Ефремов Андрей Николаевич : другие произведения.

Чёрная смородина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сюжет из разряда - нарочно не придумаешь. В 90-х годах прошлого столетия публиковались в местной периодической печати небольшие статьи на эту тему. Но дело было реальное, даже несколько уголовно-политическое, в далёком 1937 году, имевшее место быть в селе Атамай колхоза "Красная звезда", ЯАССР. Тем не менее, все характеры и фамилии изменены, за исключением имени главного героя, который ушёл из жизни довольно давно - предположительно в начале XIX века... По материалам известного современного якутского шамана Владимира Кондакова.
  
  
  
  
  
   [] Автор обложки: Wotti
  
  
  ЧЁРНАЯ СМОРОДИНА (Фрагмент из книги "Мистическая Якутия")
  
  
  
  Сюжет из разряда - нарочно не придумаешь. В 90-х годах прошлого столетия публиковались в местной периодической печати небольшие статьи на эту тему. Дело было реальное, даже уголовно-политическое, в далёком 1937 году, имевшее место быть в селе Атамай колхоза "Красная звезда", ЯАССР.
   Тем не менее, все характеры и фамилии изменены, за исключением имени главного героя повести, который ушёл из жизни довольно давно - предположительно в конце XVIII - начале XIX веков...
  
   По материалам современного якутского шамана Владимира Кондакова.
  
  
   []
  
  
  
  "Кончилось время - пришел срок".
  (якутская поговорка).
  "Всему своё время".
  (Екклесиаст).
  
  
  Глава 1
  
   Шаман Монньогон никогда не камлал. По крайней мере, люди ни разу этого не видели. Но шаманские костюм и бубен у Монньогона были, - эти вещи висели на самом почётном месте в его балагане. Многие по поводу отказа от традиционного обряда камлания проявляли недовольство, но не вслух: шаман был сильный, его недовольство проявилось бы намного сильнее.
   Тем не менее, говорят, в соседних и дальних наслегах в разное время находились смелые шаманы, которые пытались навострить на него свои духовные самострелы, но сами же от них и погибали. Монньогон всегда учил людей: не чините людям зла: оно, усиленное во много крат, всегда вернётся обратно. Дарите людям добро, и отец небесный воздаст по заслугам.
   Самострелы противников - невидимые орудия, имели громадный размер - их тетива тянулась от вершины одной горы до вершины другой. Но простой человек это духовное оружие никогда не увидит, увидеть его дано только очень опытному, сильному и бдительному шаману. Если, конечно, успеет. Монньогон успевал.
   Люди поговаривали, что родила его мать в глухой тайге, в зарослях чёрной смородины. Долгую жизнь прожил Монньогон, лечил людей, скот, в годы засухи вызывал обильные дожди, стихии и враги обходили наслег стороной. Даже отряды казаков, собирающие ясак для царя, заодно грабившие и разоряющие и без того нищие селения, не могли найти дорогу к его наслегу, долго плутали по тайге и алаасам и, в итоге, возвращались в город ни с чем.
  
  Шаман, музейный экспонат []
  
  
   Но всему свой срок и своё время: верховный Бог дал знак шаману: на рассвете прилетела к его жилищу белая куропатка, прохаживалась у двери и всё смотрела Монньогону в глаза. Когда солнце заняло своё место в зените, всё селение уже знало - через три дня Монньогон уйдёт в верхний мир, - он сам про это сообщил народу.
  Шаман уже нашёл достойное место в тайге для своего захоронения и нужно привести к нему девять юношей не познавших женщин, для того, чтобы они должным образом подготовили его, и совершили обряд погребения. А из табунов необходимо выбрать одного пегого ясноглазого жеребца - для жертвы.
   К вечеру на его алаас (огромная поляна с озером в центре) пришли все жители наслега, шаман говорил последнее слово-напутствие:
   - Совершатся большие изменения в срединном мире. Люди больше не будут уважать друг друга, с криком будут разговаривать между собой. Все ожесточатся, люди будут раздраженными и нетерпимыми по отношению друг к другу. Это будет ужасно, такого ещё не было... - Монньогон оглядел собравшихся ясными пронзительными глазами, взгляда которых не мог выдержать никто, - вы считаете, что сейчас у вас трудная жизнь? - большинство согласно закивали головами, - Нет, станет ещё страшней и тяжелее! Небеса рассердятся на людей, отчего небо станет раскаленным и красным. Люди сами разрушат божественную оболочку земли, из-за чего воздух станет жидким и невкусным. Люди свергнут царя и все разрушат, забудут Бога. Я вижу на много лет вперед и ни одной церкви не вижу. Люди новой власти размахивают красной тряпкой, собираются толпой и очень много говорят. Почему-то эти люди скот и все богатство держат в одном месте. Я вижу, что люди построили огромные просторные дома и живут вместе, отхожее место у них прямо в доме, и никто из них не ходит на охоту, на потолках жилищ висят стеклянные шары с ярким огнём внутри. В лесах не станет дичи. Человек сам превратится в зверя и все уничтожит: и леса, и озёра, и реки, много животных исчезнет. Люди пойдут против природы, и Великий Бог Ур рассердится на них. Появятся непонятные невиданные животные: они похожи на маленькие дома, которые странно грохочут, пускают дым и быстро катятся. У этих зверей огненные глаза и внутри сидят люди. А на небе такие же странные железные звери летают, и в них тоже люди сидят. Люди, размахивающие материей красного цвета, победят власть царя. Много будет крови и греха. Затем начнется небывалая страшная война. С запада на железных зверях прибудут воины в чёрных железных шапках и блестящих торбасах, они начнут истреблять многие народы! Будут воевать не только ружьями, но и оружием, которые мечут молнии. Но они будут побеждены. Очень мало наших людей вернётся с той войны, и у всех на груди будут висеть блестящие красивые железки. Новая власть продержится всего семьдесят лет и сами стоящие у власти свергнут свою власть. Настанет время глупых царей. Все будут питаться нехорошей пищей, которая будет долго храниться в странной тонкой и гибкой посуде. Воздух и вода будут отравлены, и с неба придут бедствия, целые города будут провалиться в недра земли. Звезды на небе будут смещены, и постепенно начнется Хаос. Начнется новая страшная война, небеса содрогнутся от горя и рыданий людей, населяющих срединный мир...
   Монньогон ненадолго задумался, отрешённым взглядом посмотрел на небо и продолжил:
   - Вы знаете, что я разговариваю с небесами, но настанут времена, когда все люди будут разговаривать друг с другом через далёкие расстояния посредством каких-то непонятных чёрных коробочек, и это тоже будет приводить к великим бедам...
   Шаман замолк. Кто-то из толпы не выдержал:
   - Когда же начнётся Хаос, как нам дальше жить?!
   - По древнему обычаю мои потомки должны перезахоронить мои останки через сто лет, и так - три раза. На четвёртом столетии гроб должны окончательно предать земле. Пока я с вами, никто и ничто вас не потревожит! Но и я не всесилен, примерно через полтора века, вначале всеобщего безумия меня начнут забывать, но я напомню о себе и помогу своему роду...
  
   Монньогон привёл парней к месту своего погребения, которое он загодя выбрал:
   - Арангас (традиционное шаманское погребение) будет здесь!
   Место, куда привёл шаман молодых людей, находилось неподалёку от села, но было довольно глухим. В чаще стояли четыре ели с отпиленными вершинами. Парни знали что нужно делать - на высоте примерно двух метров их необходимо соединить между собой перекладинами. На эти перекладины и будет установлен гроб, представляющий из себя выдолбленную изнутри колоду из двух половинок цельного и достаточно толстого ствола.
   Приготовили специальные фиксаторы и клинья, которые будут плотно прижимать верхнюю часть колоды к нижней. Таким образом, с их помощью гроб будет неподвижно закреплён на помосте. Чтобы корни деревьев не прогнивали, их обнажили, сняв сверху дерн.
   Шаман ушёл из срединного мира в свой срок...
  
  ***
  
   Прошли многие годы...
  
  ***
  
  
   - Смотри, Бааска - чёрная смородина!
   Ягоды тяжёлыми гроздьями свисали с кустов, найти такие богатые места в тайге - большая удача! Подростки весело накинулись на кусты, обламывали ветки густо облепленные ягодами: собирать же не во что, заодно сразу и кушали.
   Не заметили, как вышли на небольшую таёжную поляну...
  
   Бааска и Ёндёрюська (Васька и Андрюшка, як) с трепетом в душе разглядывали древний гроб: выдолбленная из толстого ствола колода, в ней покоятся останки самого настоящего шамана в старинных истлевших одеяниях. Видно - гроб когда-то висел между четырёх елей со спиленными верхушками, от времени некоторые подпорки подгнили, и колода рухнула на землю с двухметровой высоты. Но не перевернулась, только крышка гроба - такая же покрытая крупными трещинами рассохшаяся колода, отлетела в сторону. Удивительно - как невесомые мощи при ударе о землю не повылетали из гроба. Казалось, здесь были замешаны потусторонние силы.
  
  Музейный экспонат [] музейные экспонаты, Якутск
  
  
   Бааска шумно пришлёпнул комара на щеке:
   - Ай!.. Бодается...
   - Не шуми, - шёпотом приказал друг, - пойдём отсюда.
   Как знать, если бы подростки в этот ясный и солнечный день не решили для экономии времени срезать путь по тайге с колхозных сенокосных угодий до посёлка, дальнейшая цепочка событий имела бы совершенно другое, пресное и неинтересное для читателя развитие. И не столь драматическое.
   Бааска, стараясь сохранить храброе выражение лица, взял в руки пруток, и стал шуровать в открытой колоде истлевшую одежду и кости, огрызнулся:
   - А что нам будет? - Пруточку с трудом удавалось рыхлить толстый слой слежавшийся хвои, всё-таки это получалось. В лесном воздухе чувствовался густой запах серого мха, - смотри, железки какие-то. Украшения, что-ли?
   В колоде находились ржавые мелкие железные предметы - украшения, похоже, шаман был уложен в своё время в этот гроб в своём облачении. На стволах ближних деревьев ветерок трепал привязанные к ним пучки конских волос и когда-то разноцветных тряпочек, на земле лежала и старинная, и более новая посуда: блюдца, чашки, чороны; какие-то свёртки. Это жители ближних сёл приносили сюда языческие жертвы.
   - Он нас накажет, - шёпотом ответил Ёндёрюська.
   - Кто - "он"? - со смехом спросил друг, - этот скелет?
   - Нельзя тревожить дух шамана, - с трудом сдерживая злость и страх, буквально зашипел на товарища Ёндёрюська, - горе всем будет! Я слышал - его похоронили здесь больше ста лет назад... - Теперь запахло озоном - так бывает во время сильной грозы, но ничего похожего на дождь не наблюдалось: светило жаркое солнце, небо было безмятежным и совершенно безоблачным.
  
  Гроб-колода, музейный экспонат []
  
  
   - Ха! Советская власть отменила всех шаманов с попами, и старых, и современных! - Бааска даже пнул по колоде ногой, - ты - трус!
   Ёндёрюська не выдержав, вырвал прут из рук Бааски, отшвырнул далеко в кусты, и молча пошёл.
   - Трус, трус! Я всем расскажу, какой ты трус! Ты...
   Но в этот момент над их головами громыхнул гром. Самый что ни на есть настоящий гром, как это бывает в ядрёную весеннюю грозу. Бааска недолго стоял с разинутым ртом, - с расширенными от ужаса глазами побежал. Ёндёрюська его не ждал, уже улепётывал с этого места...
  
  ***
  
   Бааска был средним ребенком в семье. Было известно, что мать нарожала одиннадцать детей, но четверо не выжили. Недоедание и болезни сделали свое дело, но это было обычным явлением в якутской семье, на жизнь никто не роптал. Жили в переполненном балагане: родители за легкой занавеской, братья и сестры по оронам (деревянные нары) вдоль стен, и старший брат, недавно взявший в жену девушку из соседнего селения, и пока не построивший свое жилище - они также отгородились занавеской в отдельном углу. Четверть жилища была отдана кормилице - корове. Зимой она отдавала дополнительное тепло, несмотря на костлявость.
   До начала учёбы в школе было ещё далеко: обычно занятия начинались не первого сентября, а только после полной уборки и заготовки сена для колхоза: после первых снегов - примерно в середине или даже в конце октября. Тем не менее, сразу после происшествия в тайге, Бааске приснилось нечто напоминающее опостылевшую школу.
  
   Школа была незнакомой: огромной, многоэтажной, с длинными и широкими коридорами, много стекла, - ни разу в жизни Бааска таких школ не видел. В колхозе школа была маленькой одноэтажной, деревянной, и в ней всего-то было несколько классов.
   Войдя в класс, Бааска увидел за партами незнакомых ребят которые корпели над тетрадями, строгого "учителя" в костюме тройке и с рожками на голове, и огромную, во всю стену, доску. Рожки у преподавателя казались вполне уместными, и даже никакого удивления не вызвали, - как будто так и должно было быть.
   - Та-ак, у нас новенький, ну-кась, представься товарищам.
   - Бааска Фёдоров из деревни Атамай! - отчеканил Бааска.
   В классе стояла самая что ни на есть настоящая "гробовая" тишина, так что на всякий случай, полностью положившись на внутреннее чутьё, решил от обычных своих хулиганских выходок пока воздержаться. Решение, как выяснилось чуть позже, оказалось правильным. У детей октябрятские звездочки из красного ситца были пришиты наоборот - получалось 'рогами вверх'. Но в то время мальчик, конечно же, не знал что это знак сатаны.
   - Садись, Бааска, будь как дома, осваивайся, - как-то естественно почесав голову кончиком карандаша возле левого рога, предложил "учитель", - надеюсь, твоё поведение будет хорошим. У нас, знаешь ли, особо не побалуешь.
   Бааска, печатая шаг, промаршировал по классу, сел на свободное место, чётко зафиксировал правильное положение тела - спина прямая, руки сложены друг на друга. На парте уже находились тетрадь с промокашкой и чернильница, вот только ручки не было. Бааска обернулся:
   - Слышь, как тя звать, ручка есть? Одолжи...
   В ответ получил кулаком по лбу:
   - Отстань, свою иметь надо!
   - Бааска, не вертись! - Окрикнул строгий "учитель", сдвинув очки на переносицу и погрозив указкой, - первое замечание!..
   Наконец прозвенел звонок - перемена, но все сидят, не шелохнутся - будто не слышат. Бааска чисто рефлекторно хотел было уже рвануть с места, но "учитель" его остановил:
   - Сидеть, Бааска! Тебе второе замечание! - После чего дал команду всему классу: - вста-ать! Смиррна-а! - Все вскочили, стали по стойке "смирно", - слава великому учителю и вождю всех народов товарищу Сталину!
   - Ура! Ура! Ура!
   - Перерыв, товарищи дети!
  
   В коридоре Бааска встретил друзей - почти всех своих одноклассников:
   - О, здорОво!
   - Привет!
   - ЗдорОво!..
   - А чё это нас по разным классам-то раскидали?
   - А чтобы вместе не баловались. Если поведение будет хорошим, говорят, нас всех отсюда выпустят.
   - А сами мы выйти не можем? - поинтересовался Бааска.
   Бывалые друзья предложили показать Бааске вход-выход. Провели на первый этаж, указали на дверь:
   - Попробуй, выйди.
   Бааска дёрнул дверную ручку. Никак. Поднатужившись, подёргал дверь от себя, на себя. Опять никак. Внезапно дверь открылась, растерянно озираясь по сторонам и стараясь удержать равновесие, влетел новенький - будто его снаружи кто-то в зад сильно подпихнул.
   Пока дверь за ним не захлопнулась, Бааска схватился руками за дверную ручку и попытался потянуть на себя, но проклятая дверь, нисколько не поддавшись Бааскиным усилиям, с шумом захлопнулась. Парень чуть было не расшиб себе лоб об эту странную дверь.
   - Отсюда выхода нет, Бааска, - выдавил из себя кто-то из деревенских друзей, - уже пробовали. Разве что - если за хорошее поведение выпустят...
   - А Ёндёрюська здесь? - спросил Бааска.
   - Не, нету его. У него же всегда по поведению и рисованию "хорошо" и "отлично" было.
   - Тебя как звать? - обратился Бааска к новенькому.
   - Марклен (Маркс-Ленин. Прим., автора).
   - Меня - Бааска, - пожали друг другу руки, представились и остальные, - ты как сюда попал-то?
   - Утром вышел на крыльцо, пока чесался, на голову кирпич упал. А ты как? - в свою очередь спросил Марклен.
   Бааска поднатужился, стал вспоминать - как это его в самом-то деле сюда угораздило:
   - Да тоже вышел откуда-то... из нужника что-ли...
   - И на голову кирпич упал! - подсказал кто-то из "стареньких".
   - Точно! - Бааска даже удивился такой прозорливости, - а как ты узнал, ясновидящий что-ли?
   - Да тут всем на голову кирпичи только и падали.
   - Да-а, никогда не знаешь где тебя смерть поджидает, - сделал Бааска мудрое, хоть и во сне, умозаключение.
   - Пойдём, покажем что-то.
  
   Толпа двинулась в дальний конец коридора. Коридор дли-инный, по обе стороны - классы, классы. В конце - дверь не дверь, вроде решётка; какая-то неведомая сила ближе не подпускает, вроде как отпружинивает от этого места всех любопытных и пришедших "раньше времени". Мрачная железная решётка, сквозь которую видно багровое пламя и пышет оттуда нестерпимым жаром.
   И с той стороны решётки слышны - плачь, стоны и скрежет зубов. И какие-то технические термины пьяного колхозного тракториста - родного Бааскиного дяди - Митряя, которые он частенько применял при ремонте своего трактора: "Аю, бля! Ёптать дьобынай биляттар накОй ёппаш`мать!". А ещё Митряй употреблял такие слова, поддавши, когда ходил по деревне и беспричинно задирался до порядочных людей. Изредка приезжавший из райцентра участковый уже два раза предупреждал Митряя - "Ох, смотри, Митряй, доиграешься, дадут тебе срок!.." - видать, дали.
   - Туда что, за нехорошее поведение помещают?
   - Ага. И ещё - сразу после третьего замечания...
   Зазвучал длиннющий звонок - конец перемене, и тут же за дверью раздался истошный крик Бааскиной матери:
   - Померла! Померла!.. - в глаза ударил до того яркий и ослепительный луч света, что Бааска аж зажмурился...
  
   Открыв глаза, Бааска обнаружил что проснулся, в окошко юрты светило яркое летнее солнце, из-под занавески доносилось жужжание мухи, в животе ощущался холодок то ли какого-то беспокойства, то ли страха. Оказывается, когда мама рано утром пошла доить корову, обнаружила, что ночью пеструшка без всякой видимой на то причины околела. И этим же вечером внезапно умер дядя Митряй - на голову упал кирпич - это он как всегда спьяну устроил драку возле дома, где хозяева решили подремонтировать печную трубу... Третьего предупреждения не было.
  
  Глава 2
  
  Прошли годы, посёлок разросся, появились техника, стахановцы, ударники, в сельсовете колхоза 'Красная звезда' был установлен телефонный аппарат. Официально жить стало и легче, и веселей, но...
  
   Уже много лет не прекращался падёж скота, наступила долгая засуха, людей стали одолевать болезни. По деревне поползли слухи: "Старик сердится, чем-то люди ему досадили, кто-то посмел потревожить его вековой покой".
   Включилась общественная память: 'Старик' - был необычным шаманом - он никогда не камлал, не употреблял бубен, не надевал шаманское облачение, лечил больных заговорами и простыми словами, массажем, настойками различных трав, снимал сглазы и проклятия, и вообще - защищал свой род и селение от всяческих напастей. Монньогон был человеком очень маленького роста, сухощавым. Был добрым, чутким, сердечным и отзывчивым... Надо бы его перезахоронить: потомки шамана при новой власти ни разу арангас не проверили ...
  
  ***
  
  
   Председатель Матвеев как в гипнотическом трансе смотрел на "вертушку" - телефон трезвонил без умолку вот уже минут пять. В недобрый час зашёл он в сельсовет, ходил бы сейчас по ферме, доярок пощипывал, да отчитывал...
   Спасение пришло в виде старой доярки Харлампиевны, которая без стука не то чтобы вошла, а как-бы, благодаря своим сверх меры большим округлым формам, вкатилась в избу сельсовета:
   - Здравствуй, Матвеев! Вот скажи ты мне...
   - Да погоди ты, старая, не видишь, телепен (телефон, як.) - из райкома звонят!
   Загорелое до черноты морщинистое лицо председателя выражало и испуг, и крайнюю степень озабоченности.
   - Э-э...
   - Эге... Возьми трубку, скажи, что я на ферме политинформацию провожу!
   Доярка присела рядышком, взяла трубку:
   - Э-э...
   Председатель схватился за голову, зашипел:
   - Не "э-э", а "на проводе"!
   - Э-э, на проводе, однако... Варвара Харлампиевна Окорокова... Э-э... Нету его... На ферму ушёл, на информацию...
   - На политинформацию! - зашипел председатель в свободное ухо доярки.
   - Однако, на политинформацию... ага... ага... ага... Понятно, однако!.. До свидания... Что дальше делать-то? - вопрос относился к Матвееву.
   - Трубку положи, - шёпнул председатель.
   Трубка послушно была положена на стол. Максимов двумя пальцами осторожно взял трубку и вложил в рожки аппарата, крутнул звонковую ручку для отбоя. Просипел петушком:
   - Что там?.. - прокашлялся, - что там говорят?
   - Совсем плохо слышно было: тебя спросили, меня спросили, а дальше - ничего непонятно: план, сификация какая-то, сбыт, отчёт.
   Глава колхоза вновь схватился за голову:
   - Э-э... (вырезано цензурой)!
   Почти суеверный страх председателя перед недавно установленным телефонным аппаратом объяснялся просто: телефон звонил очень редко, наверное, раз в квартал, но после звонков, как правило, жди неприятностей. Телефонистка соединяла сельсовет только с обкомом партии, который находился в городе, и неприятности, в виде какого-нибудь бойкого партийного ревизора, не заставляли себя ждать. Правда, единственная радость была - это когда сразу после установки телефонного аппарата: в республиканской газете появилась большая статья об 'очередной победе', 'о результатах технической революции в отдельно взятом селе', 'о проявлении заботы Учителя всех народов', и т.п. Руководство района, благодаря этой статье, наградило предшественника Матвеева премией - три рубля - к радостному празднику всех свободных трудящихся 1 Мая. После чего бывший председатель колхоза сразу сгинул в лагерях. Одновременно сгинул и человек, подписавший приказ о премии.
   Доярка, почувствовав, что заявилась не вовремя, встала, на цыпочках пошла-поплыла к выходу.
   - Стоять! Чего хотела-то?
   Варвара вернулась к столу, неуверенно присела на скамью напротив председателя, стала теребить конец пёстрого головного платка:
   - Перезахоронить бы Старика надо.
   - Кто говорит?
  Матвеев прекрасно понимал о каком 'Старике' идёт речь, всё-таки родная деревня, земля слухом полнится. Но спохватился довольно поздно: надо было сразу вид показать, что не понимает о ком и о чем говорит доярка.
   - Да все говорят, а то сам не знаешь, - доярка отрешённо рассматривала прокопченные потолочные балки, - и чего только не говорят...
   Председатель вскочил на ноги, возбуждённо заходил по комнате:
   - Вы это... вы того... вы прекращайте антисоветчину разводить! Кто ещё об этом знает?
   - Все знают, все шаманы знают... - теперь Варвара переключила внимание на свои руки: стала выковыривать ногтём большого пальца правой руки грязь из-под ногтей левой.
   У председателя округлились глаза, стали совсем как у русского:
   - Какие такие шаманы?!
  Харлампиевна поняла, что ляпнула что-то лишнее, но виду не подала. На всякий случай хмыкнула:
   - Х`м, а то сам не знаешь...
   Судя по всему - она попала в точку: глава успокоился, прекратил бестолковое хождение, сел на своё место и закурил. Стукачей и сексотов в колхозе не было, это Матвеев твердо знал, тем не менее, нужно проявлять осторожность во всем:
   - Это, ты, верно говоришь, Варвара. Засуха, план не выполняем, люди болеют, уезжают, падёж скота...
   - Проклято наше село - Старик проклял, перезахоронить бы нужно...
  Доярка вытащила из огромного кармана фартука папиросину, тряхнула коробком спичек. Прикурила, закурила.
   - М-дя... - согласился было Матвеев, но опомнившись, одёрнул сам себя: - великая октябрьская социалистическая революция не для того совершалась, чтобы всякие там шаманы с попами диктовали нам свои условия! Ты знаешь, что есть такое - политическая бдительность?
   - Вредителей ловить что-ли?
   - Политическая бдительность - есть правильное понимание текущего политического момента! Понятно?
   - Понятно! - на самом деле доярка ничего не поняла, она была безграмотоная. Да и грамотность в этом деле вряд ли помогла бы что-либо понять: - так ведь шаманы-то не - вредители, они наоборот пользу хочут колхозу принести...
   Председатель и сам понимал - шаманов лучше не трогать, но всё-же сделал вид, что не расслышал, продолжил:
   - ...Великий вождь и учитель народов отделил церковь от государства, мы ведём беспощадную борьбу с пережитками прошлого...
   Харлампиевна, щёлкнув по папиросе, стряхнула пепел на пол; проявила все-же политическую грамотность:
   - Однако товарищ Сталин - мудрый человек...
   - Конечно мудрый, - умиротворённо согласился глава, - самый мудрый во всём мире - это только великий товарищ Сталин!..
   Дальше пошли намёки:
   - ...В прошлом году новую конституцию приняли...
   - Знаю, сам информацию доводил...
   - Мы живём в самом свободном и демократическом государстве... - у доярки была цепкая память.
   - Это верно, Варвара, в самом, - Матвеев тоже прикурил папиросу, затянулся, - в самом что ни есть, свободном...
   - Свобода вероисповедания...
   Заговорщики перешли на шёпот:
   - Ты, старая, на что намекаешь?! Тебя кто подстрекает?
   - Ты.
   - Кхы-кхы-кхы, - поперхнулся председатель табачным дымом, Варвара похлопала его по спине, - ты... кхы... чего... кхы...
   - Ты же сам на прошлой неделе политинформацию проводил, так хорошо про свободу вероисповедания изъяснялся, вот все и порешили, что пора уже...
   Матвеев прекратил кашлять, затушил папиросу о подоконник, не забыв бдительно осмотреть в окно окрестности, там же оставил окурок. Вытерев выступившие на глазах слёзы, вновь сел за стол и взял в руки новенькую брошюру - "Конституция РСФСР", принялся лихорадочно листать:
   - "Статья 128. В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в РСФСР отделена от государства и школа от церкви"... И это правильно!.. "Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами"...
   Председатель крепко задумался. Нетерпеливой доярке надоело ёрзать на скамье, прервала размышления:
   - Какая, всё-таки, мудрая конституция - "свобода отправления религиозных культов"!
   - Товарищ Сталин не... - Матвеев хотел было сказать "не дурак", но вовремя спохватился, - Товарищ Сталин не напишет просто так, эт`тебе не прост`так... здесь, понимаешь, важна суть: диалектически материализованные в практические дела думы о чаяниях народа, о выполнении планов пятилетки... - по привычке встал в позу оратора, прокашлялся, - в свете принятых решений партии...
   - Так что делать-то будем, председатель? - прервала поток красноречия Харлампиевна.
   - А?.. - глава посмотрел на настенные часы, - "однако, обедать пора", - иди-ка, ты, Варвара, работай, план выполняй...
  
   День прошёл в привычной суете: сходил во двор к старому трактористу Эспердену (Спиридону) Сергееву, отругал его: скоро работа в полях, а трактор еще не ремонтирован, тем не менее - по таёжным озёрам за карасями умудряется на нём раскатывать, недавно аж лося изловчился на нём привезти. Посетил школу, дал ценные указания рабочим по ремонту классов. Особое внимание уделил ферме, где после общего разгоняя, вызвал к себе в сельсовет молодую колхозницу - подающую надежды на звание "Почётная доярка района" вдову Матрёну, с которой уже как с полгода поддерживал тесную интимную связь: супруга председателя "не даёт" уже четыре месяца. После чего уставший, но не совсем удовлетворённый: всё-таки последнее дело в спешке происходило, отправился до дому.
  
   Супруга Прасковья Захаровна молча поставила перед Матвеевым тарелку с горячим супом. Жест был такой, будто она презрительно метнула эту тарелку на стол, но при этом ни капли не пролилось. Огромным ножом быстро накромсала хлеб крупными кусками, и гордо удалилась спать. Тяпнув стаканчик разведенного спирта, председатель отужинал, перекурил.
  Над столом, заправленные под стекло в большую самодельную деревянную рамку висели семейные фотографии: в центре он сам, молодой, красивый, перепоясанный крест-накрест пулеметными лентами, с наганом в руке и пламенным взором, снимался ещё в двадцать втором, в Иркутске; слева - вырезка из районной газеты: рядом с ним корова, это уже на родной ферме в тридцать первом; сверху вдвоём с Прасковьей - в двадцать пятом. Прасковья в то время была первой красавицей, предложения многих видных парней она отклонила, даже из соседних районов молодые к ней приезжали свататься. Взаимности добился только он - Матвеев.
  Посмотрел на фотографии своих сыновей, все как на подбор красавцы, работают сейчас на сенокосе в школьной бригаде. И в самом низу рамки - он в форме красноаремейца - это в якутской нациоальной военной школе. Уж лучше бы в ней не учился, меньше шансов было-бы угораздить в председатели колхоза. Да-а...
  Почему-то вспомнилось детство. Он был средним ребенком в семье. Всего было восемь детишек, трое младших умерли, каждый не дожив и до года, трое старших - не дожив до тридцати. Хорошо, все его семь сыновей выжили. Трудно было... Вспомнил отца, маму... Грустно... Вспомнил игривое родимое пятнышко, почему-то синего цвета, возле пупка у доярки Матрёны (вроде раньше не замечал); мысленно сравнив талии супруги и доярки, горестно вздохнул, составил план работы на следующий день, и тоже отправился на супружеское ложе.
   - Прасковья-а, - ласково протянул Матвеев.
   Прасковья перевернулась на другой бок, Матвеев стал протягивать руки.
   - Отстань!
   Супруг не отстал, наоборот - стал, что называется - домогаться.
   - Отстань, тебе говорят!
   Коммунист взорвался:
   - Да сколько это может продолжаться, в конце-то концов! Ты почему супружеский долг не выполняешь, а?! Забыл уже, когда твой пупок-то видел!
   - А ты почему не выполняешь? - Прасковья громоздко развернулась, теперь - лицом к мужу, и впервые за много месяцев бойкота решила заговорить: - вон, люди все возмущаются: Матвеев такой-сякой, председатель, а о колхозе совершенно не думает: животина гибнет, засуха, народ то вымирает, то куда-то уезжает.
   - То есть, как это я о колхозе не думаю? - Опешил Матвеев от такого заявления, - от зари до зари на ногах. Всё о колхозе, о народе только и пекусь, переживаю. Места себе не нахожу...
   - Х-м... испёкся весь от переживаний... Старика бы перезахоронить надо - вот что народ требует, - колыхнувшись, супруга вновь отвернулась. Судя по интонациям и дрожи в голосе, Прасковья еле-еле сдерживала себя, чтобы не расплакаться от обиды, досады и горечи, - тогда и планы, и все решения всех пленумов в жизнь воплотятся. А у тебя только ферма с этой оглоблей Матрёной на уме. Что, думаешь, я не знаю!? Знаю - нашёл ты себе место тёпленькое!
   Трезво рассудив, что разговор зашёл в тупик, муж задумчиво выковырял из ноздри козявку, вытер палец о край одеяла и отвернулся к стене. "Утро вечера мудренее" - решил он, - 'Оглобля, оглобля... и не оглобля вовсе... молодая, вот и худая'... Усталость дала о себе знать, приятное томление и тепло разлились по телу, веки отяжелели...
  
   Коммунисты - они тоже люди, им, как и всем простым строителям светлого будущего, тоже, бывает, сны снятся...
  
   К подёрнутому утренним туманчиком озеру, которое находилось неподалёку от захоронения ойуна Монньогона, подошёл большой черный глухарь. "Хоро-ош!" - подумал председатель и вскинул к плечу приклад ружья. В этой позе и застыл: мгновенно впал в транс: ни рукой, ни пальцем шевельнуть не может. Глухарь встрепенулся, отчего все перья вздыбились, и стал стремительно увеличиваться в размерах. Перья вдруг отлетели, и вместо глухаря перед Матвеевым предстал совершенно незнакомый, сухонький и седой старик с глазами, излучающими вековую мудрость:
   - Ты почему людей не слушаешь, Матвеев?
   Сбитый с толку, и перепуганный Матвеев хотел было сказать в своё оправдание что-то вроде - "а я здесь совершенно не при чём", но и язык ему не повиновался. Старику его ответ, видимо, и не требовался, он продолжал вещать и сокрушаться:
   - Мой "дом" совсем обветшал, а ты, как глава наслега, никаких мер не принимаешь! О времена, о нравы! Тебе же люди ясно говорят - "перезахоронить бы Старика надо, уважить". - Председатель хоть и не мог сдвинуться с места, но всё-таки почувствовал, как по коже поползли мурашки, - видишь, - старик показал кисть правой руки без большого пальца, - палец под спину закатился, неудобно мне.
   Матвеев попытался в знак согласия кивнуть головой, но почувствовал, что если он это сделает, его всего скрутит судорогой.
   - Ты, давай, побыстрее думай, не то - сам знаешь...
   Туман сгустился - в глазах потемнело, судорога всё-таки скрутила коммуниста:
   - З`з`з-знаю, з`з-зна-аю...
   - Что ты знаешь, Матвеев?! - раздался требовательный голос откуда-то сверху.
   Матвеев открыл глаза - перед ним маячило не на шутку встревоженное лицо супруги.
   - Чего ты там знаешь? - Прасковья хоть и была зла на своего законного, тем не менее женское начало взяло верх: принялась энергично растирать своими добрыми пухленькими ручками неестественно скрюченное жилистое тело мужа, - судорога что-ли?
   - С`с`свело что-то меня... - хищно оскалившись и по-вурдалачьи растопырив пальцы рук ответил муж сквозь крепко стиснутые зубы.
   Добросердечная Прасковья уже забыла о своих вопросах и требованиях: непостижимым образом в семье воцарился мир - мужчине этого не понять. И не надо...
  
   С этого момента события стали развёртываться с необычайной скоростью. Сельская жизнь утеряла привычную размеренность и неторопливость. Бывает такое при ремонте звонковой пружины у будильника: вроде отремонтировал её, скрутил, и начинаешь эту пружину заправлять, а она вдруг выскакивает из обоймы и мгновенно раскручивается. Пытаешься её лихорадочно остановить, а не получается: уж очень она тугая и сильная. Так и пружина повествования...
  
  ***
  
  
   Первым делом председатель с утра направился на ферму. Посёлок протянулся вдоль дороги, коровник несколько в стороне. Пройдя мимо пустой кузницы, прошёл на ферму. Не обращая внимания на, интенсивно строящую ему глазки, Матрёну, нашёл старую Варвару:
   - Найди Бааску Фёдорова и с ним в сельсовет! Живо!
   - Понял, мчусь!
  Молодой двадцатипятилетний парень Бааска, он же - Василий Фёдоров, давно уже числился в подпольных прорицателях, поэтому Варвара и поняла, о чём пойдёт речь. Вытерев руки об когда-то белый фартук и для отвода глаз взяв пустое ведро, ртутным шариком двинула по посёлку в поисках юродивого.
   На ходу бросив Матрёне:
   - План, план, и ещё раз - план! - Председатель прошмыгнул мимо, Матрёна осталась на месте - делать вид, что выполняет план, - Да, кстати, что это у тебя все щёки в чернилах? - уже на выходе рассеянно обратил внимание председатель на недостаток во внешнем виде подопечной, но ответ дожидаться не стал.
  
   Бааска с Варварой уже были на месте - удивительно. Бааска хоть и считался юродивым, но совершенно на такого не походил: говорил всегда внятно, понятно, вразумительно; был человеком спокойным, рассудительным. Имел целых три класса начального образования. Единственное отличие от "нормальных" людей - с детства видел то, что другие не видят, и мог наперёд предсказать некие значимые события.
   Поселковый люд берёг его как зеницу ока, о необыкновенных качествах посторонним и приезжим не распространялись: говорят, таких людей навсегда упекают в какую-то специальную городскую больницу, ставят на них научные опыты и делают из них настоящих дураков - якобы это крайне необходимо для поддержания обороноспособности страны на должном уровне. Тем не менее, весь район об этом молодом атамайском прорицателе знал, и ходили о нём в народной среде самые невероятные слухи - будто знается он с... Дальше шёл неразборчивый шёпот, но все делали круглые глаза.
  Бааска был совершенно безобидным, незаметным человеком, ни с кем особо не дружил, был как-бы сам по себе, не от мира сего. Держался обособленно, стороной от всех; нигде на работал, тем не менее, ни в чём не нуждался: люди его и кормили и одевали.
  В далёком детстве был у него товарищ Ёндёрюська Дьепириемиеп, но дружба как-то сама собой, вроде без видимой причины, утухла. И не последнюю роль в этом сыграл гроб-колода того самого древнего шамана, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор. Толком не проверено, но в народе бытовало мнение, что дух самого шамана Монньогона однажды разговаривал с Бааской и 'ординировал' его в прорицатели. Сам Бааска обо всём этом скромно помалкивал.
  
   Не размениваясь на мелкие вопросы о погоде, председатель тут же взял быка за рога:
   - Так, Бааска, что ты там знаешь о Старике?
   - Про тракториста Сергеева? - замялся Бааска, - недавно мимо его дома проходил - вроде бы ремонтируется.
   Матвеев недовольно поморщился, Варвара подбодрила:
   - Рассказывай, нохоо (парень, як), здесь все свои.
   Бааска расслабился, поёрзав на скамейке, принял удобное положение:
   - Старик говорил, что придет время, когда в домах людей будут жить бесы под видом вот таких коробок, - прорицатель раскинул руки чуть шире плеч, - вот такие коробки. А рога ихние будт торчать на крышах. А самого главного беса все люди будут видеть и слышать одновременно. И из всех коробок наружу будут выходить тонкие кишки...
   - Ты мне басни не заливай, давай конкретнее, по делу! - перебил парня Матвеев.
   - Перезахоронить нужно Старика, помянуть...
   - Это все знают. Ты по делу говори, - повторил Матвеев, - по делу. Без обиняков.
   - Э-э... Перезахоронить - это во-первых: его духу пришёл срок улететь на небо. Во-вторых - помянуть, в третьих - жертву принести: быка, корову, ясноглазого пегого жеребца...
   - Ты чего это, - ошалел председатель от такой наглости, - где же я тебе ясноглазого найду?
   - В табуне, в колхозном, - проворно ответила за Бааску Варвара.
   - И палец Старику нужно на место приложить, - закончил Бааска, - он ему под спину закатился, мешает, лежать неудобно.
   Матвеев покрылся холодной испариной:
   - Откуда ты знаешь?!
   - Все знают, Матвеев, - вновь ответила за юродивого Варвара, - и шамана бы пригласить надо на погребение.
   - Какого такого шамана?! - совсем растерялся голова.
   - Есть один на примете...
  
  Глава 3
  
  
   Образование Ёндёрюська получил в райцентре: целых пять классов, и, кроме того, в городе с отличием окончил соответствующие курсы. В городе и пристрастился к написанию стихов. Забросил рыбалку, охоту, стихотворство отнимало всё свободное время.
   То, что в колхозе давно уже не выполнялся план по заготовкам кормов, Ёндёрюська называл мудрёными словами - "форс-мажорнай обстоятельствота", и "неблагоприятное для общего дела отсутствие на местах эспесиалиста-мелиоратора", благодаря этим заковыристым фразам никакая ревизия не могла к Матвееву придраться: засуха, батенька! А то, что крестьяне на личных подворьях что-то имеют, так ведь об никакие верхи не знают, все чинно и крыто.
   Кроме учёных слов он принёс из города и диковинный, никому непонятный и невероятно сложный "матерный" лексикон. "В городе вся интеллигенция так разговаривает" - любил говаривать он на клубных танцах, где на общественных началах обучал молодёжь модному столичному фокстроту под гармошку. Правда, таким же лексиконом в совершенстве владел и старый тракторист Эсперден Сергеев, но он тоже был вроде как интеллигент: по совместительству работал сельским киномехаником.
   В свободное от основной работы время Ёндёрюська, бывало, от зари до зари кропал поэмы. Когда снисходило вдохновение - иной раз и по ночам творил. Творил даже где-нибудь под душистым стогом сена, спящая рядом изморившаяся от любовных утех доярка Матрёна, щёки и губы которой были измазаны чернилами (Ёндёрюська пользовался химическим карандашом), этому созидательному процессу никак не мешала. Наоборот - придавала процессу созидания творений некоторую долю пикантности, романтики, творения насыщались силой и чувственностью, становились крепкими и ядрёными.
  Ёндёрюська был добрый человек, жалел вдову: ей не хватало мужского тепла, любви; она мечтала о замужестве, о крепкой семье, но почему-то повторно замуж выйти - никак не удавалось. При этом каждый кандидат в мужья наивно считал себя единственным мужчиной вдовы Матрёны, но жениться на ней не торопился. А женатые 'друзья' вдовы считали себя просто 'гигантами', - это им льстило, в душу не лезли, просто тихо пользовались её добросердечностью. А первый муж Матрены скончался от болезни горла. Болезнь подхватил, когда как-то весной в пьяном виде решил искупаться в еще не прогретом ледяном озере.
   Пару лет назад небольшое, но, несомненно, талантливое стихотворение "Мой горячий жеребец" было опубликовано в популярной республиканской газете "Проблемы животноводства Якутии", и все районное население уважительно называло Ёндёрюську не иначе как "Поэт с Большой Буквы".
   Вольный перевод этого шедевра, говорят - но толком не проверено, по большим праздникам зачитывали даже со сцены столичного Дома Культуры:
  
   Обниму за шею своего жеребца, -
   Эх, прокатиться бы мне!
   Но никак сегодня нельзя:
   Ибо - рабочий день.
   В плуг запрягу ясноглазого,
   И от зари до зари,
   Для родного колхоза, для партии,
   Буду пахать я с ним!..
  
   У некоторой части несознательного сельского населения были сомнения по поводу Дома Культуры - но это всё, конечно же, из-за чёрной зависти.
  
  И этой жаркой летней белой ночью агроном творил на опушке леса. Он сидел на теплой земле и задумчиво смотрел на отражения сосен в бездвижном зеркале озера, а Матрена лежала рядом на животе, жевала травинку и дрыгала в воздухе красивыми ножками. Романтика.
  В шею укусил комарик, агроном пришлепнул и тут же вспомнил вшей. Городских вшей. Весь курс, все студенты были вшивые. По окончании курсов Ёндёрюську друзья звали учиться в педучилище, но, наслышавшись о том, что тамошних студентов пачками сажают в тюрьму, он отказался. Педучилище слыло рассадником националистов, шовинистов, и контрреволюционеров. Но это было не так, считал студент, педучилище, на самом деле, было рассадником клопов и злющих вшей. Тем не менее, воспоминания не умалили романтического настроения:
  - Матрена, ты любишь Пушкина?
  - Я тебя люблю! - не раздумывая ответила вдова.
  - Э-эх, - вздохнул агроном, - что ты понимаешь...
  - Все понимаю, - не поняла она сетований агронома, - а что тут непонятного?
  - Ты хоть знаешь - кто такой Пушкин?
  - Поэт русский, про 'Руслана и Людмилу' написал, а что?
  - Нет, ничего...
  - А почему ничего? - доярка придвинулась к возлюбленному и положила голову ему на колени, - Давай и ты напиши что-нибудь хорошее, интересное и красивое, как Пушкин.
  - Что можно написать такое, подобное Пушкину.
  - А хочешь, расскажу, наше, якутское? А ты потом поэму напишешь.
  - Расскажи...
  
  ... Это было в соседнем колхозе. Отправились как-то осенью дед со своим зятем и внуками в лес валить деревья. Семья у них была большая: дед, бабка, старший сын с женой и двумя детьми, младший сын со своей невесткой. Погода стояла хорошая, за день успели повалить немало деревьев. Но ближе к вечеру им попалось одна особенно крепкая большая лиственница, от которой топор отскакивал, как от камня. И пила не брала дерево. Зять предложил оставить в покое трудное дерево и заняться другими, но дед упёрся и заявил, что он будет не он, если не одолеет это дерево. Промучились весь вечер, но в итоге удалось всё-таки его повалить. На этом работа на тот день кончилась.
  Через неделю, повалив достаточно деревьев, они стали грузить их на повозку, чтобы отвезти к себе в деревню. Но дерево вновь показало трудный характер: пока пытались загрузить его, оно семь раз скатывалось обратно само собой. По пути дерево ещё умудрилось как-то свалиться с повозки.
  На следующий день мужчины стали заготавливать дрова. Один из внуков хватил топором по дереву, а тот отскочил и ударил обухом его самого в лоб. Видя такое, старик рассердился и велел в первую очередь заняться именно этим деревом. Потратив изрядно времени, дерево всё-таки распилили и раскололи на дровишки. Дед самолично занёс охапку дров в дом и положил в печь. Теперь дрова не хотели загораться, но дед обложил их берестой, облил керосином, и всё-таки разжёг огонь. Когда, дрова загорелись, старик стал смеяться - мол, значит и на тебя есть управа, чёртова деревяшка!
  Тем вечером завязался настоящий ужас. Семья ужинала, как вдруг невестка младшего сына закричала. Все посмотрели на неё, а она сказала, что только что её кто-то по лицу ударил. Не успели удивиться её словам, как невидимый опять стал ей оплеухи отвешивать, да так, что голова девушки из стороны в сторону моталась. Дед попытался закрыть ей лицо своими руками, но невидимка принялся за него: ударил в живот, потом стал хлестать по лицу. Когда старик выбежал из дома, невидимка опять принялся за невестку, мучил её весь вечер. Потом, когда у неё обе щёки стали красными от ударов, затих. Но радоваться было рано - ночью невидимое существо залезло к ней в постель, скинуло одеяло на пол и стало давить на неё весом и душить. Тут уж все переполошились. Девушка вся в слезах, мужчины ничего не понимают, дед хватается за голову, осмыслив, что дерево-то непростое было...
  Позвали священника. Тот с крестом, кадилом и святой водой едва вошёл, как невидимка тут же расплескал ему всю воду, сорвал с шеи крест и запустил в угол, а самого священника стал по щекам хлестать. Батюшка едва спасся бегством.
  Началась кошмарная жизнь. Утром и днём невидимка обычно затихал, но давал о себе знать мелкими пакостями: то навоз в молоко положит, то тесто испортит, то чашки на полках сами собой бьются. По вечерам он каждый раз принимался за невестку: бил её, за одежду хватался, в её порцию еды всякую гадость клал, душил по ночам.
  Всех остальных, включая деда, не трогал, если они не пытались защитить девушку. Если же пытались, то избивал и их, причём намного жёстче, чем девушку: запросто мог синяков наставить и кости переломать. Сами мужчины, сколько ни старались, так и не смогли схватить его, или прикоснуться.
  Дед, отчаявшись, обратился к шаману. Тот прийти к ним в дом отказался, мотивируя тем, что нечисть явно сильнее него. Услышав, что сущность прибыла к ним в дом вместе с деревом, в котором, видимо, раньше обитала, шаман посоветовал отвезти остатки того дерева обратно в лес. Так и сделали, но не помогло: "сожителю", видимо, в деревне понравилось. Так и жили целый месяц. Попробовали все средства, от угольных кругов на полу до молитв, но ничего не действовало. Наоборот, невидимка после каждой попытки избавиться от него "шалил" с особым рвением. В конце концов от такой жизни у невестки случилось помутнение рассудка, она начала истощаться на глазах и бредить.
  В это время к ним специально приходил чекист из города. Услышав слухи, он решил, что местные жители нарочно распространяют мракобесие. Зашёл в дом с возгласом: "Ну, где этот ваш призрак?" - и тут же пистолет, который висел у него на ремне, сам собой выстрелил. Тот схватился за ремень и тут же из-за печи кто-то прицельно и очень метко стал швырять в него лошадиным пометом. Чекист в панике вытащил пистолет, заглянул за печь - а там никого. Дальше невидимка стал хлестать его по лицу. Он выбежал из дома, как угорелый и больше туда не возвращался.
  В конце концов, было решено отправить невестку к её родственникам в другое село. Пока ехали по деревне, она всё смотрела назад и говорила: "Мой бедный друг не может угнаться за нами - отстаёт, манит меня назад". Потом, на выезде из села, она заявила: "Мой бедный друг остался плакать у одинокой берёзы". И вдруг весь бред сошёл - к ней вернулся разум. Естественно, после этого девушка не возвращалась в ту деревню и брак распался. Впрочем, в деревне были не против: как только она уехала, невидимка будто испарился: прекратились все его выходки и шалости. Сначала люди боялись каждой тени, ожидая его возвращения, но этого так и не случилось...
  
  - Слушай, Матрена, - сказал агроном, - никому эту историю не рассказывай, беда будет.
  - Почему, - засмеялась молодая вдова, - все же про это знают.
  - Антисоветская потому-что.
  - А в 'Руслане и Людмиле' тоже ведь колдуны всякие, и волшебники.
  - А чекист? - вопросом на вопрос ответил Ендерюська.
  - Но ведь все же эту историю знают.
  - Вот всех и пересажают - ты этого хочешь? Наши органы никак нельзя дерьмом обстреливать!
  Под впечатлением от рассказанного агроному вспомнилось детство, и развалившийся гроб шамана, лежащий в зарослях черной смородины. Вспомнил мерзкое чувство от вида древних человеческих костей и животный страх, обуявший душу при разрядах грозы без дождя.
  Внезапно в воздухе запахло озоном, Ендерюська спросил:
  - Чувствуешь запах?
  - Какой?
  - Ну, будто гроза сейчас будет.
  - Да какая гроза, смотри, небо какое чистое...
  Агроном посмотрел наверх, на небо, оно и в самом деле было чистое - ни облачка. Но какое-то непонятное чувство все-таки одолевало: запах, ощущение неясной тревоги в душе - на грани панического страха. Будто кто-то пристально в спину смотрит. Ендерюська обернулся, осмотрелся - никого. Да никого и не должно и не могло было быть. Направив взор чуть выше дальней опушки леса, обомлел: на него пристально смотрели с горизонта огромные человеческие глаза: два образованных облаками идеальных глаза: выпуклости, ресницы, зрачки, насупленные брови. От этих глаз веяло потусторонней жутью.
  - Оксе (возглас удивления)! Смотри, Матрена, облака какие!
  Матрена лениво обернулась, но тут же в страхе обомлела:
  - Оксе! Абаасы (чёрт, бес, нечистый дух, як)! Не к добру это...
  Постепенно страшный небесный знак утерял свои ужасные черты, облако растаяло. Остался неприятный осадок.
  - Ты, знаешь, Матрена, мне тоже иногда жутко бывает. Один и тот же сон.
  - Расскажи.
  Посомневавшись, парень стал рассказывать.
  - Часто снится наш пустой амбар, ну, ты знаешь, в нашем дворе... В амбаре подвал. Подвал, обыкновенный подвал. Но во сне мне видится, что это не подвал вовсе, а огромная, большая-пребольшая яма, могила. И ни гроба, ничего, совсем ничего там нет. Пусто. Но во сне я точно знаю - это могила. И в могиле что-то страшное и ужасное обитает. Что-то невидимое, злое и недоброе. Что-то такое, что может меня погубить...
  Молодая женщина нежно погладила щеку парня.
  - Это пройдет, дорогой... Меня тоже подобный сон когда-то преследовал. Будто в моем доме есть пустая темная комната. И ни окон у этой комнаты нет, ни двери. И темно там, и страшно. Нет двери. Но я точно знаю, что комната есть...
  
  
  
   []
  ***
  
   Ёндёрюська был не в духе, спал весь день, но не выспался. Всю ночь искал у озера непокорную рифму к слову 'шестеренка', под утро оставил спящую Матрену у озера, и с мыслью: 'сдалась мне эта шестерня!', ушел в поселок, домой.
  И сон приснился довольно поганый, - будто идет он по залитому солнцем зеленому лугу, и видит вдали девичью фигуру. Молодого парня обуяло желание:
   - Матрёна, Матрёна!..
   Девица встала, не оборачивается.
   Подбежал к ней агроном, взялся за знакомые податливые плечи, развернул к себе. На него смотрело беззубое и страшное старушачье морщинистое лицо:
   - Здравствуйте! А я абаасы!..
   Желание тут же пропало, и он проснулся в холодном поту; а все-равно откуда-то доносится:
   - Здравствуйте, здравствуйте!.. - и стук непонятный.
   Оказалось, это мальчик в окно стучит:
   - Ёндёрюська, председатель вызывает!..
   Председатель вызывал на совещание. Пока дошел до дома председателя, сон из памяти выветрился, на душе осталось мерзкое липкое ощущение приближения крупной неприятности. Колхоз - это разруха, это не жизнь. Парень прекрасно все понимал - селяне не принимали душой колхоз, это была тягость. Всем было на все наплевать. Зачем он понадобился председателю?
  
  Приближался национальный праздник Ысыах, и он же - якутский новый год - начало сенокосной страды. Праздник этот сугубо народный, конечно же - с религиозным уклоном; сразу после октябрьской революции был запрещён, но всё-таки мудрый товарищ Сталин решил перекрасить этот праздник в красный цвет революции. И стало посему. По поступившей сверху указке Ысыах решено было отпраздновать в честь ознаменования новой сталинской конституции.
  По этой причине председатель постановил провести собрание актива колхоза непосредственно в своём доме, благо весь актив - близкие родственники.
   Протокол заседания вёл племянник председателя, единственный в деревне интеллигент, гордость колхоза - агроном Ёндёрюська Дьепириемиеп. Образованному Ёндёрюське доверили вести сразу два протокола: "О праздничном Ысыахе", и - "Дело по расходам Старика".
  
  Протокол заседания о предстоящем проведении праздника Ысыах
  в честь новой великой Сталинской Конституции
  
   "___" июля, 1937 г. с. Атамай, к/х "Красная звезда"
   Присутствуют: (те то, и те то...)
   Выступление председателя к/х тов. А.С. Матвеева:
   Слава товарищу Сталину - великому вождю и учителю всех народов! Да здравствует новая Конституция РСФСР - гарант счастливой жизни всех народов. Слава ВКП(б)!
   Товарищи, как мы все знаем, нам предстоит организовать праздничный Ысыах в честь ознаменования... (и т., д.), и решить вопрос об организованном проведении культурного мероприятия. А именно:
   - Выделение продуктов из баланса к/х: бык - 1 шт., корова - 1 шт., пегий ясноглазый жеребец - 1 шт.
   - Вино-водочные изделия: красное вино - 147 ящ., водка - 149 ящ.
   - Прочее компенсируют для общего стола по специальным ведомостям непосредственно колхозники, с обязательством до ноября мес., сего года возместить все затраты.
   - Отв: предс., к/х тов., А.С. Матвеев.
   Слава товарищу Сталину!
   В прениях выступили: (те то, и те то...)
   Принято единогласно.
   Подписи: ...
  
   Зачитывание каждого пункта протокола было своеобразным тостом, так что и без того дружный коллектив родственников ещё больше подружнел. И расслабился. При этом совершенно забыв о политической бдительности.
  
   Нещадно мусоля карандаш агрономом был составлен ещё один протокол с наивным названием:
  
  Дело по расходам Старика
   .................................... ................................... ..........................
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"