Алексис поняла это неожиданно, когда нога заскользила по гниющему мясу, и мусорщица чуть не упала.
- Кайл, это весело! - крикнула она.
- Дура ты, - огрызнулся напарник, уставившись на нее блестящими линзами маски.
Алексис помнила, что утром он был другим: рыжим, зеленоглазым, перепачканным гарью и бесконечно уставшим. Болезнь высасывала силы даже у тех, кто пока здоров. Проснувшись, не нужно было искать зеркало, чтобы увидеть себя, достаточно просто посмотреть на соседа: грязные волосы, круги под глазами, страх и усталость.
Вдруг те, с кем спал сегодня, уже больны, а значит и ты?
Что, если вонючая жижа проникла под защитный комбинезон, и очередной островок пока еще живых вскоре станет помойкой, забитой гниющим мясом?
Кажется, или правда температура резко и неожиданно повысилась?
Наступит ли завтра?
Открыв глаза сегодня утром, Алексис почувствовала счастье: она все еще была жива.
Скользя ногами по гниющим телам, Алексис почувствовала веселье: она-то все еще была жива.
Увидев остроклювых сеятелей смерти, Алексис почувствовала азарт: твари не могли подобраться к ней, и она все еще - была жива.
- Видишь их там, на мертвых? - спросила Алексис Кайла, который заливал бензином очередную груду костей и мяса. - Они целятся в нас из своего оружия, но сделать не могут - ни-че-го! На нас комбинезоны и маски. Смерть нас не видит, куда уж им, ее подручным. У тебя есть вода?
- Ты себя нормально чувстуешь? - спросил Кайл.
Его голос был искажен фильтрами, его лицо было спрятано под защитной маской, но Алексис видела, как он хмурится, тревожится и боится. Все боятся. Глупые, было бы чего. Смерть собрала свой урожай и пресытилась, валяется на своем смердящем ложе и страдает от несварения.
- Надо думать, сколько жрешь, тварь, - зло прошептала Алексис и вцепилась в склизкие руки очередного мертвяка. - Нам столько жертв не сжечь, сколько ты хочешь запихать в свою пасть.
- Ривьера, твою мать, с тобой все в порядке?
- Мы похожи на марионеток. Она валяется в ванной, заполненной гноем, и дергает за ниточки. Поклон, взяла за руки, потащила в кучу. Большую кучу! Жратвы должно быть больше! А потом залить бензином и зажечь, танцуя вокруг, пока она дергает пальцами и пищит от восторга.
- Алексис, ты меня пугаешь.
Она слышит панику в его искаженном голосе, видит панику с его блестящих глазах-линзах, чувствует панику в воздухе. Это не гарь, это не вонь разложения, это Кайл пересрал.
- Трус! - засмеялась Алексис.
Последний раз она чувствовала себя так хорошо долгих тридцать суток назад, до того, как на город упали первые сеятели. Они пришли с осенним холодным дождем, под редкий вой красно-синих мигалок. Тогда Алексис было хорошо, она извивалась в танце укуренной страсти, балдея от того, как горит ее тело. Так же, как сейчас. Горит столь сильно, что перехватывает дыхание и пульс барабанами долбится в ушах.
Тук-тук-тук!
Схватить за руки мертвяка, подтащить его к куче и бросить.
- Ривь-тук-ера-тук-твою-тук-мать-тук!
Поднять ребенка на руки, он такой некрасивый, жутко некрасивый, красно-синий...
- Гадость!
...и вышвырнуть. Ребенок должен быть белокурым, с глубокими синими глазами, обнимать маму за шею и говорить "тук-тук-тук!", пока не засмеется, а не лежать сломанной куклой на груде костей и мяса.
- Алексис!
Барабаны на секунду замолчали, и она увидела, как напарник отходит все дальше, а сеятели - приближаются.
- Неужели она еще не обожралась? Давно пора блевать, а она все тянется и тянется. У тебя есть вода?