|
Вот удивительно: сижу тут и уже не могу никак припомнить, как давно я стал собакой. Ну да, самым обыкновенным натуральным шариком. Ага. Веселый такой теперь - доверчивый. Бывает, заслышу шаги да вылезу из конуры, хвостом виляя, а этот как ударит палкой по хвосту. Знает ведь, что больно и переломов на нем уже не сосчитать, а все равно бъет, скотина, сторож пальцем деланный. Иногда грешным делом вот думаю: "укушу щас!", - но потом отходит и мне уже снова хорошо. Я ведь знаю, он мой хозяин, он меня любит. А еще иногда ко мне приходит Маша. Она приносит мне, чего вкусненького, косточку там, объедки какие, постоянно. Я ее очень люблю. Всегда любил...
Как же я все-таки стал собакой то, а? Нет, я конечно же помню, это случилось незадолго опосля войны. Трудное было времячко, такое трудно забыть.
Помню, как ноги сжимали как-то найденные в заброшенном спортзале берцы, на размер меньше, но вполне пригодные, если их загодя отмочить в воде. Идешь в них и по лужам стараешься шлепать, чтоб не обсохли. Холодно конешно, но какая никакая обувка всёж.
Ох, и решился я в тот день на такое злодеяние! Хотя, чего уж там греха таить, всякое было в жизни моей завалящей, особо по молодости, да по глупости. Вот стою я под кустом сирени, в тени, а вечер уже да темно, и прям, ну, как тогда по малолетке, на суде, страх взял, - трясет всего как осинку, жуть по спине языком шершавым водит туда сюда, как пот слизывает, только без толку, да в ушах гудит референом: "Именем Советской Социалистической!... По Совокупности Причин!...". Ну, вощим, прям атас с бубенцами. Да еще луна на небе светит ярко - дура.
Тут с соседнего дома отворилась дверь, и в проеме света вышли две женщины: старуха и молодуха. Вот блин, а как хороша молодуха-то а... Коса - во! Грудь - во! Ой, а жопа - то! Красавица!...
Хех! Размечтался тут, прям как тогда ведь, а, пес смердящий. Фу, дурак!
Ходют тут по ночам, шастают, нормальным людям, да... Мешают... Стыдно стало тогда, вернуться подумал. Знал я ее, и глазом косил и следом бывало ходил. И зачем к тетке макаровне ночью пришла, тоже знал. В долг просить, дома ведь шаром, а кто ей в долг-то даст, а? А куда деваться? - дети малые. И так все распродала.
Ну как утихло всё, даж собаки замялись, я далее и прям до мельницы ямами огородными прямёхонько и двинул. Огляделся - никого. Прокрался к оконцу и давай решётку аккурат сковыривать железякой, а она возьми и упади мне на ногу. Вот трухля - подумал тогда, обрадовался, что так все обстряпаю и на место решётку вставлю, гляди, на мышей и погрешат. Пробрался вовнутрь - темно хоть глаз, это я щас все вижу как зверь. Наощуп мешки нашарил, еле сердце удержал в груди. Мешки пузатые, словно лопнут, мукой под самую завязку набитые. Вспомнил тут, как в гости к бабке Марфушке ходили на пироги, когда мальцом был совсем. Размечтался так, что пироги в воздухе материализовались и давай вокруг меня хороводы водить, а я сижу на коленках и реву как баба. Потом в руки взял себя, конешно, подпоясался покрепче, да мешок с угла малость всковырнул. Сижу, значит, в холщевину муку тонкой струйкой ссыпаю, а глаза к темноте обвыкают, благо луна в щели сочится. Стал по сторонам глядеть, вглядываться, как увидал - оторопь взяла. От те два, мать честна! Сперва чуть не охренел, а как же, все стены людьми полны и все на меня таращатся! Подумал, что с ума рехнулся. Потом как понял, что это образа святые, полегчало конешно, что рассудок цел. Я впрочем не верующий и не был никогда, но как подумал, что в доме Господнем ворую, так и начал вспоминать молитвы, что бабка меня учила, вот только не вспомнил ни одной.
Что потом со мною произошло, я помню очень смутно и сам во всем этом хотел бы разобраться. Странное со мной произошло. Будто сошло как с неба огнем прямо в сердце. Муку бросил как есть и весь мир белый увидал разом, все горести и радости его и плакал за всех до утра.
Затем пришёл сторож и раскроил мне трещину в черепе. Помню лежу, трещина ширится, а я в проем двери смотрю и думаю, а что здесь делает Маша в такую рань? Да какие у нее воласы все-таки, пусть и не в косу, а растрёпаны.
Далее летел вроде. Над деревней нашей, над полями, над ручьями и прудами, над лесом золотистым. Красиво у нас тут. Да вот только бесконечное стремление вверх меня подхватило и понесло всё выше и выше под пение новой молитвы: "ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО!..."
|