Единак Евгений Николаевич : другие произведения.

Школа после школы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Школа после школы
  
  Повесть
  
  
  Выбор без выбора
  
  Окончив среднюю школу, я, впервые за одиннадцать лет, оказался на "улице" с двумя "дипломами": аттестатом зрелости и свидетельством о присвоении квалификации. В моем аттестате отличные оценки были с минимальным перевесом. В свидетельстве о присвоении квалификации без натяжек стояли оценки "отлично". На плоской, с разворотом, тонкой картонке значилось, что я слесарь КИП и Автоматики с отличной теоретической подготовкой и отличными практическими навыками. Сказалось довольно длительное, в течение пяти-шести лет занятие радиолюбительским конструированием.
  С выбором профессии особых проблем не возникло. Будучи бледной тенью старшего брата Алеши, я должен был идти по его стопам: стать врачом. Несмотря на предопределенный, больше семьей, жизненный путь, в моей голове взбрыкивали и другие предначертания. От путешественника-геодезиста и археолога до научного сотрудника зоопарка либо заповедника Аскания-Нова. От инженера КИП и Автоматики, радиоинженера до конструктора-оружейника.
  За десять лет до Мартина Купера, почитаемого основоположником сотовой связи, в спорах еще в начале шестидесятых я предположил будущее за сотовой радиосвязью. Только тогда цифровой электроники еще не было. В моем представлении система мобильной связи состояла из множества мощных широкополосных "маточных" амплитудных радиостанций, расположенных на равном расстоянии друг от друга. Внутри "сот" располагались маломощные мобильные радиотелефоны, каждый со своей рабочей частотой. Соединение осуществлялось набором цифр подобно АТС с преобразованием частот в отдельную закодированную, недоступную для подслушивания, промежуточную частоту.
  Призвание оружейника я прятал ото всех в самых дальних закоулках моего сознания. Только изредка на тетрадных листах представали рабочие, в трех проекциях, эскизы деталей, выношенных в уме, доселе невиданных, многозарядных автоматических электромагнитных пистолетов-автоматов в виде бесшумного длинноствольного "Маузера" с подствольной, прожигающей броню и каменные стены, ракетой диаметром не более двух сантиметров.
  Мою "гипотезу" я проверил в групповой лаборатории сахарного завода вместе с инженером, впоследствии старшим научным сотрудником Московского института электродинамики, Федором Александровичем Фтомовым. Сконструированная нами электромагнитная пушка, состоящая из двенадцати последовательно одна за другой, поэтапно очень быстро включаемых катушек от соленоидных клапанов, работала.
  Итогом наших экспериментов оказалось вдребезги разбитое стекло дверцы книжного шкафа, находящегося на расстоянии 5 - 6 метров от "пушки". Мы не ожидали, что снаряд-соленоид улетит так далеко, да еще с такой силой. Потом Федя долго считал и пришел к выводу, что соленоид можно разогнать до скорости, близкой к скорости света. Таким образом, утверждал Федя, можно вывести снаряд не только на околоземную орбиту, но и за пределы солнечной системы. Начальник лаборатории, старик из бывших, непоколебимый антисоветчик Леонид Алексеевич Савин, чей шкаф мы изуродовали, объявил нас баронами Мюнхгаузенами с одной оговоркой. Высоко подняв указательный палец левой руки, Савин сказал:
  - В этом что-то есть! Надо думать...
  Должен признаться: еще в подростковом возрасте я предположил, что в ведении боевых действий будущее принадлежит методам партизанской войны с диверсиями, террористическим актам и дистанционному поражению живой силы врага и военной инфраструктуры из ближнего и дальнего космоса. Сегодня это ракеты, лазеры, системы залпового огня. Теперь мне за семьдесят. Мое физическое состояние не тянет на годность даже к нестроевой службе. Учитывая, что преступлений против человечности я не совершал, теперь моими мыслями можно поделиться, а в намерениях покаяться.
  
  
  
  Первое фиаско
  Итак, позади школа. Впереди - неизвестность. В основном радужная, так как в те годы я твердо верил, что мой космос у меня впереди. После выпускного вечера я стал готовиться к вступительным экзаменам. Несмотря на то, что в школе я учился неплохо, сама подготовка оказалась тоскливой.
  В детстве мне никогда не хватало дня, а ночи казались невероятно длинными. Однако после окончания школы мной овладела почти болезненная сонливость. Я смотрел кинофильмы, читал художественную литературу. Но как только я брал в руки учебники физики, химии либо русской литературы, глаза закрывались сами собой, мной овладевала неодолимая сонная истома. Мама ругалась:
  - Ледащий!
  Приехавший к родителям в гости, родственник настоял:
  - Как только захочется спать, ложись и спи, сколько влезет! Сонливость пройдет самостоятельно.
  Я лег спать. Вставал поесть и снова ложился. Так длилось ровно двое суток. Потом сонливость куда-то делась. Ко мне вернулась обычная работоспособность.
  Потом были вступительные экзамены. Химию я сдал на отлично, физику на четыре. Сочинение я написал на тройку. Поскольку на 300 мест было подано около трех с половиной тысяч заявлений, проходной балл был определен числом 14. У меня было только 12.
  
  
  
  Комсомол
  Не дожидаясь итогов конкурса, решено было искать работу, желательно в средней школе. В школе, естественно, больше возможностей для подготовки к следующим вступительным экзаменам. Я поехал в район. В районном отделе народного образования мне было предложено на выбор место учителя физики, химии, иностранного языка и других дисциплин. Только в южных районах Молдавии.
  Я поплелся в райком комсомола в надежде занять место пионервожатого в одной из школ района. Когда я вошел в небольшой дом, где располагался райком, в просторной приемной собрался весь состав молодых районных вожаков. Шум, споры, взаимные обвинения по поводу каких-то путевок. Я громко поздоровался.
  - Кто тебе нужен?
  - Секретарь райкома!
  - Зачем? - сидевший на столе высокий осанистый молодой человек спрыгнул и сел за стол.
  - Ищу работу. Пионервожатым ...
  - Какую школу окончил?
  - Дондюшанскую ...
  - Поешь, танцуешь, играешь на музыкальных инструментах? - спросила меня, сидевшая под бюстом Ленина, длинноволосая блондинка.
  Я отрицательно покачал головой.
  - Чем ты увлекался в школе? - спросил меня невысокий, в черном костюме, парень.
  Я пожал плечами:
  - Радиотехникой, радиолюбительским спортом, фотографией...
  В коридоре послышались шаги. Гремя связкой ключей, кто-то пытался открыть замок двери кабинета напротив.
  - Иван Алексеевич!
  
  
  
  ДОСААФ
  В приемную комсомола вошел молодой человек невысокого роста. Темно-серый костюм, открытое лицо, зачесанные назад волнистые волосы. Спереди небольшой кок, приглаженные, словно прилизанные назад, рано начинающие седеть, виски.
  - Иван Алексеевич! Вот твой инструктор!
  Иван Алексеевич сделал приглашающий жест. Забыв попрощаться, я вышел в коридор. Иван Алексеевич толкнул дверь. Входя, я успел прочитать: ДОСААФ Председатель РК И.А.Чебан.
  Снова вопросы. Где окончил школу, куда поступал. Мои планы на будущее. Затем Иван Алексеевич объявил:
  - Мне нужен инструктор райкома ДОСААФ. Тебе самому ничего придумывать не надо. Работа общества регулируется республиканским комитетом. Времени готовиться к поступлению в следующем году у тебя будет, хоть отбавляй. Пиши заявление задним числом, с первого августа. Ты сам откуда?
  - С Елизаветовки.
  - Вот и хорошо! В твоем распоряжении будет мотоцикл ИЖ-56. На первое время основной твоей задачей будут членские взносы.
  На моем лице что-то вероятно изменилось, так как Иван Алексеевич тут же добавил:
  - Нет-нет! С деньгами ты связан не будешь! Ты только выбиваешь у председателей колхозов и руководителей предприятий перечисление. И обязательно контролируешь. В республике положение с членскими взносами неважное. Вот тебе список колхозов по селам и сумма задолженности. Занимаешься только членскими взносами. Пока...
  Так нехотя и внезапно я стал инструктором райкома ДОСААФ. Передавая ключи от кабинета и деревянного гаража, где стоял, требующий ремонта, мотоцикл, Иван Алексеевич сказал:
  - До конца месяца будешь и председателем. Я уезжаю в Кишинев. У меня на носу защита диплома на юридическом. Рули! Рабочий день у тебя не нормированный. Если выезжаешь в район, оставляй записку в райкоме комсомола. Если будешь ехать автобусом, уголками приклей билеты к командировке. В конце месяца будешь сдавать для оплаты.
  А меня беспокоило другое. Водительских прав на вождение мотоцикла у меня не было. Я поделился моими опасениями с Иваном Алексеевичем.
  - Не страшно! Я поговорю с Соколовым и Друцэ. Это гаишники. На всякий случай каждый понедельник пиши себе командировочное удостоверение на неделю. Печать будет в твоем сейфе. В случае чего, у меня есть второй ключ. Вписывай каждое село, куда тебе предстоит ехать. Главное, запомни, членские взносы! В комсомоле, профсоюзе и у нас - главное членские взносы.
  Приближалось время обеда. Но я оставил обед на потом. Во мне все зудело. Хотелось побыстрее увидеть мой служебный мотоцикл. Я пошел в гараж. На мотоцикле плотным слоем лежала пыль. Следов повреждений я не заметил. Шины на колесах были накачаны. Открыл бензобак. Убрав фильтр, сунул пальцы. Мотоцикл был заправлен.
  Пообедав в чайной на углу Ленина и Лазо, я зашел к дяде Ване Гавришу, мужу уже покойной Веры, младшей маминой сестры. Он был настоящим асом в мотоциклах. За домом его очередной жены стояли ИЖ-49, М-72 с коляской и разобранный "Харлей". Дядя Ваня откликнулся на мою просьбу мгновенно. Мы направились к гаражу. Двигатель мотоцикла не заводился. Мы перекатили мой служебный транспорт к дяде Ване. Осмотрев мотоцикл, дядя Ваня меня утешил:
  - Езжай домой. Завтра к обеду мотоцикл будет на ходу.
  
  
  
  Дома
  Прибыв домой, я сообщил родителям о моей, первой в жизни, должности. Отец тяжело и шумно вздохнул. Потом, низко наклонив голову, покрутил головой. Мама долго молчала. Потом сказала:
  - Мы с отцом видели много разных инструкторов. Это постоянная езда, собрания допоздна, ночевки в чужих селах и чужих домах. А к поступлению в институт готовиться надо.
  - Магарычи, пьянки, дурости разные. Сейчас сухо, дороги хорошие. Будет осень, зима. А ездить надо будет. Это работа, тебя никто не пожалеет. О подготовке в институт никто, кроме тебя думать не будет! Ганю! - продолжил отец, обращаясь к маме. - Пусть поработает. Пусть попробует и этого хлеба. Чтобы потом не жалел и не обвинял нас...
  О мотоцикле я счел благоразумным родителям не сообщать. Потом вспомнил. Ошеломленные моей неожиданной работой, родители забыли спросить, какова моя заработная плата. О зарплате я сам не знал. Забыл спросить Ивана Алексеевича.
  
  
  
  Членские взносы
  Несмотря на ненормированный рабочий день, на работу я приезжал к восьми. Таковым было расписание утреннего автобуса. В домике, где располагался райком комсомола и ДОСААФ, в это время работала только баба Аника - уборщица. Все остальные комсомольские начальники собирались с половины девятого до девяти.
  Еще дома я распределил свою нагрузку: по три колхоза в день. В приемной райкома висела, нарисованная от руки, план-карта района. Составил список по три села в одной строчке. Прикинул. За две недели я должен навестить всех председателей колхозов и председателей первичных организаций ДОСААФ.
  Мотоцикл к тому времени уже был на ходу. По телефону уточнил время проведения наряда. Выезжал, бывало, и наугад. Очень скоро мой график сломался. То не было председателя, то не могли найти колхозного ДОСААФовца. Скоро я начертил сетку. В каких колхозах был, какие хозяйства перечислили деньги.
  Активнее перечисляли взносы колхозы, где главными бухгалтерами были более пожилые женщины. Одна из них надоумила меня требовать копию платежного поручения. Я записывал номер и через два - три дня звонил в банк. К счастью, он был тогда единственным. Случалось, меня дурили. Давали мне копию платежного поручения, заверенную подписями главного бухгалтера, председателя колхоза и печатью. А денег все не было.
  В банке, спасибо, меня быстро просветили. Денег не перечисляли, копию поручения вручали, а там, как говорится: или осел сдохнет или боярин преставится. Таких я брал на особый контроль. Скоро квадратики с надписью "перечислено" стали заполняться. Помог один из моих наставников по радиотехнике, заведующий общим отделом райисполкома Иван Алексеевич Унку. За подписью зав орготделом райкома, его подписью и печатью райисполкома, должникам предлагалось в кратчайшие сроки погасить задолженность.
  К концу августа, когда вернулся из Кишинева председатель райкома ДОСААФ, более, чем в шестидесяти процентах колхозов и предприятий задолженность по членским взносам была погашена. Иван Алексеевич округлил глаза:
  - Ты что, гипнозом вытягивал из колхозов членские взносы? Даже в квартальном и годовом отчетах такие цифры нельзя показывать! Дадут такой план!...
  Но мне уже было все равно. За две недели я успел понять, что я сел не в свои сани. Бессмысленное метание по району, попытки некоторых колхозных ДОСААФовцев подсластить пилюлю отказа приглашением на магарыч, а то и просто выпить в подсобке сельмага на троих, накопившаяся усталость, больше всего от нелюбимого занятия, сделали свое дело. Пока я не увяз глубоко, надо было рвать.
  Родителям я ничего не говорил. В среду второго сентября, я подкатил на мотоцикле под открытое окно кабинета ДОСААФ. Газанув, заглушил двигатель. Вошел в кабинет. Мой начальник был у комсомольцев. Я успел написать заявление, привести в порядок сейф и бумаги на столе, когда вошел Иван Алексеевич. Извинившись, глотая слоги и слова, я объявил ему об уходе. Положил на стол заявление, ключи от кабинета, сейфа и мотоцикла.
  В это время в кабинет вошел первый секретарь. За две недели я уже знал всех райкомовцев. Первого звали Федор Прокопович. По фамилии Конишеску. Он не позволял называть себя по комсомольски: Федя. Всем своим видом он давал понять, что называть его следует только по имени-отчеству. Он вник в ситуацию, что называется, с ходу. Вначале были радужные обещания, потом последовали угрозы:
  - Мы соберем бюро райкома! Дадим такую характеристику, что ты в институт до старости не поступишь!
  Стало очень неприятно. Я чувствовал насилие, какое-то глумление над собой. Тем более, что мой непосредственный начальник Иван Алексеевич молчал. Объяснять что-либо, или вступать в спор я не хотел. Меня очень легко уговорить. Этого я боялся больше всего. Уже тогда я начал осознавать то, что я не воин. Я еще раз извинился, что не оправдал доверия. Попрощался и вышел ...
  Каков был месячный оклад инструктора райкома ДОСААФ я так и не узнал.
  
  
  
  Вержбицкий
  Я вышел на улицу. Остановился в нерешительности. Направо в пятидесяти метрах к железнодорожному вокзалу примыкала автостанция. Скоро должен отходить автобус на Елизаветовку. Ехать домой не было желания. Я повернул налево, к, утопающей в пыли, улице, ведущей к старому железнодорожному переезду.
  - Сходить еще раз на сахарный завод? - подумал я. - А вдруг за эти две недели освободилось место в КИП?
  Я прошел мимо длинного одноэтажного здания РОНО (районного отдела народного образования), когда сзади меня окликнул знакомый голос:
  - Единак!
  Я оглянулся. У калитки напротив входа в РОНО стоял наш учитель черчения и математики Михаил Васильевич Горюк. Мы уважали и, пожалуй, любили этого немногословного, всегда говорящего вполголоса, словно стесняющегося, учителя. Последний год он у нас не преподавал. Построили молдавскую школу. Молдавские классы перевели туда, а директором назначили Михаила Васильевича.
  Михаил Васильевич сделал приглашающий жест. Я подошел. Михаил Васильевич неожиданно протянул мне руку. Поздоровались.
  - Зайди к зав РОНО. Сергей Максимович увидел тебя через окно. Он помнит тебя с первого посещения. Попросил вернуть тебя. Он ждет. - провожая меня по узкому темному коридору, Михаил Васильевич повторил. - Сергей Максимович.
  Я вошел в приемную. Секретарша оторвалась от пишущей машины и кивком указала на дверь заведующего. Я постучал.
  - Заходи! Оттуда стука не слышно!
  Я открыл обитую дерматином дверь. За ней была еще одна, тоже обитая дерматином.
  - Здравствуйте!
  - Проходите! Садитесь сюда, поближе! - кивком головы Сергей Максимович указал на стул. - Нашел работу? - Сергей Максимович сразу перешел на "ты".
  Я рассказал о последних двух неделях моей жизни, работы и о событиях последнего часа. Заведующий РОНО внимательно слушал, не перебивая.
  - Что больше всего не устраивало тебя в ДОСААФовской работе?
  - Я понял, что у меня не будет возможности как следует подготовиться к вступительным экзаменам в следующем году. Да и сама работа... - я замялся.
  - Ясно! В Мошанах в этом году открывается девятый класс. В дальнейшем будет средняя школа. Лаборантом пойдешь?
  - Пойду! - Я даже не думал.
  - Пиши заявление! На мое имя.
  Я написал заявление. Сергей Максимович, пробежав глазами текст, что-то быстро написал в верхнем углу листа.
  - Можешь ехать прямо сейчас. Найдешь директора. Пономарь Иван Федорович. Он с утра мне звонил.
  Я вышел. До сих пор не могу себе ответить, поблагодарил ли я Сергея Максимовича, сказал ли "До свидания"? Не помню...
  Поднявшись по ступенькам к калитке, я уверенно повернул направо. На автостанции водитель обилетчивал пассажиров в стареньком автобусе "Дондюшаны - Атаки". Я вскочил в салон.
  
  
  
  Школа
  Вышел я на остановке в центре Мошан. Школа белела длинной полосой здания с широкими окнами в самом начале противоположного склона, разделяющего село, оврага. Походя, я сорвал, свисающую через каменную изгородь, сливу. Оттерев пыль, я отправил сливу в рот. Стал жевать. Кисло-сладкая с горчинкой слива казалась очень вкусной.
  Украдкой оглянувшись, я быстро наполнил карман полу-зрелыми продолговатыми фиолетовыми плодами. Спускаясь в долину, затем поднимаясь к школе я разламывал пальцами ягоды одну за другой. Отбросив косточку, жадно поглощал половинки мякоти. Казалось, это была неуемная жажда кислого, которую я никак не мог утолить.
  Директора школы я нашел в учительской. Он сидел за длинным, покрытым зеленым сукном, столом с массивными тумбами. К директорскому столу приставлены друг к другу три квадратных столика. Я подал заявление. Иван Федорович визировал заявление короткой фразой:
  - "Зачислить лаборантом с 01. 09. 1964 г."
  В это время раздался звонок на перемену. Дверь в учительскую открылась, и комната стала заполняться учителями. Входя, каждый вставлял классный журнал в нумерованные ниши ящика на стене у двери. Директор представил учителям "первого в истории" Мошанской школы лаборанта. Познакомились. Потом учительница с протезом ноги и с красной повязкой на рукаве "Дежурный учитель" взяла из щели журнал. Со звонком, больше напоминающим небольшой колокол на ручке, вышла в коридор. Прозвучал звонок на урок.
  Иван Федорович продолжал вводить меня в курс школьных дел и моих обязанностей. В Дондюшанской школе, где учился я, было два лаборанта: один в кабинете физики, другой в кабинетах химии, биологии и географии. Я же был просто лаборантом Мошанской школы, единственным. Кроме физики и химии мне вменялось в обязанность, при необходимости, запустить старенький одноцилиндровый бензиновый мотор школьной электростанции, крутить пластинки на уроках французского языка.
  - С первого сентября обещали ставку моториста. Если разрешат перепрофилировать, то примем как рабочего по хоздвору. - сказал Иван Федорович.
  На следующей перемене директор объявил, что в пять часов вечера состоится заседание педагогического совета. Мое участие в нем, как лаборанта, обязательно.
  
  
  
  Педагогический совет
  В пять часов вечера был первый в моей жизни педагогический совет с моим участием на стороне педагогов. До этого я участвовал в работе педагогического совета два раза на стороне учащихся, правильнее сказать, обвиняемых. Первым поводом был коллективный побег с урока физики. Тогда вместо заболевшего Семена Давидовича в наш класс пришла Мария Сергеевна, объяснения которой нас не удовлетворяли.
  Второй раз мы были вызваны на педсовет в десятом классе с обязательным участием наших родителей. Тогда, вместо ушедшей в декрет Моны Ароновны, на уроки алгебры и стереометрии к нам пришла Клара Абрамовна. Выполняя действия с помощью логарифмической линейки, новая учительница делала одну ошибку за другой. Мы ее поправляли. Потом, признаюсь, это было очень жестоко, мы стали стучать ногами и хлопать крышками парт. Клара Абрамовна в слезах покинула класс. На педсовете, тем не менее, мы добились своего. На время декретного отпуска "нашей Моны" нам дали, влюбленную в математику, Галину Овсеевну.
  Повестка дня первого моего педсовета была предельно краткой, но трудно выполнимой. Впервые образованный девятый класс насчитывал четырнадцать человек. Для полного класса было необходимо не менее двадцати учащихся. Составили списки потенциальных учеников, которые закончили восемь классов два, а то и три года назад. Заведующая учебной частью школы Валентина Михайловна Клюзова распределила учителей по группам, по три педагога в каждой.
  Мне предстояло идти в составе агитгруппы, состоящей из учительницы химии Ксении Алексеевны и Петра Кирилловича, учителя физики. Нам предстояло пройти в дома троих будущих учеников в части села, прилежащей к лесу. С двумя подростками особых проблем не было. А вот с девочками!...
  Постучав, мы вошли в дом, когда уже начинало темнеть. Небольшая комната, в которой стояли кровати, предназначенные, как минимум, для четырех - пяти человек. В семье четверо детей. Самая старшая - значащаяся в списках, как возможная девятиклассница. Ответив на наше приветствие, хозяйка зажгла керосиновую лампу. Электрического освещения в этой части села еще не было.
  Валентина Николаевна объяснила цель нашего визита. Едва выслушав, мама, еще не старая, но иссушенная трудом и заботами невысокая сутулая женщина, протянула руку в сторону лежанки. На ней полулежала худенькая, на вид не более двенадцати лет, девочка. В списках было написано, что девочке скоро шестнадцать.
  - Не пущу! Зачем ей десять классов. Только глупостям учиться. Вона мени попадёю не мае бути! Ей надо замуж готовиться! Вот, если бы в школе учили шить на мадиску (модистку)!
  Так, не добившись ничего, мы покинули тот дом. Девятый класс, тем не менее, был укомплектован.
  
  
  
  Коллектив
  Третьего сентября, в четверг, я продолжил знакомство с коллективом, в составе которого мне предстояло работать в течение целого года. В целом коллектив был молодым. Директор, Пономарь Иван Федорович, уроженец села. В ту осень ему исполнилось тридцать два года. Как педагог, читал в старших классах математику.
  Его жена, Ксения Алексеевна была моложе мужа. Преподавала химию, была моим непосредственным руководителем по химической части. Сразу же после моего трудоустройства передала мне все реактивы и наглядные пособия по химии. Удивительной доброты и такта женщина. Она никогда не вмешивалась в работу мужа, как директора школы. Всегда была в стороне и над конфликтами.
  Иван Иванович Порядин, участник Великой Отечественной войны, в прошлом капитан-артиллерист, в школе преподавал математику и трудовое обучение (столярные и слесарные работы). Нас сблизило общее увлечение радиотехникой. Дома занимался ремонтом радиоприемников и телевизоров. К качеству ремонта относился необычайно серьезно. Партийная кличка его была Иван Иванович Белый.
  Иван Иванович Куксин (Иван Иванович Черный), учитель физкультуры. Его жена Анна Николаевна была учительницей в младших классах. Когда я работал в Мошанах, она вела первый класс.
  Петр Кириллович Чебан, уроженец Приднестровья. На молдавском у него был неистребимый диалект (де песте Нистру). Общался только на русском языке. Учитель физики, влюбленный в свой предмет педагог. Увлекался радиолюбительством, техническим творчеством. Великолепно рисовал, писал пейзажи маслом, выжигал гравюры, великолепный резчик по дереву. В свои тридцать лет был отличным гимнастом. Брусья, перекладина, кольца были его любимыми снарядами.
  Его жена Зинаида Васильевна Чебан, уроженка Мошан, закончила филологический факультет, преподавала русский язык и литературу, в совершенстве владела французским языком.
  Надежда Петровна Столярчук, учительница математики. Несмотря на протезированную ногу, была неистребимым оптимистом. Вела математику в пятом и двух шестых классах.
  Валентина Николаевна Клюзова, завуч, участница Великой Отечественной войны. Будучи санитаркой, вытаскивала с поля боя раненых бойцов. Когда я впервые увидел ее с наградами, остолбенел. Вся ее грудь с обеих сторон была заполнена орденами и медалями. Преподавала русский язык и литературу.
  Антонина Николаевна Клюзова, мама завуча. Несмотря на семидесятилетний возраст, преподавала в младших классах.
  Прибывшая в школу одновременно со мной супружеская пара Гыцу. Мария Федоровна была направлена на работу после окончания университета. Преподавала французский язык. Ее муж, Емил Петрович Гыцу, поступил на юридический факультет университета после службы в армии. На третьем курсе, в связи с направлением Марии Федоровны в Мошанскую школу, перевелся на заочное отделение исторического факультета.
  Тамара Петровна Скорцеску, выпускница факультета иностранных языков, учитель французского языка.
  Раиса Марчук - пионервожатая.
  Влайко Кристина Георгиевна, учительница географии, биологии и сельхозтруда. Болезненная, тем не менее создала в школе краеведческий уголок, в котором, помню, были уникальные экземпляры орудий каменного века и трипольской культуры.
  Василий Иванович Долгий. Уроженец Мошан. Работал учителем младших классов.
  Кубляк Григорий Захарович. Приехал в Мошаны после войны. Учитель младших классов.
  Кубляк Анна Арсентьевна, жена Григория Захаровича, учительница младших классов.
  Сергей Васильевич Кривой, завхоз, участник войны.
  Дядя Ваня, Иван Васильевич Колибаба, принятый на работу мотористом, народный умелец, мошанский "Кулибин".
  Дед Роман - ездовый, как мы его шутливо называли, "начальник конного двора".
  Таков был рабочий коллектив в который я попал, и в котором мне довелось, точнее сказать, посчастливилось работать целый год. То была настоящая школа после школы.
  
  
  
  Воспитатель
  В первых числах сентября Иван Федорович оставил меня после уроков.
  - Евгений Николаевич! Я хотел бы предложить тебе полставки воспитателя в интернате.
  - Где будет интернат?
  - В старом здании, где раньше жили Клюзовы. Сейчас они перешли на солнечную сторону. Там, в интернате и будешь жить. В одной комнате девять мальчиков, в другой - семь девочек. Надо, чтобы с ними был кто-либо из взрослых. Хотя бы первое время.
  Так я стал воспитателем в интернате у мальчиков. Воспитателем у девочек была Тамара Федоровна Скорцеску.
  Директор оказался прав. Не прошло и двух недель, как я, войдя в комнату, уловил запах самогона. Девятиклассники лежали на койках и "старательно" читали. Я сделал вид, что ничего не заметил. На следующий день, когда все ребята были на уроках, я пошел в интернат. Найти бутылку не составило труда. В бутылке оставалось грамм 200 самогона. Я выкрутил кукурузный кочан, которым была закрыта бутылка. В нос ударил тяжелый дух свекловичного самогона с примесью горелой резины.
  Я вылил самогон под куст сирени, нацедил воды до уровня самогона. Закрыл тем же кочаном. Положил на место в том же положении, в каком взял. В тот же вечер, войдя в комнату, я ощутил на себе вопросительные взгляды. Легли спать. На второй день взгляды ребят стали тревожными. Они провожали меня повсюду. Во второй половине дня, когда в комнате остались одни девятиклассники, я сказал:
  - Я никому ничего не буду говорить. Пока. Пока не повторится... Тогда будет знать директор, участковый и ваши отцы. Заодно родители с участковым обязательно выяснят, кто вам продавал самогон, который гнали с резиновой камерой.
  
  
  
  Самогон
  С первых недель моей работы лаборантом я, не ставя специально цели, выявил особенности национального, простите, Мошанского самогоноварения. Самогон варили и варят везде. Наверное, если бы за самогоноварение полагалась бы смертная казнь, находились бы те, которые все равно бы умудрялись варить. Авось пронесет ...
  Испокон веков варили самогон и в моем селе. Варили из сахарной свеклы, перебродивших яблок и слив, о чем я писал. Отец рассказывал, что до войны он варил самогон, пользующийся особым успехом. Его варили из картофеля и проросшего ячменя. Один Остап Бендер знал более ста пятидесяти рецептов самогона, включая "табуретовку".
  В последние годы самогон из перебродившей сахарной свеклы стали варить гораздо реже. Сырьем служили больше сливы, абрикосы, вторично перебродившая виноградная тесковина с сахаром для "чачи", чистый сахар, неиспользованное варенье, слипшаяся неликвидная карамель. Чтобы уменьшить сивушную вонь, вместо дрожжей стали использовать томатную пасту.
  Особой забористостью, считай токсичностью зарекомендовал себя самогон из мелассы. Кроме сока и клетчатки свеклы, которая дает значительную примесь метилового (древесного) спирта, в мелассу входит промышленная химия, включая высокое содержание формалина. В токсикологии описаны случаи, когда после однократного потребления самогона из мелассы развивалась токсическая нефропатия (поражение почек).
  В пятидесятые - шестидесятые Мошанский самогон считался классикой, улучшенной местными рационализаторами. Самогон обязательно должен гнаться из сахарной свеклы. Если его гнали из сахара, то для первозданной духовитости в брагу обязательно терли сахарную свеклу. У некоторых дома было налажено настоящее промышленное производство. У ныне давно покойного дяди Васи Б. стоял огромный самогонный аппарат почти непрерывного действия. Подогрев осуществлялся форсунками для соляры.
  В те годы я был наслышан о самогоне, который варят, выстилая дно бака листьями табака. Некоторые для "крепости" вместо табака, выстилали дно изрезанной резиновой камерой. Уже тогда появились "рационализаторы", растворяющие в готовом самогоне таблетки элениума и, только появившегося в те годы, диазепама. Кроме самого "шибания" в голову, такой самогон, особенностью своего "действия", как наркотик, привязывает пьющего к конкретному самогону и его производителю.
  
  
  
  Дохтор Бучковский
  Если большинство моих новых коллег предпочитали натуральное сухое вино, Иван Иванович Белый считал вино кислятиной, не стоящей внимания. Вдвоем с приятелем фельдшером Бучковским отдавали предпочтение дважды перегнанному самогону.
  Рассказывая о своем друге, Иван Иванович поведал нам нестандартную биографию самого Бучковского. До войны сам Бучковский закончил три курса Одесского медицинского института. За подпольное маклерство был осужден условно и исключен из института. Когда началась война, Бучковского призвали. С тремя курсами медицинского института его назначили ротным фельдшером. Потом служил фельдшером в хирургическом госпитале. Там же освоил ряд простых хирургических вмешательств. Вскрывал абсцессы, ушивал раны, у раненых в конечности удалял пули и осколки.
  Кончилась война. Послужной список и боевые награды помогли Бучковскому устроиться фельдшером на Западной Украине. Потом переехал в Мошаны, где Бучковского иначе, как дохтором не звали.
  У него были свои, "разработанные" им самим методы лечения. Особой любовью мошанских мужиков пользовался метод Бучковского в лечении острых простуд и гриппа. Для этого у Бучковского был еще со времен войны немецкий шприц емкостью в 50 мл. Как говорил сам Бучковский в 50 кубиков. Он его берег, как зеницу ока. Простуженным дохтор Бучковский вводил внутривенно смесь чистого спирта с 40% глюкозой. Пациента вначале пробирал озноб, затем чувство жара и ощущения, словно выпил стопку водки.
  Я расспрашивал Ивана Ивановича и других мошанцев, пользованных доктором Бучковским. Все они единогласно утверждали, что проведенное лечение давало быстрое выздоровление. Будучи уже на пятом курсе института, я рассказал об этом удивительном методе Бучковского старому доценту кафедры терапии. В группе послышались смешки, хихиканье и остроумные комментарии.
  - Не смейтесь! - сказал доцент, - Я сам слышал о таком методе лечения. Возможно, быстрое введение гипертонического раствора глюкозы в смеси со спиртом денатурирует незначительную часть форменных элементов и плазмы крови. Являясь уже в какой-то степени чужеродным телом, денатурированная часть крови способствует своеобразной встряске организма, мобилизации его защитных физиологических механизмов. Сродни аутогемотерапии. Хотя, сам ни разу не пробовал, и вам не советую.
  Должен сказать, что я сам за свою сорокапятилетнюю практику ни разу не осмелился повторить опыт дохтора Бучковского.
  Свою карьеру и жизнь Бучковский закончил весной семьдесят первого. В клинике внутренних болезней республиканской больницы он тяжело умирал от алкогольного цирроза печени. Правда, перед кончиной он реабилитировал меня, как рассказчика о случаях из его практики. После моего лишь напоминания, Бучковский в присутствии моих коллег по группе и старого доцента с гордостью и упоением сам рассказал о своем методе лечения простуд. Через несколько дней его выписали домой. Вскоре доктора Бучковского не стало.
  
  
  
  Крупа по карточкам
  То были странные годы. Шестьдесят третий и шестьдесят четвертый. Совсем недавно, в пятьдесят девятом Никитой Хрущевым было провозглашено, что социализм в нашей стране победил полностью и окончательно. Однако коммунизм от этого ближе не стал. Он маячил где-то за линией горизонта. В те годы мрачно шутили, что коммунизм это сама линия горизонта. Чем ближе мы к ней, тем дальше она от нас. Тогда я продолжал верить, что в восьмидесятом двери откроются и все мы ... А сейчас ... Выходит не шутили ...
  Между тем, начиная с осени шестьдесят третьего с продуктами в стране становилось все хуже. С прилавков магазинов исчезли крупы, мука и многое другое, исчезновение которого ранее казалось немыслимым. Потом в магазинах стали продавать хлеб, мякоть которого напоминала пластилин. Хлеб тот выпекался из смеси муки пшеницы, гороха и кукурузы.
  В шестьдесят третьем, когда я учился в одиннадцатом классе, переболел инфекционным гепатитом. После выписки из больницы необходима была жесткая диета в течение года. Мама выпекала белый хлеб. С куском хлеба в портфеле я шел в столовую сахарного завода, где обычно обедал. Почти каждый раз я ловил на себе и на хлебе взгляды обедающих рабочих. Тогда же с прилавков практически исчезла колбаса.
  Осенью шестьдесят четвертого я работал уже в Мошанской школе. На одной из перемен на двери учительской появилось объявление о том, что после обеда в школьной столовой будут отпускать продукты для учителей. Поскольку я был лаборантом, то решил, что это не про меня. Однако в списках была и моя фамилия. Пошел и я. Отпускали разные крупы, кукурузную муку и сливочное масло. Взял и я.
  Приехав домой я выложил мои приобретения перед родителями. Было решено. Положенные мне крупы и все остальное я по субботам отвожу в Вережаны. Той осенью в вережанской больнице начала работать семья брата. Вернувшись как-то из магазина, Иван Иванович (Белый) рассказал, что, по словам продавца продмага, крупы и сливочное масло завозят в магазин в прежних количествах, когда продукты отпускали свободно. Перевод этих продуктов на карточки сразу создал дефицит.
  
  
  
  Низложение с олимпа
  Почасовиком в Мошанской школе был работник Дондюшанского райкома партии по фамилии Богорош. Сейчас затрудняюсь сказать, какова была его должность. То ли инструктор, то ли зав отделом. Низкорослый, коренастый, всегда в глаженом темно-коричневом костюме, безупречно завязанный галстук. Крупное темное, почти цыганское лицо, зачесанные назад, начинающие седеть волосы. Преподавал Богорош историю в старших классах.
  Однажды, отчитав уроки, Богорош вымыл руки, тщательно причесал крошечной расческой свои жесткие волосы, уложил в портфель бумаги. Попрощавшись, сдавленным и сиплым с самого рождения голосом, сказал:
  - Сегодня после обеда слушайте важное правительственное сообщение!
  Мы хором решили, что объявят об очередном полете в космос. С двенадцати школьный приемник был включен. Не помню, во сколько, раздался голос диктора:
  - Слушайте важное правительственное сообщение! ...
  Это была среда, 14 октября 1964 года. На октябрьском пленуме ЦК КПСС был снят с должностей Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров Н.С.Хрущев. Потом было закрытое секретное письмо в партийные организации. Сместили Хрущева за волюнтаризм и "по состоянию здоровья".
  Я не помню, чтобы смещение Хрущева вызвало у кого бы то ни было сожаление. Еще несколько лет назад некоторые, в том числе и наши педагоги, им восторженно любовались. Особенно за потрясание туфлей и Кузькину мать. Мое отношение к Хрущеву было предопределено задолго до этого домашними разговорами. Тесть моего брата, КГБист, подполковник в отставке, старый коммунист, тяжело вздыхая, открыто, не стесняясь моего присутствия, говорил с покряхтыванием:
  - Несерьезно все... Ничем хорошим это не кончится...
  В течение нескольких недель на прилавках магазинов появилось все, что больше года было дефицитом. Крупы, сахар, мука, масло... Колбаса нескольких сортов. Появились, ранее невиданные, маслины, изредка даже икра, печень трески ... И кубинские ром и сигары...
  С тех пор прошло более пятидесяти лет. Для меня все это время остался неразрешимый вопрос:
  - Откуда мог знать работник райкома партии из молдавского захолустья то, чего не знал сам Хрущев ... А может Богорош, как опытный шахматист, по косвенным признакам и отрывочным сведениям, как мозаику, сложил у себя в мозгу реальную ситуацию и точный прогноз?
  
  
  
  Учитель географии
  В октябре директор, в очередной раз оставив меня после уроков, сказал:
  - Кристина Георгиевна, учительница географии, ложится надолго в больницу. Возможно очень надолго. Что-то с почками... Я не хочу вовлекать в это дело РОНО. Одни сложности потянут за собой другие. Бери на себя всю географию, рисование и частично сельхозтруд. Труд ненадолго. Соберут урожай с подопытного участка и я переведу уроки труда в школьную мастерскую. Воспитателем в интернате будет Рая, пионервожатая.
  Так неожиданно я стал единственным учителем географии в средней школе. Готовиться к урокам в общежитии интерната в галдящей команде воспитанников было не с руки. Жить перешел на квартиру в доме неподалеку, в котором снял небольшую отдельную комнатушку. Тогда география в школе была серьезней. Как и, пожалуй, все. В пятом классе были основы физической географии. В шестом классе учили географию СССР. А дальше - больше. Физическая и экономическая география СССР, зарубежных стран и так далее. На десерт была астрономия.
  Многое я помнил из курса средней школы. С благодарностью вспоминал бессменного, ныне здравствующего девяностопятилетнего, нашего учителя географии Бадюла Сергея Даниловича. Сама собой пришла мысль увязывать тему предстоящего урока с ранее прочитанными книгами. Рекомендовал читать эти книги ученикам. Детям это нравилось. В географию я погрузился быстро, охотно и безболезненно.
  
  
  
  
  .
  Открытый урок
  Была середина второй четверти. Вернувшись в учительскую после очередного урока, я застал, сидящим за директорским столом, грузного мужчину в плаще. Пальцы его левой руки были полу-сжатыми и, кажется, не двигались. Прижатая к груди, левая рука казалась короче. Он о чем-то живо беседовал с директором, который сидел рядом. Видно было, что отношения между ними были доверительными, сама беседа казалась теплой.
  Когда в учительской собрались все педагоги, директор объявил:
  - Товарищи! У нас в гостях, знакомый вам Михаил Николаевич, - Иван Федорович назвал и фамилию, но я не запомнил. - Директор Каларашовской школы. Сегодня он у нас в качестве внештатного инспектора РОНО.
  Повернувшись к инспектору, Иван Федорович спросил:
  - Какой урок вы намерены посетить?
  - Наверное лучше всего по специальности. В каком классе сейчас урок географии?
  Я выступил вперед:
  - В пятом!
  - Ну вот, к вам и пойдем. Я смотрю, Кристины Георгиевны нет.
  - Она в больнице. - сказала завуч. - Борис Кузьмич сказал, что надолго.
  Со звонком на урок мы прошли в пятый класс. Класс встал и сел необычно тихо. Я чувствовал, что дети насторожились.
  Начал опрос, как обычно:
  - Что было задано на дом? Кто желает отвечать?
  Обычно взбалмошный, многочисленный пятый класс стал серьезным. Видно было, что большинство детей переживали. Потянулись вверх руки. Памятуя свои недавние школьные годы, я поднимал для ответа детей, в знаниях которых не сомневался. Скоро опрос был закончен. Я решил перейти к изложению новой темы. В это время поднял руку инспектирующий:
  - Можно, я задам вопрос вот этому мальчику?
  Мне ничего на оставалось, кроме, как кивнуть головой и сказать:
  - Серебриян Василий Иванович, встань!
  Дело в том, что в классе было два Василия Серебрияна. Василий Иванович был черноволосым, смуглым и низкорослым. На рукавах блестящие высохшие следы от содержимого носа. Испачканный чернилами пионерский галстук был скручен двумя жгутами. Учился он из рук вон плохо. Домашние задания чаще ему писала старшая сестра. Двойки, единицы его совершенно не трогали. Он просто ходил в школу.
  Серебриян Василий Алексеевич был выше ростом. Худенький, белокурый, голубоглазый, старательный. Мама, если не ошибаюсь, давно умерла. Воспитывала его мачеха, которую и мачехой не назовешь. Всегда вымытый, в опрятной одежде, причесан и сыт. Пионерский галстук, казалось, гладили каждый день. Учился он старательно. По всему было видно, что Васину учебу дома контролируют каждый день.
  Василий Иванович медленно поднялся. Он совершенно не переживал. Было ощущение, что вызову к доске он не обрадовался. Нарушили человеку покой. Михаил Николаевич спросил:
  - Скажи, Вася! Ты знаешь кто такой Колумб?
  Вася стойко молчал. Только рука его крутила и без того закрученный конец галстука. Внештатный инспектор решил помочь:
  - Ты вспомни, Вася! Что Колумб сделал впервые?
  Вася опустил голову ниже. Сидящие неподалеку, ученики стали подсказывать. Мне казалось, что подсказки Вася должен услышать. Как и проверяющий Михаил Николаевич.
  - Что Колумб сделал впервые? - я решил заострить Васино внимание на сути вопроса.
  Подсказки стали звучать громче. На лице инспектора появилась веселая заинтересованность. Наконец Вася расслышал. Набрав полную грудь воздуха, Вася неожиданно громко отчеканил:
  - Вин первый облетел вокруг Луны!
  Класс оживился. Михаил Николаевич опустил голову и прикрыл правой кистью лицо и лоб. Это длилось несколько секунд. Когда он отнял руку, лицо его было непроницаемым.
  - Хорошо! Садись.
  Вася с чувством исполненного долга, облегченно вздохнув, сел. Дальше я стал объяснять новую тему. В такие минуты у меня словно включается дополнительный клапан. Рассказывая, я вспомнил услышанное ранее, прочитанное в книгах. В конце я все же решил очень кратко совершить с Колумбом морское путешествие в Америку и с Магелланом обогнуть земной шар. В это время прозвенел, возвещающий о конце урока, звонок.
  Мы вернулись в учительскую. Когда прозвенел очередной звонок на урок, Михаил Николаевич деликатно спросил:
  - Где мы могли бы поговорить вдвоем?
  Сидящие в учительской Ксения Алексеевна и Валентина Николаевна, извинившись, вышли.
  - Вы все таки больше уделяйте внимание объяснению нового материала. У вас получится. И у детей что-то в голове останется.
  Потом спросил:
  - Когда вы просмотрели учебник? Перед уроком вы его не открывали.
  - Утром ... - честно признался я.
  - Куда вы думаете поступать?
  - Я решил в медицинский...
  - Решили вы или родители?
  - И я и родители. - ответил я.
  - Если у вас что-либо в жизни изменится, приезжайте ко мне, в Каларашовку. Я вам дам письмо декану факультета в Тирасполе. Вам останется отвезти документы. У вас получится.
  - Спасибо ...
  После отъезда проверяющего инспектора я уточнил. Полное имя внештатного инспектора РОНО было Михаил Николаевич Мошейко.
  Через тридцать с лишним лет я проводил контрольный медицинский осмотр рабочих объединения "Колхозживпром". Передо мной стоял низкорослый худощавый смуглый рабочий в спецовке. Вислые усы до середины подбородка. Наклонив голову, он в упор смотрел мне в глаза. Я видел, что ему весело. Посмотрел обложку амбулаторной карты: Серебриян Василий Иванович.
  - Чем же все таки знаменит Колумб! Серебриян!
  - А лихо его знае! Их стилько наплодилось! Хиба ж запомятаешь?
  
  
  
  Такой молодой, а уже лаборант
  В школу пришло очередное распоряжение министерства народного образования. В нем предписывалось в кратчайшие сроки вывести за пределы учебных классов все без исключения химические реактивы и стеклянную посуду. Директор задумался. В правом, уже достроенном крыле здания школы заканчивали отделку небольшого кабинета с одним окном на юг. Его и рассчитывал Иван Федорович приспособить под свой кабинет.
  Позвонил в район. Кто-то из начальников в РОНО сказал:
  - Можешь кабинет свой оформлять где угодно. Если в течение недели не доложите о выведенных за пределы классной комнаты реактивах, в директорском кабинете будет сидеть другой. Необходимо исключить возможность контакта детей с химреактивами. На дверях кабинета должен быть замок с контролькой.
  Так нечаянно решился для меня вопрос с кабинетом. Мы перетащили туда шкафы с химреактивами, посуду, установили два стола. Столяр вкрутил кольца и вручил мне два ключа. Один для внутреннего замка, другой для навесного с контролькой. В школе я стал единственным работником, имеющим свой отдельный рабочий кабинет.
  В селе этот факт не остался незамеченным. Тем более, что я был первым в истории села и школы лаборантом. Даже ученики рассуждали:
  - У директора кабинета нет, у завуча нет, а у лаборанта есть!
  Мой рейтинг (тогда такого слова мы не знали) сразу вырос. А тут еще и зарплата. Ставка лаборанта, три четверти ставки за географию, плюс рисование. Кому какое дело за что? Главное сумма. По размерам моя месячная заработная плата в первые месяцы шла ноздря в ноздрю с зарплатой завуча, второго лица в школе после директора. Естественно, интерес ко мне в селе сразу вырос.
  Не раз, проходя по селу, я видел провожавшие меня взгляды и слышал голоса, восседающих на лавочках у калиток, женщин:
  - Диви, диви! Такий молоденький, а вже лаборант.
  
  
  
  Василий Иванович
  Рядом с моим новым "персональным кабинетом" располагался четвертый "В" класс. Учителем там был Василий Иванович Долгий. Весь седой, он казался гораздо старше своих лет. Будучи грамотным, в послевоенные годы участвовал в "Ликбезе". Потом закончил экстерном семь классов. Курсы по подготовке учителей младших классов. Затем заочно-очное отделение Сорокского педагогического училища.
  Василий Иванович, кажется, всю жизнь учился. Уже в пенсионном возрасте, работая учителем, закончил заочное отделение Цаульского совхоз-техникума. Занимался виноградарством. Удачливо прививал саженцы плодовых деревьев. С гордостью носил нагрудные академические знаки об окончании сельскохозяйственного и педагогического техникумов. Играл на скрипке.
  Как и многие в Мошанах, Василий Иванович не избежал очарования "моим" служебным кабинетом. После того, как я стал его соседом в школе, его интерес ко мне сразу возрос. Бывало, задавал вопросы из области методологии преподавания в младших классах. Кажется, я отвечал правильно. А может, интуитивно чувствовал, какого ответа ждет от меня Василий Иванович? Иногда казалось, что интерес его ко мне переходил в своеобразное почитание. Это заметили другие педагоги: Емил Петрович и Петр Кириллович. Полушутя, полувсерьез предупредили:
  - Ты у него на особом счету. Если пригласит на стакан вина, не отказывай. Бери нас с собой. У него есть отличное вино. Есть и бурда, одного с вином цвета.
  Как в воду глядели! В конце ноября Василий Иванович пригласил меня к себе домой в гости:
  - Приходите! Покажу вам мои книги. Я собираю книги с еще довоенной поры. Стараюсь читать, но времени мало. У меня большая усадьба, огород, виноград, сад... Требует ухода. А жена больная ...
  - Неудобно как-то одному вечером.
  - Возьмите с собой Петра Кирилловича! Может еще кого? Угощу вином. Такое вино только у меня!
  Когда я сообщил о приглашении коллегам, они оживились.
  - Идем сегодня! Назавтра может передумать.
  Мы пришли в гости к Василию Ивановичу, когда стемнело. Во второй половине ноября темнело рано. Василий Иванович засуетился. Усадил нас за круглым столом, покрытым плюшевой скатертью рубинового цвета. Потарахтев посудой в соседней комнате, убежал. Вскоре принес кувшин с белым вином. Разлил по стаканам. Вино действительно было отменным. Отпив половину стакана, я отложил. Василий Иванович забеспокоился:
  - Может не понравилось?
  - Нет, Василий Иванович! Вино редкостное. Мне нельзя пить. Год назад я перенес желтуху.
  - Как жаль, как жаль!
  Остатки вина были разлиты по стаканам Петра Кирилловича и Емила Петровича. Я допил свои полстакана. Приготовился прощаться. Становилось скучно.
  Емил Петрович в свойственной ему непосредственной манере, попросил:
  - Еще один кувшин, Василий Иванович!
  - Сейчас! Я угощаю только первым кувшином. Вы у меня сегодня первый раз, как гости. Второй кувшин будет стоить рубль. - в своей наивной откровенности Василий Иванович выглядел почти оригинальным.
  - Ладно! - Емил Петрович положил на стол рубль.
  В этот момент я увидел то, на что смотрел более получаса и до сих пор не видел. Это была, вытертая до желтизны по углам, темно-каштанового цвета скрипка. Рядом висел смычок.
  Я всю жизнь теряюсь, когда вижу талант. Любые недостатки людей меркнут, когда я вижу их способности от бога. И не имеет значения: это игра на музыкальных инструментах, пение, рисование, стихотворчество, танцы, лепка. Все то, с чем человек должен родиться. У меня таких талантов нет.
  - Это ваша скрипка? Василий Иванович!
  - Моя! Я купил ее еще в тридцать седьмом году, при румынах. Учился в Сороках, у одного еврея-музыканта. Ах! Как он играл! Потом еще учился в румынской армии. Тогда музыкантов отбирали отдельно. И служить было легче.
  - Вы играете?
  - Да. Играю. Сейчас я принесу вино и буду вам играть.
  Василий Иванович поспешил на улицу. Скоро гулко хлопнула наклонная дверь его подвала. Василий Иванович поставил кувшин на стол и потянулся за скрипкой. Я обратил внимание, что в этот раз вино в кувшине казалось немного мутным. Пока Василий Иванович пощипывал струны и что-то подкручивал в своей скрипке, Емил Петрович разлил вино. Пригубив, отставил стакан:
  - Василий Иванович! Это не то вино! Совсем другой вкус! Налейте вина!
  Василий Иванович не растерялся:
  - Это тоже вино. Но это вино по рублю. А то вино которое вы пробовали стоит рубль тридцать.
  - Вот вам еще рубль. Принесите нам того вина. На два рубля как раз будет полтора кувшина. - со всей своей деликатностью сказал Петр Кириллович. - Только не забудьте прополоскать кувшин.
  Скоро Василий Иванович принес вино. Мы сидели у него допоздна. Вели тихие разговоры, а Василий Иванович наигрывал нам какие-то старинные румынские мелодии. Потом неожиданно прозвучали мелодии Штрауса. На мой взгляд, Василий Иванович играл удивительно правильно. Странно было видеть, держащие смычок и замедленно передвигающиеся по грифу, толстые, с черными трещинами и темными ногтями, натруженные мозолистые пальцы. Потом на печи что-то стукнуло. Раздалось злобное бормотание.
  - Это жена. Говорит, что уже поздно. У нее голова болит.
  Мы попрощались. Петр Кириллович пошел домой напрямик, мимо маслобойки. Мы с Емилом Петровичем, дойдя до школы, разошлись в разные стороны. Каждый на свою квартиру.
  
  
  
  Нимфа
  В середине второй четверти наш коллектив внезапно покинула старшая пионервожатая Рая Марчук. В Ярово, ее родном селе, оказалась свободной целая ставка (18 часов в неделю) по русскому языку и литературе. Без старшей пионервожатой школа горевала около двух недель. Однажды утром дверь открылась и в учительскую вошла... моя одноклассница Нимфа Аксиненко.
  В школе Нимфа училась так себе. Однако пела, танцевала, декламировала стихи. Даже бренчала на гитаре. Нимфа с ходу включилась в работу и вместе с классными руководителями стала готовить новогодний концерт. С приездом Нимфы загрустили и озадачились некоторые жены наших учителей. Потом успокоились.
  Почти каждый день за Нимфой из райцентра приезжал мотоциклист. Вся голова и половина лица были скрыты редким в те годы мотоциклетным шлемом с очками. Надев на голову второй шлем, Нимфа усаживалась сзади. Мотоцикл, укутанный голубым дымом исчезал за сельмагом вместе с Нимфой.
  Когда началась распутица, Нимфа переселилась на квартиру в Мошанах. Но в коллектив она почему-то не вписалась. Все время держалась особняком, как в школе. На правах одноклассницы часто заходила ко мне. С остальными держалась ровно, но как-то настороженно. На дни рождения, праздничные столы к новому году, женскому дню она не ходила. Потом ее перестали приглашать, хотя в целом в нашем дондюшанском классе она была неплохой девчонкой.
  Однажды мужская половина в лице Ивана Ивановича (белого), Петра Кирилловича и Емила Петровича поставила передо мной задачу. Предстояло сделать пороховой заряд и приготовить взрывснаряд. Решили проверить, есть ли рыба в небольшом озерце между Мошанами и Бричанами. То, что трем педагогам и лаборанту за браконьерство грозил как минимум позор, не волновало никого. Мне было поручено приготовить взрывчатку.
  Соотношения селитры, угля и серы у меня были. Потом я изготовил щепотку "пороха" с бертолетовой солью. Разница была оглушительной, во всех смыслах. Я решил приготовить заряд побольше. Насыпал в ступку нужные соотношения и фарфоровым пестиком стал перетирать чернеюшую смесь. Ступку я держал в левой руке. В правой был пестик.
  В какое-то мгновение я ничего не сумел осознать, но интуитивно решил срочно избавиться от ступки с будущей взрывчатой смесью. Толчком я послал ступку в сторону двери. В полете содержимое ступки с хлопком ярко загорелось. В это время широко распахнулась дверь и на порог кабинета ступила Нимфа. Ступка с догорающей смесью упала ей на грудь, затем на пол. Нимфа побледнела и едва не последовала за ступкой. С трудом удержалась за косяк двери.
  А я еще находился в состоянии оцепенения от содеянного. Потом бросился к Нимфе и стал отряхивать роскошное жабо на ее платье, что оказалось излишним. Небольшая дырочка образовалась на складке самого жабо. Платье осталось целым. Я стал извиняться. Предложил, на всякий случай, деньги на покупку нового платья. Внимательно осмотрев себя, Нимфа успокоила:
  - Чепуха! Дырочку на жабо я стяну в складку. Никто и не заметит. Я к тебе, собственно по другому поводу.
  - По какому?
  - Ты ведь собираешься поступать в медицинский?
  - Да-а!
  - Уколы ты делать умеешь?
  - Конечно! - не моргнув, уверенно сказал я.
  - Слушай. Мне врач назначил уколы. Витамины и что-то там еще...
  Два раза я была у Бучковского. Но он так долго примеряется. Щупает и щупает место. Даже противно. Потный, и руки дрожат. Ты не смог бы мне делать уколы?
  - Где? - спросил я.
  - Как где? В ягодицу. Это совсем просто.
  - Я спрашиваю, где я тебе буду делать уколы? Что, здесь в кабинете?
  - Конечно здесь. У тебя полно стеклянной посуды. Дай мне что-либо пошире. Я дома сама буду кипятить час. Принесу сюда с уколами.
  - Ладно! Вот тебе стеклянная кювета. Воду только сливай, когда остынет. И марлю постели под шприц.
  - Это я сама знаю. Давай, я пошла!
  На следующий день Нимфа принесла прокипяченный шприц с иглами и ампулы с лекарствами. Ампул было четыре. Все разные. В одной было что-то мутное с желтым. Я прочитал. Там было написано по-русски: Экстракт Алоэ. В другой было что-то розовое. В третьей белая водичка. А в четвертую словно налили подсолнечного масла. Я слегка оробел:
  - Нимфа! А как тебе делал Бучковский?
  - Он два укола набирал в один шприц. Потом каждую ампулу колол отдельно. Три раза зараза колол. Набирай все вместе, чтоб сразу!
  Моя уверенность улетучилась. А Нимфа торопила:
  - Что ты задумался! Набирай!
  Я надпилил ампулы, отломил и стал набирать в шприц лекарства. Сначала набрал прозрачное. На всякий случай. Потом розовое, затем мутное алоэ. В конце стал вытягивать шприцом масло. Масло пришлось набирать долго. Скоро в шприце было некое подобие жирного борща с красной свеклой. Жир всплыл наверх. Только капусты не хватало.
  Нимфа обнажила свою ягодицу. На всякий случай я взболтал шприц. Чтобы легче выходили лекарства. Я уже видел точки, где раньше колол Бучковский. На душе полегчало. Я выдавил пузырьки воздуха и уверенно приблизил шприц.
  - Коли поглубже! Врач и Бучковский говорили что надо глубоко.
  - Не учи ученого!
  Я уколол. Глубоко. Нимфа даже не дрогнула. Я давил на поршень. Когда я увидел приближающиеся к канюле иглы пузырьки воздуха, я опять оробел. Воздух впускать нельзя! Я резко выдернул иглу со шприцом.
  - У-уф! - облегченно протянула Нимфа, - я почти не почувствовала. Не то, что Бучковский. У тебя легкая рука.
  Спустя некоторое время, я рассказал о моих первых "успехах" в медицине брату, тогда главному врачу Вережанской участковой больницы. Алеша несколько секунд не отрывал взгляда от моего лица:
  - Вроде не дурак ... а ... дурак. - и уже другим, почти незнакомым мне, голосом жестко сказал. - Благодари бога, что обошлось. Твоя милая одноклассница могла скончаться на месте. Чтобы подобное больше не повторялось! Понял?
  Тогда все обошлось. Я продолжал работать. Нимфа ни на что не жаловалась. Однако скоро, в самом начале четвертой четверти Нимфа неожиданно подала заявление на увольнение:
  - Уезжаю в Кишинев. Мне нашли там работу и дают общежитие. Учебный год школа закончила без старшей пионервожатой.
  После третьего курса наша группа проходила фельдшерскую практику в торакальном отделении республиканской больницы. Там нас обучили, как правильно и грамотно делать внутрикожные, подкожные, внутримышечные и внутривенные инъекции. Там же, меня научила делать плевральные пункции мама моей коллеги по группе Оли Лопушанской. Софья Ивановна, фронтовой хирург, натаскивала нас как щенят, иногда беспощадно. Вспоминая с благодарностью то время, могу сказать: медицине нас учили по настоящему ...
  Однажды в центре города я столкнулся лицом к лицу с ... Нимфой.
  - Сколько лет, сколько зим!
  Нимфа рассказала, что работает в связи на Главпочтамте, в какой-то секретной части. На мой вопрос об отдаленных последствиях моего лечения, моя бывшая одноклассница ответила:
  - Представляешь? Тогда у меня не было ни одного уплотнения. А одна женщина с работы после уколов три месяца назад имела два абсцесса сразу. Почти месяц была на больничном. А тогда, три года назад, я проверялась у моего врача. Он сказал, что не ожидал такого выздоровления.
  Когда-то в детстве я сорвался с высокой груши. До земли я не долетел. Успел ухватиться за сук. Тогда моя баба Явдоха сказала:
  - Бог подставил тебе свои ладони.
  Сейчас бы не подставил. Я просто не успел бы ухватиться за сук ...
  
  
  
  Очко
  Из уважения к ныне уже давно почившим, и к тому прекрасному, канувшему в лету радужному времени, мой рассказ обойдется без имен и фамилий.
  После получения очередной зарплаты, кто-то предложил:
  - Давайте сыграем в очко! На копеечки... для интереса!
  С моего раннего детства в нашей семье карты были вне закона. Отец говорил:
  - В жизни не брал карты в руки. Дурости! В карты играют бездельники и лентяи! Сколько работы за это время можно сделать!
  На предложение неожиданно откликнулось несколько человек:
  - Давайте! Женя! Садись! Что? Не играл? Садись! Новичкам везет!
  Стали играть на сущие копейки. Сначала мне действительно везло. Потом проиграл. Но то были копейки! Потом снова, раз за разом стал выигрывать. Я стал понимать, как человеком ощущается карточный азарт. Сумма в банке уже шла на рубли. Потом на десяток, другой... Мне везло. Меня подмывало остановиться. Встать и уйти! Но ... Потом, когда в банке была сумма в ползарплаты, я по инерции пошел на все! И проиграл! Молча выложил в банк проигранную сумму. Один из игроков сказал:
  - Иду на все!
  Все затаили дыхание, следя за рукой, берущей из колоды карты. Наконец раздалось:
  - Очко!
  Рука сгребла деньги и унесла во внутренний карман.
  Потом снова была моя очередь. Я задумался.
  - Не думай! После проигрыша всегда везет. Ставь! Вернешь хотя бы зарплату!
  Трудно передать, что творилось тогда в моей голове. Меня раздирали противоречивые стремления. Как мне хотелось отыграть уже проигранное! Еще больше я опасался потерять все! Потом в памяти всплыли слова отца:
  - В карты играют бездельники и лентяи!
  Я встал:
  - Я больше не играю.
  И вышел.
  В карты на деньги я больше не играл. Никогда.
  
  
  
  
  Куница
  Однажды, проходя из школьной мастерской к школе, на хозяйственном дворе я услышал призыв Сергея Васильевича, школьного завхоза:
  - Евгений Николаевич! Скорее сюда!
  Я вошел в крошечный коридорчик. Сергей Васильевич, указывая на следующую закрытую дверь, протянул мне новый мешок. Громко прошептал:
  - Там куница! Свалилась с чердака. Ловить надо мешком, а то сильно кусается.
  Я чуть приоткрыл дверь. На куче кукурузных початков в настороженной позе сидела куница. Живую куницу я увидел тогда впервые. Трудно сказать, что в ее фигуре было наиболее изящным: голова, шея, грациозно изогнутая спина, пышный длинный блестящий хвост. Куница вся была необыкновенно изящна. Я представил ее, сидящей на моей руке и прижатой к груди, как кошку. Мне действительно захотелось ощутить на своей груди ее тепло.
  - Подходим вдоль стен и прижимаем ее мешками в угол. Берегите руки. Какой воротничок получится для внучки!
  Не открывая широко дверь, мы проскользнули в комнату и плотно закрыли за собой дверь. Куница подпрыгнула к, чернеющему вверху, лазу на чердак. Чуть не допрыгнула. Метнувшись по комнате, снова заняла, господствующую в комнате, высоту - кучу кукурузных початков. Растянув мешки мы стали приближаться к зверьку вдоль стен. Куница подпрыгнула еще раз. Снова неудачно. И опять заняла место на куче кукурузы.
  Я собирался прыгнуть и накрыть куницу мешком. Но Сергей Васильевич, несмотря на возраст, оказался проворнее. И опытнее. Он быстро, преграждая кунице путь на чердак, занес над ней растянутый мешок. Одновременно прыгнула и куница. Ударилась в мешок. Сергей Васильевич прижал мешок к початкам и попытался другой рукой через мешок прижать к початкам саму куницу.
  Скорость, с которой менялись дальнейшие события не оценить. Я не успел ничего сообразить. Прижатая, куница успела через мешок укусить Сергея Васильевича за кисть. Потом ее голова молниеносно показалась из под края мешка. Куница укусила другую руку завхоза. Выскользнув из-под мешка, куница взметнулась вверх, но не в чердачное отверстие. Она прыгнула на стык стен. Оттолкнувшись от угла, куница исчезла в черном проеме чердака.
  Сергей Васильевич растерянно стоял, отряхивая окровавленные руки. Оказалось, что через мешок куница успела укусить его левую руку два раза. Укусы были точечными, но скорее всего, глубокими. Мы вернулись в мастерскую, где в каждом помещении была аптечка. Я сбегал к себе в кабинет и принес пергидроль. Он в десять раз более концентрированный, нежели обычная 3% перекись водорода.
  Прижимая ватные тампончики с пергидролем, я последовательно обрабатывал укушенные ранки. Потом был йод. Повязка. Мы настояли, чтобы Сергей Васильевич обратился в медпункт к Бучковскому. Тот назначил таблетки тетрациклина и дал направление в Атаки к хирургу. Сергей Васильевич в Атаки поехал утром следующего дня. Привез коробку с ампулами сыворотки против бешенства. Одного не могу вспомнить. "Пускал" ли, как говорят в Мошанах, Сергей Васильевич уколы до конца или прервал лечение. Прошло столько лет. Спросить уже некого.
  В учительской происшествие вызвало неподдельный интерес. Когда я рассказал о предназначении шкурки еще не пойманной куницы, Иван Иванович Порядин весело заметил:
  - Это называется "Делить шкуру неубитого медведя".
  Прошло более двенадцати лет. Выйдя вечером на крыльцо, я услышал на чердаке сарая шум и хлопанье крыльев. На чердаке у меня были, оставленные на зиму, шестнадцать пар племенных голубей различных пород. Я кинулся к лестнице. Открывая дверцу на чердак, включил свет. Некоторые голуби еще трепыхали крыльями. Отверстие летка было занято задней частью куницы и, свисающим вниз, пышным блестящим хвостом.
  Первый импульс гнева заставил меня протянуть руку, чтобы схватить и наказать ночную злодейку. Моя рука замерла в воздухе. Я вспомнил, как много лет назад мы с Сергеем Васильевичем охотились за куницей. Сразу же вспомнил рассказ моего наставника по голубеводству Николая Эммануиловича Юзефовича:
  - Куница способна извернуться в отверстии или норе размером, не превышающим поперечник самой куницы.
  Я отдернул руку. А куница плавно, как в замедленном кино, забираясь на крышу сарая, словно не спеша, утащила в леток свой хвост. Я осмотрелся. Все голуби лежали на полу чердака. Не в силах больше там находиться, я спустился и пошел в дом. Почему-то очень долго мыл руки. Наутро на крыше дома я увидел двух, спасшихся в смертельной суете, голубок. На чердак они больше не вернулись.
  
  
  
  Бокс
  В школе спортивного зала не было. Под спортивный зал была приспособлена обширная комната бросового дома, в котором в шестидесятые находился колхозный детский садик. Периодически, выходя из школьных мастерских, я заходил в спортзал. Если не шел урок физкультуры, я несколько минут забрасывал в корзину баскетбольный мяч. Если были напарники, играл партию-другую в настольный теннис.
  Однажды я застал в зале двух девятиклассников, боксирующих в, недавно приобретенных Иваном Ивановичем Куксиным (Черным), боксерских перчатках. Я загорелся. Несмотря на то, что драка не была заложена во мне с рождения, не раз, боксируя перед зеркалом дома, я "выигрывал" чемпионаты страны и мира. Я попросил перчатки. Мне помогли их одеть и зашнуровать. Потренировавшись об стенку, я вызвал на бой кого-то из девятиклассников. У меня навыки в боксе были весьма скромными. У ребят еще скромнее. Скоро я перебоксировал с присутствующими ребятами. Было неинтересно. А возможно, учитывая мой "учительский" статус, ребята просто стеснялись ударить меня сильнее.
  В это время, девятиклассник Миша Ярмалюк, с псевдонимом Ворона, указал мне на вошедшего в спортзал подростка в потертом рыжем вельветовом костюме:
  - Попробуйте и с ним, Евгений Николаевич! - тут же крикнул пареньку. - Колюша! С Евгением Николаевичем будешь боксировать?
  Паренек молча пожал плечами. Я всмотрелся. Ниже среднего роста, ходит не спеша, вразвалку. Колюша казался очень медлительным. В селе его почему-то называли клоуном. По всем позициям он проигрывал уже боксировашим со мной Мишке Ярмалюку и Толе Скорцеско. Даже внешне парень был больше похож на тугодума. Пшеничного цвета гладкие волосы, голубые глаза и полные губы выдавали в нем миролюбие, добряка по натуре. Боксировать со мной он явно не стремился.
  Наконец Колюша сдался. Одел перчатки, сам зашнуровал. Натянули и завязали шнурки ему наши секунданты. Мы стали боксировать. Я спешил. Надеялся нанести пару эффектных ударов и закончить поединок. Я старался ударить Колюшу прямо, справа, слева, в подбородок. А Колюша медленно двигался по спортзалу. Мои удары не достигали цели. Правда, пару ударов в грудь он пропустил. Это придало мне уверенности.
  Я пошел в наступление. Но на пути моих кулаков неизменно медленно, но вовремя возникали перчатки Колюши. Я стал горячиться. Стал больше делать обманных движений, отходил, потом снова внезапно бросался вперед. Я решил взять Колюшу измором.
  Бросившись в очередную атаку, я ничего не успел сообразить. Я даже не почувствовал удара. Очнулся я на полу. Я лежал, как лежат, перевернутые на спину, тараканы, двигающие одновременно всеми конечностями. В голове шумело. Спортзал, вместе со всеми в нем находившимися, плавал. Попытавшись встать, я понял, что это мне сделать будет нелегко. Подошел Колюша, уже без перчаток. Наклонившись, протянул мне руку. Помог встать. Меня шатало, как пьяного. Я сел на скамейку у стены. Постепенно возвращались обычные звуки.
  Ребята смотрели на меня, если не весело, то с интересом. Посидев, поднялся и пошел к себе. Позже я узнал, что Колюша, обучаясь то ли в ремесленном училище, то ли в училище механизации занимался в секции бокса.
  Боксировать в моей жизни я больше не желал.
  
  
  
  
  Первые выборы
  Случилось так, что достигнув восемнадцатилетия, первые свои выборы в Верховный Совет Союза ССР я встретил в Мошанах. За несколько недель до выборов Иван Федорович на собрании педагогического совета утвердил список агитаторов. В этом списке оказалась и моя фамилия. Пробежав список взглядом, я отметил, что в агитаторы попали все молодые и в основном не местные.
  Когда Иван Федорович распределил агитаторов по участкам, начались недовольства. Дело в том, что в селе было несколько десятков семей, десятилетиями не принимавших участие в выборном процессе. Особенно агитаторы отбрыкивались от нескольких фамилий. Иван Федорович примирительно сказал:
  - Уговорили. Вот эти три семьи мы попросим, чтобы агитировал Евгений Николаевич. Он молодой, энергичный, грамотный. Сумеет уговорить.
  Тогда я тоже был уверен. Мне вообще было непонятно, зачем люди отказываются ходить на выборы и не хотят голосовать. Для меня с самого детства выборы в селе всегда были праздником. Перед выборами сельчане с интересом читали газеты, где писали, на сколько дешевле будет стоить хлеб, водка, селедка, рыбные консервы и еще много чего. В день выборов целый день на бульваре играл духовой оркестр.
  Сельский магазин был открыт с утра до поздней ночи. Водку разрешали продавать на стопки. А бывало, в село из сельпо выезжал буфет. Там колбаса, копчения, конфеты ... И еще ... Я не помню, чтобы кого-то, чьи портреты за добрый месяц до праздника висели в селе на видных местах, не выбрали. Так какой смысл не ходить на выборы или голосовать против, если все равно выберут. Только портить себе и другим настроение?
  Иван Федорович продолжал:
  - С обходами не затягивайте. Рассчитайте так, чтобы к некоторым успели сходить два, а то и три раза. Берите с собой агитматериалы. Оставляйте хозяевам. По вашим следам могут для проверки приехать из района, а то и из Кишинева. Увидят в доме плакаты, значит вы уже были. А то еще и спросят:
  - Оставляли ли агитаторы вам портреты и плакаты?
  Шли дни, недели ... Я всю жизнь оттягивал подготовку к событиям, в которых я принимал участие. У меня всегда приходит осознание момента, что дальше затягивать нельзя. А тут еще потеплело. Оттаяла замерзшая земля. То слякоть, и тогда грязная струя взлетает из-под сапог до самого носа, то вязкая топь, когда сапоги грозят остаться в клейкой грязи. Но делать нечего, надо идти. Хотя, какой проверяющий приедет по бездорожью? А вдруг местные захотят проверить? Нельзя подводить Ивана Федоровича!
  В двух первых домах меня встретили юркие с бегающими глазами, сухонькие старушки. Как сестры! Не пустив дальше порога, проворно вставали на пути.
  - Знаем, знаем! Прийдэмо! А як же?
  В третьей небольшой хатенке дверь мне открыл высокий худощавый и жилистый старик. Судя по тому, как он проворно подбросил свое тело и уселся на лежанку, оставлял о себе впечатление могучего, не утратившего силу, мужика.
  Я разулся. Видимо это понравилось старику, так как он уже с интересом смотрел в мою сторону. Положив агитматериалы на стол, я стал объяснять цель моего визита. Старик не дослушал:
  - Убери со стола бумаги. Не погань мени стил! А на выборы я не ходил ни разу и не пойду.
  - Почему? Это долг каждого человека, отдать голос ... - начал я с шаблонного обращения к избирателям.
  - Ты еще бы сказал советского человека. Я советским никогда не был и не буду.
  - Но ведь вы живете в обществе, где есть конституция ... - я оказался в затруднении.
  - У меня один закон - бог! И его я чту! Ты еще молодой! Говоришь, что тебе говорят. Эта власть не от бога!
  - А в библии написано, что любая власть от бога. - повторил я, где-то прочитанное или услышанное.
  - То заблудшая религия так говорит! Эта власть от сатаны! Придет час, придет Армагеддон. Очистит он землю от сатаны!
  Я понял, что попал к иеговисту. Все правильно! Вон, на подоконнике тоненькая брошюра "Башня стражи". понимал, что мне лучше уйти. Не перековать мне его!
  Но уже старик меня не отпускал:
  - Я уже старый. Но ты еще будешь жить, когда эта власть рассыпется, как песок. И следа не останется. Огнем все выпалят!
  Я поднялся с табуретки. Решился на последний, на мой взгляд, довод:
  - Так как мне записать? Что пойдете или не пойдете?
  - Пиши, что хочешь! Только грязнее бумага будет! И не используешь.
  - До свидания!
  Я вышел. На душе было муторно. Как будто объелся чего-то непотребного. Одновременно я чувствовал: старик посеял во мне какую-то мутную ядовитую горечь, которая скоро не пройдет. Если пройдет вообще.
  На второй день я доложил Ивану Федоровичу о проделанной работе. Он усмехнулся:
  - Никто из них не придет на выборы. Я их уже изучил. Сам ходил не раз агитировать. Ладно! Иди, Петр Кириллович тебя искал ...
  
  
  
  Всего навсего учитель
  Однажды, переговорив с кем-то по телефону, Иван Федорович объявил:
  - Сегодня расширенный сельский актив. Быть всем без исключения. На обсуждении важный вопрос: об электрификации села!
  Должен был ранее сказать, что в Мошанах, как в уже минувшие пятидесятые в Елизаветовке, колхозная электростанция работала только в темное время суток. Днем электрообеспечение прекращалось. За зданием сельского совета тарахтел небольшой дизель, питавший сельский радиоузел. В школе, я уже говорил, был одноцилиндровый, с динамо-машиной на 2 киловатта, движок.
  В назначенное время вся школа в полном составе был в большой комнате правления колхоза, в которой предстояло провести актив. Собрание актива открыл председатель сельского совета Парфений Иванович Бакалым. Вопрос был поставлен кратко. Об очередности электрификации частных домов колхозников.
  Я сразу сравнил Мошаны с моим селом. Елизаветовка - единственная, почти прямая улица. В Мошанах десятки улиц, закоулков и тупиков. Это проект и смета, в которых я тогда ничего не смыслил, на будущий год. Сразу стало очевидным, что каждый специалист, бригадиры и остальное колхозное начальство ставит вопрос так, чтобы, в первую очередь, были электрифицированы их дома. Себя они не упоминали. Вспомнили о соседках-доярках, вдовах погибших на войне, инвалидах, многодетных... Длинная улица, на которой жили Петр Кириллович и его жена Зинаида Васильевна, оказалась обойденной вниманием колхозных активистов. Попросил слова Петр Кириллович:
  - Я не имею ничего против доярок, инвалидов и колхозных специалистов. Я вообще не против кого-либо. Прошу принять внимание электрификацию домов учителей и моего дома в частности.
  - А зачем вам свет, Петр Кириллович? - задал вопрос активист, отвечающий в сельсовете за призыв в ряды вооруженных сил, Федор Репняк.
  - Если вы считаете, что мне электричество в доме не нужно, может быть. Но вот, Зинаида Васильевна, - указал Петр Кириллович на жену, - она ежедневно проверяет около сотни тетрадей.
  - Ну и что? Как проверяла, так и будет проверять!
  - Но вы себе запланировали линию в первую очередь! - не сдавался Петр Кириллович.
  - Но я начальник ВУС (военно-учетная стол).
  - Федя! Ты забыл, сколько я тебя учил? - это был голос Ивана Ивановича Порядина, в прошлом боевого капитана-артиллериста.
  - На твоем месте мог быть и я. - сказал Иван Иванович Куксин, учитель физкультуры
  - Для этого надо вступить в партию. А так, кто вы такой? Всего навсего учитель.
  В зале замолчали. Когда мы шли в темноте домой, Петр Кириллович сказал:
  - Кажется, еще никогда в жизни не чувствовал себя так паршиво.
  - Хам наплевал в душу всем. - это был голос Порядина.
  
  
  
  Голос Америки
  В ноябре мы с директором привезли из Кишинева комплекты наглядных пособий по всем предметам, химические реактивы, двухцилиндровый бензиновый мотор с электродинамой, радиоузел, состоящий из вседиапазонного радиоприемника "Казахстан" и мощного усилителя. Радиоузел с проигрывателем, приемник, магнитофон и щит управления я смонтировал у себя в кабинете, чтобы не отрываясь, я мог подключить к сети любой класс. Это было особенно удобно для учителей иностранного языка и пения.
  С появлением вседиапазонного радиоприемника я и мой кабинет стали намного востребованнее у мужской части педагогического коллектива. Ко мне, чаще по вечерам приходили послушать передачи "Голоса Америки" и "Свободы". Особое пристрастие к "Голосу" питал учитель истории Емил Петрович Гыцу. Они с Петром Кирилловичем часто засиживались у меня допоздна, слушая и обсуждая сообщения "Голосов".
  Однажды, когда мы слушали радио, внезапно прекратилась подача электроэнергии с колхозной электростанции. Мы зажгли спичку и посмотрели время. Было без двадцати двенадцать. По расписанию подачу электроэнергии прекращали в двенадцать ночи. Посидев еще минут десять и поняв, что света нам сегодня уже не видать, мы разошлись.
  Утром учительница французского языка Тамара Петровна попросила поставить ей пластинку с определенной темой. Включив тумблер усилителя и подключив переключателем ее класс, я поставил пластинку и попросил Тамару Петровну включить проигрыватель, как только я подам ток от школьной электростанции. Оставив ей запасной ключ, попросил закрыть кабинет.
  Движок запустил, что называется, с ходу. Решил подождать, пусть прогреется. Установил рабочие режимы. По показаниям приборов на щитке наблюдал за нагрузкой. Вот стрелка амперметра качнулась вправо и застыла в интервале между цифрами 1 и 2. Это означало, что усилитель работает.
  Не спеша, пошел в учебный корпус. Едва вошел в вестибюль, увидел растерянную Тамару Петровну.
  - Евгений Николаевич! Пластинка крутится, а в классе ничего не слышно. Я щелкала там, где щелкали вы, но все равно не слышно. Решила ждать вас.
  Когда мы вошли, я кинул взгляд на усилитель. Все в порядке. Сигнальная лампа горит, стрелка амперметра на выходном каскаде все время колеблется. Значит сигнал из усилителя идет в сеть. Я собрался было проверить в классе подключение динамика, когда мое внимание привлек радиоприемник. Он тоже был включен! Я включил тумблер контрольного динамика. По моему кабинету с легким присвистом полилась передача "Голоса Америки". Только сейчас вспомнил, что уходя вчера вечером, в темноте я не выключил радиоприемник, который был настроен ... Во мне все застыло. Хорошо, что в класс не пошла передача! Но почему?
  Я посмотрел на щит управления радиоузла. Я отказывался верить своим глазам! Пощелкав переключателем, потом другим, Тамара Петровна совершенно случайно сделала то, чего я сам ни разу не делал. Выход усилителя школьного радиоузла она соединила с сельской радиосетью. Сельский радиоузел сейчас не работает! Я выключил контрольный динамик и покрутил вправо до отказа регулятор громкости радиоточки.
  Я не знаю, что чувствует человек, когда от страха волосы встают дыбом. Но кожа на моей спине стала живой, словно начала собираться и двигаться независимо от меня и моего желания. Усилитель школьного радиоузла подавал в сеть верхней части села передачу радиостанции "Голос Америки". Я мгновенно выключил радиоприемник, отключил подачу сигнала в сельскую радиосеть, переключил линию на класс и снова включил контрольный динамик. В кабинете, а значит и в классе зазвучала французская речь. Тамара Федоровна, кажется, ничего не поняла. И, как говорят, слава богу. Я кивнул ей, что все в порядке. Тамара Петровна пошла в класс.
  Я перевел дух. Середина шестидесятых! Разные "голоса" тогда глушили вовсю. А в "Казахстане", я читал в описании, стоял ламповый помехо-подавляющий фильтр. Слышал ли кто передачу в селе? Я утешал себя спасительной мыслью, что могли и не слышать. Колхозники - кто на колхозных работах, кто дома за скотиной убирает ... Должно обойтись.
  В этот момент на задний двор школы влетел черный мотоцикл с коляской. На скорости подъехав к заднему крыльцу школы, мотоцикл резво развернулся и резко затормозил. За рулем в овчинном черном кожухе сидел председатель сельского совета Парфений Бакалым.
  Сзади председателя был, как он сам себя называл, начальник ВУС (военно-учетный стол) сельского совета Федор Репняк. Вроде представителя военкомата в сельсовете. Себя он считал и видел на одном уровне, а то и выше, самого председателя сельсовета. Почитал себя кэгэбистом. По отношению к участковому, старшему лейтенанту Грищуку, вел себя, мягко будет сказано, покровительственно.
  Соскочив с мотоцикла, оба кинулись к запасной двери. На время уборки в школе, уборщицы ее открывали настежь. Дверь оказалась закрытой. Быстро осмотрелись. Видимо вспомнив, что правое крыло, где находился мой кабинет, отделено от центрального входа в школу двумя штакетными заборами, стремглав кинулись огибать левое, еще не оштукатуренное крыло.
  Я понял с ходу, что это по мою душу. Крутанул ручку верньерного устройства радиоприемника с метки "Голоса". Добавил до полной громкость "Урока французского языка". Вышел в коридор и закрыл на ключ дверь кабинета. Успел принять непринужденную позу перед портретом Попова, изобретателя радио.
  Раздался грохот сапог в вестибюле. Из-за колонны почти выбежали представители закона. Увидев меня, затормозили. Не поздоровавшись, потребовали открыть лаборантскую.
  - В чем дело?
  - В прокуратуре задашь вопрос, если позволят. И в КГБ. - это был Федор Репняк.
  Парфений молчал. Двое его детей учились в школе. Сережа в шестом-А, Валя в пятом. Нормальные дети.
  Я открыл кабинет. Оттолкнув меня, в кабинет ворвался Репняк. На всю комнату звучала речь на французском языке.
  - А это что за станция? - допрашивал меня Репняк.
  - Это не станция, это пластинка для урока французского языка. Тамара Петровна ведет урок. А в чем дело?
  Мне никто ничего не объяснял. А мне и не надо было. Федор Репняк осмотрел радиоприемник. Приемник был выключен. Начальник ВУС положил руку на металлическую крышку футляра приемника.
  - Холодный ... - разочарованно сказал Репняк.
  - Не успел нагреться. Или успел остыть. - подумал я.
  - Где Тамара Петровна?
  - В классе. Пройдемте!
  Подойдя к классу, я показал на дверь. В этом классе учился сын Парфения, Бакалым Сережа. Не постучав, Репняк открыл дверь. Из класса донесся голос дикторши, ведущей урок французского языка. Репняк прикрыл дверь.
  - В чем дело?
  Мне никто не ответил. Переглянувшись, оба пошли к выходу. Стук их сапог был почти неслышным.
  
  Прошло более двадцати лет. Я был на амбулаторном приеме, когда меня неожиданно вызвали в отделение. Скорая доставила больного с тяжелым носовым кровотечением. Артериальное давление 230/120 мм. рт. ст. Пациент лежал на высокой подушке, закинув назад голову. (Это, к сожалению порочная поза, которую принимает большинство пациентов с носовым кровотечением. Кровь изливается в глотку и в лучшем случае больной ее выплевывает. Большинство глотает, чтобы "не терять кровь", что чревато очередными грозными осложнениями).
  Придав нужное положение пациенту, я начал срочную тампонаду носа. При этом я говорил с больным только на молдавском языке. Я был уверен, что больной из молдавского села. Осмотреть, откуда изливается кровь не было возможности. Толстая струя била толчками. Чтобы спасти больного я решил перестраховаться и застраховать пациента от дальнейшей потери крови. Я принял решение наложить комбинированную заднюю тампонаду. Зверская процедура. Для больного и для врача.
  Все прошло быстро, удачно, с минимальной потерей крови во время процедуры. Распорядившись о неотложных назначениях, я взял историю болезни и направился в ординаторскую, чтобы записать о проделанном. Описав состояние больного, состояние ЛОР-органов, я подробно описал проведенную тампонаду, написал окончательный диагноз. Назначил режим, диету, лекарственные препараты. Учитывая высокое давление, предписал консультацию терапевта и невропатолога. Назначил обследования.
  Закрыв историю болезни, отодвинул ее в сторону. Подвинул с себе следующую. Тут же отодвинул, впившись взглядом в историю болезни предыдущего пациента с носовым кровотечением:
  Репняк Федор Иванович, и так далее...
  В памяти, как на экране всплыло все: "Вы всего навсего учитель!; Агрессивный топот сапог по школьному коридору."
  Хорошо, что я работал в маске, закрыв лицо. Плюс очки. Больной мог меня узнать и вспомнить события двадцатилетней давности. Это могло спровоцировать повышение давления, рецидив кровотечения, а то и кровоизлияние в мозг. К недоумению сотрудников, знающих о том, что я часто пренебрегаю мерами индивидуальной защиты, в последующие дни я маски не снимал. С пациентом продолжал общаться на молдавском, хотя часто он не все понимал.
  В срок я удалил тампоны из носа. Все обошлось, как нельзя лучше. Давление стабилизировалось, кровотечение не повторялось. Я готовил пациента к выписке из стационара. Как-то утром я проводил контрольный осмотр больных, забыв надеть маску. В процедурную вошел и сел на табуретку очередной пациент. Я поднял взгляд. Передо мной сидел Федор Репняк! Как можно доброжелательнее, ровным голосом я спросил о самочувствии.
  - Хорошо, доктор! Хочу домой.
  По лицу, наливающемуся бордовым цветом, его глазам я видел, что он меня узнал. Я старался не подать вида, что нас что-либо связывало в прошлом. Полагаю и надеюсь, что это мне удалось.
  - Перед выпиской надо измерить давление.
  Измерив, я с трудом оторвал взгляд от шкалы тонометра. 200/100. Ого!
  Я снова назначил консультацию терапевта. Когда коллега измеряла давление, оно было 150/90. Я понял, что на этом этапе больному лучше всего уйти домой, чтобы не видеть меня. В тот же день пациент был выписан на амбулаторное лечение.
  
  
  
  Химик Саша
  Рассказывая о самих Мошанах, школе, людях и о том времени, поймал себя на том, что говорю обо всем, кроме основного - подготовки к вступительным экзаменам на следующий год. Между тем, начиная со второй четверти, с ноября я начал подготовку к экзаменам по трем дисциплинам: физике, химии, русскому языку и литературе. Сам характер работы, окружение уже, ставших коллегами, педагогов и сама школьная атмосфера располагали к чтению вообще и к учебе в частности.
  Несмотря на то, что самым старшим классом был девятый, в школе были все необходимые учебники для среднего общеобразовательного заведения. Трудно сказать, какой дисциплине я отдал предпочтение, но начал с подготовки по русскому языку и литературе. Скорее всего потому, что на экзамене по русскому языку и литературе в Черновцах я написал сочинение на тройку.
  Надо было научиться писать сочинения. Для этого надо было знать хрестоматийный материал и уметь анализировать его в том ракурсе, в котором нас натаскивала в средней школе наша Варвара Ивановна. И последним моментом было грамотное критическое изложение материала.
  С разрешения Зинаиды Васильевны и Валентины Николаевны я перечитывал сочинения наиболее успевающих учеников. Очень скоро я отказался от избранной мной методики самообразования. Ощутимой была разница в восприятии материала девятиклассниками и мной, закончившим одиннадцать классов и уже работающим. Я видел: если я буду ориентироваться на написанные восьми- и девятиклассниками сочинения, к концу учебного года мои сочинения станут наивными и примитивными.
  Решение вопроса я неожиданно нашел в методических рекомендациях по русскому языку и литературе для учителей. Я не писал полностью сочинения от начала до конца. Я старался делать то, чего я не любил делать в школе: я писал преподробнейшие планы моих будущих сочинений и укладывал их в моей памяти. Скоро это стало системой.
  Несмотря на то, что на вступительном экзамене в Черновцах химию я сдал на "отлично", я осознавал, что физику я знал лучше химии. Тем не менее физику я вначале учил безсистемно. Просто выбирал наиболее предпочтительные разделы, особенно решение задач. Потом стал ходить на уроки физики к Петру Кирилловичу. Влюбленный в свой предмет, Петр Кириллович охотно совершал экскурсы в любой раздел физики. Признаюсь, довольно часто мы спорили. Споры эти, я понял позже несли в себе пользу для нас обоих.
  Что касается химии, я неожиданно в качестве наставника я получил, живущего со мной в одной комнате на частной квартире, Сашу Чеботаря. Саша, закончив Тимирязьевскую академию, работал главным агрономом в колхозе. Наши совместные путешествия в мир химии начались неожиданно. Взяв в руки, принесенную мной из школы, "Общую химию", кажется Иванова, а может Глинки, точно не помню, Саша полистал книгу, затем внимательно прочел оглавление. Закрыв книгу, положил ее на стол.
  Затем на меня посыпались вопросы. Я осознавал, что хотя Сашины вопросы не выходили за пределы школьной программы, на большинство его вопросов ответа у меня не было. Саша открыл мне глаза: несмотря на пятерку в аттестате и отличную оценку на вступительном экзамене в Черновцах, химию я знал из рук вон плохо. Саша мне сказал, что в моих знаниях отсутствует система. Я тогда не мог осознать, что такое система в химии.
  Оказывается Саша после двух курсов агрономического факультета Кишиневского сельхозинститута был направлен в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию для углубленного изучения агрохимии, тогда относительно новой дисциплины. Моему изумлению не было предела, когда я осознал диапазон и глубину Сашиных знаний неорганической, органической и биологической химии.
  Откуда в нем была такая мотивация преподавания мне химических дисциплин? Вспоминая тот год, мне кажется, что в Саше с рождения был заложен и не родился талантливый педагог. Он настолько доступно раскрывал передо мной саму химию, что я самостоятельно стал видеть в ней систему. Я его не просил заниматься со мной. Он сам, не объявляя, стал увлекательно и, не побоюсь сказать, с любовью натаскивать меня с самых азов. Я стал смотреть на химию по другому. Наряду с общей (неорганикой и органикой) Саша познакомил меня с биохимией, с физической и коллоидной химией. При этом я сам ощущал, что, усвоенные вне школьной программы, знания не являются чем-то отвлеченным, лишним. Любую формулу, любую химическую реакцию Саша подносил в прикладном плане, привязывая знания к практическому применению.
  На вступительных экзаменах в Кишиневском медицинском институте я получил: по физике - четыре, по химии - пять, по сочинению - три. Два года подряд одни и те же оценки. Словно кто-то наворожил. Проходными были двенадцать баллов. Я поступил!
  
  
  
  Волга
  Однажды Саша пришел с работы в необычайно возбужденном состоянии. Он долго ходил по комнате из угла в угол, почти пританцовывая. Потом стал напевать песни. Тогда я узнал, что в Саше погиб, не родившись, еще и оперный певец. Порывшись в огромной картонной коробке, Саша достал бутылку шампанского:
  - Угадай!
  - Уверен, что ты влюбился и женишься!
  Саше весной шестьдесят пятого года исполнилось ровно тридцать лет.
  Саша пренебрежительно махнул рукой:
  - Нет!
  - Тогда не знаю ...
  Саша с проворством, никак не вяжущимся с его сверхсолидной комплекцией, стремительно сделал по комнате круг, грациозно вытанцовывая "Лезгинку".
  - Я получил распоряжение! - Саша подлетев к вешалке, на которой висел его пиджак, достал из внутреннего кармана небольшой листок бумаги. Размахивая передо мной бумагой, Саша под свой аккомпанемент стал выплясывать свадебную "Сырбу".
  - Что это! - кивнул на бумагу я.
  Мне было непонятно. Сашу я успел узнать как серьезного, солидного, мало разговорчивого молодого человека, постоянно следящего за своим поведением и речью.
  - Послезавтра еду получать "Волгу"! Назавтра заказал в сберкассе пять с половиной тысяч рублей.
  Было от чего оторопеть. В Дондюшанах были две частные "Волги". Первую за три тысячи двести приобрел начальник смены ТЭЦ Чумаков. Он десять лет до этого работал на крайнем Севере. Вторая бежевая "Волга" была приобретена нашим учителем физкультуры Алексеем Ивановичем Ермаковым. Все удивлялись:
  - Откуда у него такие деньги?
  А тут пять с половиной тысяч. Тогда мы еще мыслили масштабами до денежной реформы 1961 года. Всего четыре года назад это были целые пятьдесят пять тысяч рублей. Это была сумма денег, неподъемная для нашего разумения!
  На следующий день село и школа гудели. У Саши будет шикарная "Волга" с оленем! Вот сейчас Саша, наконец, женится на самой красивой и юной девушке. По приходу на квартиру я увидел нашу с Сашей квартирную хозяйку Геню, замеряющую с кумой Юлей площадь между домом и сараем. Чтобы строить гараж. Вот только длины "Волги" Геня не знала. Решила подождать Сашу с работы.
  В тот день я сидел в школе допоздна. Высаживали саженцы и кустарники. Наскоро перекусив, вечером пошел в кино. После кино длинные деревянные скамейки сдвигали и располагали вдоль стен. Начинались танцы "до упаду". Митю Шамотайло сменял Коля Бакалым, которого в свою очередь сменяла радиола с пластинками. "Тик-тик-так, стучат часы на твоей руке...". Танцы продолжались, пока не тикало два-три часа ночи. Тогда молодежь неохотно расходилась по домам.
  Пошел на квартиру и я. Я уже говорил, что мы с Сашей жили в одной комнате. Проход в нее был через крошечный коридор. Если кто-либо из нас задерживался, тот кто ложился спать, двери не закрывал. А если закрывал, чаще всего это был Саша, в верхней части остекленной двери не было одного стекла. Достаточно было просунуть руку в проем и нащупать крючок. Затем следовало прижать дверь и толкнуть крючок вверх. Все. Можно открывать дверь.
  Когда я вошел во двор, кудлатая дворняжка Шарик коротко взлаял и, узнав меня, умолк. Я поднялся на невысокое крыльцо. Повернул ручку. Дверь оказалась закрытой изнутри. Я просунул руку в проем и нащупал крючок. Откинул вверх. Крючок закачавшись, пару раз ударил по филенке двери. Я открыл дверь. Войдя в коридор, потянул дверь в комнату. В тот самый момент я услышал испуганное Сашино:
  - Кто?!
  Решив разыграть Сашу, грубым голосом я прорычал что-то невразумительное. Вслед за этим я услышал один за другим два щелчка и снова:
  - Кто?!
  Во мне все онемело. Я вспомнил. Так щелкают курки охотничьего ружья, когда их взводят.
  - Саша! Ты что? - ничего другого я произнести не мог.
  - Фу-у! Елка зеленая! (это было Сашино матерное ругательство) я тебя чуть не застрелил!
  Я щелкнул выключателем. На кровати полулежал Саша. Стволы ружья в его руках были направлены мне в живот. Палец с курка Саша не снимал.
  - Убери палец с курка!
  Саша очень медленно, словно палец был сведен судорогой, отпустил курок. Еще медленнее Саша выпрямил палец.
  - Саша! Что с тобой? Ты почему с ружьем в постели?
  Саша ладонью вытер пот со лба и с лица.
  - У меня деньги!
  - Ну и что?
  - Я в сберкассе сегодня снял пять тысяч шестьсот. Все село знает, что я взял деньги.
  - И ты выстрелил бы в человека?
  - А что мне оставалось бы делать.
  Мне только сейчас стало по-настоящему страшно. Саша мог спустить курок на мгновение раньше, чем я сказал:
  - Саша! Ты что?
  Видимо я изменился в лице. Саша встал и отложил двустволку к стене. Взял, стоящую за занавеской на подоконнике бутылку водки. Разлил по стопкам:
  - Бери!
  Следующим утром председательский "Бобик" притормозил у Гениных ворот и просигналил. Саша, схватив портфель, поспешил к машине. Со скрежетом включилась передача. Взвыл мотор. Саша уехал в Дондюшаны за "Волгой".
  
  
  
  Петр Кириллович
  В мошанской школе я общался чаще всего с учителем физики Петром Кирилловичем Чебан. Невысокого роста, худощавый, стройный, в свои тридцать лет он выглядел спортивным. Так оно и было. Петр Кириллович без устали мог крутиться на перекладине, без конца подтягиваться, прыгать через коня, держать почти идеальный "крест" на кольцах. Оглянувшись, нет ли вокруг учеников, Петр Кириллович внезапно вставал на руки. Ходить на руках он мог, казалось, столько, сколько нужно.
  Петр Кириллович родился в Левобережье. Он всегда говорил на русском языке. Своего левобережного диалекта в речи, было видно, он стеснялся. Общительный по натуре, сосредоточенный на чем-то своем, временами он казался нелюдимым. Оторвавшись от чтения книги или журнала, он казалось, не мог оторвать свои мысли от прочитанного. Подняв голову, несколько секунд смотрел куда-то в пространство, и лишь потом коротко откликался:
  - А!
  Нас связывало многое. Влюбленный в физику, он, несмотря на опыт, очень серьезно и тщательно готовился к урокам. Для наглядности, наряду с пособиями, Петр Кириллович приводил совершенно неожиданные примеры из, окружающей учеников, повседневной обыденности. Как лаборанту, он не давал мне расслабляться, требуя на уроки физики демонстрационные материалы, чаще подобранные, изготовленные и усовершенствованные им самим.
  У Петра Кирилловича тогда был мотоцикл "Ковровец". Он утверждал, что его мотоцикл самое лучшее и практичное средство для передвижения. Приходя к нему, я часто видел его с, перепачканными в черном масле, руками. Он постоянно копался в узлах и деталях своего транспортного средства, без конца совершенствуя своего двухколесного друга. То, что после серии рационализаторских мероприятий его мотоцикл начинал "жрать" топливо, Петра Кирилловича волновало мало. Для него был важен "процесс".
  За домом Петра Кирилловича был старый сад и новые, еще не плодоносящие насаждения. Дальше, до самой дороги в поле тянулся длинный огород. Однажды, придя к нему, я увидел приспособление, состоящее из переделанной передней вилки от какого-то старого, допотопной модели, мотоцикла. По словам Петра Кирилловича, это должен быть миникультиватор на мотоциклетном ходу.
  Петр Кириллович мечтал накопить денег и купить для своего "Ковровца" новый двигатель с коробкой передач. Старый двигатель предназначался для будущих аэросаней. Полозья из гнутых стальных угольников лежали пока за сараем. Вентилятор и проволочное защитное ограждение находились пока в рабочем состоянии как составные части тракторного опрыскивателя, стоящего в самом углу тракторной бригады. Петр Кириллович был уверен, что вентилятор в качестве винта и его ограждение после списания будут в недалеком будущем его личной собственностью.
  Петр Кириллович никогда ничего не выбрасывал. Любая найденная или замененная железка находила свое место под стрехой сарая либо подвешивалась между штакетами забора за домом и сараем. Там был широкий выбор тросиков, шестерен, подшипников, всевозможных гаек и замененных стремянок со сбитой резьбой. Однажды, когда Зинаида Васильевна в учительской посетовала, что скоро из-за железок, лемехов и звездочек некуда будет ступить ногой, завуч Валентина Николаевна Клюзова в шутку сказала:
  - Плюшкин!
  Петр Кириллович обиделся всерьез и надолго.
  В те годы модным и полезным занятием было выпиливание и выжигание. Зная, что я имел доступ в лабораторию КИП и Автоматики Дондюшанского сахарного завода попросил меня привезти несколько электродвижков. Я привез ему несколько двигателей с редукторами. Одной из точек приложения электродвигателя должен был стать электрический лобзик. Другой двигатель с медленно вращающимся редуктором Петр Кириллович совметно в Иваном Ивановичем приспособили к, оклеенному осколками зеркал, старому глобусу. Новый год мы встречали с падающими по стене световыми разноцветными снежинками.
  После выпиливания ажурных деталей перед склеиванием полочек, фанерных ваз и абажуров, Петр Кириллович выжигал изящные узоры. Для этой художественной процедуры Петр Кириллович уходил в мастерские. Попросив ключ, заводил мотор новой, привезенной нами с директором из Кишинева, электростанции. Усаживался за стол. Начиналось настоящее священнодействие. По нарисованному карандашом Петр Кириллович не спеша наносил точки и риски. Иван Иванович деланно и беззлобно громко возмущался:
  - Петр Кириллович запускает двухцилиндровый мотор. Почти трехкиловаттную электростанцию нагружает аж выжигателем. Поставит одну точку и любуется полминуты. Проведет риску и наслаждается минуту. А мотор крутит! Петр Кириллович! Возьми у Жени спиртовку, принеси шило и наслаждайся.
  Говорят, если человек талантлив, он талантлив во всем. Петр Кириллович великолепно рисовал карандашом, тушью, масляными красками. Его резьба по дереву была оригинальной. Ему удавались горельефные изображения. В его новом, еще не оконченном доме на стене в гостинной висел пейзаж, написанный маслом. Вся картина казалась окном, прорубленным в стене и выходящим на живописную поляну сказочного леса. На картинах Петра Кирилловича ощущались глубина и воздух. В марганцовке, зеленке, в отваре луковой шелухи и пикриновой кислоте, экспериментируя, окрашивал шпон. Затем из-под его рук, как в сказке, являлись, другого слова не подберешь, и украшали дом сложные мозаичные картины.
  Уже весной, попросив меня привезти ему более мощный реверсивный (с правым и левым вращением), электродвигатель, начал собирать установку с дистанционно управляемым экраном. Увидеть фильм на том экране мне не довелось. Учебный год закончился. В августе шестьдесят пятого я поступил в медицинский институт.
  
  
  Голуби
  Работая в Мошанах, я столкнулся с, вынесенным из самого раннего моего детства, пристрастием к голубям. В моем селе увлечение этими воистину прекрасными птицами сошло на нет. У взрослых это увлекательное занятие сменилось трезвой рациональностью. Много едят, гадят на крыши, выщипывают в приусадебных огородах нежные всходы и так далее. Исключение составлял коренной мошанец, женившийся на елизаветовской девушке, Володя Скорцеско. На чердаках сарая, свиной конуры и курятника он водил бойных голубей.
  Когда я ездил и ходил пешком в Елизаветовку через Брайково, в самой долине, за высохшим и превращенным в футбольное поле, прудом я всегда видел летающих и сидящих на крыше дома и сарая голубей. Разнопородные, весной они смотрелись на шиферной крыше живым разноцветным ковром. Хозяин голубей, среднего роста, пожилой сухощавый с хмурым лицом и, выступающим впереди сухой шеи, кадыком, взмахивал палкой с привязанной красной тряпкой. Разномастная стая поднималась в воздух. Простые летали со стремительным пикированием. Длинные черные и сизые птицы поднимались ввысь небольшими кругами и скоро скрывались из глаз. Особым полетом отличались бойные. Они, как говорят, шли в столб, громко хлопая крыльями. Периодически некоторые из них перекидывались через хвост.
  Однажды я не выдержал. Свернув с дороги, я поднялся по косогору. Хозяин голубей сидел на завалинке сарая, подставив свое обветренное лицо лучам весеннего солнца. Я поздоровался и, извинившись, попросил разрешения посмотреть голубей поближе. Приподняв выцветшую, бывшую когда-то зеленой, полувоенного образца фуражку, старик обнажил сплошь седую голову. Почесав всей пятерней коротко остриженные волосы, хозяин медленно поднялся с приспы.
  - Я тебя знаю! - неожиданно заговорил он. - Ты вчетелем в школи?
  Я не стал его разубеждать. Старик снова приподнял фуражку над головой и, прикрывая ею глаза от солнца, посмотрел на крышу.
  - Ты каких голубей разводишь?
  Я разочаровал хозяина, сказав, что занимался голубями в детстве. Сейчас возможности водить голубей нет. Приходится любоваться на чужих. Его интерес ко мне как-то сразу сник. Тем не менее он спросил:
  - Какие голуби тебе больше нравятся?
  - Двучубые! Это самая красивая птица.
  - Да! - сказал хозяин. - Красивые голуби. И лет у них гарный. Только я сейчас их не пускаю в лёт.
  Старик снова снял свою кепку и показал ею вверх:
  - Шулик! (ястреб) - коротко сказал хозяин, одевая фуражку.
  Наконец я вспомнил:
  - Меня зовут Женя. Как вас зовут?
  - Петро! Фамилия моя Пономарь. Хочешь посмотреть двухчубых?
  Петро пошел в торец сарая. Поднял, прислоненную к заборчику лестницу и приставил ее к стенке напротив, закрытого на небольшой замок, лаза.
  - Драбину я забираю, бо кот сразу залезет к голубям. Я залезу первый. Лезь за мной.
  Подождав, пока Петро не поднялся на самый верх, полез и я. Шатающиеся щебли потрескивали под моими ногами. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел голубей. У большинства придраться не было к чему. Короткий толстый, чуть погнутый клюв, широкая чавка, широкие бледные веки, гранная голова, которую украшали чубы. Передний - правильной розеткой, задний - от уха до уха. Грива по всей длине шеи. Приспущенные крылья.
  - Купишь?
  Я отрицательно покачал головой:
  - Негде держать, а летом буду поступать.
  Петро окончательно потерял ко мне интерес.
  Однажды, возвращаясь из дому, я увидел у Петра гостя. Стоя у угла сарая, они о чем-то оживленно говорили. Петро махнул мне рукой. Я подошел. Петро представил меня и сказал:
  - Это адвокат из Могилева.
  Ниже среднего роста, плотный коренастый, средних лет мужчина в шляпе протянул руку:
  - Горштейн, Михаил Романович. Приятно познакомиться. Будете в Могилеве, заходите. Вход во двор со стороны райкома. Двухэтажный дом, квартира на первом этаже справа. Меня найти просто. Приезжайте! У меня есть любопытная птица ...
  Голубями в Мошанах занимались многие. При выезде на шоссе со стороны Елизаветовки слева участок села, называемый Сибирью кишел голубями. Редким был дом, где не держали голубей. Когда кто-либо поднимал в воздух своих голубей, за ними срывались с крыш остальные. Небо пестрило от разномастной птицы. За лёт ценились двучубые, со слегка удлиненными клювами, птицы.
  Одни крутили, притормозив на месте. Были такие, которые крутили в вертикальном падении. Казалось, сейчас разобьется о землю или крышу. У самой земли голуби пластали крылья и, развернувшись, снова набирали высоту. Другие на скорости кувыркались через голову. Про таких говорили, что голубь идет катом. Вертелись через голову, через крыло. Которые похуже и молодые садились на хвост. Если голубь не крутил, его выбраковывали.
  На самой долине недалеко от винного погреба водил голубей Петро Коваль. Своего увлечения он не оставил до сих пор. По центральной дороге справа ближе к центру села построил многосемейную голубятню Вася Бакалым, передавший позже птицу младшему брату. Бойных в село завез, приехавший агроном, кажется Андрей. От него эта уникальная птица разошлась по селу и округе.
  Талантливым голубеводом был, ныне покойный, Сергей Пономарь, живший тогда у родителей в самом центре села, напротив председательского дома. Водил он исключительно бессарабских двухчубых короткоклювых турманов, которых сегодня по-коммерчески называют бельцкими. Призванный в шестидесятом в армию, всю птицу раздал приятелям и просто знакомым. На девятилетнего брата Колю надежды не было. Мал еще.
  Сережа уже служил, когда любители стали выпускать в лёт его птицу. Поодиночке и попарно голуби возвращались на старое место. Коля их подкармливал, регулярно менял воду. Голуби паровались самостоятельно, "по любви". Скоро на чердаке уже пищали птенцы. Коля сыпал зерно с расчетом и на птенцов. Мама сердилась:
  - Все зерно высыпешь своим голубям! Скоро кукурузы не станет для мамалыги! Еще и семечки таскаешь!
  Отец тихо улыбался. Он с детства тоже любил голубей. Но любил он их тоже тихо.
  Коля отбивался:
  - Мама! Если не хватит хлеба и зерна, я сам не буду есть, но голубей я накормлю.
  Мама надолго замолчала. Потом тихо сказала:
  - Если ты так любишь голубей, бог с тобой! Пусть живут! Корми!
  Коля кормил, поил, ухаживал, убирал чердак. Когда старший брат вернулся из армии, Коля повел его на чердак. Колина стая птиц насчитывала более пятидесяти голубей.
  Страсти к этой удивительной птице Николай Васильевич Пономарь не утратил до настоящего времени.
  
  
  
  Вечно и актуально
  Читая мою исповедь "Мошанского периода", читатель может сделать вывод о моей бесполой сущности. Я тоже был молодым человеком и ничто человеческое мне было не чуждо. Я уже засматривался на девчат и надеялся, что большое и неземное чувство придет и ко мне. В клубе после просмотра кинофильмов устраивали танцы. Танцевал и я. Знакомился с сельскими девчатами, провожал.
  Но глубокого, сводящего с ума и делающего молодых людей невменяемыми, чувства я, к сожалению или к счастью, в тот период избежал. А может меня тормозило осознание необходимости поступления в ВУЗ? Как и то, что я в Мошанах был человеком временным? А может просто, мое меня еще не нашло? Кто может рассказать о том, что творится в глубинах нашей психики?
  Вместе с тем, увлечения были. Да, и я, нет-нет и ощущал на себе любопытные взгляды девчат. Я полагал, что это интерес к такому молодому, а уже лаборанту. Провожал девочек после кино и танцев. Первое же провожание обернулось для меня изумлением, почти шоком. В нашем селе, в Дондюшанах, в кино да и всюду парень провожает девушку до калитки или подъезда. Постоит у калитки и прощается.
  В Мошанах, по крайней мере тогда, провожающий парень должен был войти в дом. Стояние на улице, гуляние на пару почиталось за несерьезность, если не сказать, распущенность девушки. Объятия и поцелуи на улице не допускались. По словам учительницы математики Надежды Петровны, старики в Мошанах раньше говорили:
  - На улице обнюхиваются только собаки.
  Сейчас, когда мне за семьдесят, а внучке шестнадцать, я полностью согласен с мнением мудрых стариков.
  В доме полагалось хотя бы немного посидеть. Скорый уход мог быть воспринят как неуважение к девушке, особенно к ее родителям. Эта, скорее всего выработанная десятилетиями, а может быть столетиями традиция несет в себе логическую нагрузку. Если ты провожаешь девушку, то визит в дом воспринимается как серьезность отношений, намерений и уважение к хозяевам.
  Кстати, об уважении ... В школьных учебниках по русской литературе, в кино и художественной литературе нашему поколению прочно привили культ любви, как высшей точки трепетных взаимных чувств молодых людей. Однажды в компании разговор шел о динамике взаимоотношений между двумя молодыми людьми разного пола. Мария Федоровна, учительница французского языка, уроженка соседнего села Климауцы сказала, что для серьезных отношений парня и девушки нужна взаимная любовь. Того же мнения придерживался ее муж Емил Петрович. Представьте себе мое удивление, когда я услышал:
  - Корова теля любит, а человек человека должен поважать!
  Оказывается в Мошанах тогда слово "люблю" не имело хождения. Не знаю, как сейчас? Гораздо позже пришло осознание, что приступ влюбленности, взаимного сексуального притяжения двух лиц противоположного пола без взаимного уважения не несет в себе нагрузки настоящей любви. И еще. Во времена моей молодости словами "любовь", "люблю" не бросались. Но оставим эти споры философам.
  Мы приглашали на танец, танцевали, провожали ... Бывало, хулиганили... В девятый класс вернулась девочка, уехавшая в другой район по месту жительства сестры, чтобы продолжить учебу в средней школе. Узнав о открытом девятом классе, решила было вернуться домой и учиться с одноклассниками на год-два младше. Она не была красавицей, но была удивительно симпатичной. Да и ее взгляды, которые я ловил на себе, были весьма выразительными.
  Я обратился за помощью к ее соседям и дальним родственникам Толе и Сереже. Толя был моим ровесником, Сережа учился в девятом классе. На вопрос, как поближе познакомиться, Сережа заявил:
  - Какие проблемы! Сейчас идем втроем. Посидим, потом мы с Толей уйдем, а ты останешься.
  - Сережа! - возразил более осторожный Толя. - К ней приходит Паша. Только вернулся с армии. Он служил в каких-то специальных войсках! У него серьезные намерения.
  - Плевать! - ободрил меня Сережа. - Мы идем втроем. И будем сидеть, пока не пересидим. Он нас троих не пересидит! Только, Женя! Помни, в ее комнату выходит маленькое окошко с печи. Там ее мама!
  Это я знал. Все дома, особенно где были девочки, строились из того расчета, чтобы с печи мама могла через щель между занавесками незаметно наблюдать за происходящим в комнате дочери. Если девушка выходила замуж и продолжала жить с молодым мужем в той же комнате, появлялась вторая, более плотная занавеска со стороны комнаты молодоженов..
  Мы пошли. Когда мы вошли в дом, оказалось, что Пашка уже там. Он сидел в комнате девушки. Я растерялся. Не хватает драки! Но Сережа уверенно освободил стулья, придвинул нам с Толей. Сам уселся на кровать рядом с Пашей. Я уже пожалел, что пришел вообще. Видел, что Паша тоже не в своей тарелке. А Сережа уселся поудобнее и в разговоре взял узды правления в свои руки. Так продолжалось более получаса. Паша оказался благоразумнее или ...? Он сказал:
  - До свидания! - и вышел на улицу.
  Просидев минут десять, засобирались и братья. Кавалер остался с барышней один на один. Сначала разговор не клеился. Потом разговорились, шутили ... Вспоминали общих знакомых. Краем глаза я видел, что занавеска со стороны печи периодически приходила в легкое движение. Бдительная мама осуществляла довольно плотный контроль.
  На второй вечер братья зашли за мной раньше. Мы пришли первыми. Немного погодя, пришел молчаливый Паша. Минут пятнадцать посидел и удалился. На следующий вечер мы снова пришли первыми. Вскоре мы услышали топот солдатских сапог за окном. И тихо ... Толя вышел. Было слышно, как он приглашал Пашу войти. Паша что-то проговорил неразборчиво. Послышались его затихающие шаги. Толя вошел в комнату. Махнул рукой брату:
  - Пошли!
  Через некоторое время новость о наших визитах просочилась в школу. Иван Иванович Порядин только и сказал:
  - Женя, ты как собака на сене ...
  Прошло около сорока лет. Ко мне на прием довольно часто приходила сначала сама, потом с дочерью, женщина лет тридцати. Красивая - мало сказать. Она была очень красивой и притягательной. Была разговорчивой, любила шутить. Ко всему, оказалось, что это младшая дочь того самого, из моего "Мошанского периода", Паши.
  Однажды решил пошутить и я. Назначив лечение, я сказал:
  - Ты знаешь, что к твоему рождению. я имею самое, что ни есть, раннее отношение.
  Глаза женщины округлились. Она выглядела растерянной. Не знала, как себя вести, что сказать. Так же растерянно оглянулась на Надежду Ивановну - медицинскую сестру кабинета.
  - Это как? Объясните!
  - Когда-то в далекой молодости я отбил у твоего папы, нравившуюся ему, девушку. Это была не твоя мама.
  - Ой! - выдохнула женщина и с облегчением рассмеялась. - Мама с папой пару раз вспоминали, шутили ... Так это вы?
  
  
  
  Велик с мотором
  Ранней весной Емил Петрович купил мотоцикл. Какой бы вы думали! Конечно, "Ковровец", как у Петра Кирилловича. С того дня утверждение, что "Ковровец" лучший мотоцикл в мире, звучало дуэтом. Иван Иванович мотоциклов не любил. Говорил, что это смерть на колесах. И продолжал ездить на велосипеде. У меня тоже был велосипед. Но ...! Сами должны понять!
  Я решил с велосипедом не расставаться. Но мне хотелось, как Емил и Петр Кириллович ... У меня даже сон пропал!. А вы говорите, девушки ... Куда там?! Я перечитал все, что мог найти о велосипедных моторах. Нашел очень мало. Зато я нашел велосипедный моторчик. Сказали, что почти на ходу. Договорились на обмен. Как принято говорить современным языком - бартер. Я отремонтировал, лежащий дома уже несколько лет сетевой радиоприемник "Огонек". Маленький такой! На два диапазона. Выше, чем шире. В тот же день я принес в школьную мастерскую, тщательно вытертый прежним хозяином, мотор, бензиновый бачок, тросики, цепь и звездочку.
  Иван Иванович, осмотрев двигатель, сказал:
  - Должно быть живой. Да и Колю я знаю. Добросовестный и честный. Но заводить я тебе не советую. Я разобрал бы до последнего винта. Надо почистить, помыть, не спеша, собрать. Может, что-либо придется заменить. Не спеши!
  Иван Иванович выделил мне участок стола в слесарной мастерской. Постелил старый синий халат. Дал тряпки. В две банки налили бензин и соляру. После обеда я взялся за дело. Неожиданно у меня появились квалифицированные помощники, если не основные работники. Это были Иван Иванович и Петр Кириллович.
  Скоро весь двигатель лежал отдельными кучками деталей на чистых тряпках. Я скоблил, оттирал, мыл и тщательно вытирал. Потом стали собирать. Пришлось заменить кольца и контакты магнето. Наконец мотор собрали и закрепили в тиски. Бензиновый бачок подвесили к гвоздю, вбитому в стену. Соединили. Залили в бачок бензин с маслом. Подкачали карбюратор. Попробовали завести. Скоро голубой дым заполнил мастерскую. Мы разошлись.
  На второй день я закрепил двигатель на велосипеде. Вышла неожиданная неувязка с креплением большой ведущей звездочки на заднем колесе. Уже все не помню, много лет прошло, но что-то случилось с тормозной втулкой. Плюс не работала ручка газа. Трос газа я закрепил к ручке сцепление. Тронуться я смогу просто от руки. Потом куплю стандартную. Заднее колесо решил собирать без втулки. Если что, буду тормозить двигателем. Иван Иванович, казалось, не обращал внимания. Неожиданно он сказал:
  - Женя не спеши. Завтра съездишь в Атаки или Могилев, купишь нормальную ручку газа и втулку.
  - Я только заведу движок на месте. Опробую.
  - Женя! Если бы я не знал, какой ты баламут! Ты сегодня еще что-то учудишь! Не спеши! - в который раз повторил Иван Иванович.
  А мне не терпелось. Я уже видел себя, приехавшим в Елизаветовку сегодня, не завтра! Наконец Иван Иванович ушел домой.
  - Не забудь закрыть мастерскую! - крикнул он напоследок.
  Я выкатил мое транспортное средство на улицу. Полукруглый дворик детсадика был огорожен толстостенной каменной изгородью. В этом дворике я решил провести испытательный "полет". Поскольку натягивать тросик сцепления было трудно, я решил завести движок на ходу. Просто с толчка. Так и сделал. Мотор завелся неожиданно быстро. Я даже не ожидал. Мотор работал ровно, без лишних стуков и другого шума. В седло я вскочил на ходу.
  На малых оборотах я сделал круг по дворику. Мой новорожденный мопед вел себя послушно. Я решил прибавить газу. Выжал ручку, к которой должен был соединен трос сцепления. А ручка не выжималась. Я нажал сильнее. Вдруг ручка словно прыгнула и прижалась к ручке руля. Взревев, прыгнул и мой мопед. Я помчался вдоль стены. Отпустил газ, а мотор, кажется, взревел еще сильнее. Заклинил трос? Я автоматически затормозил педалями. Педали свободно прокрутились назад. Тормозной втулки нет!
  Я вывернул руль у самой стены. А движок ревел все сильнее. Как говорят, пошел вразнос. Я не успел ничего подумать и предпринять. На полном ходу мой мопед врезался в каменную изгородь. Хорошо, она была невысокой. Меня выбросило. Я полетел через каменную преграду. Приземлился очень больно. Обо что-то очень сильно ударился подбородок. Клацнули зубы. Еще раз перевернувшись, я застыл. Боялся подняться. Вроде цел. Встал. С подбородка быстро закапала кровь.
  Каменную изгородь я преодолел обратно уже вокруг, через проем калитки. Мой велосипед лежал на боку. Только он стал неожиданно коротким. Рама сложилась и в двух местах трубка оказалась порваной. О переднем колесе вообще речь не шла. Его не было. Вместо колеса было что-то, сложенное вдвое. Передняя вилка оказалась у педалей. Двигатель почему-то раскололся.
  Я огляделся. Не видел ли кто? Как же? С той стороны садика на меня с интересом смотрела хромая заведующая. Юля, что ли? Теперь весь район будет знать! Я быстро затащил то, что было мопедом, в мастерскую. Вытерев ватой и бинтом из аптечки кровь на подбородке, закрыл мастерскую. Пошел в лаборантскую. Там я остановил кровотечение. Осмотрел в зеркале подбородок. Справа была широкая зияющая ушибленная рана с черным дном. Зубы целы.
  На второй день Иван Иванович зашел в учительскую, предварительно побывав в мастерской. Выложил на стол тетради. Причесал свои русые, начинающие седеть, волосы. Потом уставился на меня. Я не мог понять, что было написано на его лице. Радости не было, точно. Промелькнуло что-то, очень похожее на выражение лица моего деда Михася, когда я приходил к нему в ботинках на грязную босу ногу и с занозами, цыпками и заусенцами на немытых руках.
  Оглянувшись, убедился, что кроме нас в учительской никого не было. Откинулся на стуле:
  - Баламу-ут! Была б башка, разлетелась бы!
  Когда бреюсь, внизу подбородка справа вижу бледный рваный небольшой шрам. С каждым годом он становится незаметнее. А может я стал хуже видеть?
  
  
  
  Как мы бросали курить
  Я курил тогда "Шипку". Петр Кириллович надрывал уголок пакета, щелкал ногтем большого пальца снизу. Из пачки выстреливала папироса "Беломор". Я вспоминаю то время и с трудом верю. Удивляюсь деликатности и долготерпению женской половины педагогического коллектива. И нашей тогда беспардонности.
  Звонок на перемену. Учительская заполняется педагогами. Кто-то заполняет что-то в журнале. Кто-то просматривает план предстоящего урока. Некоторые, украдкой взглянув на завуча, пишут на колене, не написанный дома, план. Молодые учительницы стоят в очереди у зеркала на стене. Прихорашиваются. И только шесть представителей мужской части педколлектива прикуривают сигареты и папиросы.
  Иван Иванович курил "Нистру" или "Ляна" по полсигареты в костяном мундштуке на перемену. Емил Петрович предпочитал "Север". Директор Иван Федорович и физкультурник Иван Иванович Куксин чаще "стреляли". Директор больше тянулся к Петру Кирилловичу за "Беломором". Куксин стрелял, что придется. За несколько минут в учительской формировались слоистые облака сизо-голубого дыма. Цвет дыма от каждого сорта сигарет или папирос тоже был разным. А в целом - хоть топор вешай ...
  Потом мы с Петром Кирилловичем на перерыв стали уходить в лаборантскую, ко мне. Шума меньше и никто не мешает говорить на технические темы. Иногда к нам присоединялся дядя Ваня Колибаба, принятый на работу мотористом. На перерывах он приходил за "нарядом", чтобы точно во время запустить движок электростанции.
  Как-то во время наших перекуров зашла речь о вреде курения. Вред мы все осознавали, но курить - хотелось, бросить - даже лень было думать. Однажды, затянувшись, дядя Ваня закашлялся до рвоты. Вслед повторилась реакция Петра Кирилловича. Дядя Ваня, откашлявшись, пожаловался:
  - По утрам выйду на улицу, начинаю кашлять. А потом начинается такая громкая рвота, самому противно. Я много лет курил "Прибой". Те папиросы самые крепкие. Вот если бы какие таблетки или укол.
  Я вспомнил и повторил слова брата, крайне негативно относящегося к моему увлечению сигаретами.
  - Никакие лекарства не помогут. Просто надо собрать волю в кулак и не курить. Все очень просто и трудно.
  - Но как собрать эту волю в кулак?
  - Давайте поспорим! - сказал дядя Ваня. - Кто первый закурит, тот ставит литр самого лучшего коньяка. Бросаем с завтрашнего утра.
  - По рукам!
  Наутро я позавтракал на квартире, вышел во двор и, не думая, закурил. Лишь затянувшись, вспомнил о споре. Решил докурить сигарету до конца, а потом бросать. Прошел первый урок, второй. Я с трудом дождался большой перемены и, выйдя из учительской, уединился в лаборантской. Закрылся на ключ.
  Следующую перемену я провел в учительской. Не нужна была глубокая проницательность, чтобы увидеть душевные муки Петра Кирилловича. Он явно хотел курить. На следующий день Петр Кириллович зашел ко мне в кабинет. Там в тот день я еще не курил. Петр Кириллович потянул носом. Разочарованно посмотрел на меня.
  - Я сейчас в восьмом "Б" минут пять орал на детей. Потом опомнился. А сейчас мне идти в девятый. Там я могу начать драться! - помолчав, вдруг предложил. - Курить бросим в другой раз. Обязательно. Давай покурим у тебя. А старика подкараулим! Я уточнил. Он курит ровно пятьдесят лет. Не может он так просто бросить!
  Мы стали укрываться на переменах у меня. Петр Кириллович в Могилеве купил Сен-сен, зубной эликсир и мускатный орех. Все это хранилось в шуфляде моего стола. Перед тем как идти на урок, освежали полость рта. В учительской посмеивались. Особенно Иван Иванович. Демонстративно закуривал с мундштуком. Емил Петрович с любезной услужливостью предлагал нам "Север".
  Прошло несколько недель. Все это время мы окольными путями вели разведку. Но там было глухо. Курящим дядю Ваню никто не видел. Однажды мы сидели у меня и курили. В это время открылась дверь и в кабинет вошел ликующий дядя Ваня:
  - Ага! Попались!
  Потеряв бдительность, мы забыли закрыть дверь. Дядя Ваня торжествовал. В учительской все получили удовольствие. Мы с Петром Кирилловичем, откупившись двумя бутылками коньяка, курили открыто.
  Через лет пятнадцать я ехал из Савки. В Мошанах вспомнил, что Таня просила меня купить хлеб. Остановился в центре. Вошел в продмаг. Работали две продавщицы. Я встал в очередь, в которой, как мне показалось, было меньше людей. В передней очереди заказывал продукты невысокий седой старик. Что-то знакомое. Я всмотрелся. Это был дядя Ваня, школьный моторист во времена моего "Мошанского периода". Продавщица спросила его:
  - Что еще?
  - Пачку "Прибоя"! - не выдержал я.
  Папиросы "Прибой" не выпускались уже больше десяти лет.
  Дядя Ваня весь подобрался, вскинул голову и повернулся. Несмотря на преклонные годы, он узнал меня сразу.
  - Евгений Николаевич! Какая встреча!
  После того, как я купил хлеб, мы вышли на улицу. Дядя Ваня знал, что я работаю врачом в Дондюшанской больницы. Скорее всего об этом сообщила невестка дяди Вани, Тамара, работавшая акушеркой еще со времен моего "Мошанского периода". Вспомнили уже, ставшие далекими, годы, педагогический коллектив. Дядя Ваня спросил меня:
  - Вы курите, Евгений Николаевич?
  - Нет! Недавно бросил. Язва замучила. Кашлять стал ...
  - А я с тех пор не курю. С шестьдесят пятого. Одну из тех бутылок коньяка я берегу. Наказал сыну Сереже распить ту бутылку на моих поминках.
  
  
  
  Палюхи
  Шла вторая середина апреля шестьдесят пятого. Незадолго до этого на школьном дворе со стороны улицы развалили и разобрали "попову хату", небольшой, больше похожий на сарай, домишко. Последние годы колхоз складировал там тюки сухого табака, хранили уголь. Кругом были развалы и вывороченные корневища вековых деревьев. Корневища увезли на хозяйственный двор колхоза.
  Было решено до пасхи, которая в том году была 25 апреля, убрать и разровнять территорию. Затем из Бричанского питомника, расположенного в пяти километрах от Мошан за селом Драгалиной (Октябрьское), неподалеку от села Бричаны предстояло привезти саженцы клена, каштанов и кустарников. Вокруг школы предстояло высадить сквер, в планировании которого участвовал весь учительский коллектив школы.
  Бригаду учеников седьмого и восьмых классов, осуществляющих уборку территории вокруг "поповой хаты" по поручению директора возглавлял я. Дети работали споро. Скоро вся территория была ровной, готовой к высадке саженцев. Остались небольшие бугристые развалы на месте "поповой хаты".
  В какой-то момент мое внимание привлекло оживление в группе работающих там детей, крики и визг разбегающихся девочек. За ними по взрыхленной земле с торчащими кореньями деревьев бежал "знаменитый" восьмиклассник Миша Выхрест. В руках наперевес он держал довольно большой, примерно 120 - 150 мм. артиллерийский снаряд. Во мне все оцепенело. Я был единственным взрослым в той скученной группе детей. Другая группа учителей была в саду. Директор с группой детей работал со стороны хозяйственного двора.
  Пожалуй, ко мне впервые в жизни пришло осознание моей ответственности за происходящее. Споткнись Миша на пахоте с торчащими кореньями, от большой группы детей не осталось бы ... Во рту пересохло. Я кинулся наперерез Мише.
  - Миша! Остановись! Не упади! Держи так!
  Страх еще не догнал моего сознания. Миша остановился. Возможно на моем лица было написано нечто, заставившее Мишу не отрывать взгляд от моего лица. Я подошел вплотную. Просунув руки под снаряд, я принял его у Миши. Старался держать правую руку подальше от головки взрывателя. Не помню откуда, но я знал, что самое опасное там, в колпачке.
  Поручив Мише отвести детей за здание я пошел в сторону хозяйственного двора. Почему я шел туда? Не знаю. Возможно потому, что там был директор школы Иван Федорович Пономарь. Я шел, выбирая дорогу поровнее. Когда я миновал школу, из калитки школьного двора вышел завхоз Сергей Васильевич Кривой. Увидев меня, он изменился в лице. Потом стал пятиться назад. А с нижней части двора, со стороны сада спешил, кем-то оповещенный, директор:
  - К сараям неси! Осторожно! Сергей Васильевич! Возьмите у деда Романа побольше сена и постелите в сарае. Чтоб туда ходу не было никому! Евгений Николаевич! Спокойно! Смотрите, куда ставите ногу! За Сергеем Васильевичем в сарай!
  Вспоминая тот драматический день, могу сказать, что Иван Федорович с самого начала не потерял присутствия духа. Распоряжался четко, не кричал. Отогнав детей за школу, он шел за мной вплотную. Возможно этим он сообщал мне, что я не один на один с, не разорвавшимся со времен войны, снарядом. Мы вошли в сарай. Сергей Васильевич уже успел настелить сена, сделал с одной стороны валик.
  - Ложите так, чтобы головка была выше и далеко, даже от сена.
  Я положил снаряд. Сергей Васильевич наклонился. Как рассказал он позже, в войну он был артиллеристом. Потом выпрямился.
  - Это не русский снаряд, - сказал Сергей Васильевич. - А может это еще с той, первой войны.
  Мы вышли. Иван Федорович сказал завхозу:
  - Сергей Васильевич! Закройте на надежный новый замок. В этот сарай нельзя проникнуть через чердак?
  - Нет! Помещение надежное! - ответил Сергей Васильевич.
  Завхоз закрыл сарай. Иван Федорович протянул руку.
  - Ключ пусть будет у меня.
  В это время подоспели и фронтовики, оба Иваны Ивановичи.
  - Саперная часть в Флорештах. - сказал Иван Иванович.
  - В любом случае я должен позвонить в военкомат и в милицию. А дальше все решает военкомат. - сказал директор и пошел в учительскую. Там телефон.
  - Сергей Васильевич! Побудьте пока тут. Пока кто-то не подъедет.
  Мы прошли в учительскую. С военкоматом связались быстро. Там сказали постоянно быть на связи. Из военкомата позвонили в Флорешты. Группа минеров из Флорешт была на разминировании в другом районе. Флорешты связались с саперной частью в Могилеве. Оттуда сказали:
  - Организуйте охрану и ждите. Соберем группу и выедем.
  Я пошел обедать в школьную столовую. Иван Федорович сказал:
  - Пойду, пообедаю дома. У меня от снаряда язва разболелась. Внутри все трясется.
  После обеда я пошел к сараю. Сергей Васильевич, живший неподалеку, сказал:
  - Я тоже перекусил дома. Когда возвращался, за сараем крутились пацаны. Но замок надежный. Надо открыть и посмотреть. У меня есть запасной ключ.
  Сергей Васильевич открыл сарай. Мы вошли и замерли. Сено было на месте. Снаряда не стало. Мы не верили своим глазам. Казалось, сейчас моргну, посмотрю и снаряд на месте. В происшедшее не хотелось верить. И директора нет.
  - Сергей Васильевич! Кто были те ребята, которые крутились тут?
  - Толя Грамма, племянник директора и Кривой с восьмого класса. Тот самый, "Сибиряк".
  "Сибирь" - это отдельная часть села у елизаветовской развилки.
  - Сергей Васильевич! Бегите к Ивану Федоровичу. Пусть он с племянником разбирается. Я за Кривым!
  Схватив велосипед, я помчался в "Сибирь". До долины я не доехал. Кривого я встретил на спуске.
  - Ты был на хозяйственном дворе школы?
  - Нет.
  - Сергей Васильевич сказал, что ты там был.
  - Я проходил мимо...
  - Ты Грамму видел?
  - В школе.
  - Кто открыл сарай и взял снаряд?
  - Не знаю, я там не был.
  Кривой врал, я это видел. Если он не участвовал в похищении снаряда, то что-то знает. Но он держал себя уверенно. Он был сильнее меня, - восьмиклассник-троечник. Я это ощущал. Пусть им займется милиция, когда приедут. Надо возвращаться. Приедут саперы, а снаряда нет! Концерт на весь район, а может и на всю страну. Быстрее! Там Иван Федорович и Толя, его племянник. Я чувствовал, что разгадка там.
  Когда я приехал, снаряд был на месте. В том же положении. Иван Федорович и Сергей Васильевич были рядом. Стояли молча. Я подошел поближе и нагнулся. На ржавой головке снаряда были глубокие блестящие царапины. Повезло...
  Потом приехали саперы из Могилева и вывезли снаряд за село на равном удалении от Мошан, Драгалины и Бричан. Последовавший взрыв оставил без стекол длинное здание, в котором был птичник. От места взрыва до колхозного курятника было не менее двухсот метров.
  Когда я писал эти строки, многое было неясно:
  - Куда и как исчез снаряд?
  - Кто были исполнители этой головокружительной акции?
  - Как открыли сарай, если ключи были только у директора и завхоза?
  - Откуда появились глубокие царапины на головке снаряда?
  - Где был спрятан снаряд после похищения?
  - Самое главное. Как удалось Ивану Федоровичу так быстро выйти на след "преступников" и так оперативно и эффективно провести следственные мероприятия?
  При написании этих строк я позвонил пенсионеру, когда-то директору Единецкого завода мало-алкогольных напитков, а еще раньше восьмикласснику Мошанской средней школы, племяннику ныне здравствующего бывшего директора школы Анатолию Никифоровичу Грамме.
  - Анатолий Никифорович! Несколько вопросов. Как говорили в милиции: - А вот с этого места подробнее! Что произошло после того, как Иван Федорович и Сергей Васильевич покинули хозяйственный двор школы?
  - Мы с Колей и Борей Чернеем и другими ребятами следили, куда положили снаряд. Когда двор опустел, мы обследовали здание сарая. В задней части сарая на фронтоне было небольшое окошко, чуть больше, чем для кота. Мы привели маленького и щуплого Сашу Шамотайло. Обвязавшись веревкой, он полез по бревну, потому, что там было очень высоко. Потом Саша с трудом пролез через окошечко. Втянул веревку. Спустился.
  Веревкой обвязал снаряд. Залез обратно на чердак самостоятельно. На веревке поднял снаряд. Через окошко на фронтоне спустил нам снаряд. Бросил веревку. Еле вылез сам. Потом спустился по бревну. Мы его страховали. Потом снаряд спрятали в ярочек (овраг). Мы рассчитывали поджечь его на пасху. Там три холма. Каждый год пацаны устраивали конкурс: у кого на пасху ярче палюхи.
  (Палюхи - это горящие автопокрышки, тряпки, облитые горючим, стрельба из самопалов. Зажигают и стреляют в ночь перед пасхой)
  - Одну секунду, Толя! Откуда на головке снаряда появились глубокие царапины?
  - Мы увидели там ржавчину. Решили отереть снаряд об шероховатый, как наждак, камень..
  Комментарии даже через пятьдесят лет, как говорится, излишни.
  - Что было дальше, Толя?
  - Когда мы возвращались с ярочка, Иван Федорович подозвал меня к себе. Ласково так! Когда он схватил меня здоровой рукой, начался допрос с пристрастием и с воздействиями:
  - Саперы сюда едут за снарядом! Я им тебя вместо снаряда отдам? Говори быстро!
  - Что было дальше, Толя!
  - Николаевич! Я долго не мог выдержать. Такого лупня дал, най бог бороне! Я повел их до ярочка. Так снаряд вернули на место.
  - Спасибо за информацию, Толя! Я дам тебе ссылку в интернете. Почитаешь. Может, что надо дополнить, исправить.
  - Хорошо! Спасибо, Евгений Николаевич!
  
  
  
  Вступительные экзамены
  В конце мая я подал заявление об увольнении. Иван Федорович сказал:
  - Трудовую книжку и характеристику я тебе дам. Со всеми записями, как положено. Но если у тебя что-либо не получится, возвращайся. Книжку потом можно написать другую. Место тебя будет ждать.
  - Спасибо, Иван Федорович! Но я вам не буду подходящим.
  - Почему?
  - Если я не поступлю, осенью мне в армию. Вам снова надо будет искать лаборанта.
  - Да-а. Тогда я желаю одного: поступить!
  - Спасибо!
  Два месяца ушли на подготовку к вступительным экзаменам. В основном решал задачу по физике и химии. Потом повез документы.
  Первого августа начались вступительные экзамены. Вначале я задумал описать период сдачи экзаменов, ребят, с которыми жил в одной комнате, с которыми готовился к экзаменам, с которыми спорил, у которых учился.
  Могу сказать одно. На экзаменаторов магическое воздействие оказывала военная форма с обилием значков. Один абитуриент носил на гимнастерке два спортивных значка: значок кадидата в мастера спорта СССР по шахматам и значок перворазрядника по лыжному спорту. Тот парень поступил с тройками. Уже первого сентября значков не стало. По причине близорукости и выраженного астигматизма "спортсмен" занимался на уроках физкультуры во вспомогательной группе.
  В то же время не поступил замечательный парень. Тоже после армии. Фельдшер. В институт шел осознанно. Он знал, чего он хотел. По физике и химии мы готовились вдвоем. Его знания по сравнению с поступившими "спортсменами" были недосягаемыми. Могу сказать одно. Это был бы очень сильный студент и прекрасный врач.
  Черт его дернул на экзамене по физике позволить себе поспорить с преподавателем. В итоге была двойка. Его звали Вася Бренич.
  Я получил, как уже писал, двенадцать баллов. Мне сказали что баллы эти должны быть проходными. Тем не менее, до сих пор трудно описать мое состояние, когда я получил извещение о моем зачислении студентом, первой категории, как говорил впоследствии наш ректор, Кишиневского государственного медицинского института. Прибыть необходимо 30 августа, в понедельник.
  
  
  
  Проводы
  На протяжении десятилетий я наблюдаю деградацию поколений в психологическом восприятии студенческого статуса. К сожалению, это не обошло и моих детей. Нет! Они успешно закончили ВУЗы. Но тогда, став студентами, мы ощущали свою причастность к предстоящему вступлению в высшее сословие общества, сословию людей, простите за пафосность, с высшим образованием. Высшее - это не первое, не высокое, а высшее образование! Аналогично, уверен, окружающие смотрели на нас.
  Мы по настоящему гордились этой сопричастностью. Может раньше было меньше специалистов с высшим образованием? Конечно, да! Но постепенно, словно по мановению руки злого гения размывались границы и критерии оценки человека с его статусом, как ячейки общества. Произошла переоценка ценностей. А тогда, несмотря на нашу первозданную разношерстность, мы по настоящему гордились своим званием студента.
  Однако развитие этой темы оставим социологам и психологам.
  Вернувшись с работы, отец тогда сказал:
  - Будем делать проводы. Я купил поросенка из расчета, чтобы забить к поступлению или к армии.
  Родители готовились. Помогала родня. Я составлял списки приглашенных. В итоге были приглашены все учителя мошанской школы и вся елизаветовская молодежь.
  Не буду описывать подробностей того вечера. Это пахнет чем-то дутым. Запомнилось, что тем вечером было двое проводов. В армию уходил мой одноклассник, участник наших буйных детских увлечений, к сожалению ныне покойный, Сергей Навроцкий. Это внесло сумятицу в мои планы. Я боялся, что провожающие разделятся. Боялся, что мои проводы помешают Сергею, а его проводы - мне.
  Все обошлось, как нельзя лучше. Сначала все пошли проводить Сергея. Потом все, во главе с Сергеем, пришли ко мне. Словно договорившись, одновременно приехали Мошанские, уже мои бывшие коллеги. Все обошлось. Молодежь танцевала до глубокой ночи. Мошанские педагоги подарили мне наручные часы. Вручая их, Иван Иванович Порядин сказал:
  - Чтобы ты жил, как часы, четко и правильно. А часы - чтобы жили вместе с тобой долго, ни разу не ломаясь.
  Иван Иванович оказался провидцем. Мне скоро семьдесят два, а наручные часы, ни разу не вышедшие из строя за пятьдесят три года, продолжают тикать уже в коллекции моего младшего, Жени.
  
  
  
  Большая школа
  Мои ощущения тех дней можно описывать долго и подробно. Но это были мои ощущения. Убежден, я не был оригиналом. Уверен, такие впечатления в те годы испытали все, перешагнувшие порог высшего учебного заведения ...
  ... Тогда мы поднялись на третий этаж. Непривычно резко прозвучал электрический звонок. В груди так знакомо колыхнулось. Снова первое сентября! Две широкие двери с трудом пропускали через себя, входящий в аудиторию "А", поток первокурсников. Снова класс ... Только побольше. Судя по спискам зачисленных, наш класс насчитывал шестьсот с лишним учеников. Вглубь аудитории столы и скамейки для студентов уходили на самый вверх. В самом конце аудитории столы находились, казалось, под потолком.
  Я понял, что из школы я никуда не уходил. И не уйду. Только эта школа побольше. А мы стали взрослее. Видимо, так всегда в жизни: после окончания одной школы неизменно следует следующая.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"