- Сними жилет, Анита. Возможно, нам потребуется сжать рану.
Если бы на заднем сидении были только Эдуард и я, все было бы в порядке, но Олаф сидел рядом со мной как надвигающаяся тень. Я бросила взгляд на его лицо, и ничто в его лице не вдохновляло меня раздеться перед ним.
- Перестань вести себя, как девчонка, - сказал Эдуард. - Просто сделай это.
- Это несправедливо, - сказала я.
- Нет, и я знаю, почему ты не хочешь этого делать, но истечь кровью до смерти, потому что ты не хочешь, чтобы Олаф увидел тебя в крови и полуголой - это дурацкая причина умереть.
Если ставить вопрос таким образом...
- Хорошо, - сказала я, и вложила в это единственное слово столько гнева, сколько могла.
Я помогла ему вытащить меня из кобуры и оружия. Я отдала их Эдуарду, как отдала ему их в гостях у Вивианы, ибо кому еще я могла доверить свое оружие? Но это полностью заняло руки Эдуарда, и Олаф вынужден был помочь мне расстегнуть одну из сторон жилета. Я ожидала, что он подробно остановится на каждом движении, как в морге, но он был странно деловым. Он просто расстегнул липучки на боках и снял его с меня. На голубом фоне моей футболки были пурпурные полосы в области желудка, где она промокла от крови. Никуда не годится.
У Олафа неожиданно оказался в руке нож. Я воскликнула:
- Нет! Тебе не нужно разрезать рубашку на мне!
Я потянула рубашку из моих джинсов. Я напряглась, готовясь к боли, которую доставят мне раны. Разрезать рубашку было бы действительно более практичным, и рубашка так или иначе была испорчена, но вид большого человека, нависшего надо мной с огромным зубчатым лезвием... Ни за что я бы не дала ему повод поднести лезвие ближе к моей коже. Должно быть, я издала небольшой непроизвольный стон, потому что Эдуард положил оружие на пол и взял в руку свой собственный нож.
- Мы должны посмотреть, Анита.
Я открыла рот, чтобы запротестовать, но он взял хвост рубашки и уже резал. Я могла бы остановить его, но он был прав, и я не боялась Эдуарда. Он разрезал середину рубашки, его лезвие было достаточно острым, для того, чтобы сделать прямой, почти хирургический разрез прямо по центру. Он вскрывал ткань, пока ворот футболки не остановил лезвие. Я могла бы возразить, что теперь я действительно была полуголой, но увидела свой живот, и тот факт, что каждый мог видеть мой бюстгальтер, уже не казался таким важным.
- Дерьмо, - сказала я.
На моем животе были кровавые следы когтей. У меня шла кровь раньше, когда я чуть не изменилась, но никогда не было ран. Кровь текла из-под ногтей, но никогда не было ничего подобного. Пальцы Олафа зависли над одной из ран с оборванными краями. Я начала было говорить, чтобы он меня не трогал, но он сказал:
- По краям рана неправильная.
- Они выходят, а не входят, - сказал Эдуард.
Я посмотрела вниз, на раны, но мне неудобно было смотреть под таким углом, или, может быть, просто трудно смотреть на собственное тело, когда оно разрезано, и анализировать раны. Я старалась быть оптимисткой.
- Ну, по крайней мере, это не так плохо, как последняя рана живота.
- Верно, - сказал Эдуард.
- Да, твой кишечник на этот раз не вываливается, - сказал Олаф. Он сказал это так спокойно, как если бы это не имело значения ни тогда, ни теперь. А что еще можно ожидать от психопата?
Он положил свои большие пальцы поверх ран. Его рука слегка дрожала, и он был вынужден поднять ее выше и согнуть, а потом опустил ее обратно на раны и провел по ним рукой.
- Это выглядит так, как будто что-то пыталось выбраться, а не разрезанное с расстояния. Он приложил свои руки к следам. Я начала протестовать, но поняла, что его рука могла охватить почти все; тонкая рука повторяла движение когтей. Такие же тонкие, как раны, которые мы нашли на жертвах.
- Они одинакового размера, - сказал он. Он положил руку на раны. Боль была резкой и незамедлительной, и я знаю, что я издала слабый звук, потому что две вещи произошли одновременно. Эдуард сказал:
- Олаф, - с предупреждением в голосе, и Олаф выпустил воздух со вздохом, который абсолютно не сочетался с картиной крови и ран. Хорошо, не сочетался, если только вы не были серийным убийцей.
- Перестань меня трогать, - сказала я, и заставила каждое слово звучать предельно жестко и твердо. Я не знаю почему, но впервые его поведение меня не испугало. Оно меня просто бесило. Это больше походило на гнев.
Он убрал руку и посмотрел на меня этими пещерными темными глазами. Ему не понравилось то, что он увидел в моем лице, потому что он сказал:
- Ты не боишься.
- Не тебя и не сейчас. Что-то только что пыталось вырваться из меня наружу. Извини, но по шкале ужаса, именно это сейчас привлекает мое внимание. Теперь прекрати использовать мою боль в качестве прелюдии и помоги мне, черт тебя дери.
Он взял свой кожаный пиджак, сложил его и положил его напротив моего живота. - Это будет больно, но если сдавить раны, ты не потеряешь столько крови.
- Сделай это, - сказала я.
Он нажал, и это было больно, но иногда лучше пусть будет немного больно сейчас, чем гораздо больнее потом. Должно быть, я издала негромкий звук, поскольку Эдуард спросил:
- Он причиняет тебе боль?
- Не больше, чем нужно, - сказала я, и гордилась, что мой голос почти не дрогнул. Это прозвучало, как слова несгибаемой, как гвозди, охотницы на вампиров. Не робеющей перед серийными убийцами-переростками или зверями внутри нее. Дерьмо.
- Виктор, - сказала я.
Он повернулся в кресле, чтобы посмотреть на меня. Его очки, видимо, остались на тротуаре, потому что я смотрела в чистые голубые глаза его тигра. Нет, его глаза. Такие, как Виктор, были рождены вертиграми, не сделаны.
- Да, маленькая королева.
- Прежде всего, перестань называть меня так. Во-вторых, говорят ли следы когтей на мне о размере моего тигра, если бы он мог выйти?
Он задумался на секунду или две. Бернарду пришлось спросить:
- Я сделал последний поворот; что теперь?
Он дал ему больше указаний, потом обернулся ко мне.
- Ты совсем другого рода... случай. Но, я считаю, да. Ты бы была соответствующего размера.
- Черт, - сказала я.
Эдуард сказал:
- У Мартина Бендеса руки были больше, чем у Аниты, даже в человеческой форме.
- Наш убийца - женщина, - сказала я.
- Нет, у некоторых мужчин руки такие же маленькие, как и твои, - сказал Олаф.
- У кого-нибудь из ваших мужчин-вертигров есть такие маленькие руки? - Спросила я, и протянула одну руку Виктору, чтобы он мог оценить. Он потянулся через сиденье и положил его собственную большую руку рядом с моей.
- Только у Паулы Чжу.
- Подожди, - произнес Бернардо. - Если Бендес не тот вертигр, которого мы искали, то почему он напал на полицию?
- Хороший вопрос, - сказал Эдуард.
Виктор дал нам ответ.
- У него была бывшая жена, которая обвиняла его в злоупотреблении. Он не был одним из наших успешных представителей, и если бы обвинения были удовлетворены, то он бы либо отправился в тюрьму на всю жизнь, либо...
Бернардо закончил за него.
- Либо получил ордер на уничтожение на свою задницу.
- Да. В других штатах, они могли бы предложить ему постоянное место в одной из правительственных зон для оборотней, но в Неваде, как и в большинстве западных штатов, до сих пор действуют неприятные законы. Три ошибки для нас в этой части страны обычно означают смерть.
- Возможно, нам было бы полезно знать, что здесь происходит, - сказал Эдуард, и не похоже было на то, чтобы он был доволен Виктором.
Бернардо повернул за угол немного резко, заставив Олафа бороться за равновесие. Он сильнее нажал на меня, и я приложила все силы, чтобы не издать никакого звука от боли. Он передвинул одну длинную ногу в сторону, чтобы удержать себя на месте.
- Эта боль была случайной, - сказал он.
Я старалась не обращать на него внимания, что, учитывая тот факт, что он был около шести и шести футов и опирался на меня, а его руки и куртка были в моей крови, было либо свидетельством шока или моих способностей концентрации. Я делала ставку на шок. Но теперь я посмотрела на него, увидела его. Я увидела мерцание глубоко в этих глазах. Увидела, что он смотрит на меня. Увидела, что он пытается не показывать то, что чувствует, и у него не очень получается. Он повернул лицо так, чтобы только я могла видеть его. Он смотрел на меня сверху вниз, его большие руки в коже нажимали на раны на моем теле, и он позволил губам приоткрыться, взгляд его смягчился. Его собственный пульс бился часто и тяжело сбоку на шее.
Я пыталась придумать, что сказать или сделать, что бы не сделать хуже, и, наконец, попыталась сосредоточиться на работе.
- Они могли бы отдать его главе, это общепринятая практика. - Я смотрела на Виктора, когда говорила, потому что я больше не могла спокойно смотреть на Олафа Я хотела, чтобы он прекратил касаться меня, но он бы получил удовольствие от страха, или даже от отвращения. Я не знала реакции, которая бы испортила ему удовольствие, за исключением игнорирования его.
- Но маршал Форрестер прав, мне следовало упомянуть об этом.
- Следы когтей доказывают, что это кто-то другой, скорее всего, Паула Чжу, - сказала я.
- Но мы не можем объяснить полиции, откуда мы это узнали, без объяснения по поводу твоих ран. - Сказал Эдуард. - Они могут забрать твой значок. У нас гораздо больше свободы в сверхъестественном отделении, но если они решат, что ты можешь на самом деле покрыться мехом на работе, они тебя выкинут.
- Я знаю.
- Итак, - произнес Бернардо, - мы знаем то, что они должны знать, но мы не поделимся.
- Поймут ли они и поверят ли нам, даже если мы поделимся? - Спросила я.
Все молчали. Наконец, Эдуард сказал:
- Санчес, возможно, поверит, но я не знаю насчет остальных. Если Анита собирается потерять свой значок, это хотя бы должно случиться ради чего-то, что полицейские воспримут всерьез, а не просто отмахнутся.
- У них уже есть плохой парень, - сказал Бернардо. - Они не захотят поверить в то, что они убили не того парня.
- Но если это Паула, мы могли бы узнать у нее о дневном убежище, - сказала я. Олаф удивил многих из нас в машине, сказав:
- Тэд, ты можешь взять это на себя?
Эдуард не стал спорить, просто встал на колени, чтобы оказать давление на раны. Но он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, как бы говоря: "Что за черт?" Я была согласна с ним. Олаф добровольно отказался от возможности трогать меня, истекающую кровью, и причинять боль. Что случилось?
Олаф смотрел на свои руки. Они были в крови.
- Ты помнишь, Анита, как не могла делать свою работу в морге со мной?
- Да, - сказала я.
Он облизал губы, закрыл глаза, и позволил дрожи пробежать по его телу от лысой головы до кончиков ботинок. Он открыл глаза и выдохнул, позволяя дрожи уйти.
- Я не могу делать свою работу, когда касаюсь тебя так, как сейчас. Я не могу думать ни о чем, кроме тебя, крови, и ран. - Он снова закрыл глаза, и я думаю, что он считал, или делал то, что он обычно делал, чтобы восстановить контроль.
Мы все смотрели на него, кроме Бернардо, который вынужден был вести.
- Это здесь? - спросил он Виктора.
- Да, - ответил тот.
Олаф открыл глаза.
- Кто-то из нас должен вернуться и наблюдать за женщиной, Паулой Чжу.
- Согласен, - сказали Эдуард и я вместе.
- Бернардо и я можем вернуться, - сказал он.
- Спасибо, что берешь меня добровольцем, большой парень.
- Пожалуйста, - сказал Олаф, как будто он вообще не ощутил сарказма.
Мы были в той части города, которая была хуже, чем сектор Газа, но, кроме этого, я не могла сказать ничего с того места, где я была, наполовину откинутая на сидении.
Бернардо и Виктор вышли; Бернардо открыл дверь позади Эдуарда. Я попыталась выбраться, но боль схватила меня, как острая рука и заставила меня остановиться посреди движения.
- Позволь мне, Анита, - сказал Эдуард. Он начал вытаскивать меня, так мягко, как мог. Виктор заглянул внутрь и сказал:
- За нами следят. Может быть, даже сфотографировали.
- Тогда зачем ты привел нас сюда? - спросил Эдуард.
- Сюда было ближе, и вы можете на законном основании сказать, что вы здесь, чтобы опросить коллег Паулы Чжу, но нам необходимо, чтобы Анита шла самостоятельно, если возможно.
- Ты можешь идти? - спросил Эдуард.
- Как далеко?
- Десять ярдов.
Вот так, он знал точное расстояние до двери. Я бы никогда не смогла быть такой педантичной.
- Позвольте мне опереться на чью-то руку и все будет зашибись, я сделаю это.
Я поднялась вертикально, и кожаная куртка упала на пол. Олаф перегнулся через сидение и поднял ее, в то время как Эдуард предложил мне свою руку, и я стала пытаться выйти из машины своими собственными силами.
Олаф протянул руку и помог мне закрыть рубашкой раны. Хотя красное в сочетании с голубым превратилось в фиолетовые разводы на моей рубашке. Мы заправили концы в штаны, чтобы скрыть обрывки.
Я встала, держась за руку Эдуарда так сильно, как еще не держалась за руку ни одного мужчины. Даже просто стоять было больно, и я чувствовала, как кровь начинает течь по моему животу. Никуда не годится, и если больно стоять, то насколько больнее будет идти. Замечательно.
Эдуард заправил кое-что из моего оружия внутрь своей одежды и вокруг тела, но многое, и мой жилет в том числе, было на полу.
- Оружие, - произнесла я немного напряженным голосом.
- Оставь его, - сказал Виктор.
- Нет, - сказал я.
Олаф просто начал собирать его и взял то, что помещалось в его пояс. Эдуард уже добавил мой рюкзак к своему грузу. Он взял кожаную куртку.
- Чтобы скрыть мои руки, - сказал он.
Я поняла, что его руки были забрызганы моей кровью. Я видела их и до этого, но одновременно из-за их вида и того факта, что теперь я стояла, тепло пустыни поплыло вокруг меня.
- Внутрь, - прошептала я, - мне нужно внутрь как можно скорее.
Эдуард не стал задавать вопросов, просто помог мне повернуться, чтобы идти. Что-то в моем животе натянулось совсем неправильно, когда я повернулась. Мои внутренности угрожающе покатились. Я молилась, чтобы не вырвать, в то время как мой желудок разрезан снаружи. Это было бы очень болезненным. Я вдохнула через рот горячий, неподвижный воздух, и сосредоточилась на каждом шагу. Сосредоточилась на том, чтобы двигаться настолько естественно, насколько это было возможным, перед камерами, и не так быстро, чтобы не дать рваным ранам раскрыться сильнее. Это была одна из самых осторожных прогулок, какие я только могла вспомнить. Я сосредоточилась так сильно, что не очень обращала внимание на здание, пока Виктор не открыл дверь для нас. Тогда я посмотрела вверх и увидела знак, на котором было написано "У Трикси" и была изображена неоновая полуобнаженная женщина, сидящая в огромном стакане мартини. Знака было достаточно, но они были обязаны поместить больше неона в окно возле двери, который просто кричал: девушки, девочки, девушки все-ню, все время.
Я посмотрела на Виктора, когда мы медленно проходили мимо него. Он прошептал:
- Врач ждет внутри, это то самое заведение, где работает Паула Чжу. Вы можете найти улики, которые позволят вам сказать им задержать ее, не выдавая твоего секрета.
Я не могла спорить с его логикой, а воздух за дверью был прохладным. На данный момент все, что меня волновало, неважно где и как, это лечь в помещении с кондиционированием. Я проглотила подкатившую тошноту еще один раз, и позволила Эдуарду помочь мне войти в прохладные сумерки Трикси, все ню, все время. По крайней мере, черт возьми, тут было холодно.