Аннотация: Провинциал в большом городе - очень много бед и мало радости.
Комментарий от автора: "матчасть по сериалу "Rome" (с) и Википедии с ошибками.
Приблизительно март - май 60 г. до н.э., Рим.
...Четвертый вариант письма, посовещавшись, тоже стерли - невзирая на то, что промучились с ним дольше, нежели с первыми тремя. Теперь о нем напоминали лишь разрозненные буквы, проглядывающие на восковой дощечке то здесь, то там.
- Хм... Да, - Катулл-старший повертел в пальцах стило, изрядно обкусанное в процессе творчества. Хмыкнул, бросил его в явном раздражении на стол и потянулся к более привычному предмету - оловянному кубку. - Много чего я умею в жизни хорошо и очень хорошо. Но вот эпистолы слагать - не моё. "Прошу принять посильное участие и споспешествовать в продвижении..." Тьфу.
- Отец, я же говорил - у меня получилось бы гораздо лучше. При всем уважении к тебе... позволь?..
- Не позволю. Единственное, что ты умеешь гораздо лучше меня, так это портить соседских девок. Пей вот вино. Хорошее вино.
Отец пил с наслаждением, шумно глотая, сопя, грозно поглядывая на сына через край кубка. Сын тянул вино мелкими глоточками. Ему явно не сиделось на месте, он то и дело ерзал, в нетерпении пристукивал носком сандалии и бросал тоскливые взгляды на отброшенные письменные принадлежности.
- Ладно, - наконец произнес старший Катулл. Был он грузным, коренастым, с обширной лысиной и хотя правильными, но грубыми чертами лица - провинциальный землевладелец из тех, чьи самочувствие и самоуверенность возрастают прямо пропорционально расстоянию от пестрой столичной суеты. - Так и быть, сочиняй сам. Помня притом, что сочиняешь себе карьеру. Квинт Метелл Целер - это, сынок, тебе не кто-нибудь, а...
- Знаю, знаю, - молодой человек, только того и ждавший, отставил свой кубок и жадно схватил дощечку. Стило проворно забегало по податливому воску, оставляя за собой ровные аккуратные строчки. - Отец-сенатор, благодетель наш и заступник, к стопам твоим смиренно припадаем...
- Ты мне это зубоскальство брось, - буркнул отец. - Зубоскалить с девками будешь, а с Метеллом Целером ты должен быть почтителен и серьезен, как с отцом родным... нет, даже еще почтительнее. Я тебе посмеюсь! - прикрикнул он, заметив, как на физиономии сына проступает хорошо знакомое глумливое выражение. - Провинциальных остроумцев в Риме больше, чем бродячих собак, только к собакам относятся получше. Ты хоть знаешь, каких денег нам будет стоить твой отъезд? Могли бы на эти деньги прирезать себе хороший участок над Бенаксой или прикупить у Ливия один из его виноградников, так нет же - все ради тебя!
- Благодарность моя, отец, воистину безмерна, - безмятежно отозвался юноша, не отрывая глаз от письменной дощечки.
В наглухо закрытые ставнями окна ударил очередной порыв ветра пополам с дождем и снеговой крупой. Январь близился к концу, Верона, маленький провинциальный городок, ежился от промозглого холода и наполненных мелкими льдинками туманов. Город жался к земле, косился из-за недостроенных крепостных стен на небо в нетерпеливом ожидании солнца и первых примет грядущей весны. Потрескивало пламя в очаге, надрывал глотку ветер, стыла черная вода в реке и выли в горах оголодавшие волки.
- Дождешься от тебя благодарности, как же, - Катулл-старший вновь потянулся к кувшину. - А то я ведь и передумать могу. Может, и впрямь - ну ее к Диту в задницу, эту столицу трижды благословенную? А, сын? Что тебе делать в Риме? Оставайся дома! Женишься на Елене, ее-то в отличие от тебя долго уговаривать не надо, хоть сегодня готова бежать к алтарю. Поселитесь на вилле в Сирмионе, считай, жизнь устроена...
- Вот именно, - кивнул молодой человек. - Только зачем она тогда, такая жизнь? Мы уже говорили об этом, отец. Вчера. И позавчера тоже. И месяц назад. А также весь минувший год и позапрошлый. Птицы не поют в клетках, семейная жизнь не способствует вдохновению, но удручает человека, делая его умственно расслабленным.
- Вот обрадовал, так обрадовал. Значит, я, по-твоему, умственно расслабленный? Скажи спасибо, что мать не слышит.
- Извини.
- А певчие птички, между прочим, в клетках очень даже замечательно живут и поют чудесно. Чего б не жить? Кормушка под носом, подружка под боком, гнездо и все, чего душе угодно, знай распевай днями напролет. Вот хоть щеглы у того же Ливия...
- То-то Ливий всякую декаду скупает у птицеловов новых щеглов на замену дохлым.
- Тьфу на тебя, пустозвон. Ты ему слово, он тебе десять. Куда только катится мир? Медом намазано в этой столице, что ли, свет клином на ней сошелся? Вот, помню, раньше...
- В те далекие времена, когда вода была мокрее, трава зеленее, девицы давали куда охотнее, а ты ходил с Суллой на Митридата? - с невыразимым ехидством уточнил Младший.
- Пожалел я на тебя вожжей в детстве, - раздосадовано крякнул отец. - Слушал твою матушку, мол, подрастет дитя - поумнеет. Годы прошли, ты такой же дурной, как в детстве, и даже хуже. Уедешь, так не хнычь. Мол, не предостерегли, спасите - заберите, вышлите денег, жрать нечего, вчера последние сандалии пропил...
- Я не пропаду. И хныкать не стану. Вот, читай, - юноша закончил писать, передвинул табличку к отцу. - Почтительная просьба согласно всем правилам и канонам. Придраться не к чему.
- Так. Ага, угу... Это что за слово?.. Сам придумал? Другого, попроще, не сыскалось? У отца-сенатора терпения не достанет продираться через твою заумь. Ладно, переписывай теперь на пергамент. Ошибок не наляпай! Хороший пергамент нынче дорог!..
Пауза, и - почти просительно:
- Сын, а может, все-таки передумаешь?..
За долгий месяц путешествия с севера на юг, из отдаленной провинции в блистательную столицу, сложенный вчетверо и перетянутый крученой нитью пергаментный пакет изрядно поистрепался на сгибах. От сургучной печати откололся кусок, но оттиск фамилии отправителя все еще просматривался достаточно отчетливо.
С посланием, единственной ниточкой, продолжавшей связывать его с домом, Гай расставался с опаской и душевными муками. Вручив его управляющему человека, который, как он надеялся, сможет в будущем стать его покровителем, услышав в ответ небрежно брошенное:
- Дня через три-четыре приходи.
Гай устроился на постоялом дворе - грязном, шумном, ничуть не отличавшимся от придорожных харчевен, которых он с избытком навидался в дороге. Пересчитывал оставшиеся деньги, прикидывая, надолго ли их хватит, изнывал от нетерпения и тревоги.
Город праздновал наступление нового года, не затихая ни днем, ни ночью. По потолку убогой комнатушки ползали багровые отсветы проходивших мимо факельных шествий. Гай лежал без сна, привыкая к мысли о том, что он - в столице. Там, куда он мечтал попасть, куда стремился. Где надеялся обрести себя, стать чем-то. Боясь, что его письмо, его хрупкая надежда устроиться, не попадет в нужные руки, затеряется среди прочих, на него не обратят внимания. Твердя себе, что этого не произойдет. Он счастливчик, ему всегда везло - повезет и сейчас.
Только бы еще научиться справляться с тем, что ему одиноко, боязно, и порой до слез хочется домой...
Никто в огромном, бессонном Городе его не знает, и он не знает никого. Если он сгинет без следа, ни единая живая душа не встревожится его долгим отсутствием, не начнет искать его и беспокоиться о его участи. Разве что родители. Но когда еще новости из Рима черепашьим ходом доползут до Вероны...
Вскрытое послание лежало на столе среди прочих бумаг, а Гай Валерий твердил себе: не стоит по-детски переминаться с ноги на ногу, коли намерен произвести хорошее впечатление. Его предупредили - из-за наплыва просителей встреча будет весьма короткой и для него разумнее всего помалкивать, покамест хозяин дома сам не обратится с вопросом.
Гай даже не надеялся, что достопочтенный Квинт Цецилий Метелл Целер вспомнит его в лицо. Полтора года тому отец-сенатор наместничал в их провинции, Цизальпийской Галлии. Семейство Катуллов представлялось ему в числе прочих нобилей Вероны, когда сенатор посещал строящуюся крепость. Гай вкупе с прочей молодежью смирно держался в сторонке, наместник со свитой пробыли в городке декаду и ускакали дальше, а обыватели вздохнули с облегчением. Многие побаивались увеличения налогов и того, что начнут выискивать тех, кто водит неугодные знакомства либо поддерживает переписку с обитателями столицы - память о кровавых временах Суллы была все еще жива.
Почтенный Метелл на днях одолел последнюю, наивысшую, ступень крутой лестницы к вершинам, одержав верх на консульских выборах. Теперь все его внимание принадлежало Городу, этому бурлившему и готовому в любой момент выплеснуться через край котлу с ядовитым варевом. Городу, переполненному враждующими партиями Сената, вечно недовольными обывателями, бывшими легионерами, не получившими в срок обещанного жалованья, бандитскими шайками и приверженцами различных ораторов с Форума. Раздираемому склоками и потасовками, вспыхивавшими равно как в бедных кварталах, так и в богатых. Не говоря уже о Форуме, где любое выступление грозило обернуться побоищем.
Неудивительно, что новоиспеченный консул в сугубом раздражении смотрел не на очередного докучливого просителя, отделенного пространством массивной столешницы, а сквозь него. С улицы долетал чуть приглушенный грохот колес повозок о мостовую, пронзительные выкрики разносчиков, гул толпы. Извечный, неизменный голос столицы, окружающий, словно липкий болотный туман, навязчиво лезущий в уши и в конце концов становящийся привычным настолько, что перестаешь обращать на него внимание.
- Твое полное имя Гай Валерий? Сколько тебе лет? - простые, но столь внезапно прозвучавшие вопросы застали Гая врасплох. Он вздрогнул, торопливо кивнул:
- Да. Двадцать три... исполнится в декабре.
- По виду не скажешь. Если твой отец желал, чтобы ты чего-нибудь здесь добился, ему следовало отправить тебя в столицу еще лет пять назад. А то и раньше, - каждое веско падающее слово Метелла звучало, как приговор. Причем отнюдь не оправдательный. - У образованного и целеустремленного юнца был бы шанс обратить на себя внимание, ты же безнадежно запоздал. Чего вам дома не сидится? От приезжих уже ступить негде, всякий так и норовит урвать кусок пожирнее да послаще... Умеешь ты что-нибудь, помимо чтения и письма?
- Я... я сочиняю стихи. Говорят, неплохие, - заикнулся Гай. От волнения и тревоги его акцент уроженца севера и манера тянуть гласные стали еще заметнее.
- Да ну? Подумать только, - скучающее выражение на породистом лице отца-сенатора сменилось откровенно брюзгливым. Упоминание о поэзии стало роковой ошибкой приезжего. - Великовозрастный бездельник, так еще и стихоплет, поди ж ты. Езжай домой, мальчик. Выйдешь отсюда - и прямо, никуда не сворачивая и не задерживаясь, возвращайся в свой Медиолан. Или откуда ты там взялся, из Вероны? Послушай доброго совета, причем данного совершенно бесплатно: нечего тебе делать в столице. Нет, ты, конечно, можешь остаться - но тогда выкручивайся сам, а сюда...
За ведущими в кабинет дверями черного дерева зашумели и загалдели самым бесцеремонным образом. В щель между створками плеснуло причитаниями касательно того, что хозяин занят и допускать никого не велено ни в коем разе. Двери распахнулись, мимо удрученного собственными горестями Гая пролетел живой смерч. Мимоходом задел краем непривычно короткого плаща, оживленно заговорил еще с порога, не тратя времени на приветствии, словно продолжая оборванную на полуслове беседу:
- Можешь радоваться и записать себе где-нибудь для памяти: одной головной болью меньше. Сброд из-под моста впредь не будет беспокоить нас своими чрезмерными требованиями. Преемник тамошнего крикуна ведет себя куда разумнее, чем его безнадежно дохлый предшественник. Он расплатится завтра. В крайнем случае, послезавтра. Иначе я собственноручно ему кишки выпущу. Развесим их по заборам в честь твоего торжественного проезда через Город.
- Придержи язык, - Метелл чуть заметно повел взглядом, указывая на притихшего визитера. - И будь добр, впредь не врывайся ко мне, как к себе домой или в свой излюбленный кабак.
- Я просто хотел первым донести до тебя хоть одну радостную новость на сегодня, - судя по голосу, гость обиделся
Старательно изучавший прихотливые извивы мраморных узоров у себя под ногами Гай рискнул осторожно поднять голову, исподтишка разглядывая собеседника отца-сенатора. Выглядит молодым, но, наверное, будет лет на десять постарше Гая Валерия. Лицо из тех, которые наверняка до безумия нравятся молоденьким служанкам в тавернах и девицам из хороших семей - красиво вылепленное, черты не резко-грубоватые, но смягченные, неуловимо женственные. Густые каштановые с едва заметной рыжиной волосы, упрямо вьющиеся, несмотря на короткую стрижу. Широко поставленные, чуть навыкате глаза, словно у хищной птицы. Взгляд хищника - цепкий, нагловатый и самоуверенный. Высокий, Гай со своим средним росточком едва дотянется ему до плеча, сильный той откровенной бычьей силой, что едва сдерживает себя на тонкой цепи приличий.
Гая удивило радужное сверкание многочисленных колец и браслетов. Похоже, навещавшие Верону гости и торговцы из столицы рассказывали чистую правду: здешними нобилями овладела азианская мода на все роскошное и блестящее. Даже мужчины нынче не стесняются носить украшения.
Знакомец достопочтенного Метелла уделил толику внимания и скромному гостю из провинции. Пристально оглядел Гая с ног до головы, ядовито осведомился:
- Это что, твое новое приобретение для дома? Выглядит недурно. Если сперва затолкать его в бочку с кипятком и шпарить там денька два без передыху. Пока навоз не начнет отваливаться кусками.
Гай глазом моргнуть не успел, как столичный нахал оказался у него за спиной. Шлепнул по заду, взъерошил пятерней слишком длинную по столичным меркам гаеву гривку. Шумно принюхался, широко раздувая ноздри и заявив:
- Но пахнет от него... приятно.
- Воняет от него, - буркнул Метелл. - Козлом, деревней и захудалой гостиницей. Оставь парня в покое, Клодий. Он не для тебя.
- А для кого тогда? - капризно протянул названный Клодием молодой человек. - В подарок для сестрицы? Как жестоко и несправедливо. Отчего ей всегда достается все самое лучшее? Лишь потому, что она женщина?
Гай на протяжении этой беседы стоял ни жив, ни мертв, сцепив зубы, не зная, смолчать или возмутиться. Намеки Клодия звучали оскорбительно. Дома за подобное могли и в морду дать, не сходя с места. Но здесь - столица, и Гай понимал, к чему может привести необдуманно сказанное слово. Его судьба и так висит на очень-очень тонком волоске. Если он надерзит в ответ, встречать ночь ему придется на улице. И эту, и последующие.
- Его зовут Гай Валерий Катулл, он из Вероны, отпрыск тамошнего землевладельца из моих арендаторов, - бесконечно утомленным тоном произнес Метелл. - Приехал искать места, только не способен ни на что толковое, кроме сложения стишков. Я склоняюсь к мысли отправить его обратно в Цизальпию. Рим без того переполнен дармоедами и чужеземцами.
- Еще от одного от Города не убудет. Ты не разоришься на его содержании, - легкомысленно заметил Клодий, дернув Гая за выбившуюся прядку и глумливо хихикнув: - Смотри-ка, маленький провинциал злится. Но помалкивает. Сообразительный, знает свое место. Что ему делать в глуши? Скучать, пить, трахать коз и соседских девок, растить виноград, наплодить кучу отпрысков и в конце концов удобрить собой землю? Какие бессмысленные и однообразные занятия. Пусть остается. Разреши, я возьму его с собой - покажу Город, растолкую, что тут к чему?
- Пойди запугай кого-нибудь... или убей, это у тебя получается лучше всего. И не вздумай втягивать мальчишку в свои дела. Я тебя больше не задерживаю, - достопочтенный сенатор небрежно отмахнул ладонью в направлении дверей. - Иди-иди, Красавчик, не мозоль глаза. Неужели тебе нечем заняться?
- Теперь ты мой должник, - блеснул мимолетной улыбкой Клодий. - Вздумаешь сунуться в город - отыщи меня. Познакомимся... поближе, - он скрылся за дверью, оставив у Гая стойкое ощущение столкновения с чем-то, чего прежде он никогда не встречал. Что показалось ему тревожным, будоражащим воображение... и вместе с тем весьма любопытным. Вот, значит, как увлекательно и захватывающе живет столичная молодежь...
"Отец не одобрил бы такого человека", - мимолетно подумалось Гаю.
- Держись от него подальше, - Метелл, чуть скривившись, бросил взгляд в сторону закрывшейся двери. - Клодию редко удается сообразить, когда следует остановиться и от каких замыслов надо бы воздержаться. В целом он не столь плох, как кажется на первый взгляд, и полезен для некоторых дел... - он оборвал сам себя, осознав, что рассуждает в присутствии чужака, щелкнул пальцами, подзывая раба. - Поглядим, к чему тебя пристроить. Ступай к управляющему, пусть найдет тебе комнату. Постарайся, чтобы я в будущем не разочаровался в своем решении, - от последних слов отца-сенатора веяло металлическим, пугающим холодом. Он небрежно отшвырнул распечатанное послание Катулла-старшего в плоскую корзинку из переплетенных серебряных ветвей, в компанию к таким же прочитанным письмам, что означало окончание аудиенции, взял следующее, утратив всякий интерес к провинциалу. - Ступай.
Гай попятился, торопливо произнося положенные слова благодарности.
- И остригись немедля! - догнало его уже на пороге приемной залы, когда Гай отступил в сторону, пропуская следующего просителя.
Гай Валерий опасался - и вместе с тем втайне надеялся - что наткнется в коридоре на Клодия по прозвищу Красавчик. Однако знакомец сенатора Метелла не пожелал замешкаться ради удовольствия лишний раз подразнить деревенщину.
Новое жилище и новая жизнь пришлись Гаю по душе. В отдалении от хозяйских покоев, с возможностью потихоньку улизнуть на улицы и вернуться поздним вечером, не привлекая лишнего внимания. Комнатушка с низким беленым потолком и единственным узким окном напоминала о доме. Здесь все казалось привычным, знакомым, успокаивающим. Даже звуки, будившие его поутру, были знакомыми с детства, ибо огромный особняк на Палатине и маленькая сельская вилла в окрестностях Вероны пробуждались до смешного похоже. Людской гомон на просторном черном дворе и окружавших его хозяйственных постройках. Ржание лошадей в конюшнях, заполошное кудахтанье кур, въевшийся в дерево и кирпичи стен прогорклый запах сгоревшего масла. Скворчание мяса на огне, плеск льющейся воды и звон посуды в кухнях. Здесь всегда находилось, с кем поболтать, у кого узнать новости или перехватить кусочек от блюд, что еще не унесли на господский стол. Здесь он чувствовал себя почти своим.
Пробегавшие мимо его закутка служанки повадились пинать щелястую дверь, смешливо выкрикивая, да погромче: "Гай, пора вставать! Просыпайся! Останешься голодным!.."
А еще можно было ночью забраться на плоскую крышу одной из пристроек и подолгу сидеть там. Смотря на никогда не засыпающий Город, на серые столбики очажных дымков и отражение луны в мутной речной воде. Впитывая его звуки и запахи, сливаясь с ним, пытаясь убедить себя, что рано или поздно станешь чего частью.
Достопочтенный Метелл, похоже, напрочь позабыл, что в дальнем уголке обширного дома обосновался нахлебник-клиент. Управляющий дома, недовольно ворча себе под нос о понаехавших дармоедах, отсчитал Гаю пригоршню серебряных монет, наказав быть разумным и не тратить сразу все.
Впервые в жизни Гай оказался полностью предоставлен самому себе. У него была крыша над головой - весьма неплохая крыша, которая, надо заметить, даже не протекала во время весенних ливней - и он не слишком тревожился о своем будущем.
Март сменился апрелем. Приезжий чужак знакомился с Городом, совершая долгие вылазки по окрестным кварталам. Гай больше не опасался заблудиться и потеряться в скрещениях улиц, проулков и перекрестков, запоминая названия, лавки, таверны, памятники, храмы и театры, старинные особняки, фонтаны и мосты через реку. Смотря во все глаза и слушая во все уши. Узнавая имена, что были у всех на слуху. Изучая неписаные законы, по которым жил Город. Поражаясь своему ненасытному любопытству, которое требовало еще, еще и еще. Сведений, новостей, зрелищ, случайных знакомств, мелькающих перед глазами живых картин и новых впечатлений. Гай казался сам себе иссохшим колодцем, в котором наконец-то появилась вода - и все никак не могла заполнить его до краев. Он и побаивался Города - многолюдного, шумного, прекрасного и грязного, и был очарован им.
Все улицы вели к сердцу Города, и Гай неизбежно добрался до площади Форума. Теперь он наведывался сюда через два дня на третий. Мысленно прозвав творившееся действо "Враждой львов с крокодилами и гиенами". Привыкая к тому, что вдохновенная речь о судьбах гибнущей родины может быть прервана недовольным воем слушателей, градом метко запущенных гнилушек и камней. Что порой приходится спешно подхватывать ноги в руки и улепетывать, иначе рискуешь оказаться в центре внезапно вспыхнувшей потасовки. Доказывай потом страже, хватающей без разбора всех подряд, что ты не при чем и только пришел послушать. Он узнал, что при надлежащем умении оратор способен переорать всех недовольных и выругаться таким легионерским загибом, что поневоле проникнешься и зауважаешь. Гай привыкал опознавать манеру речи и жестов, выспрашивал у оказавшихся рядом горожан имена ораторов - снизу, из гомонящей толпы под Рострой, не особо-то разглядишь лица говорящих. У него появились любимцы, которых он признавал до того, как они начинали речь.
Иногда Гаю мечталось о том, что настанут времена - и он сумеет свести знакомство с этими людьми. Мечты таяли, и он начинал смеяться над своей глупостью. Конечно, этого никогда не произойдет. Он всего лишь мелкий клиент в доме Метелла. Настолько беспечный, что даже не старается лишний раз обратить на себя хозяйское внимание. Не околачивается с раннего утра в приемной зале в надежде исполнить поручение или оказать услугу, предпочитая целыми днями шататься по Городу.
Патрон вычеркнул его из памяти, а вот Клодий по прозвищу Красавчик - нет.
Гай столкнулся с ним и шумной оравой его спутников у входа в особняк. Едва удержавшись от того, чтобы юркнуть в толпу и затеряться. Однако Красавчик узнал его, окликнув и дружески-снисходительно осведомившись, куда это бойкий провинциал направляется в полном одиночестве. Выслушав ответ, небрежно бросил:
- Идем с нами?
Отступать было некуда, убегать и отнекиваться - нелепо. Гай остался, старательно делая вид, что ему все нипочем. Учась пропускать мимо ушей насмешки над его провинциальным акцентом и сдержанно огрызаться в ответ. С удивлением убеждаясь: он вполне в силах поддерживать легкомысленную болтовню спутников, он уже не деревенский профан, не понимающий, о чем идет речь и только заискивающе поддакивающий в нужных местах.
Никогда прежде он столько не смеялся и не чувствовал себя таким свободным. Он наконец получил возможность власть поболтать, с каждым мгновением уверяясь, что его слушают. Он открыл в себе талант передразнивать знаменитостей с Форума, потешая своих новых знакомцев. Увлекся этой игрой, не замечая пристального, задумчивого взгляда Красавчика. Не слыша, как тот снисходительно-ласково цедит сквозь зубы:
- Щ-щенок...
К вечеру Гай твердо решил, что нынешний день был одним из самых прекрасных дней в его жизни - и он постарается никогда не забыть его.
С той поры Клодий частенько прихватывал провинциала с собой. Снисходя до того, чтобы не только переброситься с юнцом парой слов, но между делом рассказать что-нибудь полезное или забавное.
Гай разузнал, что полностью Красавчика зовут вовсе не Клодием, а Публием Клавдием из древнего рода Пульхров, однако он предпочитает более простую форму своего имени, и что достопочтенный Метелл недавно женился на старшей сестре Клодия. Еще Гай не раз слышал на улицах о том, что за Красавчиком установилась репутация забияки и редкостного скандалиста, что он щедр и нравится простонародью, что он водит дружбу с неподходящими личностями, позволяя прикрываться своим именем для темных делишек... И, наконец, о том, что Клодий - цепной пес нынешнего консула, которого Метелл спускает на неугодных.
О сестре Клодия, Клодилле, также болтали много разного, порой довольно злого. Горожане сходились на том, что она на редкость хороша собой, слишком умна для женщины, чрезмерно любит окружать себя поклонниками и транжирить не принадлежащие ей деньги. Шепотом и с оглядкой же добавляли: мол, брату и сестре, конечно, положено любить друг друга... только во всем хорошо знать меру. Это только в Египте да в эллинских сказках братья женятся на сестрах, а у нас, хвала богам, подобному безобразию места нет и быть не должно.
Все сказанное могло быть чистейшей воды правдой. Да только для Гая Валерия сейчас это было совсем неважно. Равно как и то, чью сторону в извечной грызне за власть в Городе держит Клодий. Ему нравилось общество этого человека, его бесшабашность и нахальное презрение к неписаным жизненным законам, хотя и настораживала привычка Красавчика затевать ссоры и чуть что - пускать в ход кулаки. Гай даже отчасти смирился с бесцеремонной манерой Клодия облапливать его за талию, ерошить волосы и ржать над донельзя смущенным провинциалом диким жеребцом, издевательски ревя на весь квартал:
- Отвернитесь, девочку впервые прижали, она стесняется!..
- Еще раз так сделаешь, и больше я никогда в жизни никуда с вами не пойду! - клялся Гай, безнадежно пытаясь выдраться из цепких рук и сгорая от стыда под насмешками прохожих.
- Пойдешь-пойдешь, куда ты денешься... Гай, ты шуток не понимаешь, что ли? - Клодий отпускал помятую жертву, заводя разговор о чем-то другом. Гаю оставалось только делать вид, якобы ровным счетом ничего не случилось. Зная, что спустя малое время все повторится снова.
В глубине души Гай с удивлением признавался себе: подобное обращение не так уж сильно задевает и оскорбляет его, как он всякий раз старается показать. Внимание Красавчика к его скромной персоне было... лестным. И наверняка опасным. Не зря ведь его предостерегали, говоря, чтобы он держался подальше от Клодия.
Но Гай полагал, что все обойдется. Это же просто забава.
В Городе всего лишь за один-единственный день можно было стать очевидцем стольких событий, сколько в унылой, отдаленной Вероне не происходило и за год. Голова шла кругом, и всякое утро Гай просыпался в нетерпении - что ждет его сегодня?
Очередное утро не обмануло его ожиданий. Гая разбудил не знакомый перестук в дверь - никогда толком не закрывавшуюся и болтавшуюся на одной петле - а настойчивые потряхивания за плечо. Тряс его некто с чрезвычайно острыми ногтями, распространявший вокруг себя приторно-тягучий аромат мускуса.
К нему явилась женщина. К сожалению, не из тех, о которых юнцы грезят в сладких снах, а совсем наоборот. Гай вполне годился ей во внуки или правнуки, и знал, кто она такая. Бастия, одна из доверенных служанок хозяйки, пожилая и тощая, вечно в черном, носатая, как ворона. Позвякивающая при ходьбе нитками пестрых бус и подвешенной к поясу связкой ключей. Ей нечего было делать в комнате Гая, и он недоуменно вытаращился на гостью, моргая спросонья и кутаясь в покрывало.
- Вставай, - проскрипела Бастия, - и быстро приведи себя в порядок. Госпожа желает взглянуть на тебя.
- Чего? - оторопел Гай в уверенности, что ему приснился на редкость странный сон . - То есть - на кой ляд я ей понадобился?
- Госпоже на днях подарили обезьянок, так их ужимки, должно быть, прискучили. Настала твоя очередь попрыгать, - с нескрываемым ехидством растолковала женщина. - Шевелись. Не того ты полета птица, чтобы заставлять госпожу дожидаться себя.
- Да откуда она вообще обо мне узнала?! - возопил окончательно растерявшийся Гай.
- Братец рассказал. Ей стало любопытно. А наша госпожа такая - ежели ей чего взбрело в голову, то вынь да положь, сейчас и немедля, - Бастия засновала по комнатушке, бесцеремонно вороша невеликое имущество Гая Валерия и раздраженно причитая: - Ничего получше у тебя не сыщется? Рубаху когда стирал последний раз? Мешок бы на себя нацепил и разгуливал по улицам, все едино для таких, как ты, никакой разницы! Да вылезай же! Рожу не забудь ополоснуть, да причешись хоть раз в жизни! Что за молодежь нынче пошла, космы отращивают, как у варваров...
Брюзгливая старуха была права. Распоряжения насчет остричься Гай не исполнил, пожалев расстаться со своей гривкой и лишь слегка укоротив ее у уличного цирюльника. К тому же Красавчик мимоходом бросил: "Не режь волосы, так лучше", а его слова звучали для Гая намного весомее приказа Метелла. Из-за насмешек Клодия и его дружков Гай даже разорился на приличную одежду - вот только напрочь не помнил, куда же он ее бросил?..
На хозяйской половине особняка Гай побывал всего дважды. Представляясь отцу-сенатору и во второй - незамеченным пробравшись на верхнюю галерею, поглазеть на устраиваемый хозяевами праздничный ужин. Толком ему разглядеть ничего не удалось, разве что досыта нанюхаться поднимающимися вверх ароматами благовоний и поданных на стол блюд.
Бастия вела его через полутемные коридоры, явственно стараясь никому лишний раз не попадаться на глаза. Гаю невольно передались ее опасения. Благоразумной матроне не подобает встречаться с кем захочется, пусть даже в этой встрече нет ничего предосудительного.
Если бы он так не волновался, то непременно глазел бы по сторонам, втайне восхищаясь увиденным. Краем уха он прислушивался к ворчанию служанки, то пытавшейся наставить неискушенного провинциала в том, как следует себя вести, то причитавшей над упрямством своей госпожи. Они миновали галерею, свернули под арку - и тут Бастия замолчала, а Гай осознал, что рядом заливается дрозд.
Таким ему и запомнился первый миг встречи: солнечные лучи, льющиеся сквозь натянутую над открытым внутренним двориком полосатую тонкую ткань, мелодичная перекличка певчих птиц, сидевших в большой клетке из тонких золотых прутьев или порхавших на свободе, журчание воды в фонтанчике. Две расположившиеся за столиком и оживленно болтавшие женщины тоже походили на птиц в ярком оперении - хрупких и прекрасных, на которых и смотреть-то боязно, не то, чтобы прикоснуться или взять в руки.
Дамы заметили вошедших, прервали разговор, обернулись - и Гай сообразил, что не знает, которая из двоих хозяйка дома. Он видел супругу почтенного Метелла издали, не сумел разглядеть черт ее лица под слоем косметики, а цвет волос ничего не означал - в лавках мастерили и продавали египетские парики самых разных оттенков.
Женщины разглядывали его с насмешливым и высокомерным птичьим любопытством. Прекрасные, спокойные, уверенные в себе до кончиков холеных ногтей. И та, и другая выглядели юными, но наверняка были на добрый десяток лет постарше Гая. Одна черноволосая, с острым носиком и пышными формами. Белокурые локоны второй, обманчиво небрежно скрученные в узел на затылке и стянутые широкой лентой, отливали в медную рыжину. Синие, широко поставленные глаза, взгляд одновременно и рассеянный, и цепкий, подмечающий мелочи. Надменно вскинутая головка, знакомая манера чуть задирать подбородок - такая же, как у ее младшего брата.
Госпожа Клодилла, хозяйка особняка.
- Непохож он на тех, кого твой несравненный братец обычно выбирает себе в приятели, - вполголоса высказалась чернявая.
- Боги в кои веки явили чудо. У моего брата появился вкус, - белокурая супруга Метелла лениво цедила каждое слово, точно ей неохота было говорить, да правила приличия обязывали. Кто бы мог поверить, что еще несколько мгновений назад она трещала, как сойка на ветке? - Ничем иным, дорогая Марция, объяснить это невозможно. Подойди сюда, - она поманила гостя пальцем. На руку к ней спорхнул скворец, защебетал, приоткрывая желтый клюв и топорща перышки.
- На деревенщину он тоже не смахивает, - Марция подарила гостю смешливую и вместе с тем ободряющую улыбку.
- Можно подумать, дорогая, ты хотя бы раз в жизни видела настоящую деревенщину, что так уверенно рассуждаешь, - снисходительно заметила Клодия.
- Неправда, вот и видела, и даже не раз! - возмутилась подруга. - В Баийях. Какие там рыбаки, это что-то с чем-то!..
- А меня не позвала полюбоваться. Скверная ты.
- Ты занята была, сидела на крыше, звезды со своим приятелем-астрологом пересчитывала! - отпарировала Марция. Упоминание о пересчете звезд, должно быть, было взаимным секретом - дамы понимающе кивнули друг другу. Скворец хлопнул крыльями, вспорхнул на скругленную макушку клетки. Внимание женщин вернулось к растерянному и очарованному их показной непосредственностью гостю. Марция спросила, нравится ли ему Город и каково это - перебраться из захолустья в столицу? Клодилла с меланхоличным видом осведомилась, правда ли, что в Вероне до сих пор наперегонки бегают по улицам медведи и галлы.
Гай Валерий обиделся за родной город, и произнес краткую, но прочувствованную речь о его достоинствах и красотах.
К финалу импровизации он почти перестал запинаться и всерьез задумался над тем, ради чего он покинул столь дивный патриархальный край, променяв его на шумную и непостоянную столицу. А также над тем, что отправил родителям всего одно письмо, с кратким извещением о том, что благополучно добрался до места, жив, здоров и не ограблен в пути.
- Прелестно, - Марция одобрительно кивнула. - Я уже хочу там побывать. Может, съездить летом?
- Готова поспорить, претерпев уйму дорожных мытарств и достигнув цели, ты будешь донельзя разочарована. Вся эта роскошь существует только в живом воображении рассказчика, - протянула Клодия. Синие глаза чуть прищурились, блеснув холодными льдинками. - Никогда не верь поэтам, дорогая. Слишком уж они склонны верить собственным выдумкам и принимать их за правду. Но, пожалуй, теперь я понимаю, чем сей юноша так заинтересовал моего братца. В Городе много краснобаев, но мало по-настоящему хороших рассказчиков. А ты действительно пишешь стихи? Почитай нам что-нибудь. Все равно что, по твоему выбору.
Гай смутился. Белокурая красотка развлекалась, поддразнивая его, в точности, как ее ненаглядный братец - а он не мог ей ответить. Подходящие слова находились без труда, вот только язык упрямо отказывался произносить их. Это было мучительно, неловко до косноязычия, беспомощного мычания и комка злости в горле - а она бесстрастно наблюдала за чужими страданиями со своего возвышения, крутя в пальцах сверкающую безделушку, спрятавшись за маской вежливой скуки. Ее подруга Марция казалась проще. Она напоминала девушек, знакомых Гаю по дням в Вероне - смешливых, наигранно глуповатых, готовых шумно восхищаться любой парой строк, якобы посвященных им и только им.
Наставник пытался обучить Гая декламации на греческий лад, с надрывом и эффектной жестикуляцией, подчеркивающей ритмику строф. Особого успеха он не достиг, чтение Гая больше смахивало на обычную беседу - только собеседник, к которому он обращался, не имел постоянного зримого облика, им мог стать кто угодно.
Сейчас он читал для Марции. Одергивая себя, чтобы не коситься лишний раз в сторону холодно-сдержанной Клодиллы, выбирая те строки, которые полагал наиболее удачными. Увлекшись настолько, что сбился, потерял дыхание и закашлялся. Державшаяся тенью в углу Бастия прошмыгнула рядом, сунула ему в руку бокал с водой, едва подкрашенной вином.
Щебетали птицы.
- Может, я не столь хорошо разбираюсь в поэзии, как ты, но... Очень мило, - нерешительно заикнулась Марция, вопросительно скосившись на хранившую молчание подругу. - Необычно. Я бы сказала, свежо...
- Так и ощущается здоровый деревенский дух, - поддержала Клодия. Голос ее был серьезен, взгляд тоже. Настолько серьезен, что поневоле хотелось куда-нибудь спрятаться, лишь бы укрыться от пронзительного синего взора. - Особенно по части сравнений и образов. И впрямь новое слово в искусстве стихосложения.
- Про ласточек над обрывом мне понравилось, - призналась Марция. - Запишешь потом для меня?
- Описание падения подрубленного дерева скрывало в себе просто бездны потаенной символичности, - белокурая мраморная статуя позволила себе намек на легкую улыбку. Чуть пристукнула длинными ногтями по краю стеклянной чаши, кивнула: - Пожалуй, я придумала, что могу для тебя сделать, Гай... ты ведь Гай, верно? Я дам тебе письмо к одному моему знакомцу, почтенному Корнелию. Он куда более тонкий знаток поэзии, нежели я, и в его доме часто собираются талантливые молодые люди. Думаю, он не откажет мне в просьбе уделить твоим творениям немного внимания, и оценить их по достоинству. Да, именно так мы и поступим! - служанка понятливо разложила на столике перед хозяйкой принадлежности для письма.
- ...Злая ты, Клодия, - покачала головой Марция, когда не верящий своей удаче провинциал ушел следом за Бастией. Унося конверт, благоприятное напутствие хозяйки и приглашение Марции заглядывать к ней без всяких церемоний, благо она живет по соседству. - Бессердечная. Такой хорошенький мальчик, самая настоящая первозданная наивность. Капал слюной от восторга и безоглядно верил каждому твоему слову, а ты с ним так жестоко. Стихи-то и в самом деле были неплохи... ну, может, не все без исключения, но некоторые из них. Парочка уж точно. Приятели Непота порвут милого юношу на мелкие клочки и выбросят кровавые ошметки на помойку. Да еще и отльют сверху.
- Он сам виноват, - без малейшего угрызения совести припечатала Клодилла. - Хочешь правду? Сил моих не было слушать слезливые завывания этой деревенщины. Не знаю, как я удержалась и не зевнула прямо в его трогательную мордочку. Невесть какое по счету бездарное подражание давно умершим грекам, да еще и дурно состряпанное. Заимствованное от первого слова до последнего. Сплошь украденные слова и чужие чувства, своих-то у него еще нет. Поверь, милая, хорошая трепка пойдет ему на пользу. Либо он образумится и бросит попытки взгромоздиться задом на Парнас, либо... - она пожала плечами, - либо напишет что-то толковое. Талант-то у него есть. Крохотный, но есть. На следующей декаде позовем его снова. Поглядим, справится ли провинциал с испытанием. Бьюсь об заклад, что нет. Подожмет хвост и струсит.
- Принимаю, - Марция подняла чашу, дотронулась краем до бокала подруги, прозвучал тихий звон соударения. - Ставлю изумруд, на который ты в прошлый раз глаз положила. Но, если мальчик не сдастся, ты отдашь мне своего ученого соловья.
- Боги, и она еще осмеливается именовать меня злой и бессердечной! - возмущенно подняла глаза к потолку Клодия. - А сама, змея такая, так и норовит выхватить из рук самое драгоценное! Может, дорогая, тебе еще преподнести это юное воплощение бестолковости в дар ко дню рождения?
- Я бы не отказалась, - Марция захихикала. - Думаю, я смогла бы обучить его вещам, о которых в провинции представления не имеют...
- Сомневаюсь, - высокомерно изрекла Клодия. Привыкшая к выходкам подруги Марция только обреченно вздохнула: Клодии вздумалось пришпилить к подолу очередную жертву, а неискушенный провинциал об этом даже не подозревает. Предостеречь его, что ли? Бесполезно, мальчик подпал под чары Клодии. Достаточно вспомнить, каким восхищенным взглядом он на нее таращился. Красавчик решил сделать сестрице живой подарок, чтобы та не скучала и заполучила новое развлечение, не выходя за порог?
"Кто бы так обо мне заботился", - мысленно упрекнула своих приятелей Марция.
Прежде Гай никогда не напивался до такой степени - когда мир вокруг начинал ходить ходуном, расплываясь веерами разноцветных теней, а голоса то отдалялись невесть куда, то оглушительно громыхали прямо над ухом. Пока еще Гай удерживался от бесславного падения под стол и достаточно уверенно владел языком. Только вот разум не всегда успевал осознать, какую именно чушь несет его болтливый язык.
Гаю весело. Лихорадочно, безумно весело. Он позабыл первоначальное намерение потихоньку улизнуть и опасения касательно того, что не стоило ему волочься по субурским тавернам следом за Красавчиком и его дружками. Кто-то постоянно подливал ему, чьи-то руки увесисто хлопали его по плечам и спине, кто-то кричал ему в ухо - правда, Гай не разбирал ни единого слова. От клубившегося под потолком дыма и чесночного запаха щипало глаза. Почему-то казалось жизненно важным вспомнить, как зовется эта дыра под крышей, где они застряли - похоже, до самого утра.
Нет, без сегодняшнего приключения Гай Валерий вполне бы обошелся.
А ведь ничто не предвещало беды. Никаких многозначительных знамений, никаких тревожных предчувствий. Он даже не подвернул ногу на крутой лестнице с разломанной ступенью, когда горным козлом прыгал из своей комнатушки вниз. Привычно сунулся к парадному въезду в особняк, узнав, что Клодий недавно был здесь, и со всей своей оравой направился в сторону площади Форума.
Гай нагнал их через пару перекрестков. Окликнул знакомых, позволил течению толпы подхватить себя и нести, как щепку в половодье. В воздухе кружилось нечто тревожное, напряженное, душное, как бывает перед грозой. Никто не трепался о пустяках и новостях, редкие смешки звучали зло и коротко. Гай встревожился, но любопытство оказалось сильнее благоразумия, заикнувшегося о том, как хорошо было бы вернуться домой. К тому же его угораздило попасться на глаза Красавчику, раздраженному и не делавшему ни малейшей попытки скрывать свое дурное настроение.
- Ты откуда взялся? - буркнул он. Не дослушав, отмахнулся: - Ты вот что... ты держись сейчас в стороне. Почуешь, что запахнет паленым - давай деру.
- Что случилось-то?
- Ничего пока, - Клодий уже почти привычным движением шлепнул его пониже спины. Сильно шлепнул, Гай едва не пробороздил носом мостовую. - Извини. Не крутись под ногами, понял? Может, ничего и не случится. Сейчас посмотрим, кого удача любит, а к кому задом поворачивается...
- Ничего я не понял, - честно признался Гай, но указание держаться в стороне исполнил, юркнув в крытую галерею, где адвокаты победнее поджидали клиентов. Проскочил насквозь, едва не своротив чей-то стол и удостоившись возмущенного вопля вслед. Пролавировал между лотками торговцев, запыхавшись, вылетел на одну из недавно построенных широченных лестниц, ведущих с холмов на Форум. На каменной балюстраде скучал известняковый лев, и, как на практике выяснил Гай, если встать вот сюда и подтянуться вот здесь, то можно вскарабкаться зверю на широкую потрескавшуюся спину. Откуда откроется неплохой вид на часть площади и на Ростру. Гай ожидал застать там потасовку - уж больно задиристый и мрачный вид был у Красавчика, вид, неминуемо предвещавший кому-то неприятности - однако возвышение пустовало. Кто бы из ораторов не держал там недавно речь, он недавно удалился.
Гай завертел головой, пытаясь высмотреть Клодия и его спутников... и тут-то все и началось. Обычный неровный, но спокойный гул рьяно торгующейся, сплетничающей, бурлящей толпы прорезал короткий свист. По ушам ударило истошными воплями, конским ржанием, треском ломающегося дерева. Толпа брызнула в разные стороны, распадаясь на уйму фигурок, мечущихся туда-сюда в поисках путей к бегству. Отдельные скопления горожан походили на грязные водовороты, вскипающие и стремительно втягивающиеся в воронки узких улиц. Вертевшийся на львиной спине Гай не мог в точности разобрать, кого и за что бьют. Усугубляя неразбериху и панику, на площадь вылетело с десяток всадников, принявшихся в качестве меры наведения порядка азартно нахлестывать всех без разбора. Кони топтали рассыпавшиеся с лотков фрукты, кого-то швырнули в фонтан, кто-то пытался укрыться подле дверей храмов, а кто-то упал и остался лежать белым вытянутым холмиком на булыжниках, по соседству с раздавленными сливами и репой.
"Белое - значит тога, - всплыло в голове. - В ней не подерешься и не убежишь, запутаешься..."
Кто-то поднимался снизу по ступенькам - поспешно и вместе с тем пытаясь даже в бегстве сохранить остатки достоинства. Двое поддерживали третьего, обмякшего и еле-еле перебиравшего ногами. Упавшая на грудь голова в крови, плечо в крови, размотавшаяся белая ткань с алой каймой тяжелой змеей волочится следом, цепляясь за любой выступ. Со своего места на возвышении Гай увидел и азартно скачущих по лестнице преследователей, возглавляемых Красавчиком. Им не составило особого труда догнать беглецов, и Гай невольно отвернулся, закусив губу в ожидании неизбежного шлепающего удара или хруста ломающейся кости.
Эти звуки всегда казались ему на редкость отвратительными. Сейчас белый постамент льва забрызгают алым, на кровь слетятся зеленые жирные мухи, а ему еще слезать...
Тихо. Гай осторожно высунулся из-за каменной гривы, застав безмолвную сцену - как на представлении уличного театра. Раненый, грузно навалившийся на одного из своих спутников, отчаяние настигнутой добычи, злая радость охотников, взлетающая дубинка... и вызывающее спокойствие на физиономии долговязого типа, одного из пытавшихся скрыться. Он не пытался защититься или метнуться в сторону, просто стоял и смотрел чуть исподлобья.
Дубинка просвистела мимо, чуть задев долговязого по плечу. Клодий не промахнулся, промазать с одного шага по неподвижной цели невозможно, невесть как успев изменить в последний миг направление удара. Приятели Красавчика недоуменно хмурились, не понимая, нападать или нет, добивать настигнутых или обождать?
На площади вопят, но здесь - напряженная тишина. Сила разбивается вдребезги о недрогнувший взгляд, Клодий смачно плюет под ноги безмолвной фигуре:
- Уходи. Проваливай, ну. Шевелись, пока я не передумал.
Долговязый ухмыляется. Кривой, неприятной ухмылкой, острой, как лезвие ножа. Осторожно, не поворачиваясь спиной, пятится, подхватывает под руку сотоварища. Трое поднимаются по ступеням, исчезая из вида - и Гай обнаруживает, что невольно затаил дыхание и теперь в горле першит. Он раскашлялся, его заметили, и Красавчик досадливо гаркнул: "Слезай оттудова!"
У Гая достало ума помалкивать и торопливо скатиться с каменной зверюги на землю. Снова пронзительный свист: Клодий созвал свой отряд, удрав с Форума прежде, чем в дело вмешалась промешкавшая городская стража.
Победители отправились праздновать, шумно и крикливо хвастаясь выдуманными подвигами, перебираясь из одного кабака в другой. Гаю было все едино, над кем они одержали верх - ему все больше казалось, что никакой победы вовсе и не было...
Красавчик пил, как не в себя, орал на трактирщиков и дружков, грозился, отвешивал зуботычины и полной горстью рассыпал медные и серебряные монеты. После невесть какого по счету кубка он вдруг потребовал от Гая прямо вот сейчас, не сходя с места, прочесть что-нибудь эдакое о нынешних великих свершениях. Пошатываясь, Гай встал, открыл рот, не представляя, что может вырваться оттуда - и его понесло.
Невесть куда, по горкам и ухабам, вниз под горку на всех парусах. Со свистом и всеми заковыристыми словечками, что ему довелось услышать на улицах Города. Эпос о погроме на Форуме, изложенный высоким гомеровским стихом. Вот только единственными более-менее приличными словами в нем были предлоги и местоимения. Порождение кислого дрянного вина и воспоминаний.
Восстановить свой шедевр импровизации Гаю Валерию так и не удалось. Где-то на третьем десятке строф выпитое бурно устремилось из желудка вверх. Гай неуклюже вывалился из-за стола и, спотыкаясь и хватаясь за коварно уклонявшуюся стену, заковылял к выходу. Оставшаяся неузнанной добрая душа спасла его от падения, указав черный ход на двор позади таверны и придержав для него дверь. Вокруг выли, хохотали, колотили по столам и требовали продолжения.
Его стошнило под стену трактира с невесть каким названием. В падающем из подслеповатого окна пятне света возник человек, сунул Гаю в руки кувшин:
- На, попей. Да вода это, вода, успокойся. Все уже поняли, Катуллу больше не наливать.
- С-спасибо, - половину содержимого кувшина Гай умудрился выплеснуть на себя и теперь дрожал от холода. - К-клодий, с меня и в самом деле хватит. Я домой.
- Ночью в одиночку через Субуру. Валяй, - легко согласился Красавчик. Он больше не выглядел беспробудно пьяным, наоборот, на удивление спокойным и сосредоточенным. - Метеллу разоряться на похоронах не придется, спалят твой неопознанный труп за казенный счет... Отчего я прежде не слыхал, чтобы ты так лихо словоблудствовал?
- Повода достойного не находилось, - вяло съязвил Гай. Скривился при мысли о том, что сейчас придется возвращаться в гомонящую таверну и снова потешать упившееся общество. Приткнуться бы где-нибудь в тихом уголке и вздремнуть до утра...
- Гай, - он неловко обернулся на оклик, сдавленно охнув, когда Красавчик сгреб его и притиснул к себе. От Клодия несло вином, кровью, острым, режущим обоняние звериным запахом пота, он был горячий и тяжело дышал, словно загнанная лошадь. Гай одурело замер, не понимая, что творится, зачем Красавчик лапает его, запускает пальцы в волосы, вынуждая закинуть голову к подернутому облаками небу и с тихим урчанием прикусывая кожу на беззащитном горле.
- Спятил? - хрипло спросил Гай, когда к нему наконец вернулся дар речи. Он не пытался вырваться из чужой хватки, это было безнадежно, Красавчик при желании мог скрутить его даже одной рукой. - Нашел время шутить. Отпусти меня. К девкам сходи, полегчает.
- А иначе что, заорешь? - чуть растягивая слова, осведомился Клодий. - Давай, кричи. Все равно не услышат, а услышат, так мне насрать. Не-а, не буду я тебя отпускать, - ладонь с нажимом гладила спину, комкая рубаху. - Провались они, эти девки, век бы их не видать. Не хочу их. Тебя хочу. Ты лучше, ведь ты же лучше, правда? Ну, будешь орать? - он снова дернул Гая к себе, жадно, шумно сопя, тиская, но без привычной грубости, почти осторожно. - Будешь, нет?
- Не буду, - почти беззвучно выговорил Гай.
- Пошли, - Красавчик потянул его за собой. Гай неосознанно заупрямился, и Клодий на удивление терпеливо, как маленькому ребенку, растолковал ему: - Да не шарахайся ты. Не посреди же двора падать? Там наверху комнаты, а лестница снаружи. Не заметят.
Лепившаяся к стене трактира узкая лестница противно и тонко скрипела под ногами. Гай поднимался вторым, обмирая и вместе с тем не находя в себе сил для возмущения или сопротивления. Плывя сквозь апрельскую ночь в вязком винном забытье и осознавая, что все происходит именно с ним, это не похмельный сон и не подслушанная история. Красавчик провел его узким темным коридором, из-за задернутых занавесками проемов доносилось женское оханье - работавшие на хозяина таверны гулящие девицы усердно отрабатывали свое жалование. У Гая зачесалось под языком искушение спросить, заплатит ли ему Клодий положенный четвертак, и он нервически хихикнул.
- Ржешь? Это хорошо, это правильно... - рассеянно одобрил Красавчик, затаскивая Гая в комнатушку, где даже кровати не было, только сваленные в углу тюфяки. Кисло, удручающе пахло чужой любовью - поспешной, купленной за бесценок вместе с парой кувшинов молодого вина. Сквозь щели в полу пробивался свет из общей залы, слышался топот и смех, женские взвизги, нестройные попытки сорвиголов Пульхра спеть хором.
Впрочем, времени на разглядывание окружающих красот у Гая не было: Красавчик содрал с него рубаху, облапил, повалил. Щекотно и горячо бормоча в ухо несуразные глупости вперемешку с непотребствами. Гай отворачивался, твердя себе: единственное, что он ему остается - помалкивать и терпеть. Надеясь, что Клодий получит свое и завалится спать либо уйдет вниз, бушевать и пьянствовать дальше.
Душу Гая словно резали напополам тупым ножом. Одна половина вопила, что нельзя, невозможно позволять вытворять над собой такое, и наплевать, что Клодий старше и сильнее, надо отбиваться, защищая себя... Другая, прежде неведомая и незнакомая, помалкивала, косилась выжидающе-лукаво, как деревенская девчонка на празднике с танцами. Вроде и хочется поозорничать на теплой земле в виноградниках, а нельзя, но если прижать ее посильнее, она пискнет и безмолвно согласится. За три минувших месяца у Гая никого не было, он истосковался по близости, пусть даже такой...
- Ты чего как рыбешка снулая, только глазами моргаешь? - тормошил его Красавчик. - Никому не давал прежде? Оно и заметно. Веришь, нет, ты мне давно приглянулся, с того дня, как ты притащился из своего захолустья. Что, не веришь? Между прочим, чистую правду говорю, вот так-то. Тихоня ты, Гай, вечно за чужими спинами жмешься и таращишься оттуда, но есть в тебе такое-эдакое... Не пойму только, что, - он перекатил вяло трепыхавшегося Гая на живот, шумно выдохнул в спутанные кудряшки, по-собачьи влажно лизнул за ухом: - Не зажимайся, легче будет.
Легче не оказалось. Было неловко и больно, словно тебя, как бесчувственную вещь, выворачивали наизнанку. Красавчик наваливался тяжелой, упругой тушей, вдавливая Гая в коловшийся соломой сквозь прорехи тюфяк, вталкиваясь настойчиво и резко. Гай сумел удержаться от воплей и визгов, кусая себя за запястье и поскуливая, пока Клодий раскачивался над ним, работая бедрами, сопя, постанывая и утробно ворча, как насыщающийся зверь:
- Ну подергайся, я ведь не труполюб какой египетский... Тощий как воробей, все ребра наружу... И глааадкий, точно девочка... Не хнычь, неженка, смотреть противно. Никто еще от этого не помирал, точно тебе говорю. Паршиво только в первый раз. Привыкнешь, еще самому понравится...
- Я лучше сдохну... - еле слышно проскрежетал Гай. Во рту стоял медный привкус. От засаленной подушки, куда его уткнул лицом Красавчик, удушливо воняло застарелым запахом женских волос и дешевых притираний.
- Все так говорят, - довольно хмыкнул Клодий.
Про него верно сплетничали, якобы он с рождения ненасытен во всем, от разглагольствований и пьянки до постельных игрищ. Одного раза ему показалось недостаточным. Милостиво позволив Гаю передохнуть и придти в себя, Красавчик опрокинул дружка на спину, задрал ему ноги к ушам и повторил все сызнова, тычками и насмешками не позволяя лежать и страдальчески глазеть в потолок. Гай едва не разревелся от болезненной рези и унижения. Смолчав лишь потому, что, кончив, Клодий неловко провел ладонью по его щеке и проворчал куда-то в сторону:
- А ты красивый. И с огоньком, да только разжигать твой огонек пока некому. Ладно, будет с тебя. Спи.
- Пойдешь вниз? - вяло спросил Гай. Хмель выветрился, двигаться не хотелось. Хотелось лежать, зажмурившись и отгородившись от мира хрупкой стеной воображения.
- Не-а, - поразмыслив, решил Красавчик. - Ну их всех нахер. Спать охота, - он перевернулся набок, подгреб Гая к себе. - Что, обиделся? Не ври, по мордашке видно - обиделся до смерти. А зря. Не силком же тебя брали, сам улегся.
- Разумеется, сам, - со всем отпущенным ему сарказмом откликнулся Гай. - А как же иначе?
- Да ну тебя, - Красавчик уткнулся лицом ему в волосы и почти сразу захрапел. Гай думал, что будет маяться бессонницей до утра, либо же проведет эту ночь в царстве тоскливых кошмаров. Однако, стоило ему прикрыть глаза, как он провалился в мягкую черноту, где не было ничего, кроме отдаленного, едва различимого щебета птиц.
Проснулся он первым, невольно скривившись при виде того, насколько убогой и грязной была комнатушка. Прислушался к себе - ноги и зад ныли, как после долгого и утомительного бега, а вот угрызения совести совсем не мучили.
Красавчик безмятежно дрых, раскинувшись едва не на полкомнаты, и даже во сне придерживая Гая за талию. Впрочем, он очнулся в одно мгновение, стоило в коридоре загромыхать торопливым шагам. Вскинулся, швырнул Гаю его одежду, буркнув сквозь зубы: "Прикройся и затихни".
- Подъем! - отбросив дырявую занавеску, в комнату раненым быком ввалился Кудрявый - чье настоящее имя было Марк, а прозвище дали за пристрастие сбривать волосы подчистую на египетский лад. Зыркнул по сторонам: - Нашел время обжиматься, и добро бы с девкой! Вставай, мы в дерьме по уши!
- Не понял... - нахмурился Клодий.
- Это все Гортензий, сука драная! - скорбно взвыл Кудрявый.
- Снова не понял. Мы этого поганца болтливого пальцем не тронули...
- А зря! Надо было ему язык выдрать с корнем и запихать туда, где солнце не восходит! - приятель Красавчиуа добавил еще с полдюжины столь же энергичных выражений. - Он ведь, тварь такая, что выкинул? Смылся, обежал всех своих знакомцев и каждому нажаловался, как, мол, мы смертельно оскорбили Республику. В его лице. А также в лице битой морды почтенного Стручка, уж не знаю, кто там успел врезать ему промеж глаз. Взбаламутил полгорода и заявился с претензиями к консулу. Метелл рвет и мечет, разослал гонцов по всему Городу, требует тебя - он ведь предостерегал, чтобы все делали тихо, когда Стручок и прочие уйдут с площади. Теперь ему, хочешь - не хочешь, а придется выдать на расправу чью-то голову. Иначе эта сволочь ораторская грозится судом за попрание прав свободной личности...
Клодий задумчиво и многословно выругался. Распорядился:
- Собери всех. Кто на ногах не держится - надавать пинков и чтобы были готовы к выходу. Передай, чтобы вели себя тихо. Расплатись за наш ночлег и не торгуйся. Я сейчас спущусь, - он потянулся за рубахой.
- Что случилось? - рискнул напомнить о себе Гай, когда Кудрявый ссыпался вниз по лестнице в общий зал таверны.
- Не твоего ума дело. Ты ничего не знаешь, ничего не видел, никуда не ходил, - Красавчик столь мрачно зыркнул на дружка, что Гай едва не прикусил язык.
- Но я...
- Заткнись. Обожди, пока мы уйдем, и топай потихоньку домой. Ума не болтать о том, что было, надеюсь, тебе достанет, - он поднялся, рассеянно-привычно растрепав Гаю волосы, тем же движением, каким гладил холку охотничьей собаке или лошади. - Понадобишься - свистну. Ты теперь мой, помни об этом, - он ушел прежде, чем Гай успел вставить хоть слово.
Гай хмуро покосился на занавешенный потертым ковром дверной проем, рухнул на смятые тюфяки, свернувшись, подтянув колени к груди и закрыв лицо ладонями.
"Это столица. Покровительство можно получить и таким способом, и скажи спасибо, что он и впрямь отнесся к тебе почти бережно. Почти... по-человечески. Иначе пришлось бы тебе ковылять в поисках лекаря... если бы ты вообще сумел выйти отсюда своими ногами. Но почему, почему мне же так противно?"
Он задремал вполглаза. Разбудила его служанка, визгливо требуя либо заплатить за комнату, либо уматывать, пока она не кликнула вышибалу.
"Темны воды под мостом". Старинная, невесть когда и где рожденная поговорка как нельзя лучше соответствовала моменту и настроению Гая Валерия. Он стоял, навалившись локтями на каменный парапет Эмилиева моста, безучастно уставившись вниз, где бурлила темно-серая вода, обтекая выступы тяжеловесных опор. На набережной рядом с мостом старались перекричать друг друга торговцы рыбой. Орали чайки, падая вниз и взметываясь к небу.
Гай выбирал. Задумчиво и придирчиво, как красотка выбирает украшения в ювелирной лавке. Решая, что лучше - прыгнуть с моста или пойти к постоялому двору на Аппиевой дороге, поискать направляющийся на север торговый караван и заплатить за место до Вероны.
Жизнь шла наперекосяк, Рома - у которой было почему-то лицо Клодии и ее рыжеватые локоны - смеялась над ним, поманив и обманув.
С памятной стычки на Форуме миновало две декады. Близился месяц май с его шумными празднествами, а наладившаяся было жизнь шла наперекосяк. Клодий Пульхр и впрямь счел провинциала своей личной собственностью, которую дозволено иметь, когда вздумается. После допущенной оплошности Красавчику было настрого велено не высовываться на улицы. Он отсиживался в доме покровителя, пользуясь всяким удобным случаем, чтобы затащить Гая к себе в комнаты либо притиснуть его в коридоре к стене. Угрозы и просьбы оставить его в покое скучающий Клодий с ехидными смешками пропускал мимо ушей, понимая, что Гаю все равно некуда деваться. Красавчик заявил, якобы поставил себе целью переупрямить мальчишку. Чтобы юнец не кривился, покоряясь неизбежному с видом мученика, но честно признался в том, что ему нравится валяться в постели, стонать под Клодием и подставлять ему задницу. Гай пока держался, с горечью понимая: его крепости суждено пасть. Не сейчас, так через месяц. Не весной, так летом.
Но Клодий с его домогательствами не шел ни в какое сравнение с той бедой, которую Гай по неведению и наивности сам обрушил себе на голову.
Набравшись храбрости, он решил отправиться по адресу, указанному на письме госпожи Клодиллы. Послание сделало свое дело, открыв провинциалу дверь в дом почтенного Корнелия Непота. Оказалось, что здешний хозяин уже давно составляет книгу жизнеописаний знаменитостей, также ведя хроники нынешнего существования Республики и заодно покровительствуя небольшому кружку молодых любителей поэзии. Которые сегодня, вот удача, собрались на очередной вечер. Прекрасный случай познакомиться и прочесть что-нибудь.
Они съели Гая Валерия с потрохами, нигде не переступив границ безупречной вежливости истинных мастеров слова по отношению к зарвавшемуся новичку. Разгрызли кости его стихов, вытянули жилы, а из потрепанной шкурки набили чучело, которое торжественно спалили, запивая фалернским десятилетней выдержки и дружелюбно улыбаясь. Растолковав веронскому провинциалу, что бойкости слога отнюдь недостаточно, что ему не удалось поведать миру ровным счетом ничего нового, невесть в который раз повторив то, что было сказано до него, отлито в чеканные строки канона и вырублено в мраморе. Снисходительно признав, что, конечно, он не безнадежен, но лучшее, что он может сделать со своими творениями - это спрятать их подальше и никому не показывать. С тем, чтобы лет через десять-двадцать вытащить из небытия старые заметки и печально улыбнуться своей юношеской глупости.
Обозлившись, Гай попытался защищаться. Общество мило посмеялось его деревенскому акценту и горячности, его неспособности толком выстроить аргументы и вовремя вспомнить нужное имя и цитату, авторитетом которых можно подтвердить свою правоту. От волнения Гай начал заикаться, срываясь на бранные словечки, и кто-то из гостей вступился за неуклюжего деревенского юнца, примиряющее заметив, что великое начинается с малого, и многие из здесь присутствующих с разным успехом тщились подражать греческим образцам. Разговор свернул на трудности переложения греческим стихов латинским наречием, а Гай под шумок сбежал.
У дверей его изловил хозяин. Заявил со смешком, что молодежь проявила чрезмерную строгость в суждениях, о чем им будет сделано строжайшее внушение. Что лично ему творения Гая пришлись по душе, а потому он будет весьма рад, если Гай Валерий снова навестит его дом. Он вполне понимает, насколько трудно раздобыть хорошие книги в столь отдаленном городе, как Верона - так почему бы гостю из провинции не воспользоваться его библиотекой? Это всем пойдет на пользу...
Гай поблагодарил, зная, что ноги его больше здесь не будет - до тех пор, пока он не найдет способ, как стереть эти презрительные ухмылочки с высокомерных рож горожан.
"То есть никогда. Ты бездарность. Всего лишь провинциальная бездарность. В хлеву твое место, Гай Валерий, а свиньи - единственные твои достойные слушатели. Ты бездарность и блудозадая подстилка, вот и все, чего тебе удалось добиться. Надо было слушать доброго совета и сразу возвращаться домой..."
- Не стал бы я здесь топиться, - задумчиво произнесли рядом. Говоривший облокотился на парапет, взглянул на реку. - Именно в этом месте скапливается мусор с пристаней. Весьма неизящно расставаться с жизнью, захлебываясь чужими отбросами.
- Я плаваю хорошо, - невесть зачем буркнул Гай. - И вовсе я не собираюсь топиться.
- Да разве? - голос зазвенел добродушным ехидством. - Значит, все к лучшему, а я ошибся. И мой дорогой друг Корнелий тоже ошибся, обеспокоившись предположением, что юное провинциальное дарование сейчас от обиды выкинет что-нибудь недостойное, попадется страже и проведет ночь в крайне неуютной и холодной камере.
- А? - сморгнул Гай. Оглянулся на невесть откуда взявшегося собеседника. Он не видел этого человека в числе гостей Непота, но память уверяла, что они уже сталкивались, вспомнить бы только, где... Какое странное, точеное лицо - а тогда оно было перекошено пугающей косой усмешкой - и серые глаза с потаенной смешинкой в глубине под росчерком тонких бровей. Долговязый тип с лестницы на Ростре, уже не в белом со следами чужой крови, не взъерошенный и готовый бросить вызов чужому бешенству, но в безупречной одежде непривычного темно-синего цвета, в тон еле заметной синеве зрачков. - Ох, - Гай невесть отчего попятился, пока уткнулся спиной в камень.
Болтливая сука Гортензий, так назвал его Красавчик. Лучший из ныне живущих ораторов, гласило общественное мнение - а оно, как известно, не ошибается и вообще есть глас богов.
- Я не кусаюсь, - безмятежно сообщил долговязый Гортензий. - И, поскольку я опоздал в гости, то застал самое завершение беседы, которая показалась мне весьма познавательной. В чем-то, как это не печально, молодые люди были правы... но это еще не повод полагать жизнь неудавшейся. Не разделишь мое общество, Гай Валерий?
- Ага. То есть да, конечно, то есть я... - Гай в отчаянии шмыгнул носом и понурился. Нет, сегодня точно был не его день.
- Живое воплощение отчаяния, - поддел Гортензий. - Ну, если ты не собирался утопиться, то могу поспорить, ты мечтал о том, как хорошо бы вернуться в родные края?
- Кому я здесь нужен... - буркнул Гай.
- Никому, само собой. Но бегство - скверный выход. Если ты уедешь, так разозлившие тебя молодые люди лишь укрепятся в своем мнении, - неопределенно-округлый взмах ладони, - скажут, мол, был такой, забавная деревенщина... Не вынес первого же нелицеприятного мнения о себе и удрал, поджав хвост.
- Да что я могу поделать?..
- Доказать, что они ошибаются, само собой, - оратор пожал плечами, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. - Либо же не обращать на них внимания. Если ты сам знаешь, что талантлив и способен на многое, какое тебе дело до чужого злословия? Придумай что-то свое, заставь людей удивиться, рассмеяться, возмутиться или заплакать по твоему желанию. В Городе полно умельцев писать стихи, иногда даже хорошие, но нет ничего своеобразного, узнаваемого с первой строки. То, над чем хотелось бы поразмыслить и перечитать заново. А жаль, - он остановился у схода с моста. - Ты живешь у Метеллов, верно? Случаем, не прекрасная Клодилла отправила тебя в гости к Корнелию и его приятелям?
Гай отмолчался.
- Шутка вполне в ее духе. Передавай ей привет. И навести меня, если захочешь, - кивок, окутанная синим переливом фигура удаляется, уходит через расступающуюся и смыкающуюся следом толпу, а Гай растерянно-недоверчиво смотрит вслед, пока его не толкает в бок углом повозки.
На стене напротив особняка Метеллов кто-то написал четверостишие - крупными, размашистыми буквами. Короткое стихотворение, само собой ложащееся на язык и узелком завязывающееся в памяти. Резкое и злое, откровенно издевающееся над Клодием Красавчиком, гораздым только бить из-за угла и неспособным отыскать себе подружку - ибо даже шлюхи не желают иметь с ним дела. Горожане смеются, домочадцы Метеллов фыркают вслед Красавчику, а тот бессильно ярится, не имея возможности заткнуть все рты.
Всходит солнце, начинается новый день. К Гаю Валерию Катуллу еще не пришли слава, признание и горькая любовь, и не сегодня суждено возникнуть его долгой дружбе с оратором Квинтом Гортензием... Сегодня лишь что-то изменилось, явилось на свет, чтобы расправить крылья и взлететь к небесам над Городом.