Ведьма с нашего района
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Едва Анюта принимает решение резко изменить свою жизнь, как сама жизнь вокруг неё начинает меняться странно и неожиданно, расширяя её представление о себе и людях вокруг.
|
От автора.
Да, я знаю, что название грамматически просторечно. Но надеюсь, понятно: фраза вырвана из диалогового контекста. И если сменить предлог, то у названия будет совершенно другое значение.
Первая глава
Смелости она набралась только через два месяца, когда наступил апрель, а в кошелёк стало страшно даже заглянуть. Впрочем, какой смелости... Только ужас перед настоящим и будущим дочери заставил её сделать то, что надо было сделать ещё раньше, когда она пыталась не сдаваться. Из странной гордости. А ещё позвонить родителям заставила злость на себя, что оказалась бессильной в этой глупой ситуации... С первого же заикания по телефону - всего лишь на словах приветствия! - она разрыдалась, и мать велела ей успокоиться и перезвонить минут через десять.
Анюта перезвонила через двадцать и, заикаясь, забыв поздороваться, выпалила:
- Мама, я развелась!
- Давно надо было, - проворчала мать. - Когда это произошло?
Прежде чем ответить на вопрос, Анюта ошеломлённо посмотрела на мобильник. Мать не скрывала, что всегда была против её брака, но, если к слову приходилось, говорила на эту тему довольно деликатно. Чтобы напрямую сказать дочери об этом сейчас и тем самым одобрить её решение - Анюта, честно говоря, такого точно не ожидала...
- Два месяца назад, - слабо ответила она, успокоенная неожиданным откликом самого родного человека на новость. Да, эти слова матери - бальзам на душу, уставшую от ежеминутного напряжения и страха перед будущим.
- Лёлька с тобой?
- Конечно!
- И где вы жили эти месяцы? - сухо спросила мать.
- В общежитии, - неуверенно призналась Анюта.
- С ума сошла девка! - прогрохотал отлично слышный голос отца. - С ребёнком - в общежитии, в этом очаге разврата!
- Общежития общежитиям - рознь, - попыталась возразить Анюта. - У нас тут...
- Говори адрес - сегодня же приеду за вами! - скомандовал отец, забравший трубку у матери. - Надеюсь, ты написала заявление об увольнении?
- Нет, пап...
- Почему?! - загремел отец.
- Потому что... - Анюта почувствовала, как снова теплеют от слёз глаза. - Потому что... меня сократили ещё с прошлого года! Я... я одно время в частной семье няней подрабатывала, а сейчас...
- О господи... - услышала она голос мамы. - Кстати, приедешь домой - напишешь отказ от алиментов! Немедленно!
- Как будто он платил... - пробормотала Анюта, собирая остатки гордости и настраиваясь на переезд.
Она взглянула на часы. Двенадцать дня. Если отец прямо сейчас приедет - в небольшой городок, в двух часах езды от её родного города, - до шести вечера она с Лёлькой будет дома. Не глядя в зеркало, скрутила длинные тёмные волосы в пучок, машинально скрепив его шпильками, и... Снова расплакалась и со слезами облегчения начала собирать скудные вещички, благо дочка не лезла под руку, поскольку под присмотром соседских старушек играла на детской площадке... Происки влиятельной свекрови, рыскающей везде в твёрдом намерении вытурить бывшую невестку с любого места работы, а потом обвинить в тунеядстве и выгнать из города, остались позади. А ведь если бы не Лёлька, Анюта давно бы... Впрочем, что сейчас об этом говорить...
... В родительском доме она и пятилетняя дочка попали в заботливые руки матери. До ужина добрались через помывку в ванной, переодевание в "нормальные" вещи - те, что когда-то она оставила в родительском доме (и теперь висевшие на ней, отощавшей, как на вешалке), а Лёльку до радостного писка обрадовали новыми вещичками. Пока ехали домой, мать по мобильному выпытала, какой размер у ребёнка, и успела сбегать в ближайший магазин одежды.
За ранним ужином родители молчали, хотя многозначительно (а мама - и с ужасом) посматривали на светловолосую Лёльку, которую Анюта так и не успела предупредить, чтобы та... Впрочем, как пятилетней сказать, чтобы она сдерживалась за богатейшим на разнообразные блюда столом? Как сказать, чтобы дочка не стеснялась любимых родных, которых видела коротко и редко и которые сейчас сами то и дело подсовывали кусочек повкусней (а не следили осуждающе за каждой ложкой и не напоминали змеиным шипением, что столько жрать малолетним девицам непозволительно)? Да ещё после месяцев скудного стола, где всегда присутствовали лишь два неизменно главных блюда - пустой вермишелевый суп да каша?
После ужина объевшаяся Лёлька так неудержимо зевала, что бабушка взяла ребёнка за руку и решительно увела в старую Анютину комнату - нынешнюю спальню младшей сестры, временно подготовленную для прибывших. Здесь уже стояла детская кроватка, купленная любящей бабушкой, пока дед ездил за непутёвой дочерью и внучкой. Сонная, на грани - свалиться и дрыхнуть, Лёлька тут же проснулась и с ликованием потянулась к игрушкам, прихваченным бабушкой из того же магазина. Мать предупредила Анюту, что побудет с внучкой недолго - пока ту снова не сморит сон.
- Не хочу, чтоб она ложилась слишком рано, - шёпотом объяснила она Анюте, пока Лёлька на два голоса болтала вместо огромного медведя, сияющего нежным атласом новенького плюша, и толстощёкой куклы в бальном платье. Заглядевшись, как внучка прислонилась щекой к медведю, улыбаясь во весь ротишко, мать не выдержала и присела на ковёр рядом, обнимая малышку.
Отец вышел на балкон, где и закурил - по старой привычке дымить после ужина. Анюта постояла-постояла возле обеденного стола, собираясь с мыслями, и принялась переносить тарелки со стола в кухню, в раковину. Пора снова привыкать к родительскому дому и его порядкам.
Когда она отжала губку и положила её на нижней полке старенькой сушилки, в кухню зашла мама.
- Мам, а Ленка где? - спросила Анюта о младшей сестре.
- На неделю уехала к крёстной, - ответила та. - Заканчивай с посудой. Лёльку я уложила. Пора поговорить.
Чувствуя себя напроказившим ребёнком в ожидании наказания, Анюта поплелась за матерью в большую комнату. Здесь, сидя на диване, уже дожидался их отец - заметно погрузневший, но не толстый мужчина, одетый в домашний трикотаж: мягкие штаны и кофту. Большой и уютный - совсем не тот жёлчный господин, всегда в костюме с иголочки, каким был свёкор, которого Анюта так и не привыкла считать родным человеком, а Лёлька так и не смогла назвать дедушкой. Мама села рядом, кивнув Анюте на стул (та вздохнула: точно - наказанный ребёнок), привычно строгая, но в лёгком цветастом платье.
Будто угадав её мысли, мать спокойно заметила:
- Но говорить мы будем с тобой, как со взрослой. Поэтому... Пожалуйста, не только выслушай, но и прими.
- Нет, ты можешь жить и дальше, как тебе вздумается, - добавил отец. - Но, если ты прислушаешься к нашим словам, твоя жизнь будет иной.
"Вам хорошо так говорить, - сумрачно подумала Анюта. - Это не у вас всё плохо в жизни. Это не вы бездомные и безработные... Это не у вас маленькая дочка, которую надо кормить и одевать. Вы-то своё активное время прожили и не знаете, что такое безработица! - А передохнув от горестного сравнительного перечисления, совсем мрачно закончила: - И не у вас такая легкомысленная упрямая голова, которая никого не слушает!"
- Начнём с обидного, - сказала мать, задумчиво поправляя подол платья на колене. - Мы тебя предупреждали по поводу Викентия и оказались правы.
- Да, - согласилась Анюта, понурившись.
- Мы предупреждали, что он слабохарактерный и что в его доме всем заправляют его мать и отец. Мы понимаем, что ты была сильно влюблена в него. Внешность мужчины для женщины многое значит.
Анюта всё-таки чуть не огрызнулась: что сейчас говорить об этом?! Было - и прошло! Зачем они растравляют старые раны?! Она уже и сама всё поняла!
- Это была прелюдия, - спокойно сказал отец, скользнув взглядом по её пальцам, сжавшимся в кулачок. - Теперь проза жизни. Мы не собираемся тебя содержать. Внучку - пожалуйста. Но не тебя.
- Что? - вырвалось у Анюты.
- У нас к тебе деловое предложение, - тоже спокойно сказала мать, словно не расслышав её вопроса. - С работой плохо и в нашем городе. Поэтому... - Она вдруг вздохнула, и Анюта насторожилась. - Два варианта. Ты ищешь работу, чтобы не сидеть на нашей шее. Если не находишь, то соглашаешься на наши условия. Второй вариант. Если с тем, что мы для тебя придумали, не выйдет, мы согласны некоторое время содержать тебя, пока ты не найдёшь работу вообще.
Анюта внутренне заметалась. Условия... Что они там для неё придумали?
- А... если сразу? - неуверенно спросила она. - Ну, вы рассказываете, что для меня приготовили, и я приступаю... - Она не нашлась, как закончить фразу и пожала плечами. - Ну... Дело в том, что я давно хотела переехать ближе к дому. И тоже искала работу по здешним газетам и не нашла. Все детсады уже укомплектованы воспитателями. А заниматься чем-то другим можно и после того, как вы... - Она споткнулась. Неужели она произнесёт это вслух? - После того как вы предложите мне свои условия. Ну... Так в чём заключается ваше деловое предложение?
Родители переглянулись.
- Может, ты и права, и нужно начинать со второго варианта. Так вот. Наше предложение имеет как свои плюсы, так и свои минусы, - медленно сказал отец. - На первый взгляд, ничего особенного, но... Анюта, мы вынуждены просить тебя... Дай нам слово, что не будешь винить нас, если что-то пойдёт не так.
- Ничего себе, - прошептала она и договорила уже в полный голос. - Вы сами понимаете, о чём просите?
- Понимаем, к сожалению, - вздохнула мать. - В сущности, мы не требуем от тебя... Ох, как тяжело это говорить! Нам, семье, это приходится делать.
Анюта, округлив глаза, смотрела на родителей. При чём тут семья, если речь идёт о работе?! Или... Кто-то из них так болен, что нуждается в сиделке? Через секунды она скептически поджала губы. Крепкий отец и деловая мама. Папа работает до сих пор. Что-то не видно, чтобы кто-то из них себя плохо чувствовал.
- Ладно. Даю слово, - тоже вздохнула она. - Я не буду вас ни в чём винить. Честно. Этого достаточно? Рассказывайте.
Родители снова переглянулись. Мать опустила глаза, а подняв, странно легкомысленно сказала:
- Мы предлагаем тебе позаботиться о дедушке.
- Хотите оформить опекунство? - не поняла Анюта. И опомнилась. - Стоп! Что за дедушка? Почему... Но ведь наши деды... Бабушки же живы! И все здоровы! Я поздравляла их с Новым годом. И с Восьмым марта. И недавно созванивались!
- Ну, надо было уточнить, что для тебя это прадед, - виновато сказала мать. - В общем, дед нашего отца, - кивнула она на мужа.
- А... почему вы раньше о нём не рассказывали? - удивилась она. - Я как-то думала, что папины дедушка с бабушкой давно... Но, значит, он очень старенький?.. И почему... Он такой капризный, да? Ну, что никто не хочет ухаживать за ним?
Мать поджала губы и снова посмотрела на отца, который уставился в экран выключенного телевизора, всем своим видом показывая: Господи, как не хочется продолжать именно этот разговор!
- Ну, я скажу так, - словно решилась мать. - Прадед и в самом деле тяжёлый человек. Но мы не ждём от тебя, что ты будешь ухаживать за ним, если тебе не понравится. - Она снова взглянула на отца, и обеспокоенная Анюта заметила в этом взгляде нечто странное. - Мы предлагаем тебе попробовать себя... - Она замолчала, явно подбирая слово. А потом сморщилась, словно в рот попала какая-то гадость, и выпалила: - В общем, нам нужно, чтобы ты всего лишь сутки побыла возле прадеда. Вот и всё.
- Типа проверки, что ли? - всё ещё недоумевала Анюта.
Но тут сообразила, что родители наконец-то чётко высказали, чего от неё хотят. И пока не стала допытываться о подробностях. Теперь она откинулась на спинку стула, соображая: значит, провести только сутки у постели прадеда? А потом она может делать всё, что захочет? И не надо будет психовать из-за бесплодных поисков работы? Можно будет искать место не торопясь? А то и на курсы какой-нибудь переподготовки попробовать сходить? А так, после курсов, будет больше возможностей найти работу.
Хм. Интересное предложение.
- Так, - всё ещё размышляя, сказала она. - И когда?
- Если согласна, - напряжённо сказал отец, - могу отвезти прямо сейчас. Он живёт на другом конце города. Лёлька на время твоего отсутствия побудет у нас.
Анюта похлопала глазами: ничего себе - спешка. За Лёльку она не беспокоилась, зная родителей. Дочка попала в очень заботливые руки - тем более мама вышла на пенсию по выслуге лет, и отец велел ей сидеть дома. Но почему родители так спешат?
Всё это здорово интриговало. Ну что ж, сутки так сутки. Это время пережить нетрудно. И чего родители так нервничают, словно она отказалась бы от дежурства при больном прадеде? Кстати, а с чего она решила, что прадед болен? Ну, наверное, потому что мать сказала: "Побыла возле прадеда". Побыла. Но почему тогда всего сутки? Проверка? А в чём она заключается - родители скажут? Или скажет прадед, который наверняка настолько капризен и упрям, что гоняет от себя всех сиделок?
Она вгляделась в родителей. Нет, они ничего больше не скажут. Глаза отводят. Видимо, прадед всех достал, а она, Анюта, человек довольно терпеливый, о чём все знают. Вон, сколько времени выдержала рядом с Викентием и его чёртовыми старшими родичами! Особенно родительницей...
Значит, она сможет справиться и с прадедом, и с его закидонами. Мелькнула ещё и меркантильная мысль: интересно, а после смерти прадеда кому достанется его квартира? Было бы здорово с Лёлькой поселиться отдельно от родителей!
И тут же стало стыдно. Она ещё человека не видела (родного, между прочим!) а мысли уже не только о его смерти, но и о выгоде.
- И что мне с собой брать? - спросила она, поднимаясь со стула.
- Возьми всё, чтобы комфортно провести ночь в квартире, - быстро сказала мать. - Прадед не встаёт ("Ага! Правильно я догадалась!"), но тебе захочется, может, что-то сварить лично для себя. Или чай заварить. Что-то сладенькое к чаю (Анюта глаза вытаращила: и это говорит её правильная мама?!) Зубную пасту, там, на утро. Полотенце я тебе сама дам. И ещё какую-нибудь мелочь из необходимых.
- Если у тебя чего-то нет, я дам денег. Сколько тебе надо? - поспешно добавил отец, забирая с полки серванта портмоне и карточку.
- Пап, ты что? - поразилась Анюта, начиная уже уверяться, а не только подозревать, что с прадедом всё-таки не всё чисто. И даже о-очень не чисто. - Мелочь-то у меня есть. Да и сами вы говорите, что рядом с ним надо посидеть только сутки!
Родители в который раз переглянулись. И мама жалобно... чуть не проблеяла:
- Ну, это время, проведённое рядом с прадедом, может тебе показаться... Ну-у... Поэтому я и... мы и... предлагаем.
Анюта вдруг поняла, что глаза родителей переполнены страхом и надеждой. А следующее, что она поняла: после шести лет жизни с Викентием, под тотальным контролем его родителей, она не боится ничего! Ведь она получает работу!
- Поехали, - спокойно сказала она отцу и первой встала со стула.
Он привёз её в старую часть города, в которой, кроме новейших высотных домов, ещё сохранялись улицы двух-трёхэтажных деревянных или кирпичных домов. Весенним вечером эти дома выглядели уютно: почти перед каждым - вот-вот буйно расцветут палисадники или просто засаженные цветами и декоративной травой газоны.
Анюта устала удивляться!.. Отец остановил машину за три дома от нужного, передал ей ключ от квартиры и напомнил адрес.
- Вон тот, через три дома, - снова повторил он, ёрзая на сиденье, словно боясь, что его заметят.
"Что за игры в шпионов?" - уже недовольно подумала она.
- Анюта, - внезапно высунулся он из окна машины. - Если что - звони, и я сразу приеду. Даже если понадоблюсь ночью. Деньги на мобильном есть? Добавить?
- Можно было бы немного, - пробормотала она. И опомнилась: - Папа, ты забыл сказать, как его зовут!
- А, это. Николай его зовут, дочка.
- Спасибо, папа.
Сначала отъехала машина, потом только Анюта неторопливо зашагала к отмеченному дому, размышляя: "А вдруг на эту квартиру рассчитываю не только я? Может, среди дальних родственников есть конкуренты? Странно, что я о прадеде ничего не помню. Как будто его в моей жизни и не было. И папа никогда о нём ни слова..." Микрорайон ей понравился. Тихо, спокойно. Судя по отсутствию проводов над проезжей дорогой, троллейбусы здесь не ходят, а вот автобусы появлялись один за другим. И постоянно мелькали маршрутки. Ого, вон там детсад! Анюта улыбнулась: если она работы здесь даже не найдёт, но вдруг получит квартиру прадеда, Лёльку устроит сюда, ближе к дому.
Народ неторопливо шёл навстречу или обгонял её - преимущественно спокойный, может, оттого что здесь гуляли семьями или тесными компаниями в этот тёплый и даже уютный апрельский вечер. На Анюту посматривали, но так, как смотрят на человека, нечаянно забредшего на территорию, чьи обитатели друг друга поимённо знают. Хм... Анюта смешливо улыбнулась. Большая деревня.
Наконец она подошла к дому прадеда. Трёхэтажный. Кирпичный. Кажется, потолки здесь должны быть высокими, а комнаты довольно просторными.
Анюта свернула за дом по тропке, асфальтированной, с обломанными краями. Двор уютный - отметила машинально. Даже качели есть, и песочница неплохая. Подъездов всего три, и она быстро нашла нужный. Дверь оказалась незапертой, и Анюта вошла.
Поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице от подъездной двери на первый этаж, она вдыхала запахи старого крашеного дерева и теперь уже с любопытством ожидала, кого же увидит в квартире прадеда. А вдруг родители не всё знают, и в доме прадеда уже кто-то есть, кто-то ухаживает за стариком? Она досадливо мотнула головой. Хватит гадать. Войдёт и всё узнает.
Остановилась перед обычной квартирной дверью. И некоторое время колебалась: может, не открывать ключом? Как-то неудобно входить в чужую пока квартиру нагло, чуть ли не по-хозяйски. Но, внимательно оглядев косяк, обнаружила, что звонка нет, а там, где он, возможно, когда-то был, вызывающе торчат оборванные провода. Наверное, здесь уличной шпаны полно... Пожала плечами и вставила ключ в скважину.
В прихожей оказалось довольно светло. Анюта, закрыв дверь на замок, прошла два шага и поняла, что уходящий солнечный свет стелется из кухни. Посмотрела под ноги - с мыслью, снимать - не снимать босоножки. Удивилась: пол чистый, словно даже недавно мытый. Соседи помогают? Сняла обувку и снова засомневалась: звать хозяина или не звать, чтобы возвестить о своём приходе? Несмело решила, что может напугать его, будучи вошедшей в квартиру со своим ключом. Он же лежит. А то и встать не сможет, а она его обеспокоит.
Босиком, то есть в одних подследниках, прошла в комнату, которую можно было бы назвать залом - или просто большой общей комнатой. Лёльке здесь понравится - просторно. Мебель старая, купленная, наверное, давным-давно и не то что чистая, а даже сияет от ухоженности. Так прадед здоров? Сам ухаживает за обстановкой?.. Сервант, комод, шифоньер. Телевизор, на нём - старенький радиоприёмник. Диван, два кресла и пара стульев. В глубине комнаты Анюта заметила две двери. И сердце зачастило. Вот-вот она увидит прадеда и узнает какую-то тайну. Но которую дверь открывать первой?
На всякий случай тихонько постучав, открыла дверь слева. Сумеречная комната, видимо, выходила на восток. Пусто, не считая старой мебели. Но чисто. Очень чисто. Анюта встала перед дверью во вторую комнату и, решившись, снова тихонько постучала.
И чуть не подпрыгнула, когда за дверью кто-то зарычал!
Выждала, пока заколотившееся сердце успокоится, и толкнула дверь.
В этой комнате, хоть и выходила она, как кухня, на запад, было темно. Шторы закрывали окно так, что даже не видно, где оно находится. С первого взгляда Анюте показалось, что в комнате всего лишь один предмет мебели - большая кровать, на которой кто-то лежал - на большущих подушках, укрытый даже внешне тяжёлым одеялом. Потом поняла, что там же находится столик, на котором горит свеча в низком светильнике.
- Здравствуйте, - робко сказала она, поспешно закрывая за собой дверь: а вдруг больному противопоказан сквозняк, который почувствовала даже она?
- Ты кто? - требовательно спросил низкий голос от кровати. - А ну! Подойди!
- Я Анюта, - осторожно сказала она, собираясь продолжить: "Дочь вашего внука".
- Садись на стул! - скомандовал низкий голос, перебив, и она заметила рядом с кроватью еле видный в плохом освещении деревянный табурет.
Под ногами мягко и чуть прохладно от коврика, связанного из тряпок. Анюта, затаив дыхание, прошла до табурета и села лицом к прадеду - насколько она поняла.
Села и очутилась перед лежащим в постели стариком с необычайно напряжённым лицом. Даже в небольшом пламени свечи разглядела его глаза, сияющие поразительной синевой, и мельком позавидовала: "Мне бы такой цвет вместо моего тускло-серого!"
- Анюта, значит... - прошептал прадед Николай после паузы, в течение которой он пристально разглядывал правнучку, и выпростал из-под одеяла большую руку. Быстро протянул её к Анюте, но долго на весу не мог удерживать, опустил.
- Вам помочь чем-то? - неуверенно спросила она.
- Ой, милая, - снова чуть не шёпотом проговорил прадед Николай, не спуская с неё глаз, - ой, помочь бы мне! Ой, как помочь бы мне надо! Ах, красавица же ты какая, Анютушка! Ты-то уж поможешь! Только ты - и никто больше!
- А что я могу сделать? - Чем дальше, тем Анюта досадливей чувствовала своё странное положение при этом древнем старике, который выглядел чуть ли не ссохшейся мумией. Но при всём при том она ощущала в нём внутреннюю силищу и не могла понять, почему она её ощущает. Никогда раньше такого с ней не было....
- Милая, родинушка моя, - проникновенно сказал прадед. - Да ты мне только руку протяни - уже поможешь!
Анюта пару секунд посомневалась, но ведь просит больной и старый! Наверное, ему здесь одиноко - одному. Уж кто - кто, а молодёжь вряд ли посещает его... Так что руку протянула и даже сама первая взялась за ладонь прадедовскую. Ожидала, что его большие, распухшие пальцы будут холодными. А они горели сухим жаром. Как будто положила свою ладонь на раскалённую батарею. Анюта даже пожалела: "Что ж он так? У него же, небось, температура высокая? Почему никто врача не вызвал?"
- Дед, ты болеешь? - осторожно спросила она.
- Да нет, Анютушка, - улыбнулся он. - Это я тебя так жду. Так давно жду, что и впрямь не заболеть бы. Как же долго ты шла ко мне, душа моя родиночка, моя милая...
Его горячая ладонь внезапно сжалась, стискивая её пальцы до боли. Ошеломлённая Анюта инстинктивно попыталась выдрать руку из этой болезненно железной хватки - совсем не как у больного!.. Но в следующий миг что-то резко вспыхнуло перед глазами, ударило в оба виска, и она потеряла сознание...
... Она бежала по лесу, по такой высокой и густой траве, что порой приходилось не только раздвигать жёсткие стебли, но и выискивать в них лазейку, чтобы добраться туда, куда её позвали. Приподнимая подол не слишком длинного холщового платья, она ловко прыгала, преодолевая все преграды... Травы отзывались странными, богатыми ароматами, и она будто видела эти запахи в воздухе - призрачно плывущими струями и струйками, и легко распознавала каждое растение, не видя его. Рядом тоже бежали - кто, она не видела. Но чьи-то лапы мягко отталкивались от травного покрывала и снова резко шелестели, когда зверь приземлялся после прыжка. А ещё вокруг было очень много птиц. И она всех их знала по именам. Не по названиям, а именно что по именам. Кто-то из птиц смотрел с высоких ветвей, кто-то успевал неожиданно чиркнуть над головой... Лесная река открылась внезапно - взмывающим к небу краем оврага, и она взлетела с него, взвизгнув от неожиданности и счастья открывшейся свободы. Полёт был недолгим, и она, смеясь от страха и восторга, упала в дымчато-зелёную воду, в хрустальные брызги, смывающие ненужные мысли... А потом её за руку поймали и сильно вытянули из речных волн на берег. Она встала лицом к прозрачной воде, блистающей под раскалённо белым солнцем и рассыпающей слепящие плавленые солнышки, а кто-то на её мокрые волосы, на полураспустившиеся косы, надел венок из цветов и странным, неслышным, но отчётливым голосом торжественно сказал: "Да будет она!"
Вторая глава
... Открыв болезненно сухие глаза - будто проснулась после долгого плача, почувствовала боль. Неудивительно. Упавшая с табуретки, она сидела на полу, опираясь спиной о кровать и неловко задрав кверху руку, которую всё ещё сжимала рука прадеда. Завозившись, она попыталась встать, одновременно слегка тряся захваченной ладонью в попытках освободиться... Старческие пальцы разжались и легко отпустили её, и Анюта, даже не понимая ещё - а может, не веря тому, что именно произошло, вскочила на ноги и склонилась над прадедом.
Умер.
Она ошарашенно хлопала глазами на мёртвого старика, на своего прадеда, лежавшего таким успокоенным, словно он наконец-то завершил все дела на земле, и ничего не понимала. Наконец выпрямилась и равнодушными глазами огляделась - с единственной мыслью: что делать дальше? Рука машинально полезла в сумочку на боку - за мобильником. Надо предупредить родителей!.. И замерла.
Комната всё ещё оставалась тёмной, но теперь отнюдь не однородная темнота застоялась в ней. Первое впечатление, что по стенам и потолку она украшена странными новогодними гирляндами - тусклыми, но разноцветными. Гирлянды эти тлели то паутиной по углам, то сетями там, где было до сих пор просторно. Нечаянно взглянув на пол, Анюта попятилась от еле светящегося круга под ногами. А оказавшись в местечке, где под ногами ничего не было, вдруг уловила, что на стенах есть и ещё кое-что, кроме гирлянд. Какие-то прямые линии - по большей части короткие и часто скученные вместе. Чем больше вглядывалась, тем больше вырисовывались... книги на полках! Разной толщины, разной величины. А ещё на тех полках - толпы бутылочек, склянок, простых банок, а ещё на них веники сушёных трав и ещё какая-то мелочь... Откуда это всё?!
А в следующий миг Анюта чуть не закричала от неожиданности: в полной тишине закрытой комнаты, в которой не тикали даже часы, кто-то довольно отчётливо вздохнул неподалёку! Стремительная оглядка на кровать. Нет, прадед лежит всё так же спокойно.
Но следующий вздох Анюта успела проследить и заметила в левом углу от кровати, на полу, что-то тёмное. Сердце зашлось от ужаса, когда в этой сгущённой тьме засияли два зелёных фонарика. Будто одну из тускло светящихся гирлянд уронили и поразбивали все лампочки, кроме зелёных. Часто дыша и лихорадочно размышляя, не сбежать ли, Анюта достала-таки мобильник и включила свой фонарик.
Громадный чёрно-белый кот медленно встал с места и, не спуская с неё глаз, подошёл к кровати. С трудом успокаивая дыхание и расходившееся сердце, Анюта проследила, как зверь прыгнул на постель и улёгся, примостившись к боку мёртвого хозяина. Но глаз не закрыл, продолжая наблюдать за молодой женщиной.
А та растерялась, забыв о телефоне и том, что она собиралась вызвать родителей.
А потом... Она позвонила родителям, сказала о смерти прадеда. Потом, чувствуя, что ей становится как-то не по себе, добавила - хотела обиженно, но не получилось, какая-то апатия начинала действовать так, что захотелось немедленно лечь:
- Мама, почему вы не предупредили?
- И отца твоего с младшим его братом не предупреждали, - вздохнула мать. - И твоих кузенов. И Лену, сестру твою. И даже деда твоего. Так надо было. Только они... пустые были. Мы надеялись, что и тебя минует... Сейчас приедем. Мы быстро...
Но Анюта этого "быстро" не дождалась. Казалось, страшно захотелось спать. Совершенно бездумно она последовала за каким-то тёмным сгустком, стелющимся по полу и манящим за собой. Он привёл в ту, первую комнату, открытую ею из общей. Не удивляясь себе, а словно так и надо, Анюта тяжело легла на кровать, поверх покрывала, и закрыла глаза. И провалилась в странный сон, будто продолжение того - лесного.
И дальше была у неё странная жизнь - во сне.
В этом сне с первых мгновений, как она закрыла глаза, её начали обучать странному и необычному - тому, о чём раньше она могла презрительно отозваться: фигня и суеверия! И обучали так плотно, что порой она плаксиво говорила, не открывая глаз:
- Я не успеваю всё запоминать!
А кто-то невидимый шептал ей успокаивающе:
- И не надо запоминать. Потом, когда надо будет, всё сама вспомнишь!
Сквозь этот странный сон она слышала, что в комнату входят, снимают с неё одежду и укрывают лёгким одеялом. Кто-то негромко, со слезами в голосе говорил:
- Не такой судьбы я для неё хотела, отец, не такой!
- А что ж делать? - чуть не шёпотом спрашивал отец. - Так по роду моему идёт - и дальше пойдёт. Скажи спасибо - дед всё же умер, а то бы...
- Да знаю я, знаю! А всё равно... Это ужасно...
Они вышли, закрыв плотными шторами окна, а Анюта осталась лежать под слишком тёплым одеялом и не могла пошевелить рукой, чтобы сбросить его с себя. Открытые вовнутрь глаза продолжали впитывать всё, что ей рассказывали и показывали. Больше всего её в этом сне опять раздражало, что она не может запомнить, где что находится, но голос тепло уговаривал её:
- Не сердись. Всё найдёшь, всем попользуешься. Ты, милая, слушай - вот главное.
Ей приносили поесть, помогали встать, чтобы отвести в туалет, и чаще всего в странном сне она видела помогающую ей мать... Стороной проскальзывало впечатление болезни и беспомощности, и в то же время Анюта ощущала странную силу, дремлющую внутри, но уже просыпающуюся, медленно и тяжело. Двойственное впечатление особенно злило, потому что пару раз слышала еле различимый за дверью голос Лёльки. И так хотелось к дочери! Но даже руки поднять не могла - не то что встать с кровати.
Голос и странное состояние апатии пропали на следующий день. Всего на несколько часов. Изумлённая происходящим, Анюта встала с постели, оделась. Полное ощущение, что внезапно выздоровела после гриппа с осложнениями, который длился целую неделю! Даже ноги на ходу подрагивали от слабости...
А когда вышла в общую комнату, оторопела. Посередине помещения, на табуретках, стоял гроб с прадедом, а у стен, на стульях и на старом диване, сидели родственники. И самые близкие, и те, кого помнила только по раннему детству. Некоторых она с трудом узнавала - так давно не виделись. Смотрели на неё - то ли соболезнуя, то ли со страхом и тревогой, словно боялись, как бы она чего не учудила. Молча подошла мать, повязала ей на голову чёрный платок. Прошептала чуть не в ухо:
- На кладбище поедем. Ты уж пока не спрашивай ничего, ладно? Отец попросил помалкивать. Особенно если кого странного на кладбище увидишь. Мы-то надеемся, там никого чужих не будет... Предупредили только родных, но кто его знает...
- Лёлька где? - сипло спросила Анюта.
- Дома. Не беспокойся. С Леной она сидит - мы её от крёстной вызвали.
Отголоски апатии всё ещё летали над задурманенной странными снами головой, поэтому отсутствие дочки, которую хотелось увидеть, она восприняла спокойно. Даже заметила, что родственники стараются не подходить к ней близко, хотя поздоровались все. Но подводные течения происходящего проплывали мимо, хоть и понимала: что-то не так... Как и то, что её посадили в отдельную машину, куда не сели даже родители, а за рулём сидел странный хмурый мужик, ей совсем незнакомый, который на её рассеянное: "Добрый день!" буркнул только:
- Добрый!..
И она замолчала. И потому, что чувствовала его нежелание разговаривать, и потому, что говорить не хотелось самой. Села на заднее сиденье, уставилась в окно, не замечая солнца, - и улица поехала мимо неё...
Доехали до кладбища, вышли у ворот. Подошли родители - почему-то с напряжённо испуганными лицами, дали солнцезащитные очки (она ещё слабо удивилась: обошлась бы и без них), после чего взяли под руки и повели так, как будто боялись, как бы она не споткнулась на гладкой асфальтированной дорожке. Впереди зашагали дедушка с бабушкой - отцовы родители. Остальные родичи поплелись следом.
Когда Анюта в сопровождении родителей обогнула густые высокие кусты, она проснулась. Полностью. Как будто в лицо плеснули холодной водой. Нет, не то. Как будто над головой опрокинули ведро с ледяной водой.
Рядом с могилой, которую торопливо всё ещё копали кладбищенские рабочие, стояли несколько человек, опасностью от которых не то что повеяло - шарахнуло, как током. Она медленно, ведомая родителями, шла к могиле, возле которой на те же табуретки, вынутые из микроавтобуса, поставили гроб с прадедом, и пыталась рассмотреть каждого из этих людей, чтобы понять, чем они опасны.
А они явно опасны.
Согнутый, словно от старости, лысый, но с баками дедок, в плотном чёрном плаще - несмотря на весеннюю жару, тоже был в солнцезащитных очках. Его охраняли (Анюта поразилась, когда это поняла) два широкоплечих молодца-телохранителя. Хоть очки и закрывали глаза старика, но его оценивающий взгляд, словно мазнувший по её коже неприятным прикосновением рыхлого пепла, Анюта прочувствовала так, словно он взял и походя, сам того не заметив, ткнул в неё трость, на которую сейчас опирался.
Девушку Анюта заметила не сразу - та стояла за спиной старика, в ребристой тени пока безлиственного, но густо разросшегося куста сирени, чуть не сливаясь с этой тенью. Худенькая и хмурая, одетая в платье, больше похожее на маскхалат из-за расцветки (блёклые цветочки на чёрном фоне), она поглядывала на всех диковато, что подчёркивалось отсутствием на её темноволосой голове траурного платка. И пару раз насторожившаяся Анюта поймала её взгляд в спину старика - ненавидящий, но при том, как ни странно, боязливо покорный. И если Анюта сначала решила, что это молоденькая любовница богатого старика (правда, тогда почему она в таком платьице?), то теперь просто терялась в догадках, что тут к чему.
Высокая тощая женщина в чёрном платье выглядела так, словно только что приехала с какого-то празднества. Даже траурный цвет платья не позволял предположить, что она специально надела его для похорон. С внезапно проснувшейся иронией Анюта вдруг усмехнулась: а если и так? Если смерть прадеда для неё именно что праздник? Ибо длинное платье было не только "ну очень" неприлично декольтировано, но и без рукавов, а на волосах вместо традиционного чёрного платка сверкающими на солнце заколками крепилась изящная чёрная вуалька. На лысого старика она то и дело посматривала сбоку. Враждебно.
Чуть дальше от дамы в вуальке, в трёх-четырёх шагах, стоял роскошный мужик - мечта романтичной барышни: широкоплечий, с узкими бёдрами, в офисном костюме, который только не лопался от мощи, упрятанной в него. Лицо мужика было вытянутым и скуластым, и поглядывал этот тип вокруг себя настоящим волком.
Когда у могилы появилась похоронная процессия, к нему шагнул другой, не менее впечатляющий тип. Этот вроде и не мог похвастаться мышцами, но чёрный костюм ему шили явно на заказ - настолько идеально облегал он высокую фигуру. Был он лицом тоже слегка худ, даже сухощав, будто его обветрило на каких-то работах в пустыне, но, в отличие от первого, недовольства на нём не читалось. Скорее, отчётливо очерченные губы слегка кривились в насмешке, как насмешлив был и прищур небольших глаз... Оба переглянулись. Словно скрепили временный договор. О ненападении. И почти одновременно со злобой покосились на старика в чёрном. Впрочем, нет. Второй как раз посмотрел на старика оценивающе. Анюта даже боязливо в душе хихикнула: будто оценивает, когда старик тоже отправится следом за её прадедом.
А когда девушка в цветастом платье обернулась куда-то - кажется, на человека, застучавшего молотком у соседней могилы, за ней обнаружился белобрысый парнишка, который поневоле прятался, будучи небольшого росточка. Этот вообще одет так, словно только что явился, скажем, со спортивного поля, где пробежал не один круг, сдавая зачёт. Что ещё более странно: выглядел парнишка не только усталым от пробежки, но и таким измождённым, будто не ел недели две. Кожа да кости. Одетый в широкие трикотажные штаны и в футболку с длинными рукавами, он ещё и смотрел вокруг себя, так тяжело моргая сонными глазами, будто не понимал, как очутился на кладбище и что здесь делает.
Зато понимал тот старик. Он тоже оглянулся на стук молотка. При виде парнишки он недовольно ощерился и кивнул на него одному из телохранителей. Охранник, ни слова не говоря, тут же повернулся к парнишке. Тот ссутулился, повернувшись к нему боком, словно боялся, что его будут бить здесь и при всех, и жалобно и тихо что-то запричитал. Мощная длань сграбастала его за шиворот, и телохранитель со своей ношей, скулящей, но покорной, невозмутимо прошагал куда-то в сторону мимо опасливо посматривающей на них похоронной процессии... Анюта поёжилась: а вдруг он этого заморыша бросит в свежевыкопанную яму в другом месте? С такого бугая станется... И пошли далее мысли нехорошие: а заморыш упадёт и скрючится на дне, и его, не заметив, закроют чужим гробом и закопают... Господи, что у неё с воображением...
Когда рабочие вылезли из приготовленной ямы, телохранитель вернулся и так же спокойно встал рядом со стариком. Двое мужиков и дамочка в чёрном всё так же скучающе смотрели на могилу, рядом с которой началось отпевание: высокий священник гулким голосом проговаривал молитвы, а порой басил, пропевая некоторые фразы. Впереди толпы провожающих прадеда всё так же стояли дедушка с бабушкой, за ними все остальные. Анюта хотела было подойти к могиле ближе, но мать неожиданно железными пальцами больно вцепилась в её локоть.
- Стой на месте! - прошипела она. - А то этот увидит!..
Удивлённая Анюта не сразу поняла, что её прячут от старика в чёрном. Теперь её от него загораживали священник и дед с бабушкой. Да ещё отец как будто специально встал впереди - перед нею с матерью. То есть она, Анюта, превратилась в одну из скорбящих родственниц? Зачем? А если надо прятать, то зачем её вообще сюда привели?
Будто услышав её вопрос, мать прошептала:
- Не знали мы с отцом, что этот гад придёт на кладбище!
Гроб с прадедом опустили в могилу. И с его исчезновением Анюта почувствовала, что снова впадает в странное оцепенение. Всё проходило мимо - все детали похорон. Она постепенно снова засыпала, и только руки родителей помогали ей, направляли. И не пускали к могиле - даже горсть земли, пахнувшей радостно и свежо по-весеннему, бросить на опущенный прадедов гроб. А потом её опять усадили в ту же машину с хмурым мужиком, который довёз её до дому.
В квартире прадеда родители вручили Анюте кипу бумаг. Сначала она смотрела на них с тусклым удивлением. Потом на последних силах сознания заставила себя вчитаться. Подняла глаза на родителей.
- Это правда? - с недоумением спросила она. - Квартира моя?
- Да, доченька, - торопливо сказала мать. - Это документы на дедову квартиру. Но Лёлька пока у нас поживёт, хорошо?
- Хорошо, - с тем же недоумением согласилась она. Зачем повторять одно и то же множество раз, если всё было заранее оговорено?
- Теперь осталось тебя оформить опекуном твоей бабули, чтобы ты была официально работающей, - с облегчением сказала мать. - Но ты не беспокойся. Это уж мы всё сами сделаем - без тебя. А ты... Иди отдохни.
- Спасибо, - сказала Анюта, не понимая, за что благодарит. И всё тяжелей воспринимая слова матери.
Наконец та, кажется, догадалась, в чём дело, и снова отвела дочь в ту же комнату, в которой Анюта спала целые сутки.
... Что там дальше было с родителями, Анюта не знала. Едва она легла и закрыла глаза, она открыла их на тёмный сгусток, который тут же принялся опять впихивать в неё информацию, водя по призрачной квартире прадеда и объясняя, объясняя, а заодно прямо во сне заставляя тренироваться "практически"... Целыми днями и ночами. Порой Анюта как-то стороной понимала, что во второй половине дня приходит мать и помогает встать с постели, умыться, привести себя в порядок и поесть. А потом снова ведёт в комнату, где было спокойно, но где её учили так, что мозги кипели.
Иногда она открывала глаза и шептала неизвестно кому:
- Какой сегодня день?
"Тебя это не должно волновать", - раздражённо откликался тёмный сгусток.
А однажды она открыла глаза, потому что руке, лежащей вытянутой, было тяжело, а боку - горячо. Открыла, и взгляд упёрся в полыхающие зеленью кошачьи глазища. Несмотря на тяжесть, кота сгонять с руки не хотелось. С ним было... спокойней. И Анюта снова закрыла глаза, погружаясь в уже привычную дремоту.
И наконец наступил день, когда она открыла глаза - и поняла: проснулась. Раз и навсегда. Другой - не той, что переступила порог прадедовой квартиры. Странное впечатление - из-за вторичности, что ли. Как будто переболела чем-то тяжёлым, как было однажды в детстве. Гнойную ангину, с её высоченной температурой, с невозможностью встать на неожиданно отяжелевшие ноги и удержать равновесие, она запомнила навсегда. Так и теперь вставала - очень осторожно, помня, как чуть не упала тогда, много лет назад. Очень уж схожие ощущения вернулись. Но тело, едва попробовала сделать несколько шагов, повиновалось так привычно, словно Анюта пролежала обычную ночь - не более. И тёмная комната перед глазами не плыла...
Первым делом она подошла к окну и раздвинула шторы. Вечер. Мягкий тёмно-жёлтый свет летнего солнца лёгкой тканью, узорчатой из-за деревьев перед окном, лёг к её ногам и на подоконник.
Анюта вышла из комнаты и услышала постукивание. Пошла на звук.
На кухне мама, приоткрыв крышку кастрюли, помешивала щи - судя по сытным капустно-мясным запахам.
- Мама...
- Ой, наконец-то!.. - выдохнула мама и, положив ложку, подошла к ней, взялась за плечи. - Как себя чувствуешь, миленькая?
- Мам, а что со мной?
Прежде чем ответить, мама огляделась и кивнула на табуретку у кухонного стола.
- Садись. Многого я тебе рассказать не смогу. Но коротко кое-что от отца знаю. По его линии колдуны у нас. Настоящие... Звучит... Понимаю, что звучит... ну... В общем, такие умереть не могут, пока силу не передадут. Вот и прадед сколько лет уже мучился, а силу передать не мог.
Удивлённая Анюта присела за стол, пока ещё плохо воспринимая информацию. Мама опустилась на табурет напротив.
- Уже и отец, и его папа, и другие наши родные - все приходили к прадеду Николаю, но у них того, что для передачи нужно, нет. А у тебя вот... Оказалось - есть. Правду скажу, дочь. Не хотела бы я тебе такой судьбы. Но тут уж от нас ничего не зависит. Отец говорит, не сейчас бы - потом всё равно бы тебе пришлось к Николаю идти. На роду у вас так написано. Что однажды потянетесь друг к другу. Знали мы, что и трудно это происходит - передача-то. Вот я за тобой и прихожу ухаживать, чтоб уж совсем одну не оставлять.
- Мама, а Лёлька как там?
- С Лёлькой всё отлично, - оживилась мать. - Мы устроили её в детсад возле нашего дома. Ей там нравится. Спрашивает, конечно, как ты и почему не звонишь, но, пока у неё там новых знакомств много, не слишком сильно тревожится. И отец говорит - нельзя её пока к тебе. Ну, пока ты не освоишься. Ну, не станешь той, кем был прадед.
Анюта помотала головой, стараясь понять, мама ли это говорит.
- А когда?
- Что - когда?
- Когда я освоюсь?
- Ну-у... Этого никто не знает, Анюта. Сама должна узнать.
- Мам, а кто был на кладбище? Ну, тот старик? Ты ещё ругалась, что его не должно было быть, а он пришёл?
- Теперь можешь не думать о нём, - чуть не сквозь зубы процедила мать. - Уж теперь-то он до тебя не доберётся - спустя время-то! Точно сказать тебе не могу. Дед Николай всё на него плевался да поговаривал, что на своих похоронах видеть его не хочет. Да что с ним сделаешь! Ладно хоть - на поминки не заявился. Да и, после того как ты отлежала эти дни, он с тобой ничего сделать не сможет!
Они посидели ещё с полчаса, а потом мама заторопилась - за Лёлькой в детсад пора. Анюта проводила её до двери и, закрыв за нею, оглянулась. Из событий, происходивших в полусне или в тяжёлой дремоте, она помнила, что эта квартира теперь принадлежит ей... Вернулась на кухню и приготовила себе чай, насторожённо разглядывая кухонную мебель. Надо бы посмотреть, какая здесь посуда и что из продуктов прикупить. Кстати, о птичках. А деньги-то у неё есть? И будут ли? Или она, став этой самой, колдунья которая, сама теперь зарабатывать должна? А... как?
- И всё-таки эта квартира слишком шикарна для меня, - прошептала она, лишь бы услышать собственный голос, не привычная к одиночеству в громадных хоромах.
Три огромные комнаты старой планировки с поразительно высоким потолком. Лёльке здесь, наверное, понравится. Будет куда приглашать друзей и подружек. Анюта представила, как в той комнате, где она спала, видя странные сны, будет расстелен ковёр, а на нём дочка будет играть с ровесниками в куклы или в какие-то другие игры...
Заглянула в холодильник. Мама не поскупилась. Так. И что дальше?
- Я что... Должна стать колдуньей?
В воображении она тут же увидела себя сгорбленной старухой, которая ходит, ёжась, среди шарахающихся от неё людей. И вздрогнула, когда за спиной услышала странный звук. Словно кто-то хрипло и тихо мыкнул.
Обернувшись, замерла.
Кот прадеда сидел на пороге кухни и недовольно разглядывал её зелёными глазищами. Анюта торопливо повернулась к холодильнику.
- Ты, наверное, голоден? Есть хочешь?
Она налила коту сметаны в плоскую чашку, удобную для него, а рядом поставила тарелку с мелко порезанным мясом, ещё и извинившись:
- Прости, пожалуйста. Завтра принесу тебе кошачьего корма. А пока - вот...
Кот молча оглядел посуду, понюхал сметану и мясо, а потом подошёл к кухонному столу и по табурету прыгнул на него. Не успела Анюта рассердиться, как кот встал на задние лапы, а правой передней потянулся к висячему шкафу. После чего всё так же деловито спрыгнул на пол. Заинтригованная Анюта приблизилась к шкафу. "Прадед - колдун, может - и кот такой же?"
Если до сих пор она думала, за что ей такая роскошь, то следующие часы, а потом и дни убедили её, что она отрабатывает за эту квартиру так, как, наверное, работают только на каторге. Открыв дверцы висячего шкафа, Анюта увидела банки, склянки с сушёными травами, такие же травы горкой лежали вязаными пучками на второй полке.
Увиденное словно спустило что-то в ней. Или отперло.
Начался второй, двухнедельный этап обучения. На этот раз она всё видела и понимала. Но не могла остановиться. Будто действовала по пословице: глаза боятся - руки делают. Она перебрала вещи в этой квартире, выбрасывая старьё, одновременно отмывая все поверхности, которые только нашла. Иногда, приходя в себя, она угрюмо думала, что не просто отмывает и запоминает заново, где что лежит, а присваивает эту квартиру, чтобы в ней остался только один отпечаток - её собственный.
Без сил лёжа в постели, она устало думала: зачем всё это? Обязательно ли надо быть такому? А что дальше? Давать объявление в городских газетах: Анна такая-то, потомственная ведьма, снимает порчу, гадает на картах? Гадать-то она не умеет.
И, как в насмешку, после этих дум втёрся в её привычную уборку третий этап.
Анюта начала понимать, что делает. И её усадили за рукописные книги. Всё тот же ночной тёмный сгусток приходил по ночам в её сны и объявлял, что надо делать днём.
И она читала эти рукописи, в которых почерк, как и грамматика, менялся раз за разом. Она понимала - писали несколько человек. Одновременно искала предметы, которые упоминались в этих тетрадях, и пробовала делать то, во что недавно не верила. Она научилась трём карточным композициям - то есть раскладам древней колоды, чьи карты были настолько замасленными, что казались сделанными из тяжёлого пластика. Она научилась зажигать свечи и видеть в их пламени странные вещи. Научилась варить зелья - пока те, что нужны только ей. Но однажды пришла мама, и Анюта предложила ей чай из трав, который заварила за полтора часа до её прихода, зная, что она придёт.
Уже вечером мама позвонила из дома и вполголоса сказала:
- Спасибо тебе большое, доченька... - И расплакалась.
- На здоровье, - пробормотала она.
Трав оказалось маловато, хотя к чему они именно сейчас - Анюта не понимала. Но через неделю после чтения рукописей она встала ранним утром, надела за спину рюкзак, погладила на прощанье кота и уехала в дальний лес, о котором узнала из последней книги. Сначала, войдя в него, она, исконная горожанка, опасливо оглядывалась по сторонам. Потом выходить не хотела: мало того что увлеклась сбором трав, так ещё и в чащу манило странное желание - найти то место, которое видела во сне. То, где над её головой сказали: "Да будет она!"
Вернулась вымотанная, уставшая до степени: "Сейчас бы свалиться и спать!" Но майские травы требовали обработки, иначе вся поездка выйдет впустую. И она, выпив бодрящего чаю, куда щедро сыпанула сухого молотого имбиря, засела в проходной комнате и начала перебирать притащенное...
Наконец она выучила наизусть всё, что нашла в квартире. Научилась всему, что прочитала в рукописях. Кот, которого, судя опять же по последней тетради, звали Барсей, привык к ней и начал относиться, как к "своей". Не больше и не меньше. Она оставляла для него открытой форточку на кухне, так что с его приходом-уходом проблем не было.
Всё чаще начинала задаваться вопросом, что дальше...
В один прекрасный день она проснулась и, одевшись, подошла к двери в общую комнату. Подняла руку и нашарила на притолоке пачку денег. Повертела в руках, ничего не понимая. А потом... Её словно погнали из дома. Всё - интуитивно. Она добралась до рынка, решительно прошагала его крытую часть и завернула в закуток, где ютились несколько киосков, среди которых пара - эзотерических. В одном из них она купила зелёный агат в серебряной оправе, отдав за него всю найденную пачку денег.
Вернулась в квартиру и сразу пошла в комнату, где умер прадед. Теперь эта комната сияла светом из отмытого окна. Здесь Анюта положила камень на стол.
- Я сделала, что ты просил, - неуверенно сказала она.
"Благодарствую", - показалось, прошелестело по комнате, и она вышла.
Утром камня на столе не было.
Третья глава
И, наконец, наступил день, когда ей объяснили всё. Не словом - делом.
Последние дни перед тем она маялась, мотаясь по комнатам и в сотый раз перебирая всё, что у неё есть. Ну, и заодно в тысячный раз соображая, давать ли объявление в газеты. Сколько можно сидеть на шее у родителей? Они и за квартиру платят, и продукты ей несут... Но объявление - это уверенность. А вот чего-чего - этого у Анюты пока не было. Так что после одной из встреч с Лёлькой Анюта загорелась нашить дочери летних платьев. Ручная швейная машинка, найденная в кладовке у прадеда, была обследована и признана годной к работе. После первых платьиц мать передала просьбу женщин-родительниц из группы Лёльки, чтобы Анюта нашила летние платьица-сарафанчики и их девочкам. Анюта обрадовалась и засела за работу... Но, несмотря на всю сумятицу в мыслях и жизни, каждый вечер она, как штык, садилась за стол и открывала рукописные книги, сшитые из обычных школьных тетрадок. И продолжала учиться, хотя был момент - ей показалось, она прочитала уже всё...
Однажды, устало разогнувшись от машинки, она подошла к кухонному окну, выходящему по двор. Бездумно смотрела на яркое утро начала июня... А потом решила: если в следующие три дня ничего не произойдёт, она всё-таки будет искать работу, хотя родители уговаривают не делать этого. Хватит! Чего ждать-то? Хмыкнула: колдовать можно и между делом. А с работой как-то и жить уверенней. Ишь, опекуном бабулиным её сделали - типа, чтобы стаж рабочий шёл. Она покачала головой. Додумались. Ну и что - силы она чует? Что из этого?.. Шить, конечно, можно и на заказ, но это как-то не то. Может, попробовать по объявлению устроиться в ателье по ремонту одежды? Пока жила в общежитии, у неё неплохо получалось это дело. И деньги хоть и были мелкими за мелкий ремонт, но ведь были!
Взгляд некоторое время машинально и бездумно следовал за каким-то сутулым черноволосым мужиком, который медленно вошёл во двор и так же медленно, будто очень бережно неся себя, прошагал мимо её окна. Проморгавшись, Анюта подумала, что этот мужик странный: он, загорелый дочерна, небритый и страшно усталый, в странной рубахе, больше похожей на жёсткую, давно не стиранную гимнастёрку ржавого цвета, выглядит так, словно... вышел из дикого леса - причём его перед тем поломал медведь! Сама себе удивилась: что за образы? Почему именно такие сравнения? И, раздумывая над этими странностями, не замечала, как идёт в прихожую, включает свет и распахивает дверь перед тем самым мужиком.
- Здорова вам, хозяева, - тихо выдохнул мужик, поддерживая сползающий с плеча небольшой, но по виду очень тяжёлый вещмешок.
Анюта растерялась до привычного: "Здрасьте!"
Мужик устало посмотрел на неё. А потом будто потух, будто понял, что ему здесь помощи не найти... Сгорбившись, повернулся на выход из подъезда. И в полутьме Анюта вдруг увидела: он шёл сюда из последних сил, ведь вокруг него витает и впрямь что-то чудовищно страшное, что его изломало совсем недавно, а ещё - кроме деда Николая, некому подсобить пришедшему за помощью леснику-охотнику. И только на прадеда-колдуна он надеялся, а прадеда нет, и есть только какая-то глупая молодая баба...
- Гурьян! - жёстко сказала Анюта, когда перед глазами заколыхалась страница одной из дневниковых тетрадей. - Далёко ли направился? Идём-ка со мной.
Он сначала не поверил. Да только идти ему некуда больше. Медпункту своему деревенскому не верил. Не помогли там раз, другой - чего ж туда идти в третий?.. А эта квартира давно известна. И он, помявшись, послушно пошёл в дом, изменившийся для него, но всё же пропахший привычными ему травами. И, немного смущаясь, разделся, когда она велела ему лечь животом на стоящий в общей комнате старый диван без спинки, подстелив старенькое одеяло.
Никогда не думала, что её первый день, когда она поймёт всё о себе досконально, окажется таким трудным и тяжёлым. Сначала смущалась и она - касаться ладонями измученного мужского тела, перекорёженного когтями и перемятого звериными лапами. Но чем дальше она разминала его, добавляя на ладони мёд и звериные жиры из старых запасов прадеда, перетопленные им когда-то с травами, поначалу осторожно обходя взбухшие шрамы и треснувшие, плохо зажившие рёбра, тем больше... вспоминала. Голос оказался прав. Всё, что она выучила за время чуть менее двух месяцев, шло в ход - в течение нескольких часов.
Она оставила Гурьяна, который и в самом деле оказался лесником и охотником, на ночь в квартире, потому что родных у него в городе не было. Ночевать уложила в той комнате, где сама спала, пока её обучали. Причём только раз мелькнуло в мыслях: как же так? Она, молодая женщина, и не боится оставлять в квартире неизвестного мужчину?..
С этого же дня она переехала в комнату, где ранее лежал прадед. Сюда же она бегала постоянно, изучая, что именно произошло с Гурьяном и что надо сделать, чтобы вылечить его и не допустить того же в будущем. Среди светящихся колдовских узоров она лучше "видела". И даже не удивилась, когда обнаружила странные вещи, из-за которых медведь-шатун однажды зимой напал на лесника. Гурьян тогда еле отбился-таки, а с неделю назад тот же зверь снова подкараулил его и едва не убил.
Комната подсказывала и объясняла всё, что Анюта подцепляла вокруг Гурьяна глазом - так это для неё самой выглядело. И Анюта выкладывалась по полной: не оставляла ни одной мелочи без внимания, потому что за каждой стояло нечто такое, что просто потрясало её душу, непривычную, до сих пор скептичную... к чудесам.
И наконец Гурьян поднялся в последний раз с дивана. Она велела ему идти в ванную комнату - смывать воск, оставшийся на коже после медового массажа. Когда дверь за ним закрылась, она без сил свалилась на стул возле стола и со слабой усмешкой смотрела, как дрожат уставшие ладони. Просидела минуты две, а потом заставила себя встать и пошла на кухню готовить обед.
Когда Гурьян собрался в дорогу, он тоже пришёл на кухню - она позвала отобедать. Отодвинув тарелки, он поставил свой вещмешок на стол и вынул из него трёхлитровую банку с мутно-белым содержимым.
- Барсучий жир это, - привычно тихо сказал он. - Николай дюже хвалил средство. Вот, за лечение твоё.
- Спасибо, - кивнула Анюта, а как закончили обедать, велела: - Идём в зал, я тебе тоже кое-что дам с собой.
На столе в зале уже стояли пол-литровые банки с таким содержимым, что, получи их Анюта сама тройку месяцев назад, поморщилась бы. Но теперь...
- Вот это, - она дала ему банку с синей изолентой ниже крышки, - рассыплешь на Берёзовой гати. Там в прошлом году твой медведь собирался берлогу делать, да помешали ему. На тебя натравили. Как рассыплешь, держи наготове вот эту банку, - она показала ему банку с чёрной изолентой. - Первому, кто придёт к тебе в дом после Берёзовой гати, бросишь горсточку трав под ноги - так, чтобы тот не видел. Больше он к тебе цепляться не будет, потому как в том деле прошлом ты прав был. И вот ещё.
- Что это?