Дил очнулся в знакомой постели. Яркий утренний свет с теплом лился через окно благонесущим потоком. Рядом с кроватью в широком витом кресле спала Голдвин. Под ее глазами пролегли темные синяки, болезненно-бледное лицо в золотом сиянии пронизанных солнечными лучами волос, смотрелось особенно худым, искусанные губы сложились в нервную дугу. Почти некрасивая в своей усталой тревожности девушка вздрагивала во сне неслышно шепча кому-то. Около кровати, поднимаясь причудливым цветком на кованной ножке, стояла небольшая подставка с миской полной воды, в которой прыгало и дрожало от любого движения яркими белесо-желтыми огоньками солнце. У двери к стене сиротливо прислонилась шестиструнная лютня. Глаза Дила болели и слезились от обилия света, слишком долго он провел в темноте, но столь приятной боли он еще не ощущал, она говорила "ты свободен!". Менестрель приподнялся на локте, до рези всматриваясь в голубой окоен неба за оконным проемом. Его переполняла радость. Безмятежное незнание владело мальчишкой. Страшные вести здешней земли жили еще пока за пределами этой комнаты, и лишь отражение их читалось в скомканной фигуре юной сиделки. Дил раскинул руки и упал обратно на подушки, позволяя себе вытянутся, погрузится в мягкий кроватный мир. Счастье текло по телу теплой волной.
Он лежал и смотрел в потолок, с улыбкой наблюдая за игрой света и тени. Зов возник из неоткуда. Его собственный голос, искаженный страхом, прозвучал в голове: "Ос!" Менестрель вздрогнул, словно налетел на незримую серую стену, усеянную шипами. Налетел, сморщился и тут же отогнал назойливое и пугающее ведение. Слишком долго он испытывал муки, слишком даже для взрослого мужа не то, что для мальчишки.
Голдвин слабо вскрикнула и открыла мутные глаза, ей приснился кошмар. Она невидящими взглядом скользила по комнате, пытаясь прийти в себя. А когда поняла, что менестрель очнулся, спорхнула с кресла и бросилась к нему. Менестрель сперва хотел отодвинуть ее, но потом услышал, что она плачет. Он обнял ее еще слабыми руками и погладил по волосам, едва прикасаясь к ним пальцами.
- Все хорошо, - одними губами прошептал он.
Девушку душили слезы, она сумела только отрицательно мотнуть головой. Мир разрушился, ее благополучный мир распался мелкими стеклянными осколками и их уже не собрать. Берхтлаф погиб на границах в бою, его изуродованное чужими клинками тело привезли соратники по оружию в родительский дом, сам дом превратился в лазарет, раненых рыцарей и воинов привозили каждый день. Война хозяйничала в их краях, она уносила жизни, сжигала поселения, гнала людей с насиженных мест, уничтожая поля, губила коней. Радужного, светлого мира полного надежд и ожиданий больше не существовало. Маленькой испуганной девочкой Голдвин плакала, утыкаясь лицом в складки рубахи на груди Дила.
- Ну, успокойся, успокойся же, лучше расскажи, что случилось, пока я... отсутствовал.
Дочь кузнеца подняла заплаканное лицо и, всхлипывая, рассказала мальчику обо всем. С каждым новым словом менестрель изменялся в лице, безмятежная радость спасения сменилась на мрачную сосредоточенность. Он на мгновение прикрыл глаза, и тут же мысль молнией обожгла разум - не его ли песня во дворце во всем виновата? Советник -- прав?.. Он несет гибель тем, кто оказываться волей судьбы рядом...
День потускнел, солнце враждебно врывалось через окно холодным белым светом, пространство комнаты съеживалось, темнело на глазах. Война, такое желанное для мальчишек слово пахнущее отвагой, подвигом, оружием. Но она совсем не такая, она холодно-голодная, мерзко-грязная, кровавая, с бессмысленными смертями и запахом гари. Она имеет искаженное гримасой ярости и боли лицо. К окну они шли медленно, слабые еще ноги не слушались Дила, он опирался на плече девушки, стараясь как можно меньше наваливаться на нее. Оконный проем надвинулся и раскрыл чудовищную картину внешнего мира. Всю площадь, сколько хватало взгляда, заполонили раненые люди. Они лежали на подстилках из сена и дерюги, некоторые метались в беспамятстве, иные переговаривались друг с другом, обсуждали что-то. В отдалении стояло несколько стражников. На стенах везде Дил заметил посты. Дом нафра, а вернее сказать небольшая крепость с несколькими постройками, центральной площадью и оградительной стеной, ощетинилась на внешний мир множеством копий и стрел. Теперь это место наполнилось отчаяньем и тревогой. Женщины во главе с женой Нафра медленно двигались между ранеными, меняя повязки и давая дымящееся питье. Как же он раньше не услышал стонов такого множества людей? Менестрель не успел найти ответ, дверь распахнулась, на пороге стоял сам хозяин дома с миской ароматно пахнущей похлебки.
- Уже встал? Хорошо... Тебе надо как можно скорее набраться сил, мой мальчик, дорога предстоит далекая и опасная.
- Куда? - хрипловато спросил Дил, хотя уже понимал и сам, что в сложившейся ситуации только навлечет еще больше несчастий на дом человека, который принял его, как собственного сына.
- Далеко... - кузнец вздохнул, поставил миску на стол. - Голдвин, поди помоги матери, нам с Дилом надо поговорить.
Девушка посмотрела вопросительно на менестреля.
- Иди, - с трудом улыбнулся одним краем губ мальчишка и переложил руку на подоконник. Голдвин опустила голову, сменная в руках передник, зажала себе рот и выскочила из комнаты. Нафр подождал, пока ее торопливые шаги стихнут в коридоре, подошел к Дилу, молча помог ему добраться до постели, придвинул стол с едой. Начать разговор оказалось сложнее, чем он предполагал, и потому в комнате повисла тяжелая пауза. Как только хозяин и гость отошли от окна, их вновь окружила удивительная тишина. Эту комнату специально для Нафра создал непревзойденный мастер-строитель. Домочадцы называли ее комнатой сложных решений. Тайну молчаливой комнаты мастер никому не открывал, но ее стены словно бы поглощали все звуки извне - это позволяло сосредоточиться на чем-то очень важном.
- Я сожалею о Берхтлафе, - прервал напряженную тишину ученик. Есть ему не хотелось, кусок в горло не лез, хотя голод уже скреб внутренности. Но мальчишка понимал, что он должен есть, чтобы набраться сил. "Страх идет по земле..." - вспомнил он крики случайных прохожих, что успевали разглядеть знак на его сапогах. Слова, столько слов окружали менестреля, и словно призраки преследовали его в пути.
- Я тоже, - отозвался со вздохом Нафр, вырвав мальчишку из его невеселых дум - но он умер как настоящий воин, в бою, так мне сказали его боевые товарищи, передавая меч и тело сына. Теперь Радмир уехал к южным пределам... Мать не хотела отпускать его, ведь если Радмира тоже догонит вражеский клинок, у нас останется только один сын. И знаешь, Дил, я рад, что он еще мал, - Нафр замолчал.
- Я понимаю... - отозвался менестрель.
- А я бы хотел, чтобы ты не понимал... - опустил голову Ламбаред, - мы очень долго жили в мире, мальчик, так долго, что оказались не готовы к войне, которую сами же развязали, - Ламбаред закрыл глаза, прикрывая их растопыренной рукой, которая постепенно сползла на подбородок, словно бы снимал что-то невидимое с лица. Могучая фигура сгорбилась и застыла в таком положении каменным изваянием. Дил так и не донес ложку до рта, он положил ее обратно в миску и низко опустил голову. Находиться тут после всего, что случилось по его вине, было просто невыносимо. Мальчишка украдкой взглянул на хозяина, с их последней встречи тот сильно постарел, морщины расчертили лоб, глаза впали и потускнели. Пережитые потери и бои оставили заметные следы.
- Это моя вина?.. - не то спросил, не то признал Дил. Кузнец тут же очнулся от своего задумчивого оцепенения, открыл глаза и внимательно посмотрел на мальчишку. Взял его за подбородок, повернул к себе лицом и заглянул в глаза.
--
Послушай меня, мальчик, послушай очень внимательно. Ты разбудил эти земли от такой страшной спячки, которая могла обернуться гораздо большим горем, чем война. Живые Боги видят, я не лгу. Я не знаю твоего пути, но я верю Сохту, если он говорит, что от тебя зависит жизнь целого мира, значит это так! Я не жалею, что пригласил тебя в свой дом, что научил всему, чему смог. Но сейчас тебе пора идти дальше, следуя своим путем. Не сбейся с него, мальчик, во имя всего мира! Во имя тех, кого оставляешь за спиной! Во имя своей семьи.
Дил удивленно посмотрел на кузнеца, тот не глядел в его сторону, словно боялся чего-то.
- Я надеялся, что этот разговор никогда не случиться. Сердечные раны не затягиваются никогда, они все время напоминают о себе тупой болью в груди. Мы, Дил сын Лласара, зачастую побеждаем самых страшных своих врагов, но не можем победить самих себя. Наши слабости имеют имена, они не дают нам спать ночами, рожают нам детей... Я твой дядя. Моя Варувиф родная сестра твоей матери. Мы тогда еще только становились мужчинами: я, Сохт, Лласар. Братья не по крови, а по духу, мы все делали вместе, учились, боролись и даже получали наказания. Казалось ничто не может сломать такую дружбу... Но у хозяина дома, где мы постигали воинское искусство, росли две дочери. Обе прекрасные телом и ликом, внимательные и умелые. Они, как и мы, все делали вместе, и видимо потому также вместе полюбили твоего отца. Его необычная для здешних мест внешность северянина притягивала их обеих, как игривый молодой скакун притягивает кобылок. А твоему отцу это нравилось, он так ловко добивался внимания то одной то другой, что хозяин стал запирать нас на ночь. Но Лласар не собирался сдаваться, для него это была забавная игра. Уже тогда его голос обладал особой силой, а песни завораживали. Он так искусно пел для обеих сестер, что каждая думала, что песнь посвящена именно ей. Как же я ненавидел его голос, его насмешливый взгляд, его способность нравится. Неуклюжий в своих ухаживаниях я не мог ничего противопоставить ему. Но каждый раз застывал не в силах вдохнуть, когда мимо плыла младшая дочь хозяина Варувиф. А Лласар словно не замечал того, что происходило со мной. Однажды, мы поехали на охоту. Твой отец очень веселился, что заставляло меня просто клокотать внутри. И вот речь зашла о дочерях хозяина. Он начал подтрунивать надо мной, вспоминая как загорается мое лицо как только появляется Варувиф. И вдруг сказал, что она подарила ему поцелуй. Я впал в такую ярость, что не помня себя, бросился на твоего отца с ножом. Мой голос срывался на хрип, только ловкость и увертливость спасли Лласара от гибели. Мы катались по земле, рыча, словно два диких зверя. И вдруг трава почернела под нами и нагрелась. Безумная ярость спала с меня, и нестерпимый стыд накрыл с головой. После этой стычки мы договорились с твоим отцом, что он увезет с собой старшую, а я попробую завоевать сердце младшей. Прошло уже много лет, а Варувиф так и не забыла твоего отца. Иногда я вижу, как она прячет обрывок ткани, которым перевязывала ем случайную рану на тренировке. Как застывает у окна и шепчет его имя. Как вздрагивает и плачет по ночам, призывая его. Я отдал ей все, что мог, но так и не заменил его. Весть о гибели долетела до нас на удивление быстро. Варувифь несколько дней не выходила из комнаты, отказывалась от еды. Я боялся, что она угаснет, чтобы поспешить вслед за ним к серым граням. Но Живые Боги сохранили ее для меня. Потому, когда ко мне приехал Сохт и сказал, что сын Лласара вскорости появится в наших землях, и что он просит принять тебя... Я отказал ему, испугавшись того, что может произойти. Но Сохт настоял. Тогда я отослал Варувифь подальше от тебя, к травницам. А когда Голдвин стала проявлять к тебе особый интерес, мне даже пришлось взять с тебя слово, ведь союз между братом и сестрой запрещен в нашем народе. Теперь я рад, что принял тебя. И помни, мой мальчик, тебе есть куда вернуться.
Дил слушал молча. В нем боролись обида и благодарность. Обида на отца за то, что не знал правды, и на Ламбареда за то, что ему пришлось остался один на один с бедой, когда его отец пропал. И в то же время он испытывал благодарность к ним обоим за то же самое, потому что только трудности сделали его таким, каким он стал сейчас. Они дали возможность встретиться с Сохтом, найти свой путь, пускай порой он кажется непреодолимым. А еще Дил захотел сейчас признаться Ламбареду, что принял предложение жрицы, ему очень хотелось услышать именно от него:в этом нет ничего страшного. Но он не мог даже открыть рот. Страх ледяной струйкой побежал по позвоночнику, лицо занемело, взгляд застыл. К счастью юнца Нафр истолковал его испуг иначе.
- Не волнуйся, мы проводим тебя до самых границ Рактура, на юг тебе нельзя, там сейчас бои, на север тоже, у тебя только один путь к людям-волкам. Как только ты пересечешь сторожевой лес... - Нафр замолчал.
- Что тогда?
- Ни я, ни Сохт тебе ничем не сможем помочь. Я буду просить Живых Богов указать тебе верный путь, потому что он единственный. Я дам тебе меч моего сына, он сохранил тепло его руки, пусть старший брат сопровождает тебя, этот меч сделан из особого черного металла, ему не страшны ни холод, ни огонь, ни вода. И твой кинжал тоже здесь.
- Спасибо.
- Отдыхай, чем скорее ты наберешься сил, тем лучше.
Нафр встал, сжал плечо Дила своей тяжелой и крепкой рукой и быстрым шагом покинул комнату. Мальчик остался один...
...Последующие несколько дней он почти все время находился в одиночестве в своей комнате. Раненные прибывали каждый день. Одни прибывали, другие покидали дом Нафра, чтобы либо вновь вступить в бой, либо вернуться к семьям. Менестрель иногда садился у окна и пел, в такие мгновения стоны стихали. Люди слушали незримого певца с благодарностью, он отвлекал их своей песней от страданий, давал надежду на то, что и о их подвигах сложат песни, когда эта война останется позади. Вечерами к Дилу приходила Голдвин, теперь в ее взгляде мальчишка всегда читал грусть, она приносила ему еду, уносила тарелки, ухаживала. Пару раз сын Лласара ловил девушку за руку, он хотел рассказать ей все, но останавливался, заглянув в преисполненную грустью бездну очей.
На пятый день мальчишка прервал свое добровольное затворничество. Он тщательно подвязал веревками все еще большие сапоги, заткнул за пояс блеснувший металлом кинжал, сжал в нервной руке лютню, быстрыми шагами спустился по крутой лестнице, проскользнул незамеченным по коридору первого этажа и спешно направился к конюшне. Подходя к знакомой постройке, Дил услышал ржание. Он узнал бы его из тысячи! Как? Мальчишка и сам не понимал, просто сердце екнуло в груди и забилось чаще. За крепкой дверью его ждал настоящий друг, он не потребует объяснений и доказательств, ему не важно, откуда пришел менестрель, какие ошибки совершил и совершил ли, он просто ждал его все это долгое время. Влажная от волнения рука отодвигает засов и дверь распахивается. Вот он уже стоит перед стойлом, вглядываясь в его покрытый золотой пылью в проблесках солнца мир. Родогар встал на дыбки, нервно потряс гривой, глядя с укором, мол, почему ты так давно не приходил ко мне, друг мой, я тревожился. Дил протянул руку, и конь толкнул ее бархатной мордой. Нежный нос Родогара встретился с ладонью менестреля как тогда в их первую встречу, и волшебство вновь произошло: исчезло стойло, запах сена, другие кони, остались только эти двое. Рука Дила неторопливо скользнула вверх к ушам Родогара, спустилась на крепкую шею, взъерошивая и сменная длинную гриву, к ней присоединилась вторая рука. Мальчик и конь обнялись и застыли, беззвучно радуясь долгожданной встрече...
Не скоро менестрель вывел Родогара из конюшни. Рассказать пришлось немало, конь фырчал и мотал головой, порой бил копытом, словно понимал каждое слово из рассказа. А солнце уже катилось к полудню, опаляя своим жаром все на земле. Дил оседлал коня, приторочил лютню и переложил кинжал за голенище сапога. Младший сын Нафра сделал для его кинжала отличные кожаные ножны, и теперь Дил мог носить его, как захочется.
- Собрался? - голос хозяина за спиной заставил мальчишку вздрогнуть. - Мне сказали, что ты пошел в конюшню, - укоризненно глядя на Дила, сказал Ламбаред.
- Да, я хотел... - юнец замялся, он хотел сбежать, не попрощавшись, и пускай он не знал дороги, но верил, что сапоги вновь подскажут верное направление.
- Ты хотел уйти один, я понимаю, но ты не знаешь пути. И Родогар его тоже не знает, он всецело остался верен тебе. Возьми, - кузнец протянул менестрелю меч, черное странное лезвие полированной поверхностью поблескивало на солнце. У рукояти с двух сторон выделялось клеймо Ламбареда, сама рукоять тонкой работы с богато украшенным основанием удобно легла в руку ученика Кедрика. Оружие оказалось довольно легким, даже легче тренировочного меча. Пока Дил с восторгом изучал дар, Нафр приторочил к седлу оплетенные ножны с металлическим устьем и наконечником, туда же привязал небольшой мешок с провизией.
- Этот меч зовут Сельдестрин, что означает Клятва рода. Береги его, мой мальчик, и он станет беречь тебя в ответ. Увы, я не могу дать тебе в дорогу больше еды, слишком много ртов приходится кормить сейчас. Я прошу тебя простись с сестрой и братом, кто знает, увидитесь ли вы еще когда-нибудь, я хочу, чтобы вы запомнили друг друга. Ты сделаешь это для меня?
- Да, - ответил менестрель со вздохом, больше всего он не хотел прощаний, тем более с Голдвин, прекрасно осознавая, что она опять станет плакать. Что так пугало его в девичьих слезах, он и сам не понимал, но каждый раз испытывал беспомощность и непреодолимое желание утешить.
- Хорошо, - кивнул кузнец, - Годмер ждет тебя в кузнице, он уже знает, что ты его брат, Голдвин с матерью на площади. Не говори ей ничего, я не уверен, знает ли она правду. Как простишься, приходи к воротам, я буду ждать тебя.
Дил молча кивнул, бережно вложил меч в ножны, похлопал по шее Родогара и отправился в кузню. Что-то еще пока маленькое, но уже ощутимое нарастало внутри. Горло сдавила невидимая рука, ноги налились такой тяжестью, что каждый шаг давался большим трудом. "Тебе есть куда вернуться", - вспомнились слова Нафра. Как же долго он приучал себя к одиночеству, через какие муки прошел, убеждаясь в этом день за днем, и вот теперь, он не хотел вновь впускать в свою жизнь семью. Страх потери свяжет мысли с этой землей крепче, чем клятва. Ему не нужно этого, он странник, достаточно и того, что он не хозяин своей судьбе.
Годмер ждал брата у входа в кузницу, он не вымолвил ни слова, просто подошел к Дилу, положил руку ему на плечо и заглянул прямо в глаза. В ответ Дил положил свою ладонь на тонкое плечо мальчишки. Они стояли молча и смотрели друг другу в глаза. К чему слова, если в молчании больше правды. Дил подумал, что не успел хорошо узнать младшего сына Нафра, можно сказать, что он его совсем не знал. Но сейчас, когда они вот так прощались друг с другом, словно бы навсегда, Дил очень захотел узнать Годмера когда-нибудь. Да, ему действительно теперь есть куда и ради кого вернуться. То непонятное, что росло внутри, выросло в это неожиданное открытие. Сердце бухало прямо в ушах. Мальчишка тяжело вздохнул и отвел взгляд, младший сразу все понял, он опустил руку, развернулся и ушел в кузню. Дил гулко втянул воздух ноздрями, развернулся и зашагал к площади.
Голдвин не плакала, она взяла брата за руку, поправила непослушную прядь волос и, как и Годмер, просто посмотрела в глаза. Менестрель не смог долго выдержать этот грустный взгляд, он притронулся к волосам девушки, сжал ее пальцы в своей ладони и пошел прочь, стараясь не оглядываться. Сердце оборвалось и раздвоилось. Тут он оставит его половину, чтобы, если того захочет судьба, вернуться за ним после завершения ее неведомого плана.
Нафр ждал Дила у ворот, Родогар нервно бил копытом, предвкушая свободу. Для себя хозяин дома оседлал бурого молодого скакуна. Тот стоял спокойно, с опаской поглядывая на рыжего спутника. Стражники недовольно поглядывали в сторону ворот. Им не нравилось, что нафр покидает крепость в такое неспокойное время, без него тут может начаться хаос. Менестрель спешно сел верхом, он уже несколько успел подзабыть уроки Берхтлафа за время своего заточения, но не волновался, его рыжий огонь не сбросит седока. В последний раз перед отъездом Дил окинул взглядом дом, в котором его БУДУТ ЖДАТЬ. В груди заныло, незримая связь между двумя половинками сердца натянулась. "Лучше бы этого разговора не произошло", - с тоской подумал мальчишка. Зачем обретать семью, если собираешься ее тут же покинуть? Ламбаред вскочил на своего скакуна и махнул рукой страже. Двое верховых выехали в город. Улицы пустовали, только неутомимый ветер гонял пепел и грязь, да торговые ряды скалились голыми прилавками. Город почти вымер, люди либо ушли, либо спрятались в доме Нафра за надежными стенами. Да и всадники не стали тут задерживаться, их путь лежал на восток сквозь широкие поля с шумящей травой, леса, что помнили еще древние времена, и равнины звенящие ручьями. Минув окраины умершего города, Нафр пустил коня вскачь, Дил несколько помешкав, последовал его примеру.
Они летели по широким полям, раздвигая высокие травы. Ветер бил в лица, заставляя глаза сочиться слезами. Они скакали так долго, что солнце перевалилось за центр неба и скатилось к закату. Кони тяжело врезались копытами в землю, а всадники уже не чувствовали собственных ног.
- Еще немного, - шептал Дил Родогару, - потерпи друг, еще чуть-чуть и мы отдохнем.
- Нужно сделать привал, - крикнул нафр, поравнявшись с менестрелем. Его молодой конь отстал в скачке, он еще не привык к таким долгим гонкам. Поле воткнулось в небольшой лесок, там всадники спешились. Отыскав удобную поляну с ручьем, Ламбаред напоил коней, попросил Дила расчистить место для отдыха. Они спали чутко, сменяя друг друга. Шорохи и шепотки, посвистывание и треск веток - звуки леса казались зловещими. Но внезапная тишина после полуночи встревожила нафра гораздо сильнее. Кто-то незримый следил из темноты за лагерем. На утро, наскоро перекусив, Дил и Ламбаред вновь пустились в путь.
Курван располагался совсем недалеко от заповедного леса, Расуры его еще называли пограничным, ибо он отделял их земли от земель Грофов. По расчетам Нафра верхом они должны были добраться к полудню третьего дня.
Но утро второго дня показало, что планам не суждено сбыться. Сперва брошенное селение, в котором Ламбаред надеялся набрать воду, встретило утомленных дорогой всадников пепелищем. Мелкое крошево камня бесформенными грудами валялось тут и там. Жар еще исходил от земли, значит огонь только недавно перестал бушевать. Кузнец сжал в ладони, прикрытой плотной кожаной рукавицей, местами побелевший уголек, и тот рассыпался в труху.
- Нас ждали... - голос нафра отдавал металлом, будто кто-то ударил молотом о наковальню. Ламбаред еще раз скользнул острым, как клинок взглядом по тому месту, где ожидал увидеть колодец. - Воды осталось мало, напои лошадей, и будем надеяться, что следующую нашу стоянку они не нашли.
Всадники спешили, лошади заходились хрипом, но дело того стоило. Третья стоянка оказалась нетронута, скрытая от посторонних глаз, она гостеприимно распахнула темное зево небольшой пещеры. Факелы высветили аккуратно расставленные сосуды с водой, нашлось тут и съестное. После неимоверно тяжелой скачки Дил уже ни о чем не думал, он просто вновь наслаждался возможностью хоть немного отдохнуть. В надежде все же успеть к лесу до ночи Ламбаред довольно скоро поднял мальца. Вновь кони вздрагивали в галопе, тела всадников немели от усталости.
Вечер настиг путников в поле, животные совсем выбились из сил, гнать их дальше просто было нельзя. Пришлось устраиваться на ночевку на открытом месте: под ветром и недобрыми взглядами доселе невидимых противников... Костра не жгли. Дил, свернувшись в клубок, прижался к Родогару и мгновенно уснул. Кузнец не стал заставлять ученика сторожить этой ночью лагерь. Кто знает, что ждёт мальца на чужой земле...
* * *
Родогар мчался, он почти летел, изредка касаясь копытами земли. Дил всем телом, насколько позволяло седло, прижимался к конской спине. Дыхание менестреля сбилось от бьющего в лицо ветра. Его Рыжий огонь мчался быстрее стрелы, но, несмотря на все усилия, им так и не удалось оторваться от преследователей.
После недолгого успешного боя с мечниками Нафр и Дил поторопились поскорее убраться подальше от опасности, но лучники слуг саенто подошли слишком близко. Тактически верно рассчитав действия, Нафр несколько подотстал от менестреля, уводя опасность от мальчишки. Бывалый воин на резвом молодом скакуне хорошо знал эти места, он мог и увести погоню, и найти способ остаться в живых... но только в одиночку...
Однако, двое из отряда преследователей все же устремились за учеником Кедрика. У юнца оставался единственный шанс на спасение -- добраться до пограничного леса первым и найти в нём убежище. В Рактуре верили, что чужие духи убивают незваных гостей, потому слуги саенто не посмеют вступить на земли грофов.
Темная полоса уже призывно чернела на горизонте. Они мчались во весь опор, но и враги не отставали. Молчаливые, а от того еще более страшные, как неминуемая гибель, лучники не собирались отступать. Их кони, как и Родогар родились и выросли на земле Рактура, с любовью воспитанные и обученные, они обладали невероятной выносливостью и быстротой.
Травяной зеленый покров оборвался ломаной линией, соединяясь с выжженной недавно землей. Пожар бушевал тут не более дня назад, потому ветер еще не успел разнести весь пепел и пыль. За спиной у Дила поднялось мутно-серое облако. Родогар хрипел и рвался вперед, спасая друга от беды. Но, словно привязанные невидимой нитью, преследователи не отставали. Они не могли сократить расстояние для того, чтобы сделать выстрел, но упорно продолжали погоню.
Вот уже спасительная стена леса совсем близко, нужно только нырнуть в его утробу, и одна опасность останется позади. Родогар, уставший от долгой скачки, только в последнюю минуту успел замедлить свой бег. Перед беглецами встал непроходимый частокол стволов, ощерившийся колючими кустами. Конь поднялся на дыбы, едва не сбросив седока на землю, и в этот самый момент пропитанная ядом черно-красная оперенная стрела глубоко вошла в бедро менестреля... Дил вскрикнул, хватаясь за древко, конь под ним дернулся и, чудом перескочив через высокий куст, внес седока под защиту леса.
Стволы словно бы сомкнулись, закрывая собой беглецов. Дил крепко вцепился в гриву своего скакуна, а Рыжий огонь тяжело шагал по невесть откуда взявшейся узкой тропе. Они остановился только на небольшой поляне. Переплетались в причудливую сеть ветви деревьев, где-то совсем рядом тек ручей, его звенящий голос был хорошо слышен в тревожной тишине леса. Все обитатели здешних мест внимательно следили за чужаками.
Родогар опустился, подгибая натруженные ноги. Он чувствовал, что мальчишка значительно потяжелел, так происходит только тогда, когда с седоком случается что-то нехорошее. Дил, рвано вздохнул, сполз со спины своего скакуна на мягкую траву. Он с трудом оставался в сознании, яд уже начал действовать и, кроме раздирающей жгучей боли, мальчишка ощущал как силы покидают его.
- Тебе нужно уходить, - хриплым тихим голосом произнес менестрель.
Родогар недовольно фыркнул поводя головой в знак отрицания.
- Ты должен, друг, уходи! Я не хочу, чтобы и ты погиб из-за меня... - на разговоры ушли последние силы, даже губы не хотели слушаться Дила. Вязкая белая пелена заволокла взгляд, и мальчишка провалился в серую пустоту...
* * *
- Отойди, арат(1) глупый! - невысокий мальчик с черными, как уголь волосами, собранными в тугую косу, пытался отогнать от лежащего на траве менестреля Родогара. Конь недовольно бил копытом, поднимался на дыбки, кусался.
Родогар недоверчиво смотрел на странного оборотня, от которого пахло хищником. Дил шевельнулся, застонал, приоткрыл глаза. Конь тут же подошел к нему, опустил морду к самому лицу, потрогал мягким носом лоб.
В ответ Дил только застонал, он не понимал где он и что с ним, яд сделал тело менестреля нечувствительным, а разум мутным.
- Арррра, - крикнул мальчишка-волчонок и невероятно проворно забрался на ближайшее дерево. Конь недовольно оглядывался, внезапное исчезновение странного двуногого хищника взволновало его и не зря! Веревочная петля взмыла в воздух, словно ядовитая змея и оказалась на шее Родогара. Конь дернулся, но поздно... Используя ствол дерева для опоры и, обвив веревку вокруг него, мальчик-волк потянул на себя конец, заставляя сопротивляющееся животное все больше отдаляться от раненого. Родогар рвался, что было сил, чтобы избавиться от петли, но только сильнее затягивал ее. Хитрый маленький хищник крепко привязал коня к дереву, а сам, пробежав по длинной и крепкой ветке, спрыгнул на землю. Прихрамывая на одну ногу, он подошел к менестрелю, с любопытством осмотрел и обнюхал его. Хорошая добыча!
- Черноволосый смуглый гроф двигался неторопливо, вставая на землю мягко. В нём чувствовался хороший охотник. Одет он был в кожаную куртку грубой выделки, частично закрывавшую тело. Даже скорее не в куртку, а скрепленные тонкими веревками куски кожи. Два крупных куска закрывали торс, первый - грудь, живот и пах, второй - спину по пояс, куски поменьше защищали внешние стороны плеч и предплечий. На торсе куски удерживал широкий пояс, обвешанный целым складом разных нужных и полезных вещей: ножом в ножнах, небольшой флягой с водой, парой мешочков, веревкой, спрятанной прямо в центр пояса под ременные петли. В прорехах куртки просвечивало смуглое тело мальчишки со сложным красно-коричневым узором. Карие, почти черные глаза смотрели остро и с насмешкой. Тонкие губы читались линией на лице, по-видимому некогда сломанный нос, искривлялся посередине. Тщательно зачесанные назад и сплетенные в крепкую косу черные волосы доходили до лопаток. Кривоватые ноги разной длины были обуты в невысокие кожаные сапоги, укрепленные крест-накрест ременными лентами.
- Волчонок несколько раз обошел Дила, тихонько ткнул его носком сапога, присел, изучая место ранения. Стрела глубоко вошла в бедро менестреля, черно-красное оперение мелко подрагивало. Черноволосый охранник леса сунул руку в один из мешочков и вытащил из него растертую в пыль траву. Поплевав в нее, он перемешал пыль со слюной прямо в ладони и получившейся кашицей старательно обмазал торчащее "тело" стрелы. Нож сверкнул в руке мальчишки, оперение отлетело в сторону, снятое одним точным движением лезвия. Получившийся гладкий срез волчонок также обильно обмазал зеленоватой кашицей. Только забвение и яд спасли названного гостя от муки. Гроф не торопясь, но со знанием дела проталкивал стрелу все глубже и глубже в бедро Дила, пока ее наконечник не создал бугорка с противоположной стороны. Мальчишка-волчонок смазал остатками зеленой смеси набухшее место и аккуратно сделал надрез ножом. Наконечник хищно вылез наружу, обнажая загнутые назад зубы-шипы. Слуги саенто хорошо знали свое дело: такое жало просто так не вытянуть. Лесной страж уважительно качнул головой, прежде чем отрубить и второй конец стрелы, оставляя голое древко. Еще немного усилий и сквозная рана начала сочится кровью. В ход пошел второй мешочек, но тут мальчишка разбавил травянистый порошок чистой водой из фляги. Он тщательно смазал раны и даже залез в каждую из них пальцем.
- Яд сильный! - буркнул себе под нос юный врачеватель, сел около больного, поглядывая в сторону впавшего в тоскливое бессилие Родогара. Чтобы не терять времени даром, гроф обшарил одежду Дила, стянул с него сапоги, долго возился с ремнем. Ему страшно хотелось посмотреть, что приторочено к седлу, но он опасался подходить к злобному арату. Самое ценное из вещей, что удалось снять с пришельца, оказалось оружие, а вернее - весьма необычный кинжал: довольно длинный, с руническим рисунком и оплетенной рукоятью. Оружие пульсировало и нагревалось в руке хищного мальчишки, словно желало вернуться к хозяину.
- Оставлю тебя себе. Спрячу так, что не найдет никто. Не сердись! - уговаривал клинок маленький охранник. Он слышал от стариков, что в давние времена находили и ковали оружие, в которое хозяева вкладывали свою звезду и после жили в клинке. Вот он и подумал, что это один из таких клинков. Страж леса спрятал нож за пояс и лег на траву, довольно щурясь. Солнце бежало к закату. Красно-огненные всполохи играли по ветвям крон. Искры света мерцали меж темной, густой листвы. Конь, привязанный к дереву, устало переступал ногами, храпел и терся о ствол в надежде освободиться. Маленький хищник похоже не причинил его другу-человеку вреда.
- Отпустить тебя? - спросил волчонок, обращаясь к коню. - Если дашь снять село, отпущу...
- Родогар в ответ тяжело вздохнул. Верёвка врезалась в шею. Довольный собой гроф подобрался к коню. Тот нервно переступил ногами, но не лягнулся. Мальчик ловко снял седло вместе с привязью и после того как спрятал добычу в кусты, разрезал веревку. Конь поспешил к Дилу, он встал над ним, низко опустив голову. Мальчик дышал тяжело, на лбу его выступил пот, волосы взмокли. По бледному лицу скользили тени. Глаза подрагивали.
- Жить будет, - подал голос из кустов мальчик-волк, - уходи, придет ночь, придут волки, не стану спасать тебя.
- "Рыжий огонь" стоял неподвижно, словно не устал и не понял слов маленького странного врага. Менестрель застонал, снадобье стража леса начинало действовать, и мертвый сон отступал, уступая место болезненному пробуждению. Он открыл глаза. Родогар тут же оживился, бережно и нежно ткнулся в раскрытую ладонь мальчишки.
- Родогар, - еле слышно прошептал мальчишка, - иди, друг, поспеши домой, найди Нафра, ты должен сделать это для меня.
- Конь недовольно фыркнул, давая понять, что не собирается бросать друга наедине с этим... Но Дил слабой рукой отодвинул морду Родогара от себя. Он прекрасно понимал, куда они приехали и, несмотря на терзающую тело боль, ясно осознавал, несколько опасно им обоим оставаться в волчьих землях. Нафр многое успел рассказать племяннику на второй их стоянке: о грофах, о лесе и о здешних обитателях. Он просил менестреля отпустить Родогара домой, ведь пройти через лес невредимым ему не удастся.
- Говорил я ему, - подал голос из кустов лесной стражник. Дил повернул голову в сторону звука и встретился глазами с грофом. Мальчишка смотрел исподлобья, карие почти черные глаза с очень белыми склерами поблескивали в сгущающихся сумерках. Менестрель коснулся полыхающей раны на бедре, вздрогнул.
- Ты достал стрелу?
- Я!...
- Благодарю.
Мальчик-волк не ответил, он только хитро сощурился и исчез в густых зарослях.
- Родогар, уходи... - еще раз попросил Дил.
(Ты не жди меня, мой конь
Видишь, мне уже не встать
Посмотри, в моих глазах
Отражается закат
Что стоишь ты надо мной
Отчего не скачешь прочь
Посмотри, я не жилец
Ты не сможешь мне помочь
Ты склонился надо мной
И дрожит в твоих глазах
Словно капелька росы
Серебристая слеза.
Не грусти, мой верный конь,
Ты вернись в страну лугов
Там высокая трава
И дыхание ветров.
Ты не жди меня, мой конь
Выжить мне надежды нет
Далеко теперь мой дом
Там горит в окошке свет
Не вернуться мне туда
Хоть и знаю - ждут меня
Я останусь здесь лежать
Отпустив в луга коня.
Ты не жди меня, мой конь
И за всё меня прости
Пред тобою долгий путь
Мне с тобою не дойти
Ты теперь свободным стал
Обо мне не вспоминай
Ты вернись в страну лугов
Это всё, мой конь, прощай...
Он вздохнул в последний раз
И в глазах погас огонь
Словно памятник стоял
Золотисто-черный конь
А потом устало вдруг
К горизонту поскакал
И, прощаясь навсегда,
Конь заливисто заржал.
Тэм Гринхилл)
Родогар сперва шел по тропе. Земля мягко принимала и глушила его шаги. Лес настороженно следил за бредущим в одиночестве конем. И Рыжий Огонь чувствовал это кожей, с каждым шагом ускоряясь. На выжженное поле он вырвался уже галопом. Долгий путь домой ждал его впереди. Но, как все дети Рактура, смелый конь запоминал дорогу, всего единожды преодолев ее.
После того, как Родогар покинул менестреля, мальчик неподвижно лежал на земле, устремляя взгляд вверх, туда, где ветви плотно переплетались в причудливые узоры. Трава и воздух набирали влагу и холод. Ночь стремительно надвигалась, покрывая темнеющее небо звездной россыпью. Суждено ли преодолеть путь? Он опять один в незнакомых местах, ранен и беспомощен. Разве может быть таким спаситель мира? Нет! Он просто попавший в водоворот жизни мальчишка без роду и племени. Зачем он бежит вперёд, куда? Боль в ране мучила и ослабляла.
Волчонок долго ждал, и только когда небо за аркой ветвей заблестело звёздами, выбрался из укрытия, осторожно подполз к лежащему чужеземцу. Дил не пошевелился. Гроф не торопясь вытащил веревку из своего пояса и принялся связывать руки раненого.
--
Что ты делаешь? - спокойно, но очень звонко в настороженной тишине леса, спросил охнардец.
--
Моя добыча ты, - вздрогнув, сказал мальчишка, движения его стали торопливыми, резкими.
Дил едва дернул руками, слабость во всем теле все еще оказалась непреодолимой для него. Действие яда отступало очень медленно.
--
Отпусти, мне нужно идти вперед...
--
Нет, спас я тебя, решать мне...
Дил тяжело вздохнул, при всем желании, он не сможет сопротивляться, силы сейчас слишком неравны. Он решил: пусть мальчишка сейчас пленит его, пленным быть лучше, чем мертвым.
* * *
--
Они шли довольно долго. В кромешной тьме леса Дил, привыкший к полям, равнинам и заснеженным пустошам, едва различал темные стволы деревьев. Помогали роившиеся в воздухе то тут, то там светлячки. Гроф шел шумновато для лесного жителя и все время прихрамывал на одну ногу. Дил не стал его спрашивать об этом, он вообще ни о чем не хотел спрашивать, хотя попадая в новое место, всегда старался узнать о нем побольше. Сейчас юный путешественник мечтал только об одном: ОСТАНОВИТЬСЯ! Пробитая нога нестерпимо болела, а движения усиливали муку. Наконец-то лесной страж остановился перед чем-то совсем темным и большим. Света тут не наблюдалось абсолютно. И как этот волчонок что-то различал?!
- Не шуми, разбудишь стаю... - шепотом предупредил Дила гроф.
Мальчик в ответ только облегченно вздохнул. Он даже не понял, о чем сказал мучитель, все теряло важность перед тем, что они остановились. Волчонок слегка подтолкнул Дила к проему, менестрель едва устоял на ногах и заковылял вперед. Сплошная тьма обступила сына Лласара со всех сторон, под ногами оказалось нечто мягкое и теплое. На время их пути гроф разрешил Дилу вновь надеть сапоги - это спасло мальчишеские ноги от заноз и порезов. Не очень любезный хозяин вошел в шалаш вслед за пленником.
- Ложись, - коротко приказал он.
Уговаривать менестреля не пришлось, почти счастливый, тот опустился на мягкие шкуры. Осторожно перекатился на спину и мгновенно отключился, не смотря на терзающую боль.
Проснулся Дил, когда солнце уже поднялось над горизонтом, и лучи его перестали отливать розовой дымкой. Теперь он мог рассмотреть место, куда его привел мальчик-волк. Небольшой шалаш, отлично построенный и судя по всему служивший постоянным пристанищем грофа, вмещал в себя деревянную утварь, место для костерка с хитрым приспособлением, похожим на трубу, большой сундук. На земле везде валялись шкуры для мягкости и тепла. Дил потер глаза, он все еще испытывал слабость. Оказывается, утром хозяин связал ему еще и ноги, прикрутив другой конец веревки к столбу, служившему основной для шалаша. Менестрель попытался немного ослабить узлы, но не тут-то было. Сложные переплетения только крепче затягивались от резких движений. "Нужно как-то выбираться", - подумал мальчик и внимательно огляделся. У входа на сучке висел колчан со стрелами и лук. Наконечник выглядел достаточно острым, чтобы использовать как нож. Дил попытался добраться до входа, но веревка остановила его на половине пути. Тогда он принялся грызть волокна, глупому мальчишке-волку не остановить его...
Волчонок вернулся очень не вовремя. Дилу почти удалось освободить руки. Гроф даже не обратил внимания на менестреля, он втащил в шалаш седло Родогара со всем содержимым привязи. Мальчишка отдувался и пыхтел. Пленник замер, с опаской глядя на хозяина хижины.
- Хочешь сбежать? - не поворачивая головы, спросил гроф.
- Как и любой пленник... - отозвался Дил.
- Попробуй... - усмехнулся волчонок, он приложил руку к горлу и гортанно тявкнул. Некоторое время ничего не происходило, но потом в щель между ветвями и закрывающей вход шкурой просунулся черный нос, а затем и вся огромная волчья голова. Дил инстинктивно попятился, насколько это позволяли веревки. Желто-золотые холодные глаза устремились на пленника, морда сморщилась, обнажая острые клыки, зверь утробно зарычал. Внутри у Дила что-то упало в желудок, он сглотнул в страхе, но не смог отвести взгляда от приоткрытой жадной пасти хищника.
- Съешь его, - с какими-то нехорошими нотками усмешки в голосе произнес гроф, даже не поворачивая головы.
- Нет, не надо... - успел крикнуть несчастный пленник, прежде чем волк сорвался с места и кинулся на него. В расширившихся зрачках мальчишки отразилась раскрытая пасть. Тело его сжалось, съежилось в тугой комок, голова нырнула в плечи как у черепахи. Юнец впервые оказался так беспомощен перед опасностью. Тело словно предало хозяина, Дил не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. А когда волчья пасть захватила горло, лицо мальчишки посерело, горло сдавило, дыхание прервалось.
Но вопреки ожиданиям волк так и не сжал смертоносных челюстей, он встал тяжелой лапой на пленника и лишь держал его за горло. Спустя какое-то время Дил смог дышать, тело покрыла испарина, волосы встали дыбом. Острые клыки едва давили на горло, но он понимал, достаточно дернутся, и наступит конец... Ни о чем кроме этих клыков юнец не мог думать, все его существо трепетало и вздрагивало внутри. Волк и мальчик замерли. Дил дышал редко, широко открытые глаза застыли стеклянными пустышками. Боль разливалась по телу от неудобного положения, но менестрель не смел пошевелить ни единым мускулом. А гроф невозмутимо продолжал раскладывать его вещи, отделяя нужное от ненужного.
- Отпусти его, - между делом кинул он волку и положил кусок жареного мяса, который достал из походной сумки чужеземца. Волк отпустил горло застывшей в ужасе жертвы, некоторое время постоял, упершись тяжелыми лапами в едва вздрагивающую при вдохах грудь, подхватил кусок и скрылся за пологом входа.
Только спустя некоторое время Дил смог шевельнуться, от перенапряжения тело сковало. Дар речи к нему вернулся еще позже, вместе с ясностью мыслей. Он бессильно лежал на шкурах, покрытый холодным потом, и молчал. Из глаз потекли слёзы. Пережитый ужас надолго въестся в память.
- Сбежать больше не хочешь? - усмехнувшись, спросил гроф.
Дил молча мотнул головой. Гроф обернулся, внимательно взглянул на пленника: уж не испустил ли он дух от страха? Вроде бы нет, живой. Хотя выглядел пленник плоховато, почти как мертвец. Не получи охнардец от отца белых волос с рождения, гроф сразу заметил бы проступившую седину. Дил медленно приходил в себя, он никогда не боялся зверей, но всегда, когда встречался с ними, мог сопротивляться и только тут впервые понял, что значит оказаться один на один с хищником без возможности защититься. В его родных землях некоторых пленников отдавали на съедение вайрутхам, но их НИКОГДА не связывали, они могли бороться за свою жизнь тем, что имели при себе.
Волчонок подошел к менестрелю и презрительно пихнул его ногой в бок:
- Поднимайся! - требование не терпело отказа.
Дил медленно с трудом сел, он уже забыл, что почти освободился. Вновь встречаться лицом к лицу с живым ужасом не хотелось. Осознание опасности приходило очень быстро, даже быстрее чем там, в гостях у короля Рактура. Шустрый хозяин, загородив своим телом ноги менестреля, почти мгновенно развязал их.
- Вставай, - приказал он, нетерпеливо утрамбовывая валяющиеся везде пожитки, - ну, вставай, пошли!
- Куда? - Дилу не очень хотелось знать, возникла просто необходимость заполнить словами нарастающее чувство тревоги.
- Куда скажу... - туманно отозвался хозяин положения, он явно спешил, предвкушая нечто, что отдавало острым запахом опасности.
Дил недовольно повозился и встал, ногу тут же пробила молния боли. Мальчишка стиснул зубы, но не вскрикнул и не застонал. А гроф уже торопился собрать в дорогу небогатый скарб, все необходимое. Он подхватил подаренный ученику Нафром меч черного металла, перекинул через плече походную сумку чужака, сунул унылому мальчишке в связанные впереди руки сапоги и, не поворачивая головы, скомандовал:
- Иди!
Тропа извивалась и ползла между деревьями серо-бурой змеей. Они шли долго, гораздо дольше, чем ночью. Вернее шел менестрель и трое волков, а сам лесной страж ехал верхом вожаке. Его босые пятки утопали в густой шерсти. Время от времени Дил ощущал теплое могучее дыхание зверя у себя между лопаток. В такие моменты он невольно вздрагивал и ускорял шаг. Два других серых брата двигались по правую и по левую руку от пленника. В левой ноге менестреля медленно разгорался пожар. Из-под плотной корки на ране стала пробиваться кровь. Она чертила неровные полоски и запекалась. Дил знал, что запах крови может привести хищников к исступлённому желанию убивать. Потому он поглядывал на волков с опаской. Звери же не проявляли к нему никакого интереса, однако и не отставали ни на шаг. Странная пятёрка в полном молчании уходила все дальше в глубины земли грофов. Дил украдкой смотрел по сторонам. Их окружал темный лес, даже сейчас, когда солнце стояло прямо над головой, здесь царила тень. Чем дальше они шли, тем толще становились деревья. Тонкие молодые деревца смотрелись высокой травой на фоне лесных гигантов, которые почти полностью закрывали своими кронами небо. Редкие лучи пробивались сквозь плотную сеть ветвей. Удивительно как в таком сумраке вообще что-то росло. Лес, словно лестница, расслаивался на ступени - могучие древа-исполины, молодые деревца, кусты и травы. Правда кустов тут встречалось очень мало, в основном колючие безлистые кусты-шары. Зато в сумраке то тут то там вспыхивали цветы огневика. Иной раз они проходили мимо целых полян этих удивительных растений. Маленькие вытянутые головки, похожие скорее на слишком большие орехи, чем на цветы, мерцали желтыми огоньками, создавая удивительные переливистые картины, как блики на водах великого окоена в час восхода. В воздухе летали светлячки. Лес изменялся от этих огней, мрачность его уже не пугала так. Живые, огоньки, словно вобравшие в себя кусочки солнца, то стелились по траве, то кружили в воздухе, собираясь в причудливые хороводы. Менестрель, несмотря на терзающую усталость и боль, любовался красотой места, куда он волею судьбы попал. Они шли все дальше и дальше, тропа убегала вперёд и терялась между стволов. Пленнику стало казаться, что гроф водит его кругами, но на самом деле Дил просто потерялся в совершенно новом для него месте - лесу. Неожиданно тропу пересек ручей лиловых цветов. Сын Лласара часто заморгал, пытаясь отогнать наваждение, но живые цветы из снов о храме покачивались перед ним на зелёных стеблях, маня куда-то в лесную глушь. Тропа уводила в сторону, и мальчишка остановился перед лиловой лентой в замешательстве так резко, что огромная голова серого волка уперлась ему в спину. Хищник утробно зарычал, давая понять юнцу, что тот зря остановился. Но гроф знаком приказал волку отступить.
- Остановился ты почему? - спросил мальчишка, прищурив глаза.
- Устал... - безразлично отозвался менестрель, не в силах отвести взгляда от цветов.
- Остановился ты почему тут? - ткнул пальцем в направлении цветов лесной страж.
- Нога кровит! - Дил зло мазнул рукой по ноге и сунул растопыренную пятерню, испачканную кровью, под нос своему мучителю.
Гроф перехватил измазанную кровью руку Дила и с ехидной ухмылкой прижал её к морде волка. Дил в ужасе замер. А мальчишка как ни в чём не бывало спрыгнул с широкой мохнатой спины, присел и посмотрел на рану пленника. Она и правда кровила, темно-бурые полоски прочертили сложный рисунок.
- Не верю я тебе! - цокнув языком, отрезал гроф и добавил: - Сесть можешь на одного из них, не боишься если.
Дил боялся. Он всё ещё стоял, держа дрожащую руку на морде вожака. Получив разрешение, он, впрочем, осмелился попробовать, но ему пришлось изрядно времени повозиться, чтобы взобраться на крупного хищника, который не собирался ему помогать. Если бы не рана и страх, менестрель справился с этим делом легко, ведь даже самый крупный из волков много уступал по высоте настоящим скакунам Рактура. Как только Дил осторожно взгромоздился на зверя, вся пятерка снова двинулась в путь. Теперь гроф ехал впереди, за ним пленник, а в спину ему уже дышал последний из волков. Убедившись, что чужеземец хорошо держится верхом, лесной страж сделал своему серому соратнику знак, и тот перешел на бег. Они неслись по тропе так стремительно, что Дил едва успевал уворачиваться от веток, то и дело возникающих прямо перед его лицом. Чтобы не свалиться со своего "скакуна" менестрель вцепился в его загривок, но хищник, похоже, даже не заметил этого, продолжая быстро и монотонно бежать за вожаком. Они остановились так же резко, как и помчались. Наверное потому менестрель полетел кубарем с волка прямо на землю, чудом не свернув себе шею. Помог смягчить удар ракитовый куст, в который мальчишка и улетел. Гроф весело рассмеялся, он хотел проверить, насколько пленник осторожен и крепок.
Давно, еще до отторжения, мальчику-волку несколько раз довелось участвовать в большой охоте. Так в местных племенах называли соревнование между будущими кхарлатук (1). Большая охота длилась три дня, о ее начале узнавали все. Казалось сам лес начинал гудеть и вибрировать могучим гулом множества рогов. В том числе из-за этого странного и устрашающего низкого звука земли грофов обходили стороной и пешие, и конные. Никто не хотел встретиться со "зверем" способным ТАК выть. Охота начиналась с волчьих гонок, затем юные воины ловили голыми руками Крапта (2) и в довершение вели бой за добычу. Мальчишки и некоторые девчонки, которых посвятили в волчьи жены, участвовали в большой охоте, чтобы снискать уважение среди общин. Отёро же внимательно смотрели за соревнованиями, ведь победители неминуемо становились в будущем их преемниками. Жестокая игра трижды в солнцеоборот уносила жизни слабых и определяла места сильных. Победители при желании могли получить звание кхарлатук, но очень немногие просили об этом... Стать взрослым - означало стать равным и в поражении, и в победе, без поблажек и жалости к себе принимать все, чего требует община. Стать взрослым означало прежде всего большую ответственность и только потом привилегии, а для этого требовалась сила, умение и знание.
- Вставай, - приказал лесной страж. - Пойдешь пешком дальше.
Дил скрипнув зубами и, отряхиваясь, в злом молчании захромал вперед. Волки вновь обступили его, как в начале пути. Нечто неуловимо изменилось в воздухе. Ученик Кедрика настороженно поглядывал по сторонам. Взгляды, взгляды, взгляды, явственно ощущались отовсюду. Словно его окружала толпа. Что испытывал мальчишка? Страх! На его родине леса считались зачарованным местом, их было крайне мало и ходили туда только те, кто умел говорить с духами. Везде, где только мог, Дил избегал лесов, он охотился только по их окраинам, а углублялся чащу только тогда, когда шел не один. Страшные сказки о том, как древние духи деревьев вынимают звезду неугодного им человека, и по сей день будоражили сознание юного охнарда. И теперь, загнанный в самую глушь леса, он постоянно ждал встречи с этими самыми духами. Как угодить этим чужеродным существам, Дил не знал и потому испытывал приступы беспомощного страха, от которого стыла кровь.
Огромные деревья сплетались ветвями в целые лабиринты. Гроф за спиной менестреля важно восседал на своем волке.
Люди стали появляться из неоткуда, они вырастали из стволов, поднимались из теней, кустов и трав. Дил оглядывался, тревога внутри него разрослась в жгучий комок в груди. Он вспомнил отца слова: "Сын, ты можешь не верить в истории, которые расскажут тебе другие, но правда может оказаться очень похожей на них... И если кто-то с опаской смотрит в одну из сторон, либо обойди эти места, либо готовься к худшему". Совсем скоро менестрель двигался в окружении целой толпы. Люди и волки обступили его со всех сторон, лавина тел, пестрящих разнообразными татуировками, текла меж деревьев-исполинов, словно река. Только лесной страж продолжал ехать, возвышаясь над остальными. Впереди чужеродно блеснул огонь. Они вышли на большую поляну, но даже тут небо едва пробивалось сквозь плотный потолок переплетенных ветвей. Дил не удержался и задрал вверх голову, он надеялся разглядеть солнце, но успел заметить лишь скудные отблески небесного светила. Толпа отхлынула от менестреля, окружая его большим кольцом, только лесной страж, хромая, подошел сзади. Он успел спешиться и вынуть нож. Лезвие уткнулось Дилу между лопаток.
- Стой, добыча, смирно.
Ученик Кедрика собственно и не пытался куда-то двигаться. Только безумец захочет бежать в столь безвыходном положении. "Как же мне везет..." - с горькой усмешкой подумал Дил и тут же осознал, что страх отступил. Нет, не потому, что мальчишка вдруг обрел уверенность, он просто устал бояться. И как раз в этот самый момент толпа слегка расступилась, давая проход высокому сильному воину. Он выделялся на фоне остальных, крупный, широкоплечий с большими руками. Половину его лица закрывал шлем в виде головы волка, на шее поблескивал широкий золотой обруч с тонкой гравировкой узоров, сделанных искусным кузнецом явно за немалые деньги, поверх куртки на уровне сердца красовалась плоская тяжелая подвеска с изображением двух сцепившихся волков, а на поясе красовались клыки и когти самых разных размеров и форм. Охнардец сразу понял, что перед ним вождь этих людей - от него смердило опасностью.
Человек заговорил, но не на общем языке, потому Дил не понял ни единого слова. Мальчишка за спиной менестреля внимательно выслушал грозную речь, отступил на шаг от пленника и ответил вожаку. Его речь звучала неуверенно, с перерывами, словно он подыскивал слова, лесной страж явно в чем-то оправдывается. Грозный рык огласил поляну. От него шла такая сила, что волосы на теле Дила встали дыбом и мурашки побежали по спине. В который раз мальчишка попрощался с жизнью... Но он опять ошибся, во всяком случае прямо сейчас его похоже никто не собирался убивать.
- Пришел ты зачем в наши земли? - спросил на общем языке вожак.
- Я уходил от погони, - тут же ответил менестрель, он не собирался сразу рассказывать, кто он и куда идет. Тем более, что второго он и сам не знал.
- Ранил тебя кто?
- Слуги саенто.
- Назовись!
- Меня зовут Дил сын Лласара.
- Шел ты куда?
- Я просто уходил от погони... - повторил мальчишка.
- Должен ты жить почему?
Менестрель задумался. Как может человек объяснить - зачем ему жить? Дилу столько раз говорили, что он спаситель мира, но внутри себя он еще не принял это, а значит, не мог так сказать. Наверное, потому он ответил первое, что пришло ему в голову:
- Потому что я хочу!
Собеседник молча кивнул и вновь заговорил на своем лающем языке с лесным стражем. Постепенно разговор разросся, то тут, то там люди вступали в диалог, по-видимому высказывая свое мнение. Охнардец стоял молча, оглядываясь по сторонам. Ему очень хотелось понять, что говорят вокруг него, ведь решалась его судьба. Последним свое слово сказал мальчишка, не многим уступающий по возрасту самому менестрелю. Он указал рукой на стража, а потом на Дила и сказал что-то очень резкое вожаку. Тот кивнул. Странно, что никто больше ничего не стал добавлять, охнардцу даже показалось, что люди смотрят на этого паренька с тем же уважением, что и на вождя. Воистину каждый народ неповторим в своих традициях, сколь велик и богат Шиндорин.
Люди двинулись - это напоминало хоровод, но в этом странном танце читалась угроза. Откуда и в какой момент у первых рядов появились в руках длинные копья и луки, когда люди успели воткнуть копья в землю, а на луки наложить стрелы в общем движении Дил не успел заметить. Это дикое племя со странным языком жило словно единый организм, тут каждый знал, что ему делать лишь по оклику, взгляду. С таким народом страшно встретиться в бою. Хоровод остановился.
- Биться ты со мной должен, - негромко, но четко произнес лесной страж из-за спины. Нотки в голосе выдали его недовольство решением Отёро, но как нога не может спорить с человеком, когда тот хочет пойти, так мальчишка-волчонок не мог спорить с общиной.
- А если я откажусь? - поднял одну бровь Дил, повернувшись к противнику лицом.
- Умрем оба... - отрезал мальчишка. И кинул быстрый злой взгляд в сторону последнего говорившего.
- А если проиграю?
- Отдадут тебя краптам.
- Значит, если я откажусь, то уйду к серым граням, но прихвачу и тебя с собой, а если проиграю, то меня отдадут краптам? Кто такие крапты?
- Еда волков.
- А если победа останется за мной?
- Не останется...
- Хорошо, тогда что будет, когда ты проиграешь? - с насмешкой спросил Дил.
- Уйдешь ты дальше, изгонят его навсегда! - прозвучал спокойный и уверенный голос юнца, участвовавшего в совете. Охнардец резко повернул голову. - Ходить никто не может через наш лес! Священная земля! Нарушил ты запрет, возьми право жить или умри!
Лицо менестреля изменилось, насмешка ушла. Шансы на победу в этом поединке ничтожно малы, слишком еще свежа рана на ноге и слабость в теле, но отказаться равносильно самоубийству. Нож ложится в руку, он чужероден ей, непривычный изгиб рукояти доставляет неудобства, а сейчас каждая мелочь может решить исход дела. Но выбирать не приходится. Они идут друг против друга, и все вокруг пропадает, каждый ловит взгляд другого, только так можно понять противника. Первые осторожные выпады не достигают цели. Никто не запретил менестрелю убить лесного стража, но чутье подсказывает, что бой пойдет до первой крови. И вновь двумя змеями готовыми к атаке противники сходятся. Это не игрушка и не тренировка, тут любая ошибка может стоить жизни. Зрители сохраняют молчание. Острая боль пробивает ногу менестреля, и всего на мгновение он теряет контроль, но этого достаточно. Лезвие рассекает выставленную чуть больше, чем нужно вперед руку. Кровь алой струйкой смачивает все еще крепко сжатую рукоять. Мгновение и нож устремляется к груди Дила, сжимаемый его же собственной рукой, но не успевает завершить начатое, потому что стрела выбивает его. Ему не дали уйти самому и теперь все будет так, как решит лесной народ...
Они влили ему в глотку какую-то дрянь. Судя по усилившемуся холоду, за пределами леса уже наступала ночь. Несколько раз Дил порывался подняться на ноги, он они не держали его. Светлячки роились прямо у самого лица или ему только так казалось. Перед глазами все двоилось и троилось, любой свет давал радужный ореол. Во рту все время набиралась слюна, а от горечи на языке тошнило. Что это была за отрава?! Мальчишка вновь и вновь пытался встать на ватные ноги. Все крутилось и шаталось перед глазами как при сильной качке. Он и сам не понимал, что отчаянно пытается ползти. Вокруг только стволы, они качаются и кренятся почти к самой земле, того и гляди раздавят. Дил никак не мог сосредоточиться, и только одна навязчивая мысль лезла в голову, вернее вопрос "чем его опоили..." Менестрелю казалось, что если он поймет это, то все сразу изменится.
Она смотрела с безопасного расстояния на копошащегося в грязи мальчишку. Его светлые волосы слиплись и покрылись серо-бурой коркой, безумные, мутные, но красивые глаза шарили по земле, руки бесполезно цеплялись за воздух. Тут поработали люди из общины "Злого когтя", только они варят настой из листьев хамалы, единственного растения, которое своим запахом вызывает у краптов иступленную ярость, да и не только у них. "Значит, незваный гость пришел от всадников" - подумала Мейера. Тонкие пальцы нырнули в белоснежную волчью шерсть, ощущая глубокое ровное дыхание друга и наставника.
Девочка или девушка, сразу и не поймешь, склонилась к огромному белому волку. Его сапфировые глаза без зрачков, двумя драгоценными камнями поблескивали в полутьме. Мейера всмотрелась прямо в эту нестерпимо глубокую голубизну глаз. Она еще не поняла, что задумал ее наставник, но она знала точно, что он все объяснит ей без слов.
Ночь наступила, накрывая лес непроглядной тьмой, и только светлячки бесчисленными живыми облачками света разгоняли темноту. Дилу показалось, что прошла целая вечность с того момент,а как он проиграл свою жизнь. Целая вечность, а он все еще жив. И даже яд, который влили ему в горло, не смог уничтожить его. Менестрель больше не пытался встать. Ноги не хотели его больше слушаться, но мальчишка очень надеялся, что он вновь сможет управлять своим телом до того, как начнет умирать от жажды или голода.
Неожиданно в громкую тишину ночного леса, наполненную разными звуками, ворвался оглушительный яростный рев. Ученик Кедрика насторожился, он шарил руками по земле в поисках хоть какого-то оружия, острой палки, тяжелого камня. Дилу вовсе не хотелось встречаться с тем, кто изрыгал такой жуткий рев, от которого волосы на теле вставали дыбом. Звук приближался, заполняя собой все большее пространство.
- Они идут... - одними губами прошептала девушка. Животный страх заставлял ее тело сжиматься, но умение сохранять спокойствие и ждать уже давно вошло в привычку. Волк повел ушами, он приготовился к теплой встрече. Но сперва пусть мальчишка попытается сам справиться. Айкен чуял, что предстоящий бой не первый для Идущего во тьму, не первый, а главное не последний. Сегодня ему помогут, завтра он окажется один. Победа не должна даваться легко, щенку придется научиться бороться за свою жизнь в любой ситуации. Только это умение позволит ему дойти до конца.
Сапфировые глаза смотрели сквозь лиловый туман на хранительницу храма прекрасную Анайрэ, и слезы жемчужинами дрожали на белой шерсти. Мир давно забыл тот день, когда Даэлион оставил свое имя и эльфийский облик, чтобы закрыть вход в сердце Шиндорина. Теперь он молчаливый волк с памятью перворожденного и знаниями, которые не может передать ни единому живому существу. Его ученица, милое чистое дитя из народа волков, чувствует лишь малую часть его силы. Память запретна, он сам запечатал свои уста, чтобы тьма не смогла проникнуть в тайны, все эти долгие солнцеобороты хранящие мир от стремительной гибели.
Судьба странная штука, она порой выбирает в герои тех, в кого сложно поверить. Айкен внимательно смотрел на юнца - худощавый глупый щенок, сам еще незнает в какую передрягу ввязался. Разве способен он пройти то, что не смогли пройти настоящие мужи? Но тем и хороши сомнения сильных, они у всех одинаковы.
Крапты выскочили из кустов, пригибая свои жуткие морды к самой земле. Три крупных зверя не уступили в размерах самому Айкену. Отвратительные скошенные носы с двумя щелями-ноздрями жадно втягивали запахи. Маленькие узкие глазки мгновенно выхватили хаос движений жертвы. Первый из зверей, пронзительно взвизгнув, кинулся на добычу. Острые налобные костяные рога искали живое тело, готовые разорвать его в клочья. Дил не понял, не услышал, не увидел момента опасности, он его ощутил всем своим существом, звериным инстинктом, который уже не раз спасал мальчишку. Непослушное тело едва успело увернуться от несущейся опасности. Толстая неуклюжая смердящая тварь пролетела мимо не в состоянии быстро поменять направление своего бега. Дил нащупал палку. Руки еще плохо слушались, но лучше умереть в бою, чем вот так...
В момент, когда грязная туша, выставляя вперед острые рога, помчалась на мальчишку, Мейера вздрогнула. Уже четвертый солнцеоборот пошел, как она признана волчьей женой, но все еще не привыкла к одиночной охоте. Шерсть на белом волке встала дыбом, клыки высунулись из-под напряженных губ, но зверь продолжал лежать.
- Они разорвут его... - не отводя взгляда от разворачивающегося зрелища, прошептала Мейера.
И правда, к первому зверю присоединились два других, мальчишка едва успевал уворачиваться от летящих со всех сторон клыков и рогов. Палка скорее отпугивала тварей, нежели причиняла им хоть какой-то ущерб. Еще мгновение, и визжащие от ярости крапты набросятся все вместе и сомнут, растерзают мальчишку. Мейера вновь не успела понять, когда учитель сорвался с места, просто ее рука мгновенно потеряла опору. Мягкая шерсть выскользнула из под пальцев, а потом белое пятно ворвалось в черное месиво, разрывая по пути все, что попадалось. Яростный визг сменился истошным воем, один крапт уже лежал, истекая кровью, на земле, два остальных продолжали нападать на мальчишку.
Они оба тяжело дышали: мальчик и зверь. Три растерзанные туши валялись бесформенными грудами у лап волка. Дил ждал. Его полуслепые глаза не позволяли разглядеть спасителя. К тому же менестрель уже понял, что в этом лесу нельзя быть уверенным, что тот, кто спас тебе жизнь, действительно хотел сделать это. Сквозь муть юнец заметил движение, еще кто-то приближался к нему. На всякий случай ученик Кедрика покрепче сжал палку.
- Меня зовут Мейера, - совсем близко прозвучал мелодичный девичий голос. - Я из волчих жен. Тебя напоили настоем из листьев хамалы, теперь твое тело исторгает запах, который притягивает краптов и вызывает у них ярость. Если не хочешь, чтобы тебя разорвали в клочья, пойдем с нами.
- Ты говоришь не как остальные... Откуда мне знать, что ты не заманишь меня в еще большую беду?
- Я говорю так, как научил меня наставник, - фыркнула девушка, - если хочешь умереть - оставайся, я тут только потому, что Айкен этого хочет.
- Кто такой Айкен?
- Тот кто спас твою никчемную жизнь, всадник.
Айкен устал от перебранки глупых детей. Крапты могут вернуться в любой момент, а он и так растратил немало силы, чтобы справится с темя предыдущими. Обычный волк способен завалить крапта, но только один на один.
- Анайрэ, мне нужна твоя помощь со спасителем мира, только ты можешь слышать меня. Человек должен пойти с нами сейчас, или и я, и он, и ученица, отправимся к Живым Богам. Я чую, опасность уже приближается.
Мейера оборвала речь на полуслове, ее глаза удивленно расширились, такого чуда она еще ни разу не видела. Вокруг мальчишки из земли поднимались головки лиловых цветов, они покачивались в прохладе ночи, источая мягкий свет и сладковатый туман. Дил тоже замолчал, знакомый аромат хранительницы храма тронул нос. Мягкие, едва ощутимые тонкие руки прикоснулись к его ватным ногам, и к ним вернулась привычная боль. Муть перед глазами смягчилась, теперь он смог разглядеть нечеткие очертания девушки и белого зверя.
- Ступай с защитником, спаситель мира, он укажет путь, - услышал тихий голос Дил.
- Веди меня, - коротко произнес он девчонке и протянул руку, чтобы та помогла встать.
Поющая с волками еще более удивленно посмотрела на инородца. Мгновение назад он готов был принять смерть от краптов, а теперь протягивает ей руку с такой уверенностью, словно она его близкий друг. Айкен не стал дожидаться пока ученица сообразит ответить мальчишке, он подтолкнул того в спину с такой силой, что менестрель буквально взлетел на ноги. Сапфировые глаза с огоньками гнева взглянули на Мейеру, девочка смутилась и поспешила подставить плечо всаднику. Они ушли вовремя, к месту уже спешили новые твари, растревоженные острым запахом. Волк позволил обоим детям сесть себе на спину. Они мчались по ночному лесу, и Дил только время от времени зажмуривал глаза от бьющего в лицо ветра. Шерсть этого дивного волка словно бы светилась во тьме, разгоняя мрак.
- Айкена называют лунным волком, - шепнула зачем-то девочка Дилу в самое ухо. - Я его единственная ученица. Он особенный, удивительный, когда я вырасту, он подберет мне пару, и своих детей я принесу ему, чтобы он воспитывал их с самого младенчества.
- Я не понимаю ваши обычаи... - признался менестрель, ему казалось странным, что людей воспитывают звери -- это неправильно, ведь Живые Боги дают звезду только людям...
- Потому что ты дурак, - обиделась Мейера. - Вы тоже воспитывайте лошадей как своих детей, а они не ваши дети... Они вам служат... А мы знаем, как жить! Я волчица -- он волк, и пусть тела наши разные, но звезда одна на двоих. Некоторые волчьи жены пытались даже объединить тела с наставниками, но от таких соединений рождались чудовища, потому в Тарут записан строгий запрет на смешение тел.
- Я не расур, я - охнард. Я не растил своего коня... - отозвался мальчишка.
- Кто?! - девочка так сильно отодвинулась от Дила, что чуть не слетела со спины волка.
- Охнард... - повторил менестрель с усмешкой.
- Я тебе не верю, - с тревогой в голосе произнесла волчья жена. Вся спесь и высокомерие исчезли в мгновение ока, осталось только волнение.
- А что в этом такого?
- Все знают, что в вашем племени одни колдуны и колдуньи. Что проклятый вами человек или зверь погибает за седьмицу, но не от вашей руки. Что в дальних северных горах вы поете свое колдовство, и весь мир страдает от этого. Но ты не похож на охнарда, хотя волосы твои светлы как у них. И потом ты же не колдун, да? Иначе не дал бы себя опоить... Или... Я поняла, - голос девчонки дрогнул, - ты хочешь завладеть нашими с Айкеном телами. Ты специально прикинулся слабым...
Дил не понимал о чем лепечет эта безумная девчонка, колдуны, проклятья, гибель... Самое большее колдовство, которым обладает народ его отца - это удивительные, завораживающие голоса... Однако додумать ему не дали, несносная девица прямо на всем скаку скинула его с волка. И если бы белый зверь каким-то чудом не приостановился в этот момент, то менестрель непременно свернул бы себе шею. Мгновение позже белый волк резко остановился, Мейера тоже не удержалась на спине и полетела на землю вслед за мальчишкой, шипя что-то непонятное на родном языке.
- Ты совсем ненормальная? - спросил в темноту Дил, потирая ушибленные места. - Какой я тебе колдун? Дура!
- Сам такой... - отозвалась девчонка и тут же зажала себе рот рукой, испуганно поглядывая сквозь мрак на менестреля.
Белый волк тяжело вздохнул, почти как человек и медленно двинулся дальше. Детям ничего не оставалось, как последовать за ним. Всю оставшуюся дорогу они молчали и только когда подошли к шалашу, девчонка спросила волка: