Пока Эдуард вел, я позвонила из машины Жан-Клоду. Я забила на то, что могут услышать Олаф и Бернардо. Мать всей Тьмы ждала прямо за моими щитами, чтобы сожрать меня. Я до сих пор могла ощущать некоторые ее эмоции. И самой главной был страх. Какого хрена она могла бояться?
Жан-Клод ответил, затаив дыхание:
- Ma petite, я ощутил, как нечто дотянулось до тебя. Нечто темное и ужасное. Если это был Витторио, ты должна покинуть Лас Вегас немедленно, прямо сейчас, до наступления ночи.
- Это был не он, - сказала я.
- Тогда кто? - Спросил он.
Я держалась за мобильный телефон и звук его голоса, как за спасательный трос. Я до сих пор была так напугана, что могла чувствовать вкус металла на своем языке.
- Марми Нуар.
- То, что я ощутил, было иначе, чем когда-либо раньше. Это было меньше, более... - Он, казалось, искал правильное слово. - Человек.
Я кивнула, хотя он и не мог этого видеть.
- Она была маленькой, как и в церкви в Сент-Луисе. На ней были эти проклятые тапочки с жемчужинами.
- Возможно, это те самые, что на ее настоящем теле наверху в комнате, где она отдыхает.
- Она не была в комнате, Жан-Клод. Ты должен позвонить Белль Морт или кому-то еще и сказать им, что она разгуливает по нижней комнате пещеры. По части пещеры, куда выходят ее окна. Она была прямо там.
Он выругался по-французски длинно и элегантно. По-английски он сказал:
- Я позвоню остальным. Я перезвоню тебе, как только смогу. Я попросил бы тебя укрыться в церкви со святыми предметами, пока это не будет сделано.
- Я тут ловлю преступника.
- Ma petite, пожалуйста.
- Я подумаю над этим, - ответила я. - Хорошо?
- Уже кое-что. Я люблю тебя, Анита, не позволь ей забрать тебя у меня.
- Я тоже люблю тебя и не позволю. Я закрываюсь щитами, как последний сукин сын. Но я должна сбросить щит, чтобы разобраться.
- Ma petite, Анита... Черт (франц.), Я тебе перезвоню, как только смогу отыскать кого-то в Европе. - Он повесил трубку, продолжая говорить по-французски сплошным потоком, в котором я едва могла что-то разобрать.
SUV обогнул угол слишком быстро, лишь бы не отстать от полицейской машины перед нами. Они не включили ни сирен, ни мигалок, несмотря на то, что мы уже нарушили несколько правил по скорости. Очевидно, мы были не единственными, кто обсуждал, что только что случилось в доме. Я гадала, что сказал им Санчес. Я размышляла, что скажут остальным копы, которые видели это? Обвинят ли они во всем Витторио, как и Жан-Клод? Заставит ли это разобраться их со всем быстрее, до того, как вампиры Вегаса восстанут на ночь.
- Что сказал граф Дракула? - спросил Эдуард.
- Не называй его так, Эдуард.
- Прости. Так что он сказал?
- Он собирается позвонить вампирам в европе.
С заднего сидения донесся голос Олафа:
- Ты сказала, что королева всех вампиров, коорую мы видели в виде привидения в Сент-Луисе, разгуливает где-то во плоти?
- Я видела ее в видении. Это может быть всего лишь иллюзия, но у меня были видения с ней раньше, и она всегда была в комнате, где ее удерживают. Я никогда не видела ее разгуливающей снаружи.
- Твою мать, - сказал Эдуард.
Я посмотрела на него, поскольку он нечасто сквернословил. Это обычно была моя работа.
- Что? - спросила я его.
- Мне предложили контракт на нее.
Я развернулась на сидении и уставилась на него. Я изучала его профиль, но между солнцезащитными очками и его обычным пустым выражением лица, смотреть было не на что. Я в изумлении раскрыла рот.
- Ты говоришь, что кто-то предложил тебе убить Королеву всех Вампиров?
Он кивнул.
Олаф и Бернардо оба приподнялись в своих сидениях, что означало, что они не пристегнули свои ремни, но как ни странно, в этот раз я не подумала сказать им пристегнуться.
- Ты получил контракт на убийство Марми Нуар и ничего не сказал мне?
- Я сказал, что мне предложили контракт. Я не говорил, что принял его.
Это заставило мнея повернуться настолько, насколько позволял ремень безопасности, которым я была пристегнута.
- Ты отказался? Предложили недостаточно денег?
- Деньги были хорошие, - сказал он. Его руки по-прежнему аккуратно сжимали руль, лицо оставалось таким же пустым и нечитаемым. Посмотрев на нас, вы никогда бы не сказали, что мы говорим о чем-нибудь хоть сколько-нибудь интересном. Зато остальные из нас проявляли интерес.
- Тогда почему ты не взял контракт? - спросила я.
Он бросил на меня короткий взгляд, когда грузовик огибал угол, практически на двух колесах. Мы все вынуждены были схватиться за разные части машины, а Олаф и Бернардо в особенности, с учетом того, что ремни безопасности не помогали им. Мы неслись на полной скорости за другими полицейскими машинами. Они включили мигалки, но по-прежнему не включали сирен.
- Ты знаешь почему, - ответил он.
Я начала было говорить "нет, не знаю", но затем остановилась. Я схватилась за переднюю панель и сидение крепче и подумала об этом. Наконец, я сказала:
- Ты боишься, что Марми Нуар убьет тебя. Ты боишься, что это дело наконец будет слишком тяжелым.
Он не сказал ничего, что было наибольшим подтверждением, которое я могла получить.
Олаф произнес:
- Но все годы, что я знаю тебя, Эдуард, ты стремился попробовать себя против самых больших и плохих монстров. Ты искал этой проверки. И это мог бы быть финальный тест.
- Возможно, - ответил он тихим осторожным голосом.
- Я никогда не думал, что доживу до этого, - сказал Бернардо. - Нервы великого Эдуарда наконец-то сдали.
Олаф и я оба утсавились на него, большой парень ответил: - Его нервы не сдали.
- Тогда что? - сказал Бернардо.
- Он не хочет подвергать угрозе Донну и детей, - сказала я.
- Что? - спросил Бернардо.
- Они заставляют тебя бояться, - тихо произнес Олаф.
- Я же сказал, что его нервы сдали, а вы наорали на меня, - запротестовал Бернардо.
Олаф выдал ему полный вес своего хмурого темного взгляда. Бернардо заерзал на
сидении, словно боролся, чтобы не отступить под пристальным взглядом, но удержался. Очко ему.
- Нервы Эдуарда никогда не сдадут. Но все равно можно бояться чего-то.
Бернардо посмотрел на меня.
- Для тебя это имеет смысл?
Я подумала об этом, позволила осесть в моей голове.
- Да, на самом деле да.
- Тогда объясни мне.
- Если Марми Нуар прийдет сюда и атакует нас, Эдуард будет биться. Он не сбежит, не сдастся. Он будет биться, даже если это будет означать смерть. Но он выбрал больше не охотиться на самых больших и плохих, потому что они скорее всего убьют его, а он не хочет оставлять свою семью позади.Он перестал дразнить смерть, но если если она придет за ним, он будет сражаться.
- Если ты ничего не боишься, - сказал Олаф, - ты не храбрец. Ты скорее слишком глуп, чтобы бояться.
Бернардо и я посмотрели на большого парня. Даже Эдуард нашел время, чтобы оебрнуться на него.
- Что пугает тебя, большой парень? - Спросил Бернардо.
Олаф потряс головой.
- Страхи - это не то, чем следует делиться. Это то, что следует преодолевать.
Часть меня хотела знать, что же может пугать одного из самых страшных мужчин, которых я когда-либо встречала. Часть меня не хотела знать вообще. Я боялась, что это может стать для меня еще одним ночным кошмаром. Или заставит меня жалеть Олафа. А я не могла себе позволить испытывать к нему жалость. Жалость заставит вас колебаться, а в один прекрасный день, мне может потребоваться не колебаться с ним. У большинства серийных убийц было достойное сожаления детство, страшные истории, в которых они были жертвами - большинство из них были даже правдой. Но это не имеет никакого значения. Не имеет значения, насколько ужасным было их детство, и были ли они сами жертвами. Не имеет значения, когда вы находитесь в их власти. Потому что единственное, что объединяет всех серийных убийц - это то, что для их жертв сострадания нет.