женский голос:

- Живо домой, пьянь! Весь подъезд разбудишь!

Даже не сказав "До скорого", самолетной тенью, не касаясь ногами ступеней, Мискин промелькнул по лестничному пролету и исчез в приоткрытой щели.

Обитая дерматином дверь захлопнулась. В подъезде стало тихо.

-Бай играет на баяне, - только и смог повторить за сбежавшим собутыльником молодой человек с неопределенными глазами.

8 апреля 2014 г.