Трудно определить жанр, предлагаемого читателю, произведения. Это не научная статья и не пособие по санитарно-просветительной работе. По форме - это не повесть, не роман и не мемуары. Скорее всего - это сборник историй, рассказов об алкоголиках и алкоголизме в научно-публицистическом стиле. По содержанию сборник ближе к драматическим произведениям с довольно узким психологическим диапазоном.
Сам диапазон, с одной стороны, ограничен внешними конфликтами героев с микросоциальной (ближайшее окружение, семья, друзья, товарищи, рабочий либо учебный коллективы) и макросоциальной (государство) средами. С другой стороны психологический диапазон ограничен внутренним конфликтом героя, противоречием между неодолимым желанием потреблять спиртные напитки и, как осознанной, так и не осознанной информацией о пагубном действии алкогольного зелья на психику и организм в целом.
В любом конфликте, в каждом противоречии одна из сторон одерживает победу. В алкоголизме динамика самого конфликта, за редким исключением, идет в одном, известном направлении. В каждом из рассказов логическим финалом является трагедия конкретной личности, а то и целых семей.
В нижеследующих историях вымысел отсутствует. Эпизоды из жизни и обстоятельств кончины несчастных, без меры поклоняющихся Бахусу, записаны на основании собственных наблюдений, рассказов самих пациентов, их близких родственников и знакомых, врачей-курсантов, психиатров, медицинских психологов, наркологов.
Было это, как говорит нынешняя молодежь, в незапамятные, еще доперестроечные времена. Времена меняются, а клиника хронического алкоголизма во все времена, от Содома, Гоморры и древнего Рима до сего времени остается прежней.
Ничтожна надежда, что, осилив, во что верится с трудом, настоящий сборник историй, закоренелый, опустившийся алкоголик бросит пить и вернется к обычной жизни нормального человека. Надеюсь на некоторый успех у прочитавших, еще плавающих между поверхностью зелья и дном стакана. Но основная надежда, поддерживающая мои творческие усилия, зиждется на том, что трезвомыслящие люди, прочитав последующие истории, сделают вывод сами, расскажут детям, дадут добрый совет родным, соседям и просто знакомым. Дадут совет почитать лично.
Моя покойная теща, в основном во время каникул, вразумляла в свое время внуков - моих сыновей по самым разным поводам. От учебы в школе и выполнения домашних заданий до поведения дома и на улице. Сама по профессии инженер-железнодорожник, она говорила:
- Если из произнесенных, несущих в себе воспитательную нагрузку и подкрепленных личным примером, ста слов даст разумные всходы одно-два, значит день прожит не зря, разговор был не напрасным.
Из соображений медицинской этики и деонтологии места действия, имена, фамилии, возраст и профессии наших "героев" и рассказчиков имевших место историй, изменены.
Настоящий сборник историй способен служить литературными ситуативными примерами, особенностями различных вариантов течения алкоголизма и версий личностной деградации алкоголика. Чтение сборника можно рассматривать как вспомогательное пособие для психогенного воздействия на пациента методом эмоционально-стрессовой либропсихотерапии. Этот метод психотерапии предусматривает чтение больными хроническим алкоголизмом специально подобранных тематических художественных произведений.
Рассказ областного нарколога
Не задерживая ваше внимание, скажу. Алкоголизм у мужчин и женщин имеет три стадии. 1 стадия. (начальная, неврастеническая, стартовая) знаменуется возникновением труднопреодолимой потребности употребить некую дозу спиртного. Развивается и укрепляется психическая зависимость. Пьющий утрачивает способность контролировать количество потребляемого алкоголя. Частичная амнезия (потеря памяти), когда пьющий явно "перебрал".
Имеет место снижение критики к распитию спиртных напитков. Человек каждый раз старается подобрать веские аргументы, чтобы оправдать очередной алкогольный сабантуй. Из-за отсутствия чрезмерно мучительных вегетативных и соматических симптомов на первой стадии алкоголизма, у субъекта чаще всего не возникает раздумий о необходимости прекратить прием горячительных напитков.
2 стадия. Сформировавшийся алкоголизм. У пьющего возникает физическая зависимость и, так называемое, плато толерантности (человек знает свою дозу). Формируется абстинентный (похмельный) синдром), по утрам тошнота, головная боль и т.д. Порог устойчивости к алкогольным напиткам повышается.
На этой стадии влечение к повторному употреблению алкоголя очень сильное, но пациент в основном еще контролирует употребление, т.е. способен самостоятельно отказаться от употребления зелья.
3 стадия. Ее еще называют терминальной. Все в жизни человека отныне сводится к одному: ни перед чем не останавливаясь - добыть спиртное. Кроме алкоголя, употребляются аптечные настойки, политура, одеколон, лосьон и т. п.
Снижается толерантность (устойчивость) вплоть до полной интолерантности. Пьющий пьянеет от одной рюмки (наступив на пробку). В этой стадии чаще всего переходят на более слабые алкогольные напитки. Возникают осложнения в виде психических, неврологических и других расстройств. Имеет место появление алкогольного делирия (белая горячка, белка, оседлать белого коня). Похмельный синдром настолько выражен, что отсутствие спиртного может вызывать длительные судорожные эпилептические припадки. Прогрессирует полинейроэнцефалопатия. Развивается социальная и психическая личностная деградация.
Существует несколько форм алкогольной зависимости. Самая известная - запойная. Пациент некоторое время пьет, затем наступает абсолютно трезвый период жизни (ремиссия). Запойная форма делится на псевдозапойную, когда злоупотребление начинается и прекращается по внешним факторам. Запойная заканчивается из-за явлений интолерантности (внутренние причины типа: больше не лезет и пр.). Форма постоянного пьянства. Небольшими объемами, но каждый день длительное время, на протяжение нескольких месяцев и лет. Формы непостоянны и под влиянием внешних и внутренних факторов, переходит в другую, как правило, в более тяжелую. Таким образом, систематическое употребление алкоголя, несмотря на вред здоровью и социальному положению (ухудшение здоровья, провалы памяти, конфликты в семье и на работе, необходимость опохмелиться, симптом "опережения круга" (пациент выпивает, не дожидаясь окончания тоста), судорожные припадки, провалы в памяти, ухудшение жизнедеятельности органов и систем являются чрезвычайно тревожным звонком.
Только владея всей информацией и открыв собственные глаза на наличие проблемы можно предотвратить развитие алкоголизма, избавиться от зависимости, обрести свободу от алкоголя. Самое важное, пожалуй, признать проблему. Только увидев препятствие, можно его преодолеть. А не видя реальности и не веря в факты, говоря себе, что такого не может быть, что я не алкоголик: хочу - пью, не хочу - не пью, человек безвозвратно погружается в ад алкогольного безумия.
Соблюдая извечное мужское правило, женщин пропустим вперед.
- Женщины слывут слабым полом, но это утверждение далеко от истины. Женщина, при случае, и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет. Женщины, как правило, живут дольше мужчин, стойко переносят жизненные невзгоды и болезни. Это заложено самой природой. На женщине, в силу ее извечной роли матери, лежит ответственность за семейный очаг, детей. Многие бытовые и социальные катаклизмы, когда ломаются, казалось бы, крепкие мужчины, женщины переносят более стойко. Исключение составляет одна беда - алкоголизм.
Прежде всего, как специалист, считаю необходимым остановиться на особенностях женского алкоголизма. Женщины, как правило, быстро утрачивают контроль над количеством выпитого, переносимость алкоголя у них ниже, чем у мужчин. Тяжесть похмелья у женщины отличается от мужского. Как правило, наблюдаются перепады настроения, с течением времени нарастает депрессия.
Такие изменения связаны с тем, что у женщин эмоциональный фон гораздо богаче, чем у мужчин. Выделение эстрогенов и эндорфинов (Эндорфины это, по мнению некоторых специалистов, не один гормон, а отдельная эндокринная система, целый комплекс веществ, определяющий эмоциональное состояние психики). В самой начальной стадии постоянного употребления алкоголя женщина ощущает себя более раскованной, привлекательной. Отчасти оно так и есть. Вначале незначительные дозы алкоголя стимулируют выработку эстрогенов, серотонина, окситоцина, отчасти гистамина. Это, так называемые, гормоны счастья.
По мере продолжения злоупотребления алкоголем, подавляется выработка в организме женщины собственных, определяющих психо-эмоциональный фон, эстрогенов и эндорфинов. Теряется женственность в поведении, жестах, мимике, поступках. Затем теряется женственность фигуры, непропорционально увеличиваются мышцы плечевого пояса и, наоборот, уплощаются и уменьшается ягодицы, грудь. Появляется сутулость.
Походка становится вначале похожей на мужскую, затем, по мере нарастания зависимости от зелья, выступают элементы, так называемой, атаксии. Атаксия - двигательное расстройство, проявляющееся в неспособности к координации произвольных движений; может быть следствием мозжечковых нарушений, расстройств двигательной или чувствительной систем. Создается впечатление неуверенности в походке. Злоупотребляющие алкоголем, что женщины, что мужчины, идя, словно ощупывает перед собой дорогу. В первую очередь атрофируются икроножные мышцы, за ними все остальные. В народе в таких случаях говорят, что выпитая водка закусывает "мясом" пьющего. Реже, в начальном периоде злоупотребления алкоголем, имеет место жировое перерождение мышц конечностей, туловища.
У женщин более длительно сохраняются перепады настроения. Короткие периоды эйфории сменяются длительной депрессией. У, осознающих свое состояние, пьющих женщин в первые же минуты после выпитой рюмки появляется сожаление о содеянном. Самобичевание, слезливость, чувство жалости к себе, подавленное настроение...
Избыточная жестикуляция и неконтролируемая мимика постепенно сменяются уплощением мимической мускулатуры, безучастным выражением лица. Оживление мимики наблюдается при приступе агрессии либо перед предстоящей выпивкой. Иногда достаточно разговора о застолье, чтобы у ряда пациентов в предвкушении выпивки проявилось непроизвольное, неосознаваемое энергичное потирание ладоней и глотательные движения.
В результате злоупотребления алкоголем у женщин проявляются социальные последствия. У них быстро меняется моральный, социальный облик. Особенно страдает интеллект. От алкоголизма женщин ограждают социальные, психологические и биологические барьеры. Когда они разрушаются, очень быстро происходит нравственное падение. Становится заметным противоестественное, в первую очередь, отношение к детям.
При употреблении алкоголя быстро меняется характер женщины. Усиливается истеричность, агрессия, нервозность, быстрее развивается энцефалопатия. Алкоголизм у женщин протекает более злокачественно. Женщина не может в полной мере осознать болезнь и не в силах отказаться от алкоголя. У женщин, регулярно потребляющих горячительные напитки, появляются отговорки, в которых они отрицают, что у них есть проблемы с алкоголем, типа: "я могу контролировать себя", "алкоголь мне не мешает", "у меня с алкоголем проблем нет". Затем они дают обещания, что могут сами бросить пить, закодируются на следующей неделе, в следующем месяце, в будущем году. С каждым разом пьющие женщины до последнего затягивают обращение к врачу.
Несколько лет назад мне позвонил мой однокурсник, работавший хирургом в одной из районных больниц. Обратился он ко мне по просьбе своего приятеля, смотревшего по местному телевидению серию моих лекций. Речь шла о молодой женщине, попавшей, как говорят, в пасть пьяному дьяволу несколько лет назад.
Условленный день в дверь постучали. В кабинет вошла миловидная молодая женщина лет тридцати-тридцати пяти, мало похожая на персону, злоупотребляющую алкоголем. Одета прилично. Опрятная прическа. Ниже угла глаза слева темная, почти черная, в форме падающей капли, родинка.
- Слушаю вас?
- Я по рекомендации Павла Петровича. Он сказал, что говорил с вами.
- Сядьте на стул, поближе. Чтобы мы с вами приняли правильное решение, прошу вас изложить ваши проблемы, как можно подробнее.
- Начну издалека. Закончила я технологический техникум пищевой промышленности по специальности "Технология переработки и консервирования сельхозпродуктов". Поскольку муж работал в совхозе агрономом, направили меня на местный консервный завод. Была принята на работу сменным инженером.
Было начало сезона. Заведующая складом готовой продукции попала в автокатастрофу. Множественные травмы, включая перелом позвоночника. Вызвали меня к директору:
- На время болезни назначаю вас исполняющей обязанности заведующей складом готовой продукции. По всем производственным вопросам подчиняетесь начальнику цеха и главному технологу. Он же начальник отдела сбыта. Принимайте склад.
Не склад, а огромная рампа с железнодорожными подъездами с обеих сторон. Плюс платформа для загрузки грузовых автомобилей.
- На следующее утро авторитетная комиссия под председательством главного бухгалтера произвела ревизию и по реестру я приняла склад. При приеме я обратила внимание, что часть готовой продукции, фанера, картонная тара оказались неучтенными и находились в стороне от готовой к погрузке продукции.
- А это все за кем числится? - спросила я.
- Это все уже выписано и оплачено. Заберут самовывозом.
Странным показалось то, что картон и фанера, которая всегда была в дефиците и на особом учете, подлежит вывозу. Но начальству виднее.
Старалась работать честно, каждая банка была на учете. Под бой отвела площадку, битое стекло взвешивала и вес заносила в ведомость. Рабочие склада пожимали плечам и переглядывались.
Каждая отгрузка фур сопровождалась застольями в небольшой комнатушке между складом и цехом. Практически тогда я впервые в жизни попробовала алкоголь. Да еще какой! Коньяки, ликеры, шампанское, ром, наливки и все подобное. Вначале отказывалась, потом втянулась. А тут главный технолог стал оказывать мне известные знаки внимания.
Однажды, что называется, перебрала. К концу второй смены очнулась в подсобке, а рядом главный технолог. Было страшно неудобно, стыдно. Как мужу в глаза посмотрю?
- Ничего! - успокоил меня начальник. - Выйдем через разные двери. Выпустил он меня через вторую дверь, которая при мне никогда не открывалась. Прошла через узенький коридор, отодвинула задвижку и через аккумуляторную попала в главный корпус. Вроде все прошло благополучно. Дала себе слово, что подобное больше не повторится.
- Через какое-то время застолье повторилось. В этот раз сибирские экспедиторы привезли из, расположенного неподалеку, ресторана шашлыки. После застолья снова подсобка, кушетка. Так я стала любовницей главного технолога. Пока трезвая - мучила совесть. Давала себе слово, что больше пить не буду и что-либо подобное повториться не должно. Но после первой выпитой рюмки море было по колено.
К концу месяца технолог пригласил к себе в кабинет. Подписав расходные ведомости и накладные, я поднялась. Начальник жестом усадил меня обратно. Открыл ящик стола и вынул пачку, завернутых в полиэтиленовый пакет, банкнот. Протянул:
- Это тебе!
- Что это?
- Это твоя доля! - технолог отвел глаза и продолжил. - Неля на работу уже не выйдет. Травмы серьезные. Оформляет группу инвалидности. С первого числа ты уже не ИО, а заведующая складом готовой продукции.
До меня дошло. Часто, подписывая в кабинете технолога документы на отпуск готовой продукции, я автоматически "подмахивала" все, пододвинутые мне начальником, документы.
- А если поймают? Тюрьма?
- Не поймают. Продукция уже за Уралом. А ты не маленькая, сама должна соображать. Знают только три человека. Смотри!
В тот вечер я пришла домой поддатой. Муж внимательно посмотрел:
- Может другую работу тебе? В совхозе есть место. А то в селе бог весть что болтают.
Я понимала, что качусь с крутой горы, словно в забитой бочке. Но в сумочке лежала пачка денег. Предвкушение, что завтра снова пойду в подсобку, открою шампанское, было сильнее. Я поднялась:
- Мне работа нравится. Зарплату обещали поднять...
- Ты больше ничего не хочешь сказать?
Я промолчала. Так продолжалось еще около года. Муж больше молчал, но напряжение в семье нарастало. А тут я забеременела. Не от мужа, конечно. В соседнем районе по знакомству сделала аборт. Мужу кто-то нашептал. Через недели две вечером постелил на стол покрывало, сложил свою одежду, обувь, завязал крест-накрест. Больше ничего не взял. Уходя, снял с пальца и оставил на столе обручальное кольцо.
Хлопнула дверка совхозного УАЗа. С заведенным мотором машина стояла у дома несколько минут. Потом мотор заглох. Я вся напряглась. Ждала. Думала, что вернется. Только сейчас дошло, что я наделала, разрушила свою и его жизнь. Поклялась себе:
- Пусть только вернется! Пылинки сдувать с него буду. Ноги мыть буду! Верной буду до самой гробовой доски!
Муж у меня настоящий мужчина. Немногословный, сам все понимал с полуслова. Технолог ему в подметки не годился. Да и иллюзий я там никаких не питала. Трое детей. Жена - нормальная женщина, у нас в бухгалтерии работала. Тихая, слова лишнего не скажет. Когда встречались, я видела, что она пыталась глянуть мне в глаза. Я же всегда смотрела вниз.
В это время снова услышала звук стартера. Мотор взревел так, что колеса со свистом забуксовали по сухой земле. Скоро звук отъезжающей машины стих за поворотом на трассу. Я поняла:
- Это все! Он уже никогда не вернется!
Завыла я по звериному. Так, до глубокой ночи, сцепив зубами подушку, скулила. Потом встала, подошла к серванту. Налила полный стакан водки. Выпила до дна и повалилась на кровать. Забылась.
Так и покатилась моя жизнь по наклонной. Утром на работу иду, даю себе слово вернуться домой трезвой и безгрешной. После обеда уже начинала поглядывать на часы. После четырех директор уезжал. Он жил в райцентре. И снова подсобка, коньяк, шампанское. Чтобы не бегать, не покупать, договаривалась с экспедиторами. Они мне привозили бутылки со спиртным, а я им вдвое - втрое больше нашей неучтенной продукции отдавала. Тогда слово такое вошло в моду - "бартер".
Неприятности, как всегда, нагрянули внезапно. На завод нежданно приехала комиссия из ОБХСС и еще из каких-то органов. После обеда по цеху пошел слух:
- Главного технолога арестовали!
Ноги меня не держали. Я присела. Сейчас придут и по мою душу. Но за мной не пришли. Вызывали на допрос как свидетеля. Там основным вопросом стоял вопрос сырья. Из колхозов присылали за день две-три машины, а оформляли, как одну. Потому и были на складе постоянные излишки продукции, которую реализовали "налево". А деньги по карманам.
Ревизия по складу, не знаю, каким чудом, прошла удачно, выявили небольшие излишки. Даже приход-расход крышек по цеху был в порядке. Стеклотару проверить было сложно, так как контейнеры с банками различной емкости были вперемежку. В углу складского двора была целая гора битого стекла. А все бумаги на "левую" продукцию уничтожались сразу, как вагоны или фуры прибывали по месту назначения. Ограничилась я строгим выговором.
Через несколько дней застали меня на рабочем месте подшофе. Приказ об освобождении от должности был вывешен на доске объявлений на следующий день. Плакала, клялась, что больше в рот спиртного не возьму. Кажется, поверили. А скорее, думаю, не хотели отпускать меня из поля зрения. Возможно, были замешаны люди повыше. Боялись, что уволив, развяжут мне язык. Стала я кладовщицей на складе стеклотары, расположенном в углу территории консервного завода. Площадь огромная, плюс складские ангары.
В это время главного технолога отстранили от работы. Шло следствие, были заведены дела на агронома по приемке сырья и нескольких бригадиров и экспедиторов колхозов, откуда мы получали сырье. Дело вскоре должны были передать в суд. Около полутора месяцев я держалась. Теплилась надежда, что вернется муж, простит. Да и работу боялась потерять. Работа не пыльная, бумажная, из персонала - один рабочий и автокарщик.
Как врач, я не вмешивался в рассказ женщины. Пусть выговорится, как говорят, выплюнет скверну из души. Это тоже элемент психотерапии. Моя пациентка продолжала:
- Однажды к рампе ангара подкатила грузовая машина. Выписали десяти литровые банки. А они у нас в неликвидах. Молодой разбитной водитель попросил, помимо выписанных, погрузить несколько десятков банок за наличные. При этом под бумагу на столе сунул крупную купюру. Я машинально качнула головой.
- Кто их считает, те банки. Тем более завод с ними не работает. Всегда можно списать на бой.
Уходя, парень повесил на спинку стула кулек. Незаметно подмигнул. Когда он уехал, я заглянула в кулек. А там бутылка водки "Тайга". Только появилась в те годы. 0,7 литра. Мужики называли водку в таких бутылках "противотанковой".
До конца рабочего дня сидела как на угольях. Все поглядывала на часы. Потом наступало раскаяние:
- Я же себе и другим дала слово!
Хотела выйти и разбить бутылку о край рампы. Взяв в руки, посмотрела на этикетку. Хвойные деревья, сопки... В это время загрохотала дверь ангара. Я быстро сунула бутылку в ящик стола.
Конец рабочего дня. Работники ушли. Подписав контрольки, приготовилась закрыть склад. Дальше, словно черт моей рукой водил. Не осознавая, достала бутылку, открыла. Словно во сне, налила в чашку. Выпила. Лишь выпив, меня словно обожгло:
- Боже! Что я натворила. Столько времени я не пила!
Самое интересное, что чувства ненависти или вражды к тому парню не было! Было только сожаление. Водку спрятала. Ушла домой.
Следующий день прошел, словно в угаре. Без конца поглядывала на часы. Когда осталась одна, налила в чашку. Только сейчас я налила больше. Выпила. Так покатились дни. Тайга кончилась. А тут, словно нечистый, принес очередного, выписавшего банки, клиента. Банки в те годы были дефицитом. Оставил он мне бутылку водки на полу, за тумбочкой в углу кабинета. Как только клиент ушел, я положила бутылку в ящик стола.
Обедала я у себя в кабинете. Закрылась. Это были невыносимые муки. В конце работы я позволяла себе выпить и бежала домой. Во время обеда испытывала все чувства, которые, кажется, должен испытать человек перед нарушением клятвы, несмотря на то, что я ее уже нарушила. Стыд, страх, раскаяние, угрызения совести, самобичевание, осознание собственной никчемности, проблески осознания собственного греха, покаяние и, одновременно, непреодолимое желание выпить здесь и сейчас.
Когда наливала водку в чашку, раздался дробный звон бутылки о край чашки. Мне казалось, что это дребезжание слышит весь завод. Когда выпила, успокоилась, словно грехи кто-то отпустил. Есть не хотелось. Прислонилась спиной к теплой печке. Но это длилось недолго. Через несколько минут меня снова стали терзать муки и угрызения совести о содеянном. Так продолжалось довольно долго. Казалось, никто ничего не замечает. А я, походя по ангару и по дороге домой чувствовала, как меня ведет то в одну, то в другую сторону. Старалась держаться прямо.
Прошло около года. Позади был суд, потом второй, частичное оправдание. В актовом зале прошло собрание коллектива, на котором выступали прокурор и представитель министерства.
А я снова пила, почти не таясь. Во время обеденного перерыва в подсобке ангара собирались на обед рабочие, женщины из подсобного хозяйства по откорму свиней, весовщица. Однажды к нашей компании присоседился водитель, возивший на завод стеклотару со стекольного завода. У него за спинкой водительского сиденья всегда была плоская канистра с тираспольским пшеничным спиртом.
Гром грянул среди, казалось, ясного неба. В самый разгар обеденного веселья открылась дверь. Пришли из профкома, заместитель главного механика, парторг цеха. Вместе с ними была заведующая заводским здравпунктом - врач-терапевт. Всех освидетельствовали на степень алкогольного опьянения. Всем, как говорят, всучили по выговору, отстранили в тот день от работы. Сказали:
- Назавтра явиться в отдел кадров.
Зашла я утром, а там молоденькая, недавно закончившая юридический техникум, девчонка и бессменный председатель производственной комиссии профкома. Опять увещевания, слезы. Я плакала и искренне верила в то, что больше не возьму в рот капли спиртного. Почему меня не выгнали тогда? После длительных нравоучений перевели меня ночным охранником на ворота, которые открывали только с утра. Но с восьми утра там был уже другой человек, который впускал и выпускал груженный автотранспорт, открывал и закрывал ворота железнодорожной ветки, по которой увозили готовую продукцию и привозили пустые вагоны..
Обустроила я сторожку, побелила, даже занавески из дома принесла. В сторожке печка с плитой, угольный склад в двадцати метрах. Совершенно искренне решила начать новую жизнь. Без вина, водки и пьяных компаний. А там посмотрим. Может сыщется другая работа. Так сказали мне, выписывая новый пропуск, в отделе кадров.
Поздней осенью темнело быстро. Едва закончился рабочий день, как открылась дверь и в сторожку вошел дежурный оператор цеха по откорму свиней. Свинарь, одним словом. Предусмотрительно задернув занавески, вытащил из одного кармана бутылку самогона, из другого кусок сала и чеснок.
- По самой, самой малости. А сало, как сливочное масло...
В борьбе с сатаной я продержалась недолго. Разлили самогон, выпили. По запаху и вкусу поняла: самогон гнали из продукции консервного цеха. Использовали бомбажный компот и другую подозрительную, негодную к реализации, продукцию. Када с брагой, узнала позже, и самогонный аппарат находились в самом закутке свинарника, куда начальство не заглядывало годами.
Под утро проснулась я от дикой головной боли. Стучало в висках, тошнило. Повернулась, а рядом на широком топчане храпит полураздетый мой собутыльник. Не маленькая, поняла, что, воспользовавшись моим состоянием, он без труда овладел мной. Выгнала я его. Целый день провела в рыданиях, искреннем раскаянии и клятвах.
Через пару дней пришел напарник ночного свинаря. Тоже с самогоном, салом и куском мяса. И снова:
- Ну самое малое, чуть-чуть!
Втянулась я быстро и основательно. Контроля никакого, сторожка в дальнем углу территории, за дорогой пустырь, поле. Стали приходить ко мне по вечерам другие гости: из поселка и близлежащего села. От пожилых, годящихся мне в отцы до подростков. Каждый раз с бутылкой самогона либо домашнего вина.
После выпивки - топчан. Потом гости, осторожно выглянув, исчезали в темноте. Так продолжалось довольно долго. Чувство вины притупилось, мне уже все было равно. Только вечером спешила на работу, обходила со сменщиком ворота, проверяла контрольки на замках. Затем в томлении ждала очередного ночного гостя.
Однажды в первой половине дня у калитки дома остановилась больничная машина. Я вышла на крыльцо. Рядом в водителем сидел фельдшер. У меня, как говорят, упало сердце. Фельдшер работал в кожвенкабинете и по профосмотрам. Не выходя из машины, фельдшер поманил меня пальцем. Я подошла.
- Быстро переоденься и садись в машину. Поедем в поликлинику сделать анализы. Иначе с милицией привезем!
Провел он меня к кабинету. Слава богу, кабинет этот находился в отдельном помещении вместе с тубкабинетом. Зашла. Вначале фельдшер взял из вены кровь на анализ. Потом провел к врачу. Тот пододвинул лист бумаги и дал ручку:
- Пиши обо всех контактах за последние месяцы. Обо всех! Ничего не скрывать! Как можно подробнее: когда, где, с кем, фамилия, имя, где живет, где работает? А перед этим внимательно прочти и распишись внизу, что ознакомлена!
Подал он мне отдельный бланк.
- Распишись, что ознакомлена со статьей уголовного кодекса о привлечении к ответственности за распространение венерических заболеваний! С этой минуты до результатов анализа и окончания лечения в половые отношения не вступать. Иначе будешь сидеть!
Я машинально, не читая, подписала поданный мне бланк.
- А сейчас садись за вон тот отдельный столик и подробно опиши все, как я сказал. Вплоть до обстоятельств!
Села я, стала писать. Начала со свинарей. Потом, кого знала. Некоторых помнила только по имени или откуда.
- Пиши приметы, пиши все, чтобы легче было найти!
Написала я все, что знала. Ничего не скрыла. Поняла: тут шутки плохи!
Отправили меня в специальную больницу в областном центре. Лечилась я долго. В конце несколько раз делали анализы. Сейчас все в порядке. Все это время я не пила. Не до того... Если возможно, хочу пройти курс лечения у вас. Рассказывали, что у вас отличные результаты. Чтобы я в рот больше не брала этой гадости. Потом попробую найти другую работу. Или уеду, где меня никто не знает. Стыд какой!
- Пациентка провела у нас в наркологической клинике несколько месяцев. - рассказывал нарколог. - Провели ей несколько курсов лечения. От дезинтоксикации до эмоционально-стрессовой и наркопсихотерапии. К концу лечения больную тошнило и появлялись позывы на рвоту после одного упоминания о спиртных напитках. При выписке предупредили:
- Никакого алкоголя! Можешь запросто умереть сразу или остаться калекой!
- А я для себя все уже решила. В жизни больше ни грамма!
Возвращались мы бригадой в машине наркологического центра из центральной районной больницы, куда ездили с целью контроля качества работы наркослужбы района. В одном из сел на широком перекрестке, больше напоминающем площадь, напротив бара мы увидели машину районной неотложки и многочисленную толпу.
- Остановимся! - предложил я. - Может помощь какая нужна?
Мы остановились рядом с неотложкой. Вышли. Ко мне повернулся врач бригады неотложки. Молодой коллега, угрюмо взглянув на меня и нашу машину, на которой была надпись "Областной наркодиспансер", негромко промолвил:
- Поздно! Вашим раньше надо было работать! Может и осталась бы жить! Молодая еще!
- Что случилось?
- Алкоголичка. По рассказам буфетчицы и свидетелей, зашла в бар, купила охотничьей колбасы и запечатанный "Стопарик". Водку выпила в баре, колбасу жевала на ходу. На этом самом месте ее стошнило и вырвало. Упала... и все. Скорее всего, асфиксия рвотными массами. Вызвали нас. Мы по рации связались с милицией. Уже выехали с представителем прокуратуры. Скоро должны быть.
Обойдя толпу, я приблизился, лежащему на боку, телу женщины. Полусогнутые ноги. Синяя джинсовая юбка. Обширное темное мокрое пятно. Ясное дело... Обошел тело. На подбородке, припудренные дорожной пылью, рвотные массы. Я присмотрелся. Со стороны левого виска ниже угла глаза отчетливо была видна черная, в форме падающей капли, родинка ...
Разбитые иллюзии юности
Мы с приятелем сидели на скамеечке в тени раскидистого клена у сельмага и ждали машину с нашими товарищами. Сегодня, в воскресенье, на рыбалке мы решили разделиться. Председатель колхоза выписал разрешение на четырех человек. Право выбора озера предоставил нам. Мы разделились. Я с одним из товарищей остались у села. В небольшом охраняемом озере водились крупные жирные караси. Двое укатили на озеро под лесом. Рыбы там меньше, но попадались огромные, до 4-5 кг. весом карпы, водились щуки и судаки.
Улов был небогатым. Мы сидели и гадали: с каким уловом приедут наши друзья? Мимо нас в магазин прошла молодая женщина. Сказать, что она была красивой, значит ничего не сказать. Правильные черты лица, некрашенные, но, четко очерченные, слегка пухлые губы, огромные черные глаза, прямой нос, иссиня-черные волнистые, стянутые широкой шпилькой, волосы. Длинная юбка, цветастая блузка и слегка семенящая походка напоминали в ней облик цыганки.
- Глянь, какая дама! - вполголоса сказал я и кивком головы указал товарищу на, поднимающуюся по ступенькам в магазин, женщину.
- Насмотрелся я на таких, цыганистых! С детства тошнит! - с раздражением ответил напарник. - Вот и наши возвращаются. Потом, как-нибудь расскажу.
Недели через две мы поехали на одно из озер вблизи Днестра. Наладили снасти, закинули донки с макухом и решили пройтись с бреднем вдоль берега. Вдруг к берегу после дождей подошли раки?
Обойдя по кругу озеро, вытащили не более десятка раков. Клева не было. Мой товарищ повернулся ко мне:
- Помнишь ту красавицу возле магазина?
- Конечно!
- После войны в нашем селе открыли школу. Поскольку в селе было больше молдаван, открыли семилетку на молдавском языке. В русских, скорее украинских, классах было максимум по пять учеников. Поэтому для русскоязычных организовали только четыре класса. Классы были спаренными, всего два учителя. После начального образования учебу дети продолжали в средней школе райцентра и в семилетке соседнего села. Поскольку добираться туда было не с руки, родители решили отдать меня в районную школу, тем более, что после семилетки учебу нужно было продолжать там же.
Поселили нас в интернате, размещенном в старом, вросшем в землю, старом бросовом доме. Окна были маленькими, крыша из почерневшей дранки. Но это смущало нас мало. Нам было по одиннадцать лет! Школа была рядом, в пятидесяти метрах был клуб, где через день показывали кино. Перед клубом тогда еще стоял памятник Сталину. Там мы играли в "копейки". От гранита отлично, со звоном и далеко, отлетают, брошенные в постамент, монеты.
Суть игры довольно проста. А вот ее прибыльность или убыточность зависят от тренировки игроков и везения. Первым бросает по жребию. Старается, чтобы монета отлетела, как можно дальше. Затем бросают все по очереди. У кого монета упала от копейки соперника на расстояние, менее, чем дистанция от концов большого и указательного пальцев, забирает чужую монету.
Мой ровесник из молдавского класса Лулу Вакарчук, избравший себе кличку "Аврора", самостоятельно лезвием разрезал на левой руке натягивающуюся перепонку между большим и указательным пальцем. Целый месяц ходил со специальной, с проволокой, повязкой собственной конструкции. Зато дистанция между концами пальцев увеличилась на целый сантиметр!
Рядом с интернатом располагалась спортплощадка. Под турником - яма с древесными опилками. На закате, просеивая через пальцы опилки, мы находили, выпавшие из карманов, копейки, крутящейся на перекладине перед ужином, ремеслухи. Ремеслуха - это уже старше нас, учащиеся ремесленного училища. Но не это было главным. Основным в нашей жизни была, свалившаяся ниоткуда, свобода.
Осенью мы шли к старым домишкам на центральной улице. Там, в фасадных комнатах с дверями, обращенными на улицу, располагались колхозные ларьки. По вечерам из колхозов машины привозили овощи и фрукты. С машиной, приезжающей из нашего колхоза, родители передавали еду. Параллельно учебе мы выгодно подрабатывали. Как только привозили арбузы, мы тут как тут. Взрослые подавали нам арбузы и дыни с машины, а мы рысью относили их в ларек. Оплачивали за работу натурой. Битые и треснувшие арбузы, реже дыни, в конце разгрузки отдавали нам.
Если битых арбузов было мало, к концу разгрузки мы, неся арбуз перед собой, прижав к животу, незаметно били его об столбик калитки. Совсем чуть-чуть, до трещины. Таким образом, заработанные праведным и неправедным трудом арбузы и дыни мы уносили в интернат. Резали, переданный из дома хлеб, и начиналось пиршество.
- Ты ел когда-нибудь арбузы с хлебом?
Я кивнул.
- Незабываемо вкусная вещь! Особенно с черным хлебом!
Кино было для нас, пожалуй, не менее главным, чем учеба. Но денег на все фильмы не хватало. Проскочить мимо строгой билетерши было невозможно. Но мы были изобретательными. На второе, после фильма, утро, идя в школу, мы старательно подбирали вокруг клуба, выброшенные при выходе, использованные билеты. У входа тщательно подбирали оторванные от билетов, контрольные талоны.
В школе билеты и контрольки закладывали между страницами учебников. К концу уроков бумажки разглаживались и выглядели весьма аккуратно. Придя со школы, сначала сортировали контрольные талоны. Выбирали, которые подлиннее. Затем один из наших, сын сапожника из соседнего села, лезвием косо по линии отрыва срезал так, что бумага становилась полупрозрачной. Затем карандашом намечал линию разреза на использованном билете. И снова по намеченной линии проводил косой срез. Затем в ход шла небольшая капелька жидкого мучного клея. Слегка подсохшие восстановленные билеты снова помещали между страницами учебников и оставляли под прессом из книг до утра.
Утром зачастую невозможно было установить место склейки. Да и мучной клей, не то, что силикатный. Билет был одинаково мягким и пятен на склейке не было. Смотрели мы фильмы таким образом довольно долго. Разоблачила нас все та же билетерша, она же кассирша. Не сходились у нее вырученные деньги со зрителями и номерами билетов. Заподозрили нас. Больше некого. На входе стала отбирать она у нас билеты. А потом с киномехаником провели экспертизу. Билеты отнесли директору школы. Скандал был громким. Вызвали в школу родителей. Особенно суровым было наказание со стороны сапожника, который с шести лет лет учил сына старательно подрезать "на нет" кожу, прошивать ранты и забивать в подошву обуви деревянные гвозди.
Учебный год мы закончили весело. Однако после родительского собрания с выдачей табелей, наше веселье поубавилось. О нашей старательности и прилежании красноречиво говорили оценки.
- В интернате толку не будет! Будем искать квартиру. - Вердикт семейного совета был окончательным.
Первого сентября в шестом классе отец повел меня устраивать на квартиру. Квартира находилась в гуще домиков между колхозными ларьками. Хозяин квартиры работал посменно на железной дороге. Жена его, тетя Нина, не работала. Отец воспринял это, как благоприятный знак. И кушать приготовит во время, и за моей учебой проследит. Кроме платы за квартиру, отец еженедельно, а то и чаще, привозил крупы, картошку, молочное. Мама готовила домашнюю лапшу. Отец отдавал хозяйке, уже не помню сколько, денег на мясо. Часто, зайдя в мясной ларек, сам выбирал у знакомого мясника кусок мяса получше и приносил.
По приезду домой родители, особенно мама, весьма подробно расспрашивала меня о еде. Что тетя Нина готовит, что варит, что жарит. Что приготовила она из переданного творога, предусмотренного для приготовления жареных сырников? Сколько котлет получается на обед? Как часто тетя Нина варит борщ или супы?
Я добросовестно врал. Врал потому, что почти ничего из переданного и принесенного отцом, я не видел и не пробовал. Но мне не хотелось расстраивать родителей. С хозяином, дядей Георгием, отец после войны был мобилизован военкоматом на строительство дорог. Они жили в одной казарме и считали друг друга друзьями.
Тетя Нина, хозяйка, говорила с отцом, с изредка приезжающей мамой приветливо, хвалила меня. Расхваливала себя как повариху. Раньше тетя Нина работала в чайной поварихой, но потом, по ее словам, повздорила с заведующим и уволилась. Одновременно рассказывала, что она готовила на неделе, говорила, что уже кончается крупа, неплохо бы привезти сметаны и творога. Все сказанное было враньем, но я не мог, почему-то, сказать, что горячий борщ последний раз я ел дома в субботу и в воскресенье.
Родители прилежно слушали и добросовестно привозили и передавали требуемые продукты. В сентябре тетя Нина закупила мешок сладких перцев, капусту, морковь и еще что-то. Вместе с тетей Клавой, живущей через дорогу с тыльной стороны небольшого домика, целый день шинковали капусту, резали морковь, чистили перцы. Потом нафаршировали перцы и поставили их прокисать в огромные глиняные, обвязанные целлофаном, горшки.
Скоро перцы прокисли. На завтрак тетя Нина подавала два-три перца и кусок хлеба. На обед и ужин то же самое. Дядя Георгий питался в станционном буфете, где для железнодорожников был отдельный зал. Там подавались горячие обеды. Приходя домой, открывал тумбочку, приподнимал крышки пустых кастрюль и говорил:
- Нина, свари борщ. Павел (это мой отец) вчера купил у Когана такие красивые ребрышки с мясом! Кстати, где они?
- Положила до завтра в погреб (О холодильниках тогда только мечтали). Что, каждый день только борщ и борщ?
Тетя Нина искусно переводила разговор на другие темы. Дядя Георгий мрачнел, молчаливо обходил комнату и, приблизившись к тете Нине, с укором спрашивал:
- Ты что, опять?
- Ничего не опять! Валя принесла бутылку пива. Выпили по стакану!
- Нина! - дядя Георгий переходил на молдавский, но я все понимал. - Имей совесть! Человек возит еду, можно прокормить двоих, а мальчик у нас похудел! Не видишь?
- Георге! Ну что, снова каждый день борщ или суп? И перца вволю заквасили!
У дяди Георгия напрягались и белели крылья носа. Это означало, что он очень расстроен. Он облачался в железнодорожный китель, надевал на голову форменную, с эмблемой, серпом и молотом фуражку и уходил на вокзал. Приходил часто так поздно, что видел его я, только проснувшись поутру.
За прошедшие два месяца, когда оставались считанные недели до осенних каникул, я заметил, что уходя, соседка Клава забирала, привезенную отцом сметану, творог и еще, что я не успел увидеть в нашей авоське. Прижимая к ноге либо к животу, спешила к калитке. Тетя Нина за ней. Через полчаса хозяйка приходила, как правило, в приподнятом настроении и начинала рассказывать о своей жизни. За последние недели я понял, что тетя Нина регулярно выпивает. За самогон расплачивается продуктами, которые мне передавали родители, но сообщить об этом родителям мне не хватало смелости.
Тетя Нина рассказывала, что она в юности была очень красива и великолепно пела. У нее была самая длинная и толстая в селе коса. На одном из республиканских смотров художественной самодеятельности она пела песню на слова, знаменитого в то время, молдавского поэта Емельяна Букова. После исполнения песни Буков поднялся на сцену с букетом цветов. Поцеловав исполнительницу, поэт сказал, что это было лучшее исполнение его песни.
После конкурса, по словам тети Нины, Емельян Буков пригласил ее, семнадцатилетнюю, в ресторан. Несколько дней тетя Нина жила в лучшей гостинице, обедала с Емельяном Буковым в лучших ресторанах. В последний вечер, рассказывала тетя Нина, Емельян Буков за ужином сказал, что сейчас он свободен, получил развод и предложил семнадцатилетней Нине руку и сердце. При этом попытался надеть на палец обручальное кольцо.
Подсчитав, что поэт старше ее более, чем на двадцать лет, она попросила разрешения подумать. Уехала домой. На второй день о предложении поэта рассказала маме. Мама пришла в ужас:
- Он тебя бросит, как бросил свою жену! Я уверена, что ты у него и сейчас не одна!
Вечером пришли оба брата и старшая сестра. Увещевания закончились тем, что старший брат исхлестал ее голую спину и то, что ниже, широким ремнем с солдатской пряжкой. Во время воспитательных воздействий второй брат, мама и сестра держали Нину, прижав руки и ноги к кровати.
Рассказывая, тетя Нина, уже не стесняясь меня, подошла к духовке. Открыв, вытащила из самой глубины бутылку самогона. Налив неполную стопку, почти залпом выпила. Только сейчас я внимательно присмотрелся в тете Нине, словно увидел ее впервые. Меня, в первую очередь, загипнотизировал ее рассказ о Емельяне Букове, песни которого мы исполняли во время выступления школьного хора.
Несмотря на только что выпитую хозяйкой стопку самогона, я смотрел на тетю Нину уже совсем другими глазами. Казалось, только сейчас я увидел, как она красива. В свои неполные тринадцать лет я не видел более красивой женщины. Тетя Нина была чуть выше среднего роста. Платье ее довольно плотно облегало ее узкую талию. Вспоминая ее сейчас, могу сказать, что ноги ее, бедра и все остальное, вероятно были бы достойны самой высокой оценки на сегодняшних конкурсах красоты и других состязаниях "мисс".
Только сейчас я увидел широкий вырез ее платья на груди, притягивающую взгляд, глубокую, сужающуюся книзу, темную ложбинку.
Смуглая матовость длинной шеи и обличья. Правильные черты лица, тонкие ноздри, словно точеный прямой, с еле заметной горбинкой, нос, тонко очерченные, чуть полные губы. Нижняя губа ее была чуть шире верхней и слегка оттопыривалась книзу. Мне, повторяю, еще не было тринадцати, но эта, чуть оттопыренная книзу губа, казалось дразнила меня, притягивала к себе, обещая нечто неземное.
Я тогда не отдавал себе отчета, но вспоминая эту женщину сейчас, вижу перед собой идеальные дуги бровей, под которыми, подогретые самогоном, лихорадочным огнем горели ее миндалевидные черные глаза. Немного портили ее облик узкий лоб и оволоселость висков в виде спускающихся вниз, сходящих на нет, мелковолнистых бакенбардов. Точь в точь, как у женщины, которую мы встретили у магазина, когда возвращались с рыбалки. Да и похожи они были, словно сестры-близнецы.
Во время нашего с тетей Ниной разговора хлопнула входная дверь. В комнату, сутулясь, вошел сын хозяев, Ионел. Мальчишка лет девяти, с утра до ночи шатался по поселку без какого-либо контроля. Помогая киномеханику перематывать киноленту, получал возможность смотреть все фильмы: от детских сеансов, до взрослых фильмов вечером. Часто приходил домой далеко заполночь.
- Мама! Кушать дай! Я сегодня у тети Маруси только хлеб с постным маслом ел!
Тетя Нина взбеленилась, словно ее оторвали от какого-то очень важного дела:
- Иди к черту на веранду и набери себе перцев. Хлеб в тумбочке. Смотри! Хлеб оставишь и на утро!
- Мама! У меня от этих перцев уже неделю живот сильно болит! Не могу на них смотреть. Тошнит! И постоянная изжога, даже вода не помогает!
Ах, вот оно в чем дело! У меня, примерно неделю, уже постоянно болел живот, подташнивало, особенно по утрам! Так это от перцев!?
- Какие перцы? - вскричала тетя Нина. - Не надо курить окурки, которые собираешь у клуба! И болеть и тошнить перестанет!
Сунув руки в карманы, еще более ссутулясь, Ионел толкнул плечом дверь и пошел на веранду.
Уснул я в тот вечер с трудом. Ночью приснилась мне тетя Нина. Сумбурный, бестолковый какой-то был этот сон. Снилась голая грудь тети Нины, которую я пытался ласкать, но никак не мог к ней дотянуться. Совсем рядом, а потрогать невозможно. А рядом плакал и ругался матом Ионел.
На следующее утро, не позавтракав, я собрал портфель и перебежав дорогу, забежал в чайную. Там работал буфетчик Гендлер. Помнишь, он до недавнего времени там работал, пока не снесли чайную? Копейки у меня были. Отец всегда оставлял на тетради, карандаши, чернила. Раз в неделю мой бюджет предусматривал просмотр кинофильма, в то время как хозяйский Ионел смотрел кинофильмы ежедневно по несколько раз и бесплатно.
Купил я еще горячий, только изжаренный, большой беляш. Сжевал я его на ходу, по дороге в школу. В школе на первом же перерыве купил в школьном буфете за три копейки сладкий чай. Вернувшись в класс, я с облегчением почувствовал, что боли в животе покинули меня.
Вернувшись на квартиру, от соседки узнал, что совсем недавно заезжал с колхозной машиной мой отец. Оставил авоську. А мне так захотелось нашей домашней сметаны! Я по тумбочкам - авоськи нет. Побежал в погреб. Пусто! Обида сдавила горло. Страшно хотелось плакать...
Поднялся я из погреба, а тетя Нина от соседки бежит. Веселая, вся в хлопотах. Забежала в дом, вытащила из шуфляды кухонной тумбочки вилки и, схватив несколько тарелок, убежала. Снова к соседке. А у той на квартире жили какие-то летчики, правда без погон. Приехали в наш район из Западной закупать овощи. Тетя Нина и тетя Клава громко между собой переговаривались, хихикали. Мужские голоса весело рассказывали что-то смешное.
В это время мои ноздри уловили неповторимый запах свеже-жареного мяса. У нас это блюдо так и называется: жареная свеженина. У меня потекли слюни. Под ложечкой стенали голодные болезненные спазмы. Так вот где, привезенное отцом, мясо! Но перцы я твердо решил не есть. Одна мысль о них вызывала боль и тошноту. Вывернул я все свои карманы. Живем! На целых два беляша хватит!
Купил я беляш у Гендлера. Он был еще горячим. Видно, как и утром, совсем недавно изжарили! Подумав, купил еще стакан чая. Выпил. Жизнь уже казалась, если не прекрасной, то сносной. Вернулся я на квартиру и сел за уроки. А у самого из головы не выходят мысли:
- Тетя Нина пропивает у самогонщицы Клавы продукты, которые родители мне привозят и передают, чтобы я учился!
- Как быть дальше?
- Как начать рассказ родителям?
- Просить отца, чтобы нашел другую квартиру? Будет неудобно перед дядей Георгием. Друзья почти с самой войны!
Я заканчивал письменное задание, когда громко хлопнула калитка. Скоро открылась дверь и в комнату тетя Клава с одним из летчиков волоком втащили тетю Нину. Ноги ее безвольно тянулись по полу. В комнате тетя Нина приподняла голову. Это было выше моих сил!
То, чем я любовался вчера вечером и снилось в моем юношеском невинном эротическом сне, выглядело безобразным, грязным месивом. Блевотина покрывала половину ее лица, и была густо припорошена дорожной пылью, которой так богат наш райцентр. Еще вчера прямо смотрящие, дразнящие глаза смотрели в разные стороны, почему-то больше вверх, на потолок. По шее, спускающиеся книзу, потеки грязи. Туда, куда мой взгляд еще вчера вечером, украдкой, воровски старался проникнуть. В самую темень заветной ложбинки!
Грязная заблеванная кофточка! Мокрая, такая же грязная, еще вчера нарядная, по цыгански цветастая длинная юбка. На одной ноге была босоножка. На второй босой ноге сбитые пальцы, покрытые, потемневшей от крови, пылью.
Я вскочил со стула так, что он отлетед назад и с грохотом ударился о плиту. Выскочил на заднее деревянное крыльцо. Перепрыгнув три ступени, я стремглав бросился к калитке. В самом проеме на земле валялась вторая босоножка. Высоко перепрыгнув, как через спортивное препятствие, я повернул налево. В считанные минуты я был на окраине поселка. Оглянулся. Транспорта не было.
Я бежал, казалось изо всех сил, не чуя ног. Вот поворот на тропинку через колхозный сливовый сад. На подъеме я почувствовал, что мне стало не хватать воздуха. Но мне казалось, что дыхание мне уже не было нужным. Ноги сами несли меня, без дыхания. Вот и конец сада. Слева лес. Я пересек дорогу. Оглянулся. Пусто. Перебежав по извилистой тропинке свежевспаханное поле, снова выбежал на дорогу. Как будто кто-то специально в тот день не пускал транспорт по той дороге!
Снова лес, а дальше утоптанная тропа через убранное поле подсолнечника. Потом спуск. В голове было пусто. Только звон. Наверное от долгого бега. Ни о чем не хотелось думать. Вот уже спуск к речке. Деревянный мост справа примерно в двухстах метрах. Далеко! Не сбавляя темпа, выбежал на самый берег Куболты. В двух метрах от берега широкий камень выступал над водой на размер спичечного коробка. Другой камень весь под водой, но у самой поверхности.
С разбега прыжок, словно полет. О том, что могу свалиться в воду, даже не думал. Тут не глубоко! Еще прыжок! Чуть плеснула под ботинком вода. Третий прыжок, и я уперся к кромку берега. Не сумел с ходу вылететь на траву. Вскочил, выбрался и снова бегом вперед. Ни одышки, ни усталости! Снова подъем в гору. Справа уплыло назад кладбище. Осталось совсем чуть-чуть. И я дома!
Миновав перевал, почувствовал, как спазмы сдавили мне горло. Нет, дышать было легко! Давило что-то в глубине, внизу, ближе к груди. Вот и наша усадьба, множество ульев. Родители готовили к вспашке огород, Вдвоем взялись за все четыре конца полотнища брезента. В тот момент они увидели меня. Брезент с подсолнечниковыми головками отпустили, словно бросили, одновременно.
А из меня на бегу вырвались рыдания. Кажется громкие, потому, что отец побежал навстречу.
- Что случилось! Почему ты прибежал сегодня и в таком виде? Что случилось? - повторил отец.
А меня душили рыдания. Я не мог еще произнести ни слова. Оставив брезент, пошли во двор. Родители молчали. Это помогло мне. Дойдя до нашего старого сада, я кажется, немного успокоился. Только одолела частая икота. Отец усадил меня на лавочку у садового столика под грушей. Сам сел напротив:
- Рассказывай! Не спеши и не волнуйся!
Я рассказал все, как было, с самого начала до сегодняшнего дня. Только про сновидение я не рассказал. Последовало долгое молчание. А потом, как всегда, виноватым оказался я!
- Ты почему молчал, дурак? Ты не мог рассказать после первой недели все, как есть. Не доводить себя до такого состояния.
Отец повернулся к маме:
- Посмотри, - сказал он, пощупав мои руки. - Руки тонкие, как у худого цыпленка!
- Уже через две-три недели я стала подозревать неладное. - сказала мама. - Все просит и просит еду. Думала, они в семье едят. Бог с ними, думаю, пусть едят, лишь бы мое дитя было сытым! Не жалко! А она, дряная пьянь, все пропивала!
Мама всегда принимала решения продуманно и окончательно:
- Сегодня пятница! Завтра суббота, потом воскресенье! В понедельник последний день учебы.
Повернулась к отцу:
- В школу пойдет после октябрьских праздников! Откормим немного! Завтра езжай, собери все вещи, постель. Смотри, чтоб не поменяли подушку! Там в углу на напернике и наволочке вышитый квадратик. Ты знаешь. Найдешь квартиру. Перенесешь вещи. - помолчав, добавила. - Не скандаль только! Ничего это не даст!
Помолчав, мама повторила:
- Дряная пьянь! Не жалко продуктов и денег! Это же, сколько времени он будет помнить этот день?
Следующим утром отец уехал в райцентр. О чем они говорили с хозяевами, родители при мне не обсуждали. Только отец после ужина сказал:
- Георгий был чернее тучи. Как будто похоронил кого-то. Не мог смотреть мне в глаза.
- Георгий виноват не меньше! - заявила мама. - Он все видел и знал. Если он порядочный человек, мог бы сказать тебе:
- Забирай мальчика, ищи другую квартиру!
С первого дня второй четверти я жил на другой квартире.
- Как дальше сложилась судьба той семьи? - спросил я товарища.
- Сын, как и мама вырос алкоголиком. Попрошайничал у чайной. Потом попался на воровстве. Посадили на два года. Вернулся с открытой формой туберкулеза. Дядя Георгий после суда над Ионелом оставил дом, который построил, не взял ничего. Ушел жить к старшей сестре. Она у него одинокая. После железной дороги устроился кладовщиком в ремстройконторе. Периодически попеременно приходили к нему оба: сын и жена. Рабочие рассказывали: давал он им какие-то копейки. Они сразу все пропивали.
Потом Ионела в пьяной драке подрезали. Заточкой в живот. Выкарабкался. Продолжал пить. Поздней осенью утром, идущие в школу, дети нашли Ионела, окоченевшего в придорожной канаве. Георгий в это время лежал в больнице после операции. Грыжа у него была. Хоронили Ионела рабочие комунхоза. Отвезли на кладбище и зарыли.
- А хозяйка?
- Хозяйка, после того, как пропила, выплаченные за снос дома, деньги, пристроилась к одной старушке, такой же алкоголичке. Когда выпал снег, соседи обратили внимание, что наружная дверь без замка. Несколько дней на снегу никаких следов. Вызвали милицию. Дом был закрыт изнутри. Толчком легко вырвали хлипкий крючок. Обе, хозяйка с квартиранткой, лежали, укутанные тряпьем и прижавшись друг к дружке, уже окоченевшие. Неизвестно сколько времени прошло. Подсыхать стали. Зима ... То ли угорели, то ли замерзли ...
Вот такая пьяная история...
Любовь под водочку
Мишка только вернулся из армии. Служил не где-нибудь, на самом Байконуре. Тогда, в середине шестидесятых это слово вызывало душевный трепет не только у девушек. В те годы, в эпоху первых полетов в космос, вернуться и сказать:
- Я служил на Байконуре
было почти равным подвигу. Он видел космонавтов! Может пожимал кому-нибудь из них руку? Но рассказывать об этом нельзя! Давал подписку: "Строго засекречено".
Мишка очень долго не снимал военной формы. В клуб, на танцы и свадьбы ходил в щегольской, затянутой кзади и опоясанной широким ремнем, гимнастерке. Ослепительная бляха с пятиконечной звездой, настоящий иконостас из значков на груди. Галифе тогда уже были не в моде. Мишка носил прямые зеленые, тщательно отглаженные, с острой стрелкой, брюки. На свадьбы и в клуб одевал брюки с узкими красными лампасами, купленные в гарнизонном магазине "Военторга" незадолго до демобилизации.
Глаза сельских девчат нет-нет, и останавливали свой взгляд на Мишкиных лампасах. Казалось, они видели сначала лампасы, а потом все остальное, включая гимнастерку и ее содержимое. Но Мишка не отдавал предпочтения ни одной из девчат. Внимание его было приковано к юной, на целых пять лет младше его, Лизе. Она в позапрошлом году закончила семь классов. Дальше учиться не пошла.
В поле прашевать Лиза не любила. Предпочитала работу в колхозном саду, на винограднике, в огромном малиннике. Работая, Лиза с утра до вечера распевала песни. Знала она их великое множество. На эти песни, как карась на червя и клюнул Мишка. Все механизаторы стремились в поле. Там вспашка, культивация, опрыскивание ... Там и денег побольше.
Мишке, как, вернувшемуся с героической службы на Байконуре, предоставили право выбора трактора. За Мишкой шли "салаги", только закончившие училище механизации и, ждавшие повестки в армию. Свободных тракторов было три. Старенький, но на ходу "Универсал", гусеничный ДТ-54 и совершенно новый, только с конвейера - "Беларусь". Мишка неожиданно выбрал "Универсал".
- Зачем тебе "Универсал"? - вопрошали трактористы Мишку. - Воду на огород и говно с фермы качать? Шиш заработаешь!