Всё в мире распределяется по Гауссиане. Это Закон - простой жестокий, и не понятый большинством. Народ смотрит на колокольную кривую распределения - и пропускает ключевое слово - "всё". Рост, талант, деньги, удача, продолжительность жизни - всё в мире распределяется по Гауссиане. И если у кого-то чего-то мало, а у кого-то чего-то много, то это каприз Закона, волей своей из сточной канавы того что есть дарующего шанс того что может быть.

Содержание

Обзор Специализированный 1

Обзор Широкий - Ода Иллюзии 3

Свалка 11

Бабушка 12

Ава 18

Лави Ссандр 28

Фиаско под Шангрилаевкой 45

Красавица и Свобода - Гатака и Дрор - Две ласточки 45

Обзор Специализированный

Лучшими воинами всегда были одни и те-же. Ибо в человеке, как и в любом другом хищнике всегда побеждала удача и скорость, не сила, которая не мешала, не опыт который приобретался, не ярость - которая рождалась и умирала, позволяя носителю жить, а именно скорость. Скорость ног, координация рук, скорость мозга и в конце долгого долгого списка - скорость прохождения сигналов по нервам - от глаза, через мозг до руки, одна десятая одной секунды - выживает тот кто быстрее.

Жизнь шла своим чередом, Закон выписывал один виток спирали за другим не останавливаясь ни на мгновение. Могучие одиночки сменялись менее могучими, но зато многочисленными толпами, в свою очередь рассеяными гораздо меньшими, но хорошо обученными ходить строем, группами профессионалов. Группы росли в размерах и множились, но с неизбежностью были сметены одиночками в латах, в свою очередь сметённые огнестрелом, затем плотные каре рассыпались в изломанные цепи под скороговорку пулёметов, а то и вовсе поменялись на дуэлирующих снайперов и тактическо-диверсионные группы. Но всегда побеждали быстрейшие - те кто думал, ходил быстрее, стрелял быстрее - что может противопоставить пулемёт танку? При тысяче выстрелов в минуту - ничего, а при двух миллионах? При двух миллионах выстрелов в минуту что может противопоставить танк пулемёту? Дырку в броне? Одно оставалось неизменнум - на каждом витке спирали: цены на вооружение росли, а цена воинского искусства росла ещё быстрее. Чтобы содержать рыцаря нужна была большая деревня, а чтобы содержать лётчика-истребителя уже мало небольшой страны. Росла не только цена солдата - росла цена оружия, первый лук согнули из ветки, первый меч - был невыпрямленым серпом, а вот ружьишко что превращало запойного пьяницу с руками трясущимися от болезни Паркинсона в лучшего в мире снайпера, способного пробить сердце червонного туза туманным утром за три версты да всё лесом, стоило уже 800 граммов золота, не считая инфраструктуры необходимой для производства этой штуки. Но побеждает быстрейший - при прочих равных, или почти равных тренированный профессионал всегда победит больного запойного пьяницу - он просто будет быстрее.

Жизнь шла своим чередом, Закон выписывал один виток спирали за другим не останавливаясь ни на мгновение.

Война росла, взрослела, ширилась и охватывала собой всё новые и новые горизонты. Пришёл день когда войны сместились из мира огня и железа в реальность из плавленного песка и пляшущих электронов. Но по-прежнему побеждали те, кто быстрее. Большие процессоры сменялись малыми, сокращая путь для электронов, одиночки заменялись отрядами, последовательные операции - параллельными, крутящиеся - неподвижными, а раскалённые - сверпроводимыми, больше, быстрее, чаще, быстрее, ближе, быстрее. Быстрее, быстрее, быстрее - побеждает тот кто быстрее. По реальности плящущих электронов метались МОПСы - эти смешные Миллионы ОПераций в Секунду, а на смену МОПСам дружными рядами танцевали КВАНТы - по восемнадцать атомов в ряд, настроенных в унисон и за долю секунды переворачивающие мир, но из принципа неопределенности рушащиеся от косого взгляда. Быстрее, быстрее, быстрее...

В какой-то момент эта погоня за скоростью резко затормозила и упёрлась в пару пустяков, во всю ту же поднадоевшую и набившую оскомину пару пустяков, в которою она упиралась всегда - в человеческий мозг и эти нервы, нервы, нервы. Скорость прохода сигнала по нервным окончаниям ограничена биохимией организма. Даже у самых шустрых, генетически модернизированных и вконец затренированных экземпляров скорость продвижения сигнала была в три миллиона раз медленнее чем в проводах. Слишком менять биохимию нельзя - повреждается мозг. Извлекать мозг чтобы присоединить напрямую нельзя - у опытных воинов, проживших достаточно чтобы приобрести опыт могущий считаться ценным, бытовало стойкое предубеждение насчёт отделения их мозгов и присоединения напрямую к машинам. Помимо моральных проблем и воинских суеверий была и чисто практическая проблема - эффективность функционирования мозга вне тела резко падала, и вместо творческого подхода к убийству себе подобных и уничтожению прилагающейся техники получался полу-механический набор приёмов, применяемых кое-как, изо-дня в день, и как правило заканчивающийся полным разрушением мозга, в результате депрессии. Самоубийство или же самоубийственно плохо проведённая атака, но результат был один - дорогостоящий и в прошлом уникальный продукт военного опыта переставал существовать. Та же проблема ограничивала уровень киборгизации организма - стоило количеству заменённых частей превысить некий предел как наступала деградация мозга, причём практически независимо от качества использованных частей. Нет средние обыватели, равно солдаты и гражданские прекрасно функционировали с уровнем замены частей до 87% а в некоторых случаях даже до 94% частей тела. Но вот мастера, таланты, уникумы, те кто составлял гордость профессии показывали чёткую тенденцию к стагнации и регрессу стоило коэффициенту замены даже задуматься о приближении к 33%. В войнах использовались и киборги, и роботы, и натуральные солдаты, если сказать что у киборга нет воображения, и не в состоянии развиваться - это не значит что киборг так уж бесполезен. Обладая силой робота, скоростью робота, и кое-какими способностями соображать киборги были непременной частью, и при этом частью элитной, всех подразделений - начиная от службы охрана, и заканчивая штурмовыми батальонами. Вот только подняться по службе выше майора им удавалось крайне редко - не хватало мозгов и умения самосовершенствоваться.

Мозг по прежнему единственный инструмент которому интуиция успешно заменяла информацию. Можно развить абсолютную память используя мнемонику или поиграв с генами получить врождённую эйдетическую. Можно тренировать аналитические способности с колыбели, и научится прозревать существование океанов глядя на единственную каплю воды - но интуицию, интуицию, реальную интуицию, а не умение выдавать желаемое за действительное можно развить только с опытом. Опыт - самое дорогое во вселенной, самое необходимое, и самое незаменимое, требующий времени, и походов по кромке между жизнью и смертью.

Обзор Широкий - Ода Иллюзии

Биомасса влюблённая в себя, биомасса как гигантский вздувшийся Нарцисс, отражалась сама в себе, возлюбляла сама себя, и во все века молилась одной лишь богине. "Майя, молю тебя ещё и ещё, Майя. Не останавливайся сейчас, Майя. Продолжай... Продолжай... Продолжай... Майя пусть это не окончится никогда, мне ведь так хорошо с тобой, Майя. Майя, ты лучшая из всех. Майя с тобой тепло зимой, и сытно в Мае, с тобой не надо благ, с тобой светло без света, глаза твои ярче звёзд, Майя, кожа твоя нежнее роз, Майя. Майя, любой отдаст всё за один поцелуй в губы твоей орхидеи, Майя. Майя - щедрая из всех богинь, благая из всех муз, нежная как влюблённый взгляд, надёжная как родная мать, и честная как весенний лёд, Майя. То что даруешь ты - не подарит никто, Майя. Вера, Надежда, Любовь - кто они рядом с тобой, Майя? Веру даруешь ты, Майя. Надежда ведёт за тобой, Майя, Любовь - любовь это ты, Майя. Майя, молю тебя ещё и ещё, Майя. Не останавливайся сейчас, Майя. Продолжай... Продолжай... Продолжай... Майя пусть это не окончится никогда, мне ведь так хорошо с тобой, Майя". Рассматривая бактерию в кишечнике порой так трудно отличить паразита от симбионта. Оба живут с тобой, оба разделяют твою еду, оба гадят тебе и разница лишь в узком балансе между вредом и пользой, приносимых в твой организм. Иллюзия Майя это вирус питающийся твоей душой и в благодарность гадящий тебе в душу нежнейший дурман надежды, самоуважения, причастности к великому. Причастности к Майе.

Майя. Майя. Майя. Иллюзия собственной нужности, собственной значимости. Кому нужен ты, когда ты не нужен даже себе, ответь Майя? Милый, но как же ты никому не нужен, милый? Пусть ты туп, криворук, горбат и прожорлив, милый, ведь у тебя есть Я - Майя. Подумай милый, ведь ты правоверный, ведь так? И вера в твоя то-ли в Бога что есть, то-ли в Бога что нет, она единственно верная, милый. Ты правоверный милый, а значит стоишь больше всех кошек, собак, верблюдов, идолопоклонников и людей Книги. Ты даже стоишь на один шаг ближе к Богу чем женщина, сколь-бы умна, красива, и талантлива она ни была. А если ты женщина то ты умна, прекрасна, и желанна, но исключительно за мозги. И пусть ты тупа, ленива, выглядишь страшнее атомной войны и не пролазишь в двери - ну и что? Всё-равно ты женщина, ты высшее существо, ты Человек второго издания, исправленного, дополненного и приукрашенного. И вообще высшая форма женского существования это бездетная феминистка-лесбиянка, вытирающая свои янычарские пятки о щетину этих свинских собак, лишь по недоразумению именующихся мужчинами. Я, Майя, говорю тебе - возлюби себя по образу ближнего своего, и станешь ты его подобием. Ничего не достигшим, ничего не понявшим, ничего не создавшим и ничего не сумевшим, а в половине случаев - ничего так и не попытавшимся. Зачем? Зачем рвать жилы и стискивать зубы? Зачем подыхать в окопах и умирать от любви? Зачем творить в муках или рожать в них же? Разве ты не подобен соседу? Разве подобие не есть первый шаг к тождеству? Я, Майя, говорю тебе - отождестви себя. В одиночку ты никто. Одиночкам нет места в биомассе. Одиночки, это каприз Закона, а разве Закон может тебе помочь? Забудь о своём одиночестве, возлюби себя, отождестви себя, распознай себя в тождестве, и возвеличивая тождество ты возвеличишь себя. Разве то что ты есть не достойно уважения? Разве то что ты есть не даёт тебе право на всё? Почему у него есть? Почему у тебя нет? В истинном тождестве нет места капризам, даже если это капризы Закона. В истинном тождестве живут только те кто уважает себя за то что они есть. В истинном тождестве живут только те кто проповедует Майю. Майю-любовь, Майю-добро и Майю-безграничную толерантность. Только те кто готов защищать свою Майю, кто готов оборонять свою Майю, только те кто согласен зубами рвать глотки за свою Майю - только те и живут в истинном тождестве. В том тождестве где нет бедности, ненависти и насилия. Нет, не было и не будет.

Религия - экстази для подростков. И как в случае с экстази, любой наркотик в какой-то момент привлекает внимание властей. Начинается изучение методов производства, путей доставки, ценовая политика, и в конце-концов методы стабилизации - либо легализацией, либо запретом. После запрета легализации или же легализации запрета можно подождать десяток-другой лет, и передумать. Ввести сухой закон, вывести сухой закон, понизить процент содержания алкоголя в крови, запретить табак, но разрешить марихуану, прописать опиум от простуды лет 20-30, а потом вписать его в список особо опасных медикаментов. Запретить алкоголь для молодёжи, и одновременно разрешить им приём свинцовых добавок во время службы в вооружённых, но не защищённых бронежилетами, силах. Наркотик иллюзий прежде всего хорош тем что отделяет мозг от души, и чем глубже душа изъедена иллюзией, тем труднее мозгу до неё достучаться. Так что исследования различных видов вирусных иллюзий, сумевших в разные периоды времени охватить значительную часть Ойкумены велись практически всегда. Велись эти исследования под флагом поиска истины, или понимания божественного замысла, или-же от скуки, неважно. Ещё в античности Арис говаривал Тотелю о том что иллюзия Истины ему дороже платонической дружбы с учителем. В другом месте тысячи лет тысячи каббалистов искали число сорок два, что как утверждает путеводитель по Вселенной есть верный ответ на жизнь, Вселенную, и всё остальное. Число не нашли, но Криптономикон написали, и поставили на службу тем кому так или иначе служит основная масса биомассы. Среди духовный метаний, дерзновенных учений, попыток понять божественный замысeл, или ещё более безнадёжных попыток уповать на человеческий разум следует особо выделить толстый и нудный, выполненный в традиционном немецко-фундаментальном стиле исторический анализ социально-экономических формаций Марла Какса "Дас Фолиант". Как и всякий другой мнящий себя учёным автор посмотрел по сторонам и попытался ответить на вопрос как мы дошли до жизни такой. Ответ занял больше трёх тысяч страниц, и одно это уже тянуло на парочку докторских - по обьёму, по весу, и по непонятности. Получив учёную степень Какс возжелал славы, и за недельку по наущению знакомого фабриканта сляпал рекламный буклетик, этакий манифестик всех тех благ, которые его труд принесёт биомассе. Маркетинговым каналом распространения была выбрана альтернативная сеть кружков самообразования для взрослых. Знакомый фабрикант логично предположил что молодёжь не поймёт а образованные люди не примут - им своих литературных забот хватает. Закон закапризничал дважды: случайно или по ошибке Какс продемонстрировал причинно следственную связь между производительностью труда биомассы и наиболее подходящей к этому моменту иллюзии. Чем больше производила биомасса, тем сложнее и глубже требовалась иллюзия, дабы удержать биомассу в рамках, а производительность в её стремлении вверх. А когда у образованной, сытой и довольной биомассы стало меньше детей и больше денег - ей немедленно потребовалась иллюзия свободы, особенно в вопросах как лучше вернуть эти лишние деньги тем кому они изначально и предназначены, создавая цикл воспроизводства биомассы путём роста и потребления. Вторым капризом Закона оказался выбор аудитории - толстый пласт биомассы, мгновенно проглотил рекламный буклет, и не заморачиваясь прочтением "Фолианта" немедленно проникся иллюзией грядущей собственной исторической значимости.

В некоторм царстве, в некоторм государстве заходит свободный гражданин свободной страны к адвокату, и в надежде спрашивает: "Скажите эсквайр, а я имею право... ?" "Имеете" - бросает адвокат, раздражённый тем что его отвлекли. "Прекрасно" - говорит свободный гражданин свободной страны: "Значит Я могу...?" "НЕТ!" - обрывает адвокат, ещё более раздражённой очевидной тупостью пациента. Если уж "квод лицет Иови, нон лицет бови", то что уж там говорить об одном свободном гражданине биомассы? Мы ведь тут все свободная стая, и Акела у нас перевыборный. Мы не рабы! Рабы не мы! Рабы немы! Мы не рабы! А если не мы, то кто же? Но если все рабы немы, мы не немы, мы не рабы - мы 99%! Да! Мы - это всё! Мы - это мы! Мы, те что 99%, приветствуют тебя Майя-Братство! Все те, кто мы, мы не рабы, мы все равны! А кто ровня такой ровне? А кто рабы? Не мы - оне, она, они или оно, да разве нам не всё равно? Нас Майя-Равенство сплотила. Оковы рабские падут, враги исчезнут и Свобода нас встретит радостно у входа, и боги, боги Майя, сами боги, меч нам отдадут. Хочешь узнать всю глубину своей свободы? Легко. Выйди на улицу в партикулярном платье и с оружием. Сразу узнаешь на сколько шагов от двери простирается твоя свобода. Что? Говоришь что не идиот, чтобы в современном обществе бегать по улицам с оружием в руках? У нас ведь цивилизация на дворе, космический век, электронная революция, танцующие флешь-мобы и Всемирная Сеть с изрядно искорёженной информацией. Печально. Bо все времена право носить оружие было только у свободных людей. А вот у рабов такого права не было, нигде и никогда. От илотов Спарты, до Окинавских крестьян, до победившего всех всемирного игемона рабы лишены такого права. Поскольку раб взявший в руки оружие получал все права свободного человека. Он получал право умереть за свою Свободу, ибо без этой одной Свободы - все остальные права и свободы жалкая иллюзия. Майя.

Человек дважды разумный - homo sapiens sapiens. Единственный строй ты сумел создать в истории своей - рабовладельческий. Единственное право которое признал - право сильного, право завоевателя. Когда первый разумный мужик человека разумного прибил последнего просто, а не два раза, разумного, он воспользовался теми анатомическими особенностями окружающих женщин, правильность которых никогда никого не интересовала, только наличие и готовность. По праву сильного, по праву победителя, по праву завоевателя он на законном основании имел всё до чего мог дотянутся. Включая мясо, добычу, и детей от женщин которых он имел в прямом, физическом, и переносном, юридическом, смысле. Потом пришёл ещё один здоровый и такой разумный-разумный мужик и заставил первого поделится. А женщины, дети, животные, и так же недобитые ботаны, у которых хватило разумной-разумности прикинутся шаманами, были на положении рабов. Добровольно. Поскольку выйти из рабства и выжить тогда были очень разные вещи. Что держит человека в рабстве? Голод, страх и ... иллюзии. Не законы, эти появились потом, и потом-же исчезли. Не обычаи - откуда возьмётся обычай содержать рабов, если самому жратвы не хватает? Конечно у бездомных, беспаспортных дикарей, проживающих в племенных пещерах, не знающих ни бога, ни чёрта, ни огня, ни колеса, ни пива, ни сельского хозяйства, не говоря уже о сливном бачке и пипифаксе, но боящихся грома, молнии, дождя, засухи, и прочих нестандартных атмосферных явлений - может быть представление о том как правильно. То-ли дело сейчас, кругом цивилизация, римское право помноженное на Билль о Правах, и разделённое всеобщей свободой и демократией. А вы, люди добрые, расскажите об этом жене регулярно избиваемой мужем, и столь-же регулярно выслушивающей от полиции что сделать они ничего не могут - следов от побоев нет. Расскажите это девчонке из детдома, которую за малую мзду, подложили под извращенца-педофила, у которого золотник завёлся. Расскажите об этом пареньку который вместо поезда домой попал в яму в чеченском ауле, и в чулан в доме в Техасе. Расскажите о своей свободе комиссии ООН по торговле живым товаром. Компьютерный аукцион - штука такая, силикону всё-равно что продавать. Кстати о колыбелях демократии - там было рабство, что в Афинах, что в Риме, что у господ в Великом Новгороде, что в Филадельфии. А что до закона, вот вам краткая выжимка из нынешних законов всех стран и народов: фактическое владение собственностью, это 90% закона. Остальные 10% придуманы для того чтобы те кто сильнее мог сохранить свою собственность на "законных" основаниях. Законы наши как дышло: кто смел тот и съел. Однако ещё Сан Су заметил что для сильного государства нужна иллюзия исполнения законов. Какими бы эти законы ни были.

Те кто заплетал наши законы в матрицу иллюзий прекрасно осознавали что охота пуще неволи. Можно сказать человеку что всю жизнь он будет пахать на других, получая от них то что они согласятся отдать, и отдавая им всё, но зачем? Зачем? Не лучше сказать человеку что он волен жить как ему возжелается, делать только то что нравится, и всё что нажито непосильным трудном оставлять себе и детям. Зачем отнимать у человека иллюзию свободы? Пусть он живёт в самом свободном, или в самом демократичном, или богоизбранном, или в самом правоверном, или в самом большом обществе и делает всё что пожелает. Надо сделать лишь так чтобы пожелал он благ материальных, по-возможности дорогих и ненужных, но так же очень желательно обновляемых почаще, скажем раз в год. Сколько пар обуви действительно нужно человеку? Пару лаптей, да пару сапог, ах-да ещё две-три пары туфель для мужика, и две-три пары сотен для бабы, да кроссовки, да шлёпанцы, тапочки, для хождения по песку, для хождения по горам, для хождения по асфальту, для бега, для шага, для стояния на месте, для вождения машины, для сидения в самолёте, для хождения босиком, ну не ходить же босиком в самом-деле, так же пяточку поцарапать можно. Пусть свободный человек сам решает зачем ему через год нужен новый коммуникатор, когда старый, прошлогодний, выглядит как новенький и работает как часы. Зачем отдавать день, два, неделю труда за вещь которая не умеет ничего, из того что не может уже имеющаяся? Когда дьявола спросили какие черты характера он предпочитает в человеке, тот ответил - тщеславие. "Эх друг любезный, мы живём только раз, эх друг любезный, дорог нам каждый час..." А зачем? Зачем на этот час? Набить брюхо названиями былых деликатесов? Похвастаться перед такими же как и мы - однодневками? А дети? Дети? С каких пор дети, эта гордость родителей в молодости и надёжа в старости, стали обузой и помехой? Зачем жить если не оставлять за собой детей? Зачем плодить детей, если не знаешь зачем живёшь? А главное зачем беспокоится о детях? Детский сад, школа, университет, зомбоящик, интернет - какие сомнения в том что следующее поколение вырастет лучше чем предыдущее? Ну если под "лучше" понимать умение глотать свежайшее дерьмо не задаваясь лишними вопросами - то несомненно. Зачем отбирать силой, когда отдадут добром? Принесут, и ещё попросят. Зачем обслуживать, если можно сделать так чтобы всё делали сами, и ещё рассказывали другим как это удобно, когда сам выполняешь работу прислуги? Главное чтобы биомасса не забывала самое лучшее что есть - это здесь и сейчас, или уже в проекте и ну самое позднее через год. Можно конечно ограничить себя, подумать о перспективе, или, храни нас Майя, вспомнить историю, но зачем? Зачем прилагать усилия и мучить душу? Живи и радуйся биомасса, всё самое лучшее, все достижения цивилизации, если под этим понимать развлечения и удовольствия, в твоём распоряжении. И лишь покровительница разума, Афина, нервно курит в сторонке, у судорожно измышляет стратегию выживания на нелегальном положении. О человек, дважды разумный, биомасса имя тебе, иллюзия место твоё, забвение участь твоя, живи и радуйся дважды разумный, живи и радуйся.

Лёгкая на подъём, падкая на халяву, извечно гордая собой, и по любому поводу правая биомасса истово служила своей богине, кладя на её алтарь труд, жизнь, честь - подкармливая её своей душой, и чем больше души пожирала Майя, тем больше Майя. Да здравствует биомасса - вечная пища Майи. Да здравствует Майя - без неё мы всего-лишь люди. Каждый! Отдельный! Честный! Ну хотя-бы с самим собой. Свободный! Ату их, ату. Они не верят Майе, они не верят в Майю, и их так мало - зачем они здесь? Ведь это мы не рабы! Мы! "Майя, молю тебя ещё и ещё, Майя. Не останавливайся сейчас, Майя. Продолжай... Продолжай... Продолжай... "

Свобода и демократия, провозгласило общество. Свобода и демократия, при условии святости человеческой жизни. Нельзя убивать биомассу, а главное нельзя подавать людям идею что не всякая жизнь полезна, нужна, или даже должна быть. Неважно сколько вреда сумел принести обществу злобный невежественный маньяк - жизнь его священна. Око за око, зуб за зуб, и срок за убийство. Даже за серийное убийство из пытками и изнасилованиями - срок. Максимум что могло ожидать Теда Банди это пожизненный комфорт и никаких забот о хлебе насущном. В распоряжение Чикатило предоставлялась комфортабельная одиночка с трёх-разовым питанием, библиотекой и периодические коньюгальные свидания в помещениях специально оборудованном видеокамерами. По большому счёту, по сравнению с тем что сделал со своей страной Пётр прозванный Великим или со своим народом Пол Пот прозванный Кровавым, куда там маньякам доморощенным, там Чингиз-хан пополам с Атиллой рядом не стояли. А посему жизнь человеческая, есть мерило потребителя биомассы, а потому и арабский пилот-самоучка, и негр преклонных годов, ни дня не работавший, и убивец смертный, своей рукой мать положивший - все эти тушканчики в биомассе, могли рассчитывать на снисхождение общества. Им даже плетей не полагалось, не говоря уже о гильотине. Жизнь человеческая была настолько священна что законопослушный налогоплательщик, сумевший оборонить себя себя от супостата проходил по той же статье и сидел рядом с убийцами и насильниками, ибо перед лицом иллюзии закона все жизни равны, и нельзя отнимать ничью жизнь без специального письменного разрешения лиц власть предержащих. Есть такая гениальная формулировка "превышение необходимой самообороны", это когда тушкан-налогоплательщик встретил незванного ночного гостя бейсбольным дрыном, а у того, у бедняжки, при себе только заточенная отвёрточка оказалась. Нехорошо оборонятся дрекольём от грабителей, они же не убивать пришли, а так добро добро отобрать, ну с бабой, или там с дочкою какой переспать, ну или если не в охотку, так ссильничать, ну может поесть чего из холодильника, а тут их элктрошоком до инфаркта, или слезоточивым газом до приступа астмы. Бесчеловечо-же. Жизнь в биомассе свята, Для соблюдения законов, и поддержки иллюзии порядка и справедливости созданы несколько вариантов легковооружённых полувоенных структур, занятых в основном тем же чем и все остальные - личным обогащением. Существенной разницей между биомассой и её силовой прожилкой является отношение самой биомассы к ценности жизни одного отдельно взятого тушканчика. Обыкновенный биомассовый тушкан не имеет права даже на самозащиту, более того тушкан-милитарист в ходе активных боевых действий не имеет права убивать мирных тушканов, опять-таки даже в целях самозащиты, а вот тушканы силовые, теоретические существующие чтобы своими грудями прикрывать народ от всего, оценивают свою жизнь превыше всего. Они не просто имеют право защищать себя, они обязаны это делать, более того законы утверждают что силовой тушкан имеет право превентивно оборонятся даже если угроза ему только привиделась. Скажем перепутал форменный силовой тушкан телефон с пистолетом, и всё, и нет телефониста. Или скажем врезалась одинокая мамаша не в тот забор, ну не справилась с управлением, и всё - тушканы убили маманю, осиротили ребёнка, но так и не смогли объяснить кому и чем она угрожала. А ещё не любят форменные силовые тушканы света и видеокамер, хотя нет видео-камеры они как раз любят, но только когда находятся позади объектива, перед объективом они ведут себя как всегда, а потом очень сильно страдают, ибо начальство недовольно когда бесконтрольно нарушаются иллюзии. Видеорегистратор в руках биомассы оружие пострашнее пушек и танков, а потому пользование регистраторами, видео, аудио, и другими разрешено законом только самим форменным силовым тушканам, большим корпорациям, и всё, биомасса может использовать свои регистраторы только для записи красот, дней рождения, и полуголых знаменитостей. Использование-же подобных устройтв при общении с властью карается наравне с попыткой незаконной самозащиты, она же - превышение необходимой самообороны.

Работа оплачивается хорошо, но рабочий день ненормирован, а о профсоюзах в этих местах никто не слышал. Т.е. профсоюзы были, но основной целью их существование было удержание биомассы на рабочих местах, и предупреждение биомассы от бесконтрольной самоорганизации в профсоюзы, отряды самообороны, медицинские кассы, потребительские клубы, и общества взаимопомощи - во все те формы, которые призваны помочь людям защитится от сильных мира сего. Если не можешь задавить - возглавь, так что люди вступали в профсоюзы, отряды самообороны, медицинские кассы, потребительские клубы, и общества взаимопомощи - но только под чутким руководством тех кому положено руководить. А стихийные лидеры, периодически всплывавшие в биомассе, определялись на раннем этапе и либо, после дополнительного обучения, назначались наверх, либо после дополнительной обработки, закапывались вниз. Страшнее организованной биомассы были только организованные образованные сознательные граждане с чувством собственного достоинства. Этих давили, душили, резали и задвигали по службе, но, как впрочем и тараканов, совсем вывести не смогли. По капризу Закона они возрождались из ничего, из самой биомассы, из убийцы-идеалиста, уставшего убивать, из прожжённого бизнесмена в котором при виде голодного ребёнка проснулась совесть, из вконец оборзевшего учёного, вообразившего что его уникальный мозг достаточная причина беспокоится о других. Они возрождались из биомассы, не так часто чтобы что-то изменить, но и недостаточно редко чтобы о них можно было забыть совсем. Чтобы не истёрлись они из памяти биомассовой так чтобы следующего было просто не признать.

А биомасса боролась, слоилась и возбухала, строго перемежая слои из табу и слои из иллюзий. Иллюзию равенства подпирало табу на генетические ислледования. Если все люди а Закон утрверждает что из тысяч, и тысяч племен обязательно найдётся одно племя которое быстрее, выше, сильнее, или умнее. Признать что из всех рас и народов одна раса практически загнулась так и не выбравшись из палеолита, а другая даже расползшись по миру и перемешавшись с другими народами, так ничего и не привнесла в копилку цивилизации было нельзя. Если кто-нибудь такое услышит, то навалятся всей биомассой, и будут давить, давить, давить пока и блина не останется. По сравнению с нынешними временами Галилей жил просто в золотом веке. Подумайте он ляпнул, потом извининлся и его отпустили. Не уволили без выходного пособия, не впаяли десять лет без права переписки, не обгадили на каждом углу и на каждом канале вещания - его просто отпустили. Святые люди работали в Святой Инквизиции, святые люди. Генетика эта почтенная и уважаемая дочь госпожи Эволюции от очередного Менделя, была принята и обласкана биомассой. Генетике разрешали ковырятся в растениях и животных, в микробах и бактериях, даже в людях, чтобы сделать их ещё умнее, здоровее и прекрасней. Генетике были открыты все места, и влазила она в эти места беззастенчиво и профессионально. Генетике доверяли выводить головастых собак и дойных кроликов, светящихся козлов, и пауков-переростков прядущих полипропиленовую нить заместо шёлковой, и куриц перерабатывающих собственное дерьмо в полезный вес с околосветовой скоростью. Генетике нельзя было лишь одного - вспоминать свою покойную предшественницу - Геральдику. Позабытая в веках эта пра-бабка нынешней Семиотики, была отчасти сродни Генетике, ибо утверждала что род человеческий, делится на Роды высокие, Роды худые, и на безродную сволочь именую по вполне понятным причинам прочей. Роды высокие происходили из грязи, с оружием в руках не единожды встав и оборонив сбой личный грязевой надел то-ли от злых захватчиков, то-ли от добрых соседей. Силу себе забрали роды высокие - лучшую еду, лучших женщин, лучшие шкуры и самые острые кремни. Брали они по праву сильного, по праву встать в первый ряд, когда за всем этим снова придут незванные гости. Роды худые из той-же поднялись попозже, цепляясь за высоких, обихаживая их, служа, и зарабатывая право есть с ними в одной комнатер если не силой и доблестью, то службой и верностью, советом да работой. Потом появились безродные роды - вот нету у человека ни кола, ни двора, ни меча, ни деньги, а только есть что совесть и гордость, и труд, и память в сказаниях о дедах-прадедах, что жизнь положили в трудах непосильных, а в годину нелёгкую в леса не бегала, да за чужие спины не пряталась. Были там и мясники с базара, и пьяницы беспросветные, и тати лесные. А вот воров не было - не потому что не грабили, а потому-что воровство есть бесчестие, можно губить супротивника а не гостя, кистенём и обухом а не бабьим наговором, словом право у сильного, а ложь удел не слабых а бесчестных. А исходная грязь, подобно рыбе в поисках глубины, искала места поспокойней да кусок пожирней, и практически никогда не обращала внимания на глупости - даст Бог день, даст Бог пищу, а со временем, с прогрессом, с цивилизацией доэволюционерует грязь до плебса, а там глядишь и до её Равновеличества биомассы недалеко. Но вернёмся пожалуй к старушке Геральдике.

Свалка

Судя по всему нашу конкретную свалку начал ещё Господь Бог, когда на третий день творения создавал сушу, море, и отбросы того и другого. Иначе как объяснить этот бесполезный островок посреди райского архипелага, где ни земли для злаков, ни песка для пляжей, ни рыбы в реках, ни китов в океане. Словом вроде и место есть, и нечего есть. Горы есть, леса есть, реки есть, пляжи хоть и каменистые есть, а вот есть нечего. Островок расположен так себе, не слишком далеко, не слишком близко, и даже в эпоху Великих Открытий, когда итальянский мореман от имени Кастильской короны плавал по следам португальских принцев, дабы открыть путь в английские колонии, а капитан по имени Повар шёл у дикарей как главное блюдо, даже тогда островок никого не привлёк ни чистыми ручьями, ни горными козочками. Лишь изредка пираты употребляли этот островок для сброса тех личностей, что даже для пиратского сообщества были отбросами, обречёнными на жизнь в гордом, но как правило очень заслуженном одиночестве. Позже, когда пиратство закончилось, зато расцвела работорговля, на остров свозили отработавший, равно как и отработанный материал, сбрасывая в "свободу" тех, чья полезность для хозяев стремительно стремилась к нулю, а иногда даже и зашкаливала за него. Вот так, из отбросов рабов и сложилось "местное население", в массе своей вечно голодное, либо тупое, либо ленивое, а чаще всего по принципу Вини-Пуха: "и того и другого" и почти завсегда без хлеба.

Затем на обетованную землю обрушилась цивилизация, и когда тёплые моря наряду с золотыми тротуарами, медовыми реками и кисельными берегами, стали мечтой среднебогатого обывателя, то по исчерпании всех действительно интересных и привлекательных мест, туристическая промышленность рванулась на малогостеприимные нашей свалки. Эх вдоль по бережку, да по скалистому, с помощью лома, динамита и какой-то матери, были отстроенны небоскрёбы с коттеджами, насыпаны сады семирамидные, да завезены пляжи песочечные. Словом относительно за недорого сказку сделали былью, по крайней мере в пределах 200 метров от кромки воды, после чего частично отрыли, частично насыпали аэродром, построили порт на три с половиной круизных лайнера, и развернули рекламную кампанию к острову задом, зато к народу полным передом. попервах обслугу пытались набирать из местных, но тут очень быстро выяснилось, что несмотря на незыблемые постулаты политической корректности, всеобщей толерантности и повальной либерастии, злобные рабовладельцы оказались правы, и даже правнуки тупых, ленивых и бесполезных рабов, не годились не только в кухарки, но зачастую даже в истопники. Словом пока владельцы гостиниц дотумкали что слово "сервис" на местный язык не переводится, туристы прочухали тоже самое. В результате в индустрии развлечений остров использовался не столько как способ извлечения прибылей, столько как место место ссылки для провинившихся сотрудников корпорации. Эдакий Патмос, по нашему Соловки, Карибского разлива, только без откровений.

По бумагам, картам и рекламным проспектам Свалка называлась иначе. Это был пансионат для ушедших в отставку по тем или иным причинам сотрудников корпорации Мореау. Пансионат распологался на суб-тропическом острове, в курортной зоне, где воздух зноен круглый год, пляжи белы и мягки, а ласкопвый прибой манит к себе лазурью незамутнённого океана. Раположенная рядом с пансионантами, домами отдыха, курортами и отелями Свалка могла похвастаться самой большой территорией и самыми маленькими и неудобными пляжиками нарезанными в местах которыми погнушались киты, дельфины и даже макрели индустрии туризма.

В реальности всё было проще и циничней. Середина острова была прикуплена корпорацией для ссылки одного из клана. Тот то-ли проворовался сильно, то-ли трахнул кого-то не того, то-ли, наоборот, отказался подстелить дочурку, словом то-ли он убил, то-ли его убили, но виноват был сильно. Это со стороны Рабиновича, а вот со стороны Одесского Морского пароходства семья Цезаря вне подозрений, а посему провинившийся клановщик был с церемонным повышением отфутболен на чердак, где и занял должность самого главного то-ли архива, то-ли музея, а скорее всего центра бесперспективных проектов. Словом свалили на Свалку, не забыв оформить эту самую свалку себе в собственность, а ему в подчинение. Лучше ведь быть первым на Свалке, чем среди своих в клане. По крайней мере клану так лучше.

Бог не фраер, Бог Свалку метит, и этот Карибский островок, так тщательно обойдённый при рождении, тянул лямку, отписанную ему при рождении. Корпорация Мореау, так же как и туристические киты, быстро оценила все прелести наличия страшилки, в виде райского местечка из которого не возвращаются, и быстро подвела политическую базу экономической целесообразности расширения у углубления центра "без"перспективных исследований. Райский климат, царские условия, нищенский бюджет и никакого начальства. Чтобы выжить в тропическом влажном климате, обдуваемом просоленным океанским ветром недостаточно даже стали - слишком быстро ржавеет, а морёный дуб по нынешним временам, это случайность, ибо давно уже не делают таких людей. Из людей делают либо молотков либо гвозди, а даже самый крепкий гвоздь не приспособлен к ласковому морю, тёплому солнышку, и полному отсутствию начальственного интереса. Ржавеют-с, и рассыпаются. "Самый первый и самый безжалостный враг - безопасность и благополучие оленье"

Бабушка

Окончив школу Ева была отдана под надзор и в потребление доктору Абаданеху (Бади) Мореау, одному из дюжины ненаследных внуков и внучек отца-основателя корпорации. Ненаследному, но не бесследному, ибо принадлежность к семье, степень доктора медицины с фамильной специализацией в генной хирургии, незаурядные организаторские способности помноженные на сжигающее желание доказать свою полезность и всё-таки попасть в список наследников, если не первой категории, то хотя-бы третьей позволили ему возглавить научное отделение в Горизонтали Прикрытия и Противодействия - контрразведки корпорации. Традиционно Отдел работал по заказам ГПП: что-то кропал, что-то определял, что-то ваял, производил одну-две, редко три штуки, и переходил к следующей задаче. Заполучив отдел в свои цепкие лапки и осмотревшись Бади проявил активность в трёх направлениях - он окапывался в отделе, наводил мосты с соседями и смежниками, и по-ночам пропадал закапывался в архиве, так что по отделу пошёл гулять шепоток что доктор-то извращенец и вместо девчонок и мальчишек всерьёз западает на мерцающий экран и пропылённые распечатки графиков. Потихонечку помаленечку Бади раскопал кое-какие наработки, которым было рано в архив. В списке была парочка образцов для широкого тиражирования, и не менее полудюжины кандидатов на штучный товар для особого покупателя. Он протолкнул практически полный ассортимент, чем вызвал откровенную озлобленность доктора Фестуса Мореау - начальника отдела перспективных разработок ОПР, и Инбала Смита - непосредственного шефа Бади. Помимо этого он заработал одобрительный кивок от начальника отдела продаж корпорации, и узнавание в глазах отца основателя на очередном семейном сборе, плюс ленч и сестринский поцелуй в щёчку от очаровательной светской львицы и по совместительству ведущему агенту специализированных продаж сколько-то юродной кузины доктора Ханнах Мореау. Так что Бади постарался выдоить ситуацию по максимуму - проигнорировал Фестуса, выцарапал добавку к бюджету, расширил штат, раздобыл оборудование, и тем отчасти задобрил своего начальника. А уж после того как Бади предложил несколько запыленных, заманчивых, но явно тупиковых разработок для соблазнения доверчивых конкурентов, Смит решил сменить гнев на милость, и между контрразведчиком и доктором установился прочный, до зубов вооружённый, нейтралитет.

Собственно идея проекта Ашторес родилась в горячечной голове одного из сотрудников НО ГПП лет за двадцать до рождения Евы, и соответственно лет за шестьдесят до описываемых событий. Дело в том что природа наделила мать определёнными свойствами в степенях обычному человеку недоступных. Материнская преданность, всепрощение, понимание скорость и сила намного превосходят таковые у нормальных людей, особенно когда речь идёт о защите её детёнышей. Глупая природа, наделившая любую мать этим потенциалом, совершенно упустила из виду что в будущем механизм контроля над всеми этими супер-качествами может потребоваться в куда более важных целях чем защита потомства. Вот именно это упущение природы и вознамерился исправить молодой, но подающий надежды изобретатель. Бади был на вершине волны своего первого успеха и ходил по воде аки по суху, но тут засомневался - затраты на эксперимент были очень высоки, сроки исчислялись десятилетиями, и никакой гарантии что всё это просто хотя-бы окупится. С другой стороны - затраты высоки уже сейчас, а значит и бюджет увеличат уже сейчас, сроки исчисляются десятилетиями - бюджетными десятилетиями, а что до гарантий успеха - тут уже либо шах либо ишак, как повезёт. После почти полного года обсуждений, прикидок, поправок и сомнений проект обрёл некую реалистичность. Потребовалось разработать и оттестировать целый ряд новых протоколов и технологий, но по большему счёту внедрение даже одной трети от пакета окупало затраты на проект на многие годы вперёд. Да что там, один только способ целенаправленной высокоточной замены аллелей выдвигал корпорацию вперёд на несколько лет. Так что никакого вреда акромя пользы от проекта не предвиделось. Так и произошло что через пару недель после одобрения проекта советом директоров Ева Ашторес оказалась первой в очереди из двадцати доброволиц на участие в этом проекте - её геном собирали вручную долгих двадцать семь дней и потом ещё три дня проверяли, перепроверяли и переперепроверяли на соответствие требованиям проекта. Оставшихся сестёр отпочковали за последние 24 часа и все идентичные однояцовые близнецы поступили в школу Бинэ Гессерит - тик в тик в час своего инкубаторного зачатия. Школу окончили все - результат ранее неслыханный, и позднее непревзойдённый. Корпорация получила 20 выпускниц - каждая по цене космической программы среднего государства. Пятнадцать были проданы на сторону с пяти-летней гарантией, и ежемесячным обслуживанием. Пять распределили внутри корпорации для изучения и тестирования. Бади, на правах крёстного, забрал себе Еву, и на тех же правах подарил Бетти Фестусу - то-ли чтобы досадить, то-ли чтобы подсластить пилюлю. За прошедшие годы Бади удалось обьединить контрразведки НО ГПП и ОПР - оставив за Фестусом должность руководителя его отдела, а себе добавив расплывчатый и неопределённый титул Координатора по науке при Совете Директоров. Теперь как начальник НО ГПП он напрямую подчинялся Фестусу, и обслуживал Инбала как заказчика, но как координатор распределял финансовые потоки и приоритеты работы для всей корпорации.

Десять лет отпахала Ева личным секретарём Бади. Десять лет как преданная сука она заглядывала ему в глаза и брала у него в рот. Десять лет она варила ему по утрам кофе и посыпала соски солью к пиву. Десять лет она организовывала его календарь в рабочее время, и досуг после. Десять лет она вертела хвостом чтобы доставить ему удовольствие, и задирала лапку у того столбика на который он указывал. Десять лет она прикрывала его мелкие шалости, удовлетворяла его странные гнусности, и прятала от закона крупные провинности. Она держала за плечи бродяжку пока пьяный Бади пытался её изнасиловать, и она избавилась от трупа бродяжки когда Бади так и не сумел ничего сделать, и забил несчастную до смерти. Когда она вернулась Бади немного пришёл в себя и проделал с ней всё то, что не смог проделать с бродяжкой - но она отнеслась с пониманием, у Бади выдался трудный период, и ему надо было спустить пар. Нельзя сказать что Бади относился к ней плохо - она была прекрасной пощницей, безукоризненно выполняла свою работу, была всегда готова, всегда согласна, и всегда понимала что ему сейчас нужнее всего. Она отдавалсь ему не столько раком, сколько всей душой, и если поза менялась в зависимости о его причуд и капризов, то душа оставалась открытой и чистой, так что Бади всегда мог туда высморкаться, плюнуть или же вытереть сапоги - по настроению.. Десять лет продолжалась эта идиллия. Было всякое - были и оргии, и групнячки где её пускали на круг, были и соблазнения нужных людей, и устранение ненужных. Она отдавалась и убивала ради него, он был её миром и её кумиром. Для не было вопроса о правоте и неправде, о морали и чести, только он, только его нужды, и о нём мечты. А на двадцать восьмом году её жизни Закон решил закапризничать, и подарил ей то о чём она не могла даже мечтать - он подарил ей его ребёнка. На двадцать восьмом году довольно ограниченной жизни и на десятом годы довольно насыщенной службы сбылись потаённые сны идиотки - она забеременела. Она была на вершине блаженства. Ещё-бы её жизнь обрела величайший смысл - она даст жизнь его ребёнку. Она родит дитя их любви. Её любви если быть точнее, он был доктором Мореау и прекрасно понял что этот эксперимент провалился, и более она ему помочь не могла. Отныне и впредь главное для неё этот ребёнок, и никакое образование, никакое нейро-лептическое программирование, никакая генная инженерия не могли ничего противопоставить миллионам лет эволюции. Материнский инстинкт - её главная сила, только-что превратился в сплошной недостаток. И та что вчера была первой помощницей, по главной пособницей, уже сегодня превратилась в главную угрозу - слишком много знает, слишком много умеет, и нет реальных способов её проконтролировать. Первый звоночек для неё прозвучал на седьмом месяце счастья, когда она, ворочая животиком, оплачивала счёта за командировку, которую она не организовывала. Она была далеко и отнюдь не дурой и покопавшись в счетах и отчётах нашла много всего интересного, но пока просто не могла заставить себя поверить очевидному. А ещё через неделю, когда она не смогла поймать его взгляд, она поняла что решение принято, но опять не смогла увидеть правду, и убедила себя что всё хорошо, тем более Бади стал нарочито ласков, а там и предложил ей отдохнуть недельку у моря. Благо у корпорации есть подходящий пансионат. Так Ева попала на Свалку - через парадный вход.

Напоследок он оттянулся на ней. Как он на ней оттянулся, видимо торопясь вместить за три дня всю ту боль и унижения, которые должны были ей достаться за последующие годы. Затем сходил в душ оделся и оставил её обезумевшую от усталости и боли привязанной к ножке кровати. Он улетел, но напоследок повесил на дверь картонку "Не Беспокоить". Так её и нашли уборщицы полуживую, в крови, в бреду, в собственных испражнениях, скулящую от боли, но из последних сил оберегающую свой живот. Уборщицы вызвали администратора, тот позвонил заместителю по безопасность, а у последнего были чёткие инструкции что делать и кто потом будет виноват во всём сделанном. Врачи ввели её в медикаментозную кому, и воткнули десяток - другой игл, и плотно укутали датчиками. За те пол-года проведённых Евой в палате, она умудрилась совершенно добровольно подписать счёт от отеля за последние дни, включая отдельной строкой санацию номера, отказ от претензий к персоналу лаборатории, заявление с просьбой о переводе на Свалку, с резким сокращением оклада и свидетельство о смерти дочери, которую по заверениям врачей спасти не удалось, что отнюдь не помешало матери добровольно подписать отказ от претензий и счёт за родовспоможение, поскольку родная корпорация именно эту услугу забыла прописать в её контракте. Все остальные медицинские услуги проходили по бюджету эксперимента и лежание в датчиках, равно как и всевозможные осмотры и анализы не просто предоставлялись в необходимых количествах, а как бы даже входили в круг её обязательств перед фирмой-производителем.

Согласно её новой должности ей отвели место в бараке для неженатой молодёжи. Приказом комендата пошли на грубое нарушение правил и выделили ей отдельный отнорок, а не топчан в общественной спальне. Душ, туалет, кухня - всё общее, но "гроб" в кором можно было лежать или полу-сидеть а передвигаться только согнувшись в три-погибели имел настоящие пол-потолок, три стены и дверь которая даже запиралась на электронный замок. Причина такой невероятной щедрости к опальной секретарше была проста - проживание в общем бараке, так или иначе могло отвлечь её от депресии, а персональный отнорок - полутёмный, полудушный, полу-закпанный выступал прекрасной закуской к жидкой сорокаградусной. Парадокс заключался в том что как и лучшие лекарства главное нардное средство от депрессии болезнь не лечило, а лишь подавляло часть симптомов, вызывая привыкание и требуя бестрестанного продолжения банкета, чего собственно и добивались психологи компании. В конце-концов любая смерть на Свалке расследовалась согласно закону, и рисковать тем что кто-то случайно или по ошибке раскопает лишнего в этой истории никто не собирался. Всё должно было закончится естественным путём в течении года.

В один прекрасный день Еву вызвали в почтовый отдел компании и выдали контейнер, слегка превосходящий по размерам её отнорок и оставили её один на один с содержимым. Содержимое включало всю её предыдущую жизнь. В небольшой титановой шкатулке обнаружились её драгоценности, квитанция о переводе её сбережений на новый счёт в местном банке, немного наличных. В контейнере были коробки - её гардероб, её посуда, её туалетные принадлежности, косметика, сумочки, туфельки, сапожки, босоножки, сандалии, тапочки, кеды, и даже смешные туфельки с пальчиками для бега "босиком", кожа, меха хк желанному кризису и депрессия наконец разрешится либо самой пациенткой, либо добровольной передозировкой нечистой, а если точнее тщательно загрязнённой пыльцы. Накладочка вышла. Торопясь к развязке и готовя контейнер к отправке, психолог пролистнул личное дело своей задачи, бросил взгляд на родилась/училась, и сосредоточился на более свежих отчётах. Картина ясна - дура баба, в соплях, в депресии, в бутылке - надо лишь чуть-чуть подтолкнуть, а там уже будет песня, ну эта, которая "... сама пойдёт, сама пойдёт". Баба-то она конечно баба, но как потом вспомнилось не просто баба, а диверсант в юбке. Причём не просто диверсант, а отличница боевой подготовки элитной школы, и даже не в юбке, а в рабочем комбинезоне первого уровня биологической защиты. Словом отреагировала нештатно, и вместо истерики резко сосредоточилась.

Она сосредоточилась, учуяла опасность и отступила. Встряска была, но не та, на которую рассчитывал психолог. Да она вспомнила что именно она потеряла, но она вспомнила почему, или вернее из-за кого она всё потеряла. А потом поняла что потеряла ещё не всё, кое что у неё пока оставалось - вот этот контейнер, вот эта боль, и её жизнь. Выданная во временное пользование, проведённая в научном лабиринте строго режима, всегда под микроскопом и скальпелем, она всё ещё была в её распоряжении. В этот момент она решила что хочет сохранить эти остатки, она не отдаст им то что принадлежит ей по праву. Они могут это забрать, она знала что могут, но помогать им она больше не будет. Пусть приходят - её жизнь уже обошлась корпорации Мореау очень и очень дорого, но если за ней придут, то она сделает всё чтобы цена эта росла по экспоненте, чтобы каждый вдох который она сможет сделать обошёлся Бади в его ненаглядный годовой бюджет. Она будет жить, и она будет защищаться. Она не может дотянутся до Бади, она не может расплатится за то что сделали с ней, и с её мертворождённой дочерью, но она отомстит. Тем что продолжит жить. Тем что будет коптить небо, и с каждым вздохом она приблизит момент смерти её врага, она отомстит единственным доступным ей способом - она его просто переживёт. Кто может сказать что этого недостаточно?

Вскоре после контейнера Еве пришло предложение занять должность референта для координатора отдела кадров. Кадровики всегда ходили тройками: координатор, референт и контрик. Координатор отдела кадров попала на свалку из-за скандала. Когда ручей из жалоб на руководство превратился в полноводный поток, а среди жалобщиков стали мелькать имена не только наивной биомассы, но и свободных людей, и даже однофамильцев членов правящего клана, она поняла что подкопались под неё, а когда кое-какие жареные факты в газетном соусе были поданы на завтрак совету директоров, она решила что её ждёт конвертер. Однако кое-какие материалы позволили ей не только сохранить жизнь и здоровье, но так же уйти на пенсию, на корпоративный курорт, отличавшийся от тюрьмы в основном климатом и манерами охранников. Профессионализма она не утратила, только влияние, и доживала свои дни в относительном покое, полном комфорте, и по-возможности уютной тишине, все свои усилия направляя на то чтобы тишина, покой и комфорт росли, или хотя-бы не уменьшались. Прежний её референт была местной уроженкой, с одной-единственной мечтой, убраться со Свалки как можно дальше и по-возможности навсегда. В свойственной ей гениальности она сняла подробное видео своих сексуальных услуг залётному начальнику приличной степени важности, после чего предложила обменять информацию на место под Солнцем. Поскольку большинство начальников этого уровня уже обладали мозгами, супругами, любовницами, любовниками и кое-какими связями, то сама идея притащить себе под бок дешёвую шантажистку никого не прельщала, так что после клятвенных заверений, взаимных обещаний начальник увёз оригинал записи и оставил подписанную копию приказа о переводе. Счастливая референт подала заявление, собрала нехитрые ценности, сняла кое-какую наличность и вызвала такси в стратопорт. Первыми вакантное место референта заметили стюардессы стратоплана, затем через несколько дней хозяин её жилья, а затем уже и отдел кадров вывесил объявление об имеющейся вакансии. Примерно в это-же время полиция обнаружила безымянный труп молодой женщины примерно того-же роста и возраста, что и вакантная референт. Экспертный анализ установил что какое-то время перед смертью референт оказывала услуги экстремального типа нескольким лицам мужского пола. Никаких улик ведущих к идентификации вышеуказанных лиц обнаружено не было, и дело закрыли за ненадобностью. Мало-ли что могло случится с человеком по дороге в стратопорт - зачем пугать отдыхающих и портить статистику курорта? Словом когда старичок-боровичок, он-же контрик отдела кадров сказал что у него на примете есть очень квалифицированная кандидатура на должность референта, госпожа координатор, лишь мельком взглянув на трудовую историю, подмахнула приказ. Получив новую должность Ева не знала кому молится за такой подарок судьбы. Она пахала за троих в прямом и переносном смысле, выполняя работу как свою, так и двух коллег по отделу, в результате чего начальница смогла наконец сосредоточится на вещах действительно важных, вроде покупки нового ковра в гостиную. Смеётесь? А вы найдите хороший ковёр белого шёлка шемаханской ручной работы, пусть даже и не старинный.

Обождав немного, пообвыкнув на новом месте, заведя кое-какие знакомства, и узнав несколько лишних паролей, Ева очень аккуратно попыталась узнать кто-же столь своевременно подгадал такси к подъезду её предшественницы. Разумная предосторожность для человека избравшего сам факт своей жизни орудием мести. Камера наблюдения отеля зафиксировала госпожу референта выходящей из лифта в пентхаузе отеля, видимо отмечая момент начала событий приведших Еву на её нынешнее место работы. Волею случая один из кадров включал в себя сильно искажённый портрет постояльца - мистера Малаки. Изображение так-себе, грубая фактура, низкое разрешение, всего-то несколько пикселей - фото могло изображать кого угодно. А теперь задумайтесь как может дипломированная хашишина не узнать босса своего босса, после десяти лет совместной работы? Никакого мистера Малаки в этом номере отродясь не было. Фото могло изображать кого угодно, и по капризу Закона, специально для Евы это случайное... Случайное? Фото изображало Инбала Смита. В его работе случайностей не бывает, видимо "мистер Малаки" посчитал свой нейтралитет к Бади недостаточно вооружённым, и счёл необходимым сообщить об этом самой Еве. Хотя не исключено что лопоухий психолог, планировавший фиаско с контейнером, был не так уж плох, как думал Бади. Просто чтобы рассмотреть его талант целиком требовался более широкий кругозор, и опыт интриг другого сорта.

Ава

Практически все. Но не она. Красивая женщина, молодая подтянутая соблазнительно облачённое в обтягивающее трико для бега, свободно передвигалась по острову и была к месту в любом посёлке, в любом учреждении, и в увеселительном городке, где более удачливые родственники местных донага обували менее удачливых приезжих в притонах азарта, разврата, обжорства, кокаина и просто хорошего натурального кофе. Когда-то давно, лет пятнадцать тому назад её утренние пробежки были полны развлечений, то один паренёк предложит её свои услуги по услаждению, то второй осведомится о её расценках на всё те-же услуги, то компашка подогретая изнутри и распалённая снаружи предложит прокатиться кружочек другой на их выдающихся колесницах. Но то что легко проходило с незадачливыми отдыхающими девчонками, почему-то совершенно не срабатывало с Евой. Одиночки её просто не догоняли, сквозь компашки она проходила как острый нож сквозь топлёное масло, а когда местный мущщинский авторитет собрал коллег с целью организации образцово-показательной групповухи, вся группа была образцово-показательно раскатана в тонкий поскуливающий от боли блин, а Ева заглянула в дом старейшин и спокойно объяснила что использование члена вместо головы - занятие опасное для здоровья, а повторение уже пройденных ошибок может оказаться фатальным для нерадивых учеников. Авторитет и ещё три отморозка не вняли, и в последний раз нарушили одиночество её утренней пробежки. Их больше не видели. Ни целиком, ни частями, ни составляющими. Ни крови, ни костей, ни трупов, ни синяков на полуобнажённом Евином теле. С тех пор Ева обрела желанное уединение на утренних пробежках, толику страха смешанного с уважением и некоторую известность среди местных под именем Коко. Королевской Коброй её назвали за быстроту, безжалостность, и никогда не сниманиемые на пробежке спортивные очки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся индивидуальным сенсорным модулем из тактического комплекта снаряжения для спецназа.

Маршрут пробежек менялся ежедневно, и пролегал то через лесок, то через овражек, то через горушку. Иногда, осенью или по весне, когда днём не так чтобы жарко, а ночью не то чтобы холодно, Ева устраивала себе поход бегом. Она одевалась по всей форме, включая остальные модули из того-же тактического комплекта, и растворялась в природе острова, становясь невидимой, неслышимой, она изучала каждый поворот, каждый камень, каждый пень, пригорок, перелесок, ручеёк, водопадик и пещерку. Словом всё то что могло однажды спасти ей жизнь, или помешать тем кто за её жизнью придёт. Ну что поделаешь если силы есть, мужика нет, а ненависть с паранойей так удачно спелись? Её любимыми развлечениями были поиски укрытий и огневых точек, методов ингресса, игресса и трансгресса известных в просторечии как способы входа, выхода, и хулиганства, а так же практическая невидимость с наличием и отсутствием активного камуфляжа. В один из таких забегов Ева вышла на опушку леса неподалёку от забора в местном детском доме. Какая-то возня подзаборная привлекла к себе её внимание, и увеличив разрешающую способность она получила полную возможность пронаблюдать как трое юнцов, скорее всего воспитанников этого самого приюта, изо-всех сил вживую инсценируют бессмертную, вечнозелёную и самую убедительную рекламу ведущего объединения по производству бытовой техники - компании "Ветка-агрегат".

Судя по-всему инсценировка уже слегка подзатянулась поскольку у главной героини ни плакать, ни кричать, ни отбиваться сил уже не было, и она только отворачивала лицо от плевков и побоев, да инстинктивно прикрывала изрядно выпирающий живот, в пытаясь хоть как-то уберечь своё нерождённое дитя. В какой-то момент она повернулась лицом к Еве, и на лице беременной приютской неваляшки не было ни понимания, ни злобы, ни отчаяния, только привычные вопросы "за что это мне", и второй "когда оно кончится"? Когда Ева очнулась она увидела себя нежно держащей в ладонях лицо голову блаженной дурочки и свой голос повторяющий как в бреду "Не бойся доченька, мама пришла, мама рядом, всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо..." Она огляделась, три тела лежали вокруг неё, а четвёртое безумно улыбалось у неё в руках, и с лица как две капли воды похожего на лицо Бади, на неё удивлённо смотрели её собственные глаза. Если бы её дочь не умерла при родах, она бы выглядела сейчас именно так, именно так, именно так... именно так... колотилась в висок одна единственная мысль, именно так. Но этого не может быть, она умерла, она умерла, пятнадцать лет назад она умерла. Ей сказали что она умерла. Тогда чьё лицо она сейчас держит, в чьи глаза она смотрит, и почему всему своим телом, каждой клеткой она узнаёт родную кровь, свою кровь?

Джейн Антат, сирота, умерла при родах через пятнадцать лет и шесть месяцев после того дня как её матери сообщили о том что дочь умерла при родах. Разница была лишь в том что в этот раз мать сама закрылав глаза своей дочери, и взялась оформлять бумаги на Аву Антат, сироту, родившуюся чтобы занять место матери в детском приюте, и заполнить огромный кусок мрака в сердце собственной бабки. Взбрык вероятностей, каприз Закона, удачный продукт неудачного эксперимента. Единственная внучка Евы Ашторес - единственной выжившей проекта. Закон был добр к новорождённой Аве. Примерно за месяц до её рождения полиция взялась за расследование дела об исчезновении трёх подростков из приюта, и не найдя их, перетряхнула приют так что он стал похож на то учреждение, коим изначально задумывался. Кое-кто из персонала сел, кое-кто из детей постарше переехал в колонию, а кое-кто из местных филантропов заинтересовался вопросом как помочь малюткам. В приюте резко улучшилось питание, появились новые игрушки, начался пересмотр учебных и воспитательных программ с привлечением специалистов из окрестных школ. Постепенно местные компании вспоминали о филантропии, а некоторые международные организации захотели испытать новые методики выращивания продуктивных членов общества из неблагополучных и трудных детей на базе именно этой приютской школы. С первого же дня Ава попала в несколько экспериментальных программ, изучающих корреляцию между физическим и интеллектуальным развитием ребёнка, с качественным питанием и позитивной атмосферой. За других детей говорить не будем, но Ава в программе развивалась по всем параметрам, поглощала еду и позитивные эмоции, развивалась душой и телом, была всегда ровной, доброжелательной и любознательной девочкой, пихавшей свой носик, пальчики, ручки и ножки везде где только можно, и удивляя наставников своей прекрасной памятью и умением угадать настроение человека. Ну что поделаешь - тяжёлая наследственность, генетика ручной сборки, и учителя и методики лично подобранные и внедрённые родной бабушкой. И если ей не довелось будучи зародышем послушать Моцарта, то всё остальное, необходимое для оптимального развития она получала бесперебойно. Позже к программе кормления добавилась экспериментальная программа раннего обучения путём конкурентных игр, потом ещё одна экспериментальная программа решения крос-дисциплинарных задач.

Жизнь была интересной, а когда маленькая подросла, на Свалке стало модным брать шефство над приютскими детьми, и проводить с ними часть выходных, показывая какой может быть жизнь за пределами приюта. С первого раза у Авы не задалось - то её пригласили в дом где были мальчишки постарше, и у них сразу не заладились отношения, потом она попала в семью с девчонками, которые срочно нуждались в завистнице к их платьям, блёсткам и украшениям, что в общем-то у Авы неплохо получалось, но её довольно быстро расстроило что ей такого не полагалось и не светило, а потому её восторги и восхищение по началу искренние, быстро сошли на нет. Третья попытка началась практически провально - Аву забрала какая-то сорокапятилетняя тётка, подтянутая и элегантная, со строгим лицом и внимательным оценивающим взглядом, отчего-то вся напряжённая изнутри и как показалось самой Аве похожая на кого-то очень знакомого. Первый совместный день прошёл очень официально, тётка старалась чтобы Аве понравилось, а самой Аве мешало расслабится её напряжение - поэтому и карусели, и мороженное, и детский зоопарк прошли в полном соотвествии с протоколом. Т.е. чинно-благородно, аккуратненько-опрятненько, три поглаживания живого коврика и дежурная улыбка выполненого долга. Возможно день так бы и закончился ничем, но в какой-то момент Ава заметила живую статую у входа в шикарный отель. Какой-то сумасшедший взрослый переодился в смешную одежду намазал руки и лицо белой краской и замер как неживая статуя. Ну разве мог ребёнок пройти мимо такого - ненормального взрослого. Ава подбежала к нему и замерла перед ним, а потом занялась тем чем заниамется любой нормальный ребёнок и большинство взрослых идиотов - стала обезьяничать чтобы рассмешить дядю работающего статуей при входе в отель. Дядя не смешился, но ей всё-равно было жутко весело, пока она не вспомнила про строгую тётю с которой гуляла, и тут же захотела поделится с ней своей находкой. Она обернулась со счастливой улыбкой и напоролась на совершенно неподвижную статую строгой тётки, в точности повторяющую позу сумасшедшего дяди вплоть до каменного выражения лица. Ава замерла в полном восхищении - эта строгая тётя тоже была неправильной взрослой, потому-что умела играть в весёлые детские игры. Ава решила рискнуть и принять игру - и она победила, строгая тётя не устояла перед её потугами и на полном серьёзе расхохоталась от её ужимок. А потом они пошли к клоунам красить лицо, покупать зверушек сделанных из воздушных шариков, и есть сладкую вату которая размером не сильно уступала самой Аве. Совершенно счастливая Ава уснула в машине по дороге в приют, и перед уходом только успела спросить тётеньку придёт ли та через неделю. Через неделю тётенька пришла, потом опять пришла через неделю, потом ещё, а потом мода на приютских прошла, и Ава осталась единственной девочкой в группе к которой хоть кто-то приходил. Это сильно осложняло Аве жизнь, особенно потом, когда детки подросли, и все прелести переходного возраста, такие как зависть, жестокость и желание быть нужным хоть кому-то помножились на обычные детдомовские проблемы такие как зависть, жестокость, и отчаянную надежду на приход родителей.

В один прекрасный день благонравные девочки из приюта подловили Принцесску Аву в туалете, и серьёзно избили, предварительно забрызгав краской окуляр камеры наблюдения. Для разнообразия педофил из службы наблюдения не спала, а как-раз наблюдала скопление цыпочек в туалете, надеясь увидеть что-нибудь поинтереснее, и оттого отреагировала вполне профессионально, т.е. связалась с диспетчерской и доложила и о собрании цыпочек и о закрашенной камере, так что охранница вбежала в туалет буквально через пару минут, после начала развлечений. Девчонки дружно взвизгнули и порскнули в сторону выхода, оставив на полу виновницу торжества с порезанным лицом, сломанной рукой и треснувшими рёбрами. Потому-что незачем высовываться из грязи, когда другим не светит. Не порядок. Словом Ава угодила в гипс, в корсет и в лазарет, а девчонки угодили в карцер. Камеру-то в туалете они закрасили, а вот про камеру в коридоре даже не вспомнили, их вычислили за двадцать минут, и раскололи за пять. А в это время директриса дрожащей рукой набирала номер добрейшей госпожи Коко, чтобы доложить о ЧП с её протеже. Последствий почти не было: виновницам торжества сообщили кто их организовал, и кто их сдал, а потом предложили на выбор пол-года в холодной на хлебе и воде, или выпороть. Причём самое смешное что пороть им предлагалось друг друга, то-есть девчонкам предложили самим выпороть тех двух что организовали и сдали, а потом, когда эти две пришли в себя, им предложили вернуть должок бывшим товаркам. Словом мало не показалось никому, и банда юных пионерок распалась так и не успев сформироваться.

Сперва Ава переехала из лазарета в госпиталь, а по окончании процедур строгая тётка предложила её пожить у неё, пока всё не устаканится. Оказалось что пока она лежала в госпитале та забрала себе её вещи, договорилась в школе, и в кружках, и заключила договор с директрисой, согласно которому Ава остаётся приютской, но в качестве эксперимента ей будет позволено иногда ночевать в семье взявшей шефство. Так получилось что "иногда" оказалось семь дней в неделю, а оформленное по всем правилам шефство затерялось где-то в глубинах бюрократических завалов. Словом переехала Ава вполне законно, но совершенно не оставив за собой бумажных следов. В новом доме её ждала отдельная комната, в которую уже перенесли все её личные вещи, новенький комм не самой дешёвой модели, и куча новой одежды.

У Авы поменялись не только адрес и тряпки, вся её жизнь поменялась утром следующего дня. Утро началось с разминки, гимнастики, танцев, и собственноручного приготовления завтрака. Потом оказалось что её перевели из школы для местных детей, в школу для детей сотрудников корпораций, где классы были поменьше, учителя и другое оборудование получше, а ученики, хоть и циклились на тряпках, деньгах, статусе и членстве в кликах и клубах, уделяли при этом основное время учёбе. А после учёбы она приходила домой и учёба продолжалась - йога, танцы, иглоукалывание, джиу-джитсу, кулинария, икебана, тренировки памяти, стрелковое оружие, холодное оружие, бег по пересечённой местности, плавание в воде, плавание под водой, лыжи горние и дольние, скалолазание, спелеология и первая медицинская помощь. И наблюдательность, наблюдательность, наблюдательность. Годами училась Ава делать одно, следить за другим, анализировать третье и мгновенно реагировать на неожиданности. Её не учили логике и формальному анализу, наоборот - её учили видеть, чувствовать и доверять своим чувствам. Её не учили противостоянию, её учили гибкости и незаметности, её не учили прорываться с боем из тяжёлой ситуации, её учили предвидеть ситуацию и обходить её за три версты, а если не получалось, то выходить из ситуации быстро но плавно, без резких движений, и силовых приёмов. Её учили быть в центре внимания и совершенно незаметной, её учили быть идеальной прислугой, и капризной принцессой, её учили подойти к цели на любое расстояние, и отойти от неё не вызвав подозрений, её учили уничтожать компьютерные следы, и создавать новые, такие в которые поверит самая придирчивая программа. Её учили убивать мгновенным ударом, или медленно неторопливо, день за днём секретарь-хашишина Ева учила внучку Аву всему тому что умела сама, и всему тому что узнала пока работала на Бади, и пока оставалась в живых, после того как Бади её уволил. Ученицей Ава была благодарной, к человечеству она испытывала смешанные чувства, с одной стороны рассматривая людей наивно-восторженным взглядом невинного ребёнка, а с другой оценивая их степень опасность для себя, поскольку те две минуты в приютском туалете рассказали её об истинном облике человека разумного куда больше чем все тома по психологии вместе взятые. Да и упражнения с бабушкой честно говоря не способствовали развитию и девчонки комплексов излишнего доверия, скорее приучая видеть в людях цели, средства и помехи, и оставляя свою любовь той единственной кто не бросила, не предала, не обманула, а наоборот спасла, привела к себе и научила.

Время шло, Ава училась, росла, хорошела, и годам к пятнадцати набралась-таки смелости спросить у Евы кем та ей приходится. Слишком очевидным было сходство, слишком однозначными результаты генных проб, и слишком непропорциональной была искренняя забота о её будущем. Всё это она вывалила на Еву когда вечером, после целого дня поисков и оборудования очередного убежища на острове, сидя у бездымного костерка, и попивая душистый сладкий чай. Ева ответила тремя фразами: повторять первую в приличном обществе было-бы неприлично, во второй она жёстко произнесла что никакой бабушкой она Аве не приходится, это досужие бредни детдомовской безотцовщины, и если она ещё раз услышит это от неё, то, чёрт-побери не будь она её бабушкой, если она не докажет Аве всю глубины её заблуждений, даже если ей придётся отправить догадливую дуру обратно в приют. Пусть лучше живёт там, чем под колпаком у дедушки, или хуже того - его родственников. А третьей фразой потребовала вспомнить все даты и наименования фирм, куда инициативная внучка поотправляла пробы на анализы. Сначала от обиды разревелась Ава, и Еве пришлось её утешать. В процессе утешения Ева рассказала ей часть своей истории после чего разревелись обе и стали утешать уже друг-дружку, а потом бабушка вздохнула, подобралась и стала той-же строгой холодной наставницей, какой казалась все эти годы, и по её внучка сам подобрала сопли, высушила слёзы, дыханием и холодной водой привела в порядок лицо, и только тогда поняла чего стоили эти годы её бабушке, которая не могла ни словом, ни жестом, ни взглядом выразить свою любовь к ней, потому-что любовь это когда спасаешь жизнь любимой внучке, даже ценой того тепла и ласки которые так хочешь отдать. Потому-что теперь у Авы был тот-же долг перед бабкой, всю свою жизнь быть благодарной, послушной, но чужой, приёмышем из детдома, в глазах людей получающей из милости или каприза, то что было её по-праву, но было отобрано у неё тем, кто должен был быть её дедом. Шестнадцатый год её жизни прошёл неловко, её тело менялось, и всё меньше её волновали знания, танцы и спорт, и всё больше мальчишки, томления, и главное мечты о большой любви, мечты о большой настоящей и светлой любви, которая... ну в общем что именно должна была сделать эта самая большая и светлая было не очень ясно, но совершенно ясно что с её приходом в Авиной жизни всё будет просто замечательно, потому-что Любофф!

Каждый сможет узнать день Кали-Юги, потому что он начинается, приходит и уходит как и любой другой день. Свой второй день шестнадцатого года Ава встретила рано. Вчера они с Евой съездили на могилу матери, а потом посидели вдвоём отчаиваясь с вареньем и булочками, и крошечной дозой пятнадцатилетнего апельсинового коньяка. А сегодня был праздник. Всё её тело бурлило радостью и рвалось навстречу Солнцу, судьбе людям. Золотой капелькой ртути она вытекла из постели, и как была нагая рванула на веранду, чтобы успеть встретить рассвет, и поделится с ним своей радостью. Её глаза сверкали, а каждый шаг был наполнен пружинками, несущими её над землёй. День был расписан по минутам, и ни одной из этих минут она терять не желала. Сегодня всё будет хорошо, сегодня всё будет прекрасно, сегодня просто не может быть никак иначе. Разминка, танец, контрастный душ, завтрак, рюкзак и в школу... тест, тест, тест, пройдено, пройдено, зачтено и сдано, бежим жуя энергетическую смесь на ходу, и влетаем в спортзал, тряпки долой, кимоно и ката, бой, ката, бой, новый дан, свежий душ, и бегом-бегом-бегом, надо успеть сдать на права вождения всего - кара, глайдера, глидера, подводного байка, спортивного катера, планера, и авиетки, всё что движется под этой луной должно подчинятся Аве беспрекословно - специальные права на ручное управление, лишний экзамен, но какая прелесть. Сдали, получили, помчались. Теперь домой, бегом, бегом осталось самое важное - вечеринка. Сегодня в Старом Цирке финал каких-то соревнований. Трансляция на весь мир, куча народу набилась под купол чтобы лично потереться плечами, локтями и отвислыми животами с такой-же кучей народу, ведь звёзды вряд-ли высыпят в зал. А у неё праздник в боксе третьего ряда с видом и на Арену, и на экран, и на весь зал, с шампанским, буфетом, допуском в общий зал, подругами/друзьями, и одним единственным пропуском за сцену, чтобы встретится с участниками соревнований. Придёт весь класс, хотя скорее это для них способ бесплатно поучаствовать в финале, чем выражение всеобщей любви. Ну ничего, как говорит не-бабушка "не умеешь - заставим, а не захочешь - проучим", половина улыбок будет фальшивыми, но яркими, и к тому-же как верно заметила не-бабушка "лучше пусть скалятся в глаза, чем вцепляются в загривок". Словом обнимай друзей крепко, а врагов - так чтобы задохнулись. Платье легло как вторая кожа, боевая раскраска была незаметной и эффективной, мазок блеска на губы, туфельки, и вперёд. В гараже её ждёт списанный милитаристами открытый ховер, не шибко красивый, не шибко блестящий, но проходящий через высокие горы, далёкие леса, и топкие болота. Совсем в стиле бабушки - не блестит, но работает. Куда летим? Лево, право, подвинься козёл, не видишь - еду, лево, право, стоп, поворот, поворот, хоп - приехали, так, парковки нет, не было, и уже никогда не будет. Ага а вот за улочкой, переулочек, в котором есть закоулочек, где в тупичке можно припарковать бронетанк, не то что эту везделазную малютку. Так, сумочка вот, ховер в режим пассивной обороы, деньги на комме, попка на месте и стараясь изо-всех сил выглядеть взрослой, серьёзной и деловой, Ава на своих радостных ногах-пружинках просто понеслась на собственный праздник.

Праздник пошёл как по-писаному. Играла музыка, взрывались хлопушки, лазеры рассекали дым, и сплошным потоком веселились люди. Ава принимала гостей, смеялась, танцевала, а потом была приглашена на встречу с участниками финала. Закулисой это место назвать было сложно, поскольку по количеству прессы и камер это больше напоминало центральную сцену, но фокус был в том что это было место для допущенных. Mенеджеры обеих команд умело направляли потоки страждущих причастится величия, и в лучших коровьевско-бегемотских традициях орали что королева в восхищении, вот только надо проходить а не толпится, и не создавать заторов, запоров и запруд. Проходите, проходите, и не волнуйтесь, королева-то в восхищении. И Ава, полупьяная от юности и блеска и счастья, пребывала в том самом восхищении пополам с восторгом, проходила, и проходила и смотрела на членов противоборствующих команд, на их брезгливые высокомерные рыла, на их пустые равнодушные глаза, на их сосредоточенную отдалённость, пока не напоролась на усталый и безнадёжный взгляд невысоко, отчасти даже щуплого игрока, явно не понимающего за какие грехи ему досталась эта тяжкая повинность. Он смотрел в глаза Аве, и она внезапно поняла что вот это паренёк практически её ровесник, но отделят их нечто такое, что заставляет его видеть мир совершенно другим. Не полным солнца и красок, каким он сегодня у Авы, и не серо-серым, различать оттенки которого учила её бабушка Ева, а чёрно-красным, двумя резкими полосами через полотно, где нет середины и нет перехода, и даже отдельно стоящих квадратов тоже нет. Просто грубая чёрная полоса и рядом такая-же грубая красная, два света смерти обречённые в бесконечность. Ава вздрогнула как от электрического разряда, и прянула было от него, но расторопный коровьевский бегемот завывая в самое ухо, протолкнул её дальше в незадерживающийся поток королевиного восхищения, и она забылась, выбросила из головы этот взгляд, увлечённая красочной мишурой её праздника. Абсолютно счастливая она вернулась в свой бокс, где её окружили и закружили, замотали и заболтали, и через минуту грянул бой. Одновременно завыла сирена, замигал свет зажёгся экран и фальшиво торжественно заистерил ведущий. Дружно хлопнул залп шампанской артиллерии и на столах появилась первая перемена блюд. Занимайте места дважды разумные, живите и радуйтесь, ешьте пейте, смейтесь и пойте - это всё настоящее, а вот война которую вам покажут, это подарок Майи, уже много тысяч лет как гладиаторов отобрали у кровожадного Сатурна, и отдали в аренду Майе. Сатурн пожирал своих детей заливая пиршество реальной кровью, а Майя растила из них дойных коров, которые приносили деньги, и деньги, и деньги и так всю жизнь. Так что продолжай Майя, продолжай, пусть не разочаруешь ты нас сегодня, когда мы жуя и смеясь будем разглядывать лица участников, лица людей у которых что-то зависит от результата, передайте пожалуйста вот тот паштетик, вот этот бутербордик, и плесните в кубок тридцатилетнего илойского. Смотрим, смотрим, ах Майя, благослови нас, какой пируэт, какой пассаж, каким стремительным домкратом вздымаются и опадают волны в этом океане эрзац чувств.

Бой оказался неожиданно интересным. Чтобы о ней ни говорили, но создавать иллюзии Майя умела как богиня. Было-бы странно если бы это было не так. Десятки тысяч лет, бесчисленные толпы её жрецов: режиссёров, артистов, музыкантов, спортсменов и тренеров, технических специалистов, фармацевтов и вивисекторов проводили жизнь в поисках драгоценных крупиц умения воздействовать на организмы биомассы так чтобы по сравнению с ней реальность казалось серой и скучной. Так было и на этот раз - верховный жрец Майи, по совместительству руководитель состязаний постарался на славу. Информация лилась потоком, шампанское рекою, а зловещее музыкальное сопровождение, оглушительными разрывами игровых боеприпасов. И всё это время на центральном экране карта боя сменялась смонтированным вживую видео наиболее красочных сцен, а слева и справа крупным планом лица игроков, по ранжиру, сверху от капитана, вниз до последнего юнги. Ава игнорировала войну и смотрела только на лица игроков. Интегрированные в сеть, игроки чувствовали физическую боль когда теряли фигуры. Боль варьировалась в зависимости от степени урона и от важности утраченной фигуры, и продолжалась в течении трёх минут после потери, мешая игроку сосредоточится. Побеждала команда надменного красавца, в которого на презентации успели влюбится все женщины детородного возраста, ещё бы такой жеребец нахал-текинской породы, из-под него только рожать, рожать и рожать. Паренек с безнадёжным взглядом оказался в команде которую не слишком медленно, и очень методично выдавливали из списка живых, не давая зацепится за местность, не давая передышки чтобы осмотреться и сгруппироваться, не давая шансов создать хоть какой-то рубеж обороны. В какой-то момент бойня замерла, и Ава смогла насладится крупными планами лиц игроков, вот кто-то из команды победителей медленно, явно растягивая процесс, разносит на куски оппонента, а тот уже полуобезумев от боли корчится в своей капсуле, не имея возможности выйти из игры. Вот капитан с выражением удовлетворения от удачно сделанной работы удивлённо приподнимает бровь, словно внезапно обнаружив заусенец на идеально отполированной детали. А вот юнга - нуб уже примеряет на себя кубок победителя, и его лицо в меру упитаного профессионального игрока, прям лоснится от предвкушения. А вот последний активный игрок команды проигравших, с отрешенным видом танцует шаманский танец, и глаз не успевает уследить за его дёрганными движениями. Его лицо спокойно и сосредоточено, глаза открыты и взгляд пуст, там нет ни злобы, ни обиды, ни отчаяния, там нет даже холодного рассчёта продать свою жизнь подороже, там серая безмятежность потусторонности. Вот он закончил танец и замер, закрыв глаза, и прислушиваясь к чему-то внутри себя, постоял недвижим мгновений эдак с семнадцать, и слабым манием руки передвинул рычажок на контрольной панели. И грянул взрыв, потом другой, третий... боя не было, и если до сего момента одна команда не торопясь вдумчиво размазывала другую до последнего игрока, то сейчас, когда положение безнадёжно и поражение очевидно, этот самый последний игрок, в одиночку взрывал, топил, сбрасывал с обрывов и заваливал их скалами походя, как танцующий носорог сослепу наступивший на процессию тараканов. Он положил всех, в одиночку, даже не слишком пострадав в процессе, а когда он пришёл в себя и осмотрел результату своей работы, его взгляд отразил ту-же мысль что обожгла Аву на презентации: "ну за что мне всё это"? Ни радости, ни гордости, ни усталости, только сплошное разочарование в самом себе, и пока безуспешные попытки понять как из всего этого выбраться. Всё время пока длилась изумлённая тишина, пока победителя под гром фанфар вынимали из капсулы, обливалил шампанским, вытряхивали из костюма, переодевали в смокинг, и маршировали к пьедесталу под конвоем длинноногих барабанщиц и грудастых флейтисток, пока длилась процедура награждения проигравших выражение его глаз ни разу не изменилось. От созерцания его глаз Аву оторвал зудящий комм, разразившийся коротеньким сообщением резко оборвавшим праздник, и вернувшим Аву шестнадцати лет и двух дней с небес на землю. Сюда в реальный мир, где у неё так некстати возник аналогичный вопрос "за что мне всё это"? На комме было одно слово "НИКШНИ" и последовательность цифр подтверждавший авторство и серьёзность сообщения. Ей приказали бросить всё и исчезнуть из города, и ждать дальнейших указаний одном из убежищ.

Ава огляделась по сторонам - праздник закончился, рассчёт на первый-второй и расползание парочек по углам было в самом разгаре, предоставляя ей прекрасную возможность испарится не привлекая ничьего внимания, старым Ленинским методом: одному ухажёру говоришь что болит голова, второму что у тебя месячные, третьему что ты ещё девушка, а сама в Свалкины горы и ховаться, ховаться, ховаться. Быстрым, но уверенным шагом Ава возвращалась в закоулочек, где стоял её ховер, сторожко поглядывая по сторонам, и придерживая правой рукой миниатюрный станнер окрашенный в популярный розовый цвет девической мечты. Насколько она могла судить её пока никто не преследовал, в засаде не ждал, и всё говорило о том что сейчас она сядет и с соблюдением всех правил покатит за город. Вместо спокойной прогулки судьба предложила ей для обозрения сценку типичную для приюта на Свалке, но совершенно неожиданную в этой части города. Двое местных методично и профессионально забивали ногами невысокого худощавого паренька, а тот с окровавленным лицом корчился на земле, и пытался свернутся в позу эмбриона. Подойдя поближе она узнала этот взгляд, даже сейчас лёжа на земле, окровавленный и собирающийся на ужин к червякам его взгляд задавался всё тем-же вопросом "ну за что мне всё это"? Ава где-то слышала что победителей не судят, и теперь поняла что именно имелось ввиду - их тихо забивают до смерти в глухом переулке, чтобы не воображали о себе невесть что, и не думали, что если они победили, то им уже всё позволено, например заходить в собственную раздевалку за собственными штанами или шляться по городу в одиночку, так и напрашиваясь на такой печальный, такой огорчительный, да чего-уж там, такой несчастный случай, как встреча с неизвестными, которые по задумке следствия непременно оказались бы фанатами проигравшей команды. Победителей не судят, нельзя лишать биомассу даров богини Майи, нельзя лишать людей их иллюзий - они ведь так и огорчится могут, а то и вообще, храни нас Майя, прозреть. Словом если-бы у Евы был выбор, она бы села в машину и уехала, но один из носителей бутсов со стальными носками заметил её первой, и с радушной ухмылкой предложил обождать, они сейчас тут кончат этого, а потом перейдут ко второй части программы, где будут кончать уже в неё, спасибо кстати что молода, красива, и так вовремя пришла. Обожди чуток, мы не задержим. Ну не знали орлы со стальными кончиками на бутсах, что у дамы другие планы. Не знали, а потому и обвинять их можно только в отсутствии должной галантности при попытке подхватить даму под ручку. Ручка у дамы дёрнулась, станнер сработал, и усталый труженик маленького закоулка решил что самое время прикорнуть на пару часов вот прям там где стоял и мечтал о прекрасном, о том как он сейчас эту даму, которая видимо в порыве чувств рванула ко второму кандидату в кавалеры, как раз застывшему на одной ноге отведя другую для нанесения очередного удара. Дама слегка споткнулась о его опорную ногу, и потянулась чтобы обнять, но видать позабыла про станнер, который на этот раз попал в шею, усыпив клиента ещё до того как его удивлённое лицо соприкоснулось с улицей. Ава вздохнула, и оценив что из трёх лежащих без памяти мужчинок избитый победитель единственный ничей хотя-бы условно, запаковала его тушку в свой ховер, как смогла отёрла с лица кровь, и двинулась навстречу природе. В пещере есть кое-какие медикаменты, аптечка первой помощи, в общем она попрактикуется в медсестрячьем деле, если пациент почему-то не выдержит заботы, то у неё куча времени чтобы придумать что делать с телом. Что она будет делать с живым человеком Ава не задумывалась, в конце-концов приедет не-бабушка и всё решит. Ведь так? Ну ведь так?

Лави Ссандр

Жизнь его совмещала в себе частые загадки и редкие удачи. Самой большой загадкой и удачей был тот факт что он всё ещё жив. Только проснувшись и едва-ли не впервые заинтересовавшись смыслом своей жизни, он оценил то ежедневное чудо мы именуем жизнью, и немного обкатав эту мысль поразился тому что дожил до этого дня. Нет не тому что его не прикончили вчера, хотя вроде должны было, а потому что он вообще дожил до этого самого вчера, и каким-то образом до этого самого сегодня. Первое что он помнил о себе, это самого себя на опушке леса, и в труху перемолотый тяжёлой техникой посёлок, с дымящимися воронками от управляемых и не слишком снарядов, скупо но точно лёгших внутри периметра. Один залп, а потом только гусеницы бронетехники и короткие контрольные серии зондеркоманды, прошедшейся по посёлку, уничтожив его прежнюю жизнь, и навсегда совместив в его сердце ужас и веру во всесилие многотонных беспощадных монстров. Высокоорганизованных рукотворных аватар изначального хаоса. Он не знал что в его земле шла война, он не знал сколько столетий этой войне, и сколько жертв она унесла. Он не знал что его деревня была походя сметена кучей полу-ржавого старья, за недорого приобретённого соседями как раз для уничтожения экономической базы оппонента. Он не знал сколько времени он провёл скитаясь, не знал где он, не знал кто - и не знал как он оказался в лагере повстанцев.

Следующее что он помнил это бесконечный холод, и драки, драки, драки - за кусок хлеба, за выброшенные порты, за ржавый и погнутый гвоздь. Он жил в землянке, и был общественным рабом, когда каждый мог пнуть, приказать подать, принести, унести, подержать, или же наоборот бросить. Он мёрз и дрался за выживание с другими детьми, чуть более согретыми, чуть более сытыми, но такими же испуганными и озлобленными как и он сам. Только в отличие от него они были не одиноки, они сбивались в группки, и шайки на основе родства, соседства и приязни, и не было приблудному чужаку пути в этот мирок, где даже надоевший всем рыжеволосый приёмышь был неизмеримо выше его в социальной иерархии этого промозглого мирка. Он работал за кусок хлеба, он носил, таскал, колол, рубил, лил, мыл, и оттирал, и дрался.

Тощий как скелет, не по годам жилистый, резкий как понюшка аммиака, и быстрый как росчерк ласточки, он синяками и голодом платил за опыт драк, один против троих, семерых, десятерых. Один против заточки, против розочки, против дубинки, всегда один, и всегда без права. Он не мог позволить себя задеть - это была смерть от голода и загноившихся ран, он не мог позволить себе нанести серьёзный вред противнику - это была смерть от родни, он не мог позволить себе проиграть и сдаться - это была смерть от взбесившейся стаи шакалят-одногодков. Он делал что мог: бегал быстрее перепуганного зайца, растворялся в окружающей среде подобно матёрому хамелеону, настораживал ловушки и ставил сигналки на двуногую дичь, и учился определять и молниеносно выводить из строя лидера охотничьей партии.

За два долгих года непрерывной подковёрной войны, он изучил лес подробней чем тыльную сторону своих ладоней, он разжился ножом, ремнём и тетивой для лука, а так же искусством спать вполгалза, и определять живых существ в полукилометре вокруг себя. Кроме того он заработал себе репутацию человека которого не стоит задирать в лесу даже взрослым. Днём он по-прежнему был безымянной и безотвенной рабочей силой, а ночью одиноким замёрзшим ребёнком, спящим то в развилке дерева, то в промозглой берлоге на еловом лапнике. Величайшим наслаждением в его жизни была кружка сладкого чая, однажды полученная им на кухне от не в меру размечтавшейся поварихи. Он даже не подозревал что в мире бывает сладкое тепло в жидком виде.

Однажды в лагерь приехали сытые люди в камуфляже, они двигались мягко, говорили громко, и смотрели на повстанцев и их семьи как на грязь по подошвами их неимоверно блестящих высоких ботинок. Об отряде вспомнили, и прислали инструкторов. Кому-то большом мире потребовалось несколько порций свежего мяса. Наш герой занимался распилкой и расколкой дров при кухне - занятие общественно-полезное и на виду, а потому сравнительно безопасное для него, хотя-бы в светлое время суток. Команды к построению он не слышал, а если слышал, то не обратил внимания - его дело было успеть до темноты закончить и получить обещанный кусок хлеба и котелок подгорелой каши, пополам с подгорелыми овощами из супа. Скулы сводило от злости, а живот от голода, но он привычно и экономно махал колуном, не глядя по сторонам, пока кто-то не перехватил колун в сзади и не заорал у него над ухом. Рефлексы сработали куда быстрее мозгов, и он отпустив колун а с ним и надежду на завтрак обед и ужин, кувырком ушёл назад и влево, потом метнулся обратно, обходя начавшую поворот фигуру со спины, подпрыгнув двинул в основание черепа сдвоенными кулаками, с кочки перелетел через забор, и не задерживаясь рванул к лесу, не забывая рвать траекторию и ритм пробега. Вздрогнули кусты, и перед кухней остался громко матерящийся наёмник с колуном в одной руке и ударенной шеей в другой. Пацан был слишком мал и лёгок чтобы причинит серьёзный вред, но дезориентировал его на время достаточное чтобы скрыться не увиденным и безнаказанным. Местные долго не могли успокоится, и отчасти были даже благодарны изгою, ибо за то краткое время что инструкторы были в лагере они успели разделить своё отношение со всеми обитателями, и все от авторитетных заслуженных бойцов, до тех-же пацанов, успели их крепко и нежно возненавидеть.

Однако руководство засланных отнеслось к происшествию иначе - они были спаянной командой крепких профессионалов, и смогли оценить как скорость реакции так и безупречный, явно предварительно подготовленный уход от обстрела или преследований. Чудес не бывает, а бережённого как известно и Бог бережёт, они решили рассматривать сбежавшего мальчишку, как профессионального недруга, или хотя-бы недружественного профессионала. Это переводило их задание из разряда туристической поездки в экзотическую глушь в боевую операцию на незнакомой территории вероятного противника. В отрыве от баз снабжения, от поддержки тяжёлым вооружением, от подмоги. Посёлок ждали перемены, и перемены в посёлки не ждали, а неслись вскачь. Через семь минут посёлок обзавёлся патрулями, смешанные двое местных, и один профи, они занимали посты наблюдения сперва со стороны леса и дороги, а потом окружая посёлок в плотное перекрёстное кольцо постов наблюдения. Потом в посёлки появились вышки. Т.е. вышек таковых не было, но трое лучших стрелков заняли позиции на чердаках домов что повыше, так чтобы сектора обстрела перекрывали как подходы к деревне, так и середину посёлка, и не закрывали обзор друг-друга. Дальше инвентаризация технических средств - датчики движения, приборы ночного видения, лёгкие слегка противозаконные противопехотные мины, и гранаты, опять-же противопехотные, одинаково подходящие для обороны оборудованных позиций так и для установки ловушек.

Приборами ночного видения оснастили снайперско-наблюдательные посты, минами засеяли выходы из овражка, а гранаты решили придержать, так как местные наотрез отказывались идти в лес, а самим лезть на территорию противника без знания местности было-бы неразумно. Словом за следующий час повстанцы с чадами и домочадцами получили первый наглядный урок на что способно воинское подразделение в борьбе за сохранение собственной задницы, а заодно и насколько беспечно они жили до сих пор. Чувство здоровой зависти смешивалось с огорченным пониманием что дрю-учить их будут очень серьёзно, пока они сами не смогут изобразить хотя-бы что-то отдалённо похожее на продемонстрированную слаженность и организацию.

Проделав всё необходимое, установив порядок смены, сигналы, назначив кашеваров, разводящих и дежурных, словом создав необходимый минимум для успешного несения патрульно-постовой на ближайшее время, командование инструкторов состоящее из семейной пары влюблённых в своё дело диверсантов, и командование повстанцев, состоящее из полудюжины самых громких, и оттого самых авторитетных самцов собрались на совещание в более-менее защищённой от ветра, случайных пуль а так-же снарядов и ракет мелкого и среднего калибра блиндированной землянке. Вопросов было два "кто таков" и "что делать". На первый вопрос ответ был получен однозначный, но неудовлетворительный - пацан ничейный да и приблудный. Ни с кем не дружит, ни к кому не привязан, не был, не состоял, не замечен. Никуда не отлучался, ни с к кем не дружил, с чужими не перестукивался, да и откуда здесь взяться чужим-то? А вот в вопросе "что делать?" мнения разделились. Инструкторы хотели облаву, местные тоже хотели облаву, правда инструкторы хотели облаву силами местных, как знающих ландшафт, а местные хотели облаву силами залётных носителей высоких облавных технологий. Инструктора хотели брать живым, а местные хотели сохранить покой и здоровье, у них, в отличие от инструкторов было глубинное понимание того что волчья яма на сканерах не заметна, но при этом в лесу в нужном месте, в нужное время будет полезнее чем пять мотоциклетов с пулемётами. Не договорились и решили перенести совещание на завтра, на утро, которое вечера мудренее.

А с рассветом в посёлке впервые услышали тревогу, один из снайперов, сменившихся после ночного бдения, направился на кухню за утренним кофе, и за поленницей увидел давешнего пацана как ни в чём ни бывало машущего колуном над исчезающим холмиком чурбачков и полешек. Пацан по-прежнему хотел есть. Снайпер прошёл мимо и тихо доложил дежурному, который то-ли из любви к строевому уставу, а может просто из ненависти к утренней тишине, ткнул в иконку сирены на своём планшете. Ну что-ж утренняя побудка дело лотерейное - в смысле кто-то обмочил штаны чаем/кофием, а кто-то обошёлся внутренними резервами, кто-то упал с кровати, а кто-то со стула, а уж выматерились все, поголовно, от разрыдавшегося мала, до разоравшегося велика. За единственным исключением: первопричина сего безобразия невозмутимо и технично продолжала свою раскольническую деятельность среди топливных запасов. Вариантов было три: валить, ловить, и отравить. Остановились на третьем как на самом безопасном, так что закончив колку, он получил от поварихи диво дивное, пол-краюхи свежего хлеба, и банку жирной тушёнки, и строгое указание съесть всё здесь, у неё на глазах. С этим заданием его организм уже не справился - он медленно ел, стараясь растянуть удовольствие, а желудок обволакивал его тело высококалорийным теплом, и обманчивым чувством покоя. Впервые на его памяти он наелся досыта, и не выдержавший такого поворота детский организм просто заснул, не донеся до рта руку с последним кусочком хлеба. Он уже не чувствовал как крепкие руки скрутили его, принесли в карцер и приковали к стене за пояс к стене, оставив свободными ровно две руки, две ноги и два метра пространства. Те кто его сажал на цепь не понимали что для него это спасательный круг.

Он выиграл очередной билет в лотерею жизни - он обменял цингу ждущую его по весне, на во эту цепь, оставив себе всё своё достояние - холод, синяки и драки. Взращённый в лесу, всю жизнь преследуемый человечьей стаей, наш Маугли переехал на цепь в чулан к иностранным инструкторам, и тем самым переквалифицировался в Золушку, но с пропиской от Гарри Поттера, только без шрама, волшебной палочки, и надежды когда-то попасть в Хогвартс. Или так он тогда думал. Первые две недели его жизнь превратилась в кошмар - его будили в любое время и донимали вопросами - кто такой, откуда, зачем здесь, кто тебя послал, где родители, где учился, чему учился, кто тебя учил прятаться, кто тебя учил драться, кто тебе платит, какое у тебя задание, ну и дальше по списку. Список вопросов не менялся, ответы были всё-больше стереотипными "не знаю" "не помню" "не понимаю". Иногда вопросы перемежались с избиениями, а иногда с едой. Били больно, но он-то понимал что бьют без злобы, без желания убить или покалечить, а один из вопрошающих даже похоже опасался повредить ему что-нибудь. Он громко плакал, уворачивался, расслаблял мускулы, и берёг чувствительные части. Он заметил что если плакать не громко а тихо и жалостно, то бьют меньше и заканчивают быстрее, он заметил что если начинать плакать ещё до вопросов то иногда не бьют совсем, он заметил что хотя кормят его совершеннейшей бурдой, но бурда это прибывает в количестве не виданном им до чулана, он заметил что у всех вопрошающих на смену металлу в голосе появились сомнение, а потом просто жалость. Он научился скулить и следить за выражением глаз собеседника не глядя в ему глаза, он научился читать движения тела и предугадывать действия, а потом он научился читать настроение по походке, по дыханию, по тому как вопрошающий прикуривал и выдыхал дым. Он изучал своих мучителей, как перед этим два года изучал лес, он изучал чтобы знать их лучше чем они знали себя. Он не знал зачем ему это, но он был уверен что дорогу в лесу зимней ночью проще искать с закрытии глазами - меньше шансов напороться на сучок.

А потом всё как-то сразу кончилось. Его сняли с цепи, смазали ушибы и ссадины, дали безразмерный комбинезон, и назначили старшим куда пошлют к семейной паре влюблённых диверсантов. Его называли Че и отвечал он за физическую подготовку, рукопашный и ножевой бой, и для особо талантливых в освоении грамоты он преподавал подрывное дело. Она учила стрелковому оружию, тактике малых групп и опять-же для продвинуто грамотных - планирование операций, под настроение отликалась на имя Ча. На пацана повесили чистку картошки, ботинок, и формы, уборку в доме и во дворе, подогрей и разложи, сделай чай-кофе, а так же извечное подай, принеси, убери, исчезни с глаз, и сколько можно тебя звать. Кормили его дважды в день, впрочем если оставались объедки, то ему никто не препятствовал. Бить его специально не били, но заработать увесистый шлепок по одному из головных полушарий за недостаточную расторопность ничего не стоило. Впрочем заниматься своими делами, в свободное от основной работы время, ему никто не мешал, поэтому ему иногда удавалось поприсутствовать на занятиях по рукопашному бою, в качестве незаметного наблюдателя. А когда он научился немного понимать язык своих хозяев, то всегда старался незаметно присутствовать при обсуждении ими вчерашних заданий, и планов завтрашних лекций, и хотя не понимал половины из того что слышал, даже то что откладывалось в памяти ставило его в один ряд с лучшими середнячками из числа обучающихся. Пацан подрос, окреп, и хотя оставался тощим и жилистым, но стал сильнее и координированней, а взгляд из затравленного сменился на очень цепкий настороженный и рассчётливый. Казалось что прежде чем поставить ногу вперёд он оценивал вектора вероятных угроз, оптимальные варианты ответа, и потенциальные пути отступления или контратаки. Затем он заканчивал этот шаг и поднимал вторую ногу, сызнова начиная весь процесс анализа ситуации. В такой идиллии прошёл без малого год. Потом инвесторам надоело ждать и состояние отряда было признано удовлетворительным. Задание было простым и по-большому счёту самоубийственным. Им приказали перекрыть несколько дорог в их регионе, нарушив нормальное транспортное сообщение. Их задачей было не только, и не столько парализовать транспорт, как перейти на самообеспечение, а то и начать приносить прибыль за счёт трофеев отнятых у той стороны. План был хорош всем, кроме одного, подконтрольные дороги располагались на равном удалении от их лагеря и только слепой не смог бы триангулировать их позицию после нескольких операций. Так что надо было либо перебазироваться, либо помирать под неизбежной бомбёжкой. Разумеется для команды наёмников это было совершенно очевидно, и план поэтапной эвакуации для своих был готов, едва ли не раньше чем закончилось чтение приказа.

Отряд переходил на подножный корм, было принято решение первую операцию провести всеми силами, дабы воодушевить местных, и максимально эффективно использовать залётных. Для местных это было боевое крещение, для наёмников - приём выпускного экзамена, совмещённый с показательными выступлениями. Месье варил, мастерил и маркировал взрывные устройства, а так же размечал карту, и до восьмого пота гонял сапёрную группу, тренируя их заряжать/разряжать, а главное маскировать инструмент. Мадам планировала операцию. Место определили в ущелье с подворотом, а где-же ещё прикажите останавливать охраняемый конвой имея в запасе плохо обученную, но привычную к горам пехоту и никакой поддержки с воздуха? В чистом поле - так разбегутся, в чистом небе - так разлетятся, а чистом море - так потонут, гады, но конвой не сдадут. А ущелье, оно и тут ущелье, возвышенная позиция, неплохие укрытия, и хоть какой-то контроль за воздушным пространством, а главное разбегаться и тонуть просто негде.

Проход за поворотом завалили заранее, заминировали выход заминировали тоже на ура, глушилки расставили чтобы с тройным перекрытием, охотников за дронами рассадили как нужно, пылевая завеса должна была укрыть действо от любопытных спутников, и временно нейтрализовать возможность связи узко-направленным лазером, но потом наступал кризис. Если не подавить сопротивление пока не осела пыль, то обороняющиеся смогут подать сигнал, после чего их отряду останется только молится и разбегаться, а значит вся работа по готовке данного набора пушечного мяса псу под хвост. Нужен сюрприз, неопасный с виду, непонятный по сути, недолгий но ошеломляющий сюрприз. Как говорится в священных скриптов античных тактиков - удивляй и властвуй. Значит сюрприз - а какой самый большой сюрприз для военного на боевом посту? Что у военных никак не ассоциируется с войной, и в процессе боевого охранениния вверенного конвоя вызовет интерес и недоумение? Правильно - светлорозовое платьице в крупный белый горошек. А кто будет демонстрировать этот последний писк пацифистской моды? Тоже правильно - Карлссон, который живёт на склоне ущелья, но уже поближе к выезду. А кто будет Карлссоном, который живёт на склоне ущелья, но уже поближе к выезду? Правильно - кто-то кого не жалко, кто отличается ловкостью, хорошей координацией, и лёгким весом, чтоб летел дольше. А у кого из тех кого мы знаем тактико-технические характеристики практически идеально соответствуют требованиям? Ему пошили розовый в белую крапинку комбинезон белки-летяги и отправили прыгать сперва с крыши дома в копну сена, потом с обрыва в речку, а потом увезли в горы и снабдили парашютным крылом.

Его списали в первой-же акции, а дураком он не был. Ситуация знакомая, его записали в смертники, бежать некуда, значит надо выжить. Чтобы выжить надо тренироваться, тренироваться, и ещё раз тренироваться. И ничего себе не сломать - не поможет, сбросят с горушки с переломом рёбер, рук, и ног, а значит к моменту начала он должен быть абсолютно здоров. И он учился летать, жалея только что за две недели он не сумеет улететь от своих владельцев. Лично он думал только об одном, как уцелеть после раскрытия парашюта? Скорость резко падает, а поверхность резко увеличивается, откроешь парашют слишком рано - пристрелят, откроешь слишком поздно - размажет. А когда вовремя ему конечно-же разок подсказали, но на тренировках, если он ошибался, ругали не сильно. Когда он своё отработает, то сразу станет главным спасителем утопающих. Он старался, ловил ветер, учился управлять собой, и гадал кому он должен помолится, если не знает ни одного бога. По ночам он беззвучно плакал от бессилия, а днём немел от ненависти и страха, но летал, летал и падал, и приземлялся, и снова падал, сдирал, кожу, подворачивал суставы, перевязывался, перетягивался, но умудрялся содержать кости в целости и сохранности.

Долго ли сказка сказывается, скоро-ли дело делается, а только в указанный день Д, в назначенный час Ч, в некотором царстве, в некотором государстве, в некотором полевом командирстве рухнул с стены ущелья рыжеволосый Карлссон в бледно-розовом, как и было предначертано ему судьбой и записано мадам в плане операции. Рухнул и отчаяно рисуясь дымя белым дымом, посверкивая фейерверками, похлопывая хлопушками, попёрдывая петардами, закружился в контролируемом падении, направляясь к головной машине конвоя. Головная машина недоумённо замерла, повела стволом, откинула люк и высунула из него голову охреневшего командира. Следом её манёвр повторил весь конвой, эфир заполнился заполошным матом водителей, командирские частоты требовали указаний, а воздух загустел от недоумённых взглядов почтеннейшей публики. Сгофрировавшись змея конвоя замерла ожидая продолжения воздушного балета, и продолжение не замедлило последовать. Балет прекратился, а воздушный акробат сложив крылья перешёл в пике, и набрав скорость, понёсся над колонной на бреющем полёте так низко что казалось можно было разглядеть бледное сосредоточенное пятно на месте лица. От него отделился и полетел в сторону командирского транспорта тёмный предмет вполне себе милитаристских очертаний, одновременно раздались взрывы закрывающие оба края ущелья, а за ними взвыла сирена, пугая и оглушая подконвойных караванщиков, а вокруг с мокрым чавкающим всхлипом пули стали рвать человеческую плоть, и дорога окрасилась красненьким. По капризу Закона, то-есть по чистой случайности, брошенная им граната влетела в открытый люк и уже там, в замкнутом пространстве, светошумовая граната отработала штатно, ослепила, оглушила, и удивила присутствующих, разом лишив конвой командования и координации. А наш Карлссон, пролетев ещё треть колонны, понял что если не открыть парашют то ему придётся головой проверять на прочность броню на замыкающем колонну транспортёре, отчаянно дёрнул кольцо парашюта. На транспортёре, кстати, уже очухались и начали огрызаться, пока не по нему, а осколочными по площадям, накрывая снайперские площадки шрапнельным дождём. Ча что-то буркнул в гарнитуру, и через положенную по нормативу секунду противотанковая ракета прочертила дымный след к боку замыкающего и взорвалась внутри, сдетонировав боезапас. Взрывная волна скрутила парашют а осколки порубили его, стропы, белкин костюм, и самого летягу, обойдя однако все жизненно важные органы, но изрядно изрубцевав спину и что пониже. Кроме того волна не только сбила его скорость, но так-же придала некое ускорение вбок, в результате чего израненный герой влепился в куст, и без сознания ссыпался по склону к обочине дороги. В посёлке он был и оставался чужаком, но в бою он был на стороне своих, да и медикам требовалась полевая практика, так что его эвакуировали с другими ранеными, поместили в одном из грузовиков и перевязали. Он пролежал в палатке оборудованной под лазарет пока не смог сам ходить по нужде, а потом перебрался к себе в чулан, появляясь только для перевязки. Он понял что второго раза он не переживёт, и решил уйти. Но время шло, а слабость не уходила, даже его молодой и тренированный организм требовал времени чтобы восстановится после небольших но многочисленных ран на теле, и одной в душе оставленной пусть и не состоявшейся но слишком близкой встречи с костлявой. Организм пусть медленно, пусть нехотя, приходил в себя, молодое тело хотело жить несмотря ни на что.

Почти год прошёл в таком состоянии, пока он тихо, гордо выживал, посёлок окончательно превратился в базу повстанцев, залётные наёмники практически полностью отошли от участия в операциях, помогая лишь с разведкой, планированием, и сбытом экспроприированного. То-ли кто-то высокий заплатил кому-то жадному и низкому, то-ли подготовка которую обеспечили наёмники была немного выше средней, то ли им просто везло, но повстанцам везло, караваны грабились как часы, деньги шли и в оплату и в общак, оружие обновлялось и пополнялось, а список безвозвратных потерь неуклонно но неторопливо рос и расширялся. А потом орёлики зарвались. Непонятно началось ли это по сигналу инвесторов, или же одного из местных заводил обсчитали в борделе соседнего городка, а только решили господа повстанцы что более не желают проживать на базе в лесу, а надо им восстанавливать справедливость и вести народ к лучшей жизни, естественно сделав соседний городок где такие прекрасные бордели, с такими несправедливыми кассирами, первой станцией по дороге в светлое будущее. Налёт удался. Мирный городок не лезущий в политику, и живущий в основном торговлей, был захвачен бескровно, за одно утро. Днём жителей согнали на площадь где мэр вручил новоявленному команданте символический ключ от города, а комиссар полиции - вполне конкретный набор ключей и кодов для камер. А вечером согласно традиции началась дискотека плавно переросшая в вакханалию. По городу бегали обнажённые вакханки, а за нами бегали вооружённые освободители. Кассира в борделе уволили выдав пулю в брюхо в качестве выходного пособия, а всех горожанок подходящего возраста и вида явочным порядком призвали на службу восстанию. Во времена революций миром правит Нанкин а не какой-то там Парижик, впрочем разница видимо в том что Нанкинки были против, а Парижанки только за. К утру в городке начались пожары и убийства. Кто-то понял что можно присоединится к захватчикам, то-есть, тьфу, освободителям, а кто-то решил что война уж какой-то жалкий труп соседа как-нибудь уж спишет. Кто-то бежал из города, кто-то забаррикадировался в домах, и пытался отстреливаться, и их пока спасало только то что никакой организованной силы в городе не осталось. Наёмники войдя в город заняли мэрию, взяли под контроль связь, аккуратно почистили банк, и стали готовить эвакуацию. Им нужно было дождаться ночи, и на бронемашинах для перевозки денег уйти из города обратно на базу, а уже оттуда эвакуироваться воздухом, поскольку было ясно что городок этот повстанцам не простят ни свои ни чужие. Средства массовой информации злые, и простых человеческих идеалов революции не понимают, когда их воплощают в жизнь самым незатейливым образом. А потому у сторонников могут возникнуть проблемы с поиском финансирования, и им нужно срочно смыть этот позор с собственного лица, а заодно уже и с лица земли. У противников проблемы будут если они оставят это дело безнаказанным, или если наказание затянется сверх совершенно необходимого времени для подготовки удара. А посему Фемида подмигнёт Немезиде, и одним отрядом борцов за светлое будущее станет меньше, потому что светлому будущему с теми кто стреляет в кассиров не по дороге.

Наёмники пытались связаться с работодателями и договорится о транспорте, но работодатели связались с ними. Как оказалось что в этом городке полном прелестных борделей, мёртвых кассиров, опустошённых винных погребов, и призванных революционерок разложенных стройными рядами, есть ещё и четырнадцатилетняя дочь очень уважаемого человека, приехавшая погостить у подруги. Все попытки связаться с самой девушкой и с её охраной успешно окончились ничем, и уважаемый папа нижайше просит при уходе прихватить девчонку с собой, а иначе им собственно и уезжать оттуда незачем, поскольку свою бесполезность и неспособность контролировать ситуацию они уже доказали. Наёмники немедленно выдвинулись к дому где жила подружка, оценить ситуацию и что-то спланировать они могли и по ходу действий. Наш герой одетый в крапчатый комбез на три размера больше чем надо, ни разу ни словом ни делом не проявил своего присутствия, мотался в углу бронированного кунга, прекрасно понимания что если его заметят, то опять засунут куда погорячее, а он хотел жить. Он просто хотел жить, и потому призвав на помощь всё искусство быть мелким и малозаметным, старался исчезнуть из сознания окружающих. Прикинься ветошью бледный сын Тумы и страшный Че не заметит тебя. Или Ча, потому-что непонятно кто страшнее, профессиональный подрывник со взрывным ударом пяткой в лоб или стрелок-аналитик с жидким азотом в аорте. Вялая перестрелка была слышна за два квартала, а за пол квартала стали слышны ещё крики боли и отчаяния. Кто-то забаррикадировался на третьем этаже, и пытался удержать группу полупьяных и полураздетых повстанцев, уже взявших штурмом первый и второй этаж. На первом этаже были трупы, на втором развлечения - хозяйка дома и её две дочери обслуживали повстанцев по первому требованию. Причём было видно что два круга уже прошли и обессиленные женщины уже не могли ни двигаться, ни кричать, ни умолять чтобы их отпустили. Никого не привлекало пускаться по третьему кругу над неподвижными кусками плоти, от которых только и радости что ещё тёплые, так что кое-кто решил присоединится к штурму следующего этажа, а большинство присоединилось к зрителям, наблюдавшим как их товарищи по оружию с выдумкой и огоньком использовали подручные материалы давая волю своим слегка извращённым в стороны садизма фантазиям. Несчастных женщин мучили ради удовольствия толпы, и толпа в иных условиях нормальных цивилизованных отцов и сыновей, с удовольствием смотрела как это проделывалось с чьей-то женой и её дочерьми. В ход шло всё: ножка от стула, набалдашник с кровати, настольная лампа, электродрель, и даже за отсутствием крысы ручной бурундучок, любимец младшенькой.

Своим неожиданным появлением наёмники повредили хрупкую атмосферу праздника, и встретили их неласково, как и принята издавна встречать незваных гостей, да ещё объявившихся в самый деликатный момент. Словом наёмники были встречены в багинеты как в прямом так и в переносном смысле. Оценив обстановку, Ча молча повернулась и выскочила из комнаты. Помочь женщинам или хотя-бы добить она не могла, а присутствовать не хотела. Кроме того ей нужно было время просчитать ситуацию - сразу наверх не пробиться, а если начать стрелять в повстанцев так можно завязнуть и понести ненужные потери. А совместным штурмом проблема тоже не решалась поскольку подать сигнал она не могла, а если те решат что конец, они могут убить девчонку, просто чтобы она не попала в плен живой. Всем всего не расскажешь, повстанцам не обьяснить что расстроенный папа наверняка сможет отыскать парочку профессиональных фантазёров и отдать им в руки и энтузиастов-кустарей, и их команду, и пожалуй ещё и пару человек из руководства. Тут не сбежишь поменяв лицо и фамилию, в землю не закопаешься - выкопают, оживят, и начнут фантазировать. Именно в этот момент её взгляд упал на бледного пацана, и в её глаза маньячно блеснули. Ча закрыла дверь кунга, и зарылась в одном и контейнеров со снаряжением. Она вынырнула из контейнера улыбаясь во все три ряда зубов, и метнувшись к своей жертве защёлкнула на нём ошейник заложника. Немного взрывчатки, и простенький дистанционный сенсор выставленный на сотню метров лучше всяких клятв подтверждал лояльность носителя. Приказ - обойдёшь дом, залезешь на третий этаж, найдёшь девчонку, и чтобы была жива-здорова. Если с ней что-то случится, что-ж мы просто уедем, ты даже испугаться толком не успеешь. А спасёшь её - спасёшь себя, обещаю и торжественно клянусь, горы будут золотые, реки молочные, берега кисельные, а губы вишнёвые. Словом кру-гом, бе-гом, и живым без девки не возвращайся.

Тали рыдала от отчаяния. Кошмарный сон, начавшись позавчера вечером, никак не хотел уходить. Она была взрослая четырнадцатилетняя свободная и самостоятельная женщина, чтобы там ни нудили предки. Она принимала решения, отдавала распоряжения, руководила кружком подружек, и вообще точно знала что-почём, и как этого добится. Когда отец сказал ей что она просто соплюха не знающая жизни и живущая в тепличных условиях, она немедлено расплакалась и убежала к себе. Хлопнув дверью наорав на прислугу и нахамив матери, она вволю нарыдалась от родительского непонимания, и схватив свой комм, погрузилась в пенную ароматизированную ванну, всегда помогавшую ей расслабится и придти в себя. Было совершенно очевидно, что отец не прав, что он ничего не понимает в её жизни, но как ему это доказать, он такой упёртый? Она решила что если она сможет прожить все каникулы где-нибудь в суровых условиях требующих от неё самостоятельности, то у отца уже не останется никаких аргументов. Но где взять суровые условия? Где найти такое место где нет прислуги, развлекательных центров, бесконечных бутиков, и гелипортов. Где-то близко к природе, где она сама должна будет соствалять своё расписание, и ездить на лошади, по просёлочным тропам. Одна из девочек в её классе кажется была из какой-то такой глуши, в доме где жила их семья была только лужайка и гараж, ни бассейнов, ни гиманзиума, ни посадочной площадки, они даже в гости ходили пешком, так близко друг от друга стояли их дома. К её удивлению отец согласислся, и она в сопровождении трёх охранников, гордо отказавшись от "ассистентки" поехала вкушать жизни простых людей. До позавчерашнего дня всё было не так плохо, а потом началось что-то непонятное. Для начала пропала связь, ни голо, ни игр, ни новостей, ничего, только пару игрушек на коме, потом прибежал отец подруги, и все посерьёзнели, засуетились и стали укреплять дом. День закончился беспорядочной пальбой, которая то приближалась, то удалялась. Пару раз к ним пытались вломится, но они отстреливались. А потом что-то произошло, и на их дом наткнулся довольно большой отряд людей в форме. Охрана быстренько натянула на неё бронежилет, и уволокла на третий этаж. Её усадили в дальний от окна угол, забаррикадировали столом, и велели не шевелится. Один из охранников остался с ней, и встал так чтобы контролировать сразу и дверь и окно. Стрельба внизу пошла очередями а потом внезапно стихла, послышался шум, крики боли, и одиночные выстрелы. Весь остаток ночи она в полубреду слушала пьяный хохот захватчиков, и женские мольбы, перемежающиеся криками. Потом кто-то стал ломится в дверь. Охранник, ждал до последнего, но когда стало ясно что к ним вломятся - открыл огонь. Первое нападение они отбили, она сидя в углу в бреду в бронежилете, и охранник, экономя патроны, слушая каждый шорох, и безуспешно стараясь не подставить себя, по случайную пулю. Одна из пуль попала в бронежилет, надломив ребро, и лишив охранника возможности вдохнуть, вторая чиркнула по ноге, видимо зацепив что-то полезное, поскольку перевязка медленно но неуклонно набухала кровью. В том что его принципал пришлёт эвакуационную группу сомнений не было, только вот положительный ответ на вопрос доживёт ли он до этого радостного события, с каждой минутой приобретал всё более отрицательное значение.

Взрыв, и ошмётки двери заколотили по перевёрнутой столечнице и стенам, оглушенного охранника вмяло в стену, и потеряв сознание он замер бесформенной кровящей отбивной. Тали звижала, и на звук в комнату ворвался громадный мужик в разорваной форме, в грязи и с перекошенным от бешенства лицом. Он рефлецторно всадил пулю в лицо охранника и повёл головой, пытаясь определить источник визга. Перепрыгнуц через стол он пнул Тали в грудь так что у неё перехватило дыхание, и хищно обернулся навстречу набегающему из двери второму мужчине. Видимо второй был тоже свой, потому-что первый опустил ствол, и уже неспешно развернулся к девочке. Ухватив её за шкирку он стал вытряхивать её из бронежилета, не обращая внимания на её слабые попытки сопротивлятся. Бухнуло разлетевшееся окно и в комнату влетела куча прелых листьев, приземлилась, и перекатившись под ноги ко второму махнула ножом, сразу-же отпрыгнув под прикрытие стола, исчезнув из поля зрения её пленителя. Пат. Куча листьев не видел что творится с той стороны стола, а хозяин перекошенного лица оказался в закутке, лишённый как манёвра так и обзора, но вооружённый машинкой прошивающей поверхность стола не хуже чем зингеровская иголка шёлк. Справа снизу налево вверх, очередями по три, по синусоиде, он начал быстро и чётко прострачивать слепую зону, пока из-за стола не выметнулась та-же самая куча прелых листьев, рука с автоматом дёрнулась следом, но лишь чуть не успела - нож полоснул правую кисть державшую автомат, а потом пронзил ботинок правой ступни, и уподобившись всё той-же швейной иголке, часто-часто заскользил между бёдер автоматчика, кромсая мышцы, сухожилия, и, на всякий случай, перерезая в нескольких местах артерию. Когда противник упал, пацанёнок прыгнул ему на грудь, воткнул нож под нижнюю челюсть и наваливаясь всем телом задёргался пытаясь загнать его поглубже к мозгу, чтобы успеть убить первым. Почти успел, здоровая левая рука довернула автомат и прощальная очередь из трёх пуль оставила дорожку на спине, и содрала кожу с затылка. Скатившись вбок парнишка на карачках подбежал к Тали быстро ощупал руки ноги, и жестом приказал лежать где лежит. Тали дёрнулась было что-то сказать но он окатил её бешенным взглядом, а потом приложив палец к губам покачал головой, и повторил свой жест - лежи здесь.

Пацан с окровавленным ножном и бешеным взглядом выкатился за дверь и ссыпался вниз по лестнице. Тали лежала где приказано и безнадёжно поскуливала как потерянный щенок, умом приняв неизбежность смерти, но не желая своим телом испытывать то что ей несомненно уготовила судьба. У неё не было ни мыслей ни сил ни желания чтобы сопротивляться, убежать или хотя-бы спрятаться получше. Её найдут здесь и сделают всё что захотят тоже здесь, и если повезёт то убьют здесь, а если нет - то заберут с собой и продолжат. И она сделает всё что прикажут, всё что захотят, всё что в её силах, лишь-бы только ей не было больно. Прекрасный план с единственным недостатком - от неё захотят чтобы она кричала от боли, но перепуганный мозг не хотел формулировать именно эту мысль. Кто-то взял её за руку и велел вставать, она встала, её потянули к двери и она пошла, пошла вниз, вниз по лестнице, между стен заляпанных кровью, дерьмом и мозгами, по лестнице где валялись тела, части тел, обрывки частей, вниз по лестнице, где со ступеньки на ступеньку сперва стекал а потом капал загустевающий бурым ручеёк из окисляющегося в последний раз сока жизни. Вниз по лестнице, где среди ошмётков и огрызков мужчин лежали два относительно целых но тщательно истерзанных обнажённых тела подруги и её матери. Смерть не успокоила их лиц, и гримаса боли, так часто неотличимая от экстаза оргазма, наглядно демонстрировала всю глубину ощущений доставляемых всем тем что было навешано, примотано, воткнуто, и всунуто в их тела. Тали хватило одного взгляда чтобы отразить этот буклет с рекламой перспектив на ближайшее будущее, и окружающий мир исчез, и осталась только рука тянущая её вперёд, и она шла за ней ничего не видя перед собой, как сомнамбула, ничего не видя широко открытыми глазами, и стискивая эту руку только чтобы не потерять.

Два года, два долгих года она держалась за эту руку, два года лучшие психологи, гипнотерапевты, и фармацевты приводили в порядок переплетение воспоминаний реальности и куда менее жутких ночных кошмаров. Два года мальчишка не отходил от неё ни на шаг. Два года как цепной пёс он ходил за ней, он сидел рядом за столом, он сидел с ней за одной партой в классе, он спал с ней в одной постели, и стоял спиной у занавески в душе и в туалете потому-что та рука за которую держалась Тали была его рукой. За эти два года он вырос, окреп, и умудрился подтянуть своё образование до пределов среднеобразованной деревенщины. Потом Тали дважды умудрилась самостоятельно справить нужду и психологи тотчас решили что его дальнейшее присутствие будет только мешать процессу её выздоровления.

С точки зрения друзей, врагов и прочих партнёров по бизнесу отец Тали был свиньёй. Свиньёй он и был - жирной, грязной, беспринципной, всеядной, щетинистой и пихающей своё рыло повсюду в поисках чего бы ещё сожрать. При этом свиньёй он был рассчётливой и неблагодарной, но потомство своё любил, и для дочери был готов на всё. В том числе избавится от пацана спасшего её жизнь только чтобы отдать ей два года своей. Избавится так чтобы возможности связаться у них не было, а у него всегда была возможность его найти, поскольку те же психиатры считали любое перманентное решение рискованным, всегда был шанс что Тали узнает. Посему вариантов осталось два: тюрьма и армия. Засунуть мальчишку и туда и туда проблем не было, но из армии вытаскивать легче. Так наш герой впервые получил имя, фамилию, документы на это имя и фамилию, возраст, документы подтверждающие возраст, легенду, документы подтверждающие эту легенду, счёт в банке, документы ограничивающие его доступ к этому счёту, персональный комм и пожелание успехов в учёбе и размашистый пинок в зад, подтверждающий чистосердечность пожелания успехов. За неделю никто, ничто и звать никак перебрался с коврика у кровати Тали, на койку в бараке для кандидатов в Академию Инфантерии.

Привезли его поздно вечером, после отбоя, а утром, на свежую голову, так ни с кем и не подравшись он проснулся по незабываемые звуки армейской побудки. Под нежнейший сержантский шёпот "Рота подъём", он выхватил из-под подушки нож, и попытался перекатом уйти от опасности, но запутался в ногах, койках, и всеобщем хохоте новобранцев, которым привезли развлечение куда более растяпистое чем они сами. Дежурный сержант рявкнул построение, и новобранцы в разной степени полуодетости вытянулись по стойке смирно у своих коек. Против обыкновения сержант не стал никого воспитывать персонально, а лишь прошло между рядами, стараясь не выпускать из виду новичка. То что он видел ему совершенно не нравилось, потому-что вместо неуклюжего худого недомерка, которым выглядел новичок в глазах остальных, перед ним стоял натянутый комок нервов и сухожилий, умело держащий нож обратным хватом, и нарушая смирную стойку переносом веса на носочки босых ног, и рассредоточив взгляд так чтобы охватить как можно более широкое пространства с самим сержантом, как главной угрозой, в центре. Это была не поза, не тренированная в зале стойка, это были рефлексы вбитые в парня самой жизнью, и сержант как-то сразу распознал адепта единственного и незаменимого вида боевых искусств - мастера по выживанию на войне. В этом искусстве никогда не было званий и чинов, и всего две ступени - первая для тех кто пока живой, и окончательная.

"Из алгебры - пять, из латыни - пять," из курса "Использование ландшафта при организации распределённой динамической обороны" превосходно, рекомендовано к специализации, из "Тактического приложения мобильных броненосных платформ" превосходно, рекомендовано к специализации, из "Применение информационных систем в обороне и нападении" превосходно, из "Организация надёжных сигнальных систем в условиях активного подавления" превосходно, из "Планирование и координация спецопераций" превосходно, рекомендовано к специализации, из "Психологии боевого подразделения" удовлетворительно, из "Истории современной тактики" удовлетворительно, из "Работы в составе воинского подразделения" условный зачёт с пометкой ограниченно годен к командованию, рекомендовано общее планирование или индивидуальное исполнение, полная атрофия доверия к товарищам по команде, полная атрофия доверия к офицерскому и унтер-офицерскому составу, ответственное отношение к заданию, минимально допустимый индекс лояльности. За три цикла обучения Лави так и не завёл себе друзей среди однокашников, с учителями, даже с теми кому не уступал в знаниях и умениях, придерживался отношений равноудалённых как от заискивания так и от фамильярности. Кого-то это раздражало, кому-то импонировало, но все были единодушны в том что сваливали на него куски своей работы, расплачиваясь за освобождённое время досрочными оценками, рекомендациями, и консультациями. Унтер-офицерский состав его терпел, поскольку придраться к односложным уставным ответам было тяжело, а физические нагрузки сносил когда беспроблемно, когда безропотно, но всегда с какой-то целенаправленной ожесточённостью. Родных у него не было, денег не было, интересов не было, так что всё своё время он проводил либо в библиотеке, либо в тренажёре гоняя бронированную технику начиная от латного рыцаря и заканчивая стимулятором новейшей наземной платформы через реальные и фантастические сценарии исторических сражений, симуляторных тестов, и сетевых игр соответствующего содержания. Ревущий монстр поселившейся у него в душе после уничтожения его родной деревни требовал адекватного ответа, и Лави учился убивать собратьев этого монстра, учился распознавать их, учился прятаться или убегать от них, учился преследовать и загонять их, учился делать ловчьи ямы, и кидать кумулятивные гранаты, учился распознавать их пособников и бороться с ними. Учился притворятся одним из них, и научился это делать лучше чем они сами. За последние пол-года он побил почти все рекорды училища для оператора броненосных платформ. За те же пол-года он вошёл в первую сотню бойцов в нескольких виртуальных играх, так или иначе связанных с личной или же моторизованной доблестью и умением стрелять первым, стрелять метко, наступать скрытно, отступать быстро, и задавать вопросы только окончив штабелировать трупы.

Подходило время заканчивать учёбу и искать работу. Бесхозному сироте светила либо собачья будка под столицей, либо изба-пятистенок в Мухосранском гарнизоне. Получить нормальный контракт ему не светило, денег на взятку не было, а мысль о многолетнем прозябании в глуши под видом службы не привлекала так же. С другой стороны его ранг в играх позволял ему наедятся на приварок, помогая обучать игроков, и участвуя в турнирах с тотализатором. Главное не зарываться. Подошла выпускная неделя и по территории Академии обьявились покупатели офицеры из регулярных войск, наёмничьих контор, а так же из "дружественных" стран и организаций. По большому счёту заведения типа Академии были вынуждено-нейтральными. В ситуации когда государства служат внешними оболочками для пластов биомассы и угнетающим прессом для жителей. Когда границы и таможни не более чем фильтры товаров и услуг существующие исключительно дабы отделять зёрна законных бизнесов, платящих налоги и таможенные сборы, от плевел незаконных бизнесов платящих взятки и серую зарплату, а биомасса перемещалась из оболочек где совсем плохо, туда где власть Майи проявлялась сильнее. Словом масса народу занималась незаконным самообогащением на вполне законных основаниях, и обученные нищие офицеры без денег, родни, и связей были желанными детьми в алтаре Молоха, милитариста-террориста на службе у Маммоны. К Лави уже подходили и открытые враги, и заклятые друзья, ему так же делали авансы несколько "частных силовых структур", приглашая перекусить, побеседовать и ответить на две-три сотни вопросов, чтобы узнать насколько трудно будет уговорить кандидата убивать незнакомых людей чтобы набить карман босса, и ссыпать сдачу в свой карман. Принципиальные пацифисты были ненужны, неуправляемые отморозки как правило товар одноразовый, а потому рекрутеру невыгодный, если нет спец-заказа, а вот отморозок с которым можно договорится... это как найти алмаз в куче навоза, можно, но процесс довольно противен. Словом в преддверии перемен жизнь заполнилась неопределённостью. В один из таких дней к Лави подошёл заведующий кафедрой систем управления и контроля, и предложил рассмотреть поступление к нему в аспирантуру по специальности человеко-машинное общение. Поговорили - всё оказалось необычайно просто, у завкафедрой горела "вкусная" тема, совместный проект Сименс-Шукхерта и Международных Деловых Машин - новая система управления: улучшенный дизайн панели контроля, ускорение реакции оператора, и модульный контактный комбинезон оператора. С улучшенным дизайном всё было просто, его оттестили, и запустили в серию, а лучшие люди уже сели улучшать улучшенную панель. А вот связку ускоренный "оператор - спецкостюм" испытать было затруднительно. Нет наделать клонов, и их подключить это уже испробовали, у клонов происходило омертвление нейронов, а поскольку средний клон всё-ещё стоил дороже человека, то приступили ко второму этапы исследований, переключившись с клонов на клошаров. Клошары стоили дёшево, операцию переносили успешно, проблему с нейронами решили. Однако клошары товар не презентабельный, да и оценить успешность операции можно только на человеке который что-то уже умеет, чтобы было с чем сравнивать. А вот нищий студент без родни, зато входящий в первую сотню нескольких популярных сетевых игрушек - это да, это может помочь, это можно разрекламировать. В общем в который раз добрые люди решили продать Лави подороже, не заплатив ему ничего или в самом крайнем случае почти ничего. Вот за это "почти ничего" наш герой и торговался всю оставшуюся неделю. Не без успеха. Нет, зарплаты не выгорело, расставаться с живыми деньгами никто не собирался, но степень доктора он себе гарантировал безотносительно успешности операции, а за пункт в котором определялось его личное участие в продажах и демонстрациях, выговорил себе процент от продаж, правда только от заказов подписанных и заключённых во-время презентаций, зато на весь "куст" модификаций и производных данного технологического решения сделанных на протяжении четырёх лет после заключения контракта. Самоокупаемость наступала после тридцати тысяч продаж, общий рынок был оценён в пятьдесят тысяч комплектов, поэтому его процент за продажи удваивался после первых семидесяти-пяти тысяч, и ещё раз после первых ста пятидесяти. Сам Лави считал что покупает время для принятия решения и эксклюзивный комплект обмундирования, поскольку никак не верил что из этой затеи выйдет хоть какой-то смысл. Ему требовался доступ к университетскому оборудованию, и возможность принимать участи в тотализаторе, ставя за и против себя невеликие суммы и существенно увеличивая свой приварок. Он не умел думать о будущем, за него всегда это делали другие, и как бы ни был он хорош в скоротечном бою, не имея ни целей, ни привязанностей, ни даже мечты, он плыл по пути наименьшего сопротивления, довольствуясь малым - безопасностью и едой. Масштабы планеты его не интересовали, а понятие "карьера" в глазах человека выжившего там где побывал он было просто бессмысленной тратой времени. Словом договор, исправленный и дополненный дешёвеньким стряпчим из вытянутым из справочника по параметрам "трудовые договора" и "цена", и оказавшимся старичком с пятидесятленим стажем, застарелым синдромом Паркинсона, и слоновьей памятью, коротающим свой век помощью наивным недотёпам, впихивая в контракты невинные пунктам, и наслаждаясь редкими звонками от учеников и коллег, умоляющими его никогда, никогда больше так не делать. Ну, каждый борется со скукой как может. В контракте появился пункт об обязательной стопроцентной медицинской помощи за счёт компании, на период контракта, и другой о материальной отвественности за последствия операции, причём как последствия для здоровья клиента, так и ответственность за ущерб причиняемый неверно работающей системой, пункт об автоматическом продлении контракта по желанию компании был заменён на пункт о продлении/расторжении по согласию сторон, и дальше по мелочи шли списки причин автоматического расторжения контракта при выполнении или не выполнении сторонами каких-то действий, или же бездействия. Контракт резко вспух и поскучнел, как впрочем и рекруитер получивший новую версию договора, он попросил два дня на раздумья, пригрозил отказаться иметь дела с таким недоверчивым юношей, но срочность победила жадность, и вот одна копия унеслась в архивы корпорации, другая легла в почтовый ящик дешёвого дедушки, а закапанный кровью подписующихся сторон оригинал, был сдан фелдьегерской службе для передачи в государственный архив. После чего два киборга взяли Лави под белы ручки да в лимузин, да в госпиталь, где его раздели догола, затянули на спине бумажную салфетку, в просторечии известную как халатик пациентский одноразовый, облучили нутро напросвет, потыкали медицинскими предметами, как положено отпили пять пробирочек кровушки, поставили ведёрную клизму и уложили в койку с пластиковым ведёрком ледяной воды с левой стороны, и пультиком контроля медсестёр, кроватей и проектора с правой стороны. Один из киборгов устроился в прямо в палате, в кресле для гостей, а другой при входе в палату, ощупывая своим суперменским взглядом проходящих по коридору на предмет наличия скрытого под одеждой оружия, освинцованного белья, и женских прелестей, которыми и наслаждался в сперва во фронтальной а затем в тыловой проекции, пересылая наиболее выдающиеся находки на визор своего коллеги из палаты. И был вечер, и было утро, когда задремавшего Лави ни свет ни заря, разбудили, измерили температуру, послушали сердечко, переодели в бумажную салфетку в просторечии известную как халатик хирургический одноразовый, переложили на каталку, и повезли анфиладой автоматических дверей, лифтов, коридоров и поворотов, обьединённых ненавистью ко всем посторонним, выраженной на разных языках, настенной росписью, светящимися знаками и табличками возникающими самопроизвольно в местах где ни один человек в нормальном уме и трезвой памяти даже не подумает "а чего бы здесь почитать?".

Пациента довезли до самой операционной, напичканой стерильными компьютерами, обеззаражеными проводами, и таким необьятным ассортиментом ухватов, зажимов, пил, топоров, коловоротов, насосов, присосок, лазеров, штангециркулей и разрядников, что любая автомастерская пополам с чертёжной просто удавились бы от зависти. В центре этого склада причуд медицинской мысли возвышался стол из нержавеющей стали, по бокам, в окружении острых металических предметов, почетным караулом замерли хирург и его ассистент с одноразовыми скальпелями наголо, вокруг них сосредоточено роились медсестрички, а в головах, посверкивая кровавыми прожилками глаз и криво ухмыляясь, изготовил маску анестезиолог. И наступила ночь. Всё шло по накатаной схеме: операция, реинкаранция, реанимация и реабилитация. На последней стадии схема забуксовала. Ему снились кошмары, ему снилось что всё тело, руки, ноги, шею, поясницу постоянно прижигают сигаретами, а в основание черепа воткнули паяльник и позабыли выключить на совсем. Ему снились лица медсестёр, маски равнодушия, печальные глаза сочуствия и сожаления, острый заинтересованый взгляд садиста, и голоса иногда озабочанные, иногда усталые, чаще всего механически перечислящие состояние компонентов какого-то механизма, и безнадёжно подводящие итог - видимых улучшений нет. Потом в его бесконечный сон пришли день и ночь, и отличались они только яркостью светлых пятен над головой, и количеством голосов вокруг. А однажды он проснулся и осознанно почуствовал физиологичекую необходимость. С этого дня сознание пошло на поправку, а вот тело - тело больше не принадлежало ему. Он был полностью парализован - каждый сустав, каждый нерв его котролирующий был перерезан, и подключён к микросхеме. Стандартная методология сращивания нервных окончаний примениямая в травматологии и протезировании уже много много лет дала сбой. Мозг точно знал что тело здорово, а сигналы не проходили по привычным каналам - слишком во многих местах была нарушена связь. Он мог видеть и слышать, мог разговаривать, есть и пить, он не мог пошевелить ни единым мускулом от шеи вниз. И чем дольше он не мог ими шевелить, тем меньше шансов на то что мускулы вспомнят как это вообще правильно делать. Момент когда ему останется либо в утиль, либо в киборги неотвратимо приближался, и всяческие массажи, электростимуляция, и физиотерапия могли лишь притормозить тот момент, когда гроссбух с суммарной стоимостью содержания окончательно перевесит всё более призрачные шансы на восстановление.

чтобы решить что именно должно быть написано на памятнике что именно напутали доктора и как это можно исправить пока не поздно следующий день polat нашему герою заглянул а улыбающийся толстячок порно умную шутками прибаутками развлекался шутил одновременно размахивать какими то странными приборами разглядывая индикаторы описание действий в разъемы на руках ногах шеи в конце смотра он позвонил дежурному техника и стал задавать ему дежурную вопрос техник днем краснел хотел и не знал что на вопрос ответь все закончилось очень печально требования к технике запасных микросхем и основной узел основания черепа стали разобрать на части и стали заменять части одну за другой концу этой процедуры в руках ногах почувствовала колотилова руки дернули сижу ноги прыгнули жизнь вернулась онемевший члена героя все казалось как никак всегда банально и просто один шанс на миллион давно проба на отработке отработанное надежная схема никому и в голову не могло прийти что не работает именно ключевой элемент системы потому что он работал всегда тесты выдавал правильное значение а то что может поломаться доставим значение опять таки штатном инженером голову не приходило с этого дня процесс пошел гораздо быстрее герой сначала учился ходить о том бегать потанцевать обернулся занятия рукопашным боем йога чтобы вернуть концентрацию реакцию все остальное и все это происходило при выключенных сетях передачи когда лови восстановил форму пришел себя после операции тренировочный костюм который нарочно сигналы я правильно москва чтобы мог устанавливать здоровью участвовать в соревнованиях тренировался пользоваться который понемножечку потихонечку устарел реакцию ру но сигнал герой соревнования прошел 1 4 2 неожиданно для себя одной 16 финалафинала танковой войны жизнь прекрасна и удивительна

Решение уйти сразу в утиль, или сперва недолго побарахтаться киборгом, а уж потом в утиль, определялось моментом когда гроссбух с суммарной стоимостью содержания окончательно перевесит всё более призрачные шансы на восстановление, и всяческие массажи, электростимуляция, и физиотерапия могли лишь чуть-чуть отдалить давление тисков всё крепче сжимающих сознание молодого человека. Разум метался в поисках выхода, но повсюду натыкался лишь на неподвижую груду мышц постепенно атрофирующихся на каркасе скелета. Хмурым дождливым утром, когда небритые похмельные мужики стояли в огромной очереди за водкой, он позвонил своему адвокату чтобы решить что именно должно быть написано на памятнике, в сторону какой звезды его развернуть, и возможно-ли хоть как-то насолить бездарно угробившей его команде докторов. А на следующее утро всё закончилось. Прямо до завтрака с шумом и треском, с шутками и прибаутками в палату вкатилься шестирукий колобок

что именно напутали доктора и как это можно исправить пока не поздно

Фиаско под Шангрилаевкой

Красавица и Свобода - Гатака и Дрор - Две ласточки

Прошла вечность и вот она нагая, влажная и совершенная уже стоит и захлопывает напитанные рассветом глаза, и взметает к небу кисти оживших рук, "Золотой Бог" как-то естественно перетёк в древнюю "Бхаратанатаям", словно фиксируя рванные кадры чётких поз и вычурных статуэток, сокращая паузы, становясь выстрее динамичнее, внезапно распознавшись арабской "Пчелой". Девушка не знала ни стыда ни одежд, нагая она сматывала с себя воображаемые слои прозрачной газовой ткани, разыскивая пчелу, и выглядела одетой, пока не позволила своей истинной обнажённости проступить сквозь гипноз движений и, когда злая пчела всё-же ужалила её, она упала бежизненной куклой. Медленно восстала с утёса нежная лебедь, и закружилась в классических балетных па, без пачек, балетных туфелек и партнёра она вертелась на одной ножке, отбивая другой положенные углы и позиции, разбегаясь, летела без поддержки партнёра, в конце-концов замерев перед самым полотном водопада. Она постояла так несколько секунд, внезапно расслабила плечи и откинула голову, посылая волны за волной от макушки, к плечам, к груди, от талии к бёдрам, и волной от таза вниз, вниз, вниз к ладненьким крепеньким ступням, укоренившимся в скале подобно хвосту изготовившейся к атаке змеи. Она расслаблялась, она отдыхала, она танцевала "Кометике" - танец волос, соблазнительный танец эллинских гетер, утерянный веком, но возрождённый мечтой невинной девчушки каждое утро своей недолгой жизни встречающей бога на утёсе у водопада. Она сбрасывала нечеловеческое напряжение мышц, восстанавливала сбившееся дыхание, и изгоняла аденозинмонофосфорные токсины прочь из тела вместе с липким жарким потом. В какой-то момент змея подалась вперёд и видение исчезло мгновенно растворившимся в ледяном водопаде золотым пятном. Лави вдвоём с уже поднявшимся солнцем ошеломлённо смотрели на опустевший уступ у бесконечного водопада.