В, теперь уже так далеком, детстве я сменил множество профессий. Первая профессия, которая меня увлекла, была работа ездового. И лошади всегда рядом, и катаешься целый день, сколько влезет. Потом в колхозе появилась полуторка. Это была машина, казалось, целиком сделанная из досок и фанеры. Положение шофера, в наших глазах, было гораздо выше должности председателя колхоза.
Потом меня увлекла профессия киномеханика. Все фильмы смотрел и знал наизусть. При этом часть фильмов смотрел совершенно бесплатно. Но научившись крутить кинофильмы, скоро охладел к этой профессии. Фильм смотришь, только согнувшись через узкую амбразуру в стене между кинобудкой и залом. Но не это главное. Из кинобудки, когда рвется лента, не закричишь себе во всю силу: - "Сапожник!"
Потом меня увлекла профессия коваля (кузнеца), затем захотел стать столяром, научиться делать трещотки. Когда мы крутились на стройке какого-либо дома, я мечтал стать бляхаром (жестянщиком). Сколько свистков можно наделать из остатков жести?! Потом захотел стать трактористом. Даже старый Фурзон (Фордзон) сильнее ГАЗона. Только скорость меньше. Да и трубок в тракторе масса. Одну трубку всегда можно снять на самопал. Что станется с трактором без, всего лишь, одной трубки? Потом пошли профессии электрика, фотографа, рыбака. Когда зрели арбузы, видел себя сторожем на колхозной бахче.
Не мечтал быть поваром, портным, парикмахером, продавцом, бухгалтером и учетчиком. Но более всего, несмотря на то, что родился в селе, на земле, с детства знал землю, не мечтал стать колхозником. Я ежедневно видел, потемневшие от усталости, пыли и солнца, лица родителей. Приходя домой, отец шел в сад. Смотрел пчел. Затем виноградник. Убирал у свиней и коровы. Мама, приходя домой, бежала в огород. Всегда с сапой. Вырывала сорняки, прашевала. Вернувшись с огорода, всегда несла с собой хвостики молодой морковки и красной свеклы для летнего борща. Потом приходила с Куболты корова.
Брат Алеша учился на отлично и уже с детства поставил себе цель стать врачом. Сначала стал фельдшером, потом поступил в Черновицкий медицинский институт. А я еще учился в школе. Всерьез увлекся автоматикой, телемеханикой и радиолюбительским конструированием. Мечтал пойти в армию и стать радистом. В подростковых своих грезах я видел себя таким классным оружейником! Куда там Калашникову!
Алеша закончил медицинский институт и работал врачом. По всеобщему признанию Алеша стал отличным доктором. Так сложилось, что я пошел по стопам брата. После работы в течение года лаборантом в Мошанской школе, я поступил в медицинский институт в Кишиневе.
Шесть лет пролетели, с одной стороны незаметно, особенно сейчас, уже с высоты моего возраста. А тогда годы учебы тянулись так медленно!
Наконец, в конце шестого курса в холле на втором этаже института, где был ректорат, вывесили длинный список свободных мест, куда могли пойти работать по направлению молодые доктора.
Во время учебы я занимался в студенческих научных кружках, несколько лет работал препаратором, а затем лаборантом на кафедрах гистологии и патологической физиологии. Все прочили мне карьеру патофизиолога. Не скрою, я сам видел себя специалистом по патофизиологии, той центральной оси, на которую, по моему убеждению, нанизаны все медицинские профессии.
На деле все оказалось гораздо проще и прозаичнее. В день распределения заходили по очереди. Выходили по разному. Кто-то выходил, радостно потирая руки. Кто-то, покидая кабинет ректора, направлялся к лестнице со слезами на глазах.
Подошла моя очередь. Зашел, поздоровался. За длинным столом сидели ректор института, деканы факультетов, заместитель министра и начальник управления кадров министерства. Были еще несколько человек, которых я не знал.
Никто не интересовался моими желаниями. Секретарь комиссии, как будто впервые в жизни меня увидевший, спросил:
- Фамилия. Имя. Отчество?
- Какой район?
- Дондюшанский.
- Специальность в субординатуре?
- Рентгенолог.
- Хорошо! - сказал начальник управления кадров. - рентгенологи нам нужны. На выбор: Каприянский детский противотуберкулезный санаторий или Тырновская больница Дондюшанского района.
- Тырново...
- Свободен. Желаем успехов!
Я вышел.
С субординатурой по рентгенологии была своя обычная и необычная история. Распределяли проректор по учебе и декан. Поскольку я занимался в научном кружке по патофизиологии, лелеял надежду, что туда и направят, как некоторых однокурсников на другие кафедры. Но патофизиологию мне никто не предложил.
- Куда желаешь? Кем хочешь стать?
- Окулистом.
Работая на кафедре патофизиологии лаборантом, помогал ставить эксперименты доценту кафедры глазных болезней Дмитрию Сергеевичу Лупану, готовившему докторскую диссертацию. Вместе оперировали глаза у подопытных кроликов. Вызывали экспериментальную отслойку сетчатки. Потом снова оперировали. Вдавливали склеру рассасывающимися биопломбами. Совместно с Дмитрием Сергеевичем опубликовали в солидных научных сборниках работ молодых ученых две оригинальные статьи.
Но у начальства были совсем другие планы. Глаза мне через много лет окончательно открыл уважаемый мной, ныне покойный, отличавшийся необычной порядочностью, профессор. Мы встретились с ним в Кишиневе в начале девяностых. Он посетовал:
- Жаль, тебя не оставили на кафедре. Мы бы с тобой горы перевернули.
- Значит, я чем-то себя скомпрометировал, не пришелся ко двору.
- Нет. Ты так и остался идеалистиком. Не повзрослел. В СССР коррупции, как и секса, не было, но у каждого профессора, доцента, декана, продеканов и другого институтского начальства были сыновья и дочки, племянники, фины, кумовья и так далее. Ты в это число и в планы ректората не входил.
О патофизиологии никто не заговорил. Кто-то вспомнил:
- У него были отличные успехи по физике. Путилин (заведующий кафедрой) всегда ставил его в пример, как лучшего студента по физике.
- Будет отличным рентгенологом или пойдет в радиологию. Да и в интернатуре по рентгенологии занятия только пять дней в неделю из-за профвредности. Зарплата больше и на пенсию быстрее.
О зарплате я тогда не думал, пенсия в мои расчеты не входила. Так оказалось, что без меня меня сосватали.
С первого сентября началась учеба в субординатуре. 15 октября у нас с Таней родился первенец - Олег. Жили на квартире в крохотной низкой комнатушке в мансарде частного дома. На помощь Тане привезли ее бабушку Шуру. По ночам не хватало воздуха нам, троим взрослым. А ребенку надо больше. Олег не набирал в весе. У Тани молока стало - кот наплакал. На семейном совете решили:
- Таня берет на год академический отпуск.
Препроводив родственников в Окницу, я вернулся в пустую комнату. Тоска... . Утром на занятия в субординатуре.
Но нет худа без добра. Оказалась кстати пятидневка. В пятницу, пообедав, обегал магазины и "Детский мир", покупая для растущего Олега бесчисленные пеленки, распашонки, ползунки, шапочки и все остальное. Цены на детские вещи в те годы были баснословно низкими.
В 15-00 садился на дизель-поезд "Кишинев - Окница". Пять часов в дороге пролетали незаметно в предвкушении встречи с родными, особенно с каждым моим приездом, подрастающим и развивающимся, Олегом. Суббота и воскресенье были в нашем совместном распоряжении.
В понедельник вставал в половине четвертого утра. Завтрак, короткие сборы и на вокзал. В 04-20 отправлялся на Кишинев все тот же дизель-поезд. К одиннадцати надо надо было успеть на лекцию. И так каждую неделю. В Окницу ехал в эйфории, а в понедельник, не выспавшись, садился в студеный вагон, прогревавшийся лишь к Бельцам.
Садился в самый угол скамьи и засыпал. Просыпался уже за Каларашом. С вокзала бегом в клинику. С каждой неделей удовлетворение от выбранной специальности становилось все меньше, накапливалась усталость. Я не видел себя рентгенологом.
Однажды, сев в поезд в Окнице, долго не мог уснуть. Уснул только в Бельцах, когда поезд с Северного вокзала, возвращаясь в развороте полукругом, идет на Бельцы-город. Тогда же, скорее всего при движении в обратную сторону и полукругом, мне впервые приснился странный сон.
Каждый раз поезд трогается, но движется в другом, совсем не нужном мне направлении. Оглядываю купе. Это не мой поезд! Мой поезд, в котором я должен был ехать, стоит на соседнем пути. Вот он медленно трогается, набирает скорость и скрывается за поворотом в нужном мне направлении. А я еду в совершенно другом... Встречных поездов в нужном направлении уже нет.
Каждый раз просыпаюсь в отчаянии. Первые мгновения еду, как будто впервые. Пристально вглядываюсь в, пролетающие мимо столбы, лесополосы, поля. Не узнаю. Лишь прочитав название очередной станции, кажется, окончательно просыпаюсь и вижу: поезд едет в правильном направлении. В Кишинев.
Сновидения в поезде сразу стали навязчивыми, изнуряющими. Я приезжал на занятия не отдохнувшим. Понедельник и вторник проходили в состояни какой-то тупой депрессии.
Через год случайность круто изменила мою судьбу. В жизни мне всегда везло на встречи с замечательными людьми. Одним из них был, ныне давно покойный, заведующий ЛОР-кафедрой, профессор Михаил Григорьевич Загарских. Его немалыми усилиями я был вырван из рентгенологии и направлен на учебу в интернатуру по отоларингологии в его же клинике.
В это время вернулась из академического отпуска Таня. Олег остался с бабушками в Окнице. Поездки в Окницу продолжались, но навязчивый ужас во сне, что я сел не в свой поезд, испарился. В семьдесят восьмом поступил в заочную аспирантуру. В восемьдесят втором защитил кандидатскую диссертацию, в восемьдесят шестом присвоена высшая квалификационная категория.
В восемьдесят девятом - новый поворот. Это были годы Чумака, Кашпировского, Гора и других. Я прошел специализацию по иглотерапии. В девяностом и девяносто втором специализация и усовершенствование по психотерапии. С редким увлечением осваивал новую профессию. В районе устраивал специальные лекции-сеансы по психотерапии с коллективным гипнозом.
Будучи на очередном усовершенствовании, ездил домой поездом Харьков - Конотоп. Через час садился на пассажирский поезд "Москва - Кишинев" и к ночи уже был дома. Обратно тем же маршрутом. В одной из поездок меня посетил и прочно закрепился знакомый навязчивый сон. Снова я еду и, засыпая, вижу, что я в другом поезде и он несет меня в совершенно другом направлении.
Занятия по психотерапии проходили в клинике Харьковского института усовершенствования врачей. Кстати, это была первая в Союзе кафедра психотерапии и медицинской психологии. Заведовал кафедрой профессор Аркадий Тимофеевич Филатов, высокий эрудит-энциклопедист, судебный психиатр, клиницист, психотерапевт от бога.
Нашим общим кумиром стал Анатолий Алексеевич Мартыненко, недавно защитивший докторскую. Его лекции отличались высоким профессионализмом. В вопросах психоанализа ему не было равных. В этот раз лекция Анатолия Алексеевича была посвящена вопросам психоанализа навязчивых сновидений.
- Сновидения всегда провоцируются имевшими место осознанными, но чаще не осознанными событиями, имевшими место в предшествующем периоде жизни личности. Они могут быть вызваны не только событиями, воспоминаниями или ощущениями. Наши сновидения чаще всего индуцируются неосознанными ассоциациями с событиями, но чаще вполне обычной и необычной информацией из прошлой собственной или чужой жизни.
- Повествуя о сновидении, часто говорят: - Не думал, не гадал и не вспоминал. И, вдруг, приснилась такая ересь, в таких диких подробностях. - продолжал профессор. - Особое место в манифестации и течении неврозов занимают, так называемые, навязчивые мысли, идеи и сны.
Все внимательно слушали. В конце лекции посыпались вопросы. Анатолий Алексеевич обстоятельно отвечал. Поднял руку и я. Подробно рассказал о моих навязчивых прошлых и рецидивировавших в последние месяцы, сновидениях.
- В каких вариантах психоанализ трактует такие навязчивые сновидения?
Сидевший за соседним столом витебский психиатр-психотерапевт с двадцатилетним стажем повернул голову в мою сторону, слегка улыбнулся и хмыкнул. Мне стало неловко. Анатолий Алексеевич без паузы ответил:
- Символика вашего сновидения довольно простая. Попробуйте сами проанализировать события в личной жизни, ваше продвижение по службе, успехи и провалы в работе. Психоанализ трактует ваш сон довольно конкретно. Просто, в жизни вы сели не в ваш поезд.