Равновесие
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Пропал человек. Его семья вопреки мнению полиции считает, что он жив, и обращается за помощью к Алексеичу. Новая, временно образованная команда пробует найти пропавшего.
|
1
Тёмное утро августа. Дождь, который устал лить... Сидя на обломке дорожного бордюра, прикрывшись дырявым пакетом от дождя, бродяга смотрел на собак. А свора смотрела на него: одичалые глаза слезятся от гноя, челюсти чуть не каждой второй то и дело подрагивают, когда сглатывается голодная слюна...
Ноги, в разношенных ботинках, пока ещё скромно требующих каши, но уже смачно хлюпающих от воды, бродяга удобно устроил на кромке обшарпанного асфальтового куска, на мягкой подстилке мусора и подтоптанной травы и листьев. Мечтал посидеть, отдохнуть, но... Время раннего утра, когда улицы пустынны, когда редкий прохожий сонно и недовольно плетётся по бесконечным пешеходным дорогам к троллейбусным остановкам, когда тревога от пригнувшегося тёмного неба вкрадчиво переходит к состоянию, в котором не хватает лишь толчка, для того чтобы взорваться, - это время безнаказанности для бродячих собак. Бродяга знал, что в любую секунду все эти шавки: от громадной чёрно-рыжей псины, стоящей во главе своры, до самой вшивой мелочи, которая на всякий случай отирается позади всех, чтоб не сожрали "свои же", - могут кинуться на него. Без звука. Не, порычат, конечно, грызясь над ним, но...
А то, ради чего он сюда пришёл, никогда не было мало-мальски... Каким? Он даже не знал, как это назвать... Мысли разъезжались. Чтобы сосредоточиться, он снова взглянул на псов - ни один не сел, все на ногах. На лапах. Если его привели сюда из-за них, вопрос стоит просто: будет ли он драться с ними? Мда... Вопрос простой. Личного ответа, из свободного выбора, нет. И, кажется, не будет. Будет чужой, навязанный. Драться с псами придётся.
... Когда я почти умер, жизнь стала проще, а я сложней. И в то же время примитивней.
Странный расклад. Как все парадоксы, в сущности.
Но парадоксальность ситуации тем и хороша, что эти стороны моего нынешнего существования естественно связаны.
Можно (смешное слово - "можно" - в такой ситуации) уйти из дома. Навсегда. И никто не заметит твоего исчезновения. Впрочем, некоторое время будут искать, потому что банально не хочется самим платить за квартиру и оплачивать все привычные расходы, ведь из-за исчезновения главы семьи надо переоформлять множество документов, связанных с тем-то и с тем-то. Переоформлять придётся. Чтобы сократить расходы на бренное существование оставшихся в доме бренных тел. Жизнь... Но это потом. Без меня. Привязок к дому и этим живым не было и нет. Сейчас - тем более. Уже полгода моего бродяжничества. Или месяц? Год? Не знаю. Иногда кажется, я всю жизнь такой, а то, что было до этого, - призрачный пустой сон ни о чём, время от времени мелькающий полустёртыми эпизодами перед глазами...
Лишь один вопрос из любопытства: а были ли эти привязки?
Вопрос - и тот риторический.
Пару раз, мне казалось, я видел этих людей, которые в моём прошлом назывались членами моей семьи. Странное впечатление...
... Как едет пространство перед глазами... От боли, от голода...
Если и пытаюсь соображать что-то, то в редкие проблески сознания.
Чаще вижу мир сквозь мутную плёнку, которая не смаргивается... И вижу его бездумно, потому что думать больно, будто кто-то не хочет, чтобы я приходил в сознание.
... Измениться легко.
Ранее быть отглаженным, выбритым типом в идеально подогнанном по фигуре костюме, сияющем от чистоты. Тот прошлый "я" умел говорить по какой-то маленькой коробке, сидеть за какой-то вычислительной штукой и пялиться в нечто, кажется называемое экраном... А сейчас я стал грязным тем, что банально называется вонючим отбросом общества; с глазами, больными от всякой, как думают обыватели, явно принимаемой дряни. Ко мне никто не подойдёт, чтобы попытаться узнать, а не был ли этот дурно пахнущий обломок достойным членом общества... Что и хорошо...
Потому что глаза мои больны не от "всякой дряни".
Чёрт, как разъезжаются мысли...
Как и мои обветренные, опухшие от жёстких прикусываний губы постоянно разъезжаются в идиотской ухмылке, отчего они снова и снова лопаются с резкой короткой болью, и на подбородок снова и снова течёт щекочущая кровь. Весело... Быть носителем чужого мира. Быть окнами-глазами чужого мира. И - больно: иметь слишком узкие окна для нередких попыток прорваться... Или мне это только кажется. Но в этом случае не сошёл ли я с ума?.. Весёлый сходняк.
Когда на меня накатывает - то есть тот мир совершает попытки прорваться, рядом со мной лучше не находиться. Похож на беглеца из жёлтого дома, которого в неподходящий момент застал приступ. В момент пика, когда обычно в палату вбегают санитары и делают всё, чтобы усмирить без лекарств. Пытаются. И тогда чувствуется их жалость. Кто-то может возмутиться - жалость? Когда дюжий скуловорот едва сдерживается от желания убить несчастного больного человека?.. Я считаю это жалостью. Видеть, что происходит с человеком воочию, когда его ломает чисто физически, а катушки его сознания уже не только размотаны, но и трещат каркасами - вот-вот сломаются... Тогда желание убить - это милосердие.
Впрочем, всё это лишь рассуждения человека, для которого действия санитаров при буйном больном - миф, навязанный фильмами.
Ненавижу свои глаза.
Однажды я видел их отражение в луже. Когда на меня накатило.
Кровавые - от попыток прорваться. Внутренних попыток. Тех, кто смотрит через меня. Тех, кто смотрит мной.
Пробовал тереть глаза. Дали под дых. Нет, не дали. Будто кишку дёрнули изнутри.
Боль, короткая, но раздирающая... До слёз, брызнувших из глаз. Раньше читал такое в книгах, считал - придумывают. Нет. Есть такое. Слёзы... А потом глухая тьма... Наказали меня так - понял потом.
Больше я не пытался увидеть себя, своё лицо. Знаю, что зарос щетиной, хотя время от времени кромсаю где-то найденной заточкой нечто, уже похожее на бороду. Ну... Когда сознание яснеет. В последнее время. И притом с толикой удивления смотрю на нож в своей руке. Странное впечатление...
Но ощущение, когда мной смотрят, не запомнить нельзя. Глаза болезненно набухают до состояния, когда вот-вот лопнут... И закрыть веками - невозможно.
Не лопнули. Те, которые смотрят, сообразили, что потеряют единственное окно в наш мир, если глаз у меня не будет. Это, наверное, произошло в тот момент, когда глаза не выдержали давления - и видимое теми, другими мирами, поплыло, постепенно мутнея. Правда, они всё равно не оставляют попыток прорваться...
Но хуже, что тот мир, или тот, кто смотрит из того мира, может командовать мной.
Узнал об этом, когда полицейские меня в очередной раз замели в "обезьянник". Эту историю, которая потом повторялась во многих снах, как прилипчивый кошмар, как бред сбрендившего, я расскажу, но позже.
Опускался я общественными слоями города быстро. Сначала от "родного" центра постепенно ушёл к его нижнему краю, потом дополз до самого дна. Наверное, потратил неделю. Шёл ночами. В светлое время отсыпался и прятался. Если фактически, то шёл из центра довольно большого и шумного города - к его окраинам, к старому, умирающему городу, который вот-вот пропадёт с лица земли под натиском новостроек...
... Голова болит... Затылок будто подыхает под натиском дряни, рвущейся из позвонков, а иногда пульс колоколом начинает бить в виски.
Произошло это так...
Ну, это... Вторжение... В меня.
Я возвращался с работы домой. Доехал до магазина, вышел купить продукты, список которых перечислили мне по мобильному. Привычно. Какого-то продукта здесь не нашлось. Пришлось пройти чуть дальше, в соседний магазинчик. Прошёл под одним из не самых людных переходов, и под аркой, где было не то что темно, а просто бесконечно темно, меня ударили по голове.
Теперь-то я знаю, что никто не бил меня по голове. Это они... Прорвались в мою голову. Чужаки, которые увидели наш мир и захотели смотреть дальше - ну, это я так думал одно время... Пришёл в себя глухой ночью. Сидел, опустив голову и привалившись к стене той же самой арки. Наверное, здорово походил на мертвеца, каковым меня и посчитали, почему и обходили за километр. Ни полиции, ни скорой не вызвали... А что? Мало ли какая мертвечина валяется в тёмном переходе... Или утешали себя, что алкаш залёг. Типа, придёт в себя, протрезвеет - сам уползёт...
Сейчас я не удивляюсь, что ко мне той ночью крадучись приблизились двое. Оглядевшись, присели и быстро обыскали. Один из них, взявшись за мои волосы, рывком поднял мне голову, нюхнул и негромко сказал:
- Странно... Не пьян вроде.
- Сердце прихватило, - спокойно отозвался второй, засовывая добычу в карман. - Или по мозгам вдарило. - И деловито добавил: - Добивать будем?
- На фига... Пусть лежит. Он нас и не видел - по темноте. Сам сдохнет.
Они ушли.
Только вот... Первый был не прав. Я отчётливо видел обоих, несмотря на кромешный мрак под аркой. Но что хуже... для них. Я запомнил обоих. Как потом запоминал всех тех, с кем сталкивался в новом, странном, подобии жизни... Они ушли.
А я понял, что не могу идти домой. Я понял, что не знаю, что такое дом. Я понял, что мне плевать на дом. Я понял, что боюсь дома, как клетки, из которой... не выдраться. Мне нужна свобода. "Им" - нужна свобода.
"Они" не пустили меня доползти до дома.
Очень любознательными оказались.
Иногда я думаю: а если бы меня нашли тогда? Если бы в одно из прояснений сознания, освобождённого от этих "их", я дополз бы до дому? Мне кажется, сбылось бы предсказание того грабителя: "Сам сдохнет".
Обезьянник. Это уже было месяца через три, когда я спустился в городские трущобы. Полицейские здесь сильно отличались от тех, к кому я привык наверху. Часто видел их здесь, в пригороде... Эти грубые мужики делали такую работу, что в прорывах собственного сознания я начинал уважать их... Спецназ, привыкший работать в экстремальных условиях. Не до сантиментов...
... Опять всё путается.
В последнее время бывали моменты, когда, казалось, я мог вырваться из-под тотального контроля чужого мира. Но чуть успокаивался, голова взрывалась от боли...
И ещё. Нельзя было останавливаться. Меня с самого начала гнали, как какую-то безропотную скотину. Вперёд и вперёд... Стоило остановиться - и тут же боль. Стоило подумать о сопротивлении - тут же шмыгал и плевался кровью. Не сразу дошло, что они не только в глаза влезли, но и в мозги. А ещё нельзя было смотреть только на одно: башкой приходилось вертеть постоянно - они разглядывали чуждый им мир.
Потом они выяснили, что тело, в которое вторглись, надо бы подкармливать.
От голода я свалился. Пока меня гнали, успевал лишь напиться воды из луж - благо осень... Ага, всё-таки осенью это случилось. А однажды ударило болью, от которой перед глазами ослепительно вспыхнуло и застыло... Но встать я уже не мог. От меня остались кости, обдёрнутые дряблой кожей, и всё это засунуто в заскорузлый от грязи мешок, бывший когда-то офисным костюмом.
И они "отошли". То ли приглядеться, то ли и в самом деле поняли, что делают что-то не то... Но "отошли", и я сумел поднять голову. Узкий переулок. Старые кирпичные дома, двух-трёхэтажки, вперемежку с деревянными развалюхами. Мусорные кучи вперемешку с дерьмом, наваленные на щербатый, подгнивший снизу забор. Грязь после недавнего дождя. Меня это уже не смущало. Оголодавшее, в паре шагов от смерти, но свирепо желавшее жить, живое существо во мне подняло голову. Существо - на грани между человеком и зверем. Сознание, освобождённое хотя бы внешне от присутствия чуждого мира, твердило, что человек жив. Но голод взывал к зверю, вытаскивая его из остатков человеческого...
Я всегда брёл ближе к домам или к заборам... Потому что так обзор - для этих - лучше. И можно, падая, удариться спиной о стену, но удержаться на ногах. Поэтому и падал у стен. Как сейчас. В состоянии, когда перед глазами всё не то что плывёт, но заносится чёрным, я затих, безвольно распластавшись на асфальтовых обломках. Полулёжа. Спиной к стене - рука вытянута в сторону. Коленом в грязь.
Еда появилась не сразу. Мутный взгляд глаз, перед которыми изорванное в клочья пространство всё ещё качалось и не могло остановиться, тоже не сразу зафиксировал, что рядом что-то изменилось. Я видел что-то ещё более тёмное - во мраке переулка, где над дорогой согнулись столбы с разбитыми лампами. Но осознать, что это, не мог. Как и разглядеть. Пока крыса не осмелилась и не тяпнула меня. Резкая, пронизывающая боль проткнула меня с головы до пяток раскалённым металлическим прутом: помойный зверь, осмелев от моей неподвижности, куснул за мякоть между большим и указательным пальцами.
Рефлекторная судорога заставила меня сжать обмякшие было пальцы. Крыса забилась, отчаянно вереща. А мой зверь, вытеснивший человека, понял лишь одно - добыча! Пальцы конвульсивно сжались ещё сильней. Сумели приблизить бьющуюся, выскальзывающую крысу к стене. Повезло - тоже тощая, иначе выскользнула бы. А так - вжал пальцы между рёбрами тощего хребта... Сил ударить - нет. Пришлось вмять её острую голову в стену и медленно, обеими руками вжимая её в нестроганую доску забора мордой, опустить, словно пытаясь написать на стене нечто, фразу... Крыса замолкла сразу. Недавно сильное, вёрткое, тело расслабилось, и секунды спустя я высосал её, постанывая от наслаждения, а под конец вздыхая от удовольствия... Когда кровь закончилась, я начал чистить крысу от шкурки. Это было тяжело, но я словно выворачивал тело зверя, вгрызаясь вовнутрь. Не выдержал... И сумел сожрать всё, кроме самой шкурки и костей, - шкурку оставил. На всякий случай сунул в карман грязного, давно запаршивевшего пиджака... Помню, как нечаянно прокусил крысиный кишечник и долго плевался, слабо воя уже от бешенства... Зато уже сидел, опираясь на стену. Хотя вой был слаб... Сожрать-то я сожрал, но чужая плоть ещё не стала моей силой.
Они, наверное, с тех пор решили, что кормить меня можно только у мусорных куч. Ну и тащили к ним, когда краем моих глаз замечали искомое.
Им почему-то не понравилось в нормальном городе, ну в центре, где я обычно... существовал... На дне человеческого существования интересней показалось... Я - интересней. На самом дне... В те же минуты прояснения, которые теперь были гораздо чаще, я пытался связаться с ними. Я вытаскивал глянцевые журналы из мусорных контейнеров, садился у стены. Давал уроки языка. Открывал страницу, тыкал пальцем в рисунок, в предмет на нём и называл его. В башке замирало, глаза не пухли. Мне казалось, там пытались сообразить, что я им показываю и зачем.
Они не связались. Может, разум не тот, что человеческий. Хотя что-то поняли. По-своему. После нудных, дурных уроков с усвоением названий предметов меня то и дело заставляли разглядывать эти предметы. Это как в поезде детишки: едут, и то один, то другой толкает в бок соседа с радостным воплем: "Смотри, вон будка! А вон домик!" Всё, что я видел, но не фиксировал краем глаза, видели они и властно поворачивали мои глаза смотреть туда, куда им захотелось.
Но вскоре я понял, что им не интересен мой мир. Их интересовал я. А мой мир стал лишь приложением ко мне. Частью изучения меня.
Правда, понял я это как-то... теми же рваными эпизодами воспоминаний.
Потому что прошло какое-то время, и эти начали экспериментировать со мной, с моими мозгами. И, кажется, с моим сознанием. Типа, в каких условиях живу. И в каких условиях такое, как я, могло появиться. И выжить.
Так я сначала решил.
А кто бы решил иначе?
Затем... Я начал видеть сны.
Ощущение, как будто из гнили, в которую превратились мои, уже почти не подчиняющиеся мне мозги, начали извлекать... ну... что-то вроде дисков с записью - и врубать их на полную мощность. Я не видел этих снов - я жил в них.
Первый сон сбил меня с ног, когда в предвечерних осенних сумерках я пробирался трущобами: овраги, избы, кирпичные дома, вздыбившиеся трещины асфальта, вляпанного в грязь после недавно прошедшего ливня; свалки, худые кошки, своры насторожённых собак, в глазах которых я читал, что вот это исхудавшее тело, которое едва передвигается на ногах, - точняк жратва. Пару раз наткнулся (а может, мне только показалось) на полузаваленные мусором трупы. Но терять было нечего: я обыскивал их или одежду, которая там валялась, и забирал найденные и бережно завёрнутые в тряпицу куски съедобного, сейчас уже заплесневелые...
В глаза швырнуло чёрным, когда я нагнулся за каким-то предметом, отдалённо похожим на консервную банку...
... Я стоял, одетый в какие-то шкуры, на шее висело что-то длинное и побрякивающее, и мощно, сноровисто махал дубиной - длинной такой, мокро хлюпающей, когда попадал по телам и головам снующих вокруг меня... Господи... Это не люди!.. А потом что-то свистнуло у моего виска - и темнота.
Пока я "смотрел" этот сон, лёжа у зловонной кучи, бродячие псины стащили из моей ладони последнюю тряпку с заплесневелым хлебом и дрались за неё в отдалении, в то время как другие собирались поужинать мной. Меня в том сне убили вовремя: одна рука была вытянута в сторону, и слегка оттянувшийся рукав очень удобно для бродяг оставил на виду часть руки, чуть не до локтя. Так что одновременно с ударом по башке "там" я закричал от боли, когда слюнявые зубы впились в мою плоть. Но тень того "я", который дрался во сне, всё ещё витала рядом. Я напрягся - псина рычала, не в силах отказаться от крови и свежего мяса, - и неожиданно для себя легко вскинул ноги. Один ботинок ударил по морде бродячего пса - другой по шейным позвонкам, благо зверь опустил башку, тряся ею и моей рукой. Мой болезненный крик превратился в хриплое рычание, когда пёс завизжал и захлюпал кровью... Нет, вру: он не визжал - взвизгнул раз, а потом упал, хлюпая, - и пошли судороги. Зубы на моей кисти разжались, и я ногами отбросил бьющуюся в конвульсиях псину - навстречу обрадованным сородичам, которые с рычанием окружили умирающее тело... Пришлось отвернуться...
Потом собраться с силами и подняться - благо те отступили. Правда, глаза мои время от времени пытались повернуть. Но на этот раз я был сильней - с их всемилостивейшего позволения. Поэтому я встал, сунул в рот упруго-сухой до изогнутости хлеб и смягчил его слюной, медленно иссасывая напоминание о сытости, перемешанное с вкрадчиво острым привкусом отравы - плесень уже тронула корочку...
И пошёл дальше, с трудом находя на дороге такие места, где можно вытянуть из грязи ногу и всё-таки остаться в ботинке.
И у начала улицы меня загребли в здешний участковый пункт, в обезьянник, где уже сидели два алкаша и трое бугаёв, слегка выпивших, которые этих алкашей... ну-у... третировали. Всего лишь комната с лавками по стенам. Впрочем, и сам пункт был всего лишь двухэтажным домом, пустоватым, прохладным и пахнущим застарелой масляной краской, такими же застарелыми потом и мочой.
Внешне я выглядел, наверное, жалким даже в большей степени, чем те два алкаша. А слабость так привлекательна, когда хочется самовыразиться. Ну, свои комплексы побаловать... И бугаи, даже не переглядываясь, пошли ко мне, лежащему. Меня-то в эту комнату забросили так, что я на ногах не удержался. Подняться не успел...
Для начала они выбили из меня возможность кричать. Мог только кашлять кровью, задыхаясь от удара под дых. Много ли ослабевшему надо... Потом... Потом я увидел их глаза - может, в таком состоянии и придумалось что-то про кровавый отсвет в глазах... Тут ведь ещё и лампочка тусклая... Затем я услышал сквозь напряжённо болезненное гудение в ушибленной голове то самое побрякивание, которое слышал в том коротком сне. Побрякивание чего-то, что свисало во сне с моей шеи. Услышал по нарастающей... И встал на ноги. Благо шли те неспешно: куда деваться жертве в этой комнатушке.
Сознание того меня, который был когда-то в наглаженном костюме и выбрит до блеска, урывками сумело впихнуться в то, что я делал на уровне... Даже не знаю, каком. Памяти, может... Того сна. Сознание остатками цивилизованного человека не дало мне их убить. Хотя тот я, который постоянно слышал порой беспорядочное побрякивание, сумел не только внезапно для троих стать мясорубкой, переломавшей им конечности: в побрякивании я слышал желание убить... Смешное в этой ситуации слово - "слышал". Я хотел убить, как хотел бы дышать, задыхаясь от нехватки воздуха. У меня руки дрожали - вру, тряслись от желания убить... Я так этого хотел, что внутренне плакал и рычал от бешеного желания, стискивая зубы. Но удавка остаточной человечности держала жёстко.
А потом побрякивание стало ритмичным, и я подошёл к двери, не глядя, а лишь краем глаза фиксируя тех двух алкашей, которые втиснулись телами в угол и отворачивались, вроде как: мы ничего не видели - Бога ради, не трогай нас!
К двери я даже не прикоснулся. Встал перед ней и взглянул на металлический прямоугольник с отверстием для ключа. Послышались щелчки, звенящий грохот упавшего на пол металлического предмета, и я вышел. Не останавливаясь, прошёл помещение и оказался в коротком коридоре, где меня тоже никто не остановил. Вспоминая потом этот путь, я сообразил, что не остановили по одной причине: меня не видели. Ещё позже сообразил: меня не видели, потому что я этого не хотел. А ещё потому, что на шее у меня побрякивало что-то невидимое даже для меня.
Тьма... Она не дала мне рассмотреть, куда я двинулся, выйдя из участка... Но побрякивание я продолжал слышать.
Очнулся лежащим ничком на сухом деревянном полу, чьи половицы, толстые, со стёртой краской, выгибались так, что в их дыры могла бы протиснуться крыса. Только крыс здесь нет. Дом, заброшенный. Одна из тех изб, каких полно бывает в дальнем пригороде, который сносится из-за подступающих городских строек.
Полежав и поняв, что мне дали роздых - редкое прояснение сознания, встал и осмотрелся. Темно и тихо. В одном углу железная койка. Голая, сетка ржавая, но переночевать можно. В растрескавшиеся рамы со стёклами, которые вот-вот выпадут, вливался лишь холодный лунный свет. Какая-то тень метнулась в стороне - ухватил её краем глаза. Резко развернулся. Никого. Тихо. Зрение начало приходить в норму - и я понял, что за тень: на стене висело старое зеркало. Волнистое и покрытое чёрными пятнами.
Словно так и надо, я прищёлкнул пальцами. И даже не удивился, не взглянул на пламя, взвившееся между средним и большим пальцами, небольшое, как от свечи. Зато присмотрелся к стеклу, в котором я отражался до пояса. Ранее короткие - что я ещё помнил, зачёсанные назад, сейчас волосы, как у пьяного хиппи, грязные и тяжёлые от этой грязи, свисали прямо на лицо, прикрывая волчий взгляд небольших, неразличимо тёмных глаз. Лицо, заросшее щетиной до неузнаваемости, худое от голода, несло отпечаток странного презрения... К чему бы только?.. К кому?.. К самому себе? Или я хотел, чтобы это выражение было, а на деле черты кривило, отражая, старое зеркальное стекло?
Но почему-то этот взгляд исподлобья ударил по сердцу. Ты знаешь этот взгляд!..
Отвернулся к койке, грузно сел.
Начали возвращаться ощущения. Посмотрел на руки. Грязные и липкие. От засыхающей крови. Бездумно вытер ладони о штаны, которые и так много чего перетерпели... Есть хочется. Сглотнул. И тяжело ухмыльнулся. Надеюсь, не оттого, что только что поохотился. Пусть и вынужденно... Слово "поохотился" мелькнуло странным эхом, но разбираться в нём не стал. Посмотрел на сегодняшнее своё ложе. Устал. Подспудный страх не давал лечь немедленно: проснусь ли в том же сознании, что сейчас?
Почему? Почему я боялся потерять это сознание? Оно ведь не принадлежало тому, кто был раньше... Тому, кто был одним из многих в деловых костюмах...
Но переждать ночь надо.
Под моим весом металлическая сетка койки прогнулась с еле слышным скрежетом. Не расслабляясь, я вытянулся, некоторое время смотрел на прогнувшийся ко мне потолок, а потом всё же закрыл глаза. Некоторое время вдыхал застарелый запах пыли, нанесённой в дом грязи и прогнившего, крашенного масляной краской дерева, а потом, несмотря на застоявшийся в помещении стылый холод, ушёл в сон...
2
- Привет, булочка!
Она, мрачная после бессонной ночи, покосилась на него: у-у, надо же было с ним встретиться именно сейчас на крыльце! И хмуро ответила, встряхнув зонт от воды:
- Привет, кекс!
Игорь предупредительно распахнул перед Леной дверь в дом. Пропустив её мимо себя, вороша свои тёмные волосы и ладонью сбивая с них капли, в спину спросил:
- А что так - грустно?
- Ничего. Погода такая. - Ответ она придумала не сразу, лишь собравшись с силами и заставив себя говорить. И тут же, опережая его, спросила: - Ты куда? В тренажёрный?
- Ага. А ты?
- В медитацию.
- Ты - в зал для медитаций? Что ты-то там забыла? Тебе бы лучше в тренажёрный - со мной. Вес бы сбавила, а то и мышцы укрепила бы. Знаешь - какая была бы! Конфетка!
- А тебе не всё ли равно? - буркнула она, даже не пытаясь отрезать что-то на "конфетку", а только изо всех сил мечтая, чтобы он немедленно свалил в тренажёрный зал и оставил её в покое.
- Знаешь... - Он раздражающе внимательно разглядывал её. - С тобой, будь ты бесконтактницей, я бы сейчас постарался не связываться.
- Это комплимент или издёвка?
- Лена, что случилось? Ты агрессивна.
- Я человек. Может же у меня быть и другое настроение, кроме ангельского терпения и дурацкой радости! - уже рявкнула она. И не пожалела о своём рявканье, как бывало иногда, когда срывалась. - Может, мне тоже хочется бывать иногда агрессивной! Надоело умилительно хлопать глазками, чтобы все вокруг счастливыми были!
- Понял. Не дурак, - спокойно откликнулся Игорь, и вот теперь ей стало стыдно.
Но всё равно насупилась и быстро, чтобы не нагрубить ещё больше, ушла по коридору, ведущему к залу для медитаций.
Зал был нужен не совсем по назначению. Лена хотела выспаться, но не хотела, чтобы об этом знали. В "лотосе", конечно, ей, нетренированной, не посидеть, но на коленях вполне, вполне... Прежде чем зайти в зал, переоделась в раздевалке при нём. Развесила по краям шкафчика и на дверце мокрую после дождя одежду, расчесала светлые волосы, чтобы распушились и высохли. За это время убедилась, что в помещении никого нет - утро же. Плотно закрыла дверь - и наревелась всласть.
В зале, успокоенная и уже с высохшими глазами, включила музыку и села на колени... Задремала сразу, но глубокий сон шёл плохо. А потом Лена учуяла что-то странное - какой-то сладковатый запах, узнала дымный привкус горящей свечи. Где-то в дремотном забытье подумалось, что кто-то вошёл в зал и тоже сидит, медитируя. И этот кто-то любит при этом жечь ароматические свечи. Думая об этих свечах, и уснула.
... - Лена...
Девушка вздохнула и подняла голову.
Игорь. Сидит перед ней на корточках, вглядываясь в лицо.
- Чё надо? - хмуро спросила она.
- Мне ничего, - меланхолично ответил он. - Алексеич зовёт.
Он встал на ноги и даже спрашивать не стал, помочь ли ей. Аккуратно взялся за её локти и легко поднял. Если он и побывал в тренажёрном зале, то успел переодеться. Снова в обычных джинсах и в летнем джемпере. Осмотрел её придирчиво и предупредил:
- В кабинете будет не только Алексеич. Переоденься. И носик попудри.
- Почему носик? - вяло после сна возмутилась Лена.
Игорь хмыкнул и легонько ткнул в вышеназванный.
- Потому что.
И ушёл, пока возмущённая девушка подбирала слова обругать его.
Если бы парень сказал, что её просто ждут, Лена бы засела в раздевалке надолго. Ну, хотя бы чтоб позлить его. Но Алексеич... Как сказала одна знакомая - другие весовые категории. Так что девушка стремительно переоделась и обновила боевую раскраску, чтобы спрятать запавшие после плача глаза и мешки под ними.
Игорь терпеливо ждал у дверей в раздевалку.
- А кто там будет? - спросила Лена, поспевая за ним, длинноногим по коридору.
- Не знаю. Один перец какой-то там уже сидит. Но, кажется, один из наших. А может, не из наших, но я его, кажется, у нас несколько раз видел.
- Есть хочу, - невпопад сказала Лена.
- Хочешь, потом сбегаем в кафе? Тут неподалёку открытое армянское есть. Знаешь, какие у них шашлыки в бандере делают? Ммм...
- Игорь, если ты хоть слово ещё скажешь про шашлык, я из тебя его сделаю!
- Не выспалась, - сделал вывод парень.
- А... а ты откуда знаешь?!
- Алексеич сказал, что заходил к тебе. Ты заснуть не могла (Лена остановилась и закрыла лицо ладонями, пряча вспыхнувший на щеках румянец), и он зажёг тебе пару свечей. Ну, чего остановилась? Идём. И так опаздываем.
Пока дошли до кабинета, Лена успокоилась. Могла бы сообразить сразу, что хозяин дома по-звериному чует малейшую неправильность в ауре собственного жилища. Ладно. Если он позаботился о ней, значит, ничего страшного. Но на будущее надо бы учесть. Алексеич одно и то же замечание своим ребятам не делает. Забота заботой, но команды должны состоять из тех, кто сразу усваивает урок.
Игорь снова пропустил её вперёд, в кабинет, где хозяин пока отсутствовал. А потом, когда девушка шагнула и остановилась, выглядывая место, куда сесть, парень, снова придержав под локоть, направил её в дальний угол. Здесь стояли низкие кресла, а перед ними журнальный столик, куда Лена положила свою сумочку. И огляделась, после чего сразу успокоилась. Место было примечательно тем, что с обеих сторон от кресел здесь стояли кадки с фикусом, чьи ветви нависали над сидящими. Если сидеть тихонько и скромно - никто в кабинете на них двоих не обратит внимания.
Чувствуя себя в уютном гнёздышке, Лена даже улыбнулась. Почти как в детстве, когда играешь в какие-нибудь догонялки и прячешься от водящего с радостным воплем: "Я в домике! Я в домике!"
Она посмотрела на Игоря. Он сидел спокойно, не думая о каких-то дурацких детских играх, зато внимательно осматривался. Точней - смотрел в противоположный угол, где тоже в "домике", по впечатлениям, прятался тот самый незнакомец, о котором парень уже говорил. Лена с интересом заглянула в угол и столкнулась взглядом с мужчиной, который в этот момент тоже поднял глаза на них.
- Здравствуйте.
Низкий голос заставил девушку машинально откликнуться и поздороваться сразу за себя с Игорем. Чем-то мужчина был схож с парнем. Даже одет так же - в джинсы и в лёгкую куртку, сейчас расстёгнутую, так что из-под неё виднеется лёгкий джемперок. Такой же высокий и темноволосый. Только гораздо старше. Стрижка короткая, по вискам - видимая даже через весь кабинет проседь. Лицо скуластое, голодное, словно работал всю ночь, как и девушка, и не успел забежать куда-нибудь поесть. Но, приветливо улыбнувшись, мужчина преобразился. Морщинки, собравшиеся у глаз, заставили Лену улыбнуться в ответ.
Стук и небольшой треск. Она обернулась к Игорю. Тот, абсолютно серьёзный, не глядя на неё, пододвинул своё кресло ближе. Сначала она не поняла. Быстрый взгляд на незнакомого мужчину - тот опустил глаза, затаённо улыбаясь. Поняла. Игорь - ревнует?!
Теперь Лена с огромным интересом взглянула на симпатичного незнакомца. А что? Ревновать к такому можно... Но... Игорь? Или это командная солидарность, когда в узкое пространство объединённых чем-то людей чужака допускать не хочется? Ой, как интересно!.. Когда незнакомец уставился на дверь кабинета, Игорь что-то еле слышно проворчал. Лена тоже опустила глаза. Теперь она не чувствовала себя пышечкой-булочкой. Теперь она ощущала волнение светской львицы, которая обнаружила потенциальную добычу, когда игра в "третий лишний" оказалась весьма кстати... Минуты, правда, хватило, чтобы прийти в себя и посмеяться над собственными устремлениями. Глупости всё это. Она здесь не для того, чтобы напропалую флиртовать с двумя мужчинами. Да и с одним - смысл? Со своим личным-то не разобралась...
Додумать не успела.
Дверь кабинета распахнулась, и в кабинет вошли трое - незнакомая женщина, сопровождаемая такими же незнакомыми мужчинами. За ними - хозяин дома. Алексеич оглядел всех "прячущихся" по "домикам" и, ухмыльнувшись, поздоровался. Удивлённые гости поневоле тоже поздоровались с присутствующими. Лене даже показалось, что кое-кто из них хотел возмутиться по поводу "посторонних" при беседе, но Алексеич быстро переключил внимание гостей на себя. Лишь раз взглянул на Лену. Та тихонько кивнула и с расслабленной улыбкой откинулась в кресле, распространяя вокруг себя волну эмпатии.
Боковым зрением она отметила, что и Игорь успокоился.
Гостей хозяин дома усадил в кресла перед столом.
- Я вас слушаю. - Гости молчали, переглядываясь, и Алексеич, нисколько не смущаясь, продолжил: - Вы позвонили вчера, сказали, что у вас есть дело, которое оказалось не по зубам полиции. Я понял - вы считаете, что дело это связано с паранормальностью. Прошу вас, расскажите мне об этом деле чуть подробней, чем по телефону.
Гости молчали. Игорь, жёстко изучавший всех троих, кивнул Лене и чуть не губами прошептал:
- Женщина слабей.
Эмпатка кивнула и сосредоточила волну воздействия на гостье.
- Два года назад пропал мой муж, - твёрдо сказала женщина, слегка рыхловатая брюнетка, со стильной, ухоженной стрижкой, в деловом брючном костюме серого цвета, оживляла который лишь маленькая брошь на лацкане жакета. - У него своя фирма. И для нас, для семьи, он пропал очень не вовремя. Сын, - кивок в сторону долговязого угрюмого парня с тёмными патлами свисающих на лицо волос, - ещё не вошёл в курс дела. Ему рано таким заниматься. Мой брат, - кивок на высокого мужчину в светлом костюме, - тоже не вполне разбирается в бизнесе. И предприятие постепенно разваливается. Мы сейчас с трудом удерживаем его на плаву. Все деньги... - Она поморщилась. - Вместо того чтобы получать прибыль, мы все деньги вкладываем в это предприятие. Муж начинал своё предприятие с нуля, и все тонкости ведения дел знал только он. Мы разобрались с бумагами, но вести дело так, как это делал он, у нас не получается. Мы на грани разорения.
- Что говорит полиция?
- Там считают, что мужа в городе нет.
- Вы говорите так, словно точно знаете, что он в городе.
- Он в городе, - сухо ответила женщина. - Мы несколько раз видели его. Опустился ужасно. Возможно, он потерял память.
- Почему же вы обратились ко мне?
- Дмитрий... - Женщина замолчала, будто ей не понравилось, как она произнесла это имя. - Дмитрий исчезает. Полиция несколько раз выезжала по нашему вызову, но на том месте, где мы видели моего мужа, никого не находили. Мы уже стали посмешищем для полицейских. Они убеждены, что мы играем в какую-то свою игру.
Лена чуть не фыркнула. Сегодня целый день упоминается игра... Что бы это значило? Или никакого значения в этом нет? Простое совпадение? Вряд ли... Женщина ей не понравилась. Искать мужа только ради фирмы. Ну-ну. Наверное, жили на грани развода, ну и потом... Интересно, что скажет им Алексеич?
- Что значит - исчезает? - бесстрастно спросил хозяин дома.
- Это значит, что он заходит в какое-то замкнутое пространство, в котором мы его сторожим до приезда полиции, а потом его не находят.
- Замкнутое пространство? Например?
- В последний раз мы видели его входящим во двор продуктового магазина, - вмешался её брат. - Тот со всех сторон загорожен высоким металлическим забором. Мы упросили администрацию магазина проверить двор. Их охранники были так любезны, что выполнили нашу просьбу. Кроме грузчиков и рабочих, никого не нашли. Если вы думаете, что мы не сообразили проверить подвал на выход через него, то мы проверили и подвал тоже. Он оказался без выхода на улицу.
- То есть вы считаете, что он прячется, потому что потерял память, - задумчиво сказал Алексеич. - Вы пробовали окликать его по имени?
- Естественно. Он сразу уходит.
- Ну а если предположить, что он ушёл не просто, потеряв память? Что могло заставить уйти его из семьи?
- Ничего! - категорично заявил брат. - В семье хорошие, даже прекрасные отношения. Дом - великолепный. Работа ему всегда нравилась. Сам себе начальник, сам себе хозяин - плохо ли? Только потеря памяти - и ничего больше! Вы - возьмётесь за это дело? Это срочно!
- Фотографии? - снова равнодушно спросил Алексеич.
Женщина с сомнением посмотрела на него и открыла сумочку, поставленную на колени. Небольшая стопка бумаг вскоре оказалась на столе.
- Как вы ведёте дела? - поинтересовалась она. - Вот моя визитная карточка. Здесь все телефоны. Вы оповещаете о ходе дела? Или звоните, когда есть какой-то результат?
Пока шёл уже сугубо деловой разговор, Лена обратила внимание на патлатого парня, который не произнёс ни слова, пока сидел. Но, кажется, сам того не замечая, постепенно сутулился всё больше. Девушка даже вздрогнула, когда мать (ощущение - не глядя) стукнула его по спине, наверное, таким образом напоминая, чтобы сын сидел прямо. Кажется, парень с трудом удержался, чтобы не огрызнуться. Потом исподлобья огляделся... Лена не успела отвести глаза, и он уставился прямо на неё - глазами, в которых плескалась такая ненависть, что она не сразу потом собралась с силами, изумлённая. "Успокойся..." - мирно посоветовала она, буквально окутывая парня облаком эмпатии.
Поддался легко. А девушка отметила, что он слишком нестабилен в эмоциях. Интересно, сколько ему? Лет восемнадцать есть? Любопытно, почему он так... злится? Может, в этой семье, кроме пропавшего мужа, есть и другие проблемы?
Алексеич тем временем договорился о деталях и поднялся.
Гости правильно поняли хозяина дома и, взрослые - негромко переговариваясь между собой, пошли к двери - патлатый парень позади всех. Перед тем как перешагнуть порог, он оглянулся на Лену. Девушка с трудом удержалась, чтобы машинально не поцеловать свою ладошку, посылая ему воздушный поцелуй. Всего лишь чуть улыбнулась, передавая незримый посыл: всё будет замечательно - успокойся! И эхом от уходящего - глубокий вздох... Лена вздохнула сама. Переживает...
Игорь покосился на девушку, и Лена с трудом удержалась от детского желания показать ему язык.
Дверь закрылась, и хозяин кабинета, выждав секунды, кивнул на освободившиеся кресла перед собой.
- Садитесь. - Когда все трое выполнили его предложение, Алексеич сел сам. - Времени на знакомство у вас не было. Поэтому я вас представлю друг другу. Влад. Мой хороший товарищ, который работает сам по себе. Изредка, по моей просьбе, занимается теми делами, в которых он спец. Лена - эмпат. Игорь - бесконтактник. Видящий боевую агрессивную ауру.
- Влад, а вы в каких делах спец? - наивно глядя на мужчину, спросила Лена. Но улыбка простушки на её губах продержалась недолго: отклика на эмпатию, которая его должна была расположить к себе, она не почувствовала. И рассердилась: это уже третий, считая Алексеича, человек, которого она "пробить" не может!
- Ну, вот в этом деле, например, немного соображаю, - откликнулся Влад.
- Не трать на него силы, - посоветовал Алексеич девушке. - Его иной раз и я пробить не могу. Хотя... - он насмешливо уставился на Влада. - Есть у него одно уязвимое местечко.
Тот улыбнулся спокойно. Лена вообще заметила, что он двигается и реагирует на всё довольно неспешно. Словно безмятежный тигр.
- И какое же это?
- Без свидетелей, - заявил хозяин дома. - А то покажу ребятам, и где гарантия, что ты их однажды не доведёшь до белого каления и они не воспользуются твоей ахиллесовой пятой? Итак, на некоторое время вам придётся собраться в группу. Другого такого спеца мы не найдём по этому делу. Влад - мастер-пространственник.
Игорь и Лена переглянулись. Оба только смутно догадывались, что это такое.
- Это значит, - тихо объяснил Влад, - что иногда я могу заметить прореху в пространстве и попробовать войти в неё.
- Сейчас Влад пока свободен от дел, которые требуют работы всей его группы, - продолжил Алексеич. - Поэтому он согласился помочь нам в этом деле. Вы все слышали, что случилось с пропавшим человеком. Есть подозрение, что этот человек, возможно, неосознанно использует прорехи в пространстве и таким образом уходит от тех, кто пытается его нагнать. И всё-таки подозреваю, что моя версия насчёт потери памяти тоже имеет основание. Жена пропавшего оставила нам и карту города с обозначениями тех мест, где его... якобы видели. Говорю "якобы", потому что версия полиции - человек погиб, но тела не нашли. И эта версия тоже имеет право на истину, пока не доказано обратное.
- Льдянов знает? - спросил Влад.
- Знает.
Олег Льдянов, бывший работник полиции - ныне хозяин частного охранного агентства, довольно часто сотрудничал с командами Алексеича. Его имя в устах Влада заставило Игоря более уважительно взглянуть на мужчину. Лена улыбнулась. Как мало мужчинам надо, чтобы изменить друг к другу отношение.
- С чего начнём? - спросил Игорь.
- С того, что немедленно покинете мой кабинет, - заявил Алексеич. - Я дал вам дело. Дал к нему все материалы. Дальше разбирайтесь сами. До свидания.
Они вышли из кабинета, остановились посмотреть друг на друга.
Лена подумала: "Если они сейчас быстро не решат, с чего начинать, я помашу им ручкой и побегу домой. Есть хочу!"
- Здесь неподалёку есть небольшое армянское кафе... - начал Влад.
Девушка не выдержала и засмеялась, а Игорь ухмыльнулся.
Через минут двадцать они сидели за столиком, ели салаты и поглядывали на стойку, откуда им должны были принести горячее. Последнее было очень даже важно, учитывая дождь, под которым всем троим пришлось пробежать, добираясь до кафе с автостоянки, расположенной через дорогу от него. Одновременно на столике были разложены две карты города. Карты были необычными: во-первых, они были принтерными увеличенными копиями, во-вторых, места встреч с пропавшим мужем были скрупулёзно обозначены датами.
- Хм... Смотрите-ка, - сказал Игорь, сдвинув брови и постукивая кончиком вилки по столу. - А ведь если соединить эти линии, получится спираль.
- Слишком натянуто, - разочарованно сказала Лена. - Пробелов между точками слишком много. И что нам эта спираль может дать?
- Как что? На второй карте эта спираль раскручивается в другую сторону. Смотри. Видишь? Из центра города он постепенно снова уходит к окраинам. Значит, можно определить, где мужик появится в следующий раз. И встретить его.
- А он возьмёт и сбежит. И вообще всё это за уши притянуто. Как мы будем искать его - я даже не представляю.
- Я немного представляю, - задумчиво сказал Влад. - Для начала надо бы посмотреть все эти места, где он уходил от тех, кто пытался его остановить. Поездим, посмотрим. Если он и впрямь использовал для ухода прорехи в пространстве, значит, придётся вызывать мою жену. Она пока с детьми в деревне. - На удивлённые взгляды Влад объяснил: - Она лучший, из экстрасенсов, кого я знаю - из тех, кто умеет работать по фотографиям. А у нас этих снимков - вагон и маленькая тележка. Если он легко использует эти прорехи, будет удобно, если мы постоянно будем знать место его появления и в следующий раз.
И снова разложил на столе фотографии пропавшего Дмитрия.
Лена взяла одну из них, пригляделась. Мужчина на фотографии был невысоким, большелобым, из-за чего небольшие глаза в тяжёлых веках смотрели пристально и как-то устало. "А может, мне кажется, что устало, потому что я сама в последнее время замотанная", - вздохнула девушка. Пропавший ей понравился. И не потому, что симпатичен. Мужчина не был красив. Но было в нём нечто, что привлекало внимание к его лицу, к глазам. Сама же себе Лена призналась, что этот Дмитрий понравился ей именно потому, что жена слишком равнодушно говорила о нём, больше упирая на то, что без него семейный бизнес с трудом держится на плаву. "То есть, если быть честной, - решила Лена, глядя на Дмитрия, - он мне нравится потому, что я его пожалела..."
- Лена!..
Она с трудом перевела взгляд на Игоря. Тот смотрел как-то испытующе.
- Что?
- Горячее принесли, - объяснил Игорь, кивая на стол. - Дай фотографии. Мы решили их поделить, чтобы запомнить пропавшего. И ещё. Кажется, ты кое-что прослушала. После обеда мы хотим съездить на место, где впервые Дмитрия видели. У тебя как со временем? Ты выспалась? - И объяснил уже для Влада: - Она работает ночной нянечкой, не всегда успевает высыпаться.
"Если бы только высыпаться не успевала", - про себя вздохнула Лена. Но прикинув время и то, что придётся сидеть в съемной квартире с двумя другими девушками, она подумала, что вариант, предложенный мужчинами, гораздо лучше.
- Отосплюсь ещё, - сказала она. - Я тоже хочу с вами на то место. А вдруг там что-нибудь интересное найдём?
3
Этот сон оказался не длинней предыдущего.
Скрестив ноги, я сидел на развилке дорог. Вокруг пустыня. В смысле - пустынно. Хотя по сторонам дорог разбросано много чего: и леса, и сквозь деревья видневшиеся луга, а то и строения. На самом перекрёстке было пустынно. И тихо. Так, как будто мир умер... Но по сторонам я не смотрел. Я опустил глаза на содержимое внутри круга, в центре которого сидел. Невнятные знаки, начертанные чьей-то рукой, образовали призрачно-зелёную паутину, которая не давала мне вырваться из этого круга. Так я знал во сне. А когда шевельнул правой рукой в попытке что-то сделать с этими знаками, звякнула толстая цепь, чей будто чугунный наручник давил кисть к земле...
Из круга я так и не смог выйти.
... Ночь впервые дала мне настоящий отдых и поутру возвращение в отчётливое сознание. Но это сознание оказалось странным. Я всё понимал. Всё видел чётко и ясно. Как будто закончилась тягучая болезнь, в которой колышешься, слабый и постоянно раздражённый от бессилия. Но чувствовал себя другим. Успокаивал себя тем, что человек, пробродяживший столько времени, как я, и не мог бы чувствовать себя иначе. Впервые задумался, не попытаться ли вернуться в нормальную жизнь... Странно притом, что не проснулся тогдашний лощёный "я" и не возрыдал от себя, заскорузлого от грязи... Но притом же... Зеркало на стене тянуло к себе неудержимо.
Волчий взгляд остался. Хуже - приобрёл злой огонёк голодного зверя. Чувствовал я себя сильным и жилистым, как... человек, долгое время промышлявший только охотой. В лесу, который сгорел.
Я сглотнул. И отвернулся.
Здешних мусорных куч для меня не хватает.
Меня затрясло, когда я понял, что только что мысленно сказал. От смеха затрясло... Непроизвольный оскал - это я сморщился в ухмылке, из-за которой снова треснула нижняя губа и... И подумал о том, что неплохо бы в этой избе под снос остаться на пару дней. Поохотиться на бродячих собак, которых здесь прорва - брошенных хозяевами после переезда в высотки. Отъесться.
Слизнул струйку крови, пробиравшуюся по подбородку, застревая в щетине.
Так вернуться, или поискать жратву?
Старательно давя мысль, что те, лезущие изнутри в мои глаза, могут заставить меня снова следовать их указаниям, я обернулся к койке, на которой проспал ночь. И увидел.
Спинка кроватная... Нет, не спинка. Металлические дротики, вдетые в дутые, полые дуги. Подошёл. Один из них сжал, подвигал. Качается. Слабо завинчен. Примерился: стопа умещается между дротиками. Ботинки раздолбанные, но подошва ещё ничего. Ударил ногой, отбивая нижнюю перекладину вниз. Туго шло. Но шло... Совсем немного напора - и дротики вышли сами. Взмок, остался без сил, сердце моталось - вот-вот разорвётся от напряга, но вынул все.
Грязные пальцы, кости с подвысохшей плотью на них, чуть дрожа от недавнего усилия, жадно перебирали добычу, примериваясь к ней, к её тяжести, к её удобству. Как к оружию - понял чуть позже. Свалился у стены. Ноги тоже дрожали. Перед глазами плыло, но не оттого, что вернулись те, кто вверг меня в это состояние жизни. Плыло, потому что голоден и устал от физического напряга. И хотелось есть. Так хотелось, что от одной мысли голова поехала... нет, поехало пространство перед глазами... Потом вспомнил о крысиной шкурке, припрятанной в кармане, чуть ожил...
Замер на полувздохе: кто-то негромко и пока неразборчиво говорил за дверью, постепенно приближаясь - судя по нарастанию звука... Шевельнуться боялся. Сидел всё так же, прислонившись к стене, к выпуклым, чёрным от старости и дыма брёвнам, отчётливо чувствовал запах заплесневевшей, седой от паутины пакли, торчащей между ними.
Это я так думал - походя о себе, что сидел... На деле - уже не просто сидел, а до судороги сжимал в кулаках дротики. Встать боялся. Половицы скрипели, а иной раз с таким кряканьем, что я сам вздрагивал, пока ходил... Но сейчас... Поза. Когда понял, как сижу, не то что встревожился, а удивился. Но как-то размыто. На полное удивление сосредоточенности не хватило.
Готовый прыгнуть. Одна рука согнута - локтем в паклю, ладонь для упора в бревно. Нога медленно едет чуть вбок - для упора, когда настанет время прыгать в сторону. Напряжён так, что холодный пот быстрыми каплями падает на горячие ключицы... В общем, если что - не встать, а сразу прыгнуть.
Дверь отворилась, как будто пинком её.
Вошли - я узнал сразу. Даже не стал осмыслять, точно ли это они - те двое, что ограбили лежащего под аркой. Осмыслил лишь, что в избе темно - для них, пришедших с осеннего солнца. Дверь-то за ними закрылась - неохотно и не сразу.
Прыгнул мгновением позже. Как только узнал. Прыгнул не к ним, а встать на ноги. Метнул один дротик - возможно мне только показалось, что глаз первого чавкнул... А пока второй пытался осознать, что происходит, целясь из оружия, которое плясало в его руке, тычась в стороны, я проскочил те шесть шагов, которые нас разделяли, и ударил вторым дротиком в заикающийся рот.
Ударил сбоку и сверху вниз - так, что пригвоздил его к стене: пробившая череп часть дротика прошла дальше и застряла в пакле между брёвнами.
Острие у металлического прута отсутствовало.
Вопросом: "Откуда у меня такая сила?" я так и не успел задаться.
Смотрел на упавший пистолет и думал только одно: "Наконец-то..."
- ... Лот 6Д 360!
- Продано!
После этих слов, раздавшихся неизвестно откуда и неизвестно откуда мне знакомых, напугавших меня до уср..., я упал на пистолет, как на последнее, что может сохранить мне жизнь. Но поднять его не успел, только больно ударил пальцы о рукоять. Последнее, что помню... Закрытая до сих пор этими двоими, дверь распахнулась и с грохотом полетела в избу с хлипких петель - а хлынувшая из неё волна сумасшедшего белого света выстрелила не только по глазам, но и по голове.
Взяли меня тёпленьким. Били так, что на остатках сознания был уверен - убьют.
Ничего - выжил.
Хуже, что вспомнил. Вспомнил то, что не должен был вспоминать, потому что это чужое воспоминание, не моё...
Но вспомнил. Легко.
Артефакт. Живому нельзя прикоснуться к нему. Живой прикоснулся. Живой не должен был получить того, что даёт артефакт. Живой получил.
Я не хочу помнить об этом... Не хочу!.. Выдерите это из моей головы! С мясом, с частью мозгов, но я буду счастлив без нечеловеческого в моей голове, ну пожалуйста-а!! Я не хочу-у... Вой, вырвавшийся из утробы, убиваемой, раздираемой, когда выть нельзя, потому что... дышать нечем... Оставили в покое. Отошли.
Кому... Кому меня на этот раз продали?
И что ему нужно от меня...
"Ты кто?"
"Я бессмертный..." - Рыдающий голос прогнусавил глупые слова и всхлипнул.
"А такое бывает - бессмертие?"
"Бывает. Только вот бессмертие моё - ворованное..."
"И что из того?"
"Я заперт в тебе. До этого сбежал из другого тела".
Пауза.
"Ты перебираешься из тела в тело?"