Аннотация: ...Но ведь каждый народ ненормален по-своему. И вроде все люди, но отличия разделяют их так, словно они существа из разных миров...
Глава десятая. Грофы. Большая охота и город грофов.
Мейера сидела на корточках и рассматривала собственные руки, по которым текла, извиваясь, татуировка волчьей жены, сплетаясь с татуировкой клана в причудливый узор. Черно-красный волк хорошо выделялся на коричневом фоне, он главенствовал на ее теле так же, как и в ее жизни. Девушка едва заметно улыбалась. Нет большей чести для лесной дочери, чем стать поющей с волками. Мейера ощущала, что пришелец смотрит ей в спину, его горячий взгляд блуждал по ее телу. Дил и впрямь смотрел на странную грофку, что-то особенное чувствовалось в ней, дикое и от того привлекательное. По сравнению с пугливой и избалованной Голдвин -- эта волчица выгодно отличалась внутренней силой. Она не захочет, чтобы ее утешали, она станет сопротивляться и кусаться сама, и именно эта дикая внутренняя власть привлекала его опасностью игры. Эту свободную девчонку хотелось покорить, как непослушное пламя, зная, что в любой момент она вновь может вырваться из-под твоей власти. Пожалуй, впервые менестрель ощутил действительное желание обладать кем-то. Нет, Мейера не отличалась красотой, для северянина ее лицо было слишком круглое, плосковатое, широкий нос, широко посаженные глаза, да, она действительно походила чем-то на волчицу.
Дети молчали. Краткое время отсутствия белого волка растянулось в длинную паузу. Тихкузу в сопровождении Айкена подошли к ним сзади, выделившись из кустов. Лесной страж шел немного шумновато, но ни Дил, ни Мейера не обернулись. Они знали, что лунный вернулся с провожатым, но у каждого нашлась своя причина, чтобы не поприветствовать мальчишку. Менестрель ждал, затаив усмешку в глубине глаз. Лесному стражу предстоит встреча с тем, кого он заманил в ловушку, но пленник не только остался в живых, но и пришел вместе с почитаемым среди его народа человеко-зверем. Охнардец торжествовал -- справедливость возвращает долги. Мейера злилась, она не хотела встречаться с изгнанным. Будь ее воля, этот коротконогий уродец никогда бы не посмел приблизился ни к Айкену, ни к ней. Но белый волк рассудил иначе...
Тихкузу не дошел до ребят пары шагов, он резко остановился, удивленно глядя в спину Дила.
--
Ты?! - воскликнул он, и несколько птиц от его крика спорхнули с ближайших веток. - Жив ты? Быть такое может как?
Менестрель повернулся лицом к недавнему противнику, торжествующе посмотрел ему в глаза. Он с трудом сдержал улыбку.
--
Как видишь, жив... Можешь потрогать, если не веришь! Мне помогли они... - менестрель кивнул сперва в сторону Айкена, а потом Мейеры.
--
Поющая, это правда? - прищурив глаза, спросил лесной страж, все еще с недоверием глядя на чужеземца. Мало ли духов обитает в древних лесах, от иных он слышал, что некоторые из них возвращаются, чтобы отомстить и тогда не дают покоя обидчику.
--
Да, правда... - отозвалась девчонка. Она все еще сидела спиной к остальным и разглядывала свои пальцы на ногах. Волк недовольно дернул ушами и двинулся к ученице. Он подошел так близко, что шерсть проскользнула по телу девчонки. Мейера вздохнула, закусила губу и повернулась к Тихкузу лицом. Недовольство исказило и так некрасивые черты. Страж смутился и отвёл взгляд. Казалось, ему неуютно от такого соседства. Между этими двумя шёл негласный диалог, и, судя по всему, неприятный. Северянин с интересом разглядывал обоих. Ему показалось, что они похожи. Но такое сходство зачастую возникает, когда встречаются очень разные народы.
Мейера с трудом разлепила плотно сжатые губы и процедила:
- Лунный хочет, чтобы ты вылечил чужеземца и отвёл его туда, куда он захочет.
- Захочет он в селение, делать мне что? Не хочу в изгнание опять!
- Мейера зло сверкнула глазами: да как может этот жалкий волчонок спорить с волей самого великого Айкена! Девчонка уже открыла рот, чтобы обрушить на голову отверженного самые страшные ругательства. Но волк возник прямо перед её глазами, так близко, что от неожиданности Поющая отшатнулась назад и чуть не повалилась на спину. Тихкузу же сощурился, готовый принять удар, и так и застыл, в настороженно съёжившейся позе. Дил с большим любопытством наблюдал эту сцену, совсем позабыв, что именно сейчас решается его дальнейшая судьба. А между грофкой и волком продолжалась невидимая борьба. Пожалуй, впервые за всё время, пока Мейера была поющей с волками, она всеми силами противилась воле наставника.
Девчонка долго смотрела в сапфировые глаза волка и мотала головой. На её лице отражался то гнев, то мольба, то разочарование. Дил ощущал, как напряжение растёт, в какой-то момент ему показалось, что воздух начал дрожать и плавиться от этого противостояния. Земля под волчьими лапами сизо задымилась, шерсть поднялась дыбом, а острые клыки обнажились.
- Ну почему?! - в отчаянье застонала девчонка. - Он же уродец, он не достоин такой чести, даже охота показала это!
По траве вокруг волка пробежала волна. Она широким кольцом распространилась в разные стороны. Всё вокруг притихло, даже птицы перестали перекликаться. Менестрель уже знал исход спора: Айкен одержит верх. Так и произошло. Мейера, тяжело вздохнув, опустила голову и еле слышно прошептала:
- Айкен обещает сделать тебя своим воином. Он найдёт тебе достойную волчью жену, и ты сможешь жить с нами, пока сам не захочешь вернуться к стае.
Восторг и страх переплелись в единую гримасу на лице волчонка. До появления в их землях инородца он не мог и мечтать о таком возвышении. Но с другой стороны, если Айкен погибнет, его тоже ждёт смерть, так как воин уходит за своим наставником. Таков закон. Несколько мгновений Тихкузу думал, в его глазах отражались ветви могучих деревьев и искрящаяся недовольством девчонка. Вот уже в который раз туманный дух, что у иных народов называется судьбой, делает настолько крутой поворот в жизни одинокого волчонка, что дыхание спирает. Но хромоногий мальчишка прекрасно знал, что с этой самый дух не любит давать дважды, а отказавшемуся мстит так страшно, что и сама жизнь становится не мила.
--
Согласен я, - опустился на колени Тихкузу, склоняя голову так низко, что лбом почти косался невысокой травы. Спина лесного стража согнулась дугой, и сразу стал заметен небольшой горб, уродливо выпирающий от шей к правой лопатке. Девчонка скривилась от этого вида и отвернулась, чтобы не смотреть. А вот Дил смотрел внимательно и даже с участием, он не испытывал ни отвращения и злой радости к тем, чье тело изуродовали мертвые Боги. Белый оборотень подошел к согнувшемуся мальчишке, постоял мгновение и рывком взял его за горло. Дил вздрогнул и машинально потянулся к собственной шее. Не так давно он сам лежал в таком положении, не в силах даже дышать.
--
Даю жизнь, - очень тихо произнес черноволосый волчонок, - даю силу, даю слово, даю всего себя, слушаю зов, иду на зов, и заберут духи леса мое сердце - нарушь я клятву, и заберут духи леса мой разум - нарушь я клятву, и заберут духи леса мой голос - нарушь я клятву, и заберут духи леса меня к себе в вечное служение - нарушь я клятву.
Айкен едва прикусил загривок мальчишки, пуская кровь. Тихкузу вздрогнул, спина его на мгновение напряглась и тут же расслабилась. А волк отступил назад, давая посвященному свободно встать. Небесно голубые глаза зверя заострились. Менестрель вдруг понял, что возможно Айкен никогда не брал себе воинов именно потому, что требовался этот странный кровавый обряд. Эльф в волчьей шкуре страдал от такой необходимости, но из уважения к традиции он все равно слизнул алую жидкость с морды. Когда становишься частью народа, чей мир уже сложился и не желает меняться, приходится подчиниться его законам или идти искать себе другое убежище, ибо никогда не знаешь, к чему могут привести изменения, которые ты насильно принесешь с собой... Сколько народов в разных мирах гибли от такого вмешательства, становясь зачастую не лучше, а хуже, чем были.
--
Встань воин, - процедила волчья жена. Теперь она уже никак не могла изменить содеянного, ибо клятва прозвучала и, скрепленная кровью, отныне соединила Лунного зверя и хромоногого уродца. - Твой голос и твоя жизнь принадлежит наставнику. Если нарушишь клятву, духи леса покарают тебя самой страшной карой, а я попрошу их, чтобы муки твои длились вечно. Айкен хочет, чтобы ты рассказывал чужестранцу все, о чем он спросит. Хоть я и не понимаю зачем...
--
Знает ноза, поющая, воля его! - отозвался юнец. Его взгляд изменился, словно вместе с принятой службой, он принял покой в свой затаенный дух. Отныне он не один, и одним уже никогда не будет, даже если захочет. Отныне у него есть цель, и придется учится жить заново, потому что ошибаясь воин подводит своего ноза. Он станет стараться изо всех сил, никто не неволил его, он сам сделал выбор, а настоящий воин идет до конца выбранной дорогой.
В ответ мальчишке Мейера зарычала не хуже зверя. Дил никак не мог понять, почему лесной страж вызывает у грофки такую ненависть. Но Тихкузу словно и не заметил этого. Он подошел к Айкену и, склонившись перед могучим волком, спросил:
--
Попрощаться могу я со стаей? - волк в ответ кивнул. Радость озарила лицо паренька, долгое время стая серых братьев была его единственной семьей, они делили кров и пищу, вместе переживали морозные дни и время ночных духов. Только волки последовали за ним в изгнание к дальним границам, сохраняя верность дружбе. И теперь он очень боялся, что придется уйти не попрощавшись. Новоиспеченный воин лег на спину, развязал и скинул с себя "куртку", подставляя голую грудь пробивающемуся сквозь ветви солнцу.
Каждый гроф с раннего детства изучал традиции своего народа, чтил и соблюдал их. Теперь пришло время вспомнить то, что тайно нашёптывала мальчишке по ночам мать. Пока на тело его не нанесут настоящего знака отличия, волчий воин станет носить на груди отметину в виде следа своего наставника. Мейера принесла остропахнущие цветы и пару больших гладких листьев, она разложила листья на землю, разорвала цветы, выплескивая из их сердцевины темно-коричневый сок. Айкен опустил лапу в коричневую жижу и встал ей на грудь мальчишки в область сердца. От прикосновения с человеческой кожей сок начал пениться и впитываться. Тихкузу лежал молча с закрытыми глазами, он прислушивался к этим необычным новым ощущениям. Его разум до сих пор не осознал произошедшего, но сердце уже заходилось от радости...
Обряд посвящения закончился, и вся четверка направилась в селение. Как бы не злилась Мейера, ей придется объявить волю Айкена. Волк, чтобы немного успокоить воспитанницу, взял ее на спину, девчонка тут же прижалась к нему всем телом обнимая зверя руками и ногами. Она погрузила лицо в густую белую шерсть и затихла. Тихкузу шел впереди, он так и не одел "куртку". Во всех его движениях читалась гордость за самого себя. Мальчишка раскрасил свое лицо красно-черным узором, от чего оно стало напоминать маску и поблескивало от солнечных лучей. Дил вдруг вспомнил, как чувствовал себя после посвящения в оруженосцы. Только теперь он кажется начал понимать, зачем нужны все эти порой странные традиции и клятвы, все это не просто слова или действия -- это своеобразный переход, рубеж за которым посвященный изменится. Это как колдовство, которое заставляет смотреть на мир другими глазами. Менестрель прислушался к своим ощущениям, удивительно, но изменился не только лесной страж, изменилось отношение к нему.
Лес шумел и гудел. Могучие деревья впивались в небо своими кронами, в которых, прячась от чужих глаз, пели птицы и переговаривались невидимые глазу существа. Несколько раз северянин слышал разнообразные звуки здешних обитателей, рыки, крики и вовсе не поддающиеся описанию голоса. Безумные светлячки сновали туда-сюда живыми кусочками солнца. Охнардец прислушался к себе -- нет больше это место не вызывало у него такой страх как раньше, что-то изменилось, наверное присутствие лунного зверя успокоило его. Ссадины и раны на теле Дила отдавались болью, но он уже начал привыкать к ней, и только рана на ноге неизменно вызывала страдания. Но оруженосец Кедрика не станет жаловаться...
Чем ближе четверка подходила к селению, тем больше росло напряжение, словно тетива лука натягивалась, чтобы выпустить стрелу. Белый волк хорошо это чувствовал, он поглядывал в сторону мальчишек. Уверенность Тихкузу улетучилась, как только четверка подошла достаточно близко, чтобы их могли заметить. Волчонок обернулся, он хотел что-то сказать, но не решался.
--
Я не могу туда идти, - наконец-то не выдержал Дил. - Они убьют меня...
--
Не волнуйся, - явственно услышал мальчишка голос хранительницы храма, - я скрою тебя на время, доверься мне.
--
Она сказала, что спрячет меня... - произнес вслух мальчишка.
--
Та, до которой тебя никогда не дойти... - отозвался менестрель.
--
Не обидно мне, поймают и убьют тебя, я под защитой Лунного...
--
Многие пытались, еще никому не удалось, - отозвался спаситель мира.
В ответ темноволосый только неопределенно хмыкнул. Он то знал, что волчий народ не такой как все, ему дано то, что никогда не обретут другие, те, что давно растяряли занания. Его народ обладает связью с землей, по которой ходит, а значит она защищает его. Помнит его народ и предания этой земли!
Трое детей и волк вошли в селение, стражи уже предупредили об их приближении. Сейчас Дил не увидел столько народу, сколько в прошлый раз. Всего несколько мужчин, женщин и детей встретились им на пути. Ученик Кедрика настороженно смотрел на здешних грофов, ожидая нападения в любое мгновение. Но люди кланялись Айкену и девчонке, ребятня обступили новоиспеченного воина, а на северянина никто не обращал внимание. Даже хваленое чутье дикого народа оказалось бессильно перед колдовством хранительницы. Перестали замечать Дила и Тихкузу с Мейерой, только лунный волк изредка смотрел в его сторону. Это успокоило ученика Кедрика, он убедился, что остерегаться нечего.
Поющую обступили женщины, они усадили ее на принесенные шкуры, омыли ее стопы, принесли разные яства. Каждая старалась услужить девчонке. Редко, крайне редко полубоги и их ученики приходили в селения. Их появление значило большую радость, и все стремились угодить им. Женщины в тайне надеялись на то, что поющая позволит им спросить о самом сокровенном, у каждой из них под сердцем был спрятан свой вопрос, один единственный -- самый важный, ибо обратиться к поющей можно только единожды в солнцеоборот. Мейера прислонилась спиной к Айкену, дозволяя страждущим омыть свое тело. Она не станет их разочаровывать, но прежде возьмет положенную дань уважения.
Тихкузу радовался своему возвращению, его победа над чужеземцем померкла перед тем, что он стал волчьим воином. Нет выше службы! Ребятня восторженно прикасалась к отметине на груди мальчишки, каждый норовил приложить ладонь, чтобы проверить насколько она окажется меньше следа. Темноволосый счастливец не препятствовал этому. От ближнего дерева отделился тот паренек, что решил судьбу ребят в их первое появление в селении. Он подошел к Тихкузу, и ребетня расступилась перед старшим, давая дорогу. Оба волчонка встретились глазами, они долго смотрели друг на друга, словно играли в гляделки. Наконец-то Роутэг протянул руку новоявленному воину, и тот пожал ее. Будущий вождь смирился с выбором полубога, хотя внутри у него кипело разочарование. Он сильнейший, так почему не он признан лунным?
- Ты оправдал свою жизнь, - на всеобщем произнес Роутэг. - Для клана честь иметь среди своих такого воина.
- Служить ноза -- для меня это честь.
- Мы не станем друзьями, но твой враг, теперь мой враг...
- Благодарю духов...
Любопытство Дила разрасталось как облако перед грозой. Все что он слышал и видел говорило о том, что Тихкузу не принимали свои. Но почему? Неужели все дело в его теле? Менестрель не успел додумать эту мысль. К мальчишкам подошел еще один человек, его северянин раньше не заметил. Все тело этого человека покрывали сложные рисунки, по замысловатым рыжим линиям в крестиках и завитках струились белые и черные изображения кругов, животных, цветов. Оба паренька как по команде приложили правую руку к левой части груди, мужчина величественно кивнул. На абсолютно лысой его голове прямо на макушке красовалось изображение черного пламени направленного языками к центру. Если бы менестрель не боялся выдать себя чем-либо, он обязательно спросил бы кто этот человек. Но страх пересилил любопытство. А странный мужчина внимательно изучил след на груди бывшего стража, обошел мальчишку и приподнял спутавшиеся волосы обнажая укус волка. Он довольно кивнул сам себе и, ни слова не говоря, двинулся по тропе вглубь селения. Тихкузу, Роутэг и еще несколько ребят поспешили за ним. Дил бегло осмотрелся: никто так и не обратил на него внимание, значит заклятье все еще действует. Незаметной тенью он двинулся за процессией, кто еще из чужестранцев мог похвастаться такой удачей? Если хочешь понять народ, узнай его традиции! Слушай, смотри, внимай!
Когда северянин незаметно ни для кого подошел к месту действий волчий воин уже лежал на земле раскинув руки в разные стороны. Двое мальчишек держали его за эти руки, остальные стояли вокруг, затаив дыхание от восторга. Старший отошел в сторону и тихо разговаривал с пареньком, на запястье которого пощелкивал браслет из клыков. Менестрель прислушался к разговору:
--
Ты должен научиться говорить на всеобщем так, как говорят иные народы. Потому будем говорит на нем.
--
Понимаю я, - послушно кивнул собеседник.
--
Тебе придется обойти все кланы и рассказать о том, что горбатая короткая нога стал волчим воином. Позор с нашего племени снят и мы более не должны отдавать дань всем остальным. Мы теперь равны.
--
Разнесу я, мой вождь, хорошую новость. Взял Лунный обоих детей Веноны, зачем?
--
Это знает только он... Я надеюсь теперь отец не откажет мне, я хочу просить у Великого Лунного зверя дозволения принести щенков поющей Мейере.
--
Что? - удивленно уставился на Роутэга собеседник. - Родит она уродливого щенка и вновь клан пострадает!
--
Лунный не позволит. К тому же мы должны отдать дань Веноне, она расплатилась за содеянное вечным скитанием в мертвых землях. Она окупила жизнь волчьего воина своей. Мейера вышла из тени первая, она не несет проклятья лесных духов.
--
Прав ты, - опустил голову парнишка с браслетом.
Дил слышал весь разговор, не все он понял, но в его голове стала складываться картина. Значит Тихкузу и Мейера родные брат и сестра, значит спасая младшего сына их мать отдала собственную жизнь. Теперь стало понятно, за что девчонка так ненавидит собственного брата. Но что же мог такого натворить мелкий мальчишка, что матери пришлось идти на такие жертвы, а весь клан его покрыло позором?
Пока северянин пытался понять услышанное, сын Веноны все еще молча ждал когда закончатся все приготовления к его окончательному посвящению. И вот покрытый рисунками мужчина достал огромную иглу. Она чем-то напомнила менестрелю иглы игольчатых Ру, но в отличии от тех расширялась к середине. Перед мастером лежали три небольших глиняных плошки, в каждой из них поблескивала жидкость. В первой прозрачная как вода, во второй черная, а в третей желтая больше похожая на смолу. Татуировщик смочил небольшую тряпицу в первой плошке и обмазал обе руки Тихкузу от кисти до плеча. Мальчишка шумно вздохнул и покрепче сжал губы. Игла блеснула в руке мастера и напившись черной жижи быстрыми уколами начала впиваться в правую руку посвященного. Тихкузу лежал молча, только пот выступил на лбу. Охнардец с уважением взглянул на лесного стража. Волчонок терпел манипуляции татуировщика не выдавая ни звука. Менестрель так увлекся рассматриванием получающегося рисунка, что не заметил как к нему со спины подошел Роутэг. Рука пацана отодвинула Дила, от чего северянин подскочил как ужаленный. Несколько мгновений он стоял не шевелясь, а потом боком-боком поспешил к белому волку.
Айкен и Мейера все также лежали на шкурах, девчонка разговаривала с седой старухой о чем-то, а волк дремал утомленный долгими беседами. Напряженный менестрель озираясь подсел к полубогу.
--
Айкен, я хочу уйти отсюда...
Белый зверь заглянул в глаза мальчишке и кивнул. С большим облегчением Дил покинул селение. Он так устал, что залез в какой-то куст и отключился. Проснулся он от того, что его трясли за плечи.
--
Просыпайся... - расслышал он сквозь дрему голос Мейеры. Девочка тряхнула его еще разок и, убедившись что северянин открыл глаза, вылезла из куста. Мальчишка последовал за ней. И едва высунув голову, как столкнулся нос к носу с огромным серым волком. Вскрикнув от неожиданности, охнардец в мгновение ока снова исчез в кусте.
Снаружи брат с сестрой залились смехом. А Дил, скрытый от их глаз густой листвой, залился краской. С пунцовым лицом мальчишка постарался выбраться из своего убежища с другой стороны, но вновь столкнулся (хотя уже и с другим) серым зверем. Волк показал клыки, северянин сглотнул и вновь спрятался в куст. Тихкузу повалился на землю держась за живот, его дурацкая шутка вполне удалась. Мейера уткнулась лицом в белую шерсть Айкена и тоже похрюкивала содрогаясь всем телом от хохота. А вот менестрелю было совсем не смешно! Умом он понимал, что находится под защитой лунного волка, и противный гроф уже не станет натравливать на него своих зверей, но тело буквально не желала слушаться.
--
Вылезай, - еле проговаривая слова выкрикнула поющая, - впервые за долгое время она делала что-то вместе с братом и ей это нравилось!
--
Отзови зверей, - ответил Дил из куста. Показывать свою залихватскую храбрость было уже поздно, и потому мальчишка выбрал безопасность.
Волчий воин продолжая валяться на земле и подергиваться от смеха свистом подозвал к себе волков. Хищники радостно бросились к нему и улеглись вокруг. Ученик Кедрика со злой гримасой выбрался из своего зеленого убежища.
--
Повеселились? - обиженно спросил он и, прихрамывая, сел в стороне.
--
Да, - невозмутимо-радостно отозвался черноволосый насмешник. Он чесал загривок вожака и время от времени поглаживал остальных волков. - Понравилось им тоже. - с ухмылкой добавил мальчишка, даже не глядя на Дила.
--
Я тебе это припомню, - фыркнул охнардец и заметил беспокойство в глазах Мейеры.
--
Это только шутка, - серьезно сказала девочка, - разве твой народ не умеет шутить?
--
От чего же, - злобно зыркнул сын Лласара, - мы умеем шутить... - нехорошие огоньки засверкали в его глазах.
Теперь пришло время брату с сестрой напрячься. Тихкузу даже приподнялся на локте. Охнардец хитро прищурился:
--
Если не хочешь, чтобы я тебя проклял, покатаешь меня на себе и будешь выть как зверь...
Дети переглянулись. Помня рассказы старших о северном народе, что чудом выживает в заснеженных пустынях, они вовсе не хотели столкнуться с могучим ледяным колдовством.
--
Не надо проклинать, - попросил темноволосый, - понесу я куда скажешь, сделаю что хочешь... При этом лицо Тихкузу стало несчастным как у шкодливого щенка, которого поймали за безобразиями и натыкали мордой в непотребства.
Волчонок сопя от унижения опустился на четвереньки, а Дил посмеиваясь уселся на его спину.
--
Поехали, скомандовал оруженосец -- пыхтя от натуги хромоногий гроф пополз веред, он провез чужеземца всего с десяток шагов. - Ладно, хватит с тебя, - с усмешкой подытожил наездник. - В следующий раз тек легко не отделаешься!
В ответ волчонок что-то невразумительное буркнул, поднялся на ноги, отряхнулся и не оборачиваясь направился к стае...
Пришла пора прощаться, долгий день подходил к концу, а двоим мальчишкам еще предстоял путь до места ночлега. Тихкузу решил не напрашиваться к Айкену, чтобы не злить лишний раз сестру. Черноволосый маленький воин собрал вкруг себя стаю. Пепельные тени полностью скрыли своими телами мальчишку из вида, как только он встал на колени около них. Они выли, поднимая головы к небу, и тоскливая песня переливами вилась и поднималась к кронам. Сердце щемило и сжималось от этих звуков. Менестрель отвернулся, на своем пути он научился глубоко чувствовать чужие страдания. Тихкузу выл вместе с волками и в этом вое отражались все пережитые за время его изгнания обиды и одиночество. Волки немного расступились, а потом один за другим подходили к мальчишке клали ему свои большие лобастые головы на плече и затихали на несколько мгновений. Каждого из них лесной страж обнял и потрепал по загривку, каждому шепнул что-то прямо в острые тревожные уши. Последним к грофу подошел серый вожак, мальчик и волк долго молча обнимались, словно расставались навсегда. Серая шерсть щекотала лицо и голое тело, Тихкузу втягивал знакомый и различимый только для него особый запах. Они стояли прислонившись друг к другу лбами так, как в тот день, когда люди прогнали его из своего общества, лишив и места для ночлега, и защиты, и общения, и помощи, и много чего еще. Серый вожак стал для черноволосого испуганного изгоя кем-то вроде отца, а позже самым верным другом. Человек зачастую осознает значимость кого-то только в момент расставания. Вот и сейчас серый брат и двуногий волчонок никак не могли расцепить объятий. Слитые в один сосуд жизни судьбы никак не могли разделиться.
- Он может проводить тебя до места ночлега, - тихо сказала Мейера, кладя руку на плечо брата. Она сейчас подумала о том, что будет, если придется расстаться с Лунным зверем, и сострадание наполнил ее сердце также обильно, как наполняла совсем недавно неприязнь и ненависть. Тихкузу выдохнул, Дилу показалось, что до этого момента нить между сердцами двух лучших друзей настолько натянулась, что ни у того ни у другого не хватало возможности даже просто дышать. Менестрель вспомнил Родогара, конь для него стал лучшим другом, но все равно не таким близким.
Стая проводила щенка и вожака долгими внимательными взглядами, один из них скоро вернется, но жизнь уже изменит свои очертания навсегда. Волчий воин шел не оборачиваясь, он позволил менестрелю сесть на зверя, чтобы успеть до глубокой ночи. Лес вновь наполнялся мрачной красотой и загадочностью: успокоенные темнотой светлячки большими и малыми облаками велись между кустов, стволы напитались чернотой, поглотив последние отсветы заходящего солнца, разгорелись цветы огневика.
Менестрель тем временем внимательно поглядел на волчонка и заметил, что на руках и ногах его чернели рисунки. В таком сумраке Дил конечно не разобрал их, но решил непременно разузнать, что они означают, как только наступит утро. До места стоянки ребята добрались совсем вымотанными, хорошо, что вожаку Лунный разрешил проводить их, под конец пути волк вез уже обоих мальчишек, которые явно клевали носами и с трудом держались на его спине. У больших черных камней Тихкузу еще раз попрощался с другом, и зверь скрылся в ночной темноте.
- Спать будем тут, - указал лесной воин на сухую траву между камнями.
- Что, прямо на голой земле? Это можно было сделать на любой поляне...
- Нельзя! Жар отдают эти камни, греют ночью.
- Ты смеешься? Камни?
- Потрогай...
Дил подошел к ближайшему валуну и остолбенел, от камня шел жар не слабее, чем от хорошего костра.
- Ложись, - позвал гроф и разлегся на сухой травянистой "шерсти" поляны. Северянин присел рядом, сон как рукой сняло. Его одолевало любопытство, что это за камни и почему они такие горячие, сколько еще тайн хранит этот удивительный лес? Охнардец медленно опустился на траву, закинул руки за голову и устремил взгляд вверх. Какой огромный мир вокруг него, это начинаешь осознавать только тогда, когда путешествуешь по нему. Теперь он начал понемногу понимать Ворона Хрофона и его желание собирать вещи из разных уголков Шиндорина. Сохранить память о каждом своем походе, пускай хоть в мыслях вернуться в то время, когда его ноги мерили дороги.
"Так вот почему ты никогда не мог усидеть на месте, отец" - еле слышно шепнул мальчишка в темноту. Рядом заворочался уже уснувший случайный союзник. Дил смотрел сквозь сомкнутые снежинкой ветви деревьев на звездное небо. Впервые за долгое время он смог обратиться мысленно к отцу, до этого боль настолько наполняла его сердце, что становилось тяжело дышать. Эти приключения сделали его сильнее, но не безразличнее. Среди его народа верят, что только написанное огнем на небе слово может достичь ушедших. Дил на мгновение прикрыл глаза, стараясь представить уже начавший забываться родной язык отца. Язык ледяных гор и холодных ветров, язык твердого как айсберг северного народа. Менестрель поднял руку, указывая пальцем в небо. Его рука станет на время инструментом для письма, невидимые никому, кроме него, слова достигнут заснеженных гор голубого льда, растворятся в них и достигнут того, кого уже не найти среди живых.
- Йэрг сливйэр мир фат ? мир малйэт йэр до вар эргит кумплит ог лйэнгрйэ саа лйэнгрйэ ? сом нйэргат гаргтйэ ла мйэрг_ Мирг саа хруш лйэтур тилк тил ат даинйэ ? ог йэрг плютсйэлиг нйэр кан иккйэ тро дйэт_ Э жйэг йэрг финнйэр йэрт? Йэрг вил га вил форсйэт_ Йэрг форлак йэнн фор? ут сом ат йэр рйэдд_ На йэрг вит мэр утт фор зи мирг паллик_ Ир мир малйэт нйэр сонра сонрим_ Хвис ат виркйэлинг филоринг зждйэргвир? джйэлх мирг? мирг кант иккйэт алйэнйэ_ Йэрг савйэнйэр бирт мир хаут?1
1. (охнардское наречие, перевод: Я скучаю отец, мой путь к тебе оказался очень сложным и долгим, таким долгим, что силы порой покидают меня. Мне так много людей сказали, что ты погиб, но я до сей поры не могу поверить в это. А вдруг я найду тебя? Я буду идти, пока будут силы. Я должен понять, из-за чего ты оставил меня. Теперь я знаю больше, чем раньше и мне страшно. На моем пути не светит солнце. Если ты действительно за ледяными горами, помоги мне, мне не справиться одному. Я скучаю, отец!) - шептал в темноту мальчишка. Он больше не плакал, только нестерпимое одиночество наполняло грудь, натягивало сухожилия, когда руки юного охнардца сжимались в кулаки. Только в горле сбивалось дыхание, и вставал ком не давая вдохнуть.
Совсем рядом зашелестели кусты, возвращая мальчишку к реальности. Дил насторожился, но с места не сдвинулся, пусть думают, что он спит...
--
Ты не спишь... - прозвучал знакомый голос Мейеры.
--
Не сплю, -- подтвердил мальчишка и сел, разворачиваясь к грофке лицом.
--
Я хотела тебе рассказать кое-что, и отдать вот это... - девчонка протянула менестрелю лютню и меч из черного металла.
--
А почему именно ночью?
--
Потому что днем, он будет слушать с тобой... - шепотом отозвалась поющая с волками, указав рукой на крепко спящего Тихкузу.
Дил принял лютню, ласково погладил ее, прижал к себе. Для менестреля лютня, что любимая девушка, отпускаешь с болью -- находишь с радостью. Меч он тоже принял с трепетом, с этими вещами он уже успел попрощаться навсегда. Теперь все вернулось на свои места, кроме кинжала.
--
Откуда они у тебя?
--
Я попросила их в качестве даров...
--
Айкен?
--
Да, - кивнула девочка.
--
Я бы не пришла, но он просил, чтобы я рассказала тебе о нас.
--
О вас -- это о ком?
--
О моем народе, то, что я тебе сейчас расскажу, знает так мало чужеродцев, что хватит одной руки, чтобы пересчитать их.
--
А почему Айкен так хочет, чтобы я знал?
--
Он не сказал мне, наверное, это очень сложно объяснить... Мы с Лунным общаемся только знаками, он не может говорить со мной, как другие звериные боги.
--
Почему ты называешь его богом?
--
Потому что он вожак звездной стаи. Если ты не станешь спешить, я все расскажу тебе.
--
Хорошо, тогда рассказывай!
Девочка села рядом с Дилом на траву подтянула ноги к груди и положила на них скрещенные руки. Она смотрела вперед, глаза помутнели. Мысли ее погрузились в воспоминания так глубоко, что даже дыхание едва заметно вздымало грудь.
--
Слушай меня, чужеродец, слушай и узнай. Мой народ настолько стар, что остальные рядом с ним дети. Но как дети сменяют своих родителей, неся лишь их черты и память, так и мой народ сменил свой облик, сохранив только память. Великая война сотрясала весь наш мир, живые боги и мертвые боги сошлись на дуге небес в бою. Их ученики и последователи воевали на земных просторах. Каждый народ пострадал, но так, как пострадал мой народ, не пострадал никто! Когда война клонилась к завершению и победе живых богов мертвые боги вспороли чрево мира, наложив страшное проклятье. Долина раскололась надвое, и из нее полилась пылающая кровь Шиндорина. Грофы жили над самым сердцем мира, и разверзшаяся рана прошла прямо по их землям. Предки вынуждены были бежать из своих домов, спасаясь от бушующей стихии. Их жилища и плодородные пастбища, их возделанные сады и леса -- все поглотил извергающий огненную харуту провал. Десять долгих дней, так говорят книги и легенды, рана исторгала из себя кипящую ярость. Сердце мира кровоточило, и тогда хранитель мира отдал самое дорогое, что у него было -- яйцо с еще не рожденным новым хранителем, чтобы закрыть провал. Рана на сердце Шиндорина затянулась, образовав сморщенную гористую корку. Но огромные и некогда богатые земли Грофов погибли безвозвратно. Проклятье мертвых Богов свершилось. Голые камни и серо-черный песок, сизый дым вместо воздуха и никакой воды -- Мертвая земля, так назвали тогда это место остатки моего народа, а потом это название переняли и иные.
Всего десять семей из огромного и богатого народа смогли спастись, десять глав кланов искали пристанище и нашли его только в самом страшном лесу -- Черном лесу Лиларьях, где жили некогда изгнанные эльфийские кланы. Эльфы с темными культами ушли, оставив после себя только мрачный лес с жертвенниками и пылающими камнями, кишащий огромными злобными зверями. Десять глав семей собрались, чтобы решить, как задобрить новое пристанище, как сохранить свой род. И тогда самый старший встал и сказал: "Нам придется отдать жизни одних, чтобы сохранить жизни других... Слабые дети погибнут и так от голода и болезней, сильные продолжат род, пусть каждый клан выберет по трое, чтобы задобрить местных духов и тварей лесных". Поднялся большой шум. Люди спорили между собой, но чем дальше они спорили, тем больше понимали, что иного выхода нет. На следующий день женщины, стеная, привели своих детей для жертвы. Мальчиков и девочек оставляли на древних жертвенниках привязанными, чтобы те не убегали. Шли солнцеобороты, никого из слабых не нашли, не нашли и останков их. А кланы продолжали страдать: голод и болезни убивали остатки народа. Убивали не щадя ни детей, ни взрослых, ни стариков. Кланы продолжали отдавать лесу своих детенышей в надежде все же задобрить духов.
Прошло немало времени и из леса вернулись первые дети, вернулись живыми и невредимыми. Но они вернулись не одни, они пришли с огромными волками. Это были первые истинные дети волков, они принесли с собой еду, лекарства и знания. Старые главы кланов уступили место новым, старые традиции ушли вместе с ними, уступая место новой вере. Дети-волки принесли с собой новую жизнь не похожую на ту, которой жили раньше. А волки стали частью народа, ибо живые их вечные должники. С предводителем тех звездных волков ты познакомился сам -- это Айкен. Единственный белый волк с глазами неба. Эти первые волки -- наши земные боги, они не прячутся за серой гранью, как живые Боги, не скрываются в голубых пещерах -- как мертвые, они живут бок о бок с нами и потому они смертны так же, как мы. Но ни старость, ни болезни не могут их одолеть -- только мечи и стрелы способны причинить им смерть. С некоторыми из нас они разговаривают (Мейера показала на себя), иные служат им (девочка показала на брата).
Мы научились жить со своими богами, и научились делиться с лесом, который стал вторым домом. Каждый слабый или уродливый ребенок отдается лесу, но лишь в младенчестве. Те, что постарше, участвуют в большой охоте и, как правило, просто гибнут, если же не гибнут, но проигрывают, то их изгоняют из кланов и отправляют служит защитниками границ. Только так они могут вернуть себе право жить со всеми. Все мальчики, как свершится их шестой солнцеоборот, уходят в лес искать себе зверя и возвратиться могут только с ним. Брат сумел чудом пройти это испытание, но в селении говорили, что он нашел серого вожака обманом...
Когда родился Тихкузу, мама долго плакала, она видела уродство его тела и знала, что его придется отдать в жертву лесу, но она не хотела и не могла, - Мейера отвернулась от Дила и дальше рассказывала глядя в противоположную сторону. - Она оставила меня местным женщинам на воспитание, а сама сбежала с этим выродком. Она вырастила его и привела обратно в селение! Сказала, что скучала по мне. Я плакала и просила ее остаться со мной, но клан запретил. Она нарушила главный закон тарут, и ее изгнали в Мертвые земли! Они изгнали ее из-за него, понимаешь? - поющая повернула лицо к охнардцу, и он увидел слезы на ее щеках. - Она там умерла из-за него! Он отнял у меня маму! Он отнял у меня счастье! Когда они увозили ее, я бежала по их следам. Мои ноги сбились в кровь, мое тело болело так, что крик рвал горло при каждом шаге, но я продолжала бежать сколько хватило сил... Я не помню, сколько дней догоняла навсегда уходящее счастье, но силы и сознание таяли с каждым мгновением. Сделав последний шаг, я повалилась на землю, закрыла глаза и уснула... Тогда ко мне пришел белый волк с глазами неба, он пришел ко мне во сне, и сияние его ласкало мое тело и усмиряло боль. Когда я очнулась, то увидела, что белый зверь не сон, и верховный Бог наших лесов действительно отдыхает рядом со мной. Айкен заменил мне мать и семью, он сделал меня своей поющей и попросил через меня не убивать брата. Как же я хотела тогда сказать, чтобы они убили его! Хотела, чтобы он мучился, но побоялась гнева учителя. В большой охоте Тихкузу проиграл, и его, к моей большой радости, отослали к границе с конниками, к самой тихой из всех границ до недавнего времени. О маме я больше ничего не слышала, Айкен запретил мне искать ее, сказав, что ее уже все равно нет в живых...
--
Ты скучаешь по ней?
--
Да...
--
Я тоже скучаю по отцу, и я не верю, что он погиб, потому иду по его следам.
--
Значит, ты идешь за отцом? Почему ты не рассказал раньше? - Мейера заглянула в глаза Дила.
--
Потому что я не уверен, только ли поэтому иду... И потому что твой народ хотел меня убить, - отвел жестко сын Лласара. Он бы и сейчас не сказал, тем более этой безумной девчонке, но слова сами вырвались до того, как он успел осознать.
--
Понимаю... - опустила глаза девчонка, поднялась, отряхнулась и, вздохнув, направилась прочь.
--
Стой, куда ты? - крикнул ей вслед Дил.
--
К Айкену, - подал очень тихий голос Тихкузу.
Мейера обернулась и, слегка задержав взгляд на брате, скрылась за кустами.
--
Ты не спал? - также тихо спросил охнардец.
--
Спал, но конец ее рассказа слышал.
--
Она все еще злится на тебя.
--
Она никогда меня не простит, разве ты этого не понимаешь, но теперь она не сможет меня прогнать! Ложись спать, утром нам двигаться дальше...
Тихкузу отвернулся от Дила и свернулся калачиком, обнимая руками свои плечи. Менестрель тоже лег, уставившись в небо. Он еще долго не мог уснуть, мысли одолевали его. Только под утро мальчишке удалось провалиться в пустой серый сон.
Несколько последующих дней гроф старательно лечил раны и царапины охнардца, как того требовал Айкен. Дил не сопротивлялся, он в который уже раз приучал свои руки к лютне, и та отвечала на прикосновения мелодичным, хоть и сбивчивым пением. Жизнь вошла в ровное русло, каждый день они проходили часть только Тихкузу ведомого пути, к ночи либо строили шалаш, либо останавливались у камней. Ели, что смогли поймать, пили из родников, которых встречалось немало на пути. Менестрель привык к лесу, научился различать звериные тропы, отличать одно дерево от другого, находить съедобные растения и некоторые целебные травы, повидал немало разнообразных здешних обитателей. Глаза постепенно привыкли к постоянному сумраку. Рана на ноге заживала медленнее, чем обычные, из-за яда. Но в конце концов на месте ранения остался только уродливый шрам в виде неправильной звезды. Ученик Кедрика все чаше упражнялся с мечом, вспоминая уроки Эйра. Вечерами мальчишки разговаривали, вернее это напоминало игру в вопрос-ответ: чужеземец задавал вопрос, а скупой на рассказы гроф -- отвечал предельно кратко. Тихкузу же старался не общаться с чужеземцем и, только когда тот начинал крутить в руках оружие, замирал, въедаясь взглядом в движения рук мальчишки. Но сколько бы Дил не предлагал ему обучиться, отвечал отказом и отходил. "Все же какой странный этот волчий народ", - думал менестрель, тайком наблюдая, как волчонок пытается проделать знакомые пассы с палкой вместо меча. Прошли уже две седьмицы с момента, как охнардец раненым въехал в лес, две удивительно богатые на события седьмицы. Но северянин даже не представлял, что ждет его впереди.
Утро привычно разбудили птицы, они кричали особенно громко сегодня. Тихкузу поднялся первым, задирая голову к небу. Эту ночь они спали у камней, и разбирать временный шалаш не придется. Бывший лесной страж влез на дерево, чтобы проверить, нет ли опасности в округе. Его взгляд цепко выхватил направленное вверх кольцо рога. Значит совсем скоро придет время перемен. Один за другим меж деревьев поднимались едва различимые в гуще листвы рога. Чужестранцу повезло, он сможет услышать и увидеть то, чего больше всего боятся соседи лесного народа. Мальчишка ловко спустился вниз. Менестрель уже отряхнул одежду и разжигал небольшой костерок, чтобы приготовить завтрак.
--
Мы одни? - с иронией спросил Дил, его забавляли эти ежеутренние лазанья на деревья, какой смысл забираться так высоко, если кроме верхушек деревьев ты ничего не увидишь?
--
Одни, - невозмутимо отозвался гроф. Он-то знал, зачем так делает. Лесной страж давно заметил, что при приближении хищников птицы чаще летают над кронами, с такой высоты Тихкузу мог далеко видеть торчащие пики с навершиями знаков кланов, им не следовало встречаться слишком часто с грофами, охнардец вызывал слишком большой интерес...
--
Куда теперь, хозяин леса? - усмехнулся менестрель, но закончить фразу не успел. Где-то совсем далеко возник странный пугающий гул. Он разрастался и надвигался, словно большая волна, накрывала лес. Казалось сами деревья, травы и земля издают его, вибрируя низким гудением. Птицы летели нескончаемой смешанной стаей, натягивая этот могучий рев на небо своими крыльями. Настороженный слух менестреля улавливал разнообразные оттенки -- да, пел не один, не два и даже не десяток рогов. Каждое мгновение в общую лавину гула вступали все новые и новые музыканты. Волна накрыла мальчишек, им пришлось закрыть руками уши, чтобы не оглохнуть. Теперь, внутри бушующей звуковой бури, фактически погребенные ей, мальчишки припали к земле, так как сил держаться на ногах просто не было. Мгновения превратились в вечность, а рев все не утихал, раздавливая все живое. Казалось еще немного и Дил просто сойдет с ума, сердце зашлось в груди, бухая где-то уже в висках. И тут звук оборвался. Все рога замолчали почти одновременно. И как только что пугал рев, так теперь тревожила наступившая оглушительная тишина. Северянин не сразу решился нарушить ее, а вдруг, открыв рот, он не услышит собственного голоса, что если это не рев прекратился, а его собственные уши перестали слышать. Голос его прозвучал глухо, но прозвучал!
- Что это было?
Ответ грофа пришел также, словно издалека, лесной страж даже специально повернулся к вопрошающему лицом, чтобы его голос не потонул в тишине:
--
Возвестили о начале большой охоты... Содрогнет рев наших рогов землю снова, содрогнет и пойдем мы посмотрим. Взойдет луна, пойдут те, кто достоин или хочет к великим лесным духам за победой.
Менестрель хотел еще спросить про эту большую охоту, но слова застряли в горле. Камни, около которых они спали, загорелись изумрудным пламенем. От них в разные стороны побежала сетка полыхающих полос, она распространялась с такой скоростью, что вскоре Дил не мог различить ее конца. Огонь не тронул мальчишек, он обошел их большим кругом.
--
Что это? - прошептал пораженный менестрель.
--
Лес защищается, - кратко пояснил волчонок. Голос его Дил едва различил, хотя они стояли совсем рядом, а по напрягшимся связкам на горле и еще больше покрасневшему лицу понял, что мальчишка кричит что есть мочи. Новая волна гула покатилась в их сторону, он теперь он слышался только как громкий, но не оглушающий. Лес успокаивал рев, спасая своих обитателей от безумия. Трижды рев возобновлялся, охнардец во все глаза смотрел, как зеленое пламя с каждым разом разрастается ввысь, поднимаясь дрожащей стеной. Менестрель протянул руку к огню и не почувствовал жара. После третьего сигнала рога замолчали. Зеленое пламя возвращалось так же как и распространилось. Горящие линии втягивались обратно в пылающие валуны и потухали там.
--
Кто создал их? - спросил пораженный северянин. - Кто поставил сюда эти камни?
--
Пришли предки, и пробудились камни от первого крика младенца.
--
Почему он кричал?
--
Отдали его лесу в жертву. Задобрили старых духов.
--
Ты хочешь сказать, что эти камни... - Дил с удивлением и отвращением смотрел на каменные глыбы.
--
Жертвенники, - подтвердил его догадку волчий воин. - Ушли темные народы, но жива память о них.
--
И тебя тоже...
--
Убить должны были. Но ЖИВ я, не взял меня лес.
--
Я почему-то не поверил, что твой народ убивает своих детей.
--
Несет свое предназначение каждый, предопределено оно, и не нам судить. Умирает слабый и ... не способный стать воином, чтобы жили остальные. Умирает воин в бою, чтобы накормить и защитить живых. Отрекается поющая от людей и идет за богами, куда бы они не повели -- чтобы знали остальные свою судьбу и слово Земных. Отдается волчья жена нелюбимому, чтобы родить сильных воинов. Выполняет каждый свое предназначение, таков порядок. Живет твой народ разве не так?
Сын Лласара задумался, чей народ ему считать своим, народ отца или матери, народ отца свободен, тот, кто рождается, может стать кем захочет, если у него на то хватит сил. Народ матери не так свободен, но и тут есть выбор. У волчьего же народа нет свободы, но они так уверенны в правоте своих традиций, что кажутся свободнее и охнардов, и расуров.
--
У меня нет своего народа... - отвел взгляд мальчишка. - Но оба народа, моих родителей, свободнее твоего, мы не заставляем идти никаким путем.
--
Живете как вы тогда? Не зная своего места, жить как?
--
Но ведь ты же живешь, хоть и нарушил свое место!
--
Нарушил не я, моя природа иная. Знает Лунный, кто достоин, выбрал меня -- значит, я достоин.
--
Тебя спас не Айкен, тебя спасла мама.
--
Заменила одна жертва другую.
--
Разве ты не благодарен ей за то, что она отдала за тебя жизнь? - менестрелю стало противно смотреть на Тихкузу, как может этот щенок не ценить того, что сделала для него его мать? Что значит заменила? Она отдала свою жизнь за него. Может и права Мейера, этот мальчишка не был достоин такой жертвы! Кулаки менестреля сами собой сжались, а взгляд заострился.
--
Свершила она свое предназначение, -- невозмутимо спокойно ответил гроф.
--
У тебя нет звезды, раз ты говоришь так! - крикнул охнардец.
--
А есть у тебя она? Идешь ты сам не знаешь, куда и зачем, что даешь ты народам своих матери и отца? Трусливый щенок! - ощетинился волчий воин.
--
Ты меня не знаешь... - прошипел Дил, наклоняясь и сжимаясь для броска.
--
Не хочу знать! - выплюнул слова Тихкузу, - Ты - ничто!
--
Ах, ТЫ!... - Дил кинулся на грофа, и они покатились по земле мутузя друг друга кулаками. Ярость наполнила сердце менестреля, никто из его союзников не посмел назвать его пустотой, никто не кинул ему это в лицо! Так как смеет этот неблагодарный недоносок тявкать в его сторону... Мальчишки сцепились не на шутку, охнардец вдавил пальцы в горло волчонка, намереваясь задушить поганца. Но тот извернулся и вытащил украденный у северянина кинжал. Мгновение, и уже Тихкузу навис над лежащим на земле Дилом. Он занес сверкающий клинок над головой, чтобы глубоко всадить его в противника, но... Руны вспыхнули красным, рукоять нагрелась так сильно, что нерадивый вор с криком выпустил оружие. Кинжал воткнулся на расстоянии пальца от уха ученика Кедрика. Оба противника застыли, на пару мгновений, а потом Дил рывком скинул с себя грофа и, подхватив клинок, приставил его к горлу волчонка.
--
Что мне помешает зарезать тебя сейчас?
--
Не знаешь ты дороги, - процедил лесной житель, - в его глазах не было страха, только презрительная злоба.
--
Ничего, я найду...
--
Иди ищи, - подрагивая от дыхания, парировал гроф.
"А ведь он прав, - со злостью подумал Дил, - он мне нужен больше, чем я ему..."
--
Ты нарушил клятву, которую дал Айкену! Ты хотел убить меня, вместо того, чтобы защищать и помогать...
--
Вынудил ты меня, - попытался защититься Тихкузу, но слова его были сказаны уже не столь твердым голосом, да и глаза он отвел в сторону.
--
Это не я тебя вынудил -- это ты меня вынудил... - оскалился менестрель.
Словесную дуэль, готовую перейти в кровопролитие, прервали выскочившие из зарослей две большие черные кошки. Их шерсть лоснилась, а глаза дико горели в предвкушении поживы.
Долго уговаривать менестреля не пришлось, он без резких движений поднялся на ноги. Волчонок последовал за ним, а потом они рванули к своей стоянке. Твари с диким воплем ринулись за нами. Еще подбегая Дил наклонился, чтобы подхватить свой черный меч. Рукоять плотно легла во влажную от напряжения руку, взмах -- удар -- блок -- уворот -- снова удар... Огромная кошка падает, дергаясь в предсмертной агонии. Другая -- с криком бросается в заросли, раненная Тихкузу. Оба мальчика стоят, с трудом переводя дух, больше от страха, чем от усталости. Сердца часто бьются в унисон друг другу. Общая опасность погасила вражду их друг к другу, но остался едкий неприятный осадок.
--
Это черные вытхи (2). Вернется она... Уходим, - вытирая нож о траву, сказал волчий воин и, подхватив лютню, протянул ее менестрелю. Дил кивнул...
Они скорым шагом уходили по тропе. Между мальчишками повисло недоброе молчание. Сына Лласара одолевали невеселые мысли о том, что собственно этот гадкий гроф прав. Дил действительно никто -- без своего роду и племени, без родителей и собственного дома, бредет по миру, сам не зная куда... Но с одним волчонок ошибся, у него есть цель, а значит он уже не совсем никто, а уж если поверить силам, что заманивают его, каждая в свою сторону, он очень даже важен. От этих мыслей стало повеселее. К тому же из драки ученик Кедрика вышел победителем и вернул себе кинжал.
Только убедившись в том, что погони лесных кошек нет, гроф остановился. Они устроились на поваленном дереве. Дил задумчиво спросил, отцарапывая небольшой комочек смолы от штанины:
- Почему вы так не любите чужеземцев?
Тихкузу передернул плечами, по нему сразу стало заметно, что он не хочет ничего рассказывать. Но он обещал Айкену, а значит должен. Волчонок вздохнул, поморщился как от зубной боли и ответил:
--
Не пускай чужака в свой дом... Не давай ему власти над собой... Гони его, клейми его, уничтожит он лес, убьет стаю. Пойди к нему в дом сам, возьми знания, отблагодари и вернись. Принял лес тебя -- теперь ты его сын.
--
Я не понимаю о чем ты... - внимательно посмотрел менестрель на собеседника. В словах лесного человека слышалась угроза, но сами слова несли совсем иной смысл. - Кто собирается взять над вами власть? Если вы их так не любите, то зачем ходить к ним? Какие знания вы можете взять у других народов, если сами живете совсем по-другому? Что значит, тебя принял лес? Объясни!
--
Скажу я, но только потому, что поющая передала слово лунного зверя. Жили в этих лесах темные эльфы. Требовали их смуглые тела силы, давал лес им силу, но брал взамен их жизни. Не могли уходить эльфы надолго из леса, гибли без его защиты. Жили чтобы одни, умирали другие на жертвенниках. Кормили лес эльфы кровью своей, напивались древа чужими страданиями. Ушли те времена давно, но живы древа и жив с ними лес. Смотри.
Гроф подошел к огромному дереву с темной толстой корой, вытащил свой небольшой нож и сделал аккуратный надрез. Тут же надрез наполнился черно-красной жидкой смолой, больше похожей на запекшуюся кровь.
--
Ты хочешь сказать, что это кровь эльфов?
--
Говорю я - это кровь леса. Не все деревья тут такие. Только самые старые. Питают они камни, защищают лес. Пришли однажды чужеземцы и срубили одно дерево. Вспыхнули все остальные, выгорели дотла вместе с землей. Погибли те, что срубили, но стонал лес семь дней. Видел ты это место, когда входил к нам... Срубить если дерево-дух -- гибнет часть леса, отрубили словно часть от тела его. Не понять тебе...
--
Почему же, я понимаю. Значит, вы защищаете лес, как другие защищают свое жилище, а он защищает вас. Только если мы можем отстроить свой дом снова, то вы нет...
--
Верно, мы -- нет. Живой лес. Пьет он теперь волчьего племени кровь, не эльфийского.
--
А если не поить?
--
Приходят тогда из глубины дервраги и отнимают жизни без разбора.
--
Ты их хоть раз видел?
--
Нет, видел кто, тех уже нет.
--
Откуда тогда тебе знать, то они есть?
--
Говорят так поющие... Не веришь ты? - гроф поджал губы и сердито сощурился.
--
Почему же, - насторожился Дил, - верю...
Мальчишки замолчали. Очень сложно общаться двум слишком разным людям, ни общего настоящего интереса, ни традиций, ни верований, ни дела -- ничего меж ними не было. В молчании гроф оставил менестреля у дерева исполина. Волчонок быстрыми, крючковатыми из-за короткой ноги движениями начал взбираться на дерево поменьше, чтобы достать еду. Скоро вновь затрубят рога и тогда по лесу помчаться будущие кхарлатук на своих волках, их подвывания и улюлюканье далеко разнесутся по землям, затрагивая самые окраинные местечки, даже лощину на краю мертвой земли и священную скалу звездного волка. Не спрятаться, не укрыться от большой охоты. И хотя Тихкузу увел чужестранца от основной тропы, но кто же знает, куда может занести неистовых противников случай.
Для тех, кто отважился на взросление, нет больше дороги назад. Не все из них вернуться в родные дома, кого-то обязательно настигнет рок, кто-то окажется в изгнании, как давно оказался сам Тихкузу, но найдутся и те, кто снищет славу. Единицы примут должные почести, остальные просто докажут своему племени, что могут стать настоящими сильными воинами.
Мальчишки успели спокойно поесть. На сей раз лесной страж не спешил на новое место, наоборот он словно тянул время. Солнце коснулось центра неба, встав прямо над головой путешественников. И вновь, как в утренние часы, птицы полетели, спасаясь от звука рогов. Не долго ревела и бушевала музыка, зазывая волчьих наездников на первое соревнование. Огромные звери приняли на свои спины мальчишек и девчонок, чтобы понести их сквозь лес к самому центру земель грофов, к главному городу Ашинасе. Многие из охотников уже проделали немалый путь, чтобы сравнять свои шансы на победу, они спешили из разных уголков вытянутого вдоль гор леса к четырем поселениям раскинувшимся крестом вкруг столицы.
--
Хочу посмотреть я, победить кто из клана моего, - неожиданно признался Тихкузу. - Проберемся мы в Ашинасе, придется вымазаться тебе глиной, чтобы стать похожим на грофа.
--
Что? Что такое Ашинасе?
--
Это наш главный город...
--
Ты с ума сошел? А если меня поймают?
--
Не тронули тебя духи леса в первый раз, не тронут и сейчас.
Дил внимательно посмотрел на волчонка. Острый взгляд грофа встретился с тревожным взглядом менестреля. Сын Лласара тяжело вздохнул, он уже научился читать по лицам намерения их обладателей.
- Я пойду только в одном случае, - медленно произнес охнардец, - скажи мне честно, почему тебе это так важно?
Волчий воин отвел взгляд и долго молча смотрел в сторону. Чтобы ответить на вопрос чужеземца, ему придется вспомнить и рассказать то, о чем вспоминать и рассказывать не хочется.
- Слушай, - наконец тихо произнес он, - мчались мы на волках, обогнал я его, но не удержался на спине зверя своего. Ударился я так сильно, что не мог кричать даже. Прошло время и смог встать я, доехал с трудом до Ашинасе, когда потух последний факел. Обманул я всех, пробрался тайно к наездникам и затерялся среди них. Видел он, что пришел я поздно, не сказал никому. Обманул я и во второй день... Спрятал заранее крапта, не заметил я, видел он мой обман и промолчал снова. Началась бойня за добычу, выбрал он меня и раздавил своей силой и ловкостью. Не сказал он никому о моем обмане, упомяни он, и убили бы меня. Решал когда совет, что делать со мной, взял он слово, но не имело вес слово его. Тогда согласился он стать кхарлатук, чтобы отправить обманщика в изгнание. Жить ему теперь тяжело, кхарлатук, что взрослый воин. Но есть у него младший брат, вернуть хочу я долг за то, что оставил мне он жизнь, если будет угодно духам лесным.
- Ты хочешь отдать мою жизнь за возвращение долга?
Гроф промолчал, он не смотрел в сторону менестреля. А Дилу и не нужен стал его ответ, он и так видел угрюмую решительность. Что же, усмехнулся сам себе мальчишка, придется опять пощекотать старушку судьбу, авось и в этот раз она отведет беду.
- Ладно, давай свою глину, посмотрим, насколько ваши духи защищают чужаков... - произнося эти слова, юнец сам удивился собственной отчаянной смелости. Ему и впрямь захотелось поиграть в эту опасную игру. А заодно и проверить может ли случайность унести его такую нужную всем этим силам жизнь. Дил тщательно обмазался глиной, тело неприятно свербело.
Они двигались молча, выбирая безопасные тропы, несколько раз всадники мелькали меж деревьев, с криками обгоняя друг друга. Темный лес ожил, деревья словно старались ветвями скинуть наездников на землю. Теперь менестрель сам смог отличить простые деревья от лесных духов. От темных стволов, извиваясь, ползли по земле толстые корни, словно змеи вылезая из-под земли. Менестрель не замечал движения, но ощущал своим звериным чутьем, что духи затаились в ожидании добычи. Даже земля вокруг них мелко вздыбливалась. Заметил мальчишка и то, что его проводник сторониться наследия темных эльфов.
Удивительно, но Тихкузу все это время водил охнардца тайными тропами вблизи столицы, иначе они бы не успели прибыть на место к заходу. Падающее за край солнце раскрасило красными и рыжими пятнами отдельно стоящие белые камни. Вместо высоких стен, привычных для больших городов, здесь поднимались живой преградой колючие кусты, они тянулись непроницаемой сетью ветвей от камня к камню. На прочных стеблях с узкими гладкими листьями складывали свои лепестки к ночи большие белые и розоватые цветы. Кое-где совсем плотные бутоны опустили головки к земле. Менестрель живо представил себе, как это выглядит при свете солнца, когда цветы раскрыты и скрывают за своими нежными лепестками опасные иглы стеблей. Даже в воображении картина завораживала. Гроф недовольно подтолкнул Дила к небольшому проходу меж двух валунов. Миновав живую изгородь охнардец встал как вкопанный, и было от чего! Черные огромные черные щели в земле извилистой лестницей уходили под землю.
- Пойдем, - глухо произнес за спиной у менестреля Тихкузу. Он обеспокоенно оглядывался по сторонам.
Дил нерешительно двинуться вперед. Спускаться в подземный город оказалось не так-то просто, в отличие от привыкшего с детства к полумракам волчонка, сын севера видел в темноте не так хорошо. Он продвигался медленно, аккуратно прощупывая ногами широкие и не очень ровные ступени. С середины пути в стенах то тут, то там стали появляться стеклянные резервуары со светлячками, видимо эти существа попадали в них по своей воле. Дил видел, как из одной такой склянки суетливые огоньки улетели вверх в недра каменного выступа. Лестница спиралью уходила вниз, неумолимо сужаясь, вскоре двое мальчишек шли на расстоянии вытянутой руки. Гроф явно волновался, теперь идея привести чужака в главный город, уже не казалась ему такой хорошей и, хотя еще не поздно было вернуться, это значило бы признать свою ошибку, показать слабость перед инородцем. Такого волчий воин себе позволить не мог. Туннель резко оборвался округленной аркой. И вновь охнардец застыл от изумления. Воистину гигантское пространство внизу скудно освещалось множеством костерков, а вверху под высоким сводом зеленовато-серой дымкой, похожей на сгустившиеся перед грозой тучи. Менестрель никак не мог определить размеры города, его окраины тонули в полумраках подземелья. В самом центре росло могучее дерево, каких юнец никогда не видел доселе. Оба конца ствола векового исполина заканчивались толстыми бугристыми корнями. Внизу они расчерчивали пространство на десять неравных частей, приподнимаясь у основания пузырем, прежде чем слиться в единый ствол. Вверху поддерживали свод. Крона странного дерева обвивала ствол, узором темно-изумрудной зелени. Рой светлячков струился по шершавой коре живой огненной змейкой, то поднимаясь по причудливым извивам кроны под самый купол, то стремительно спускаясь к основанию. На расстоянии полета стрелы от центрального древа возвышались черные и белые башни, точь-в-точь такие, какие Дил видел у Расуров, но меньше размерами и высотой. Их шпили хищно втыкались в свод, а водопады, поблескивая, погружались в мраморные полукружья чаш. Кроме главного древа Дил заметил еще несколько стволов хаотично растущих из недр города. Их корни вгрызались в днище пещеры, а стволы тянулись к своду и исчезали где-то за его пределами. По-видимому, они тоже поддерживали потолок, словно колонны живого дворца, и уходили на поверхность, где ничем не отличались от прочих лесных собратьев. Дил глубоко вдохнул, он ожидал тягучести и спертости здешнего воздуха, привычной пещерной влажности, но дышалось на удивление легко и даже немного опьяняюще.
--
Да пошли уже! - подтолкнул менестреля волчий воин.
--
Ты уверен, что нас не поймают? - опомнился менестрель.
--
Нет...
--
Тогда можешь идти один, я тут подожду.
--
Встретишь опасность ты тут. Протрубит совсем скоро громовой рог, и поспешат последние всадники в Ашинасе. Пойдут они здесь, увидят тебя близко и все... Пойдем, затеряемся! - мальчишка еще раз довольно чувствительно ткнул чужестранца рукой между лопаток.
"Хранительница", - позвал охнардец, он не знал, услышит ли его зов золотоволосая эльфийка, но стоило хотя бы попытаться.
"Я слышу тебя, спаситель мира, иди без страха, я скрою твое лицо", - еле слышно отозвалась прекрасная дева. И Дил шагнул вперед по широким гладко отполированным ступеням зеленого камня, лесной страж двинулся за ним.
Только добравшись до первых огней, менестрель понял, что глаза обманывают его: расстояния оказались еще больше, чем представлялось. Мальчишки двигались направо от дерева-исполина. Люди везде сидели целыми кланами, тихо переговариваясь между собой. Маленькие желто-красные огоньки выросли в жаркие и высокие костры. Сизый дым от них поднимался вверх, устремляясь к странному зеленому туману и поглощался им. Грофы тихо пели, разговаривали и играли в небольшие деревянные пластинки разнообразной формы с причудливыми знаками. Дил с интересом наблюдал за жизнью общины. Тихкузу же высматривал свое племя. Вблизи корни центрального древа поднимались на добрые три человеческих роста, образовывая под основанием ствола что-то наподобие храма со множеством входов и выходов. Там тоже горел костер, и стояли десять шалашей, богато обтянутых красивыми шкурами с причудливыми рисунками. Менестрель сразу догадался, кому они принадлежат -- там расположился совет старших. Среди разнообразно одетых людей, лежали и сидели огромные волки, нашел среди них Дил и Айкена. Мейера мирно спала на его спине, по-видимому, ожидание утомило девчонку. Около двоих из сидящих у костра, волков не было, зато на плечах их расположились хищные птицы, да и одеяния их украшали не меха, а перья. Охнардец до рези всматривался в лица старших. И хоть расстояние не позволяло ему особо разглядеть детали, но он все же сумел заметить единственную женщину среди глав совета. Мальчишка так засмотрелся, что споткнулся и полетел прямо в пыль к ногам о чем-то мирно беседующих грофов. Тихкузу застыл, напряжение сковало его тело. Вот сейчас чужака рассмотрят, и они оба погибнут... Один из грофов долго смотрел на мальчишку. Сердце Дила замерло, он боялся пошевелиться. Наконец-то, гроф недовольно рявкнул на чужестранца и тут же потерял к нему всякий интерес. Второй, казалось, вообще не заметил неуклюжего отпрыска.
- Вставай... - прошипел волчонок Дилу. - Спасает тебя не знаю какая сила, но уходить нужно от костров.
Менестрель не стал спорить, когда его рука нечаянно задела ногу сидящего воина, он подумал, что теперь-то его точно раскроют. Но заклятье эльфийки спасло его и теперь. "Вечная тебе благодарность, хранительница" - едва прошептал Дил, поднимаясь на ноги. Ребята отошли в тень, стараясь больше не попадаться никому на глаза. Совсем скоро они добрались до племени волчонка. У костра сидели в основном мужчины, всего несколько женщин держались в стороне, волки тоже не стремились к огню, разлегшись под самодельными навесами. Менестрель остановился в стороне, оперившись спиной об один из пустующих пока навесов, и внимательно наблюдая за происходящим.
Всадники ворвались в город, словно одичавшая стая в погоне за добычей. Некоторые волки хромали, иные мальчишки и девчонки вообще шли пешком. Среди ищущих славы менестрель заметил несколько раненных, которые не захотели сдаться. И немудрено, гонка была ожесточенной, а правило существовало только одно, нельзя использовать оружие, чтобы выбить противника из соревнования.
Охнардец вдруг понял, что некоторые из тех, кто вступил в большую охоту, вообще уже никогда не вернутся... Кровожадный лес поглотит их тела, отнимая жизненную силу. Так вот для чего у лесного народа столько детей... Дрожь пробежала по телу мальчишки, он наконец осознал то, о чем говорил ему Тихкузу. Да, конечно многие народы отправляли своих юношей на войну и учили их воинскому искусству с малолетства. И у северного народа встречались странные для других обычаи, но даже для Дила, который уже повидал на своем недолгом веку немало - эта часть жизни волчьего народа показалась дикостью. Они истребляют себя во имя жизни. Это никак не укладывалось в понимании менестреля. Да, грофы совсем другие, они не похожи на прочие народы, с которыми довелось познакомиться в странствиях менестрелю. Но ведь каждый народ ненормален по-своему. И вроде все люди, но отличия разделяют их так, словно они существа из разных миров. И тут юнец осознал еще одну страшную реалию, если бы грофы так яростно не защищали свои границы, так ожесточенно не гнали со своих земель чужаков, то их захотели бы уничтожить. И их и этот страшный лес, питающийся человеческими жизнями. Но если лес мучает целый народ, пусть и смирившийся со своей судьбой, так почему же Айкен, нет, не Айкен, а Даэлион, позволяет ему делать это, почему не уведет грофов в другие земли, никак не изменит происходящее? Почему сторона, которую он считает светом, все время отступает, позволяя тьме властвовать? И светлая ли эта сторона?..
Из задумчивого оцепенения охнардца вырвали приближающиеся всадники. Мальчишка поспешно отошел от навеса, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, он не знал, как долго охранное заклятье сможет скрывать его от чужих глаз.
Внезапно центральное древо задрожало, листья затрепетали на нем, испуганные огоньки разлетелись в разные стороны. Очень медленно, словно шарик у стеклодува, разрастался и креп звук рога, он исходил из недр дерева. Туман под сводом разгоняло волнами от ствола, он грозно клубился, собираясь в густые тучи, по которым белесыми червями ползали молнии. Низкий дребезжащий рев наполнял все пространство города, он ощущался кожей, проникал сквозь людей и зверей, прижимал костры. "Странно, - подумал менестрель, - столь громкий звук, а уши не режет, скорее наоборот, его хочется слушать... Ощущать..."
Звук оборвался также внезапно, как и родился. У костров наступило настороженное молчание, люди всматривались друг в друга, словно выискивали кого-то. Каждый взрослый воин сел рядом с мальчишкой или девчонкой. И лишь единицы, что оказались на этом празднике одни, хмуро смотрели в костры. Их дети не вернулись вовремя и это означало, что либо лес прибрал их себе, либо они опоздают и скорее всего покинут родной клан, чтобы отбыть наказание. Любое решение человека несет за собой последствия, и тот, кто встал на путь взросления, вкусит в полной мере ответственности, ведь именно она определяет насколько человек достоин считаться взрослым. Старшие, чьи дети вернулись вовремя, поздравляли своих чад, накладывали на их раны мази, говорили с ними как с равными. Мальчишки и девчонки же делились своими победами и хвастались шрамами. Еще несколько участников вступили в город, они не смели поднять взгляд на встречающих их взрослых. Не сели они и к кострам... Их скукоженные фигуры направились к главному костру, но не дошли до него каких-то десяти шагов.
- Проиграли они, - прошептал прямо в ухо Дилу незаметно подобравшийся Тихкузу. Мальчишка от неожиданности подскочил на месте, вперив испуганный взгляд в волчонка, и ругнулся на охнардском.
- Ты можешь так больше не подкрадываться ко мне?
В ответ волчий воин с усмешкой утвердительно кивнул и ткнул пальцем, в сторону молча сидящих детей.
- Что с ними теперь сделают?
- Отошлют, наверное...
- Куда?
- Одних границы -- им повезет, а других на границу с мертвой землей.
- Они смогут вернуться?
- Первые да, но совершат только если свой долг. А вторые, переживут если солнцеоборот.
- Я не понимаю твой народ... Зачем наказывать того, кто оступился? - признался раздосадованный Дил.
- Оступился, значит слабый! Ты слабый, все вы слабые. Дух наш сильнее вашего, страх ваше имя, лишен волчий народ страха...
- Сам ты слабый! И вы не смелые, вы глупые! - рассердился менестрель, - Вместо того, чтобы жить, вы стремитесь к уходу за грань.
- Стремитесь вы за грань! Знаем мы свое место, знаем мы свою землю, знаем свое прошлое. Забыли вы все, предали и продали. Убивает себя ваш народ, идет брат против брата, отец против сына... Нет среди нас разлада, нет воинов, выполняет каждый волю совета старших и мир среди нас. И убиваете пока вы своих сильных в грызне друг с другом, уходят у нас только слабые, давая место сильным. Это правильно! Сильные люди - сильный народ.
Дил не знал, что возразить грофу, слишком много правды оказалось в его словах... Очень обидной и трагической правды. Кедрик пал жертвой лживого и подлого советника, сильного, отважного и мудрого уничтожил слабый, хитрый и жадный. Но все равно северянин не мог принять законов лесного народа, хоть и начинал понимать их. И слабый иногда может сделать многое, смотря что считать слабостью. Сильный ли сам Дил? Кулаки сами собой сжались, он так испугался смерти, что заключил сделку непонятно с кем, но на тот момент он заключил сделку с врагом. Так что получается, что он более чем слабый...
