Третья вахта грозила выжать из Петра остатки сил и здоровья. И дело не в том, что работа на производстве железобетонных плит была тяжелой физически. Нет, в рабочий ритм он втянулся еще к середине первой месячной вахты. К концу двенадцатичасовой смены уставал, конечно, но здоровый сон успешно насыщал его силой и бодростью.
Железобетонный комбинат располагался вдали от города. Потому работали вахтовым методом, месяц через месяц. Жили в бытовках на территории. И вот, третий рабочий месяц Петру подпортило обстоятельство непреодолимой силы - погода. Казалось бы - июль-месяц, середина лета, самая его маковка. А оказалась эта маковка мокрой, и совсем не жаркой. Да, что там не жаркой - откровенно сырой и холодной. Непрестанные, обложные дожди поливали уже вторую неделю.
Частые струи воды смыли все краски, кроме серой. В сутках остались только вечер и ночь, и прожекторы в цехах и на кранах не выключались даже днем. Дождь ледяными щупальцами скользил за воротник, оплетал все тело знобкой дрожью, и проглатывал, чтобы выплюнуть облепленного склизкой тканью человека, продолжая и далее стегать его жесткими плетьми струй.
Насосы не справлялись с нагрузкой, канализация постоянно засорялась. В связи с этим на формовочных участках было местами по колено грязной, в разводах смазки, воды. Любой металлический предмет мог чувствительно тряхнуть электротоком: труба, стропа крана, даже лом, прислоненный к стене. Работать было невозможно, а начальство по-прежнему наседало: план, заказы, сроки. Ну, им то хорошо в сухих кабинетах, а вот некоторые, особо отчаявшиеся, их подчиненные порой решались на откровенный саботаж.
Самый любимый способ на время остановить работу, заключался в том, что из электрощита выбрасывались предохранители, и подъемный кран останавливался.
Вот и этой ночью, а на эту неделю Петру выпало "счастье" трудиться в ночную смену, какой-то доброхот обесточил кран. Крановщик, высунув голову из своего "скворечника", проорал:
- Петька! Кран не работает, зови электриков.
- Ну вот, а я то собрался ударно поработать,- Петя с неуклюжей иронией изобразил досаду. Крановщик с усмешкой махнул рукой, и спрятался в кабине.
Петр слез с укутанных клубами густого тумана пропарочных камер. На секунду замер, увидев краем глаза, как в пронизанном пунктиром дождя тумане забегали странные тени. Обернулся, ожидая столкнуться нос к носу с человеком - никого! "Показалось! В такую ночь, что угодно померещится," - Петя поежился, и, стараясь не поскользнуться, пошагал к ангару цеха. Вошел, снял каску - и сразу к трубам, по которым подавался горячий пар. Прижавшись к трубе, рядом со всей бригадой, крикнул бригадиру, чтоб вызвал электриков.
- Знаю, знаю. Уже позвонил. Я думаю, полчаса у Вас есть. Грейтесь, - явно борясь с зевотой, произнес тот.
Петя снял грубые брезентовые рукавицы, разложил их на трубах, и стал рассматривать сморщившуюся и побелевшую от воды кожу пальцев.
- Че, линию жизни ищешь, хиромант? Или думаешь, не помыть ли руки перед работой? - зашевелился на теплых трубах Мишка-арматурщик.
- Да, вот гляжу - перепонки между пальцами начинают прорастать, - отшутился Петр.
Вдруг, снаружи послышался нарастающий топот множества ног, и, не то свист, не то шипение. Сохнущие работяги переглянулись, раскрыв от изумления рты. Петр рванулся к двери, рывком распахнул ее, и получил в лицо порыв ветра и пригоршню холодных брызг. Протерев глаза, он не увидел ничего, кроме лучей прожекторов, рассекающих косые струи дождя и клубы остывающего пара с сонмами скачущих теней.
Петр закрыл дверь:
- Ну че? Опять ничего, кроме ливня. Но вы ведь тоже слышали? Или это у меня только от недосыпа глюки?
- Да может, это град сыпанул, или порыв ветра?
- Ну да, третью ночь подряд. И главное, с каждым разом все громче. Нет, я думаю, это какие-то придурки прикалываются. Только больно шустрые - утекают уж очень быстро.
- Да уж, я бы хотел посмотреть на того, кому в такую ночь еще сил и на приколы хватает.
Вдруг, все одновременно повернулись в сторону лязгнувшей двери, в проеме которой показалась дородная фигура в дождевике, и с чемоданчиком в руках. Это был Антон Сергеич - дежурный электрик.
- Сергеич, ты как метеор - мы еще обсохнуть не успели.
- А, вы все здесь сидите, лентяи? Значит, за спиной с другого участка народ скакал. У них бы учились - ливень нипочем, носятся черти, как угорелые. Пока повернулся - все уж разбежались. А вы?! Лишь бы задницы на батареях греть. Кто в щитовую лазил?
- Да не мы это, Сергеич, за кого ты нас принимаешь? - вступился за своих работников бригадир.
Все привстали с труб. Петр обреченно стал натягивать влажные рукавицы, повторяя про себя: "навья погода, навья ночь, навья...". Это слово показалось ему каким-то необычным, и несущим какой-то забытый смысл.
- Слышь, Сергеич, а что ты сейчас про погоду сказал - "навья"? Что это за слово?
- Да, черт его знает! У нас в деревне старики так говорили про такую погоду. Вот, вспомнилось что-то.
- Ясно, что дело темное. Ну, пока, - Петр снова отправился под холодные струи ночного дождя.
Пока Петр бегал по скользким пропарочным камерам и штабелям плит, цеплял и отцеплял тяжелые крюки, из головы не выходило таинственное слово, сказанное электриком.
И вдруг, будто взмученный песок осел на дно ручья, память его прояснилась. Он вспомнил, что читал когда-то в одном научно-популярном журнале, что навии - это зловредные мертвецы. То есть смертоносные призраки "заложных" покойников, умерших неестественной смертью: утопших, разорванных волками, раздавленных деревом. Встреча с навиями грозила бедой, а зачастую - ужасной смертью.
Еще в той статье был отрывок из древнерусской летописи, в котором рассказывалось о массовом нашествии навий на город Полоцк в раннем средневековье. Погибло множество жителей, а выжившие прятались в домах, с ужасом слушая стоящий за стенами устрашающий топот . Вспомнилась фраза "аки человеци рищуще бесы" и картинка, на которой древний автор изобразил кошмарного вида человекоподобных монстров, заполонивших напуганный город.
В этой же статье говорилось, что, когда собирается много навий, они могут влиять на погоду, и вызывать затяжные ненастья. Вокруг снова заплясали тени. "И чего вдруг вспомнилось, среди ночи," - Петр поежился, то ли от сырости и холода, то ли от картин, рисуемых разыгравшимся воображением.
За спиной послышались шаги и тяжелое дыхание. Петр замер, потом резко обернулся, ожидая вновь увидеть лишь стаи бегающих теней, и чуть не сбил с ног черноусого мужика лет сорока. Тот качнулся, но устоял, и протянул Пете белую эмалированную кружку, на дне которой плескалась прозрачная жидкость.
- Это тебе. Будешь? - мужик смотрел сквозь него осоловевшими глазами. "Странный какой-то, наверное с дальнего участка - чего-то раньше ни разу его не видел. А водочки наверное глотнуть можно, чтоб не простудиться," - Петя взял кружку.
- Ну давай, за нас! - и опрокинул жидкость в рот. Горло будто обожгло кислотой. Жестокий спазм перекрыл доступ воздуха, и Петр беспомощно разевал рот, как пойманная рыба. "Черт! Что-ж ты гад не предупредил, что это чистый спирт!"
Мужик взял у него из рук кружку, и, вспомнив что-то, помялся и спросил:
- Вспомнил, чего я пришел то. У тебя закурить не найдется?
- Н-н-е к-к-урю,- выдавил Петр через обожженное горло.
- А, ну тогда ладно, - мужик растворился в сырой темноте.
Справившись с "послевкусием" чистого спирта, Петр ощутил приятное тепло, волной прокатившееся по жилам, и слегка вскружившее голову. "А что! Хороший человек," - хмыкнул он и полез на трехметровой высоты штабель, чтобы помочь крановщику ровно уложить туда свежую, еще теплую, плиту.
Штабель был сложен исключительно ровно и аккуратно, поэтому лезть наверх приходилось, цепляясь лишь за небольшие выступы петель, подобно альпинисту. Несмотря на то, что петли были скользкие, Петр привычно легко вскарабкался на вершину бетонной пирамиды. Стараясь перекричать шум дождя, отдал несколько команд крановщику, выровнял и плавно опустил почти тонну железобетона на штабель.
Петя отцепил последний крюк, когда облако пара накрыло вершину штабеля. Раздался оглушительный визг, похожий на крик хищной птицы, и жуткие черные силуэты метнулись со всех сторон к Петру. От неожиданности и испуга тот резко качнул тяжелый крюк, стараясь поразить ближайшую фигуру. Потеряв опору, он попытался ухватиться за петлю, но привыкшие пальцы на этот раз скользнули по мокрому металлу, не уцепившись.
Нелепо размахивая руками, Петя хватался за воздух, не доставая до края плиты. Он не верил в происходящее - он падал! До того всегда верные рефлексы и пальцы, так неожиданно и вероломно подвели его. Падая на лежащие внизу куски бетона, он не чувствовал страха - лишь злость и бескрайнее разочарование. Удар! И боль вцепилась в его плоть миллиардами раскаленных железных крючьев. Дыхание остановилось, и тело лишь конвульсивно трепетало в безуспешной попытке "раскачать" дыхательные мышцы. Замутненное болью сознание, подобно обезглавленной курице металось в поломанной оболочке тела, пока не было раздавлено навалившейся тьмой.
Когда мгла схлынула, Петр увидел летящие в лицо капли дождя, и ощутил их мокрую свежесть на лице. Он медленно приподнялся, даже не удивившись тому, что смог это сделать после такого падения. Он не чувствовал ни боли, ни удивления, ни радости - только бесконечную, направленную вовне, злобу. Он не мог и не хотел понять причину этой иррациональной злости, но она была его частью, была вплетена, воткана в него накрепко. Он отчаянно желал выместить эту ненависть на ком угодно.
Петр осмотрелся. Та же тьма, порезанная на лоскуты прожекторами, дождь и клубы пара. Еще больше стало подвижных теней вокруг, но теперь они не исчезали при взгляде на них, а продолжали судорожное броуновское движение вокруг ангара цеха и кубов пропарочных камер.
Подобно шару из раскрученного лотерейного барабана, одна из теней выпала в круг света, и обрела облик недавнего знакомого - любителя чистого спирта с густыми усами. Все та же нетвердая походка, и белая кружка в руке. Петр направился в его сторону. Конечно, он не думал, что этот увалень напугал его на вершине штабеля, но, если бы не его дурацкий спирт, Петр несомненно смог бы уцепиться за что-нибудь, и не испытал бы ужаса и боли падения с высоты.
Петр, объятый яростью и облаками теплого тумана, нагнал мужика. Тот внезапно перестал пьяно покачиваться, и обернулся к Петру, услышав его приближение. Его реакция была более чем неожиданной: округлившиеся от страха глаза сверкнули белками, из перекошенного рта вывалился изжеванный окурок, брови сдвинулись вверх, скомкав лоб в глубокие складки.
"Страшно, гад!" - с безотчетной радостью подумал Петя. Сейчас он еще больше ненавидел этого человека, даже понимая, что тот ни в чем особенно и не виноват. Он уже открыл рот, чтобы излить в самых резких и черных выражениях свою кипящую злобу, как вдруг усатый резво развернулся, и побежал к краю участка, в сторону временной свалки бракованных плит. Он бежал, не глядя под ноги. Бежал, не слыша предупредительных звонков, подаваемых крановщиком. Кран все-же успел остановиться, и мужик не был размазан по рельсам его колесами, но один из тяжелых крюков, качнувшись от резкой остановки, с сочным хрустом влетел ему в лицо. Бедолага взвыл, развернулся, брызгая кровью из бурого месива с кусками костей и щетины, бывшего секунду назад лицом, и, не удержавшись на ногах, навзничь рухнул на поломанные плиты. Выстрелив фонтанчиками крови, из груди его вылезли с тихим чавканьем три ржавых прута арматуры. Тело продолжало сильно сотрясаться в конвульсиях, и мутные брызги разлетались из лужи под его сапогами.
Петр смотрел на этот ужас, но не чувствовал ни жалости, ни сострадания. Более того, он еще больше обозлился на несчастного мужика: "Чего он так от меня рванулся? Я что, должен теперь виноватым себя считать? Чего во мне такого, чтоб вот так бегать?". Он быстро вытянул руки и посмотрел на них. Ничего особенного. Нет, что это? Он присмотрелся внимательней, и был поражен: струи дождя свободно проходили сквозь его руки.
Он взглянул ниже, но вместо привычного тела в промасленной робе рассмотрел лишь сгусток призрачной мглы. Петр оцепенел, будто его обложили кусками льда. Он решил кое-что проверить. Обернулся, сделал несколько быстрых шагов, и вновь замер: перед ним, на краю мокрой плиты лежало в гротескно-изломанной позе тело. Его тело! Оно мертво. Но сам он продолжает существовать отдельно от остывающего тела.
Внутри Петра все заклокотало: не печаль, не страх, а нечеловеческая ярость ко всему живому столбом ледяного пламени взвилась в нем, и прорвалась наружу жутким звуком, похожим на крик огромной хищной птицы. Страшный навий клич.
Со всех сторон в ответ донеслись режущие, секущие подобно плети, крики с клекотом, с шипеньем и щелканьем. Отозвались навии. Петр осмотрелся: теперь он четко видел темных человекоподобных существ в огромном количестве. Они не были одинаковы: одни имели острую голову, у других она напоминала перевернутую грушу, одни были голы, другие покрыты наростами или спутанной шерстью. Все они были абсолютно черны - много чернее окружающей тьмы ночного ненастья.
То, что можно назвать их лицами, было еще чернее от злобы, и лишь иногда на них вспыхивал багровым углем распахнутый в хищном оскале зев. Навии бегали по пропарочным камерам, по штабелям плит, скакали с топотом и воем вокруг цеха. Множество бесов уже гроздьями повисли на кране, подбираясь к кабине крановщика. Все они алчно выжидали, когда кто-либо выйдет под дождь. Вышедшему - беда! Не побоявшийся покинуть свои стены обречен.
Навьи кружат у стен. Навьи ждут. Петр будет ждать с ними каждую ночь, пока стоит навья погода. Он найдет жертву.
Времени у них много, очень много. Но вряд ли здесь многие выживут до конца этой недели. Петр вновь испустил повергающий в трепет клич, и бросился в гущу навий.
Крики и топот слышались за стенами цеха до рассвета, пока тени не растворились в сером свете дождливого дня. Навьи не ушли, а лишь затихли в ожидании ночи.
P.S.
"... бывъши ночи, тутън (топот) станяше, по улици яко человеци
рищуще беси. Аще къто вылезяше ис хоромины, хотя видети, абие
уязвен будяше невидимо от бесов язвою и с того умираху. И не смеяху
излазит ис хором. По семь же начата в дьне являтися на коних и не бе
их видети самех, но конь их видети копыта. И тако уязвляху люди
полотьскыя и его область. Тем и человеци глаголаху