Аннотация: С Нобелевскими лауреатами по литературе руководителям коммунистической партии и советского государства, как, впрочем, и постсоветского, фатально не везло. Исключением оказался правильный, наш, советский человек - Михаил Александрович Шолохов.
Злодейства крупные и серьезные нередко именуются блестящими и, в качестве таковых, заносятся на скрижали Истории.
(Салтыков-Щедрин)
ГЛАВНЫЙ СОВЕТСКИЙ НОБЕЛЕВСКИЙ ЛАУРЕАТ
С Нобелевскими лауреатами по литературе руководителям коммунистической партии и советского государства, как, впрочем, и постсоветского, фатально не везло. Посудите сами: трое из них эмигранты, ещё одного пришлось заставить от Нобеля отказаться, последний по хронологии лауреат хоть формально уже не русская, а белорусская писательница, тоже какая-то неправильная, очернительница лучезарного социализма. Ну, не наши люди. Хотя, как водится, не бывает правил без исключений. Исключением оказался правильный, наш, советский человек - Михаил Александрович Шолохов. Правда, с его именем связан целый ряд неприятных вопросов, на которые до сих пор нет внятных ответов.
Образование будущего писателя не то, чтобы очень фундаментальное - четыре класса гимназии. Но и то хорошо, время было тяжёлое - шла Гражданская война. После этого началась активная гражданская деятельность. Вот информация об этом периоде жизни Шолохова из статьи в Википедии:
"31 августа 1922 года, (Мише 17 лет. Дж.Р.) во время работы станичным налогоинспектором, М. А. Шолохов был арестован и находился в районном центре под следствием. Он был приговорён к расстрелу. "Я вёл крутую линию, да и время было крутое; шибко я комиссарил, был судим ревтрибуналом за превышение власти... - рассказывал позже писатель. - Два дня ждал смерти... А потом пришли и выпустили..."". (1)
Интересно было бы узнать, как именно "шибко комиссарил" будущий лауреат, но теперь уже выяснить это вряд ли удастся. Зато хорошо известно, как он "комиссарил" в зрелом возрасте, но об этом чуть позже.
"До 19 сентября 1922 года Шолохов находился под стражей. Отец дал за него крупный денежный залог и взял на поруки до суда домой. (А что, так можно было? Дж.Р.) На суд родители привезли новую метрику, и его освободили как несовершеннолетнего (по новой метрике возраст уменьшился на 2,5 года). Это было уже в марте 1923 года. Судили тогда "тройки", приговоры выносили строгие. Поверить в то, что он был несовершеннолетним, было нетрудно, так как Михаил был маленького роста и выглядел мальчишкой. (Что не мешало ему "шибко комиссарить". Дж.Р.) Расстрел был заменён другим наказанием - трибунал принял во внимание его несовершеннолетие. Ему дали один год исправительных работ в колонии для несовершеннолетних и отправили в Болшево (под Москвой)". (Там же).
"Этот факт в биографии М. А. Шолохова впоследствии всегда скрывался. Но до колонии он почему-то не доехал, а осел в Москве. Как это ему удалось - загадка, ведь ехал он туда под конвоем". <...>
В 1923 году фельетоны М. А. Шолохова публикуются в газетах. Начиная с 1924 года в журналах появляются его рассказы, объединённые впоследствии в сборники "Донские рассказы" и "Лазоревая степь" (1926).
Российскую и мировую известность Шолохову принёс роман "Тихий Дон" (1928 - 1-2 тт., 1932 - 3 т., 4 т. опубликован в 1940 г.) о донском казачестве в Первой мировой и Гражданской войнах; это произведение, объединяющее несколько сюжетных линий, называют эпопеей. Писатель-коммунист, в годы Гражданской войны бывший на стороне красных, Шолохов значительное место в романе уделяет белому казачеству, а его главный герой - Григорий Мелехов - в конце повествования так и не "приходит к красным". Это вызвало нарекания коммунистической критики; однако столь неоднозначный роман был лично прочитан И. В. Сталиным и одобрен им к печати". (2)
За этот роман Шолохову и Нобеля присудили, хотя и значительно позже. Странно то, что ни до, ни после этого замечательного романа, Нобелевскому лауреату не удалось создать ничего, даже отдалённо напоминающего уровень "Тихого Дона". То есть, в 22 года начинающему писателю удалось создать нечто из ряда вон выходящее, а потом искра божия в нём почему-то угасла и больше уже не возрождалась. Следующее его произведение "Поднятая целина" (1-й том опубликован в 1932-м, 2-й - в 1959-м, долго вымучивал), о котором подробнее поговорим ниже, отличается беспомощностю сюжета и лживостью содержания.
"Впоследствии М. А. Шолохов опубликовал несколько отрывков из так и не дописанного романа "Они сражались за Родину" (1942-1944, 1949, 1969), рассказ "Судьба человека" (1956). В 1941-1945 гг., работая военным корреспондентом, опубликовал несколько очерков ("На Дону", "На юге", "Казаки" и др.) и рассказ "Наука ненависти" (1942), а в первые послевоенные годы - несколько публицистических текстов патриотической направленности ("Слово о Родине", "Борьба продолжается" (1948), "Свет и мрак" (1949), "Не уйти палачам от суда народов!" (1950) и др.)". (2)
"В 1928 г. в журнале "Октябрь" началась публикация нового романа никому в тот момент неизвестного молодого писателя Михаила Шолохова "Тихий Дон". Моментально поползли слухи о плагиате, а в качестве возможного автора называли известного донского писателя, погибшего в годы Гражданской войны, Федора Дмитриевича Крюкова. Однако через короткий срок вышло грозное письмо за подписью ведущих советских писателей, по стилю написания которого нетрудно было угадать его истинного автора - Сталина, объявлявшего любого сомневающегося в авторстве Шолохова "врагом советской власти". Критики "молодого гения советской литературы" вынуждены были замолчать. Как в те далекие годы, так и по сей день не ясно, как малограмотный 23-летний парень мог в рекордно короткие сроки написать роман огромной художественной силы о времени, которого по своему малолетству он знать не мог, а позже, за всю долгую 79-летнюю жизнь не написать ничего, даже рядом стоящего по уровню к "Тихому Дону"". (3)
"Пролетарские писатели, работающие не один год с т. Шолоховым, знают весь его творческий путь, его работу в течение нескольких лет над "Тихим Доном", материалы, которые он собирал и изучал, работая над романом, черновики его рукописей.
Никаких материалов, порочащих работу т. Шолохова, нет и не может быть в указанных выше учреждениях. Их не может быть ни в каких других учреждениях, потому что материалов таких не существует в природе. <...>
Чтобы неповадно было клеветникам и сплетникам, мы просим литературную и советскую общественность помочь нам в выявлении "конкретных носителей зла" для привлечения их к судебной ответственности.
По поручению секретариата Российской ассоциации пролетарских писателей:
А. Серафимович, Л. Авербах, В. Киршон, А. Фадеев, В. Ставский" (4)
После такого окрика со страниц главного партийного органа у многочисленных искателей истины внутри СССР охота открыто сомневаться в гениальности Шолохова была отбита как минимум на четверть века. Но сомневающихся хватает и по сей день, как в России, так и за рубежом. Например, в 1974 году в Париже было опубликовано исследование И.Н. Медведевой-Томашевской под названием "Стремя "Тихого Дона"".
"... в июле 1929 года, то есть всего через год после того, как вышел в свет первый том "Тихого Дона", Сталин присвоил молодому Шолохову (ему было тогда 24 года) титул "знаменитого писателя нашего времени", как позже Маяковскому титул "лучшего, талантливейшего поэта нашей советской эпохи". И тут же дал понять, что титулом этим он его наградил, не закрывая глаза на то, что "тов. Шолохов допустил в своем "Тихом Доне" ряд грубейших ошибок и прямо неверных сведений". <...>
В своих отношениях с людьми Сталин исходил из того, что каждый человек - не тот, за кого он себя выдает, каким старается казаться. Эту его уверенность никто не мог поколебать. Да, по правде говоря, для этой уверенности у него были весьма серьезные основания: он ведь и сам был не тем человеком, за которого себя выдавал.
Так вот: он безусловно знал, что Шолохов не был автором "Тихого Дона". Во всяком случае, версию эту он (для себя) не отбросил как ложную, клеветническую. <...> И, во всяком случае, это ОН будет решать, считать ли Шолохова истинным автором знаменитого романа или самозванцем.
Дав команду опубликовать в "Правде" "Письмо в редакцию", гневно отвергающее версию о шолоховском плагиате, он ясно дал понять "городу и миру", что соответствующее решение на этот счет им уже принято. И принято не потому, что Шолохову (или тем, кто выдвинул кандидатуру Шолохова на роль автора знаменитого романа) удалось "ввести в заблуждение товарища Сталина", а потому, что по каким-то своим соображениям он именно такое решение счел наиболее целесообразным. <...>
... идея объявить создателем эпопеи не истинного ее автора, а "самозванца" пришлась Сталину по душе <...> потому что едва ли не главный принцип его кадровой политики состоял в том, чтобы на важный партийный или государственный пост выдвинуть человека, у которого, как говорят англичане, есть свой "скелет в шкафу".
Такой "скелет в шкафу" был у Вышинского, который летом семнадцатого года (он был тогда начальником Арбатской милиции в Москве) распорядился вывесить на стенах домов подписанный им лично указ о розыске и аресте Ленина.
Свой "скелет в шкафу" был у Берии. Свой - у Багирова. Свой - у Микояна, чудом уцелевшего при расправе белых с двадцатью шестью бакинскими комиссарами. <...>
Сталин хотел, чтобы перед ним трепетали. Не верность идее и даже не личная преданность, а именно вот этот трепет был для него самой верной гарантией надежности выдвинутого им на тот или иной высокий пост человека. А что может быть более верным и надежным залогом этого трепета, чем постоянный страх разоблачения! <...>
В роковом 37-м, когда над Шолоховым сгустились тучи, - мало сказать, сгустились тучи, - когда он повис над пропастью ГУЛАГа и вот-вот мог в эту пропасть свалиться, Сталин послал к нему для выяснения всех обстоятельств заведенного на него дела - Ставского. В докладной записке, которую тот после встречи с Шолоховым отправил на имя Сталина <...>, бросается в глаза такая красноречивая подробность:
Я в лоб спросил его, - не думал ли ты, что вокруг тебя орудуют враги в районе и что этим врагам выгодно, чтобы ты не писал? Вот ты не пишешь, - враг, значит, в какой-то мере достиг своего!
Шолохов побледнел и замялся.
(Писатель и вождь. Переписка М.А. Шолохова с И.В. Сталиным. М., 1997. Стр. 71)
Арестованы его ближайшие друзья. Их допрашивают с применением самых суровых средств ведения следствия (попросту говоря, пыток), и он это знает. Наверняка кто-нибудь из них уже дрогнул и дал на него показания. Да и Ставский только что в беседе с ним предъявил ему весьма серьезные политические обвинения. Но, обсуждая все это, он ни разу не побледнел и не замялся. А побледнел и замялся только тогда, когда посланец Сталина упрекнул его в том, что он давно уже ничего не пишет.
Не почуял ли он в этом упреке намек на то, что написать что-нибудь стоящее он не в силах по той простой причине, что единственная книга, принесшая ему славу большого художника, была написана не им? <...>
Письмом руководителей РАППа в редакцию "Правды" эта "злостная клевета" (о плагиате Шолохова. Дж.Р.) надолго была пресечена. Но в 60-е годы (по инициативе А.И. Солженицына) вспыхнула с новой силой, а в нынешнее время стала предметом неумолкающих научных и квазинаучных споров и дискуссий... <...>
Был, например, такой случай.
Место действия - Институт мировой литературы имени А.М. Горького Российской академии наук. Учреждение это весьма почтенное, и все проходящие там научные дискуссии носят, как правило, характер сугубо академический. Но в этот раз дело приняло несколько иной оборот. <...>
... последнюю точку поставили приглашенные для участия в этой научной конференции земляки Михаила Александровича.
Представитель донского казачества сказал буквально следующее:
Перед Россией и всеми порядочными людьми в присутствии средств массовой информации хочу заявить, что казаки попросту выпорют тех, кто не верит, что именно Шолохов написал "Тихий Дон". И выпорют как следует! Если на них не действует метод убеждения, придется нам прибегнуть к традиционному казачьему средству. Ну как, казаки? Любо?
И приглашенные станичники дружно гаркнули:
- Любо!
На том научная дискуссия и закончилась". (5)
В статье из Википедии под названием "Проблема авторства текстов М. А. Шолохова" приведены многочисленные аргументы как защитников Шолохова, так и обвинителей его в плагиате. Интересующимся читателям могу порекомендовать ещё один источник: интервью поэта и литературоведа Андрея Чернова на радио "Свобода" (6)
Стоит отметить, что ни у кого никогда не возникало сомнений в авторстве произведений остальных пяти ("неправильных", по мнению советского и российского официоза) Нобелевских лауреатов по литературе, только один, "правильный" пролетарский писатель удостоился такой "чести".
Теперь о "Поднятой целине". Вот что пишет об этом произведении литературовед Бенедикт Сарнов:
"В "Тихом Доне" имя Сталина не упоминалось. И Сталина это сильно задело. (Грубая политическая ошибка автора романа была исправлена только в издании 1950 года, где появилась вписанная неведомо чьей рукой сцена "Народные ходоки у Сталина".) Но зато в "Поднятой целине" имя Сталина уже не просто упоминается - многократно! В этом романе с самых первых его страниц Сталину определена не просто важная, но воистину центральная сюжетообразующая роль. <...>
Из спора о только что напечатанной в "Правде" речи Сталина, слово Сталина сразу оказывается началом всех начал. Из спора о только что напечатанной в "Правде" речи Сталина", который приехавший в Гремячий Лог Давыдов сходу затевает с знакомящимся с ним секретарем райкома, как колос из зерна вырастают все главные конфликты будущего повествования". (7)
Среди казаков назревает заговор против советской власти.
"Заговор был нешуточный. <...> Одновременно с выступлением гремяченских заговорщиков и казаков Войскового хутора должны были выступить жители и других станиц. Должен был заполыхать весь Дон. И вот, словно по мановению какой-то волшебной палочки, всё рушится. Гигантский заговор рассыпается, как карточный домик.
Этой "волшебной палочкой", этим Deus ex machine стала статья Сталина "Головокружение от успехов".
Если верить Шолохову, эта сталинская статья помимо всех прочих своих достоинств обладала одним, едва ли не главным. Она появилась как нельзя более своевременно, став мощным упреждающим ударом по заговорщикам, и именно поэтому сломала, порушила все их планы.
В действительности всё было иначе.
Сталин выступил со своей статьёй, когда не то что Дон, - вся страна уже полыхала. По наглухо засекреченным сведениям, которые после ХХ съезда чуть приоткрыли группе доверенных историков, по стране в то время полыхало около 40 000 вооруженных восстаний. <...>
В свое время Ленин тоже опоздал с введением НЭПа. Троцкий еще в 20-м предлагал заменить продразверстку продналогом, но Ленин на это не отважился. Отважился только, когда вспыхнул Кронштадтский мятеж и полыхала антоновщина: понял, что "замирить" крестьянство только военной силой не удастся.
Но ленинский НЭП был не просто сильным тактическим ходом. Это была перемена стратегии. А сталинская статья "Головокружение от успехов" никакой перемены стратегии даже и не обещала.
В ней ясно и недвусмысленно говорилось, что отказываться от той политической линии, о которой он объявил в своей речи на конференции марксистов-аграрников, то есть от политики ликвидации кулачества как класса и всеобщей коллективизации, он не собирается. Речь шла только о сроках. О том, что некоторые горячие головы на местах - не то чтобы исказили, извратили линию партии, а просто - слегка поторопились, забежали вперед. <...>
Но даже если мы поверим, что жители Гремячего Лога и хутора Войскового оказались такими доверчивыми, всё равно: как-то уж очень легко и благостно развязывается у Шолохова этот крутой узел.
Это я не про политику, и (пока) даже не к тому, чтобы поверять события романа жизненной правдой. Это я про то, как автор "Поднятой целины" строит сюжет своего романа. <...>
Вдруг оказывается, что казаки, ещё вчера готовые восстать против ненавистной им власти с оружием в руках, на самом деле и не против этой власти. Оказывается, что она, эта власть, им родная. <...>
"- Промахнулись мы, товарищ Половцев... Видит Бог, промахнулись! Не путем мы с вами связались... Прошедший раз слухали мы вас, как вы нам золотые горы сулили, и диву давались: уж дюже ваши посулы чижолые! Вы говорили, что, мол, союзники нам - на случай восстания - в один момент оружию примчат и всю военную справу. Наше, мол, дело только постреливать коммунистов. А посля раздумались мы, и что же оно получается? Оружию-то они привезут, это добро дешевое, но, гляди, они и сами на нашу землю слезут? А слезут, так потом с ними и не расцобекаешься! Как бы тоже не пришлось их железякой с русской землицы спихивать. Коммунисты - они нашего рода, сказать, свои, природные, а энти черт-те по-каковски гутарют, ходют гордые все, а середь зимы снегу не выпросишь, и попадешься им, так уж милости не жди! Я побывал в двадцатом году за границей, покушал французского хлеба на Галиполях и не чаял оттедова ноги притянуть! Дюже уж хлеб их горьковатый! И много нациев я перевидал, а скажу так, что, окромя русского народу, нету желанней, сердцем мягше".
Надо ли объяснять, как фальшивы эти сусальные речи! Да и весь этот сюжетный поворот. Он фальшив не столько даже тем, что бесконечно далек от жизненного правдоподобия (хотя, конечно, и этим тоже), но прежде всего полным пренебрежением автора к художественной логике собственного повествования.
Так круто завязавшийся сюжет не может быть развязан так облегченно, упрощенно и плоско, а главное, так искусственно. Но именно на таких нарушениях самим автором заданной художественной логики повествования держится весь роман. Буквально каждая его драматическая коллизия, едва завязашись, сразу же разрешается так же искусственно, так же сусально фальшиво". (7)
Во время коллективизации и раскулачивания Шолохов был потрясён тем, какими методами коммунисты ликвидировали кулачество и загоняли крестьян в колхозы. Он сам писал об этом Сталину:
"4 апреля 1933 г. Вешенская.
Я видел такое, что нельзя забыть до смерти: в хуторе Волоховском Лебяженского колхоза, ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве же можно так издеваться над людьми? <...>
Число замерзших не установлено, т. к. этой статистикой никто не интересовался и не интересуется; точно так же, как никто не интересуется количеством умерших от голода. Бесспорно одно: огромное количество взрослых и "цветов жизни" после двухмесячной зимовки на улице, после ночевок на снегу уйдут из этой жизни вместе с последним снегом. А те, которые останутся в живых, - будут полукалеками.
Но выселение - это еще не самое главное. Вот перечисление способов, при помощи которых добыто 593 тонны хлеба:
1.Массовые избиения колхозников и единоличников.
2.Сажание "в холодную". "Есть яма?" "Нет". "Ступай, садись в амбар!" Колхозника раздевают до белья и босого сажают в амбар или сарай. Время действия - январь, февраль. Часто в амбары сажали целыми бригадами.
3.В Ващаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили: "Скажешь, где яма? Опять подожгу!" В этом же колхозе допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос.
4.В Наполовском колхозе уполномоченный РК кандидат в члены бюро РК Плоткин при допросе заставлял садиться на раскаленную лежанку. Посаженный кричал, что не может сидеть, горячо, тогда под него лили из кружки воду, а потом "прохладиться" выводили на мороз и запирали в амбар. Из амбара снова на плиту и снова допрашивают. Он же (Плоткин) заставлял одного единоличника стреляться. Дал в руки наган и приказал: "Стреляйся, а нет - сам застрелю!" Тот начал спускать курок (не зная того, что наган разряженный) и, когда щелкнул боек, - упал в обмороке.
5.В Варваринском колхозе секретарь ячейки Аникеев на бригадном собрании заставил всю бригаду (мужчин и женщин, курящих и некурящих) курить махорку, а потом бросил на горячую плиту стручок красного перца (горчицы) и не приказал выходить из помещения. Этот же Аникеев и ряд работников агитколонны, командиром коей был кандидат в члены бюро РК Пашинский, при допросах в штабе колонны принуждали колхозников пить в огромном количестве воду, смешанную с салом, с пшеницей и с керосином.
6.В Лебяженском к<олхо>зе ставили к стенке и стреляли мимо головы допрашиваемого из дробовиков.
7.Там же: закатывали в рядно и топтали ногами.
8.В Архиповском к<олхо>зе двух колхозниц, Фомину и Краснову, после ночного допроса вывезли за три километра в степь, раздели на снегу догола и пустили, приказав бежать к хутору рысью.
9.В Чукаринском к<олхо>зе секретарь ячейки Богомолов подобрал 8 человек демобилизованных красноармейцев, с которыми приезжал к колхознику - подозреваемому в краже - во двор (ночью), после короткого опроса выводил на гумно или в леваду, строил свою бригаду и командовал "огонь" по связанному колхознику. Если устрашенный инсценировкой расстрела не признавался, то его, избивая, бросали в сани, вывозили в степь, били по дороге прикладами винтовок и, вывезя в степь, снова ставили и снова проделывали процедуру, предшествующую расстрелу.
9[10]. В Кружилинском колхозе уполномоченный РК Ковтун на собрании 6 бригады спрашивает у колхозника: "Где хлеб зарыл?" "Не зарывал, товарищ!" "Не зарывал? А ну, высовывай язык! Стой так!" Шестьдесят взрослых людей, советских граждан, по приказу уполномоченного по очереди высовывают языки и стоят так, истекая слюной, пока уполномоченный в течение часа произносит обличающую речь. Такую же штуку проделал Ковтун и в 7, и в 8 бригадах; с той только разницей, что в тех бригадах он помимо высовывания языков заставлял еще становиться на колени.
10.В Затонском колхозе работник агитколонны избивал допрашиваемых шашкой. В этом же колхозе издевались над семьями красноармейцев, раскрывая крыши домов, разваливая печи, понуждая женщин к сожительству.
11.В Солонцовском к<олхо>зе в помещение комсода внесли человеческий труп, положили его на стол и в этой же комнате допрашивали колхозников, угрожая расстрелом.
12.В Верхне-Чирском колхозе комсодчики ставили допрашиваемых босыми ногами на горячую плиту, а потом избивали и выводили, босых же, на мороз.
13.В Колундаевском колхозе разутых до боса колхозников заставляли по три часа бегать по снегу. Обмороженных привезли в Базковскую больницу.
14.Там же: допрашиваемому колхознику надевали на голову табурет, сверху прикрывали шубой, били и допрашивали.
15.В Базковском к<олхо>зе при допросе раздевали, полуголых отпускали домой, с полдороги возвращали, и так по нескольку раз.
16.Уполномоченный РО ОГПУ Яковлев с оперативной группой проводил в Верхне-Чирском колхозе собрание. Школу топили до одурения. Раздеваться не приказывали. Рядом имели "прохладную" комнату, куда выводили с собрания для "индивидуальной обработки". Проводившие собрание сменялись, их было 5 человек, но колхозники были одни и те же. Собрание длилось без перерыва более суток.
Примеры эти можно бесконечно умножить. Это - не отдельные случаи загибов, это - узаконенный в районном масштабе - "метод" проведения хлебозаготовок. Об этих фактах я либо слышал от коммунистов, либо от самих колхозников, которые испытывали все эти "методы" на себе и после приходили ко мне с просьбами "прописать про это в газету". (8)
То есть, Шолохову про ужасы коллективизации было прекрасно известно. А в "Поднятой целине" у него очень уж всё благостно происходит. Трое колхозников, не желавших сдавать свой семенной фонд, переночевали запертыми в пустой комнате на расстеленных на полу газетках и наутро уже образумились и согласились всё зерно немедленно свезти куда следует. И никаких избиений и пыток.
Один только раз Макар Нагульнов врезал Григорию Баннику, не желавшему сдавать свой семенной хлеб в колхоз, по голове рукоятью нагана. И это, кстати, произвело желаемое воздействие. Зато уж бабы отметелили двадцатипятитысячника Давыдова так, что любо-дорого.
Вот только о голодоморе, вызванном тотальными реквизициями зерна, вплоть до семенного, Шолохов ничего не написал.
Тот же Бенедикт Сарнов отмечает, что "с первых же страниц "Поднятой целины" бросается в глаза, что в романе - три слоя. Три резко отделенных друг от друга, несмешивающихся стилистических пласта", отстаивая гипотезу о том, что и это произведение не целиком принадлежит Шолохову. Одни страницы написаны высокохудожественным стилем, другие же - поражают убогим канцеляризмом, имеющим мало общего с художественым произведением:
"По плану площадь весенней пахоты в Гремячем Логу должна была составить в этом году 472 гектара, из них 110 - целины. Под зябь осенью было вспахано - еще единоличным порядком - 643 гектара, озимого жита посеяно 210 гектаров. Общую посевную площадь предполагалось разбить по хлебным и масличным культурам следующим порядком: пшеницы - 667 гектаров, жита - 210, ячменя - 108, овса - 50, проса - 65, кукурузы - 167, подсолнуха - 45, конопли - 13. Итого - 1325 гектаров плюс 91 гектар отведенной под бахчи песчаной земли, простиравшейся на юг от Гремячего Лога до Ужачиной балки.
На расширенном производственном совещании, состоявшемся двенадцатого февраля и собравшем более сорока человек колхозного актива, стоял вопрос о создании семенного фонда, о нормах выработки на полевых работах, ремонте инвентаря к севу и о выделении из фуражных запасов брони на время весенних полевых работ". (Начало XXI главы).
Подробнее об этом несоответствии стилей разных частей романа можно прочитать в (7)
Но самое интересное в романе - это холуйство Шолохова перед Хозяином:
"... в одной из финальных сцен первой книги "Поднятой целины" - во всех ранних её вариантах - автор романа не пожалел красок для описания колхозного собрания, на котором колхозу, созданному героическими усилиями гремяченских большевиков, было единогласно присвоено имя Сталина. И вот в каких выражениях говорил на этом собрании о вожде секретарь гремяченской партийной ячейки Разметнов:
"Про него всем нам известно, что он с начала времен идет прямым путем, ни туда ни сюда не хитнётся, и мы - за ним рассыпной лавой в этот же самый родимый социализм, за какой мы бились, жен, детишков бросили, об молодой жизни позабыли, и в свою, и в чужую кровь руки помочили нещадно. (М. Шолохов. Поднятая целина. 2-е издание. М., 1932)
"С начала времен". Раньше так говорили только про Господа Бога". (7)
На творческом поприще у зрелого Шолохова больших достижений не наблюдалось, зато "комиссарил" он, как и в юности, "шибко".
"В ноябре 1964 года в стране произошел государственный переворот. Первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР Н.С. Хрущева отправили на пенсию.
Направление этого исторического поворота, - а если сказать проще, каким будет новое царствование, - стало ясно в сентябре следующего, 1965 года, когда были арестованы Андрей Синявский и Юлий Даниэль. За то, что переправляли на Запад и публиковали там - под псевдонимами - свои неподцензурные литературные произведения, они были вскоре судимы и приговорены к заключению в исправительно-трудовой колонии строгого режима (Синявский на семь, а Даниэль на пять лет).
Процесс над Синявским и Даниэлем был первым серьезным рецидивом сталинщины. Или - лучше сказать - первым знаком предпринимаемой новыми властителями страны попытки (во многом удавшейся) сталинистского реванша.
Следующим шагом в этом направлении стал XXIII (первый после Хрущева) съезд КПСС... <...>
И вот на этом историческом (увы, действительно историческом) партийном съезде с речью - в некотором смысле тоже исторической - выступил М.А. Шолохов.
В то время он уже был (с 1961 года) членом ЦК. Но членов ЦК среди выступавших на том съезде было много, а Шолохов - один". (5)
На это выступление Шолохова откликнулась Лидия Чуковская:
"Открытое письмо Лидии Чуковской депутату XXIII съезда КПСС М. Шолохову.
<...> Литература уголовному суду неподсудна. Идеям следует противопоставлять идеи, а не тюрьмы и лагеря. Вот это Вы и должны были заявить своим слушателям, если бы Вы, в самом деле, поднялись на трибуну как представитель советской литературы.
Но Вы держали речь как отступник ее. Ваша позорная речь не будет забыта историей.
А литература сама Вам отомстит за себя, как мстит она всем, кто отступает от налагаемого ею трудного долга. Она приговорит Вас к высшей мере наказания, существующей для художника, - к творческому бесплодию. И никакие почести, деньги, отечественные и международные премии не отвратят этот приговор от Вашей головы.
Литература отомстит за себя. Ибо продавший душу дьяволу не может служить богам. А литература требует от писателя божественного откровения, искренности, истинности. И в какую бы бравую позу ни становился Шолохов, как бы ни изощрялся он в своих многократных попытках симулировать откровение - он никуда не уйдет от самого себя. В этом смысле - отмщение неотвратимо.
Выступая на съезде, М. Шолохов высказался в связи с делом Синявского и Даниэля следующим образом:
"Иные, прикрываясь словами о гуманизме, стенают о суровости приговора. Здесь я вижу делегатов от парторганизаций родной Советской Армии. Как бы они поступили, если бы в каком-либо из их подразделений появились предатели?! Им-то, нашим воинам, хорошо известно, что гуманизм - это отнюдь не слюнтяйство. (Продолжительные аплодисменты).
И еще я думаю об одном. Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные двадцатые годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а "руководствуясь революционным правосознанием" (аплодисменты), ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! (Аплодисменты). А тут, видите ли, еще рассуждают о "суровости" приговора."
И все это - обратите внимание, читатель, - с восклицательными знаками и под сплошные аплодисменты. Не правда ли, весело.
Я надеюсь, что вместе с позорной речью Шолохова историей не будут забыты и эти позорные аплодисменты. Я очень на это надеюсь". (9)
"В том, что, тоскуя о временах, когда "судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса", Шолохов ссылается на "памятные 20-е годы", была известная доля лицемерия. Почему только 20-е, а не 30-е и 40-е, когда вовсю свирепствовали сталинские бессудные "тройки", вынося свои расстрельные приговоры?
Но вслух тосковать о сталинских временах, да еще с трибуны партийного съезда, тогда все-таки было уже (или - еще?) невозможно.
А вот намекнуть на это - было очень даже в духе намечающихся перемен". (5)
Так бескомпромиссно Нобелевский лауреат отстаивал позиции "социалистического гуманизма", подтверждая известное высказывание неизвестного автора:
"- Чем отличается "просто гуманизм" от "социалистического гуманизма"?
- Примерно тем же, чем "просто стул" отличается от "электрического стула"".
Список источников:
1. "Шолохов, Михаил Александрович", статья из Википедии.
2. "Шолохов М. А.", https://pilip-pilipich.livejournal.com/8675779.html .
3. "История России. ХХ век. Эпоха сталинизма (1923-1953)", Том II, под ред. А.Б. Зубова, М., Издательство "Э", 2017.
4. "Правда", 29 марта 1929 г., ? 72, Письмо в редакцию.
5. Б.М. Сарнов, "Сталин и писатели. Книга третья.", М., Эксмо, 2009.
6. А. Чернов, "Как украли "Тихий Дон", https://www.svoboda.org/a/27645931.html .
7. Б.М. Сарнов, "Империя зла. Судьбы писателей.", М., Новая газета, 2011.
8. Письма Шолохова Сталину, http://sholohov.lit-info.ru/sholohov/pisma/letter35.htm .
9.Академгородок, 1966. Пост 11. Дело Даниэля и Синявского, https://academgorodock.livejournal.com/tag/%D0%9B%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D1%8F%20%D0%A7%D1%83%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F