Виллерс Дженни : другие произведения.

И нет защитников тебе среди живых...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.21*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как уже сказано в аннотации к серии - это не увеселительное чтиво. Это первый рассказ из серии, предыстория главного героя, Вани Котова. Рассказ, как впрочем и вся серия, написаны в соавторстве. Соавтор данного рассказа не пожелал поставить свое имя, но я все же выражу ему благодарность за помощь. ВНИМАНИЕ: рассказ содержит ненормативную лексику
  Обращение автора к читателю
  
  Вы зашли почитать этот рассказ? Не торопитесь. Ознакомьтесь сперва с этим обращением.
  Это может показаться банальным, затертым до дыр. Кто-то скажет: "Гадость, грязь, зачем вообще такое писать?" Да я согласна: банально, затерто и гадость, но увы, не смотря на то, что все это знают, жестокое обращение с детьми все еще существует и множится. Потому я снова обращаюсь к этой теме. Во всех ласковых словах, уговорах, призывах и лозунгах большинство услышат фальшь, просто потому, что это говорится и с экрана, и на радио, мусолится в газетах, журналах. Но как бы то ни было, я все равно повторю, потому что большинство отложит рассказ, со второго же предложения. Не торопитесь уходить, пройдите по ссылкам, которые даны после этого обращения и дублируются в конце рассказа. ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНО!
  
  Каждый из нас может внести свой вклад в общее и очень значимое дело, дело помощи детям, которые в силу обстоятельств оказались в трудном положении. Детям, подросткам, которым нужна помощь всех нас. Не поленитесь, прочтите, посмотрите и помогите, чем сможете и как сможете.
  
  С уважением, Дженни Виллерс.
  
  Ссылки
  
  http://www.rondtb.msk.ru/info/ru/orphanage1_ru.htm#1
  Диакония: помощь беспризорным детям
  Детский дом "Павлин"
  Реабилитационный центр "Остров-3"
  Работа с беспризорными детьми в Московской области
  Детский приют в селе Писковичи Псковской области
  Дорога к храму
  
  
  http://www.tppdetfond.ru
  Благотворительный фонд "Центр помощи беспризорным детям"
  
  http://www.cpbd.ru/index.php?loc=4
  Центр помощи беспризорным детям
  
  
  
  Нет защитников тебе
  Текст, музыка - Кошка Сашка
  
  Поднялся свист, проткнули стрелы облака,
  И крик последний на немых губах затих,
  И все настойчивей вдали трубят рога,
  И нет защитников тебе среди живых.
  
  Как спел однажды твой потерянный кумир -
  Но ты сейчас не сможешь вспомнить этот стих -
  Опять беда, и снова гонят на флажки,
  И нет защитников тебе среди живых.
  
  Ты слишком поздно узнаешь вороний край,
  И дом горит, ты бьешься в стены и скулишь,
  Забиты двери, и отсюда только в рай,
  И нет защитников тебе среди живых.
  
  Улыбка нежная, ты пьешь из этих рук,
  И звонкий хохот между серых стен повис...
  Водичка с ядом. А ты думал это друг?
  Ведь нет защитников тебе среди живых.
  
  Ты снова ищешь себе крышу и еду,
  И на дворе уже зимы дрожащий штрих...
  Но ты уходишь, чтобы отвести беду,
  Ведь нет защитников тебе, среди живых.
  
  По чердакам однажды прятаться устав,
  Ты выйдешь первым против ста смертей своих.
  И над тобой никто не возведет креста,
  Ведь нет защитников тебе среди живых.
  
  
  
  Я шел и не чувствовал ног, не мог. С неба, перемешанный с крупным дождем, падал мартовский снег. Продранный в нескольких местах, пуховик промок насквозь, но мне было все равно...
  Я так и не смог заплакать, просто брел, не чувствуя себя, не верилось, что деда больше нет... Я до последнего стоял у гроба и ждал, когда он проснется. Проснется и скажет, что все это недоразумение, ошибка, а потом... потом они начали вбивать гвозди в крышку. Я отнял молоток и отгонял их, пока, одна дедова знакомая меня не остановила. Я уткнулся в нее, а заплакать так и не мог и дышать тоже не мог. Хотелось разреветься, закричать, но вместо этого я просто стоял и молчал, не в силах сделать вдох, и только когда она меня похлопала по плечу, сказав: "Ну, все, малец, ушел твой дед, хороший он был человек..." - надрывно вдохнул.
  Ноги безжалостно зацеплялись за дорогу. Не помню как я добрался до квартиры, из-за двери было слышно как, батя с мамкой распевали песни, и такая злость меня взяла, что захотелось их убить... Почему они живы, а деда нет? Почему? Я вошел, шатаясь, машинально стянул с себя пуховик, откинув его в сторону, и бессильно сел на низкую полку для обуви, уткнулся лицом в свои руки. На сердце и в голове было пусто... Конечно, уходя с поминок, я так и не вспомнил про бутылку, о которой говорил батя.
  Отец, или как он иногда заставлял себя называть товарищ лейтенант, сидел за кухонным столом, подперев рукой небритую щеку, распевал, раскачиваясь всем телом на хлипкой табуретке, поскрипывавшей под его немалым весом:
  
  Яааамщииик, не гони лошадееей!
  Мне неееекуда больши спиишииить,
  Мне неекого большиии люююбиить
  яаамщиик, не гонии лооошадеееей
  
  * * *
  
  Эту песню особенно любил Чингиз Расулов, бывший стрелок бывшего разведывательного взвода 140-го отдельного батальона специального назначения. Коренастый смуглый абрек с гортанным акцентом и глазами цвета спелых олив. Он пел ее под гитару хриплым глубоким голосом, отчаянно фальшивя и перевирая слова, но делал это так искренне и душевно, что слезы наворачивались на глаза даже сержанта Xаритонова. Того самого, который однажды, в одиночку положил полвзвода противника одним только ржавым гвоздем, прорываясь из окружения.
  Он тогда и погиб первым, комод Xаритонов, с него все и началось. Кто знает, не найди тогда Котов в палатке холодный труп в луже крови с горлом вскрытым от уха до уха, может, ничего и не было бы. Даже скорее всего, не было бы, потому что один сержант Xаритонов, стоил всего своего отделения. И Чингиз Расулов, хмурый абрек, слишком хорошо это знал.
  
  * * *
  
  Батя замолчал, оборвав песню. Я подобрался, прислушиваясь к тишине, а потом он сказал:
  - О, Ванька явился, наконец! - мать видимо подорвалась меня встретить, и он заорал на нее, - сидеть! Я сам.
  Жалобно скрипнул стол, я услышал его шаркающие, нетвердые шаги, а потом в коридор высунулась лохматая голова.
  - Явился не запылился, тебя только за смертью посылать! - прокомментировал он хмуро и рассмеялся хрипло своему случайному каламбуру.
  С каждым словом этой гнусной твари, которая смела называть себя моим отцом, я все больше ненавидел его. Сволочь! Да как он смеет смеяться, когда дед умер? Тупое животное! Я с трудом оторвал руки от лица, именно оторвал, потому что смотреть на ЭТО я не хотел, особенно сейчас. Говорят, человек очень быстро взрослеет, когда его бьет жизнь, и в тот момент, когда мои глаза с сузившимися от ярости зрачками встретились с мутным взглядом глаз отца, я понял: все, детство кончилось. Кончилось раз и навсегда, у меня больше не было защиты. Внутри поднялась невероятная обида на то, что те, кто должен был быть мне поддержкой и защитой, стали чуть ли не главными врагами.
  - Ну, че, похоронил? Принес, че я просил? - батя протянул руку в коридор и потребовал, - давай сюда! А то мы тут уже помянули, добавить пора.
  Я заорал, срываясь почти на визг, подскочил на нетвердые ноги, пошатнулся, продолжая смотреть прямо ему в глаза:
  - Не принес! Ничего я тебе не принес! ГНИДА! НЕНАВИЖУ! - меня мелко затрясло, верхняя губа чуть приподнялась, обнажая зубы, я сейчас больше напоминал загнанного волчонка. Я сделал шаг в сторону, шаря по полке, там должна была лежать длинная металлическая ложка для обуви, но на сей раз ее не было. Я сжал кулаки, резко часто задышал, ярость затуманивала разум, казалось все вокруг даже закачалось. Я готов был броситься на него.
  - Ты на кого голос повысил, мразь? - взревел отец, разом стерев с лица пьяную благодушную улыбочку. Подойдя вплотную, он одной рукой поднял меня и поднес прямо к лицу так, что я ткнулся носом в трехдневную щетину. Повиснув, я замотал ногами, смрад ударил в нос, даже голова закружилась, меня нещадно трясло, и силы в мгновение все куда-то делись. Я дернулся, пытаясь высвободиться, но где там... Я хотел крикнуть, но дыхание перехватило, и только глаза выпучились, как у рыбы, а в голове промелькнула страшная мысль: "Прибьет, сейчас об стену с размаху шмякнет и прибьет..."
  - Я научу тебя с отцом разговаривать, щенок, - процедил батя сквозь зубы и поволок меня в комнату.
  
  * * *
  
  Харитонова закопали здесь же, в лесу, завернув тело в плащ-палатку. С тем, чтобы потом вернуться за ним, конечно. Никто тогда не знали еще, что возвращаться будет некому. Мальчишками они все были для старлея, пацанами. Меняясь, они рыли могилу саперными лопатками и не скрывали слез. Комода любили все, как старшего брата, он был душой отряда, а теперь душа умерла. Поставили крест над могилой, наскоро соорудив его из ящичных досок, хлебнули по глотку из именной фляги Котова и разошлись по местам боевого дежурства.
  
  * * *
  
  "Товарищ лейтенант" приволок меня в комнату, швырнул на пол к батарее и прорычал:
  - Погоди, паскудник, будет тебе наука сейчас!
  Я врезался в дверцу шкафа спиной и затылком, машинально схватился руками за голову, застонал, в глазах все потемнело на некоторое время, а когда очнулся, то понял, что меня раздевают и заорал:
  - Не трожь... Сволочь... Убьюууууу...- попытался отбиться, но перед глазами стояла муть, тело било в сильном ознобе, а сознание совсем отказывалось работать. Я сейчас ненавидел весь мир, весь этот проклятый мир, в котором умирают такие как дед и живут такие как ЭТО животное...
  Стащив с меня все вплоть до трусов, он подобрал валявшуюся здесь же велосипедную цепь, надел мне ее на шею, покрепче привязал к обжигающе горячей батарее.
  Голова работала медленно, я осознал, что совсем беззащитный перед его силищей, а уж сколько в нем силы я проверял на себе не раз и не два. Я попытался ударить, бил наугад и похоже даже попал, но его это ничуть не остановило, а в следующее мгновение на шее щелкнул карабин: "Все! Пропал!" Меня уже так садили на цепь, как собаку. Карабин этот был очень тугой, его открыть могли только отец да дед. Я рванулся прочь в надежде, что цепь еще не крепко прикручена и тут же задохнулся. Металлические сцепления врезались в горло, в глазах снова потемнело, я закашлялся, давясь собственным криком, из глаз брызнули слезы. Несколько мгновений я пытался сделать вдох и ничего не выходило, отчаянно расширив глаза, раскрыв рот, скорчившись, я учился снова дышать. А цепь уже начала обжигать.
  
   * * *
  
  Валька Туманов, связист, вломился в кабину, где заперся старлей решать что делать дальше, и выпалил: "Товарищ лейтенант, там Чингиза убивают!". Котов бросился бегом на улицу. Там у заведенной машины солдаты прикрутили раздетого абрека к раскаленной выхлопной трубе и методически охаживали цепями в страшном молчании. Чингиз извивался от боли с каменным лицом, по которому, сами собой лились слезы унижения и боли. А пацаны, с оскаленными, звериными лицами били тяжело и ритмично, насмерть. Били по всему телу, оставляя нетронутым почему-то только нечеловечески неподвижное, будто мертвое уже, лицо.
  Котов остановился в нескольких шагах и рванул кобуру. "Перестреляю. Через одного. Слово офицера" - медленно и четко произнес он на выдохе, едва шевеля белыми от гнева губами, роняя каждое слово отдельно, и щелкнул предохранителем. Солдаты остановились, потому что было ясно, что старлей выполнит обещание. Абрек поднял голову, глянул на Котова в упор и отключился.
  
  * * *
  
  - Сиди, щенок, грейся! - бросил мне отец, подергав туго натянувшуюся цепь, - сейчас учить тебя буду! - и пошел прочь из комнаты, спотыкаясь, и сбивая мебель.
  Я попятился, цепь противно заскрипела, цепляясь сочленениями по батарейной трубе. Надо было вырваться, вырваться, пока еще можно было терпеть, пока замерзшее на улице тело впитывает жар, и цепь еще не превратилась в раскаленную обжигающую ленту на шее. И я стал рвался изо всех сил, поскуливая словно и впрямь был псом, скребясь по полу безжалостно скользящими руками, а цепь все нагревалась и скоро уже начала прижигать кожу. Я взвыл, голый, привязанный волчонок-щенок. Вскоре на шее пролегли красные полосы, там где металл соприкасался с кожей. Я обезумел от всего этого и, трясясь, истошно завопил: "ДЕЕЕЕЕДААААААААААА!"
  
  * * *
  
  Конечно, нужно было немедленно возвращаться. После такого ЧП, да еще и с некомплектом личного состава - один убит, второй под арестом - пытаться выполнить задачу было бы безумием. Командир объявил готовность к маршу на восемь вечера. В темном ночном лесу проще передвигаться незаметно.
  
  
  * * *
  
  Батя вернулся в комнату, сжимая в руке тяжелый солдатский ремень, звенящий широкой медной пряжкой на конце. Твердым шагом, ярость отрезвляла, он пересек комнату. Глаза его были как у быка, увидавшего красную тряпку, я попятился и уперся спиной в шкаф. Дыхание стало частым, как после бега, и надрывным, я сжался в комок, подрагивая, уставился на него, губы неслышно шептали: "Деда... деда..." Большая фигура нависла надо мной, а потом его ручища с размаху врезалась в скулу. Было впечатление, что лопнул глаз, я вскрикнул, по инерции отлетел в сторону, попытался закрыться руками, продолжая выть, тихо так отчаянно.
  - Я сказал НЕ ОРАТЬ, паскудник! - рявкнул отец, поймал меня за волосы и прижал щекой к батарее, развернув так, чтобы я смотрел вверх. Батарея, словно сковородка только снятая с огня обжигала, от боли даже дышать стало тяжело, но я не плакал! Выл, стонал, но не плакал! Хотел, но не мог! Я отчаянно начал отбиваться, ухватился за отцовскую руку, сжимающую мои волосы, заскребся ногами, изворачиваясь, но батя держал крепко.
  
  * * *
  
  Остаться предложил снова он, Валька Туманов, после связи с базой. Оказалось, что фронт прорван на западе, и 140-й отдельный выдвигается завтра в этом направлении, и все, что нужно сделать, чтобы встретиться, это оставаться на месте. Начсвязи Бугаев, никогда до этого не нарушавший предписаний, позволил Вальке получить шифроблокнот, когда он, вопреки инструкции, явился за ним в одиночку, без сопровождения. Но это же был Валька. Он только посмотрел своими ясными голубыми глазами и беспомощно развел руками, отдавая себя целиком во власть вышестоящего начальства. И Бугаев отдал. Потому что он еще ничего тогда не знал. А старлей, который тоже еще тогда ничего не знал, хоть и чувствовал неладно, отменил готовность.
  
  * * *
  
  - Понял? - проорал отец, брызгая слюной, - ОТВЕЧАТЬ!
  Батя был страшен в такие моменты. Все было против меня, с одной стороны разъяренная небритая рожа, глаза со злым прищуром, а с другой стороны адская боль в прижатой к обжигающе горячей батарее щеке. Я промямлил что-то невразумительное, продолжая усиленно извиваться. Почему-то никак не приходили слезы. Казалось, весь мир сейчас взорвется, в горле все пересохло в мгновение. Не знаю, что я хотел в тот момент больше, что бы он меня отпустил или что бы одним ударом пришиб.
  - Будешь плакать! Бу-уу-дешь! Будешь отвечать! А не-то...- прорычал батя, отпустил мою голову, выпрямился и сразу, без паузы, широким полукругом махнул ремнем и громко опустил его на мое сгорбленное тело. Меня прогнуло от удара, а потом я съежился, все мое существо превратилось в один маленький комок. Воздух захватывался тяжело, а слезы так и не пришли. Я вскрикну, царапаясь свободными руками по полу, попытался уползти, в голове стучало: "Деда! Деда! Деда! Ну, хоть кто-нибудь!"
  
  * * *
  
  Когда они лупцевали Чингиза, они тоже ждали, что он закричит, запросит пощады. Они даже раздели его, специально чтобы унизить, смешать с грязью. Это страшно для них, южных людей, страшнее смерти. Они не были злыми, эти мальчишки, они просто не могли оставить убийство своего комода без ответа, это было бы предательством, а другого варианта они и не могли придумать. Они же были просто обычными пацанами, попробовавшими смерть, научившимися отнимать чужую жизнь, не сожалея и не боясь.
  
  * * *
  
  - Что молчишь, щенок? А? - батя схватил меня за подбородок, насильно повернул к себе лицом, - совсем человеческий язык забыл? Я велел отвечать! Ты БУДЕШЬ отвечать, когда я приказал? НУ!
  - Не...на...вижу... - прохрипел я, хотел сказать совсем другое, хотел сказать "Не надо! Хватит! Больно!", а получилось "ненавижу", сказал и зажмурился, понимая что сейчас будет еще страшнее... И кто меня за язык тянет? Я опять открыл рот, что бы сказать "понял", а получилось... - Погань... От страха я ничерта не соображал, даже не ощущал все так же палящую мою шею и частично грудь цепь, тело било крупной дрожью, и страшно хотелось плакать, а слезы все не хотели никак пойти.
  - Ненави-ии-идишь ... - пропел почти ласково батя. Я сжался еще сильнее, когда он был в таком состоянии - это не сулило ничего хорошего.
  - Кто ты такой, чтобы меня ненавидеть? Ты - ничто, грязь, понял, щенок? Ты не можешь ненавидеть. Не смеешь!
  Отец перехватил ремень другим концом, снова занес его широким замахом и хлестнул прямо бляхой.
  
  * * *
  
  Вот и Расулов ненавидел их всех, когда командир волок его, полумертвого, голого в ожогах и ссадинах к старому кунгу, который теперь стал гауптвахтой. Он ненавидел, но молчал, потому что понимал, что командир спас ему жизнь только что, и что он теперь его должник. И Котов это понимал, но он не хотел такого должника. Втащив абрека в кунг, старлей, наконец, взглянул ему прямо в глаза перед тем, как запереть дверь. Что-то было в этих глазах, кроме боли, старлей задержался и Расулов, с трудом разлепив губы, прошептал чуть слышно: "Уходи, командир. Возвращайся". И закрыл глаза, уткнувшись носом в пол фургона, как будто заснул, выполнив, дело.
  Чингиз уже знал все, что все они уже мертвы. Иногда это слишком страшно знать будущее.
  
  * * *
  
  Я дрожал, как на ветру, выл, но не плакал, неизвестно как выдерживая боль, и это бесило батю все сильнее, будто я этим своим упрямством еще усугублял вину перед ним, отказывался подчиниться.
  - Ты будешь плакать! Будешь! - рычал он от ярости. Левая его рука все держала меня за подбородок, не давая отвернуть лицо, а правая с ремнем поднималась и опускалась методично впечатывая бляху и расписывая мое тело синевато-красными звездами.
  Я не мог думать, боль заполняла все мое сознание, вытесняя все постороннее, вытесняя даже меня самого из меня. Реальность мутилась и дробилась превращаясь в мозаику. Я то зажмуривал глаза, то раскрывал их, из горла шел хрип, после каждого приложения бляхи к телу. Огромная лапища моего мучителя насмерть сковала мои челюсти так, что я не мог отвести ни взгляд, ни лицо от дышащей в меня перегаром рожи. Мои руки уцепились за отцовскую руку в тщетной попытке высвободиться, но только с каждым ударом пальцы сжимались инстинктивно, а горло все производило хрип, словно старый сломанный патефон. Ремень все взлетал и взлетал, впиваясь в мое тело. Мое лицо превратилось в гримасу ужаса и боли, А ЭТИ ЧЕРТОВЫ СЛЕЗЫ ТАК И НЕ ПРИХОДИЛИ! Словно мой организм восстал против меня. Чувство реальности пропало, перед глазами стояла рябь, а в ушах звон вперемешку с гулким дыханием бати и моим сердечным ритмом. Я перестал понимать, что со мной делают, было только это: удар, мой хрип из сведенного горла, яркая вспышка перед полуслепыми глазами, сжимающиеся пальцы рук, выдох, стон, и опять все по новой. Мне казалось, что теперь это будет вечно. Боль уже не концентрировалась как раньше, она просто стала единим ощущением собственного тела, потому что все остальное тело, которое не болело просто перестало существовать. А я все не плакал и уже даже не мог, я уже перешел ту грань, на которой можно было заплакать.
  - Ну чего скулишь, щенок? Не нравится наука? А будешь знать, как на отца голос повышать! Ну, плачь!
  Я не понимал, что говорит этот ублюдок, не понимал и не хотел понимать, и я не знаю как так получилось, что я продержался так долго, но я, так и не заплакав, провалился в бессознанку, тело обмякло, распластавшись по полу.
  
  * * *
  
  Вертолет появился с юга, откуда ему и положено было появиться. Он летел низко, едва не задевая верхушки деревьев колесами, и два автоматчика высунув стволы с обеих сторон стрекозы перестреляли часовых за какие-то секунды, будто точно знали куда целиться. А они знали!
  Котов, высовываясь из-за ствола, палил по вертолету из табельного ПМ. Один из автоматчиков, коротко вскрикнув, выронил оружие и полетел вниз тяжелым мешком, но старлей не успел обрадоваться. Тупой удар в грудь отбросил его назад, ударив спиной о толстый корявый ствол, и тут же взорвался внутри растущим как атомный гриб жарким шаром раздирающей боли.
  Уже теряя сознание, он не столько почувствовал, сколько догадался, что чьи-то руки подхватили его подмышки и потащили прочь из-под огня.
  
  * * *
  
  Щенок так и не заплакал. Котов чувствовал себя обманутым. Будто кто-то поманил издали большим нарядным, желанным призом, а в последний момент подменил жалкой подделкой. Словно этот жалкий комок, скрючившийся на полу, оказался сильнее, вырвав у отца этот маленький триумф.
  
  * * *
  
  Валька Туманов склонился над капитаном, опустившись на колени, и сосредоточенно вливал в рот между раздвинутых ножом челюстей спирт из фляжки. Старлей закашлялся, захлебываясь, и попытался приподняться, уперев руки в землю. "Очнулись, товарищ лейтенант! - обрадовался Туманов и затараторил суетливо, будто торопился выдать информацию, пока командир снова не отрубился. Рана неопасная, ничего важного не задело. Крови только много вытекло, но он, Валька, остановил и перевязал, так что все нормально будет. Немного еще полежать надо бы, сил набраться - и можно трогаться.
  А Котов слушал и никак не мог решиться спросить. Не хотел спрашивать, потому что был уверен, что уже знает ответ. Но он заставил себя, потому что так было нужно. Он всегда делал так, как было нужно. "А ... пацаны? Где остальные?".
  Валька помрачнел, будто свет кто потушил, опустил глаза и всхлипнул как-то жалобно, по-детски. Старлей тронул его за плечо и он, словно только того и ждал, ткнулся носом ему в грудь и зарыдал.
  
  * * *
  
  Батя швырнул ненужный уже ремень на пол, нагнулся, отцепил цепь от батареи, шипя и обжигаясь, и поволок меня за собой в коридор. К моему огромному сожалению бессознательное состояние продлилось очень недолго, словно кто-то специально усиливал мои муки. На самом же деле меня вытянула из забытья боль, которая навязчивым жгучим комком концентрировалась в области бедер, плавно растекаясь на спину, доходя до самой шей, болело все тело, я не сопротивлялся, поддаваясь несильному влачению. Просто сил не было на сопротивление, да и желания сопротивляться тоже не было. Накатило какое-то безразличие к своей дальнейшей судьбе, только эта боль и жестокий, агрессивный мир вокруг... Лучше не сопротивляться, лучше расслабиться и будет что будет.
  
  * * *
  
  Валька рыдал в голос на груди командира, пока старлей, собравшись с духом, не оторвал его силой, развернул лицом к себе, сжав обеими руками угловатые мокрые скулы. "Все. Успокойся. Не время сейчас, надо уходить. Они вернутся."
  Они поднялись кое-как, опираясь друг на друга - младший, ослабевший от слез и старший, бледный от потери крови - и пошли к машине, пошатываясь.
  
  * * *
  
  - Ожил, - констатировал батя, оглянувшись и не останавливаясь, поволок дальше. Я открыл глаза, этот гад всегда чувствовал, когда я в сознании, а когда нет, каким-то неясным мне неуловимым шестым чувством. "В ванну поволок... Утопить что ли?" - подумал я, и меня это почему-то не испугало нисколько. Я разлепил ссохшиеся губы и тихо прошептал: "деда..." Я никак не мог осознать, что его больше нет, никто теперь никогда больше не придет мне на помощь, никто и никогда...
  
  Вороны взметнуться, и в приступе боли почудится вновь,
  Как был ты волчонком, который кусаться еще не умел.
  И взвыть бы "за что?" но ты знаешь, что к хищникам жалости нет
  Не в дебрях лесных, ни в бетонных коробках больших городов.
  ( Cашка Кошка "Стая")
  
  - Ненавижу тебя... - почти одними губами прошептал я, глядя на батю. Появилась мать как всегда пьяная, растрепанная. Вернее сперва появился дым из открытой двери, пахнуло тошнотворным смрадом дешевых папирос, от которых я всегда кашлял, а потом уже мелькнул ее халат, засаленный и вытертый. Запах табака ударил в нос, я закашлялся, поджал ноги к груди, всхлипнул как-то совсем жалобно.
  - Оставь его, Леша, убьешь же... - попросила она слабым голосом, не слишком, впрочем, настойчиво и отвернула лицо, то ли жалея, то ли стыдясь.
  - Уйди, сука, - гаркнул мой мучитель, - вырастили млять с дедом, два долбоеба.
  Я хотел крикнуть "не смей, гад, говорить о деде", но вместо этого закусил до крови губу, закрывая глаза и пытаясь встать на четвереньки, что бы хотя бы не волочиться по полу. Перед глазами периодически все плыло. "Я не закричу, не закричу, не дождешься... Не дождешься..." - мысли крутились и бились в голове, а между тем все сильнее и сильнее охватывал страх: "Что он собирается со мной еще сделать?" Батя взялся рукой за все еще висящую как ошейник цепь и поднял меня в воздух:
  - Смотри на него! - крикнул он громко, в каком-то исступлении и развернул меня лицом к матери, - любуйся, кого выкормила, сука!
  Я "взлетел" в мгновение потеряв опору, дернулся, пытаясь отцепить руку, которая меня держала, зажмурился ожидая удара, мало ли... Хотел вцепиться зубами, но побоялся. А слезы все не шли и не шли, ну, не шли они у меня!
  
  * * *
  
  Дверь кунга была распахнута настежь, замок, сбитый чем-то, валялся рядом на траве. Туманов, оторвался от командира, бросился к машине, будто надеялся еще куда-то успеть. - Сбежал! Сбежал, падла! - объявил он, заглядывая в фургон, и вмазал кулаком по деревянной двери в бессильной ярости, - Как же это, товарищ лейтенант?
  Котов не знал "как". Он так и стоял, пошатываясь посреди поляны, глядя невидящим взглядом на пустой кунг, где должен был сидеть под арестом. Чингиз Расулов, мрачный абрек, спасенный старлеем утром от верной смерти от рук боевых товарищей, лежащих теперь под забрызганными кровью кустами, бежал из под ареста, воспользовавшись суматохой боя.
  
  * * *
  
  - И ты смотри! - рычал батя, дергая меня, - смотри, выкормыш, не прячься!
  Мать, не смея ослушаться, медленно повернула лицо и посмотрела на меня пустыми глазами, которые быстро наполнились слезами. "Потерпи, Ванечка ... потерпи ..." - повторяли беззвучно шевелящиеся дрожащие губы. Я сглотнул, глядя на ее чуть желтоватое от постоянного курения лицо: опухшее, на скуле свежий синяк (и когда он успел ее приложить?), глаза мутные, волосы висят отдельными сальными прядями. Не знаю, что было больше во мне, обиды, злости на нее или жалости. Она была моя мать! И ничто не могло этого изменить.
  - Мама, - прошептал я сдавлено, держась за руку отца в тщетной попытке ослабить хватку, но этот гад дергал цепь, и она меня начала душить...
  - Пу...сти, - засипел я отчаянно дергая ногами, - пу...сти... боль... пу...и...- цепь то перекрывало ток воздуха, то давала вновь вдохнуть.
  Я смотрел на мать с надеждой, но она не поможет. Она никогда не смела ему перечить, никогда! Я не знал почему, не знал да и не хотел знать... Однажды дед прочитал мне книжку про волчицу. Люди украли у нее волчат и спрятали под домом, насыпав на все входы битого стекла, но она все равно пришла за ними и спасла, переранила себе все лапы, но спасла. И я тогда помню очень завидовал этим самым волчатам и долго плакал, потому что жалел волчицу, но больше плакал потому, что жалел себя, ведь у меня не было такой вот мамы...
  Вот и сейчас она стояла и смотрела на меня, плакала, но ничего не делала! Даже не попыталась... Потерпи... Потерпи! Потерпи? А как терпеть то? КАК?
  - Пусти... - дергая ногами, сипел я.
  - Пусти? - переспросил отец, будто не веря собственным ушам, - ПУСТИ? - и расхохотался громко и жутко, приподняв меня еще выше так, что наши лица оказались на одном уровне, прошипел, глядя мне в глаза:
  - Щас, пущу, щенок!
  
  * * *
  
  Котов услышал хруст ветки за спиной, но оборачиваться начал еще раньше, шестым чувством ощутив чье-то присутствие. Из-за кустов вышел Чингиз Расулов, очевидно не собиравшийся никуда бежать. Оливковые глаза спокойно смотрели на командира, а в опущенной руке был пистолет. Котов замер, просчитывая варианты. В ПМе должен был остаться еще один патрон, может, даже целых два. Стараясь не выдать себя движением, он медленно скосил глаза на кобуру.
  "Не сцы, командир", - сказал Расулов спокойно, не двигая ни одним мускулом, потом медленно-медленно, чтобы не спровоцировать Котова, поднял левую, свободную, руку и указывая пальцем ему за спину, сказал хрипло, почему-то вдруг почти без акцента: "Я вот за ним пришел. Продал коды, сука!"
  Котов медленно обернулся и посмотрел туда, куда указывал палец абрека, словно не знал кого он там удивит. Позади стоял Валька Туманов, глядя на Расулова широкими круглыми глазами, будто он увидел живого покойника. Котов отчаянно замотал головой: "Нет, нет!", хотя и знал, что Чингиз прав, что не может быть по-другому. Но он не хотел, не мог поверить. Он просто отказывался верить.
  "Он вытащил меня. Спас", - сказал он твердо, цепляясь за соломинку, по-прежнему отрицательно качая головой, как китайский болванчик. Это был убийственный аргумент. Если Туманов - предатель, почему не пристрелил командира? Зачем вытаскивал из-под огня, рискуя жизнью? "Не может быть. Ты ошибаешься. ТЫ ВРЕШЬ!" - выкрикнул он
  А Валька так и стоял недвижимо, будто парализованный, шевеля губами без звука, то ли пытался что-то сказать, то ли просто молился.
  "Конечно, он тебя спас, - усмехнулся Расулов, - ты - его билет домой. Еще бы он тебя оставил ... Ты, командир, лучше подумай кто меня из кунга выпустил. И для чего."
  
  * * *
  
  Мать неожиданно уцепилась за меня, схватила за ноги и потянула вниз, в попытке освободить.
  - Отцепись, курва! - велел батя, продолжая тянуть меня. - Оставь сказал! Прибью!
  Я начал задыхаться, опять возникла муть перед глазами. Отец разжал пальцы, но я, удерживаемый матерью, повис в ее руках. Гад! Какой же он гад! Схватив ее за спутанные волосы и оттянув голову назад, он наотмашь ударил ее по лицу:
  - Будешь мне перечить, сука?!
  Она разжала объятья, отползла, прикрываясь беспомощно руками. Я приоткрыл глаза: мать сидела у стены, на лице расплывалось красное пятно от удара. "Опять будет опухшая ходить", - машинально подумал я, пока еще толком не соображая, что дальше. Отец медленно поднял меня и двинулся к ней, снова занося руку. Я понял, если ничего не сделаю, он ее прибьет сегодня. Как бы там ни было она моя мать! И дед всегда защищал ее, всегда вступался, они даже пару раз с батей дрались. Я усилием воли заставил себя двигаться, мышцы были слабыми, и тело не слушалось, каждое движение давалось с трудом, через боль. Я дернулся, с трудом перехватил руку бати и сделал то единственное, что вообще мог сделать против него: я его укусил.
  
  * * *
  
  Было ясно, что кунг открыл Туманов. Просто некому больше было его открыть.
  Котов готов был поклясться, что, когда он стрелял по вертолету, замок висел на двери, и он даже видел перекошенную морду абрека в мутном окошке фургона. А после того, как вертолет улетел, в живых оставались, если не считать Расулова, которому изнутри до замка не достать, только он сам и Валька Туманов.
  Он думал, что абрек побежит, и он, Валька, подстрелит предателя при попытке к бегству. Но Расулов так и не вышел из кунга, а застрелить его прямо внутри Туманов не мог - это было бы сишком очевидно. И тогда он просто ушел, оставив дверь открытой. Если бы абрек исчез, как сделал бы на его месте любой нормальный, избитый, униженный и оклеветанный своими же товарищами пацан, если бы он ушел, то на него можно было бы запросто списать все происшедшее, начиная со смерти комода Харитонова. Никто особенно разбираться и не стал бы. Но Расулов не мог уйти. Проклятая южная упертость спутала все планы. Он сделал вид, что сбежал, но сразу вернулся. Потому что он должен был, как они говорят, "взять кровь".
  Котов медленно переводил взгляд с Чингиза на Вальку и обратно, и страшная правда сверлила мозг, отражаясь на лице. А Туманов, глядя на лицо командира, стоял неподвижно, будто ждал приговора. И наконец понял, что он все понял, и надежды больше нет. И тогда он, изменишись лицом, закричал неразборчиво и бросился вперед на старлея в последнем отчаянном прыжке. Котов, рванул кобуру, но еще до того, как рука начала рефлекторно двигаться, превозмогая режущую боль в груди, он понял, что не успеет.
  Абрек вскинул руку с пистолетом и выстрелил поверх плеча командира. Котов увидел, будто в замедленной съемке, как девятимиллиметровая пуля врезалась в лицо того, что только что было связистом Валькой Тумановым... И только потом услышал выстрел, оглушительно грохнувший над ухом и почувствовал носом терпкий пороховой запах.
  
  * * *
  
  - Кусаться будешь, тварь?! - взревел батя, отдергивая руку и откинул меня к стене. Я, наконец, заплакал.
  - ВСТАТЬ, гаденыш, когда со старшим разговариваешь! - батя нагнулся, ухватил меня за ухо, резко выкрутил и рванул вверх. Я не стал сопротивляться. Он потянул меня к выходу и выкинул на площадку. Ступеньки, ступеньки, ступеньки, босые ноги семенят по ступеням, стараясь удержать уже заваливающееся тело и естественно не удерживают, я лечу, шмякаюсь, растягиваюсь на бетонном полу, а сверху слышно рычание отца:
  - Пошел вон! Вон из моего дома!
  
  * * *
  Старлей резко обернулся на выстрел и встретился глазами с Расуловым, который так и не изменил выражения лица. Он бросил дымящися еще пистолет на землю, наверное чтобы командир не подумал чего дурного, и выставил обе руки раскрытыми ладонями вперед. "Все, лэйтэнант, - сказал он с вернувшимся как ни в чем не бывало тяжелым акцентом - канэц."
  На его раскрытой ладони Котов разглядел маленькую татуировку, прячущуюся в складках у большого пальца. Нет, это был еще не конец. Остановившимся взглядом старлей молча смотрел на татуировку - крошечное стилизованное изображение щита с неразборчивым гербом. Расулов, проследил за его взглядом и слегка кивнул головой, подтверждая догадку командира.
  - Крот, - сказал старлей утвердительно, чувствуя как подкатывает ком к горлу, и начинает полыхать рана на груди. Расулов снова коротко кивнул.
  - Как же ... ты ... зачем?... почему? - Котов тяжело дышал, пересиливая боль в раненой груди и тщетно пытался сформулировать связное предложение.
  Кротами в округе звали сотрудников отдела собственной безопасности, работавших секретно в войсках под прикрытием какой-нибудь неприметной должности общего состава. "Особистов" не сильно жаловали, но терпели, как неизбежное зло. Для всяких непредвиденных ситуаций, "кротов" метили во всяких незаметных местах секретной татуировкой, о чем было известно посвященным из командного состава, тем, кто непосредственно участвовал в боевых операциях, в основновном, чтобы не пристрелили ненароком. Вот по этой татуировке, старлей и опознал "крота", но слишком поздно.
  
  * * *
  
  Как же тут было холодно, тело вмиг покрылось гусиной кожей, я съежился, подтягивая коленки к груди.
  "Ну вот и все! Избитое тело болит, в глазах периодами темнеет. Кто-нибудь! Деда..." Я подполз к подоконнику и попытался подняться, не получилось, скорчился в углу, поджал ноги и затих, вглядываясь в лестничные проходы. Я боялся что кто-нибудь пойдет. Вверху послышались шаги, я покрепче вжался в стену...
  Участковый Михальчук спускался с четвертого, он остановился на площадке за пролет то меня и смотрел пристально, с интересом, щуря близорукие глаза. Потом подошел, нагнулся и тронул за плечо:
  - Чего за стриптиз в подъезде, вставай-ка давай, пьяный что ли?
  "Вот только его мне и не хватало!" Я сжался еще больше, пытаясь превратиться в барельеф, слиться со стеной, но видимо не получилось, потому что Валерий Сергеевич еще раз тронул меня, я понял, что игра в прятки не удалась, и он не отвяжется.
  - Не надо, дяденька, - жалостливо проскулил я, поднял большие и честные глаза на Михальчука, очень медленно начал подниматься на ноги, придерживаясь, а потом, сглотнув, рванул мимо него вниз, в надежде улепетнуть. Я не хотел в участок, не хотел за решетку! От резких движений опять перед глазами все зарябило, я запнулся, растянулся на полу, завыл и пополз вперед уже по-пластунски.
  - О-па! Ты куда рванул-то? - спросил участковый ласково, загораживая дорогу. - Куда ж голышом-то?
  - В подвал, - честно признался я, сам не понимая как это "в подвал" вырвалось. Иногда я и впрямь в подвале пересиживал всякие неприятности, там было тепло, было где спрятаться, только крысы шныряли иногда, но сытые и жирные твари меня не трогали.
  Михальчук снова нагнулся ко мне, обхватил руками вокруг худых плечей, поставил на ноги и присел на корточки.
  - Ты чего здесь? - спросил он участливо, заглядывая мне в глаза. - Выгнали?
  Я испугано замотал головой из стороны в сторону всем видом показывая, что меня не выгнали, что меня потом пустят обратно, когда батя остынет.
  - Пустите меня, дяденька, - почти простонал я, стараясь лишний раз не шевелиться.
  * * *
  "Что же ты, сука? - прошептал старлей, - что же ты, падла, молчал?" - и бросился на Расулова, не обращая внимания на боль, рвущую грудь на части, вообще не понимая что происходит, забыв обо всем вокруг, кроме гнева. Он бросился на абрека, сомкнул сильные руки на его шее, повалил своим весом на землю и начал душить. Расулов хрипел в захвате старлея, но сопротивляться не пытался. Только ноги судорожно дергались и выгибалась дугой спина.
  Чингиз Расулов был капитаном внутренней безопасности. Его беда была в том, что он, как и все другие, понял слишком поздно, что Валька предал. Понял уже утром, после гибели комода, потому что он знал, что Валька видел Харитонова последним. То есть, последним его как раз видел сам Расулов. Но тогда комод был уже мертвым. Тогда-то он и подумал про Вальку, а до этого все больше наугад тыкался. Но было поздно, потому что он, Чингиз Расулов не мог отдать Вальку командиру. Харитонова он считал своим братом и не мог отпустить его убийцу, не взяв кровь. Потому он молчал так страшно, когда его били цепями. И потому сейчас тоже молчал, хрипя и задыхаясь, но не пытаясь вырваться. Он был виноват в гибели пацанов даже больше, чем Валька. По крайней мере, именно так думал старлей Котов, все сильнее сжимая ладони на горле бывшего своего стрелка.
  
  * * *
  
  - Ну чего ты дергаешься? - спросил участковый, зажимая мои бедра между колен. - Я ж тебя не бью, - он убрал слезинку с моей щеки, рука медленно поползла вниз по моей шее, перешла на грудь, потом ниже, на живот и задержалась на бедре, - пойдешь со мной? - спросил Михальчук тихо каким-то, охрипшим вдруг голосом, глядя прямо в глаза. Я отчаянно замотал головой из стороны в сторону, в этом человеке было что-то странное, отталкивающее меня и даже в его мягких интонациях было что-то не то... Мне захотелось выпутаться из его "добрых" рук и бежать вниз в подвал.
  - Пустите меня, - опять попросил я, но уже не так уверено, с опаской и насторожено глядя на учаскового. Он действительно не бил меня, даже не заносил руку, так почему мне стало так страшно? Почему?
  Я еще раз дернулся пытаясь высвободиться...
  - Ну? Чего ты, Вань? Я ж помочь только ... - он приобнял меня за талию и двумя руками притянул поближе к себе. - Ну куда ты пойдешь такой, сам подумай, - продолжал он хрипло шептать, - а увидит кто? Стыд-то какой, а, Ванюш? Пойдем, пойдем со мной, давай, - Михальчук бормотал все быстрее, видно было как он нервничает и поглядывает на лестницу... Чем дальше, тем страшнее мне становилось, я опять нерешительно дернулся, испугано и тревожно глядя на участкового.
  - Пустите, я в подвал спрячусь, меня никто не увидит, - не отрывая взгляда от внимательных и каких-то странных глаз, промямлил я.
  Странно, что я не вырывался. Этот человек действовал на меня как удав на кролика, только вот при таких встречах кролики плохо заканчивали, в основном попадая в желудок удавов. Каким-то шестым чувством я ощущал, что идти мне с ЭТИМ никуда нельзя, вот нельзя и все тут... Я с трудом оторвал взгляд от его глаз и глянул вверх на закрытую дверь, из которой совсем недавно вылетел. Сейчас мне хотелось еще больше исчезнуть из этих цепких и вроде таких мягких и ласковых рук, спрятаться куда-нибудь от этого странного взгляда.
  На самом верху, за три пролета от места, где мы стояли, открылась дверь, и веселые голоса разнеслись по подъезду. Хохотала Зина, швея из 23 квартиры, а к ее задорному хохоту добавился еще один голос, который что-то вкрадчиво ей вещал. Я, пытаясь разглядеть, что там происходит, отвлекся от пристального взгляда участкового.
  - Ну, видишь? - снова зашептал Михальчук, поднимаясь с корточек и выпрямляясь. Теперь он возвышался надо мной этакой махиной, мой нос оказался на уровне выпирающего толстого живота, прикрытого форменной рубашкой, стянутой кое как пуговицами, между которыми проглядывала волосатая кожа. Я сделал было шаг назад, отшатываясь, но он прижал меня. Рука у него была сильная, не такая конечно как у бати, но! Я дернулся, потом еще раз, в голове крутился один всего вопрос: "Орать или не орать?" А участковый ласково продолжал нашептывать:
  - Пойдем скорее, пока они не спустились.
  Наверху Зинка со своим "хахалем", как его называли вездесущие старухи у подъезда, похоже затеяла поцелуйчики и обжиманчики, так как голос ее стал чуть приглушеннее, а вот мужской голос веселее и с придыханием.
  Нужно было все же оказать сопротивление, решение пришло внезапно, и я открыл рот уже готовый закричать, но подавился набранным воздухом и закашлялся, выдавая свое намеренье.
  - Ты что?! - перепугался милиционер, - кричать нельзя! - он быстро зажал мне рот, накрыв его широкой, мягкой ладонью, в которой поместилось едва ли вся моя физиономия целиком, и надавил покрепче. Ладонь была влажно-горячая, я немного ошалел от неожиданного ограничения доступа воздуха, силы куда-то все ушли. Жалко дернувшись, я обмяк: "Толку-то сопротивляться, если ты справиться не можешь даже с собственным телом. А может он действительно добра хочет?" Мне так хотелось верить, что хоть кто-то мне добра хочет, что я напрочь отказывался слушать свой разум, отказывался вообще что-либо думать. А Михальчук продолжал шептать:
  - Ну что ты, дурачок, зачем кричать? Сейчас батька услышит, еще добавит, успокойся... - участковый занес свободную руку вокруг моего тела, и поволок куда-то, я стал западать в ступор, бессмысленно хлопая глазами. Наверное надо было укусить его, надо было закричать и привлечь внимание, но слова про батю как-то немного остудили мой пыл.
  Я слышал как тяжело дышит торопящийся Михальчук и совсем перестал сопротивляться.
  - Ну вот, молодец, успокоился немного, - радостно шептал Михальчук, взбираясь по лестнице, но не отнимая от моего лица руки, похоже, Валерий Сергеевич побаивался голосов наверху, побаивался этой самой Зинки. А Зинке сейчас было все равно. Никому не было дела до участкового, тащившего меня в свою конуру. Даже завсегдатай дверного глазка Валентина Трофимовна, живущая на четвертом этаже, сегодня была чертовски занята очередным сериалом.
  Вообще надо сказать, что этот дом на окраине Москвы сложно было назвать благополучным. На первом этаже дворник Семен нередко гнал самогонку, что превращало дом в место посещения алконавтов со всех близлежащих домов. Да и батя не редко заглядывал к Семену за очередным пойлом. Вот и сейчас по всему подъезду разливался запах очередного Семенового произведения. Как говорил один из немногих в подъезде интеллигентов Вениамин Иосифович, преподаватель местной школы: "Семьен, ваши изобретения заставляют-таки профессора Менделеева плохо спать!" На что дворник вовсе не обижался, он считал, что раз сам Вениамин Иосифович говорит, что его труды достойны науки, то значит, он никогда не закончит гнать самогон. Правда кто такой Менделеев Семен не знал, не знал он и то, что профессора давно нет в живых.
  А Михальчук добрался до двери своей квартиры, ключом открыл ее и втолкнул меня внутрь, поставив на ноги. Он ввалился следом, с грохотом захлопнул дверь, щелкнул ключами и только тогда позволил себе привалиться к стене и сползти на пол, тараща глаза и прижимая руку к сердцу...
  - Сейчас ... сейчас ... отдышусь только ... - пытался он зачем-то объясниться между судорожными вдохами.
  Я присел на корточки, внимательно посмотрел на Валерия Сергеевича. Дед говорил, что если человеку плохо, то следует ему помогать. Я принес с кухни граненый стакан с водой, протянул его Михальчуку, снова сел напортив него и, немного помолчав, спросил:
  - Зачем я вам, дядя Валера? А?
  Тело продолжало болеть, особенно обожженная щека, бедра и спина, по которым изрядно походил ремень, наверное если бы на моем месте был другой мальчишка, он бы заплакал, но я не плакал. В доме у Михальчука было прохладно, видимо где-то была открыта форточка и по ногам сильно тянуло. Я покрепче обхватил свои колени руками и продолжал внимательно, в упор смотреть на своего то ли похитителя, то ли спасителя.
  - Ни за чем! - милиционер широко раскрыл глаза и замотал головой, колыхая толстыми щеками, и разбрызгивая капельки воды с мокрых губ - низачем не нужен, ты что, Ванечка?
  Он немного отдышался, поставил стакан и начал неуклюже елозить по полу, пытаясь подняться на ноги, продолжая при этом говорить, прерываясь длинными паузами для тяжелых хриплых вдохов и медленных долгих выдохов.
  - Просто ... не дело же ... это, ... по подвалам ... зачем, когда ... люди есть ... помогут ... приютят?
  Почему я ему не мог никак поверить, сам не знаю, но в этот момент я глубоко наплевал на свое неверие, потому что очень хотелось защиты и понимания. Участковый с трудом перевернулся, встал на четвереньки и медленно стал подниматься на ноги, пыхтя как паровоз, апоплексически краснея и упираясь руками в стену для устойчивости. Глядя на то, как Михальчук с трудом поднимается, я встал сам и успел подумать: "Как же он такой тушей за уголовниками бегает, если и подняться даже не может?"
  Оказавшись на ногах, он снова навис надо мной рыхлой тяжелой тучей и, взяв меня за плечи, развернул лицом от себя.
  - Пойдем, Ванюш, пойдем в комнату.
  В комнату так в комнату... Квартира у участкового была расположена зеркально нашей, немного темная, справа в открытой двери висели пластиковые висюльки, я провел рукой, хмыкнул и снова провел рукой.
  - Зачем это, дядя Валера? - спросил я невозмутимо
  - Это? - Михальчук остановился и повернул голову, тупо таращась, морщась и пытаясь сообразить о чем его спрашивают. - Это так, для красоты. Он поскорее повел меня дальше по коридору, к закрытой двери в конце.
  За дверью была маленькая комната. Через тусклое, давно не мытое окно, пробивался свет. У стены стоял большим платяным шкаф, а рядом с ним примостилась детская кроватка с матрацем, подушкой и одеялом, но без белья. Только дойдя до этой странной комнаты, я понял, что смертельно устал, даже любопытство поутихло. Меня удивило, что у Михальчука есть детская кровать, зачем она ему? Все в подъезде знали, что у участкового не было детей. Я бы наверное спросил, но сил совсем не было. Влекомый дядей Валерой, устало волоча ноги, я проследовал к кроватке, сел на нее, всхлипнул. Глаза как-то сами собой начали слипаться, я зевнул, машинально прикрывая рот, как деда учил.
  - Ложись, Ванюша, отдохни, - тихо шепнул Михальчук и погладил меня по голове.
  Я опять вяло улыбнулся, смотря осоловело, шмыгнул носом и, когда он легонько толкнул меня на подушку, я мягко опустился на нее придержав руку дяди Валеры. Я уже с трудом соображал, что делаю: уложил свою ладонь в ладонь взрослого и прижал к щеке, так меня иногда укладывал дед после отцовской выдрессировки, так было спокойнее. Ноги сами собой поджались к груди, позволяя уместиться в кровати, от чего на спине выперли острыми бугорками лопатки.
  - Спасибо, - уже в полудреме промямлил я и начал заваливаться в сон...
  Я уже не слышал и не ощущал как "добрый дядя Валера" поглаживал меня, надрывно и гулко дыша и покрываясь потом, как он рассматривал мое тело, а потом, тяжело поднявшись и выйдя в коридор, набрал номер и проговорил хриплым шепотом:
  - Руслан Валерьевич? У меня есть то, что вы хотели ...
  Я спал, сладко, без сновидений, просто провалившись как в немного душную и почему-то прохладную вату лицом. Тело, свернувшееся калачиком, подрагивало во сне, словно вновь и вновь переживая события дня. Потом медленно, но верно пришели сновидения тяжелые и страшные, снилось все вперемешку: батя, дед в гробу, мамка со вспухшим лицом, снились люди без лиц, голоса, снился участковый Михальчук - все перемешивалось в тугой клубок, заворачивалось как водоворот, который невесть куда меня нес. Еще почему-то снились эти занавески из бисера, которые покачивались от ветра и шелестели. А потом стали сниться только голоса, темнота и голоса. Я понял, что уже не совсем сплю, а только дремлю, хотелось открыть глаза и посмотреть кто там пришел к дяде Валере, но глаза никак не открывались, словно слепленные как в сказке про Оле-Лукойе молоком. Эту сказку я очень любил, мне ее часто читал дед, и я всегда переспрашивал:
  - А какой зонтик он откроет надо мной? - дед улыбался и говорил:
  - Спи, Ванюш, спи...- и гладил по голове. От теплых воспоминаний я невольно улыбнулся. А голоса все гудели и гудели...
  К Михальчуку пришли двое: высокий подтянутый мужчина с властным высокомерным лицом, аккуратной темной шевелюрой с примесью благородной седины и женщина средних лет, в деловом костюме и туфлях на каблуке.
  - Показывайте, - потребовал мужчина прямо с порога, небрежно кивнув Михальчуку вместо приветствия, а женщина только величаво повернула голову на изящной шее, осматривая убогую обстановку квартиры.
  - Сейчас, Руслан Валерьевич, - засуетился хозяин, неуклюже отступая вглубь прихожей, чтобы пропустить гостей в квартиру и делая приглашающие жесты руками. - Сейчас! Вы проходите ... вот ... - он завертелся волчком на месте, решая что-то. - Вот сюда, проходите в комнату ... Раздвинув с пластмассовым стуком "висюльки", пригласил посетителей в гостиную. В комнате, у дальней стены стоял длинный диван, на который участковый усадил пришедших:
  - Вот, располагайтесь. Может быть напитки, если желаете? Или ...
  - Не надо напитков, - сказал мужчина властно, - у нас мало времени. Где товар?
  - Я сейчас ... сейчас .... минуточку ... - снова засуетился Михальчук и, шумнув "висюльками" выскочил в коридор и поспешил к закрытой двери к комнаты, где я дремал.
  
   "Улыбка нежная, ты пьешь из этих рук,
  И звонкий хохот между серых стен повис...
  Водичка с ядом. А ты думал это друг?
  Ведь нет защитников тебе среди живых."
  
  - Вставай, Ванюш, просыпайся, - позвал Дядя Валера негромко, склонившись над кроваткой, и легонько потряс меня за плечо. Я, не открывая глаз, сел, зевнул и спросил:
  - Дядя Валера, а можно я еще посплю?
  - Потом, потом поспишь, пойдем со мной.
  Он обнял меня за плечи и повел в гостиную. Я вяло кивнул и пошел куда вели, в полудреме, с закрытыми глазами, все равно дядя Валера сам вел, а я не задумывался, куда и зачем.
  - Иди, Ванюша, не бойся, - шепнул Михальчук и подтолкнул меня.
  Я снова кивнул и шагнул в комнату, не раскрывая глаз, за спиной зашелестели висюльки.
  Отказавшись в комнате и разлепив веки, я оторопел. Тут сидели неизвестные люди. "Но как же так? Ведь участковый был такой добрый, а тут... он же сам, САМ меня увел, что бы никто не увидел... НЕ УВИДЕЛ!" - билось в голове.
  - Ух, какой худенький! - умилилась женщина, - ну, проходи, проходи сюда, не бойся.
  Она встала и подошла, а я даже прикрыться не мог, руки, словно онемели.
  - Посмотри, Русланчик! - она присела передо мной на корточки и погладила по животу ладонью, улыбаясь - посмотри какой! Совсем молоденький! Давай его возьмем!
  - Тощий какой-то, - сказал мужчина с сомнением и окинул меня презрительным взглядом. - Порченый товар, не всем подойдет, - произнес он, указывая на следы на моем теле.
  Женщина начала меня осматривать, трогать в самых личных местах, где даже мать не трогала. Я только вздрагивал и ни рукой ни ногой пошевелить не мог, словно меня связали. Она крутила мной и вертела как куклой! ЖИВОЙ КУКЛОЙ! "Рвануть, -думал я. - Вот прямо сейчас в коридор, а там, отбиваясь, выскользнуть на площадку и был таков. Нет, ничего не выйдет, вон участковый в проходе встал, сволочь, обманщик!"
  Я судорожно искал выход, ведь если не вырваться, то меня будет ждать что-то очень плохое! "Но вот как убежать? Дверь на замке, ключ у мента, да и не успеть, поймают, а против троих шансов нет! Ладно, ладно! Хотите рассматривать? Рассматривайте! Только я и голоса не подам. Только дверь откроете, а там меня не остановить будет, только бы момент не упустить..."
  - Сколько лет? - спросил мужчина, обращаясь то ли ко мне, то ли к участковому, появившемуся на пороге. Он не торопясь поднялся, подошел, взял меня за плечо и сжал, да с такой силой, что казалось сейчас мне его сломает.
  - Лет сколько? - повторил он и тряхнул меня. Я молчал, скрипел зубами и молчал.
  - Не отвечает! - не то обрадовалась, не то расстроилась женщина. - Видишь, какой крепкий, Русланчик? Не отвечает! - пропела она, улыбаясь, потом посмотрела на меня и затараторила. - Не бойся, малыш, тебе будет хорошо! Мы покатаемся, ты же любишь кататься? Оденем тебя красиво, покормим вкусно. Ну, не упрямься, поехали.
  Я отрицательно мотнул головой и дернулся, пытаясь высвободиться.
  - Беспризорник? - односложно спросил покупатель у Михальчука.
  - Нет, Руслан Валерьевич, из неблагополучных.
  - Алкоголики?
  - Да, - как-то смутившись ответил участковый и тут же добавил, - мальчонка хороший, вы не сомневайтесь, Руслан Валерьевич, крепенький.
  Мужчина осмотрел меня придирчиво, словно вещь в магазине собирался купить. А потом опять тряхнул, да так, что я еле устоял на ногах.
  - Пользованный? - снова спросил он у участкового.
  - Нет, нет, что вы, да я же... я же...ни в коем случае, Руслан Валерьевич! Вы же знаете! - Михальчук разволновался, даже руками замахал, как мельница, доказывая.
  - Хорошо, - оглядывая меня, медленно проговорил мужчина и потребовал, - Глаза поднять, смотреть на меня!
  Я уставился перед собой, поджав губы и натужно дыша. Я ненавидел этих людей сейчас.
  - Я сказал смотреть на меня, - разделяя каждое слово, повторил он.
  - Русланчик, - запела опять баба, - не волнуйся, дорогой, мы его сейчас заставим, только не по лицу, милый...
  - О чем ты, Регина, он порченый, раньше недели все равно не продать, хотя...
  
  И тут я испугался. Слезы, готовые выступить, в миг высохли. Меня обманули взрослые, опять обманули, они только и умеют врать, изворачиваться и причинять страдания. "Один дед был хорошим, а теперь и его нет. Весь этот мир против тебя, Ванька Котов, весь этот проклятый мир! Ну и пусть! Пусть, все равно не заставите!"
  Женщина опять присела ко мне, тронула ладонью мою щеку, провела большим пальцем по губам и чиркнула по носу кончиком острого красного ногтя. И в этот момент я дернулся что было силы, вырвался и бросился сперва к окну.
  - Держи! - испуганно крикнула она и протянула руку в запоздалой попытке задержать меня. Окно оказалось заперто, к тому же было слишком высоко, мне не спрыгнуть. Я заметался по комнате, как загнанный зверь, а потом обогнув Михальчука, оказался у двери. Ключ! Мне нужен был ключ. Я с ужасом оглянулся, судорожно соображая, что теперь делать и бросился к ванне, там можно было запереться, только бы успеть! Только бы успеть... И я успел, успел залететь в помещение и запереть дверь на щеколду. ВСЕ! Теперь не достанут! Однако, я попал вовсе не ванну как рассчитывал, вернее я бежал куда надо, но у нас был туалет и ванна соединены в одну комнату, а у Михальчука оказались раздельными. Так что я оказался вовсе не в ванне, а в туалете, места тут было совсем мало. Я сел на закрытый крышкой стульчак и поджал ноги.
  - Верни его, - властно донеслось из комнаты. Чопорный Руслан Валерьевич не озаботился погоней за мной, он просто уселся обратно на диван и стал ждать, закинув ногу на ногу.
  - Сейчас, сейчас! - засуетился грузный участковый и метнулся к запертой двери, - я сейчас! Ванечка, открой! - позвал он ласково, - открывай, малыш, не бойся, тебя никто не обидит! - интонации его были ласковыми, даже приторными.
  "Ага, сейчас... Только разбегусь и открою..." - думал я и, словно услышав мои мысли, "дядя Валера" разбежался и с грохотом врезался в дверь, да так, что она затрещала. Я вжался спиной в бачок и крикнул:
  - Я не выйду! Слышите? Не выйду...
  - Вот какой шустрый! - радостно восклицала женщина, - а говоришь не выдержит долго! Хороший мальчишечка! Он мне нравится, - она выскользнула в коридор и остановила опять разбегающегося мента, - погоди, Валерочка, не надо ничего ломать, он сейчас сам выйдет. Подумает капельку и выйдет, правда, Ванечка?
  Она прошла на кухню, скинула с ног изящные туфли, придвинула к стене табуретку, и влезла на нее, грациозно балансируя руками, как балерина. Найдя устойчивость, она порылась в своей сумочке и достала оттуда идеальной белизны носовой платочек и баллончик.
  - Сейчас выйдет, - пропела она успокаивающе, прикрыла лицо платочком и направила струю газа из баллончика в вентиляционное отверстие, подождала чуть-чуть, улыбаясь и проворковала, - Встречай его там, Валерочка!
  Я услышал звук "пшшшшш..." и почувствовал резкий запах, а потом в носу, глазах, во рту защипало. Меня начало душить, я закашлялся, голова закружилась, из глаз обильно потекли слезы, а из носа сопли. Я забился в помещении туалета. Это было невыносимо! Если не выйти, задохнусь! Я продержался по максимуму, но опять услышал звук "пшшшшш... ", и новая волна резкого запаха захлестнула меня как девятый вал. Я задергался, тошнота подошла к самому горлу, благо унитаз был рядом, меня вырвало, но это не помогло. Я взвыл, прислонился к двери и вынуждено открыл ее в попытке глотнуть воздуха. Только я это сделал, как сразу услышал:
  - Вот и правильно, вот и молодец! - и крепкая хватка "доброго дяди Валеры" сковала мои плечи. А потом этот гад повел меня обратно в комнату.
  Мужчина поднялся с дивана навстречу, и, не произнося ни слова, с размаху ударил меня по лицу. Я бы отлетел к стене, если бы меня крепко не держал "добрый дядя Валера".
  "Да что же они меня все бьют-то? А? БОЛЬНО ЖЕ МНЕ! ЧТО ОНИ ВСЕ ОТ МЕНЯ ХОТЯТ?"- кулаки сжались так, что необстриженые ногти врезались в ладони, я надрывно вдохнул. Опять началась трясучка, и опять застряли слезы, которые вот только что ведь катились по щекам, вот только мгновение назад, а тут пересохли вместе с горлом.
  - Мммф... - выдохнул я, поднимая взгляд полный ненависти на обидчика.
  - Молчит! Терпит! - как-то радостно объявила женщина, появляясь в дверях комнаты. - Видишь, Русланчик, какой терпеливый. Даже не заплакал! - продолжала она восхищаться.
  Она подошла, приблизила свое лицо, обдав меня запахом дорогих дамских сигарет, и вдруг поцеловала в лоб густо накрашенными губами, оставив жирный темно-красный отпечаток. В ответ я зарычал тихо и зло, подбираясь:
  - Пустите... Пустите меня...
  Ничего хорошего от этих людей я не ждал, вообще ничего больше хорошего от взрослых я не ждал. Мужик внимательно посмотрел на меня, придержав крепкими пальцами за подбородок, и опять ударил. Я заскрипел зубами, сжимая кулаки, из разбитой губы пошла кровь, во рту стало солено. "Нет! Не дождетесь, сволочи, не дождетесь, я все равно не буду делать, как вы хотите!"
  - Упрямый, - сказал мужчина с осуждением, - смотри, какой гордый.
  Он силой опустил меня на колени. Я особо и не сопротивлялся, а смысл, все равно справятся. Когда ты в руках тех, кто сильнее тебя нужно стараться просто выжить, что бы потом отомстить. "На колени поставили, - я тихо хмыкнул. - Любите доказывать свое превосходство, да? Справились втроем с одним?" Было чертовки обидно. А покупатель схватил меня за волосы и оттянул голову, словно хотел ее оторвать вместе со скальпом. Я сморщился, зажмурив на мгновение глаза и скривившись, сглотнул и уставился на мужика.
  - Ты меня ненавидишь? - вкрадчиво спросил он. - Больно тебе?
  - Я вас презираю... - процедил я слова деда из рассказа про фашистов, - и ненавижу тоже, - а потом немного подумал и все же, плюнув в его чистенькую рожу кровавой слюной, добавил. - Гад... - и зажмурился, ожидая очередного удара.
  - Нет, не пойдет, - сказал мужчина, медленно утираясь и откинул меня к стене.
  - Не пойдет, Регина, слишком упрямый. Его дрессировать недели две придется, потом лечить, у нас нет столько времени. Да и продашь ли потом? Слишком много мороки, - объяснял он терпеливо, как будто отказывал дочке взять себе котенка, - не переживай, дорогая, мы другого найдем, - он обнял ее за плечи и повел к выходу. У двери обернулся и протянул Михалчуку зеленую купюру.
  - На вот тебе. А от пацана избавься, он слишком много видел и слышал. И срочно ищи другого.
  Участковый скомкал бумажку и сунул в карман брюк.
  - Да как же, Руслан Валерьевич? Может, посмотрите еще? Он не в себе просто, - причитал он, семеня следом за гостями. - Может еще раз завтра посмотрите?
  Седой прошел через коридор и вышел на лестницу. Михальчук обернулся, взглянув на меня, прошептал: "Зря ты так, Ванюш, теперь-то как..." - и махнув рукой, бросился следом что-то бормоча в спины покупателям, видимо, надеясь остановить. Дверь громко хлопнула, и я остался один. "Дядя Валера" не закрыл дверь, ключ не щелкал в замке, значит путь свободен! Я рванул к выходу, приоткрыл дверь, выглянул, дождался пока голосов почти не будет слышно и рванул вверх, на чердак.
  Ох, как же тут было холодно, после теплой квартиры. Оказавшись на верхнем этаже, я, озираясь, полез в люк по железной лестнице. В этом люке, уже давным-давно была большая дыра, пацаны иногда там прятались, когда летом в прятки играли или в казаков, но сейчас, ранней весной, там никого не было. Я вылез на чердак, ободрав себе бок и занозив ногу, немного порыскал, нашел старый грязный матрац и одеяло. Зимой тут жил бомж, говорили, что он уголовник. Я забрался на матрац и укутался в одеяло. От шмотья несло сыростью, гнилью и еще какой-то дрянью, но все лучше потерпеть запах, чем замерзнуть окончательно. Медленно, но верно меня стало клонить в сон, и я снова уснул, правда спал совсем недолго, часа два. Проснулся от холода, на улице поднялся ветер, и чердак стало продувать насквозь. У меня зуб на зуб не попадал. Продолжая кутаться в одеяло, я аккуратно выглянул в дыру люка, убедился что там пусто и, намотав одеяло на манер древнегреческой тоги, прижимаясь к стенам, пошел вниз, намереваясь добраться-таки до подвала и там, на трубах с горячей водой, улечься и согреться. На этаж Михальчука, я долго не решался спуститься, а вдруг участковый у глазка сидит! Но холод заставил идти вперед. Собравшись с духом, я двинулся мимо квартиры, прижимаясь к стенам, а потом опрометью кинулся по лестнице вниз.
  
  * * *
  "Ну что же ты, командир? - в который уже раз, спрашивал Чингиз Расулов, сверля Котова своими оливковыми глазами, - Зачем, а?"
  Он сидел напротив лейтенанта, за кухонным столом, откинувшись назад так, что запрокинутый затылок касался стены позади, а на натянувшейся коже на шее с острым кадыком отчетливо проступали голубовато белые следы от пальцев командира.
  "Зачем, командир? Зачем ты меня убил? - спрашивал он молча, - пацанов потерял. Меня убил. А теперь вот ... - он вдруг повернулся и посмотрел куда-то , щуря мертвые глаза, потом снова повернул синюю рожу к Котову и закончил, - Теперь и сына вот тоже ... Эх, ты, лейтэнент!"
  - Нет! - заорал старлей, вскакивая с табуретки. - Нет! Врешь, гад! Врешь!
  В бешенстве он изо всех сил размахнулся и вмазал Расулову между глаз, пройдя сквозь морок и разбив в кровь костяшки на руке о бетонную стену.
  - Врешь гад, врешь ... - бормоча бессвязное и придерживаясь рукой за стену, чтобы не упасть, он поплелся из кухни по коридору к ванькиной команте.
  - Ванька, сынок, - позвал он хрипло, просунув залитое слезами лицо в приоткрытую дверь. Комната была пуста. Как-то по-особенному пуста, так, что сразу становилось ясно, что Ваньки здесь нет и уже никогда не будет.
  Котов рухнул на колени и зарыдал громко, в голос. Постепенно успокоившись, старлей с трудом, скребя руками по дверному косяку, поднялся на ноги и поплелся обратно на кухню. Там у плиты на полке лежал большой нож с деревянной ручкой и острым широким лезвием. Старлей взял нож в правую руку и замер.
  "Давай! - сказал Чингиз Расулов. Он стоял у окна, наблюдая за командиром и почему-то обнимаясь с Валькой Тумановым, у которого вместо лица была черная окровавленная дыра. - Давай, командир, не тяни!"
  
  * * *
  
  Я вылетел на свой этаж и нос к носу столкнулся с батей, врезавшись в него, упал на пол. Глаза мои расширились, я завыл тихо, протяжно и попятился к стене от взрослого шепча:
  - Не надо больше... не надо... не надо... - меня затрясло, даже тех людей в квартире участкового я так не боялся, как отца...
  Батя повернулся ко мне, вся его одежда ниже пояса была залита кровью, которая текла из длинных продольных разрезов на обоих запястьях.
  - Ванюша, сынок! - пробормотал он слабеющим голосом и, медленно переставляя подгибающиеся ноги, двинулся на меня, глядя в пространство тусклыми глазами и широко расставив в стороны окровавленные руки с растопыренными красными пальцами.
  Это было страшно, я несколько мгновений просто смотрел на надвигающуюся окровавленную фигуру, не в силах отвернуться, сглатывая и дыша с большими перерывами, а потом что-то внутри шевельнулось... Как бы мне не было плохо, что бы он мне не сделал, но он был моим отцом. Я поднялся, придерживаясь за стенку, нерешительно сделал шаг навстречу.
  - Бать, иди домой, - тихо сказал я подныривая под его руку из которой текла кровь, а потом понял, что он не дойдет, слабый совсем. Я рванул в квартиру, мать спала на полу и ничего не слышала, совсем упилась. Я дернулся то в одну сторону, то в другую, а потом схватил кухонное полотенце и начал его рвать полосами, получалось очень плохо, но я все же справился и выскочил обратно на площадку. Батя уже сидел облокотившись о стену, мертвенно бледный и молчаливый, я присел около него и начал плотно-плотно перетягивать руки, наматывая как бинты тряпичный полосы, потом кинулся ниже на этаж, там у нас жил Егор Иванович, врач. Правда, обычно его дома не было, но сегодня мне повезло, у него оказался выходной.
  Я забарабанил в дверь, дядя Егор недовольно отпер ее и уставился на меня, как на приведение:
  - Тебе чего надо? - спросил он недоуменно, оглядывая мой странный вид.
  - Я это, дядя Егор, - спешил сообщить я, - некогда объяснять, там батя умирает, он себе руки все разрезал, пожалуйста... Быстрее!!!
  Узков сразу смекнул, что пацан в таком виде не станет шутить и рассказывать байки, потому исчез в коридоре и прикрыл дверь буквально на пару минут. А через мгновение я услышал его громкий, чеканящий слова, голос: "Первая? Нина Михаловна на месте? Срочно машину ко мне по адресу и приготовьте кровь для переливания, вторая положительная, предупредите Нестора Петровича, на счет реанимации, жду!" Я услышал как щелкнула трубка по телефонному аппарату, а потом Егор Узков с чемоданом вышел и захлопнул за собой дверь, произнеся только: "Веди..."
  Развернувшись на пятках, я помчался вверх. Как только врач увидел батю, я для него перестал существовать как факт живого человека, зато превратился во вторые руки. Он что-то колдовал над пострадавшим, только руки мелькали: перетягивал, надавливал, вкалывал какие-то лекарства. Я подавал то одно, то другое, а потом приехала бригада врачей в спецухе, очень быстро приехала. Я спрятался за дверью, Узков проследил за моими перемещениями, однако ничего не сказал, только продолжал давать распоряжения. Я понял, что батя в очень тяжелом положении, юркнул в комнату, переоделся, натянув теплые вещи, выскочил из квартиры, догнал Егора Ивановича, тот положил мне руку на плечо, а я машинально дернулся, словно меня ударили. Он удрученно покачал головой, вздохнул и тихо так мне сказал:
  - Не переживай, он выживет, ты вовремя все сделал, молодец, а теперь иди домой, незачем тебе с нами ехать... Потом придешь, навестишь, а еще, Ванька, я на твоего отца все же заявлю...
  - Не надо, - ответил я опуская голову... - Я не приду навещать и вообще... - потом поднял глаза на Егора и добавил. - Вы только его все равно спасите, обещаете?
  - Обещаю, - как-то грустно ответил Егор и полез в машину...
  
  * * *
  
  Я еще долго смотрел как уезжала скорая, пока она не скрылась из виду, вздохнул и вдруг заплакал, не от боли, не от холода, от ощущения надвинувшейся свободы... Я закрыл глаза и сделал шаг, потом еще, и еще, и еще... а потом пошел, все ускоряя шаги, а потом вообще побежал... Я бежал никуда, просто куда глаза глядели, бежал вперед быстро, так что начало заходиться сердце и сбивалось дыхание, заныла печень... Я бежал на свободу, там где больше не будет боли и взрослых, там где я был сам по себе... Как же упоительно было это нелепое и недолгое, как окажется потом, ощущение свободы...
  
  По чердакам однажды прятаться устав,
  Ты выйдешь первым против ста смертей своих.
  И над тобой никто не возведет креста,
  Ведь нет защитников тебе среди живых.
  
  
  
  Обращение к прочитавшим
  
  Говорят, что понять до конца, можно только ощутив и пережив. Я постаралась показать вам мир и жизнь глазами ребенка, у которого нет больше защитников. Того самого, который будет вынужден бежать от взрослых, что бы просто жить. Для которого улица покажется более безопасной, чем родной дом и семья. Я понимаю, что описанное тут кажется чересчур, но поверьте, в жизни все бывает еще гораздо страшнее. Давайте постараемся не оказаться безразличными. Ведь и эти дети тоже наше будущее.
  
  С уважением, Дженни Виллерс.
  
  Ссылки
  
  http://www.rondtb.msk.ru/info/ru/orphanage1_ru.htm#1
  Диакония: помощь беспризорным детям
  Детский дом "Павлин"
  Реабилитационный центр "Остров-3"
  Работа с беспризорными детьми в Московской области
  Детский приют в селе Писковичи Псковской области
  Дорога к храму
  
  
  http://www.tppdetfond.ru
  Благотворительный фонд "Центр помощи беспризорным детям"
  
  http://www.cpbd.ru/index.php?loc=4
  Центр помощи беспризорным детям
Оценка: 8.21*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"