Егоров Олег Николаевич : другие произведения.

Mорскaя пехотa. Вне рубежей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:




Вне рубежей



"На БээСе усиленье жилы рвет до посиненья". Эта поговорка, кроме как к морской пехоте и, в частности, к отдельной роте усиления, ни к каким иным родам войск не относится. А БээС - это боевая служба морпехов. То есть, забили трюм техникой, погрузили личный состав на десантный корабль и пошли нести эту самую службу месяцев на шесть-восемь куда-нибудь к черту на рога, в выматывающую жару со всеми остальными тяготами и лишениями.
Вообще, во всём виноваты корабельные конструкторы. В БДК (Большой Десантный Корабль) 1171-го проекта влезает не только батальон с техникой, но еще вполне достаточно кубриков для горемычной роты усиления. Нетрудно догадаться, кого комбат с молчаливого попустительства комдеса (командир десанта) любит до изнеможения. Кого им не жалко? Кем пробоины вместо боевого пластыря затыкать?... Верно! Не своим же батальоном! Для того и существует отдельная рота отпущения, то есть усиления.
Но для командира первого взвода этой самой роты, гвардии лейтенанта Егора Полукаева служебные мытарства по белу света пока были в диковинку. Служба шла не в тягость и даже нравилась, к жаре пообвык, а мир посмотреть всегда хотелось. Вот только одним воскресным полднем поздней, но уж больно жаркой африканской осени 1977 года оказался гвардии лейтенант с отделением на выполнении задачи посреди летного поля аэропорта Котону, что в государстве Бенин. И тут вдруг служба не заладилось.
Радист Михалёв, шедший, как полагается, чуть сзади-сбоку будто споткнулся и вместе с запоздавшим звуком выстрела рухнул на аэродромный бетон. Вторая пуля ударила в рацию на его спине, выбросив легкое облачко белесоватой пыли. Оба сухих, хлестких звука донеслись от серебристой туши "Дугласа", продолжавшего одиноко стоять с гордо задранным носом у края летного поля метрах в двухстах впереди.
Происходило что-то странное, но даже очко не сыграло. Не успело взыграть. Прошедшие доли секунды лишь дали понять, что вот он и пришел - полный Курбец Могилыч. Правда, из родной тельняшечки гвардии лейтенанта винегрет пока не сотворили, и поэтому настала пора озаботиться личным составом: тащить раненного радиста в укрытие, оказывать ему помощь и занимать оборону посреди голого, как шар, летного поля. Высказать в эфир всё, что он думал по этому поводу, оказалось некуда - рация была выведена из строя.
- Назад! Всем назад - к автобусу!!! - закричал Егор, схватил за шиворот радиста и поволок в сторону здания аэропорта, в ста метрах от которого замер их старенький автобус "Ситроен". Водительская дверь была распахнута. Водитель исчез.
Подбежавший комод (командир отделения) помог Егору - подхватил радиста под руку, и они изо всех сил рванули к очень призрачному спасению о четырех колесах. Никаких иных звуков, кроме стука АКМСа (Автомат Калашникова модернизированный складывающийся) радиста о бетон, уже не раздавалось.
Чуть позже Егор осознал, что из "Дугласа" могли бы положить все отделение, но передумали, посчитав достаточным попугать. Видимо, перед человеческим содержимым самолета стояли какие-то другие задачи или что-то заставляло ждать. Уже в обманчиво спасительной тени автобуса выяснилось: пуля ударила радиста в голову по касательной, явной угрозы для жизни нет, и он даже пришел в сознание. В это время вдали показался самолет. Лейтенант увидел в бинокль, что над аэродромом делает круг такой же серебристый "Дуглас" без опознавательных знаков.
Вообще, то воскресенье с самого начала получилось каким-то кривым - не воскресным. Уже после завтрака ротный вызвал к себе и обрадовал новостью: взвод Егора и второй взвод гвардии лейтенанта Андрея Дрожжина с понедельника встают на боевое охранение внешнего периметра загородной резиденции президента Кереку. Это означало, что придется оборудовать оборонительные позиции, то есть зарываться в землю в рост на такой-то жаре. Замполит пояснил, что "нам требуется придать дружественному правительству как можно более внушительный образ силы, когда в стране видны явные признаки происков империализма с потенциальной возможностью свержения законной власти, избранной народом". Ротный, конечно же, добавил, что если снова случится утеря снаряжения, то трибунал он обеспечит. Ну, а если пропадет что-нибудь из БК (боекомплект) личного состава, то тогда уж не взыщите - самолично выведет на ют (корма корабля) и расстреляет. Вопросов у взводных не оказалось. Вообще-то, ротный слегка преувеличивал свои полномочия, но хрен-то ведь один - придется забыть про покой и сон очень надолго. Горький опыт уже состоялся. Правда, не у них, а у комвзвода-три гвардии лейтенанта Николая Шепетько, когда боец потерял штык-нож на рейдовой стоянке в Луанде, за - по слухам - две пары солнцезащитных очков.
Вот так славно начиналось то воскресенье.
Где-то в половине одиннадцатого утра взводный-раз и взводный-два маялись от жары в своей каюте, размышляя как бы убить оставшееся время до обеда - истязать ли личный состав или пойти позагорать на палубе. В это время из-за приоткрытой на штормовку двери раздался приближающийся топот сандалет, в дверь стукнули, и донесся торопливый, громкий призыв вахтенного матроса.
- Товарищ гвардии лейтенант Полукаев! Вас ротный срочно вызывает! Прибыть в штабную каюту! Он уже там по приказанию комдеса!
- Чего стряслось, вахтенный?
- Точно не знаю, но кто-то важный с берега прибыл!
- Тааак... Срочно найдешь Василькова (заместитель командира взвода Егора). Передашь, чтобы тревогу во взводе сыграл. Построение на юте. Полный БК без "парашютов" (без РД). Форма одежды "Берег-2". Свободен!
- Есть! - и топот в коридоре постепенно стих.
- Ну, ты и зверюга, Егор, - с улыбкой констатировал Андрей. - А я, пожалуй, пойду пузо попарю на солнышке.
- Если командир потеет, то подчиненные обязаны потеть втройне. Смотри, не сгори там. Где моя полевуха, не знаешь?
- Где-где - в... рундуке, небось.
Полевая сумка нашлась в выдвижном ящике под шконкой. Нацепив на голову панаму, Егор застегивал "крем-брюле" (офицерское хэбэ) уже на бегу, в коридоре. Сумка свисала с локтевого сгиба, болтаясь и норовя встрять между ног.
Он проскакал по всем трем трапам через две ступеньки. Вот и командирская палуба. За пару метров до двери штабной каюты Егор перешел на шаг, глубоко вдохнул, выдохнул и постучал. Не дожидаясь ответа, распахнул дверь.
- Разрешите?
Комдес, ничего не говоря и не дожидаясь доклада, отмахнул рукой и показал, куда сесть.
В каюте было не так, чтобы очень, но сильно накурено. Это не раздражало Егора, потому что душа вкушала прелесть кондиционированной прохлады.
Как ни странно, но в это воскресное утро в штабной каюте, по периметру длинного стола под зеленым сукном оказался представлен весь цвет общества БДК, вплоть до "комбатовых детей" - батальонных ротных при замполитах. Какой-то незнакомый мужчина с крупным лицом в летах восседал во главе стола между начштаба и комдесом, что-то тихо нашептывая последнему. За ним, возле переборки, сидели замполит десанта и военный из местных, судя по грузу блестящих парашютиков-звездочек-кружков, галунов и неимоверного количества каких-то разноцветных нашивок на светло-сером кителе - не иначе, как местный маршал. Его, вероятно, не менее впечатляющая фуражка находилась вне поля зрения.
Одеяние же мужчины в летах представляло собой просторный костюм белого цвета. Шляпа, явно имеющая принадлежность к костюму, лежала сверху на тонкой, бежевой папочке из кожи или кожзаменителя. От мужчины исходил какой-то нездешний лоск, выраженный не только в костюме, но и в осанке, во взгляде, а также в тщательно прилизанных останках волос на голове. В общем, некий потусторонний объект посреди табачного дыма и воинского братства, скрепленного матом, запахами пота и оружейной смазки.
Дальнейшую обстановку не дал оценить взгляд ротного. Поворотив голову в сторону Егора, тот нахмурился и, грозно стукнув пальцем по циферблату наручных часов, вернулся в исходное положение. "Шура, быстрее, по-моему, только самолеты летают," - мысленно ответил Егор.
- Все в сборе. Прошу внимания! - командир десанта встал и подошел к карте города, закрепленной на переборке. - Около получаса назад в аэропорту Котону приземлился самолет без опознавательных знаков. Тип самолета - "Дуглас", двухмоторный, окраска серебристая. Цель прилета, груз, наличие вооруженных людей на борту остаются под вопросом. На лицо имеется невозможность приведения в боевую готовность частей и подразделений вооруженных сил страны, которые находятся в непосредственной близости. Сегодня - выходной и офицерский состав, по сведениям, почти в полном составе разъехался по домам. Отдыхают люди. Кхм... Участие полицейских подразделений пока согласовывается, но решение затянуто всё по той же причине. Воскресенье. Дружественное правительство Бенина обратилось к нам с просьбой оказать содействие.
Мужчина в белом подтверждающее закивал, а местный "маршал" продублировал кивание. Комдес кашлянул и продолжил.
- Слушай приказ. Группе, численным составом до отделения, произвести разведку в районе аэродрома. Установить наличие людей и характер грузов на борту неопознанного воздушного судна. По ситуации, выполнить захват и досмотр. При оказании сопротивления - уничтожить. Привести в боевую готовность отдельную роту усиления для поддержки разведывательной операции огнем и маневром в случае неблагоприятного развития ситуации. Остальному личному составу борт корабля не покидать до особого распоряжения. Находиться в готовности для незамедлительного десантирования с боевой техникой.
"Да-а-а... Погрел Андрюха свое пузо..."
- Командир отдельной роты Горельский. Вы представили для выполнения разведывательной задачи лейтенанта Полукаева. Не подведет?
Шура подскочил с банки и вытянулся.
- Никак нет, товарищ гвардии подполковник.
- Лейтенант Полукаев, задача ясна?
Теперь пришлось вскочить Егору.
- Так точно, товарищ гвардии подполковник!
- Сколько времени вам потребуется на подготовку к операции?
- Десять минут, товарищ гвардии подполковник!
- Хорошо. Вопросы есть?
- Никак нет, товарищ гвардии подполковник!
- Выдвижение на автобусе штаба армии. С вами направляется капитан Орукао. Он в совершенстве знает русский язык. Если всё понятно, то всем - приступить к выполнению. Доложить на КП по готовности.
- Лейтенант, я жду вашу группу на причале, в автобусе, - почти без акцента, под шум отодвигаемых банок, вбросил в окружающее бенинец. - Десять минут.
- Слушаюсь, - гаркнул Егор и рванул на выход, понимая с досадой, что даже БТР - и тот пожалели на берег выкатывать. Затем, вдогонку, раздался зычный бас ротного. Конечно же, перед комдесом рубился. Как же без этого?
- Полукаев, построение на причале! Проверка и инструктаж на задачу! Через десять минут!
- Есть! - Егор проорал уже из-за двери и полетел по трапам вниз. "Десять минут... У тебя "чуело", вроде, над ватерлинией показалось, гвардии лейтенант Полукаев. Ребята-то уже в готовности!"
На этот раз и снова на бегу он расстегнул и стащил с себя "крем-брюле". Моряки из экипажа корабля прижались к переборке на трапе, провожая удивленными взглядами летюху из десанта. Он летел мимо откуда-то со "звездного" верха в одном исподнем - в тельнике. И тут корабельные ревуны неожиданно и внезапно оглушили боевой тревогой.
А полевуха опять норовила заехать по яйцам. Еще, Егор удовлетворенно отметил, что комбез "Берег-2" ждал на вешалке в рундуке. К тому же, совсем недавно он был очищен от плесени и выглядел не очень мятым. Портупея со всеми причиндалами, вроде, валялась там же. Но это не факт и не особо беспокоило. Всё найдется. Всё будет в лучшем виде. Оттого душа Егора не ликовала - нет. Она вознеслась над душной теснотой корабельных коридоров и металась в заоблачной выси, упоенная счастьем. Доверили! Ему! Гвардии лейтенанту Полукаеву!
Через две минуты его вынесло из каюты, и он полетел сквозь оживившийся по тревоге коридор, придерживая бинокль на груди и прижав полевую сумку под мышкой. Даже что-то напевал. Потом прогрохотал по трапу наверх - на ют, и вскоре свет буквально врезал по глазам.
Забравшееся в зенит солнце уничтожило тени. Пекло изрядно. Палуба просто полыхала жаром. Личный состав взвода сохранял строй, но уже по стойке "смыться бы куда-нибудь". Расположились они вдоль фальшборта с морской стороны - оттуда хоть чуть-чуть веял ветерок. Гранатные ящики сложили ближе к корме - у кнехта - аккуратным штабелем, на котором сидел заместитель командира взвода гвардии старший сержант Васильков с АКМСом на коленях и потихоньку раскачивался, задрав лицо к небу и обмахиваясь, как веером, "тропичкой" (тропическая панама). К штабелю был заботливо прислонен автомат Егора. Его командирский ПМ, запасные обоймы и четыре автоматных магазина, оранжевея пластмасской, грелись сверху на широченной шляпе кнехта. В общем, всё, как обычно.
- Гхы-кхым!!!
Васильков, в попыхах, нахлобучил панаму и сорвался с ящиков.
- Взвоооод! Равняйсь! Смирррна! - и загромыхал ботинками по направлению к Егору, изображая некое подобие строевого шага. - Товарищ гвардии лейтенант! Взвод по тревоге построен! Отсутствуют двое! Матрос Кузнецов и матрос Лепехов! Несут вахту!
- Вольно! Васильков, что случилось со взводом? Опять дедовщину разводите?! Всем, а не только старослужащим, закатать рукава! Уставы, наставления и приказы забыли? Не держатся в голове? Хорошо! Тогда будем снова учиться в личное время!
Егор посмотрел на часы, пока молодые поспешно закатывали рукава выше локтя. В запасе еще оставалось больше шести минут.
- Получен приказ: отделению провести наземную разведку! Объект разведки - аэродром. Это не учения. Задача - боевая! Пойдет второе отделение! Васильков, проверить готовность личного состава!
Повторяя уже тысячу раз повторенное, Егор громко занудил.
- Обратить внимание на подгонку снаряжения, наличие индпакетов, исправность вооружений, снаряженность магазинов и пулеметных коробок, наполненность фляг. Проверить зарядку батарей и саму рацию в работе. Заморожу на турнике, если в магазинах опять по десять патронов окажется! Две минуты!
Пока второе отделение строилось в шеренгу по фронту взвода и готовилось к проверке, Егор пошел к кнехту - снаряжаться. Краем глаза наблюдая за происходящим, взял ПМ, пристегнул поводок и загнал в него обойму. Вложил в кобуру. Потом пихнул запасные обоймы в газыри и застегнул клапан. Осталось проверить магазины. На счастье Василькова, в контрольном очке каждого зеленело донышко гильзы. Определив магазины в подсумок, он забросил АКМС за спину и скомандовал: "Радисты первого и третьего отделений, ко мне! Рации к осмотру!"
Пока радисты подбегали и суетились рядом со своим хозяйством, Егор наклонился к гранатному ящику наверху штабеля. Открыл замки и откинул крышку. Мыши там пока еще не завелись, а руки о промасленную бумагу пачкать расхотелось. "Ладно, в автобусе зарядимся". Егор посмотрел на часы. В запасе оставалось две минуты тридцать пять секунд.
Придраться к радистам не получилось - в наушниках шипело на полный вперед.
- И вот так, чтобы, всегда! Не расстраивайте меня, ребята. Связь - это неотъемлемая и незаменимая часть нашей с вами службы! Радист второго отделения! Ну-ка покличь кого-нибудь на четыре-полста-пять!
Шипение в наушнике сменилось на громкое: "Как наблюдаете мою работу? Я - Створ-семь". Но на этом не закончилось, потому что радиовахта БДК уже работала по тревожному расписанию: "Створ-семь - Шторму-один. На пятерочку слышу. Удачи!"
Проверка продолжалась, и Егор понимал, что Василькова торопить не следует. Но время-то поджимало. Наконец, когда в запасе оставалось всего полторы минуты, замкомвзвода закончил проверку, быстро подошел, уже не топая, и доложился. Егор коротко бросил ему: "Принимай взвод". Затем скомандовал.
- Второе отделение, гранаты! Взять!
Егор не стал дожидаться, пока бойцы подхватят гранатные ящики.
- Напраааа-во! За мной, бегом марш!
Метров двадцать вдоль левого борта - под корабельной надстройкой, в теньке, в котором не было хотя бы на полградуса прохладнее, а затем вниз. Уже сбегая по трапу на берег, Егор отметил странную деталь: отсутствовал личный радист ротного из радиогруппы. А, ведь, тревога объявлена, и почти десять минут прошло. "Ох, достанется парню. Но мы-то в десять минут уложились. Можешь не верить своим глазам, Шура".
Ротный хмуро шагал взад-вперед по причалу, поглядывая на часы. За ним семенил низковатый замполит. Начсвязи и оперативный офицер штаба переминались с ноги на ногу в сторонке. Возле старенького автобуса с огромной эмблемой "Ситроен" на старомодном, скошенном передке застыла белая глыба мужчины с лоском в шляпе и маршал-капитан, расцвеченный, как крейсер "Аврора" на седьмое ноября.
- Комод, строй отделение! - забросил Егор за спину и строевым шагом отчеканил десяток метров до насупившегося ротного со сверлящим взглядом. Замер перед ним, пока не услышал из-за спины: "Равняйсь! Смирно!"
- Товарищ гвардии капитан! Разведгруппа готова к выполнению задачи! Командир группы лейтенант Полукаев!
- Ты - инициативный, что ли, Полукаев?- вполголоса забасил ротный, сняв панаму и смахивая пот со лба. - Это что еще за глисты в томатном соусе? У тебя на заднице глаза появились? А вдруг личный состав за твоей спиной расселся? Ты ж не видишь ничего. Почему сам группу не построил?
- Берегу ваше время, товарищ гвардии капитан!
Одновременно Егор подумал, что своего радиста Шура уничтожит в ближайшее время.
Странно, но ротный, казалось, никуда не торопился. Егор этого не понимал. "Как же так? Времени совсем мало!" Но ни Егор, ни ротный, ни комдес, никто на борту корабля не знал, и даже не смог бы себе представить, что было уготовано крошечному отделению еще до захода солнца. А Шура, попросту, тянул время, потому что был битым мужиком с грузом опыта за плечами, от которого не один здоровяк и умелец превратился бы в безвольную тряпку при бутылке. Оттого Шуре очень хотелось, чтобы чертово воздушное судно без опознавательных знаков улетело куда-нибудь к своей едреней маме-негре прямо сейчас, и увезло с собой президента Кереку-Кукареку, а также всю его черномазую шайку-лейку в эполетах. Он просил кого-то, кто не раз выручал его по жизни, об одном - чтобы парнишка с горящими взором и его ребята вернулись живыми и здоровыми. Пусть, он их разнесет до дна, на куски и в клочья за упущенный самолет. Пускай достанется от комдеса по первое число. И черт с ней - с академией. Это даже будет правильно. Потому что боевые задачи следует выполнять. Потому что есть приказ и долг. Есть Служба. Перед кем и для кого - над этими вопросами ротный никогда не задумывался. Он, просто, не посмел бы их себе задавать.
Шура провел ладонью по лбу, стирая пот. Натянул до самых ушей панаму, чтобы мальчишки и уж, тем более, притулившийся сбоку замполит не разглядел происходящее в его глазах и произнес вполголоса.
- Встаньте в строй, лейтенант.
- Есть!
Потом ротный неспешно прогуливался вдоль шеренги бойцов. Дернул за ремень пулеметчика: "Подтяни". Заглянул под клапан медсумки санинструктора. "Клизьму взяли?" Без труда определив молодого, запустил свой, уже наскучивший всем прием: "Закурим?" В ответ прозвучало отработанное: "Никак нет! На борту оставил!"
Отойдя от строя, Шура почувствовал, что, вроде, отпустила нелегкая и, нагнав строгости, грозно забасил.
- Гвардейцы! Задача вам поставлена и понятна. Задача несложная. Но запомните: задача никогда не бывает простой! Для её выполнения от вас потребуются все силы, опыт и знания, которые вы получили за время службы в нашей доблестной морской пехоте. Также... Очень возможно, что потребуется даже больше... И еще об одном. Повторю многократно повторенное. Зарубите себе на носу, если еще не сделали наколку: победа только с нами... ПОБЕДА ТАМ, ГДЕ МЫ! И НИКТО, КРОМЕ НАС!... Юрий Иваныч, скажи гвардейцам, чего там у тебя накипело.
Заунывная песня ротного замполита с частыми переходами на крик не отвлекала Егора. Он пытался разобраться, почему никто никуда не торопился. Но понять так и не смог. Не умещалась явная неторопливость в голове. Оттого всё его нутро бесилось. Задачу надо было выполнять, а не треп разводить!
Неподалеку собрались в кучку негры, с любопытством разглядывая происходящее. Один из матросов берегового караула неспешно подошел к этой кучке, и направил на неё автомат, чтобы получше разглядели. Чуть дальше скрипел старыми железяками ржавый кран, тягая изнутри стоящего у стенки парохода пухлые сетки с ящиками. Потом по трапу ссыпался радист ротного, подбежал и виновато притих у того за спиной.
Солнце ни на йоту не сдавало позицию в зените - также нещадно пекло и слепило глаза, будто подвесив в воздухе миллиарды капелек света.
Окружающий, разгоряченный кисель потихоньку засасывал, и Егор чуть было не пропустил мимо ушей команду ротного: "Группе! Вывод!" Подобравшись, грянул громом: "Отделение! К машине!" - и сам побежал к автобусу, забыв про начсвязи и опера. Те сурово напомнили о своём существовании и жизненной необходимости. Пришлось орать-подзывать радиста с комодом, получать таблицы, карту, потратив еще две минуты на инструктажи.
В это же время за спиной Егора ротный "лечил" своего двухметрового радиста: "Ну, а теперь ты мне расскажи, Мартынович. Как посмел без связи своего любимого командира оставить? Что? Мухи за ноги держали? Или таракан на бак (носовая часть корабля) загнал? Неужели захотелось в подменке на дембель поехать?"
Вскоре галопом заскочили в автобус. В транспортном средстве отсутствовали все окна, кроме лобового. "Автобус штаба армии... Чего уж там," - подумал Егор, отдал приказ на расконсервацию гранат и их получение. Затем, распахнув полевую сумку, возился с картой и подпихивал её под прозрачный пластик, но уже сложенную надлежащим образом - с видом на задачу.
Егор еще на переходе с Луанды тщательнейшим образом изучил город Котону и прилежащие окрестности, мешаясь под ногами у ассов кораблевождения на боевом мостике. Но комдес не ругался, молчаливо потакал, и мореходы смирились.
До аэропорта было совсем недалеко - километра четыре. Разгоряченный ветерок, поднятый бегом "Ситроена" по вполне удовлетворительному асфальту, приятно обдувал. Егор любовался близкими пальмами и унылыми хижинами аборигенов, с кое-где проскакивающими элементами колониального зодчества в очень запущенном состоянии.
- Ну-тес, товарищ лейтенант. Как настроение? Вижу, что боевое. Или кажется? Кстати, фамилию вашу знаю, а вот как зовут вас? - обратились к Егору мягким голосом, но довольно громко, чтобы перекричать пробитый глушитель. Егор повернулся и встретился с веселым, добродушным взглядом мужчины в белом и в летах, пересевшего откуда-то сзади. Его спутник - капитан - встал в проходе автобуса рядом, раскачиваясь и попрыгивая на вполне удовлетворительных колдобинах. Тоже улыбался.
- Меня зовут Егор... Сергеевич. А вас, простите, как зовут?
- Рад представиться. Вениамин Алексеевич, второй секретарь посольства СССР в Бенине, - он привстал и протянул Егору руку. Ладонь оказалась крепкой, что никоим образом не соответствовало общему облику теперь уже знакомца. - Ну уж давайте я вас без отчества буду величать. Года-то ой как разнятся. Вам, эдак, года двадцать три или двадцать четыре стукнуло?
- Двадцать пять. Исполнится только. Через полтора месяца, - ни чуть не смутившись, ответил Егор, ожидая скорейшего окончания беседы. Но Вениамин Алексеевич настырно лез в разговор.
- Хочу вам представить господина капитана Орукао.
Теперь Егор пожал мягкую руку капитана. Тот продолжал молча улыбаться и попрыгивать.
- Очень перспективный офицер в штабе армии. Учился в СССР. Без сомнения, до генерала дослужится. И очень скоро. А вы как видите свою дальнейшую карьеру? Сейчас все в академии стремятся. Без академии - только до капитана. Ну, майора на выход в запас кинут и всё тут. Хотите в академию, Егор?
- И что, Вениамин Алексеевич? Сможете протекцию обеспечить? - Егору уже осточертел, хотя и едва начавшийся, но абсолютно бестолковый треп. Мужчина в белом улыбнулся еще шире, показав ровный ряд крупных и идентичных цвету костюма зубов.
- Вы мне что, хамить пытаетесь, Егор? Ну, это ни к чему.
- Никак нет. Просто, голова полностью занята предстоящим. Если чем-то обидел, то прошу извинить.
- А мы, как раз, насчет ваших забот и хотели поговорить. Вот, господин капитан спешит вас уведомить, что со стороны местного населения и силовых органов никаких препятствий вам чинить не будут. На аэродром мы проедем прямо на автобусе. Там немного совсем до самолета останется пройти. Так что, надеемся на скорое и успешное завершение поставленной вам задачи. Капитан будет находиться всё время с вами. А я уж на жаре не могу подолгу быть. В здании аэропорта подожду. Вы не стесняйтесь. Если что-то интересует из местной специфики, то спрашивайте. От вас никаких секретов быть не может.
- Товарищ гвардии лейтенант, вот ваши гранаты! - раздался за спиной громкий голос комода. - Я приказал всем запалы ввернуть. Конечно, гранатные подсумки проверю, чтобы плотно закрыты были.
- Извините, Вениамин Алексеевич. Служба, - Егор повернулся на сидении назад и забрал с рук комода Димы Лаптева четыре новеньких, зеленых РГДэшки. - Проверь еще раз гранатные подсумки, Лаптев. Дорога неважная, а запалы - по-боевому. Проверь.
Пока Егор раскладывал гранты по подсумкам, Вениамин Алексеевич поинтересовался.
- Хм... РГД-5. А чего же Ф-1 не вижу?
- Она ж оборонительная. А мы - морская пехота, - ответил Егор. - Нам только наступать и уничтожать противника полагается.
- Ах, вот как! Видите, господин капитан, какие парни нашу страну защищают? Егор, вы коммунист?
- Конечно коммунист.
- Ну, стаж-то у вас, видимо, совсем небольшой. А у меня знаете какой? - не дожидаясь ответа, Вениамин Алексеевич гордо похвастал. - Не поверите. Аж, сорок один год в партии состою. Вот такой у меня стаж! И вам того же желаю.
- Спасибо, Вениамин Алексеевич.
- Ну, вот и приехали.
Егор высунулся из рамы отсутствующего окна наружу. Он увидел справа - на месте иностранного аэровокзала - кое-как слепленную из цементных блоков, наполовину побеленную стену двухэтажного здания с узкими оконцами и двумя разбитыми стеклами. Стена принимала более благообразный и застекленный вид, но в отдалении - возле приткнувшегося к самому зданию кругу асфальтированной дороги. Пустота стоянок вызвала у Егора странное и незнакомое ощущение, чем-то сродни страху. Но тот заставлял колотиться сердце. А в этот раз Егор будто бы обжегся об унылую безлюдность кладбища, которого здесь никак не должно было быть. Поморщившись, Егор втянул голову назад - в автобус.
- Тут что, в воскресенье никто, никуда не летает?
- А куда летать, Егор? Зачем? Рейс "Аэрофлота" - раз в две недели. "KLM" и "Air France" прилетают раз в неделю, но по очереди. Из соседних стран какие-то динозавры изредка навещают. Сегодня - никого. Один, вот прилетел и, похоже, помер там, где сел, - с кисловатой усмешкой пытался шутить Вениамин Алексеевич, ничуть не смущаясь павлинистого капитана. - Топливо сюда из порта возят, благо рядом. Навигационные системы - доисторические лампочки и пара радиостанций Попова. Грустно всё это. Тут охраны-то, толком, раз-два и обчелся. Вон, один идет. Чудо пернатое.
Вениамин Алексеевич указывал пальцем вперед, но Егору было плохо видно из-за спины водителя и пришлось снова высовываться из окна.
Прямо по курсу, возле дороги стояла покрашенная в некий цвет будка, вероятно, охраны. Саму дорогу перегородил шлагбаум, от которого к автобусу приближался невооруженный человек, как показалось Егору, в полевой униформе французской армии времен первой мировой войны и того же преклонного возраста.
- Прошу прощения, господин секретарь, - зачем-то извинился Орукао и суетно двинулся на выход.
Через десяток секунд шлагбаум взмыл вверх, и капитан вернулся на прежнее место в проходе. Когда автобус оказался на летном поле, Вениамин Алексеевич прокричал водителю что-то на французском языке. Тот незамедлительно свернул влево. Поехали вдоль здания аэропорта.
Видимо, с этой стороны за фасадом следили более тщательно. Застекленная стена то тут, то там притягивала глаз яркой рекламой чего-то далеко неместного. Но Егору уже некогда было любоваться на достопримечательности. Он перешел на другой борт автобуса и изучал в бинокль неопознанное воздушное судно, сиротливо приткнувшееся у самой кромки летного поля, предоставив для обозрения корму с частью серебристого фюзеляжа. Моторы были заглушены, дверь задраена. Ни вокруг, ни около никаких живых существ не наблюдалось. Какие-либо ящики или иные грузы на бетоне аэродрома в ближайшем окружении отсутствовали.
Автобус остановился у одинокого пассажирского входа в аэропорт. Вениамин Алексеевич встал и по-дружески хлопнул Егора по плечу.
- Удачи вам, Егор. Всего самого хорошего и возвращайтесь с победой. По-другому морская пехота не умеет, ведь так?
- Спасибо. Скоро увидимся. Не прощаюсь, Вениамин Алексеевич, - ответил Егор и слегка улыбнулся лучащимся мягким и добрым светом глазам. Затем снова принялся изучать самолет.
Как только Вениамин Алексеевич покинул автобус, капитан аккуратно опустился рядом с Егором на сидение, будто бы до этой поры сидеть ему не разрешалось.
- Господин капитан, скажите водителю, чтобы подъезжал вот к той черной полосе на бетоне, слева, видите? - Егор указал пальцем. Капитан придвинулся и вытянул голову, посмотрел, затем отодвинулся.
- Да. Я видел.
- Дистанция оттуда до самолета - где-то двести метров. С борта нас хорошо будет видно. Не хотелось бы их врасплох застать, а то натворят глупостей. Если открыто пойдем, то они оружие увидят. И пока дойдем, их страх добьет. В общем, психическая атака. Надеюсь, всё обойдется. Вы не волнуйтесь. Мы же в вашу страну не для войны пришли, а помочь вам хотим жизнь обустроить. Образование, науку поднимем. Промышленность. Про голод вообще забудете. Наше государство сильное и богатое. Обязательно вам поможет. Ну, говорите водителю. Пора бы уже ехать, господин капитан.
- Да... Да... Да. Я сейчас скажу.
Голос совсем увял. Егор оторвался от бинокля и обалдел, увидев зеленоватую, невозможную бледность на чернющем лице капитана. Тот смотрел куда-то в пространство. Его руки ходили ходуном.
- Господин капитан! - заорал Егор. - Приказывайте водителю!
Орукао будто очнулся и забормотал на французском. Глаза забегали, ожили. Водитель невозмутимо наклонился к капитану и, вроде, переспросил. Тот указал продолжающей трястись рукой, куда надо было ехать, и громко произнес что-то членораздельное.
Автобус тронулся и через пару десятков секунд остановился у черты на летном поле. Теперь Егор мог изучить через иллюминаторы хоть какие-то детали жизни, творящейся внутри самолета. Но стекла были то ли зашторены, то ли затемнены. За закрытыми иллюминаторами пилотской кабины также никого и ничего не наблюдалось. "Спекутся, ведь. На такой-то жаре. Может, там и нет никого?"
- Отделение! К бою! Переводчик на одиночный! - не поворачиваясь и не отрываясь от бинокля, громко скомандовал Егор.
Дружные щелчки замков магазинов и клацанье затворов заглушил продолжающий громко ворчать, дырявый глушитель автобуса.
- К машине! В цепь! Самолет по фронту! Интервал два метра!
Автобус затрясся от топота ног. Егор встал и положил руку на плечо Орукао. Тот не сдвинулся с места. Похоже, снова вошел в ступор. Теперь тряслись не только руки, но и голова, и всё тело. Егор снова сел.
- Господин капитан, если вам плохо, то оставайтесь в автобусе.
Капитан часто закивал.
- Но мне вы нужны. Кто переводить будет? Я, кроме английского, только один русский язык знаю. Дайте дорогу!
Отделение за окном пока лишь построилось. Дима Лаптев грамотно расставил личный состав, еще раз объяснил задачу и начал растягивать братишек в аккуратную цепь. "Школа, ёптыть. Моя школа".
Радист, тем временем, перебрался на сидение за спиной. Егор обернулся к нему.
- Связь со "Штормом-раз" проверял?
- Никак нет, товарищ гвардии лейтенант. Вы же не приказывали, - радист удивленно таращился на Егора.
- Мало ли чего я не приказываю. У тебя своя тыква на плечах, Михалев. Зови! Срочно!
Егору надоело церемониться с капитаном. От толчка тот едва не упал в проход, но удержался и пересел или, скорее, переполз на сидение напротив. Чего-то забормотал, а радист в это время истошно звал "Шторм-раз".
"Куда я эту хренову таблицу кодов засунул?" - подумал Егор, но она быстро нашлась в полевой сумке.
- Есть связь, товарищ гвардии лейтенант, - протягивая гарнитуру, радостно воскликнул Михалев.
Коды в таблице не изменились. Егор их знал наизусть.
- Шторм-раз! Я - Створ-семь! Вышел на три-сорок-один. У меня пятнадцать. Как принял? На приеме.
Сквозь шипящий треск наушника, донеслось чисто и будто бы с соседнего сиденья.
- Створ-семь - Шторму-один. У вас три-сорок-один, пятнадцать. Принято.
- До связи. Я - Створ-семь.
Не дожидаясь ответа корабельного радиооператора, Егор забросил гарнитуру назад к радисту.
- Ну, чего? Пошли, король эфира? Запомни, мне связь нужна, а не твои ковыряния в носу! Вызывай поминутно!
Егор встал с сиденья и, дослав патрон в патронник, повесил АКМС на плечо. Затем поправил панаму на голове, громко рыкнул нечто из тигриного лексикона, с хрустом расправил плечи и двинул на выход.
Окончательно залипшее в зените солнышко всё также ласково встретило, рухнув на плечи. Ни ветра, ни тучки и ни одной иноземной живой души. Только - свои!
Капитан - как человек - уже не воспринимался. Но Егор вдруг вспомнил про водителя, наконец-то заткнувшего глотку своей колымаге, предоставив миру покой, тишину и отдохновение заглушенной, но еще не погасшей паровозной топки.
- Отделение! Шагом! Держать равнение в цепи! Огонь - по моей команде!
"Думаешь, пора?" - озадачился Егор. Сам и ответил: "Так точно, товарищ гвардии лейтенант!"
- Вперед!
Теперь он с удовольствием отметил, что никто даже не дернулся на громкую, четкую и доходчивую команду. Потом, выдержав секундную паузу для пущего самоудовлетворения, шагнул, на раз, к самолету. Снова подержал секунду. Только после этой затеи - понизив нервное напряжение ребят - неторопливо пошел, доглядывая за равнением слева и справа. Бухтеть на личный состав не потребовалось: вперед никто не рвался, но и не отставал.
"Командир - впереди, на лихом коне!" - эта догма давно осталась в прошлом, но обстоятельства позволяли Егору не прятаться за спинами ребят, а плечом к плечу - с интервалом в два метра - совместно приближаться к самолету, всем своим видом выказывая, что пришли с миром.
"Смотрите, мы же никому зла не желаем. Я - командир и иду к вам открыто". Если на борту находился один-единственный, кто знал кухню современной войны, то для него не оказалось бы загадкой, что выбивают, в первую очередь, именно, командиров. И лишь затем - лучше бы, конечно, одновременно - радистов с пулеметчиками, снайперами, гранатометчиками. Ну, а уж потом всех остальных.
Но борт смотрелся слишком и даже черсчур мирно. Пугать людей внутри самолета Егору совсем не хотелось. А вдруг там двадцать две тетушки с детишками? Убежали откуда-то... В этой гнилой Африке вечно кто-то откуда-то бегал. Вот и в Луанде один, с целой семьей - душ десять - к борту БДК ночью подошел на дырявой посудине. Клянчил. Долго клянчил чего-то. Переводчик потом объяснил, что взять с собой просил - жить здесь больше не мог и за семью боялся. Ну, а теперь-то?... Теперь, так вообще некому было утверждать, что этот самолет - не та же самая луандовская шаланда с беженцами. Кто мог доказать Егору, что на этом летающем анахронизме смерть приехала?... Никто!
Но Егор еще про смерть не додумал, а до борта оставалось метров сто восемьдесят. То есть, не так уж далеко до него оставалось, и вот тут, как раз, служба ладиться перестала.
Как водопад, сыпанулись после первого выстрела все его - по месту - убедительные установки и столь явные поведенческие каноны африканцев. Но приказ: "Огонь!" - Егор отдать не посмел. Не мог он такого пока себе позволить. Оттого и заорал: "Назад! Всем назад - к автобусу!" Сразу пожалел горько, что дымовых гранат нет - укрыться в дыму не получилось.
На выведенном в горизонталь, ровнехоньком летном поле - все его одиннадцать ребятушек голыми оказались.
Ужас-то в том, что всегда к себе всё примеряешь - к своему опыту, знаниям и сноровке. То есть, понял Егор, что вот она - смертушка... Он бы сам, на том самолете оказавшись, ни одному бы живым не дал уйти... Но неопознанный борт, видать, думал по-другому... Это и спасло... А еще Егору на ум влетело то, что радист упал не замертво. Не падают так замертво. Значит, ранен он. И есть - осталась - надежда на Добро во всей этой катавасии.
Когда радиста за шкирку схватил - увидел, что безвольно голова болталась. Упал, вроде, не по мертвому, а мертвый... Убили, значит! Тут и комод Лаптев тащить помог. Вдвоем побежали с грузом. Быстро побежали. А ежели слово "быстро" в первом акте прозвучало, то у морской пехоты второй акт со одного и того же начинается: "Уничтожить," - и уж потом совместно на отход. Вот тут бы с разворота, Егорушка, в каждый иллюминатор с АКМСа по паре пуль всадил, одиночными - от души прицельными. Не так много окон там было, чтобы на скорость уповать. Не так много. И не осудил бы никто... Пусть в ответ получил бы он пулю свою законную и увидел бы откуда она. Даже тогда успел бы... Успел бы ответ досказать... Но не решился... Потому что непонятное происходило. А если что-то непонятное, так и нельзя со свету души невинные за просто так сживать.
Вот такие установки в душе его за те секунды властвовали. Может и к лучшему?... Кто б знал...
Уже за автобусом - за призрачным укрытием в виде пустой консервной банки, которую пули за преграду не считали - на убой прошили бы. Так вот, за жестянкой этой Егору осознание и пришло, но не торопился. Обдумывал Егор, что дальше делать и чем руководствоваться. Пока же обычное - житейское приказал. А потом и санинструктор радостью поделился: "Генка жив! Скользячкой голову зацепило!" Ох и радость же, мать твою! Но никак нельзя было её наружу выплескивать. Егор внутри радость затаил.
- Всем держаться за колесами автобуса! Наблюдать! Лаптев, твой сектор слева! Людей расположи! - Егор перевел дух, глубоко вдохнул жару, пытался выглядеть спокойно и надежно. - Пулеметчик, ко мне! Занять оборону за передним колесом! Сектор - от ноля до 90 градусов право. Вы - трое. Сюда! Наблюдать!
А чем там было руководствоваться? Связи-то нет. Поэтому, самому додумывать приходилось. Тогда мысль и подошла: "С чего капитан-то трясся? Ведь, только от лишних знаний так колотит".
Егор запрыгнул в автобус и увидел, что черножопый капитан улегся в проходе. Церемониться не стал - схватил павлина за то, что первое попалось, и вытащил на аэродромный бетон, как мешок с дерьмом.
- Соображаешь или в морду сунуть?
Взгляд капитана был осознанным. Испуг и оторопь пока превалировали. От помехи последней избавиться - это дело секунд. Поэтому Егор провел крепкий, хлестко-увесистый "крюк" в ухо, но не на выключение.
- Зачем вы меня бьете?! Я же готов вам помочь! - не сразу, но всё-таки выпало из капитана.
Иного Егору и не требовалось, то есть поплыл капитан в нашу сторону на всех парах.
- Я тебе пулю в лоб всажу мигом, если врать будешь, - развернув АКМС, Егор упер ствол в лоб капитану и приблизил лицо вплотную к его часто хлопающим от страха глазам. - Что тут происходит? Если не знаешь, то ты - первая жертва. Ты, небось, никогда не видел, чего пуля Калаша с мозгами делает? Так сейчас прочувствуешь. Заметано. Но пока мне в твоих мозгах мазаться не хочется. Поэтому мне нужно то, что ты знаешь. А если не знаешь ничего - тогда царствие тебе небесное. Помрешь легко. Не ссы. Нажимаю? На спуск нажимаю? Никаких идей не возникло? - и Егор с силой ткнул уже упертым в лоб капитана стволом.
- Я всё вам расскажу! Пожалуйста, уберите автомат! Ваш русский - он предатель! Я всё знаю! Я всё скажу!
- А я внимательно слушаю. Никто и никогда так внимательно тебя не слушал. Говори...
Капитан скукожился на аэродромном бетоне, как младенец в чреве матери - в колечко свернулся и заговорил - громко и понятно, на ломаном английском языке. "Полиглот, ё-к-п-в-т!" - подумал Егор.
- Your country doesn"t like president, which rules my country. Your country made the secret agreement with Marocco, which gave the special forces camp to prepare people, who should eliminate my government. (Ваша страна не любит президента, который правит моей страной. Ваша страна вступила в сговор с Марокко, где подготовили людей, которые могут свергнуть власть здесь). Президент Кереку не нужен никому. Вы здесь для того, чтобы заставить марокканцев начать операцию еще до наступления ночи. Потому что эти исполнители тоже не нужны... Они залили Африку кровью. Их уничтожат ваши люди - с корабля. Но только после того, как эти люди из Марокко вас и президента уничтожат. Уничтожив вас, они побоятся ждать ночи, потому что знают о корабле. Они пойдут и уничтожат президента. Это другие люди. Они еще не прилетели. По планам русских, ваша смерть заставит их напасть на президентский дворец не ночью, а днем. И убить Кереку. После этого русские сотрут их с лица земли, и Бенином будет управлять совсем другой президент. Секретарь обо всём об этом знает. Но он всё спланировал по-другому... Все ждут другого самолета, - капитан внезапно уткнул лицо в горячий аэродромный бетон и, глубоко, будто бы облегченно вздохнув, притих. А Егор подумал, что даже в дебри психоанализа ходить не надо - человек выговорился и почувствовал облегчение. Значит, он избавился не от лжи, а от правды.
Егор не видел, как от здания аэропорта, пригнувшись, к автобусу лисой бежал Вениамин Алексеевич в летах, демонстрируя спортивную форму, отнюдь и далеко, не по летам.
Затем Егор не то, что удивленно, а ошеломленно повернулся на голос Вениамина Алексеевича, возникшего будто из-под земли.
- Егор, что за басни он тебе поет?!
Голос уже не был теплым и добродушным, как обычно. Сейчас с Егором разговаривали железным тоном приказаний и распоряжений.
- Говорит, что вы - предатель, Вениамин Алексеевич.
Егор не умел изображать искусственное удивление. Он лишь подложил правую ногу, чтобы сесть на нее и направил АКМС на Вениамина Алексеевича.
- У меня нет оснований ему не верить. Вы лучше не дергайтесь. Спокойно. Садитесь напротив меня и руки под зад подложите, чтобы я не дергался. Крупенко! Ну-ка возьми на мушку этого мужичка.
Матросу Крупенко два раза повторять не потребовалось. Он направил АКМС на Вениамина Алексеевича и наблюдал, как тот рассаживался напротив гвардии лейтенанта.
- Вениамин Алексеевич, всё хорошо? - спокойно спросил Егор. - Сидите? Ну, а сейчас будем выяснять: кто, да что.
- Что тут выяснять, Егор? Ты кому веришь? Мне? Или этому попугаю?
- А мне думать не надо, Вениамин Алексеевич. Я живу по приказу. Если кто-то против приказа, мне отданного, то уничтожу. Если все мы "за" - то дружба навеки. Капитан сказал, что вы - против. Теперь я весь в сомнениях. Капитан знал, что нас ждет. А вы не знали. Или не сказали. Почему не сказали-то, Вениамин Алексеевич? Так понял, что вы знаете, кто находится внутри вон того борта. Или нет?
- Лейтенант, ты что? Белены объелся?
Теперь уже не только в голосе, но и во взгляде Вениамина Алексеевича появилось железо. Егор развел руками и продолжал.
- Таааак... Ну, давайте разбираться. Повторим, стало быть, всё с самого начала. Этот военный тебя, Вениамин Алексеевич, предателем Родины назвал, - Егор, не раздумывая, выкинул за борт элементы уважительности, тем самым пытаясь проложить прямой и наиболее короткий путь к истине. - Он говорит, что про самолет ты все знаешь. Получается так, что люди, которые в моего радиста стреляли, тебе известны. А мне - от которого, по твоим словам, нечего скрывать - ты ни полслова не сказал. И вот он - мой раненый. Вину за его ранение на тебя возлагаю. Имеешь что в свое оправдание сказать, Вениамин Алексеевич? Саша, на мушке его держи и если что не так - действуй по обстановке. Живой враг нам, Саша, не нужен. Ведь, так? Тем более, что по всему видно - говорить правду он не желает.
Егор демонстративно встал во весь рост, уже не обращая внимания на потенциальных фигурантов ситуации. Потом стремительно зашагал через зону поражения к заднему колесу автобуса. Возле него залегли бойцы во главе с комодом и наблюдали. Радист Михалев находился тут же - сидел, привалившись спиной к автобусу. Лицо уже порозовело. Сквозь тугую повязку на голове кровь не проступила. Радист посмотрел на Егора и даже попытался улыбнуться. Егор подмигнул ему и пригнулся к рации, стоявшей рядом. Приник к наушнику и пощелкал тумблерами. Глухо. "Всё-таки, сдохла".
- Лаптев, если будет обнаружено движение, то докладывай немедленно.
В это же самое время из искрящейся синевы над головой донесся звук летящего самолета, а Вениамин Алексеевич произнес елейным, абсолютно спокойным, то есть ни в коей мере не встревоженным голосом. Громыхания железа в нем уже не наблюдалось.
- Командир Егорушка, погляди-ка. К нам еще гости летят. Ничего про них узнать не хочешь?
- А что? Объявилось желание поделиться?
- Иди-ка сюда, парень. Сейчас минуты всё решают. И оставь в покое свой кураж. Тебе твоих ребят спасать надо.
Егор ничего не ответил. Только хмыкнул и посмотрел в бинокль на самолет, явно делающий круг над аэродромом перед посадкой. Это был еще один, ничем не отличающийся от приземлившегося собрата, "Дуглас".
- Иди сюда, - уже настойчиво повторил Вениамин Алексеевич. Егор думал недолго. Он же ничего не терял, а старость, всё-таки, надо уважать. Подойдя к Вениамину Алексеевичу, Егор присел рядом на шершавый, горячий бетон.
- Лейтенант, у тебя же есть приказ: при оказании сопротивления - огонь на поражение! Чего ты ждешь?! Вали самолет, пока он не приземлился!
Егор с удивлением посмотрел на Вениамина Алексеевича. Натянуто улыбнувшись, выпалил надтреснутой скороговоркой.
- Это воздушное судно никаких враждебных действий не предпринимает. Мы здесь мир поддерживаем, а не войну развязываем. Я не намерен отдавать приказ на уничтожение гражданского самолета.
Вениамин Алексеевич придвинулся к Егору - к самому уху и приложил ладонь, чтобы отгородиться от остальных. Зашептал, захлебываясь вдруг прорвавшейся злостью. От него пахло чем-то тонким и строгим. "Наверное, очень дорогой одеколон," - пришла странная и абсолютно неуместная мысль.
- Мальчик, ты знаешь, кто я такой? Ты понимаешь, что я - из КГБ? Тебе даже мама, наверное, в глубоком детстве про КГБ рассказывала. У меня звание, до которого тебе сто лет расти - не дорасти. Поэтому слушайся и выполняй приказ. Тогда будешь героем. А если не будешь слушаться, то я тебя на Колыме сгною. У меня не то, что твой командир десанта - у меня в ногах генералы ползали и о пощаде молили. Теперь слушай сюда и запоминай. Открываю тебе государственную тайну. В самолете, который сейчас идет на посадку, находятся иностранные наемники. Если самолет приземлится, то тебя и твоих оловянных солдатиков они в порошок сотрут за пять минут. Во втором самолете тоже наемники - их не больше пяти. В основном, там тяжелые вооружения и боепитание. Гранатометы, крупнокалиберные пулеметы, минометы, 20-миллиметровые скорострельные пушки и не только. Все пока ждут, а у тебя такой возможности нет. Ты даже почти опоздал. Прикажи открыть огонь по садящемуся самолету. Иначе ты не выполнишь приказ. ПРИКАЗ. НЕ ВЫПОЛНИШЬ. И пойдешь под трибунал. А потом я сделаю всё, чтобы сжить со света тебя, твою семью, и всех тех, кого ты любишь и ценишь в этой жизни. Я это сделаю. Даю слово. У тебя есть приказ, офицер! Выполняй его! Самолет уничтожить!
Егор не струсил, но и не завелся. Его мозг, вдруг, заработал до пронзительности холодно и отмел всю ту шелуху, от которой пухла голова в крайние минуты. Он еще раз проанализировал ситуацию: самолеты идентичные, сопротивление оказано, у нас есть раненный. Даже больно сжалось что-то внутри, потому как понял, что приказ комдеса он сейчас не выполняет! Как он мог нарушить свой Закон!?
Егор резко поднялся с аэродромного бетона, шагнул к пулеметчику и опустился на колено рядом с ним.
- Ольшанский, получится самолет с земли взять? Или сошки выше надо установить?
Гвардии младший сержант Жора Ольшанский развернул ПКМ в сторону обозначенной цели и немного приник к земле, задрав ствол.
- Возьму с земли, товарищ лейтенант!
"По моторам бить - толку мало. "Дуглас", хоть и старикан, но живучесть на уровне. Спланирует и сядет еще до пожара. Если пожар вообще случится," - всё это Егор осознал за доли секунды.
- Тогда - по кабине пилотов. Выставляй прицел: восемь. Ветер: ноль. Короткими... Погоди, упреждение посчитаю.
Егор лихорадочно соображал: "Посадочная скорость двухмоторного борта - ниже 200 километров в час. Делю на 3,6. Итого: где-то 50 метров в секунду. Дальность берем 800-600. У пули - больше 800 метров в секунду. Катет противолежащий. Угол 30-45. На синус умножаю. Сначала 0,5, потом 0,7. Итого: упреждение примерно двадцать пять метров, и увеличиваем до 30 метров на 45 градусах..."
- Сейчас бери точно в конец левого крыла и сразу веди по траектории - увеличивай на три видимых длины крыла. Погоди! Погоди! Прими его пока. Веди плавно. Ты же всё умеешь, Жора... Погоди-ка... Веди-веди...
- Да веду я, веду, товарищ лейтенант, - с легким раздражением вырвалось, казалось бы, у пожизненно невозмутимого здоровяка Жоры.
А старичок "Дуглас" потихоньку вышел на посадочную глиссаду. Выпустил закрылки, шасси. Стабильно шел. Солнце не мешалось, прикипев к зениту. Про жару и духоту, явно, все позабыли.
- Та-а-а-а-к...Еще чуть-чуть... И-и-и-и... Огонь!
В голове царапнула досадная мысль: "Трассеров-то нет ни фига. Ничего ж не увижу," - но Егор приник к биноклю еще до того, как пулеметная очередь оглушила. Секунды будто замерли. В голове разливался гул.
- Вроде, выше прошла. Сейчас попробуй туда же, а потом ниже - под срез фюзеляжа. Обгон тот же.
- Свалите его, ребята! Пожалуйста! - раздался умоляющий голос Вениамина Алексеевича.
- Заткнитесь, пожалуйста, Вениамин Алексеевич, - не отрываясь от бинокля ответил Егор.
- Папаша, на место пошел. Ну-ка, руки под жопу засунул и тихо, - не мудрствуя лукаво, приземлил Вениамина Алексеевича любезный голос матроса Крупенко.
- Жора! Короткой! Огонь!
Грохот ПКМ снова взорвал кое-как устоявшуюся тишину, нарушаемую лишь гулом движков садящегося "Дугласа". Егор четко увидел в бинокль, как крайнее правое и переднее правое стекла иллюминаторов пилотской кабины стали совершенно иначе отражать свет. Вернее, будто бы, побелели.
- Есть попадание! Огонь!
"Дуглас", казалось, совершенно проигнорировал уже случившееся - шел ровно. Не изменились ни тангаж, ни крен. Жора выпустил еще одну очередь. Еще. Лишь через пару секунд стало понятно, что снижение прекратилось, но самолет не набирал и не терял высоту. Еще очередь. Егор несильно ударил увлекшегося Ольшанского кулаком в бедро. Тот сразу же прекратил огонь и обернулся.
- Дозрел уже! Дозрел! Теперь бей движок, Жора! Спокойно! Мы никуда не торопимся!
Внезапно, раздался громкий голос, будто бы, ошпаренного комода.
- Товарищ лейтенант! Движение на земле, у самолета! Люди на землю выпрыгивают! Один - вооруженный - за колесом шасси сейчас! Второй - без оружия! Под фюзеляжем!
- Добивай его, Жора! - проорал лейтенант, распластался и быстро двинулся по-пластунски в обманчиво спасительную тень под автобусом. Егор выбрал позицию вдоль переднего моста так, чтобы не оказаться раздавленным, если пробьют баллоны.
В бинокль был хорошо различим человек, лежащий не под фюзеляжем самолета, как доложил комод, а на солнце - видимо, под дверью пассажирской кабины. Он не был вооружен. Махнул рукой кому-то невидимому наверху, за фюзеляжем.
Второй человек лежал в тени крыла, возле дальней стойки шасси. В паузе между очередями пулемета там - почти в самом низу самолетного колеса - неярко вспыхнуло и тут же, сквозь гул в ушах, послышался негромкий "цок" где-то в хвосте автобуса, сразу же заглушенный звуком выстрела. Затем, всё и вся потонуло в очереди пулемета Ольшанского, а вскоре он радостно проорал: "Горит, сука!"
Но Егору было уже не до самолета. Он увидел, как что-то полилось на землю из-под брюха автобуса у заднего моста. Запахло бензином. "Поджечь хочет," - без какой-либо эмоциональной окраски констатировал мозг.
Поставив АКМС боком - почти под сорок пять - Егор вмял в плечо железный затыльник уже откинутого приклада, и посадил мушку в прорезь прицела под расплывчатым контуром неопределенной, чуть выступающей из-за колеса части тела стрелявшего человека. Его было очень плохо видно за жарким маревом над бетоном в рассвирепевшем солнце. Егор с трудом выдержал необходимую паузу, когда всё нутро рвало и требовало: "Давай! Давай же!" Неведомым, отсутствующим в нормальной, человеческой жизни, но вдруг ожившим "нечто", он почувствовал охватившую тело и разум гармонию слитности и только тогда, уже не дыша, плавно нажал на спуск.
Через секунды - там, у стойки шасси - Егор с трудом разглядел в бинокль переднее очко снайперского прицела. Саму винтовку, лежащую на боку и направленную в сторону Егора и ребят, определить не смог, да и незачем. Рядом с ней уткнулась в бетон белобрысая голова. Пятнистая панама соскочила и валялась сбоку - сантиметрах в тридцати. Человек под дверью в кабине тоже лежал на бетоне без движения, но в иной позиции - лицом вверх и туда же - вверх - тянул руки, обращенные ладонями к Егору.
"Таких капитуляций я еще не видел," - усмехнулся Егор. Дико захотелось пить, а бензиновая вонь с ароматным дымком горелого пороха заполонили, казалось, всё пространство вокруг.
Пока Егор выбирался на пузе задним ходом из-под автобуса, из дальнего-далека - откуда-то со стороны здания аэропорта - послышался приглушенный звук взрыва, и он громко спросил.
- Приземлились, Ольшанский?
- Так точно, товарищ гвардии лейтенант! Сели с помпой и оркестром! - гордо отозвался гвардии младший сержант.
- Сдаются, вроде, - громко отрапортовал комод. - Уже четверо на бетоне лежат! Лапы кверху! Орут чего-то!
Теперь Егору оставалось отправить радиста с санинструктором в здание - подальше от пожароопасного автобуса. Затем распределить тройки, дать направление и приступать к захвату-досмотру самолета. Вениамину Алексеевичу и капитану в перьях, под чутким управлением гвардии матроса Крупенко, Егор решил предоставить возможность искупить вину перед всеми Родинами. Они должны были бежать к самолету впереди фронтальной тройки.
Вениамин Алексеевич продолжал неподвижно сидеть на собственных ладонях и прислушивался к командам лейтенанта, возле которого уже собрались все бойцы, кроме этого хамла - матроса Крупенко. Немного хотелось пить. Вениамин Алексеевич старался не смотреть в глаза матроса, уже увидев там один раз неприкрытую и совершенно непонятную ненависть к своему соотечественнику.
Лейтенант внезапно развернулся к Вениамину Алексеевичу, когда трое бойцов отбежали в конец автобуса, еще трое - вперед, а оставшаяся троица ждала чего-то.
- Так! Вы - оба, - Полукаев указал стволом автомата сначала на Вениамина Алексеевича, а затем на окончательно пришедшего в себя капитана. - Подъем и вперед! Быстро! К самолету! Бежать плечом к плечу, на крыло! Искупайте вину! Крупенко, присмотришь и вперед них не суйся!
Вениамин Алексеевич, хотел, было, что-то сказать, но снова встретился взглядом с этим Крупенко. Капитан уже подскочил и ждал Вениамина Алексеевича.
Выбежав из-за автобуса, под крупенковское: "Нооооо, залетные!" - Вениамин Алексеевич не сразу увидел лежащих на земле людей. "А вдруг в самолете остались герои?" - пронеслось в его холодеющих мозгах, и ноги расхотели слушаться. Хотя, очень болезненный удар в спину сразу привел в рабочее состояние. Капитан бежал рядом, расширенными от ужаса глазами впившись в самолет. Вениамин Алексеевич даже не понял, как пробежал метров сто, молясь до сей поры ненавистному богу, когда увидел, что в отдалении - слева и справа - их с капитаном обогнали тройки бойцов.
- Хорош гнать, а то старый помрет, - раздался за спиной голос лейтенанта.
Вениамин Алексеевич, тяжело дыша, схватился за сердце и перешел на шаг. Потом снял шляпу и достал из кармана пиджака носовой платок, чтобы протереть обливающийся потом лоб и шею. Ни на него, ни на капитана уже никто не обращал внимания. Даже Крупенко убежал с фронтальной группой.
Вениамин Алексеевич прошел еще шагов двадцать и с облегчением присел в тени от крыла самолета. Он совсем не устал, но зачем лишний раз демонстрировать свою физическую форму?
- Чего ты там уселся, сученок, - Вениамин Алексеевич крикнул капитану. - Иди сюда, в тенек!
Капитан безвольно встал и, шатаясь, подошел.
- Садись и отдыхай. Теперь тебе долгий отдых полагается, как чересчур честному человеку. На небе.
Капитан, казалось, не реагировал. Медленно раскачивался из стороны в сторону. Тихо спросил.
- Они убьют нас?
- Кому ты нужен, тряпка? Слушай и запоминай. Советский солдат, а, тем более, морской пехотинец, тебя будет защищать до самой последней капли крови, и даже после смерти телом укроет. Вот когда их всех перебьют, тогда будешь переживать. Но этого никогда не случится. Потому что нас сотни миллионов. Если кончатся пацаны, то мужики, бабы с детьми и стариками за тебя воевать пойдут. Не переживай, гаденыш. Дыши пока. Завтра с тобой разберемся.
- Они - дураки все, да?
Вениамин Алексеевич не выдержал такого хамства и наглости. Огляделся и остался доволен увиденным. Продолжая сидеть, он лишь резко развернул корпус с одновременным "прямым" в челюсть. Капитан свалился на бок. Голова глухо стукнулась об бетон. "А ведь этого идиота кто-то посылал учиться в СССР". Вениамин Алексеевич грязно матюкнулся, но пожалел - сильно дернул за плечо, перебросив капитана с солнца в тенек. Голова снова тюкнулась об аэродромный бетон.
Теперь Вениамина Алексеевича заинтересовало происходящее с другой стороны самолета. Он увидел лейтенанта, который, пригнувшись, зачем-то оказался под крылом - у стойки шасси с противоположного борта. Только сейчас Вениамин Алексеевич увидел, что там лежал какой-то блондин. Крови видно не было. Лейтенант поднял с бетона снайперскую винтовку, завертел перед глазами, потом снова положил на бетон. Теперь перевернул этого белобрысого, зачем-то провел ладонью по его лицу. "Глаза, наверное, закрыл. Заботливый..." Еще посидел-посмотрел на лицо покойника и только после этого прошарил по карманам.
- Есть документы? - осмелился спросить Вениамин Алексеевич.
- Нет ничего! Так, ерунда всякая! - не сразу откликнулся лейтенант, с ноткой непонятной горечи или сожаления в голосе.
- Они - пустышки все. Никаких бумаг не найдете. Работа такая. Наймиты. А вообще, в кабине полетные карты должны быть. И не только. Проверьте, пожалуйста. Мне срочно отчет писать в Москву придется. Документы какие-нибудь не помешали бы. Проверьте, пожалуйста, всё, Егор.
- Документы из кабины я уже изъял, - неохотно бросил в ответ лейтенант. Выбравшись из-под крыла и забрав с собой винтовку, он пошел к хвосту самолета. Там лежал лицом в бетон рядок из четверых пленных, уже связанных. Рядом с ними стоял с автоматом на изготовку незабвенно-любимый друг Вениамина Алексеевича - гвардии матрос Крупенко.
- Егор, - громко окликнул Вениамин Алексеевич, - нам нужно срочно связаться с посольством! Они и ваших предупредят, а то мы тут до ночи куковать будем! Нормальный телефон в представительстве "Аэрофлота", в здании! У меня ключ есть!
- Сейчас пойдем, Вениамин Алексеевич! Под охрану возьмем самолет и пойдем! - вполне дружелюбно донеслось в ответ.
- Егор, извините, что с просьбами к вам пристаю. Мне бы воды попить, а то сердце расшалилось! И капитану совсем плохо на жаре стало, - Вениамин Алексеевич пнул ногой полуживое тело. Оно отозвалось слабым стоном. "Мразь! Но какая живучая..."
- Сейчас-сейчас! Минуту подождите!
"Значит так. Там - в хлеву - сидит этот их раненый радист. Санитар с ним еще," - не спеша раздумывал Вениамин Алексеевич. - "Кто-то еще ошивался из местных, но всех пальба разогнала по пещерам, как пить дать. Капитана надо бы с собой прихватить, а то, типа, помрет на жаре. Погодка-то - тьфу! Им бы в июльской Бербере денек на радиоцентре позагорать посреди пустыни. Я б посмотрел на этих героев! Ну, ничего. Пусть самолет с добром сторожат. Теперь это собственность Бенина. То есть, моя..."
И Вениамин Алексеевич начал тормошить за плечо капитана. Тот быстро приходил в себя.
- Не замерз, ханурик? Давай-ка, изображай полудохлого. Сейчас нас спасать будут. В здании кондиционер включим и подождем кого-нибудь из посольства с комфортом - в тишине и уюте... Если этот служака арестовать не вздумает. Хочешь в тюрьму?
- Нет.
- И я не хочу. Так что, не вздумай козлом скакать, а помирай от жары. Я за сердце держаться буду. Поверят, куда они денутся. Так, дорогой мой господин капитан Говноедов?
Вениамин Александрович широко улыбнулся рядами белоснежного фарфора в лицо Орукао, сделав добрые-добрые глаза. Он никого и никогда не обманывал. Он, просто, перевоплощался.
- Да-да, - едва слышно прошептали губы Орукао.
Лейтенант подошел к ним минуты через две-три. Протянул свою флягу.
- Не побрезгуете? - спросил с усмешкой.
Вениамин Алексеевич жадно схватил флягу. Прикинул, что в ней еще больше половины воды и тут же проявил жест интернациональной дружбы - отдал капитану. Тот вялыми движениями рук отвинтил крышку и, сделав пару больших глотков, передал обратно Вениамину Алексеевичу, которого совсем не мучила жажда. Но пресная вода, хоть и пованивала химией - никогда и никому в Африке не мешала. Наоборот.
- Хороша водица... Большое спасибо, Егор! Ну что, пойдемте звонить?
- Пойдемте, - и Егор помог им обоим встать. - Идти сможете или взять кого-нибудь в помощь?
- Сможем-сможем, Егор. Тут добра на миллион долларов. Уж лучше пусть все на охране остаются.
- Ну, как знаете, - и уже не оглядываясь, гвардии лейтенант Полукаев зашагал в сторону аэровокзала, на ходу убирая флягу. "А ты смелый парень, Егор. Так и пойдешь с нами - один?... Ах да: миллион долларов, пленные на вес золота, боевая задача "от и до", наша цель - Коммунизм, марксистско-ленинский интернационализм и мировое братство пролетариата. Тем более, там - санитар с подраненным хлопчиком при оружии. Понимаю". С чувством глубокого морального удовлетворения, Вениамин Алексеевич схватился одной рукой за абсолютно здоровое сердце, а второй - за капитана, и они поплелись догонять высоченного, широкоплечего, красивого, но такого бестолкового летюху.
Радист с санинструктором расположились в теньке у входа - в здании оказалось чересчур жарко.
- Сиди-сиди, Михалев. Ну как ты? В порядке?
- В порядке, товарищ гвардии лейтенант, - ответил радист и слабо улыбнулся. Санинструктор встал, одернул комбез. Тоже улыбался во всё лицо с ямочками.
- Вы бдительность-то не теряйте. Чай, не дома, - заботливо, без толики наезда, сказал обоим Егор.
А контора "Аэрофлота" располагалась на втором этаже здания, в правом крыле. Занимала она две громадных комнаты, в дальней, из которых, был установлен кондиционер.
Вениамин Алексеевич сразу подтолкнул капитана к креслу в первой комнате. Тот уселся, тяжело дышал и держался за голову. Вениамин Алексеевич прошел к столу у стены, оперся на него рукой, придерживая сердце. Он построил простейшую схему ловушки - нажимал на рациональность поступков. Заговорил медленным, тихим и вялым голосом.
- Егор, давайте капитана здесь оставим, а то разговор с посольством - вещь серьезная и не для посторонних ушей. Во второй комнате есть закрытая телефонная линия. Оттуда лучше будет разговаривать.
Немного уставший от этого бесконечного дня, Егор сразу же согласился. Еще подумал, что тюрьма ждет Вениамина Алексеевича. А он и так полуживой. Даже жалко стало старика.
Вениамин Алексеевич открыл дверь во вторую комнату и прошел к столу, стоявшему по середине в окружении стульев. Сел напротив окна. Егор зашел за ним и прикрыл дверь.
- Ну и духота... Егор, не в службу, а в дружбу, - Вениамин Алексеевич полуприкрыл глаза, обеими руками держался за сердце и говорил полумертвым голосом. - Давайте кондиционер включим, а то мне, что-то, совсем паршиво... Вон, возле подоконника пульт управления... Там на французском все... Вы поглядите, и прочитайте мне по буквам... Я скажу, чего нажимать...
Егор видел, что совсем худо стало Вениамину Алексеевичу. Потому быстро нашел глазами пульт - слева от подоконника, почти на высоте глаз - и, буквально, допрыгнул до него. Пульт оказался под крышкой. Егор попытался открыть эту крышку, но пока не выходило. К тому же, мешал автомат на плече. Он увлекся и повернулся к Вениамину Алексеевичу всей спиной. "Идиотская какая-то крышка," - подумал и спросил второпях, не оборачиваясь.
- Может быть, воды, Вениамин Алексеевич?
- Ничего-ничего. Еще жив я... Кондиционер...
Так уж получилось, что на пути оказался этот Егорушка Полукаев, по батюшке - Сергеевич, член партии, мастер спорта по боксу и кандидат в мастера по бегу на длинные дистанции, всего-то двадцати четырех годков от роду, молодой совсем, не женатый, свой в доску - Русский до мозга кости. Но теперь он был проинформирован о том, чего гвардии лейтенанту морской пехоты знать не полагалось ни по возрасту, ни по гражданству, а тем более, ни по должности, званию или партийности. Ни под каким соусом этого знать не полагалось. "Хороший ты парень, Егорка. Но... Видимо, не судьба тебе генералом стать," - подумал Вениамин Алексеевич. Чуть распахнув левую полу пиджака, он достал из кобуры скрытного ношения пистолет "Вальтер" с ПББСом (прибор для бесшумной, беспламенной стрельбы), направил его в затылок Егора и нажал на спуск.
Всё произошло на удивление тихо. Пуля, наверное, застряла в стене или в голове. Здоровенный лейтенант мягким кулем обвалился на подоконник, даже не разбив окно. Хрипел негромко и недолго. Стих. Звук падения громоздкого автомата съел ковролин.
- Извини, Кибальчиш, - негромко сказал Вениамин Алексеевич, свинтил ПББС и засунул в карман пиджака. - Сейчас мы тебе в компанию Плохиша определим, и всё будет, как у Пронькиных - без стука и пука. В лучшем виде. Извини, конечно. Ничего личного.
Вениамин Алексеевич встал, подошел и проверил пулевое отверстие в стене. Его там не оказалось, то есть одна проблемка успешно разрешилась. Затем поднял с пола автомат Егора. Проверив переводчик огня, Вениамин Алексеевич немного отвел затвор и посмотрел внутрь, повернув автомат к свету. "Глаза уже ни к черту. Надо очки заказывать". Видимо, убедившись, что патрон в патроннике, Вениамин Алексеевич крикнул: "Господин капитан! Зайдите, пожалуйста!"
Дверь вскоре открылась и в комнату вошел улыбающийся капитан. Через секунды, еще оглушенный грохотом выстрела, Вениамин Алексеевич упер затыльник автомата в пол и удерживал его в вертикальном положении с помощью мизинца на срезе компенсатора. Достал из кармана носовой платочек, протер спуск, переводчик, пистолетную рукоять, цевье и положил АКМС на прежнее место рядом с Егором. Без толики брезгливости приподнял еще теплую, правую руку лейтенанта и опустил на ствольную коробку рядом со спуском. Затем, прихватив пистолет полой уже давно небелого пиджака, аналогично избавился от отпечатков своих пальцев и вложил пистолет в руку капитана. Ни голосов, ни шагов снизу не доносилось.
"Вот и всё. Да и вообще. Фу ты! Ну, вот кто в этой дыре будет экспертизы проводить?... Царствие вам небесное. А всё - деньги проклятущие," - Вениамин Алексеевич печально вздохнул и украдкой перекрестился, но почему-то слева направо. Немного подумал и снова перекрестился - на этот раз справа налево.
Сделав удивленные глаза и широко раскрыв рот, гармонии в облике не ощутил. Не стыковался облик с внутренним состоянием. Так что, пришлось просто задрать вверх брови, изобразив несказанный ужас в глазах, а уже затем бежать вниз и делиться-делиться-делиться трагическими страстями-мордастями, которые так внезапно и неожиданно обрушились на его голову. Он даже собрался погрустить и поплакать, обнявшись со славной, всемирно известной и уважаемой морской пехотой, стоявшей на страже ч е г о - т о, не очень понятного, причем находящегося вне рубежей его горячо любимого Союза Советских Социалистических Республик. Насмерть стоявшей.

* * * * * * *



Командир отдельной роты усиления гвардии капитан Александр Николаевич Горельский получил назначение на новую должность не так давно. В общей сложности, этот поход был у него четвертым, и с самого начала проходил необычно. Отстояли на рейде Луанды всего-то две недели, а затем двинулись в не совсем понятное, одиночное плавание, без отряда кораблей. И вот теперь...
"Странная какая-то ерунда получается," - подумал ротный, доставая сигареты. Мятая пачка "Opal" при нажатии показалась пустой. Он пошурудил в вырванном окошке едва уместившимся пальцем. Наткнулся там на одну, притаившуюся. Сорвал фольгу. Вынул и долго мял податливое сигаретное нутро.
Зажигалка чиркнула и погасла в объятиях темноты, оставив ослепленным на секунды. Ротный вдохнул легкий дым. Настойчивое желание покурить вскоре обернулось сожалением: "Опять травлюсь этой херней..." Он облокотился на фальшборт и смотрел вдаль, пытаясь угадать совсем незаметную линию горизонта.
Внизу - под бортом - почти неслышно накатывали сонные воды Гвинейского залива. Атлантика должна была оказаться чуть побойчей. Она уже поджидала где-то примерно через сутки перехода.
С бака поддувал приятный ветерок. Стояла глубокая и не очень жаркая ночь. Луну со звездами скрывала сплошная облачность, и даже свет ходовых огней БДК притаился, запрятанный в положенные сектора. Доносился лишь глухой ритм сердца корабля. Палуба слегка раскачивалась, убаюкивая. То туда... Стоп... То сюда... Стоп...
Ротному не спалось. Прихоти мыслей выносили на прежний курс снова и снова, хотя, совсем не хотелось возвращаться к пережитому за последние два дня. "Что за ерунда..."
В холодильнике провизионки - где-то неподалеку, под парой палуб - сейчас лежал гвардии лейтенант морской пехоты Егор Полукаев. Ни сватом, ни братом он ротному не был. Просто, соотечественник, до недавнего времени находившийся в подчинении.
Александр Николаевич еще не достиг того возраста, когда по отношению к своим подчиненным - не особо отстающим по годам - в сознании формируются некие чувства. Их тщательно скрывают заскорузлые наросты лет службы и требования строжайшей дисциплины - в первую очередь, требования к самому себе. Но, может быть, время подошло именно сейчас? Просто, он пока этого не осознал? Да и что там поймешь-то в двадцать восемь лет. О каких отцовских чувствах к человеку, который был младше всего на четыре года, могла идти речь?
В горле запершило - будто колючий ком подкатил. Резь в глазах вынудила повернуть лицо к ветру. Он так и не выбросил пустую пачку из-под сигарет в тропическую, почти абсолютную темноту ночи. Всё мял и мял её, уже превратившуюся в маленький комок.
Окурок обжег пальцы, и ротный закинул его за борт. Посмотрел, как огонек еще некоторое время тлел в полете и погас, то ли уже невидимый, то ли прикоснувшийся к воде. Пару раз глубоко вдохнув влажный, свежий воздух, он пошел к себе в каюту с надеждой на успех очередной попытки заснуть. В горле почти не першило.
А два дня назад, в бенинском Порто-Ново отбой боевой тревоги сыграли где-то около пятнадцати ноль-ноль. После - как ни странно - обошлось без объявлений по трансляции, то есть комдес никого на пистон не собирал. Ротный приказал подразделению сдать "железо в арсеналы" и всем обедать. Отпустил радиста, даже не вздрючив в очередной раз. Замполит, следующий по пятам, что-то спросил, но было не до него - отмахнулся, сославшись на воскресенье. Тот больше не приставал.
Вооружение и БК ротный отнес в оружейку сам. Затем, немного задержавшись в каюте для смены берегового внешнего облика на корабельный, пошел к трапу. Сильно тянуло посмотреть, что происходило на суше, и "поспрашать" о новостях у вахтенного матроса.
О том, что случилось, уже знали - Вениамин Алексеевич, наконец, соизволил позвонить в посольство. Оттуда вызвали корабль на шестнадцатом, по УКВ-связи. Так что, знал весь КП, но ни комдес, ни политический, никто пока не стал информировать гвардии капитана Горельского. Он, будто бы, чувствовал, потому в кают-компанию не пошел, хотя понимал, что у комдеса могли возникнуть вопросы и замечания по поводу отсутствия на обеде. Из-за скребущих на душе, невесть откуда взявшихся африканских львов он не мог заниматься ни чем иным, кроме как бродить туда-сюда возле трапа, поглядывая на берег. Не желал он ни чем другим заниматься.
Вахтенный матрос рассказал про далекий взрыв за городом и приглушенную расстоянием, вроде бы, стрельбу. Больше он ничего не знал. Чуть позже, вахтенному пришлось даже напрячься, краем глаза наблюдая за высоким капитаном из "пассажиров", вытаптывающим рядом палубу в каком-то, казалось, агрессивном состоянии, заложив руки за спину. Но скоро, то есть в шестнадцать по нолям вахтенного должны были сменить, а потом - хоть трава не расти. Воскресенье.
Воскресенье...
Расхаживая взад-вперед вдоль борта и нервируя вахтенного матроса, ротный, невзначай, сопоставил факты собственной биографии и пришел к одному неожиданному выводу: все прелести жизни доставались в награду именно в этот день.
Главная "прелесть" случилась всего каких-то полтора года назад, в ангольском порту Мозамедеш. Встав на якорь в заливе вечером в субботу, уже ранним воскресным утром был получен приказ незамедлительно - с техникой - "обуться по МОДе" (МОД - морская операция десантирования), то есть предстояло десантирование батальона с выдвижением на северо-восточную окраину города - во фронт и на левый фланг оборонительного рубежа, на котором еще предстояло закрепиться. Также, по задаче, совместно с гарнизоном ангольских войск в Мозамедеш, десанту вменялась в обязанности оборона автомобильного и железнодорожного мостов, расположенных в трех километрах от границы города, к северу. Таким образом, протяженность фронта в районе обороны составляла порядка десяти километров, то есть рубеж для развертывания никак не менее двух батальонов.
Позже стало известно о произошедшем в ночь с субботы на воскресенье. Предполагаемая нападающая сторона - высокомобильная ударная группа южноафриканской армии - провела успешную боевую операцию, перерезав железную дорогу в провинции Хуила, в шестидесяти километрах к востоку северо-востоку. Направлением главного удара противник избрал пункт дислокации формирующейся ангольской танковой бригады, укомплектованной личным составом и боевой техникой на двадцать пять процентов. В дальнейшем, никакой информации о боевых действиях из бригады не поступало, также как и о масштабах операции, огневой мощи и оснащенности южноафриканцев. Командованию округа, после согласования с Луандой, не оставалось ничего иного, как - за основной - принять следующий вариант дальнейших действий противника:
- выдвижение передовых подразделений в направлении порта Мозамедеш,
- достижение поставленной цели в течение ближайших часов.
Порт, несомненно, представлял интерес для нападающей стороны. В Мозамедеш доставлялись морем и накапливались военные грузы для переброски по железной дороге в Лубанго, Матала, Куванго и Менонге - основные опорные пункты создаваемой южной группировки ангольских и наращивающих присутствие в регионе кубинских войск.
В течение прошедшей недели Мозамедеш готовился встать под охрану и оборону кубинских танковой и мотострелковой частей с элементами ПВО, прибытие которых ожидалось со дня на день. В связи с этим, командование округа практически расформировало и вывело большую часть техники и личного состава гарнизона города-порта. В результате чего оказалось невозможным организовать оборону собственными силами - пехотной ротой и танковым взводом с единственным боеспособным Т-34.
Но брешь, по счастливой случайности, залатали.
В тот воскресный день, около семи часов утра, командир разведывательного взвода батальона гвардии старший лейтенант Александр Горельский сидел на броне, свесив ноги в командирский люк своего БэТРа (бронетранспортер БТР-60ПБ). Вернее, не сидел, а на чем свет материл понурую голову механика-водителя, торчащую из соседнего люка. С трудом, но пытался перекричать надсадный гул вентиляционной системы десантного трюма, подсвеченного тусклым светом плафонов. Повод был основательным - при визуальном осмотре моторного отсека, вечно залезающий куда не надо старлей обнаружил, что краны масляных радиаторов перекрыты.
Горельский не заметил, как подошел зампотех первой роты гвардии лейтенант Синицын, уложил руки на броню и крикнул со всей мочи: "Что случилось?! Опять машинку поломали?!" Не расслышав, Горельский наклонился к лейтенанту.
- Ты чего, Синицын?! Пешком на берег собрался или какие-другие вопросы имеешь?
Синицын раздраженно хмыкнул и прокричал в ответ.
- Что случилось, спрашиваю! Чего ты руками махал?! С БэТРом проблемы?
- Нет! С людьми! Без тебя отремонтирую!
- Инженер, блин, человеческих душ! - махнул рукой Синицын и двинулся сквозь плотно наставленные ряды боевой техники в корму к корешу - горемычному коллеге из танковой роты, с субботы живущему в двигателе ПТ-76Б (плавающий танк) - бортовой "013".
В это время в трюме раздались частые оглушительные сигналы ревуна: "Внимание всем". Спустя секунды из наушника шлемофона донеслось: "Десанту! Запуск двигателей!"
Горельский выдал финальный залп воспитательного процесса в голову мехвода: "Молись! Запуск!" - и продублировал команду рукой для своего взвода. Убедившись, что командиры не спят и исчезают внутри БэТРов, а крышки десантных отсеков спешно задраиваются, Горельский подобрал провод связи, оперся руками на край люка и опустился вниз - на сидение.
Пространство трюма быстро наполнилось запахами сгоревшего бензина и солярки, но благодаря чересчур шумной вентиляции задымленность отсутствовала. Еще несколько минут полного молчания эфира и ожидания берега проползли под какофонию переполняющих глухое пространство трюма, многочисленных звуков. Затем к ним прибавился пронзительный визг гидравлики привода носовых створов, забравшийся глубоко под шлемофон - в самое мозговое чрево.
Корабль даже не шелохнулся, навалившись днищем на пологий песчаный берег - вошел, как нож в масло. Уже через секунды десантная аппарель резво поехала укладываться в горизонт и запустила в трюм сначала полосу, а потом шквал ярчайшего, хотя и утреннего света.
Горельский прищурился в попытке разглядеть происходящее впереди - за лобовым стеклом с поднятой броняжкой. На почти уложенной аппарели метался боец с длиннющим, полосатым штоком глубиномера. Мимо него пробежал моряк с флажками в руках и спрыгнул на берег. Чуть дальше Горельский разглядел командира инженерно-десантного взвода гвардии лейтенанта Пономарева со своими архаровцами. Разрозненные группки каких-то людей - видимо, местных - стояли в отдалении. "Встреча с хлеб-солью". Еще подумал, что на войне ему самому пришлось бы ховаться или красться где-то в районе десантирования на удалении до двух километров от точки высадки, а не обозревать чудеса африканской природы через экран-дыру десантной рампы.
Наконец, шипение в наушниках шлемофона прервалось командой: "Внимание! Приступить к выгрузке!"
Горельский не стал переключаться на ТПУ (переговорное устройство экипажа), и не потому, что еще помнил про масляные радиаторы. Просто, достаточным было ткнуть мехвода в плечо и указать: "Вперед!"
Десантирование проводилось непосредственно на берег в северной оконечности города, благо, что позволяли глубины, рельеф дна и береговой черты. Из-за отсутствия - по поводу выходных - и безуспешных попыток обнаружения начальника гарнизона, оперативный план развертывания десанта в районе обороны пока утвержден не был. Но штаб корпел с момента поступления радиограммы и, к тому же, на борт прибыли в помощь наши военные советники: по политической части, начальника гарнизона и еще один, о должностных обязанностях которого сведений не просочилось. Поэтому к половине восьмого утра всё уже было сверстано, и оставалось лишь дождаться положительных результатов поиска берегового командования с последующей доставкой.
Успешно форсировав плоский и узкий береговой участок с небольшим подъемом, боевая техника десанта начала выстраиваться в маршевую колонну на асфальтированной дороге, добротно уложенной с севера на юг еще под чутким руководством колонизаторов. К этому времени Горельский уже лишился зама, гвардии прапорщика Арукаева, БэТР которого выставлялся в боевое охранение по фронту обороны, усиленный отделением на броне из третьей роты. Вот почему, снова оказавшись сидящим - с ногами в люке - Горельский не увидел, как обычно, усов прапорщика по корме. Там стоял "десятка-пятый", за крышкой командирского люка которого виднелся гвардии младший сержант Орешкин, с интересом вертевший головой по сторонам. Его шлемофон едва держался где-то на затылке. Горельский решил, было, указать на видимые недостатки, но тут вспомнил, что не проверил мехвода на предмет подкачки колес после прохождения песчаного участка. Уже оказавшись на сиденье, Горельскому не пришлось рвать и метать. Мехвод исправлялся - поднял давление в колесах до двойки.
- Товарищ гвардии старший лейтенант! - раздалось сзади, почти у самого уха. Горельский повернулся и увидел комода, выглядывающего из-за стрелка. - Разрешите раздраиться? У нас не продыхнуть.
- Стрелковые откройте и бортовые люки - немного, на ручку. Мехвод! - Горельский снова ткнул в плечо механика-водителя, ефрейтора Крушина. Когда тот среагировал, задрав ухо шлемофона, Горельский приказал. - Дай продувку в отсеки!
Крушин кивнул, и старлей снова полез наверх, чтобы усесться на быстро разогревающуюся под веселым солнышком броню.

* * * * * * *



"Если гора не идет к Магомеду, то морская пехота заставит!" Ну, на звание "гора" начальник гарнизона портового города Мозамедеш вряд ли мог претендовать. Да и, по сути, никому этот начальник нужен не был. Но тесные контакты с ангольскими товарищами пока не переросли в крепкую и долгосрочную дружбу, подкрепленную многими миллионами народнохозяйственных рублей, вбуханных в этот вид отношений. Поэтому, запанибратски хлопать по плечу и вить из товарищей веревки считалось непозволительной роскошью. Стеснялись мы... Пока...
Согласно разработанному на борту БДК оперативному плану обороны, под размещение командно-наблюдательного пункта командира десанта отвели здание штаба гарнизона, находящееся на южной оконечности города. Таким образом, удаление КП от первого эшелона обороны по фронту - на главном танкоопасном направлении - составляло около двух километров, что вполне удовлетворяло. В то же время, рубеж левого фланга обороны разворачивался в четырех километрах, когда до правого фланга оказалось рукой подать - порядка пятисот метров. В наличии имелись городские здания, куда как более подходящие для размещения КП, но советско-ангольская дружба до витья веревок пока еще не доросла. А след начальника гарнизона продолжал где-то простывать, то есть до сих пор обнаружен не был. Помощь в разрешении проблемы оказало стечение обстоятельств.
Ужасающие слухи, с утра наводнившие город, вынудили провинциальную голову руководящей и направляющей МПЛА в срочном порядке навестить защитников-русских, несмотря на воскресенье. Наши военные советники и, в частности, советник гарнизона по политработе майор Останин, находились в хороших отношениях с товарищем Адьяо Лутукута, заместителем партийной головы по военным вопросам.
Очередная, внезапная и незапланированная встреча состоялась на этапе переноса КП с борта БДК. К этому времени, десант в полном составе покинул береговую черту и находился в готовности для совершения марша. Командир десанта, его заместители, штаб, начальники служб, наши советники, бойцы охраны-обеспечения на двух УАЗах и БэТРе сопровождения, нагруженных радиооборудованием, оптикой, картографической макулатурой и канцелярскими принадлежностями едва покинули борт корабля, когда радист прокричал с задка командирского "козла".
- Товарищ гвардии подполковник! Командир второй роты докладывает! Его головной видит колонну из четырех легковых автомашин "Мерседес"! Движутся на него, по шоссе, с юга! Просит указаний!
Комдес резко обернулся к радисту с переднего сиденья и, ни секунды не раздумывая, ответил бы: "Всех - к обочине! На стоп!" Но не успел. Доселе позевывающий, стиснутый начальником штаба и замполитом батальона на заднем сиденье, политсоветник гарнизона майор Останин встрепенулся и выпалил скороговоркой.
- Это - свои! Пусть пропустят! Партийные руководители провинции там! Больше ни у кого "Мерседесов" нет!
- Пропустить! - громко скомандовал комдес и посмотрел на майора. - Их использовать никак нельзя? Вашего начальника гарнизона надо снимать и срочно назначать кого-то, кто под рукой. Округ молчит, Луанда молчит! Кто-то же должен решение утвердить!
- Давайте попробуем. Мы с ними по пути встретимся. Попросим остановиться, поговорим. Свои же.
Комдес ничего не ответил, отвернулся и с горечью подумал: "Свои - не наши. А наши - дома..." Через пару секунд за спиной раздался неторопливый, чеканный голос замполита.
- Игорь Артурович, со временем как у нас? Линию обороны успеем занять?
Комдес скрежетнул зубами и, не поворачиваясь, громко ответил.
- Мы права такого не имеем - не успевать! Всё успеем! - и комдес переключился на водителя. - Ты быстрее можешь ехать?! Чего мы плетемся?!
- Песок же, товарищ гвардии подполковник! - ответил водитель, но двигатель УАЗа, явно, прибавил оборотов.
Через минуту машина преодолела полосу берегового песка и миновала прореху в частоколе высоченных пальм с почти сомкнувшейся, яркой зеленью крон. Своим обвисшим видом и ленивой неподвижностью при полном безветрии даже кроны указывали на то, что сегодня - воскресенье. Но веселилось по этому поводу только утреннее солнце, уже забравшееся в каждый кубический миллиметр видимого пространства... Вообще-то, Гвинейский залив тоже радовался, переливаясь лучезарными, легкими волнами во весь бесконечный и необъятный простор.
УАЗик добрался до развороченной траками кромки асфальта, повернул направо и, резво набирая скорость, побежал вдоль прижатых к обочине боевых машин в корму колонны. БэТР, за которым шел второй УАЗ, пристроился в хвост и не отставал. Впереди, метрах в трехстах, уже завиднелась блестящая, характерная обрешетка "Мерседеса". Он приближался.
- Кто переводить будет?! Они же по-русски не понимают, эти ваши... партийное руководство! - крикнул, не оборачиваясь назад, комдес, изредка отдавая честь проносящимся мимо командирам. Большинство из них были видны по пояс, вытянутые по стойке "смирно". Остальные шустро ныряли с брони в люки - ногами вперед, чтобы занять надлежащее положение для приветствия командования.
- Был у нас один переводчик! Раньше! Заболел и слег! В Союзе он уже! Замену так и не прислали! Мы уж раз сто запрашивали! Советник, капитан Можар знает португальский язык! - прокричал в ответ словоохотливый майор Останин.
- Это, молодой, который?! Ручищи со сковороду?!
- Да! Коренастый такой!
Комдес подумал, что молодежь так и норовит во всем перещеголять. "Языки учат на ать-два и готово. Даже разговоры переводят". Он снова заиграл желваками, вспомнив, как изводился сам и извел всю семью, пока, с грехом пополам, выучил английский.
Тем временем, "Мерседес", шедший навстречу, остановился. Произошло это прямо по середине дороги. С правой стороны открылась дверь, и первым из нее показался автомат Калашникова. Кто-то в машине демонстративно высунул его прикладом вперед, вероятно, давая понять, что приехал с миром. Стоявший рядом "семьдесят шестой" (плавающий танк) незамедлительно развернул башню на легковушку и опустил ствол, будто бы для того, чтобы обнюхать.
- Ну, зачем так?! Зачем?! - громко отреагировал майор Останин с неподдельной досадой.
- Метров за десять встань! - приказал комдес водителю и бросил назад, как только УАЗ остановился. - Капитана Можара попросите подойти! Срочно!
Затем распахнул дверцу, и вдруг стремительно, будто пружина, вынес себя - обманчиво полноватого и неуклюжего - из машины. Постоял, не спеша поправляя головной убор, и пошел навстречу черным и белым, стареньким "Мерседесам".
На ходу комдес показал кулак командирам танков. Затем молча, но энергично отмахнул, приказывая развернуть в походное положение уже не одну, а несколько башен.
Двери легковых автомашин, стоящих за первой, начали открываться. Наружу медленно вылезали типажи, под стать "Мерседесам" - упитанные, высокие мужчины в белых рубахах на выпуск и черных брюках. Комдес еще подумал: "И не жарко им..."
- Здравствуйте, товарищи! Я не понимаю по-португальски! - и сразу перешел с русского на чёртов английский. - My name is Igor Simakov! I am from USSR! I am commander of The Soviet Naval Infantry Battalion!
Комдес замолчал, пытаясь радушно улыбаться. Черные тоже улыбались, часто и с опаской поглядывая на танки. Но потом приблизились. Один из них вышел вперед и протянул руку. "Наверное, партбосс," - решил комдес, аккуратно пожимая широкую и мягкую, слегка вспотевшую ладонь.
- Бом диа! Комушта? Шамо мэ Бернардо Рабэлаш! Ходжэ э доминго! Вива апаж! О камарада фалам русо бем! Ажуда ме апрендер фалар русо! - грудным голосом, едва перекрывая рокот холостого хода танковых двигателей, заговорил их главный, продолжая улыбаться всем лицом цвета пайкового шоколада. "Чего он там бормочет?" - подумал комдес и тут же услышал рядом быструю, немного акающую русскую речь, уже подошедшего капитана Можара.
- Он говорит: доброе утро, как дела, меня зовут Бернардо Рабэлаш, сегодня воскресенье, да здравствует мир; вы, камрад, хорошо говорите по-русски, научите меня говорить по-русски. В общем, его зовут товарищ Рабэлаш.
Капитан стоял рядом с комдесом, чуть сзади. С другого бока уже примкнул замполит. Улыбаясь, осторожничал, но, наконец, решился протянуть руку африканскому другу и даже, в некотором роде, брату. Мол, Пушкин, то-сё...
Пока встречу на высшем уровне заливали в упорядоченное русло, майор Останин аккуратно, сторонкой обошел точку контакта и приблизился к группе ангольцев. От неё, навстречу Останину, вышагнул знакомый помощник по военным вопросам. Они тепло поприветствовали друг друга и пытались разговориться, как немые, жестикулируя и издавая при этом какие-то мычащие звуки.
- Нам сейчас некогда русский изучать, капитан. Это не переводите. Скажите ему, что мы пришли защищать город Мозамедеш. Людей защищать. И добро народное. А их начальник гарнизона провалился, как сквозь землю!
Можар, ничуть не смущаясь специфических аллегорий товарища гвардии подполковника, перевел на португеш так, как было нужно. Черный ответил, заметно гневаясь. Затем повернулся назад и громко позвал, видимо, своего помощника по военным вопросам, потому что тот сразу же подбежал и замер в полупоклоне. Майор Останин тоже подошел быстрым шагом.
- Начальник гарнизона - родственник товарища Лутукута. Товарищ Рабэлаш говорит, что расстреляет его родственника. Он - главнокомандующий войсками провинции Намиб, - перевел Можар и добавил от себя. - Ну, это он хватил, конечно. Вообще, мужик влиятельный. И в Луанде у него связи.
- Спросите, он имеет полномочия снять начальника гарнизона и назначить на его место, хотя бы, этого... помощника? По военным вопросам.
- Точно так. Права он имеет, - через несколько секунд, после краткого диалога, доложил капитан.
- Ну, так, пусть снимает-назначает, представляет подчиненным - роте этой пехотной с убитой "тридцать четверкой" и вперед!
- Он сейчас канючить начнет насчет воскресенья, товарищ подполковник. В церковь им надо, - упредил дальнейшее развитие диалога Можар. - Припугнуть бы его чем.
Вмешался майор Останин.
- Вы зачем такое говорите, капитан Можар? Не надо никого пугать! Нам только паники сейчас не хватает!
Товарищ Рабэлаш осторожно шагнул в бок и вперед к Можару, тихо спросил.
- Нау компрэнду. Дэ ке фала ош камарадаш? (Не понимаю. О чем говорят товарищи?)
Можар изобразил мимикой удивленное непонимание, развел руками и указал на передний "Мерседес", что-то спросив в ответ.
- Так! Всем прекратить разговоры! Капитан Можар, я требую, чтобы сейчас же был решен вопрос с командиром гарнизона! Так и переводите! Скажите, что если в течение трех минут решение не будет принято, то город Мозамедеш окажется под угрозой захвата и уничтожения империалистическим или каким-то там агрессором! Скажите, что на нас армия целая идет! Сожгут дотла и всех - под нож! Теперь, следующее! Спросите его о возможности предоставить нам здание в центре города для размещения командного пункта! Двух, а лучше трехэтажное здание! Выше тут, видимо, нет! Переводите!
Можар начал переводить.
Не прошло двух минут, как был назначен новый начальник гарнизона - ответственный партийный работник товарищ Адьяо Лутукута. Товарищ Рабэлаш был готов отбыть с ним в гарнизон для представления. Также, товарищ Рабэлаш любезно предложил занять любые комнаты и крышу в его не таком уж высоком, но почти трехэтажном здании провинциального парткома, где даже имелся свой радиоцентр. В целях оперативности он направлял туда группу своих помощников на автомобиле, которые укажут дорогу и всё организуют.
Комдес выслушивал перевод, угрюмо кивая и глядя в асфальт. Несколько секунд помолчав, он повернулся назад - к группе офицеров. Отыскал среди них глазами советника.
- Советник начальника гарнизона, подойдите, пожалуйста!
- Здесь я.
- Простите, ваше имя отчество запамятовал.
- Подполковник Шумакин Анатолий Сергеевич.
- Анатолий Сергеевич и вы, майор, - указал комдес на советника по политчасти Останина. - Попрошу вас отбыть совместно с ангольскими товарищами в гарнизон. Не мешкайте, принимайте командование... То есть помогите товарищам с процедурой и немедленно выводите личный состав на позиции с этой... с танком, согласно плану обороны. Карта у вас есть, вопросы радиосвязи согласуйте... Где начсвязи?! Никонов, ко мне! Анатолий Сергеевич, вот начсвязи. Он проинформирует по своей части и назначит вам радиста. Только быстро, Никонов. Быстро! Так... Капитан Можар, направляетесь с ними в гарнизон, переводить. И жду вас, капитан, как можно быстрее, на КП, вместе с товарищем Рабэлашем. Всё. Действуйте.
Можар начал переводить товарищу Рабэлашу. Тот, немного подрастеряв стать и властность, внимательно прислушивался к словам капитана, не мигая и чуть склонив голову.
- Считаете, он подпишет решение, товарищ гвардии подполковник? - негромко, но слишком уж официально спросил начальник штаба из-за спины комдеса.
- Времени у нас нет - на кофейной гуще гадать.
"Что же мне с этими мостами-то делать? Ведь, дробим на куски батальон! И так тут... черт знает что!" - завертелось в голове комдеса, подняв и без того неприятный осадок.
Тем временем, Можар объяснил товарищу Рабэлашу план дальнейших действий. Вопросов у ангольской стороны не возникло. Товарищ Рабэлаш повернулся всем корпусом к плотно сбившейся группе своих помощников и стал очень громко в неё вещать, размахивая руками. По окончании краткой речи, помощники бросились к "Мерседесам". Те немедленно приступили к развороту, чтобы следовать обратно - на юг.
Товарищ Рабэлаш снова повернулся к комдесу и заговорил. Можар перевел.
- Товарищ подполковник, вас поведет замыкающий "Мерседес". Подполковник Шумакин, майор Останин, радист и я поедем в гарнизон в трех головных машинах. С нами - товарищ Рабэлаш и новое гарнизонное начальство.
- Хорошо! Всё! Успехов!
Комдесу уже было не до расставаний и реверансов. Едва кивнув, он резко развернулся и широко зашагал по направлению к своей машине, подгоняя руками свиту.
- В сёдла! В сёдла! Быстрее! - затем подошел к корме УАЗа, к радисту. Наклонившись, негромко спросил, прекрасно понимая, что услышит в ответ. - С борта есть что-нибудь?
- Никак нет, товарищ гвардии подполковник! - стаскивая с головы наушники, привстал и с сожалением в голосе отрапортовал гвардии сержант Мацкявичус. - Борт на постоянном канале с "Цитаделью", с "Гренадой". Связь устойчивая. В СПС никаких РДО не поступало. (Никаких радиограмм для расшифровки не поступало).
"Марсофлоты! Задраились по гальюнам!" - продолжая заводиться в мыслях, комдес сел в машину и, в сердцах хлопнув дверцей, скомандовал водителю.
- Следовать за замыкающим "Мерседесом"! Подожмись к нему! Не стой! Подожмись! Воскресенье, бляха-муха!
Но не только один командир десанта, гвардии подполковник Игорь Артурович Симаков заметил некоторую странность этого воскресного утра. Несмолкающий лязг железа, выхлоп и натужный рев двигателей также вывели из спячки окружающую, ленную жизнь. Из окон и дверей приземистых домов, из провалов в полуразвалившихся лачугах, плотными рядами тянувшихся вдоль шоссе, выглядывали люди. В основном, женщины и дети. Они с опаской подходили, стояли, смотрели, сбивались в кучки, о чем-то разговаривали друг с другом. Держались от колонны на безопасном, по их мнению, расстоянии. Не только дети постарше, но даже малышня не подбегала к броне, а пряталась за подолами длинных и разноцветных, материнских юбок, с боязливым интересом подглядывая.
Многообразие военной техники и массы людей в португальской, южноафриканской, ангольской, кубинской и вот теперь советской военной форме уже давно не были для жителей портового города в диковинку. Совсем недавно отгремела большая война, а новая уже стояла в нетерпении на пороге. Но пока еще наблюдалось некое подобие мира. Хотя, отголоски прошедшей войны слишком часто напоминали о себе. В наследство людям остались не только каркасы из покореженного, ржавого металла на обочинах дорог и посреди близкой пустыни, но и множество подстерегающих, скрытых от неопытных глаз мин и неразорвавшихся снарядов. Война разбросала то тут, то там тысячи и тысячи осколков, гильз и прочих особых примет, будто намекала - просила помнить о ней.
Да разве забудешь? Пусть через год-два перестанут краснеть шрамы на теле, но лишь через десятилетия зарубцуются открытые душевные раны. И никогда не уйдет в былое яркая, живая память о том ужасе под названием В-О-Й-Н-А, который холила, лелеет и всегда будет творить особая каста людей на Земле в угоду собственным - низменным и чудовищным - интересам.

* * * * * * *


Командир разведывательного взвода батальона гвардии старший лейтенант Александр Горельский получил приказ начать выдвижение на рубеж обороны, когда городское женское население образовало плотную толпу метрах в сорока, на траверзе, то есть с правого борта его горячо любимой брони. Голозадая шантрапа, в изобилии подпиравшая теток сзади, пряталась за юбками. Она была весьма условно одета не пойми во что. А вот горожанки выглядели укомплектовано и, до странности, одинаково, если не принимать во внимание разнообразие боевого раскраса экипировки. Какие-то умопомрачительные и не очень контрастирующие с цветом лица тюрбаны плотно сидели на головах. Тела - до пояса - укрывали не майки или рубашки, а, вроде, отрезы яркой и активизирующей воображение ткани, навернутые на сиськи, по большей части крупномасштабные. Дальше, вниз и до самых пят простирались слегка расходящиеся колокола юбок, сшитых из лоскутов. Кое-где из-под юбок торчали босые пальцы, а то и целые ступни, указывая на явную недоработку народного хозяйства в плане обувки.
Но больше всего Горельского удивила чистота цвета зубов. Их белизна, казалось, засвечивала не только яркое, хотя еще утреннее солнце, но и кошмарное обустройство жилищ с приусадебными участками в грудах мусора, который резал глаз - куда ни глянь.
В то же время, сами тетки выглядели очень обеспокоенными, потому как разговоры сопровождались размахиванием рук, покачиванием голов и совсем не наблюдалось улыбок. "Но зубы-то блестят!" - удивился Горельский, и вот тут, как раз, в наушниках шлемофона грянуло: "Внимание! Десант! Приказ: шестьсот! Десанту приступить: шесть сотен!"
Еще додумывая насчет отсутствия улыбок у прекрасной части местного населения, Горельский сноровисто ухнул всей массой внутрь БэТРа и обнаружил знакомую картину: гвардии ефрейтор Крушин засунул ладонь левой руки между вентилями на пульте давления так, чтобы она там застряла, и наклонил голову на левое плечо. Мол, в готовности и проверял воздушную систему. Сразу и не поймешь, что он, просто-напросто, спал. Поэтому, старлею пришлось сунуть кулаком в плечо мехвода посильнее - в целях достижения полного пробуждения. Когда тот очухался, Горельский показал, что ехать пора. И не злился уже старлей. Всё-таки, позади - бессонная ночь, а впереди ждали приключения с развлекухой, финал которых был известен одному Нептуну или кто тут у них заправлял?
Особых сложностей, в целом, на маршруте следования не предвиделось. Единственная асфальтированная дорога вела прямо к мостам, по достижению и проходу которых отдельной группе обороны "Север" под командованием секретаря партбюро батальона гвардии капитана Худжадзе предстояло в срочном порядке оборудовать и занять позиции для отражения атаки. Горельский и гвардии младший сержант Орешкин уйдут на броне дальше, вперед - в боевое охранение.
Пока же, перед Горельским стояла промежуточная задача - перекрыть маршрутный узел отвода основной части колонны. Через пятьсот метров она уйдет вправо - к "непаханым и не сеяным" позициям на окраине города, оставив на направлении к мостам четыре танка и шесть БэТРов, включая оба разведвзводовских - его и Орешкина.
Когда прошли точку отвода - съезд с шоссе вправо - Горельский встал с сиденья. Уже наруже он повернулся спиной на ход под набегающий теплый ветерок, отслеживая расстояние в двести метров до оставленного позади ориентира - неопознанного дорожного знака на столбе. Долго ждать не пришлось. Он переключился на ТПУ и скомандовал: "Мехвод! Прижмись право и стоп!" После второй команды: "Стрелку, внимание по сфере!" - Горельский моментально нырнул в утробу БэТра. Он прикрыл свой люк, с удовлетворением заметив, что мехвод тоже тянет крышку люка вниз. Исходя из опыта, оба были уверены, что стрелок заранее сбросил стопора и сейчас начнется. Уже давно, безуспешно воюющий со сном и жарой стрелок гвардии младший сержант Костя Скорин - в охотку - замотал башней из стороны в сторону, не очень строго придерживаясь отведенного сектора ведения огня "фронт-прямо до девяносто-право".
"Лево" должен был держать БэТР гвардии младшего сержанта Орешкина, но проконтролировать совсем бы не помешало. Поэтому Горельский повернулся на сидении назад, налег со всей силы на спинку и заорал в десантный отсек: "Где Орешкин встал?! Чего делает?!" Пока десант высматривал Орешкина, Горельский обнаружил, что патронные коробки перекочевали со стеллажа в держатели и, небось, ленты заправлены, а электроспуски включены. Он тюкнул стрелка кулаком по ноге и крикнул: "Скорин, не гони! Не торопись! Пока никого стрелять не будем!" Костя Скорин - земляк Горельского - оторвался от оптики и, с неизменно серьезным выражением на лице, понимающе кивнул. Тут и десант доложился: "Орешкин встал на полкорпуса сзади нас! У левой обочины! Башней ворочает!" Удовлетворенный Горельский ничего не ответил, вернув голову в штатное положение "по ходу". Затем ухватился за ручки "перископа", вытянул шею и принялся обозревать немилую сердцу округу на предмет происков-козней империалистов. Справа по курсу никаких теток уже не наблюдалось.
Тишина и потрескивания в эфире продолжались недолго. С замыкающего БэТРа группы "Север" прошел доклад о завершении прохождения основной колонны, и гвардии капитан Худжадзе отдал команду: "Север! Продолжать движение!"
Жилища и пальмы уже остались за кормой, из-за чего обзор значительно улучшился. Ровная лента шоссе лежала впереди. Вокруг произрастало даже не редколесье, а отдельные экземпляры деревьев с распластанными кронами и кривыми, приземистыми стволами. Они торчали из красноватой, голой земли без намека на какую-либо траву. Унылый и плоский, пустынный пейзаж оживляло лишь солнце. Сбоку к шоссе приблизилось и поджалось почти вплотную полотно железной дороги.
Небольшие холмы завиднелись впереди, когда плавный изгиб начала уводить трассу вправо - всё дальше и дальше от залива. Здесь и деревьев прибавилось, и кое-где пробивалась трава, но почва оставалась всё той же - будто в запекшейся крови с какими-то консервантами, не дающими почернеть.
Шоссе снова распрямилось, а потом перешло в хорошо просматриваемый небольшой изгиб влево. За пологим и невысоким холмом, за вновь поредевшими деревьями показался автомобильный мост. До сей поры бегущие рядом с шоссе рельсы начали отдаляться, и затем приоткрылся вид на железнодорожный мост. Оба моста начинались неподалеку друг от друга. Пролегая более чем в десяти метрах над широченным, пустующим руслом реки, они расходились и утыкались в противоположный берег на немалом расстоянии. Полого снижающиеся берега вынудили неведомых строителей возводить насыпи, которые горбами тянулись от оконечностей мостов почти на сотню метров вглубь.
Небольшая колонна группы "Север", не снижая скорости, втянулась на мост, еще на шоссе увеличив интервалы между единичками. При ближайшем рассмотрении, мост показался не очень преклонного возраста и совсем неповрежденный прошедшей войной.
Наушники шлемофона ожили докладом очередного ротного о выходе на рубеж обороны. Всё пока развивалось до безобразия размеренно и спокойно.
Гвардии старший лейтенант Горельский пытался ощупать оптикой противоположный берег, но на ходу это оказалось проблематичным, а остановки в планах командования не предусматривались. Да и что там увидишь? Более чем вероятно - идиоты в местных краях не водились. Никто не стал бы на берегу плясать и выкатывать напоказ броню. Поэтому Горельский успокаивал себя давно проверенным способом: "Будь, что прописали. Осторожничая, от судьбы не срулишь, а беду накличешь". К тому же, командиров и без него хватало. И не способна была эта, так называемая, высокомобильная группировка противника прикатить свои основные силы раньше, чем здесь окажется гвардии старший лейтенант Горельский. Хотя, возможно и смогла бы, но гвардии старший лейтенант запретил себе не только анализировать данный вариант, но даже думать о возможности такового. Потому переключился на очевидные факторы риска. "Надо Худжадзе сказать, чтобы дал указание русло реки на предмет проходимости проверить, а то принесет нелегкая," - подумал Горельский и сделал зарубку в памяти.
До оконечности моста на той стороне оставались считанные десятки метров... Еще меньше... Уже... Началась насыпь, и через секунды БэТР вышел на оборонительный рубеж. Прошел по шоссе еще метров пятьдесят и встал у правого края, поджидая подход группы. Горельский нажал тангенту передачи и доложился кодом гвардии капитану Худжадзе, а потом на секунду переключился на экипаж: "Внимание! Наблюдать! Докладывать об изменении обстановки немедленно!" Теперь на лицо оказалась необходимость быстро, но основательно осмотреться.
Горельский уже составил себе некоторое представление о местности еще на борту корабля, во время постановки задачи. Потом тщательно изучал карту в одиночестве. Преобладающие высоты, как таковые, в районе обороны группы "Север" на карте отсутствовали - это не радовало, но и не огорчало.
Глядя в "перископ", он обнаружил по фронту равнину с отдельными, незначительными возвышениями. Участки плотной "зеленки", которые предоставляли противнику возможность скрытно выдвинуться к мостам, находились на большом удалении в глубине территории - вдоль берега реки справа. Как автомобильная, так и железная дороги хорошо просматривались на всем протяжении до черты видимого горизонта вместе с остальной местностью, кое-где поросшей островками кустарника и отдельными деревьями. То есть противник, вероятнее всего, уже заведомо был лишен внезапности атаки. Но это ни в коей мере не мешало группе "Север" обладать данным фактором.
Согласно плану обороны, боевую технику на этапе "изнасилования личного состава шанцевым инструментом" (оборудование окопов для техники) было решено установить в естественных укрытиях, в соответствии с оборонительным порядком, между насыпями железнодорожного и автомобильного мостов.
Личный состав отделений размещался в одну линию на береговом "козырьке", то есть у границы перехода берегового подъема в горизонт равнины. Для чего, в начале, скрытно отрывались окопы, а уже потом - если позволяло время - проводилось дооборудование траншеей с ходами сообщений.
Боевому охранению под командованием гвардии старшего лейтенанта Горельского было приказано действовать по обстановке и расположить скрытные позиции на заглублении в полтора до двух километров в направлении противника от первого и - в данном случае - единственного эшелона обороны. Также, категорически рекомендовалось предусмотреть и обеспечить боевому охранению возможности ведения кинжального огня по живой силе и технике противника, выдвигающегося по шоссе. В то же время, ни в коем случае нельзя было предоставлять противнику благоприятные условия продвижения по иным наступательным направлениям. Данные попытки боевому охранению следовало предотвращать прицельным огнем на уничтожение, без привлечения огневых средств основной группы, во избежание её преждевременного демаскирования. Таким образом, подразделение гвардии старшего лейтенанта Горельского, действующего в боевом охранении, наносило внезапный и сокрушительный удар по врагу, о котором, до сей поры, ничего не было известно.
Сейчас, глядя на равнину, расстилающуюся впереди, на сколько хватало глаз, Горельский проникся до глубины души тем, что перед ним стояла ЗАДАЧА.
Действительно, куда он и всё его боевое охранение будет ховаться посреди голой пустыни с жалкими кустиками и деревцами-сиротками? А что случится после того, как противник оправится от внезапного удара и обнаружит?... Вот эти вопросы - тут же и как обычно - гвардии старший лейтенант Горельский решил себе не задавать. На них уже ответил Устав и наставления непосредственно в применении к боевой обстановке. Но Устав и наставления указывали на выполнение задач в боевом охранении в составе подразделения от взвода. Впрочем, это не суть важно... Даже совсем неважно... "Да пошел ты!"
В общем, на лицо имелась необходимость крепко ужалить двумя отделениями, приложить двойкой гранатометов, почесать противника c фланга, опять же, парой КПВТ с курсовыми. То есть навязать ему бой, нанести значительные потери, привести в замешательство, одновременно выдать координаты ведения огня для минометно-артиллерийской батареи гвардии лейтенанта Вити Корякина. И уже в процессе, но никак не на заключительной стадии героических деяний, то есть в нужное время и в тайне от командования, оказаться психически здоровым человеком - отдать приказ укрыться дымами и отойти в первый эшелон, а иными словами: свалить подобру-поздорову и со всех ног.
На всё про всё, с изучением округи, у Горельского ушло секунд двадцать - двадцать пять. Поставив в известность экипаж и, в частности стрелка, чтобы не вертел башней, он бросил шлемофон на сиденье, откинул крышку люка на стопор и быстро оказался на броне. Не мешкая, спрыгнул вниз и побежал назад, мимо БэТРа Орешкина.
Боевая техника спешно покидала мост - уходила с шоссе вправо и вниз по насыпи, почти пропадая из виду за бруствером берегового склона.
БэТР гвардии капитана Худжадзе - бортовой "117" - приткнулся у основания низкого дорожного откоса уже на равнине, за насыпью. Сам невысокий, плотный Худжадзе, совсем не похожий на грузина, стоял на шоссе, широко расставив ноги. Он всматривался вдаль, но часто отрывал бинокль от глаз и поворачивался назад - доглядывал за порядком движения техники. Наверное, поторапливал в мыслях.
- Товарищ капитан, есть точка, - на бегу распахивая полевую сумку, крикнул Горельский. Подбежав, ткнул пальцем в разворот карты под пластиком. - Здесь. Трасса сворачивает по дуге почти на девяносто и идет прямо на вас. Отсюда весь участок поворота в двухстах - двухстах пятидесяти метрах получается. Если их дозор сойдет раньше и зацеленит к мостам, то пройдет от меня не ближе, чем в ста метрах. Пропущу и сделаю их всех вместе. Там - кустарник и, вроде, развалины какие-то видны. Зароемся - не обнаружат.
Худжадзе недолго рассматривал карту и, снова уткнувшись в бинокль, быстро спросил.
- Дистанция до мостов?
- Порядка тысячи трехсот метров.
- Мало!
- Позиция скрытная. Отличная позиция! Лучше не найти, товарищ капитан. И время...
Худжадзе продолжал молча смотреть в бинокль. Ответил секунды через три-четыре.
- Хорошо. Действуйте!
- Слушаюсь! - застегивая полевуху, Горельский уже, было, собрался бежать обратно, как вспомнил. - Да! Русло надо бы на проходимость пощупать. А то вдруг с фланга навалятся. Прикажите тогда, товарищ капитан.
- Прикажу.
Прощание выглядело бы не к месту. Более того, ни в Уставе, ни в наставлениях, ни в приказах по личному составу про этикет расставания ничего не прописали. Но Горельский думал не об этом. Он бежал к своему БэТРу, анализируя не совсем понятное ощущение от того, что всё складывалось удачно и гладко. Даже чересчур.
Снова проносясь мимо Орешкина, Горельский обнаружил отсутствие деталей гвардии младшего сержанта, торчащих над броней. Люки были задраены. А лезть в эфир из-за, фактически, переднего края совсем не хотелось.
Оказавшись у своего борта, Горельский сунул ногу в рамку стремени между колесами, ухватился за скобы и взлетел на броню. Уже наверху он повернулся к БэТРу Орешкина и размашисто отсемафорил рукой на "движение". Оттуда немедленно откликнулись выхлопом, пару раз газанув. Горельский опустил ноги в люк, наклонился и посмотрел вниз. Водитель предусмотрительно убрал его шлемофон с сиденья. Тогда Горельский перебросил полевую сумку вперед, расстопорил крышку, уперся в нее одной рукой и ушел под броню.
А на местном африканском просторе, на побережье с заглублением в территорию километров на тридцать, великолепное раннее утро постепенно и незаметно переросло в престарелую деву. Да-да, насколько бы странной данная метаморфоза не показалась. До недавнего времени слепящая, юная улыбка солнца, сияющая чистотой, отчего-то вдруг внезапно постарела-поседела. Тому причиной оказалась набежавшая откуда-то белесая дымка, целиком и полностью заполонившая голубизну бездонной выси. Её и облаками-то назвать язык не поворачивался. Но дымка явно обладала недюжинной силой и, без особых усилий и ощутимых потерь, рассеяла наседающие сверху, свето-штурмовые колонны. Таким образом, неожиданный атмосферный катаклизм совершил полное перераспределение сил на данном плацдарме африканского континента. То есть, непостижимое и пугающее бесконечностью пространство верхнего купола вдруг конкретизировалась в виде плоской крыши. Хотя, всё это касалось исключительно высшей полусферы. Революционные преобразования никоим образом не коснулись низов. Разве что, свет немного рассеялся или подобрел по отношению к разумным, не очень разумным и совсем неразумным обитателям надпочвенного пространства.
Горельскому некогда было обращать внимание на вышеупомянутый, свершившийся факт. Видимости он ничуть не ухудшил. Вначале - сразу после того, как БэТР сошел с асфальта и, покачиваясь, резво поплыл к едва видневшимся руинам - Горельского посетила мысль о противопехотных и, мгновение спустя, о противотанковых минах. Равнина, набегающая под колеса, вполне подходила для их плотной установки. Буквально тут же, он отработанным приемом отогнал от себя дурные мысли, понимая, что, в действительности, нихрена от судьбы не отрулишь. Потом начал представлять вид и форму следа, оставляемого колесами их с орешкиным БэТРов. Хотел даже запросить гвардии младшего сержанта по радио, но передумал. А то не след, так переговоры демаскируют или, чего доброго, будут услышаны вышестоящим командованием, вплоть до...
На местности и, в частности, под БэТРами плотная и высушенная доселе веселым солнцем почва выглядела так, будто очень давно предпринимались неоднократные попытки её культивирования, то есть превращения в плодородную. Были даже видны прямые линии разделения полей. Во многих местах на глаза попадались высохшие останки древесины. Валялись они слишком упорядоченно. Возможно, когда-то тут зеленели полосы кустарника или низкорослых деревьев, но очень давно их изничтожила сама природа, если не человек.
То, что Горельский принял за горстку доисторических руин, по мере приближения обращалось в разрушенную, кое-где торчащую из земли цельными кусками, стену громадного дома. Похоже, когда-то на этом месте стояла барская усадьба колонизатора-кровопийцы. Возмущенные, народные массы, видимо, изгнали его на небо ли, или куда-то по горизонтали, а память о нем попытались сравнять с землей. Но, как это обычно происходило в коллективах, дезорганизованных анархией, достичь абсолютного совершенства, то есть извести память под корень не смогли. Устали... Оттого каменный периметр усадьбы - метров тридцать на двадцать - устоял и даже сохранил намеки на основания окон. Конечно же, деревянное убранство внутренних помещений и крышу с удовольствием слопал неизменный помощник угнетенных масс - огонь.
В то же время, через территорию с едва заметными под пластами времени дорожками и даже элементами каменной изгороди, метрах в пятидесяти от усадьбы сохранились деревянные останки конюшен или сараев. Они напоминали отменно слежавшийся и пересушенный гербарий, который Ксюша - дочка Горельского - рассовала прошлым летом во все книги домашней библиотеки. Но, скорее всего, это были заваленные и утрамбованные годами жилища прислуги. Друг пролетариата и беднейшего крестьянства в праведном гневе на них, явно, не трещал.
В общем, маскировочного материала оказалось предостаточно. К тому же, в распоряжении гвардии старшего лейтенанта Горельского теперь находились толстостенные, пусть жалкие, но какие-никакие, а фортификационные сооружения.
Не отрываясь от вида за лобовым стеклом, Горельский стащил с головы шлемофон, избавился от полевой сумки, расстегнул-снял ремень с портупеей, флягой и кобурой. Штык-нож, магазинный и гранатный подсумки валялись в ногах. Он нашарил их рукой и неторопливо начал сажать на ремень. Потом надел потяжелевшую подпругу. Провозился, пока искал где-то сзади спрятавшийся ремешок портупеи и подсовывал под погон. Одел полевуху. До руин усадьбы уже оставалось не так далеко. Вытащил из захватов АКМ и зажал между ног. Пока надевал шлемофон, пытался вспомнить, куда засунул каску... Вспомнил, нашел.
Когда до разрушенной стены оставалось около полусотни метров, Горельский, не оборачиваясь, вытянул руку со сжатым кулаком назад - дал "товсь" десантному отсеку. Кто-то несильно хлопнул его по руке, подтверждая команду. Затем гвардии старший лейтенант переключился с минут пять-семь, как замолчавшего радиоканала на переговоры с экипажем. БэТР уже снизил ход, шумно повздыхав тормозами.
- Мехвод! Упрись баком (нос судна) в левую часть стены! В центр! Стрелок, оба два - заряжай! Экипажу! Наблюдать! Доклад - немедленно!
БэТР потихоньку приблизился к стене, встал, слегка покачнувшись и снова, будто облегченно, вздохнул. Горельский ухватился за рычаг - захлопнул броняжку на стекле и тут же обернулся к десанту. Отрывисто, громко скомандовал.
- На шкафуте! Внимание! За борт! Укрыться по корме! Начали!!
В десантный отсек ворвался добрый свет с небес, но этого Горельский не видел, сбрасывая шлемофон на сиденье. Крышка люка, каска, автомат. "Наверх вы, товарищи! Все по местам..." Пощады желать никто и не собирался.

* * * * * * *


Капитан Можар, уже обалдевший от бесконечных переводов в связи с событиями сегодняшней ночи и утра, привалился головой к стеклу правой задней двери "Мерседеса". В голове распространилась абсолютная тишина и потемки. Казалось, он смотрел на проносящиеся мимо дома, людей, кустарник, пальмы, мусор, деревья, опять мусор. Много мусора. Но он даже не замечал пролетающую назад, разноцветную и разномастную городскую жизнь. На самом деле, капитан Можар ничего не видел. Он устал.
Машина плавно и ровно шла по шоссе с юга, приближаясь к развилке, с поворотом на изобилующий в городе, но не так давно уложенный, асфальтированный участок, возникший благодаря... А черт его знает, из-за чего этот участок возник. И откуда, вообще, здесь взялся асфальт для покрытия подъездной дороги и небольшой площади возле провкома партии?
"Провком... Профком... Надо ж, придумал... И созвучно как," - вдруг удивился Можар, еще не до конца осознав, с чего эти мысли пришли в его абсолютно пустую, до сей поры, голову.
Товарищ Рабэлаш, разместившийся на сиденье рядом с водителем, перекрыл почти весь сектор переднего обзора. Уже минут пять молчал, видимо, находясь мысленно в церкви вместе с семьей. Капитан Можар посмотрел на наручные часы и увидел, что в церковь собираться товарищу Рабэлашу рановато. Значит, тот задумался о судьбе своего народа и дальнейших путях развития народного хозяйства под его чутким руководством. А о чем еще думать в воскресенье?... Это же выходной.
Каких-то полчаса назад капитан Можар еще активно помогал - словом и делом - выпихивать элитное подразделение ангольских вооруженных сил на давным-давно оборудованные позиции, прикрывавшие порт и город с юга. Личный состав данного подразделения целиком и полностью состоял из земляков-мозамедешцев и жителей ближайших поселений. Поэтому оно и считалось элитным. Кто, как не местный житель, будет, не щадя своей крови и самой жизни, защищать родную, буквально, землю до полного разгрома врага. Нет таковых! Но... воскресенье. Поэтому особого ажиотажа и огонька в глазах у защитников Можар так и не разглядел. К тому же, недолго потарахтевшая стартером 'тридцать четверка' никуда ехать не собиралась. Воздух в пусковых баллонах отсутствовал. То есть, без мощного танкового кулака всё пошло прахом. Защитники это прекрасно понимали. И лишь счастливое стечение обстоятельств, а также вдохновившая на свершения, очень громкая и не менее длинная речь товарища Рабэлаша перед элитным войском с брони легендарной 'тридцать четверки' сподвигли личный состав на ратные подвиги. Товарищ Рабэлаш очень доходчиво объяснил землякам содержание вышеупомянутого счастливого обстоятельства. На защиту города-порта пришла с моря и уже встала грудью на берегу многочисленная семья из Союза Советских Социалистических Республик. Она привезла с собой много танков.
Ну, коль, речь зашла о танках, то рота сразу оживилась, и служба пошла-поехала. Офицеры забегали. Команды зазвучали куда, как громче. Даже майор Останин молодцевато попрыгивал на мысках, хвостиком следуя за новым начальником гарнизона. Того, вроде, уже начала распирать важность под давлением нового назначения.
Один подполковник Анатолий Сергеевич Шумакин никак не мог выйти из коматозного состояния, порываясь обратиться к Можару с каким-то вопросом. Наконец, уже перед самым отъездом из гарнизона, спросил.
- Саша, как же я ими буду управлять? Они же ничего не понимают ни по-русски, ни по-английски, ни по-французски. Даже по-испански ничего не понимают.
На что капитан Можар ответил, уже распахнув дверцу 'Мерседеса' и намереваясь проникнуть внутрь.
- Анатолий Сергеевич, двадцать минут потерпите. Я вам рекомендую пока находиться на КП гарнизона. Обживитесь там, проводную связь с подразделениями проверьте. Вообще-то, это попозже мы вместе сделаем. Вот, с радистом познакомьтесь. Расспросите его о доме, о службе. А мы сейчас с товарищем Рабэлашем до морпехов домчимся, и я сразу на связь выйду. Переведу, если какие-то вопросы у местных командиров возникнут. И ваши вопросы, или там команды, требования им переведу. Радио же. Быстро и оперативно всё будет. Желаю вам успехов. Вот и майор Останин здесь, с вами.
- Хорошо, Саша. И вам - удачи. Спасибо, - спокойным голосом поблагодарил Анатолий Сергеевич. Эрудированный, грамотный и до мозга кости интеллигентный человек, офицер, который каким-то неведомым образом оказался в Мозамедеше на должности советника начальника гарнизона. Причины данного назначения Можар понять так и не смог. Анатолий Сергеевич на прямые и заковыристые вопросы по этой теме не отвечал и всегда отшучивался.
Также, Александр Можар не знал, содержалась ли правда в его ответе на вопрос Анатолия Сергеевича. Он не задумывался над этим, потому что торопился. Его, зачем-то, ждал комдес. На КП морпехов кипела настоящая армейская жизнь, а не пресный, гарнизонный кисель, который еле-еле тек уже пятый месяц.
Вскоре колонна из трех 'Мерседесов' свернула с шоссе вправо - на недавно проложенный асфальт. Автомобили прокатились еще метров сто и повернули налево, а затем встали у входа в провинциальный комитет партии.
Кто-то бросился по ступенькам подъезда на встречу автомобилю товарища Рабэлаша и услужливо распахнул ему дверь. Можар не стал дожидаться проявлений лакейской покорности по отношению к спутникам товарища Рабэлаша, открыл дверь сам и выбрался наружу. Потянулся, еле сдерживая зевоту. Посмотрел вокруг.
У дальнего угла здания стоял БэТР с распахнутыми настежь - какими только предусмотрела конструкция - люками, глядя задранным стволом куда-то вверх, за здание. На броне, возле башни, сидели три бойца. Они обернулись на 'Мерседес', разглядывали. Двое белобрысых, а третий - в шлемофоне. Тень огромного, разлапистого дерева на противоположной стороне площади укрывала два УАЗа без водителей. Само здание провкома выглядело, как после недавнего ремонта. Серые стены, наверное, заблестели бы на солнце, если бы его слегка не застилала дымка. Большие окна смотрелись свежо и помыто. Центральный портал здания уходил вверх и находился выше остальной крыши. На нем расположились черно-красный флаг и пара высоких антенн. 'Этажа на три с половиной потянет', - подумал Можар. Дальше доглядеть не получилось, поскольку товарищ Рабэлаш начал медленно подниматься по ступенькам. Можар - за ним. Человек, недавно открывший дверь товарищу Рабэлашу, шел впереди, постоянно оглядываясь и напряженно улыбаясь. Вероятно, проводил куда надо, но Можар не слышал, чтобы товарищ Рабэлаш обмолвился с ним хоть словом. За спиной захлопали двери остальных 'Мерседесов'. Можара с товарищем Рабэлашем никто из их содержимого не сопровождал.
В просторном фойе, с тонким запахом свежей краски, расположилось человек восемь бойцов. Здесь гулял хороший сквознячок, отчего воздух показался прохладным. Бойцы начали медленно подниматься с расставленных в беспорядке, многочисленных стульев. Все были при оружии, а Можар держал мабуту (головной убор) в руке и АКМ болтался на плече, поэтому только кивнул на приветственное, неохотное вытягивание по стойке 'смирно'. Щелканья каблуков не доносилось. Лишь один сутулящийся и потихоньку следующий по направлению к лестнице товарищ Рабэлаш решился, наконец, вытащить одну руку из-за спины и приложил к пустой голове, отдав ребятам свою немудреную, ангольскую честь.
Потом началась широкая лестница. Пролет за пролетом, оглядывая незнакомые портреты народных любимцев из лагеря МПЛА на белых стенах, Можар так и шагал за товарищем Рабэлашем. А проводник, впереди, всё оглядывался и тянул улыбку. В здании стояла тишина и лишь при приближении к третьему этажу стали слышны шаги. Потом донеслась громкая, русская речь.
Как выяснилось в дальнейшем, командно-наблюдательный пункт командира десанта, без особых забот и стеснения, занял центральную комнату на третьем этаже и крышу.
Едва сопровождающий раскрыл перед товарищем Рабэлашем огромные, белые половины двустворчатой двери. Лишь только товарищ Рабэлаш вошел в комнату с распахнутыми в тыл - к заливу - окнами, также источающую запахи свежей краски. Тут как тут, рядом с ним оказался комдес.
- Начальник штаба! Давайте сюда 'решение'!
НШ оторвался от кружки с чем-то там и схватил со стола у стены свернутую в рулон карту. Развернул её уже на громадном столе в центре комнаты, покрытом зеленым сукном. На нем лежали одна на другой несколько крупных листов карт и валялись ручки-карандаши, циркули, линейки, ластики. Народу в комнате было всего-ничего. 'Остальных, видать, на крышу загнали,' - подумал Можар, а комдес продолжил после некоторой паузы.
- Капитан Можар, переведите товарищу Рабэлашу, что ему необходимо подписать решение. Вы ему объясните как-нибудь попроще, чтобы не напугался. Пусть подпись расшифрует, и должность свою напишет. Он же является командующим войсками этой провинции, не так ли? Скажите, чтобы писал на португальском языке. Другого он, видимо, не знает... Ничего, разберутся.
Комдес даже едва заметно подмигнул Можару.
В этот момент в углу комнаты оживился радист, сидящий за еще одним столом у окна с установленной на широком подоконнике коробкой рации.
- Товарищ гвардии подполковник! 'Север' на связи! У него три восьмерки!
- Дай-ка! - комдес быстро подошел и забрал гарнитуру у радиста. Один наушник сразу прижал к уху. Негромко, с видимым напряжением в голосе произнес в микрофон.
- Север. Тут Шторм-1. Докладывайте.
Через десяток секунд комдес заговорил в микрофон уже более спокойным голосом.
- Север. Жди машину с переводчиком. У меня всё, - и комдес повернулся к Можару, переминающемуся с ноги на ногу возле центрального стола, уже переведя указание комдеса товарищу Рабэлашу. Сейчас капитан показывал пальцем место на карте-решении, где надо было поставить подпись. Товарищ Рабэлаш с ручкой в руках склонился над солидным листом бумаги с большим количеством совершенно непонятных букв и цифр, отпечатанных как типографским способом, так и написанных от руки. Также, с интересом изучал странные разноцветные линии и раскрашенные участки. А потом налег локтем на стол, взял и размашисто расписался. Посмотрел на подпись, немного склоняя голову то вправо, то влево, будто оценивая. Затем начал писать крупным, корявым почерком про должности и, наверное, звания и заслуги. Начштаба, за его спиной, сцепил ладони на уровне груди, боясь вздохнуть. А комдес даже не вытер пот со лба. Только обратился к Можару: 'Капитан Можар, подойдите ко мне, пожалуйста,' - и встал у второго, свободного окна, оперся руками на подоконник, глядел куда-то вдаль, в залив. В прорехах между домами и пальмами, кое-где виднелась водная гладь.
Можар подошел и встал рядом с комдесом. Тот начал вполголоса объяснять суть внезапно возникшей ситуации.
- В районе обороны мостов боевое охранение захватило двух человек в военной форме неустановленной принадлежности. Были вооружены автоматами Калашникова. По-английски и по-русски не говорят. Ехали на дрезине по жэдэ с востока. Потом бросили и пошли пешком. Проходили в стороне от позиций боевого охранения. Их взяли на подходе к мостам. Оба доставлены на позиции 'Севера'. Много и совсем непонятно говорят. Перепуганы сильно. Капитан Можар, вы бы съездили в группу 'Север' и допросили их. Если допросы никогда не проводили, то наши командиры помогут.
- Опыт имею, товарищ подполковник.
- Вот и хорошо. Съездите?
- Готов отбыть немедленно.
- Тогда забирайте УАЗ и трех матросов в сопровождение. Сюда их после допроса привозите.
- Одного бойца, вместе с водителем, вполне достаточно, товарищ подполковник.
- Ну, смотрите. Не потеряйте по дороге. Черновалов, проводи товарища капитана. УАЗ, водителя и матроса какого - поопытнее - ему.
- Слушаюсь! - уже подскочив, ответил замначштаба.
- Разрешите выполнять? - обратился к комдесу Можар.
- Выполняйте.
- Есть!
- И удачи.
Всё бы хорошо, но, вот только, пожелание удачи капитан Можар очень не любил. Поэтому, уже за дверью, следуя за быстро удаляющимся гвардии капитаном Черноваловым, сплюнул Можар три раза через плечо, а на пролете лестницы постучал по дереву подоконника.

* * * * * * *



Спрыгнув с брони на землю, покрытую раздробленными останками кирпича, гвардии старший лейтенант Горельский пренебрежительно забросил каску к стене, в которую уперся его БэТР. Отделение 'пассажиров' заховалось по корме. Комод и радист топтались рядом, осматриваясь.
Пройдя метров пять, Горельский встал у второго сохранившегося участка стены. Броня гвардии младшего сержанта Орешкина пока медленно подкатывалась. Горельский показал, куда загнать бак (передняя часть бронетранспортера), чтобы потом сдать назад для окончательной швартовки на период оборудования позиций.
По мнению Горельского, отрезок шоссе, на котором противнику следовало бы принять решение о дальнейшем направлении движения, начинался в глубине территории справа - к востоку. В начальной точке этого отрезка противник визуально обнаружит мосты. Сам отрезок шоссе шел почти параллельно останкам ограды по фронту усадьбы. От неё - направление на начальную точку отрезка составляло примерно сорок пять градусов вправо. Изменит ли противник свой курс следования в начальной точке на шестьдесят градусов влево - в лоб на мосты - или же продолжит выдвигаться по шоссе - ответ на эту головоломку сейчас мало интересовал. Главное, что всё укладывалось в диапазон дистанций от позиций боевого охранения - 200-350 метров. Горельский уже заставил себя поверить, что для коллективного погружения под землю с маскировкой времени хватит и обнаруженным - в частности, головным дозором противника - ему не бывать.
Пока же, то есть на начальном этапе развертывания боевого охранения, полагалось максимально, по возможности, замаскировать технику. Всё бы это случилось очень не скоро посреди окружающей пустоши, даже если рыть по нормативам инженерно-десантного взвода гвардии лейтенанта Кости Пономарева, два 'ошпаренных землекопа' которого были приданы Горельскому. Но тут снова вмешалась фортуна. Временно установив БэТР Орешкина вдоль и впритык к стене, Горельский с удовлетворением заметил, что позиция выглядела вполне долговременной. Вверх выступали отдельные участки корпуса и башня, а, значит, зарываться глубже не придется. 'Земли с кустарником набросают и хватит. Опять орешкиным фартит'.
Теперь все ждали пока Орех выгрузит людей и соизволит снизойти пред ясны командирские очи сам. Отделение, усиленное расчетом гранатомета, вылетело и расположилось вдоль борта без замечаний. Вскоре из люка показался, собственно, товарищ гвардии младший сержант. Ухнул вниз, по дороге громыхнув автоматом, и, наконец, оказался напротив слегка поморщившегося Горельского. Стойка называлась 'уважительное вольно'. Поправлял каску.
- Орешкин, вон те кусты с тыла подрубишь. Сверху и вокруг башни разложите аккуратно, земли набросайте. Морду - чтобы из-за угла не виднелась - деревяшками, хламом прикроете. Потом - окопы и не стесняйтесь - в рост ройте. Располагаетесь вдоль остатков ограды во фронт - в шоссе. Ограда получается, как бруствер. Впереди линии тоже кустарник набросайте, замаскируйтесь. Аккуратно. Рыть только лежа, пока не заглубитесь... Ну, и если нам всем долго ждать придется, то ход сообщения - твой. Его - к БэТрам и отвод - ко второму отделению. Оно на правом фланге, уступом в тыл. Всё понял?
- Так точно.
- Гранатомет где расположишь?
- На правом фланге отделения. Один пулеметчик - там же. Второй - с левого фланга.
- Я про пулеметчиков не спрашивал.
- А куда вы де..., - чуть было не брякнул Орешкин, но вовремя спохватился. - Виноват, товарищ гвардии старший лейтенант!
- То-то же, Македонский. Давай, действуй. Еще раз повторяю: аккуратно. Наблюдение загони прямо к шоссе. И сам присматривай, не расхолаживайся.
Орех, на первый взгляд, показался бы шустрым и неорганизованным разгильдяем. На самом же деле это было прикрытием или уловкой хитрована, которого Горельский изучил вдоль и поперек за прошедшие полтора года. В конце концов, решил назначить его вторым негласным замкомвзвода. Штатный замкомвзвод гвардии прапорщик Петр Семенович Арукаев тесниться на троне не стал - места, а точнее, забот там вполне хватало. Поэтому, не дожидаясь ответа, Горельский пошел выбирать позицию для своего БэТРа.
Очень хотелось надеяться, что примыкающая слева стена тоже окажется мало поврежденной. Ведь, кладка выглядела достаточно широкой и надежной.
Действительно, вид, который открылся за углом, представлял собой хотя и печальную, но не столь уж безнадежную картину. Разгул народного гнева нанес значительный урон ближней к шоссе стене. Её, практически, снесли, а точнее - подорвали не иначе как парой-тройкой тротиловых шашек. Боковые стены через пару метров набирали вполне приемлемую высоту, но, всё же оказались ниже той, за которой стоял БэТР Орешкина. Горельский приказал комоду второго отделения выделить людей и подрыть колеи. Вторая броня, таким образом, должна была усесться пониже, а потом её замаскируют хламом, которого оказалось в достатке внутри усадьбы. Его хватило бы еще на взвод танков. Похоже, здесь отстроились и когда-то жили-поживали - вшей-клопов наживали человек тридцать, использовав все мыслимые и немыслимые стройматериалы окрестной пустыни.
Тем временем, жизнь неумолимо ускоряла свой бег, будто подсказывая, что потерянные секунды - это непозволительная роскошь. Горельский видел сбоку встревоженные лица бойцов второго отделения, зарывающихся в землю, изредка бросая взгляды 'право, сорок пять'. Сигнал об опасности мог поступить в любой момент, поэтому необходимость успеть и принять его во всеоружии сейчас довлела по максимуму надо всеми. Работали молча, слаженно, быстро.
Горельский уже обжился на своём командно-наблюдательном пункте - забросил туда каску. КП решил разместить во внутреннем периметре усадьбы - в её ближнем, к противнику и шоссе, углу. Земля здесь была завалена кирпичной крошкой. Радист самолично занимался обустройством: отпинал ногой скомканное тряпье и разбросанные, полусгнившие деревяшки. Потом установил на выступ фундамента рацию, проверил, не торчит ли антенна из-за стены, и уселся сам, проникнувшись какими-то радиозаботами.
Сам Горельский обосновался на подходящем для наблюдения месте - на том же выступе фундамента, но возле прорехи от широкого дверного проема в стене, через который местность просматривалась наиболее полно. Он видел, как наблюдатель Орешкина, с торчащими над плечами и головой сухими ветками кустарника, в полусгибе, броском достиг шоссе и пропал из виду возле дорожной насыпи. Потом на том же, казалось бы, совершенно пустом месте показалась вытянутая вверх рука. Орех, примостившийся со своим копающим отделением возле ограды, отсигналил ему 'прием', и рука снова исчезла.
- Бля! Змеи!
Вскрик раздался от пары бойцов, маскирующих броню, растаскивая гербарии постройки в дальнем углу территории усадьбы. Горельский, уже занятый привязкой вероятных данных по арткорректировке, оторвался от карты и компаса, выглянул наружу.
- Тихо там! Не тронь и не укусит. Меня бойтесь. Не змей. Работать!
Минуты ошалело пролетали мимо, раздражая и подстегивая дурные мысли. Но БэТРы, наконец, замаскировали, и личный состав, зарывшись по-уставному - на 'лёжа', теперь неспешно заглублялся 'по-горельскому' - в рост. После доклада комодов по этому поводу, Горельский отметил, что все нормативы перекрыты. На какой-никакой, но войне шанцевым инструментом орудовали куда как быстрее, нежели на очередных и бесконечных учениях.
Орешкин, конечно же, отрапортовал первым, и теперь его отделение явно тянуло резину, чтобы не рыть ход сообщения. Горельский подумал, было, разъяснить последствия халатного отношения к служебным обязанностям. Но Орех не замечал визуальных, а затем и одного голосового сигнала. Горельскому очень не понравилась явная умышленность в его действиях, и поэтому надо было кого-нибудь послать к Орешкину или бросать в него камнями. Посылать Горельский никого не стал. Также, посмотрев под ноги, он не решился побеспокоить подходящие и многочисленные кирпичные осколки, потому что вдруг вспомнил: 'Своих командиров надо беречь!'
Уткнувшись в бинокль, Горельский напряженно всматривался в поскучневшую из-за небесной дымки, ленту шоссе, убегающую куда-то вдаль. Заодно обозревал прилегающую к полосе асфальта местность. Скудная и унылая африканская природа, окрашенная в красноватые тона, казалось, хранила абсолютный покой и тишину воскресенья. Не слышно было даже саперных лопаток, с клацаньем вгрызавшихся в земную твердь совсем недавно. Всё утихомирилось. Все были готовы.
Потом пришло осознание того, что по шоссе вообще никто не перемещался с самой выгрузки. 'У них тут транспорта нет, что ли?' Но он отмел это предположение, вспомнив Луанду, по которой бегало много четырех и более колесного, а также гусеничного, как советского, так и иностранного производства.
Радист встрепенулся слишком неожиданно и внезапно, застрочив громкой скороговоркой, проглатывая слова. Горельский, еще не совсем понимая, что вот ОНО, что сейчас всё начнется, повернул к нему голову. Затем начал ловить звуковые обрывки, будто выбираясь из анабиоза под бременем не очень жаркой и душной, но, явно, засасывающей в себя, окружающей пустыни.
- Десят-пятдоклад! Движнажелдороге!
- Чего-чего?
- Наблюдает движен..., - радист, окончательно лишенный воздуха, шумно вдохнул и более связно продолжил. - Стрелок 'десятки-пятой' докладывает! Движение по железной дороге. С востока.
'Но на шоссе-то никого!' Горельский, забыв про осторожность, высунулся в дверной проем, будто пытаясь приблизить горизонт. В этот момент возле ленты асфальта показалась рука наблюдателя. Он указывал куда-то через шоссе, но дал понять без какой бы то ни было конкретики, что видит движение. Орешкин продублировал на КП. Горельский подтвердил рукой и тут же отпрянул за стену. Встав в полный рост, он пытался разглядеть в бинокль, что же происходило. Тревожить эфир дополнительными расспросами 'десятки-пятой' брони не решился.
Пока там нихрена не было видно. Местность за шоссе сливалась в единую массу с далекими и такими же монотонными холмами. Железная дорога пряталась на общем фоне. Лишь спустя бесконечный пяток секунд, Горельский увидел.
Вдалеке, за шоссе, перемещалось что-то малоразмерное и темное. Расстояние скрадывало скорость, но через несколько секунд Горельский определил, что это темное приближалось. Чуть позже он разглядел в бинокль два, пока не очень четких человеческих силуэта, оседлавших 'нечто'. Они были видны по пояс, немного сбоку и по какой-то неведомой причине раскачивались в странном синхронном ритме.
Вначале Горельский подумал о небольшом ялике с веслами. 'По земле... Гребут... Дожили...' Потом на память пришел года два назад увиденный фильм 'Корона российской империи'. Там, на фоне неуловимых мстителей, Джигарханяна, Каракумов, ВЧК и Эйфелевой башни присутствовало нечто подобное под названием дрезина.
Поскольку от этого объявившегося анахронизма угроза миру и безопасности исходить не могла, а никаких иных изменений в окружающем пока не наблюдалось, то Горельский пришел к выводу, что причина появления данного аппарата - это, отнюдь, не попытка противника произвести разведку с применением жэдэ средства доставки. К тому же, упомянутый транспорт, как оказалось в последствии, обладал не маскирующим, а атакующим свойством - уже хорошо слышимым скрипом несмазанного железа, которым, видимо, пытались отпугивать врагов в радиусе километра.
'Чего делать-то?' - начал соображать Горельский. Беспрепятственно пропустить отчаянно скрипевшую прабабушку бронепоезда к мостам? Или же отправлять личный состав на отлов гребцов, чтобы ребята носились, как угорелые, по пустоши на виду у всего белого света? Он уже сверился с картой - точка минимального удаления железной дороги находилась более чем в трехстах метрах.
Через минуту, когда приближающееся 'очевидное-невероятное' оказалось не только хорошо слышимым, но и видимым, ситуация разрешилась сама собой. Раздался громкий металлический хруст, после чего вновь воцарила покойная тишина африканского воскресенья, как положено. Примолкшая дрезина прошла еще несколько метров по инерции и остановилась. Послышались крики. Горельский разглядел в бинокль, что оба машиниста, теперь видимые в рост, были одеты в нечто темное, камуфляжно-полосатое, а также вооружены автоматами Калашникова. Они поковырялись, что-то подергали, затем поводили хоровод вокруг прабабушки, но это не помогло. Старушка явно и наотрез отказывалась скрипеть на своих колесиках куда бы то ни было. Машинистам не оставалось ничего иного, как следовать по назначению пешим ходом.
Прошло совсем немного времени, и Горельский увидел - они направлялись к мостам. По первым прикидкам выходило, что машинисты пройдут метрах в ста от правого фланга. Орешкин, видимо, проанализировал развитие событий этим же курсом. Поэтому он обернулся и нетерпеливо, вызывающе начал откидывать назад голову с болтающейся на ней каской: мол, чего ждем? Но Горельский не торопился. Он отсигналил Орешкину 'захват' и 'двое, ко мне' лишь после того, как снова осмотрел кислятину, расстилающуюся до самого горизонта.
С позиции первого отделения снялись двое и шустро поползли в тыл развалин усадьбы. Тем временем, объекты захвата довольно быстро топали, широко размахивая руками. Дистанция до них пока была велика.
Вскоре за спиной Горельского раздался приглушенный хруст кирпича под подошвами. Потом доклад.
- Товарищ гвардии старший лейтенант, младший сержант Кантор и матрос Устьянцев по вашему приказанию...
Горельский оборвал, махнув рукой.
- Гриша, погляди сам. Вдвоем справитесь? - не оборачиваясь, Горельский передал бинокль за спину. Сам смотрел на приближающуюся к шоссе, уже достаточно хорошо видимую невооруженным глазом пару машинистов, пытаясь понять по телодвижениям, что они из себя представляли. - Хотя бы один при мозгах нужен будет. Который слева, вроде, получше выглядит. Но еще лучше, если оба на ногах останутся.
- Сделаем, - чуть погодя ответил разведчик, гвардии младший сержант Гриша Кантор.
- Тогда каски, подсумки здесь оставляйте. Возле вон того кустарника их подождете, - Горельский указал рукой на пересохшие пучки чего-то непонятного, но довольно густого, торчащие из земли метрах в семидесяти с правого фланга второго отделения. - Оттуда до этих машинистов метров сорок окажется. Дайте им в тыл немного зайти. Вам семь-восемь секунд хватит добежать. Смотрю, они и автоматы на спину определили. Так что, время будет. Снайпер второго отделения присмотрит на всякий случай. Но лучше бы без шума и бума. Всё понятно?
- Так точно.
- Тогда вперед.
Горельский отследил, как Устьянцев с Кантором доползли до кустарника, расположились там и замаскировались - срезали и укрылись ветками, заодно набросав на себя взрыхленную штык-ножами землю. Неизвестные не изменили направление движения и только-только начали пересекать шоссе, всем своим видом демонстрируя отсутствие какой-либо осторожности. Видимо, на то не было причин или возможность широкого обзора заупокойной местности внушала безопасность.
Тем временем, округа стала потихоньку готовиться к наступлению дня, несмотря на то, что небесная дымка пока продолжала блокировать световые потуги солнца. Жара - в связи с умеренностью климата этого сезона - не свирепствовала, а благодушно и мягко обволакивала, прошибая легкий пот. Утренний бриз, еще совсем недавно не оставлявший попыток дуть откуда-то с запада - со стороны моря - окончательно завял, допустив до слуха многочисленные, хотя и трудно опознаваемые звуки, которыми всегда полнилась любая пустыня или пустота. 'Как в бочке,' - подумал Горельский, снова прощупывая биноклем знакомые очертания ландшафта, который слегка поднадоел.
Но всё и уже давно шло по плану. Со временем был полный порядок. 'Как по маслу... До чего ж гладко-то,' - в который раз констатировал Горельский. Это не беспокоило. Просто, удивляло. Тогда он еще не знал, что удивление - ни что иное, как... Но человек, наверное, для того и создан, чтобы постигать созидая. Для постижения необходимо время. Много времени. Как он уже отметил, со временем был полный порядок, а значит, всё шло по плану.
У гвардии младшего сержанта Григория Кантора и гвардии матроса Николая Устьянцева также никаких проблем в плане выполнения поставленной задачи не возникало. Оба вооруженных военных неопознанной армейской принадлежности протопали мимо, увлеченно болтая и ни на что не обращая внимания. Среднего роста, черные, как уголь, без головных уборов, лысые. На одном - худющем - странное, полосатое хэбэ болталось мешком. Неуклюже ступая вразвалочку, они начали удаляться.
Гриша шепнул Коле: "Пуск," - и они неслышно поднялись из-под наваленной земли и веток, через секунды оказавшись за спинами ничего не подозревающей пары. Гриша крепко захватил ладонями оба автоматных цевья и дернул их на себя-вниз, рявкнув в сразу же поникшие затылки.
- Вы чего тут, блин, ходите?!
Субъекты даже не дернулись, хотя и не получилось бы. Только головами повели. Гриша крепко держал их автоматными ремнями, заворачивая туловища в наклон и назад. Один что-то сказал негромко. Руки обоих потихоньку начали подниматься.
Повесив автомат на плечо, гвардии матрос Устьянцев уже оказался спереди машинистов и обыскал от подошв до воротников.
- Пустые. Бумажки какие-то, - отступил и показал, чтобы ложились. Застопоренные в руках гвардии младшего сержанта, они потянулись к земле. Легли. Гриша стащил оба Калаша через головы и отбросил в сторону. Ни подсумков, ни штык-ножей. Ничего.
- Ноги шире. Руки за спину, - переводя ботинком и стволом автомата на понятный язык, Гриша перебросил пленных поближе друг к другу и прижал коленями к земле. Затем схватил гимнастерку на плечах одного из них. Ткань оказалась крепкой - надежной. Содрав на спину и не заботясь о пуговицах, он стащил гимнастерку почти до локтей, взялся за нижнюю часть, рванул на себя и провернул ее несколько раз вокруг воротника, зажав, таким образом, сведенные за спиной руки. Потом проделал эту же операцию с другим пленным.
- Всё! Подъем! И бегом, - дернув вверх, Гриша установил машинистов на ноги и, подталкивая в спины, доходчиво указывал-выправлял стволом направление и темп движения. Устьянцев подхватил с земли автоматы. Они, уже вчетвером, быстро добежали до тыла усадьбы. Там ждал Горельский, понимая, что разводить пленных и устраивать некое подобие допроса 'по одному' обстановка вряд ли позволит. Тем более, вскоре выяснилось, что ни на одном из известных языков пленные не отвечали. Наоборот, вопросов не слушали, а всё время пытались сказать что-то своё, перебивая друг друга, на каком-то 'шта-бжуш-муйту-пшуш' средстве общения.
Помучившись с минуту, Горельский убедился, что ничего толкового из этого не выйдет. На найденных в их карманах бумажках никаких доступных для понимания военных тайн и секретов, похоже, не содержалось.
- Устьянцев, возвращайся к отделению. Гриша, в общем, вяжи их по науке, гони на 'опорный' к мостам на полном вперед, сдавай вместе с бумажками и быстро назад. Я не понимаю, чего они говорят и не пойму никогда. Пусть Худжадзе сам разбирается.

* * * * * * *



В попутчиках капитана Можара оказались знакомый, улыбчивый матрос второго года службы Валера Рокотов и водитель Женя, на УАЗе которого капитан поехал с борта БДК на берег.
Движок довольно урчал, жара совсем не доставала, солнце пряталось за белой пеленой на небе, почти скрывая собственную огневую позицию. Набегающий ветерок ласково трепал короткий ежик волос и, вообще, жизнь начала нравиться, а усталость куда-то запропастилась.
- Женя, сейчас поворачиваем направо и всё время по прямой. Тут к мостам дорога одна - не заблудишься. Откуда сам?
- С под Пскова, товарищ капитан.
- Бывал в ваших краях. В Лопатино за речкой.
- У десантов?
- Там. В командировку ездил лет пять назад. Погода паршивая была. Холодно и дождило сильно. Осень.
- С этим у нас полный порядок. По осени, вообще, никуда не проехать, товарищ капитан. Все дороги размывает. Только по асфальту.
- Меня на вокзале на ГАЗ-63 встречали. Вездеход. Оба моста ведущих. По дороге задремал. Потом проснулся. Смотрю, старший машины тоже закемарил. А солдат за рулем, как в фильме "Кавказская пленница" - из стороны сторону головой мотает и спит. Но мы едем. Не быстро, но едем. Уже сумерки на подходе. Лейтенанта в плечо толкаю и говорю, смотри, что творится! Он глаза продрал, и спокойно так, мол, колея тут - с нее не съедешь. Спи, то есть...
- Там же трасса Ленинград - Невель. Десанты рядом стоят. Ничего не путаете, товарищ капитан?
- Может и вру. Или на Дальнем Востоке это было? Не помню уже.
К переднему сиденью наклонился гвардии матрос Валера.
- Я вот тоже, товарищ капитан, вчера начал вспоминать, когда последнее письмо домой написал. На прошлой неделе или на позапрошлой? Так и не смог вспомнить. А у вас аж пять лет прошло.
- Напиши сегодня вечером два письма и вопрос решен. Им - до дома - дорога долгая.
- Чего у них тут людей так мало, товарищ капитан? И бабы, в основном. Детишек тоже мало. Куда все мужики подевались? - спросил водитель Женя.
- Сам видишь, воюют тут много. Мужики на службе где-то или... нет их уже. Страна богатая. Нефть, алмазы. Потому люди и мрут, как мухи.
- У нас тоже страна богатая. Однако, все живы и здоровы, товарищ капитан, - осторожно возразил Женя.
- Нас же делить-грабить некому. Пусть попробуют только. А этих... - капитан Можар прервался, понимая, что разговор сворачивает на ржавые рельсы. - Здесь еще не настолько сильна власть народа, чтобы дать достойный отпор империалистам. Но мы, вместе со всем социалистическим миром, уже оказываем помощь. И скоро здесь будет всё в лучшем виде - как дома, бля... Хороша дорожка, а, ребята?
Капитан Можар, всё-таки, решил поменять тему от греха подальше.
Ровный и темный, будто отутюженный асфальт стелился впереди, не покалеченный даже траками прошедших танков. Кое-где проглядывали белые полосы разметки. Ей было, как минимум, лет пять отроду.
'Всё начинается с дороги - улыбки, радость и любовь. Тоска по дому и тревога, что не увидишь его вновь,' - Можару вспомнились строчки из песни, которую слышал каждый подъем летом прошлого года на турбазе министерства обороны 'Красная поляна' в горах Кавказа. Жена тогда постоянно скандалила по поводу обязательных на базе туристических походов, в которые идти категорически отказывалась. В конце концов, придумала какую-то болезнь и их отправили загорать в Кудепсту. 'Всё начинается с дороги... Дураки и дороги... Наверное, всё-таки, у нас всё начинается с дураков. Дороги - следствие,' - подумал Можар и окончательно поставил крест на продолжении обдумывания данного вопроса, прекрасно понимая, что ничего в этой жизни от его потаенных мыслей и чаяний не изменится. А, вот, от озвученных мыслей - и не на кухне - жизнь еще как может измениться. Так что, ненужно это всё. Ни к чему. Денежное довольствие на уровне, строим социализм по всему белу свету, и турбазы, вместе с министерством обороны и генеральным штабом, никуда не денутся.
Шоссе уже вывело загород, и вокруг раскинулась абсолютно голая пустошь, краснеющая, как задница макаки, изредка утыканная деревьями, будто кнопками с широкими шляпками. Острия кнопок, правда, оказались кривоваты. Наверное, оттого и не влезли в плоть полностью. В общем, полная... Но не жарко. Можар усмехнулся, снял с колена мабуту и натянул на голову до ушей. Скорость увеличилась. Поддувало уже не так приятно, как в городе.
Вскоре дорога начала изгибаться, и кривых кнопок в заднице прибавилось. Из её красноты, кое-где, теперь торчала щетина - пожухлая трава. У горизонта объявились краснеющие, пологие припухлости - жалкие подобия холмов. 'О! Приближаемся к промежности!'
Можар развеселился ни с того, ни с сего. То есть, настроение качнуло в определенные сферы - ни к месту и не ко времени. Согласно азбуке жизни, о которой он уже имел некоторое представление после Вьетнама, это было совсем ни к чему. Дурной, мол, знак - жди в гости напасть. Но посетители и без намеков обещали объявиться. Хотя, пока ни слуху, ни духу. 'Что? Время пришло?'
Минуты потянулись в полном молчании, сдобренные звуками бушующего на скорости уазовского движка. Валера попытался о чем-то спросить капитана, но тот лишь покачал головой и не ответил. Можара теперь слишком занимали собственные мысли и пространство впереди, чтобы слышать кого-то еще.
Но ни на подъезде, ни на самих мостах, ни в окружающем просторе никаких изменений пока не происходило. Всё также и потихоньку ползло воскресенье. Та же белесая, сплошная дымка прятала небо. То же буро-красное, мертвенное пространство, теперь перечеркнутое широким, абсолютно сухим руслом реки, предоставляло себя к осмотру во фронт и с флангов, вплоть до очень далекого горизонта.
Тем временем, УАЗ въехал на мост и Можар узрел, что безжизненность и умиротворенность пустыни, на самом деле, была обманчива. На противоположном берегу, с большими интервалами, замерли в окопах глыбоподобные объекты под маскировочной сеткой, которая, скорее, выдавала разницей цвета, а не скрывала. Но со стороны города противника не ожидалось. С фронта технику и людей прятал береговой уклон. Его уже изрыли траншеями, ходами сообщений, отдельными позициями, пунктами по назначению. Блиндажей не наблюдалось. Практически, везде еще копошились, продолжая зарываться вглубь и обустраиваться.
Когда до оконечности моста оставалось метров семьдесят-восемьдесят, Можар увидел, как из-под насыпи, слева, вынесло одинокого бойца. Он вышел на шоссе и встал посередине - видимо, решил перегородить дорогу. Одергивал форму и подтянул ремень, поправил каску. Одной рукой держался за автомат, а вторую поднял вверх, требуя немедленной остановки. Женя начал снижать скорость.
- Не останавливайся. К нему подъезжай, - приказал Можар.
- Не стрельнёт? - спросил сзади Валера.
- Зачем?
- Это Мукин. Серьезный очень. Кандидат в члены партии.
Можар промолчал, а Женя встал в метре от бойца. Тот подошел, ухватившись за автомат уже обеими руками.
- Кто такие?
Можар привстал и посмотрел, откуда этого воина принесло.
Впереди, у самого берегового бруствера разместился широкий, пока не закрытый сеткой, окоп. Из него высунулись рога стереотрубы с привязанной для скрытности растительностью. От окопа шел ход сообщения в тыл на КП, притулившийся внизу, возле самой насыпи, выдавая себя усами нескольких антенн, торчавших из маскировочной сетки. Там же, у входа, стояла и смотрела в сторону УАЗа группа из трех, явно, офицеров.
- Ты сам-то кто будешь? - уже усевшись на сиденье, спросил в ответ Можар, обескураженный наглостью воина. - Пароли ввели, что ли? Или своих не признаешь?
Боец не смутился. Гордо отрапортовал.
- Гвардии ефрейтор Мукин! Охрана штаба группы 'Север'! Товарищ гвардии капитан Худжадзе приказали вас остановить и спросить про переводчика. Привезли его или нет?
- А чего тут, просто так ездят, Мухин? Без переводчиков? Мы уже какие по счету? - спокойно продолжал Можар.
- Я - Мукин, - обиженно ответил боец и отвел глаза. Начал краснеть. - Товарищ гвардии капитан Худжадзе приказали...
- Ты, гвардии Мукин, краснеть потом будешь, когда доложишь своему командиру, что я, капитан Можар, налагаю на тебя дисциплинарное взыскание за нарушение правил воинского приветствия. А сейчас показывай, куда машину ставить. Или мы тут, бля, торчать должны, как гора Эверест? Вражеские разведки не дремлют!
- Езжайте за мной, товарищ капитан, - слегка перепугавшись, выдохнул гвардии ефрейтор Мукин и побежал по шоссе показывать дорогу. УАЗ тронулся, через метров пятьдесят свернул влево, а затем пошел вниз по пологой насыпи и остановился неподалеку от всё также молчаливо рассматривающей группы офицеров. Но их осталось двое. Они подошли поближе, пока Можар открывал дверь и вылезал из машины.
- Здравия желаю, - отдал честь и протянул руку стоявший слева: плотный, ниже среднего роста, усатый, с черными, колючими глазами. - Командир группы 'Север' гвардии капитан Худжадзе. Мой заместитель - старший лейтенант Кочетов.
- Здравствуйте. Капитан Можар Александр, - козырнув в ответ, пожал сухую, жесткую ладонь и вторую, помягче. Можар уже видел их на борту БДК, но так и не познакомился. Много там народу было, чтобы со всеми перезнакомиться. - Направлен к вам командиром десанта для проведения допроса пленных.
Ни о чем не спрашивая, Худжадзе указал на землянку под сеточным шатром: 'На мой КП, пожалуйста,' - и, резко повернувшись, зашагал к входу. Зам не отставал. Пройдя за ними с десяток метров, а затем спустившись по земляным ступеням, Можар обнаружил довольно просторное помещение в пятнистом намеке на сумрак. Людей в нем было всего-ничего. Пахло свежеразрытой, чужой землей. Ни стульев, ни столов. Штаб расположился на ящиках из-под выстрелов. И даже 'икона' - оперативная карта - одиноко висела на одной из голых, земляных стен. Ни Леонида Ильича, ни портретов членов Политбюро ЦК КПСС, ни генерального штаба. Даже 'Боевой листок' еще не выпустили. Стояла непонятная для суетного и горячего - по всем параметрам - места тишина. Лишь снаружи доносились частые и звонкие клацанья лопат о землю.
- Здесь удобно будет? - спросил Худжадзе и показал на угол с двумя, повсеместно распространившимися ящиками, стоявшими на боку напротив друг друга рядом с аккумуляторами.
- Да. Вполне.
- Сейчас приведут пленного. Мы их развели, чтобы не договорились. Были вооружены автоматами Калашникова, но форма одежды у них странная. Ни в Луанде, нигде такой не видел. Камуфляжная, добротная. Пошита из хорошего материала. Знаков различия нет. Вот, бумаги с ними были, - Худжадзе протянул Можару два небольших, исписанных листка.
- Где их захватили? - Можар прекрасно помнил услышанное от комдеса. Но не только ему, а, наверное, всем и всегда хотелось заполучить историю из первых рук. Заодно, он пытался прочесть текст на мятых листках. Было не так, чтобы очень светло и почерк уж больно корявый и мелкий - не разобрать.
- Взяли в районе обороны, по фронту, в километре отсюда. Боевое охранение расстаралось. Ехали на дрезине по железной дороге с востока. Транспорт сломался. Спешились. Направлялись к мостам.
- Разведке не пристало. На 'железке' их только слепой не заметит. Если задача - мосты, то разведке идти вдоль реки, под берегом. Русло переходить километрах в пяти к востоку. Там изгиб реки, сама поуже и холмы закрывают. Потом с тыла заходить - по кустам прятаться. Кустарника на том берегу хватает. И почему двое? Ладно, послушаем, что скажут.
- Мне тоже странным показалось. Тем более, ничего не понимают по-английски. На своём, без умолку, лопочут, - Худжадзе задрал голову и крикнул в нетерпении. - Самсоненко! Ну, где ты ходишь?! Где пленный?!
Ответа не последовало, но, буквально, через секунды, споткнувшись на ступеньках, кто-то худой и низкорослый ввалился в землянку. На ногах, кое-как, устоял. Сверху на голову, до локтей, был надет вещмешок. Руки связаны за спиной. Мотал головой и мычал чего-то.
Капитану Можару не составило труда установить происхождение обмундирования по видимым полам хэбэ и штанам. Темно-серая ткань с коричневыми и зелеными полосами выдавала кубашиную принадлежность.
Около трех недель назад в Мозамедеш откуда-то прибыла здоровенная, транспортная посудина. В течение нескольких суток порт работал не покладая рук - днем и ночью. Эшелоны забивались контейнерами, уймой разнокалиберных ящиков, мешков, ёмкостей и экстренно отправлялись по 'железке' на восток. Офицеры-кубинцы, сопровождавшие груз, свободно болтали по-русски и были одеты в точно такую же форму. Поэтому Можар оторопело констатировал.
- Похоже, это кубаш.
- Кто? - Худжадзе не понял.
- На нем кубинское обмундирование, - медленно выдавил из себя Можар и сел на ящик, оказавшийся, слава богу, по месту.
- Товарищ с Кубы?! - до гвардии капитана Худжадзе с трудом доходила объективная реальность по причине подрыва мозга в результате мгновенного анализа последствий содеянного. 'Но мы ж их не били! Рты только заткнули и мешки эти - сверху... Только и всего...'
Тем временем, на КП объявился гвардии сержант Самсоненко, заботам которого препоручили пленных.
- Самсоненко, снять с него мешок! Вытащить кляп и развязать руки! Быстро! Он, наверное, пить хочет. Кто-нибудь, дайте воды! Самсоненко! Что ты возишься?! Второго - сюда, срочно! - закричал Худжадзе и сам бросился высвобождать из пут кубинского брата. КП сразу же обрело привычный вид шумного, кишащего муравейника.
- Если это кубаш, то испанского языка я не знаю, - продолжая сидеть на ящике, задумчиво и негромко произнес Можар, то ли обращаясь к окружающей действительности, то ли размышляя вслух. Гвардии капитан Худжадзе не расслышал, активно занимаясь высвобождением пленного из пут, но его мысли и слова пришлись в унисон.
- Кубинцы по-испански говорят. Вы испанский знаете, капитан?
Можар не ответил. В воздухе повисла пауза. Пленного, наконец, распеленали. Он начал плеваться, отчаянно чихать, а затем жадно и надолго припал к кем-то поднесенной фляге. Пауза продолжала висеть, но отсутствующий взгляд Можара внезапно наполнился смыслом. Он внимательно посмотрел на пленного. Даже встал и подошел поближе.
- Рожа у него слишком круглая. Не кубинец это. Местный, вроде.
Пленный продолжал глотать воду, давясь. Можар вырвал флягу у него из рук. Бесценное африканское сокровище выплеснулось на земляной пол. Капитан приблизил лицо к уже вытаращенным от страха глазам и перекосившемуся, широко раскрытому рту, в котором не хватало половины зубов. Нахохлившись, громко зашипел:
- Кому тэ шамаш, а тинта? Номэ? Ойджэ! (порт. Как тебя зовут, чернила? Имя? Быстро!)
- Жоау Мораеш, - прозвучало очень тихо, дрожаще-загробно, а потом, вдруг, погромче. - Куэрья фумар... э комэр. (порт. Я хотел бы покурить... и поесть.)
- Компрэнду (порт. Понятно), - Можар кивнул, распрямился и даже злоба ушла. - Агора вайш мамар накинда пата дэ ум буру. Дэ ондэ э? Аондэ вайш? (порт. Сейчас отсосешь пятую ногу осла. Откуда ты? Куда путь держишь?)
Сразу же раздался чуть осмелевший трындеж, со сдвигом на полтона вверх, но в этот момент на КП случилось явление номер два.
Напарник дистрофичного Жоау выглядел покрупнее и повыше. Гвардии сержант Самсоненко уже снял с него вещмешок, но руки не развязал, и во рту пока еще сидела тряпка-закупорка, прихваченная обрезком кончика (веревки), намотанного вокруг головы.
- Капитан, второго развязывать? - дребезжащим голосом спросил Худжадзе, выдавая уже стихающие, но совсем недавно бушевавшие внутри ураганы.
- Пока так оставьте. Пусть посмотрит и подумает.
- Этот-то не кубинец?
Можар окинул пленного быстрым взглядом, чтобы еще раз убедиться.
- Нет.
- Как, кстати, ваше отчество, капитан? Знаю, что зовут Александром.
Видимо, у Худжадзе настолько мощно отлегло на сердце, что захотелось простого, человеческого общения, не взирая на штабную свиту под рукой. Не с подчиненными же - по-людски.
- Зовите без отчества, - ответил Можар.
- Хорошо. Меня Андреем зовут.
Худжадзе, вдруг, подошел и протянул руку. Попытался улыбнуться, но щека подергивалась - не получалось. 'Вот, до чего человека служба в забугорье доводит. Жизнь, как на минном поле', - подумал Можар, снова пожимая крепкую, но на этот раз влажную ладонь. - 'Видать, с погонами в мыслях расстался... Ох и циник же ты, Можар!'
А Жоау примолк. Непонимающе и оттого испуганно разглядывал двух страшных белых, которые от чего-то пожимали друг другу руки и щерились. По этому поводу его воображаемые шансы на возможность дальнейшего пребывания на поверхности родины резко пошли на убыль. Надо было спасаться - сказать им очень важное и нужное. То, чему бы поверили. Но разве поверят?
- Сэнтэ-сэ, Жоау. Сэнтэ-сэ! (порт. Садись, Жоау. Садись!) - Можар подтолкнул его к ящику. Сам уселся напротив и продолжил с откровенным сожалением, будто понимая причину опечаленности Жоау. - Асим ондэ дэхаште сэу серебру? Под репетир? Кому вэм пара кэ? (порт. Так, где ты потерял свои мозги? Давай, с начала? Как ты сюда попал?)
Пленный не торопился отвечать, чего, по-видимому, до сей поры, никогда не случалось. Он обдумывал ответ, иногда посматривая на корешка, стоявшего у выхода из землянки. Тот уже оклемался и хлопал ошалелыми, бегающими по сторонам глазами.
Жизнь на КП притихла, но заходить на покойный фарватер не собиралась. Казалось, атмосфера гудела от напряжения, в котором каждый ждал чего-то сиюминутного, но абсолютно непонятного.
- Кочетов, давай на НП. Проверь там, как служба несется и вообще. Всем, работать! - разрядил обстановку Худжадзе и отвлек общее внимание от допроса и допрашиваемого. - Самсоненко, усади пленного. Поставь ему ящик. Не видишь, качается уже!
- Есть!
Жоау осторожно посмотрел на Можара, вздохнул, начал тихо и медленно говорить, аккуратно подбирая слова. Не прошло минуты, и капитана начало распирать изнутри от комичности и невероятия картины рассказа пленного. Можар не поверил ему. Такого, просто, не могло случиться в военное время, в крупном подразделении, в котором долженствовало существовать какому-то управлению, субординации, дисциплине, старшим и младшим командирам, людям, в конце концов. Можар пока лишь обретал привычку ничему не удивляться, поэтому не мог позволить себе усомниться в собственных представлениях о вещах, относящихся к почетному званию: вооруженные силы страны - неважно какой.
Но сомнения в собственной правоте закрались. С другой стороны, для этого доходяжного пацана не имело никакого смысла так мудрено и артистично врать. Он прямо смотрел в глаза Можара и не отводил их ни влево, ни, тем более, вправо-вверх, где пряталась человеческая ложь. Руки свободно двигались, ладони часто открывались. Более того, Можар не только видел, но и чувствовал, что хлопчик был совсем не искушен в вопросах ввода в заблуждение. Он спотыкался, возвращался к уже сказанному и забегал далеко вперед, пропуская огромные куски, которые, затем, аккуратно восстанавливал, часто перескакивая с кадра на кадр. У седого разведмерина, ветерана профильных игрищ, обросшего ракушками, не склеилось бы так. А у этого парнишки срасталось. Можару понадобилась всего пара вопросов, чтобы убедиться - ловить не на чем. Но поверить не мог. Не имел права.
Гвардии капитан Худжадзе расхаживал по КП со сцепленными за спиной руками, негромко огрызаясь на штабных. Он продержался всего минут пять-шесть. На большее у командира группы 'Север' терпения не хватило. Подошел, наклонился к Можару и тихо спросил.
- О чем он, Саша? Что-нибудь ценное есть?
Жоау прервался, жалостливо поглядывая то на одного, то на другого капитана. Можар встал с ящика и, потянувшись, указал глазами на выход - мол, пойдем, поговорим тет-а-тет.
- Самсоненко! Охранять пленных! Замначштаба, командуй! Я отойду на минуту.
Наруже разворачивался день, но даже он не удосужился разогнать белесую завесу в далекой вышине неба. Не знающая преград теплота в невидимом, но ощутимом диапазоне указывала направление на припрятанное солнце. Оно болталось почти в зените. Неподвижность воздуха и застывшее вокруг, буро-красное однообразие нагоняли уныние и тоску, если бы не воскресенье, которое, всё же, излечивало чувства и мысли подобного рода. Хотя, с трудом. Вообще-то, кому как.
Личный состав почти утихомирился. Одни глушили сухпай, другие сильно не шумели, доводя профиль множественных рукотворных творений, которым бы следовало радовать глаз. Но предназначение ям и канав, называемых более привлекательно на языке людей в погонах, шибко хромало в плане 'радовать' и оттого отношение к созиданию и прогрессу имело весьма посредственное. Ну, на троечку с минусом, может быть.
- В общем, такая история, Андрей, - обхлопав себя по всем карманам, Можар нашел сигареты, но доставать не стал. 'На позиции куришь - врага не надуришь!' - Парень этот из танковой бригады, которую расхреначили. Второй тоже оттуда. Я даже не знаю, чего делать. Докладывать? Или везти их комдесу - пусть сам думает.
- А в чем проблема? Почему мы не можем доложить? Что произошло? - зачастил Худжадзе, колючками своих глаз впившись в лицо Можара, нервозно тюкающего кулаком раскрытую ладонь. Можар смотрел в сторону города, хмыкнул ни с того ни с сего. Потом набрал полные легкие воздуха и шумно выдохнул с: 'Да-а-а-а... Дела'. Сплюнув под ноги и повернувшись к буравящим колючкам, начал говорить.
- Нет никакого противника, понимаешь? Никто ни на кого не нападал, ни уничтожал, ни перерезал железную дорогу.
- Как нет противника? - Худжадзе раскрыл рот от удивления.
- Сам в это поверить не могу. Но он, явно, не врет. Картину дал абсолютную. В деталях не путается. Я в той бригаде был раз. Два месяца назад. Формируют её только. Всего танковая рота техники и личного состава - четверть от комплекта. Со снабжением водой и продовольствием у них дела плохо обстояли. Ну и началось - это мне и это мне, а тебе - хрен. Я не знаю, куда командование бригады смотрело. Были бы советники - наши, 'варшавские' или кубаши - сразу бы доложили. А эти, видимо, скрывали. Думали, рассосется. В общем, три ротных власть делили-делили, а вчера войну затеяли - на троих. Сначала на полигоне. Потом соседнюю деревню разнесли, и в расположение переместились. Танковые дуэли. Говорит, боепитание там, в последнее время, чуть ли не под ногами валялось. Анархия. Эти двое ночью на дрезине оттуда убежали.
- А радио?
- Радиоцентр в расположении был, но, по словам Жоау, его вчера утрамбовали. Видимо, доложиться в Лубанго успели, а то бы никто и не знал ничего. Но уж чего они там доложили - не знаю.
- Как же мы такое - и Артурычу? Про ЧП окружного масштаба лучше уж пусть кто-нибудь другой на хвосте несет... Вдруг - деза? - вырвалось из недоумевающего Худжадзе.
- Вот и я - о том же. Повезу на 'командный'.
- В самом деле, забирай их отсюда, - согласился, сразу оживившийся Худжадзе, но тут же сник. - Если он сказал правду... Сколько же нам здесь ждать у моря погоды?
В этот момент Можар заметил взгляд и знакомые, луноликие очертания, на секунду выглянувшие из-за сеточного шатра над КП.
- Ты чего там подглядываешь? А?! Ну-ка, иди сюда, Мукин!
Гвардии ефрейтор с очень серьезным выражением лица мгновенно возник по пояс над шатром. Снова поправлялся, подтягивал ремень и устанавливал каску на голове под нужным наклоном. Затем пошел чеканным, строевым шагом на зов. Автомат, на этот раз, висел на груди, как при параде. Он прижимал его правой рукой, а левой производил образцовую отмашку.
Можар заметил краем глаза некоторое оживление метрах в пятнадцати ниже по берегу. Там стоял УАЗ, и прозябающие возле него Валера с Женей начали готовиться к просмотру шоу.
- Товарищ гвардии капитан! Разрешите обратиться к товарищу капитану?! - уже притопнув в полутора метрах и вытянувшись по струнке, грянул низковатый крепыш Мукин, слегка 'окая'.
- Дома услышат, ефрейтор. Потише, давай, - вяло и глухо ответил в конец расслабившийся Худжадзе. Он, будто в забытьи, достал из кармана сигареты, подержал пачку в руках и, видимо, опомнившись, быстро убрал обратно. - Обращайся.
- Товарищ капитан, гвардии ефрейтор Мукин по вашему приказанию прибыл, - уже не так громко отчеканил Мукин, продолжая есть глазами Худжадзе. Тот смотрел в раскрасневшуюся, еще свежую землю, сцепив за спиной руки и попрыгивая на мысках.
- Ефрейтор, вы доложили своему непосредственному командиру о наложенном взыскании? - решил, было, поизмываться Можар, но отчего-то передумал.
- Никак нет, товарищ капитан, - теперь Мукин молящим взглядом ел Можара.
- А что случилось? - проявил слабый интерес Худжадзе.
- Во вверенной вам морской пехоте всё в ажуре, товарищ гвардии капитан, - ответил, улыбнувшись, Можар. Затем снова посерьезнел. - Так вот, Мукин. Отставить доклад непосредственному начальнику. Взыскание с тебя снимаю за отличную строевую выправку и хорошо поставленный командный голос. Ты откуда родом-то?
- С Онеги я, с под Петрозаводска, товарищ капитан.
- Вот я и подумал, Мукин. Без стереотрубы вижу, что станешь ты очень большим начальником лет через двадцать-тридцать. Забудешь, о нашей встрече. О том, как ты мне - советскому человеку - не только командиру, но твоему старшему брату, посреди Африки вопрос задал: 'Кто такой?' А у меня память - зараза - крепкая. И когда уже стану совсем старым дураком, то приеду к тебе в самый большой дом посреди Петрозаводска, с видом на Онежское озеро. Зайду в приемную твоего огромного, самого начальственного кабинета. Нет, не насчет дров похлопоптать попрошу, а просто спрошу у твоих секретарш многочисленных: 'Ну, как тут Мукин вами правит?' Так, что они мне должны ответить?
- Не могу знать, товарищ капитан, - ни на секунду не задумываясь, с тем же серьезнейшим выражением на лице ответил ефрейтор.
- А ты подумай, Мукин. Я ж не тороплю.
Мукин наморщил лоб, смотрел куда-то вверх. Вскоре выдал.
- Секретарши плохого не скажут, товарищ капитан.
- Сам-то сразу о плохом заговорил. Это отчего ж так?
- Не о плохом. О дисциплине я подумал, товарищ капитан. Дисциплина - она не плохая и не хорошая. Она - дисциплина.
- А люди?
- Дисциплинированные советские люди - они все хорошие, товарищ капитан.
- Уел, Мукин. Сдаюсь, - улыбнулся Можар. - Иди, неси службу.
- Есть, - ответил довольный Мукин и обратился к Худжадзе. - Това...
- Иди-иди.
Лихо изобразив 'кругом', Мукин потопал за шатер, с поворотами, сохраняя прямоту углов.
- Вообще, он очень хороший парень. Кандидат. Отличник боевой и политической. Исполнительный, грамотный. Чего ты его строил-то? Это я ему приказал вас остановить, - с малой толикой удивленного непонимания спросил Худжадзе.
- Обидно, чего-то, стало, Андрей. Свои же мы. Тем более, здесь.
- Ну, ты и вытащил тему. Для партсобрания, как раз. Будто, других забот нет.
- Ладно, поеду. Скажи тогда Самсоненко, чтобы второго развязал и пусть выводит их на погрузку в транспорт. У меня, вон, какие орлы - не сбежишь. А тебе - счастливо. И успехов!
- Тебе тоже всего хорошего. Рад встрече.
Они пожали друг другу руки. Казалось, каждый думал о чем-то своём. Но попрощались тепло, искренне. Худжадзе пошел на КП, а Можар остался, крикнул.
- Ребята! Заводитесь! Грузимся и едем обратно!
Но, странное дело, прошло минут пять, а из землянки КП никто так и не появился. УАЗ стоял наготове и его молотящий движок потихоньку наполнял атмосферу запахами цивилизации. Гвардии матрос Валера Рокотов заметно подобрался, напрягся и замер в готовности принять пленных под охрану. Можар расхаживал возле машины, мял сигарету в пальцах и уже, было, собрался снова навестить упрятанный под землю мозг группы 'Север', когда раздалось: 'Принимайте первого!'
Через секунду из-под сетки над входом показалась голова Жоау. Он начал оглядывать окружающее, но, видимо, сзади подтолкнули, и пришлось материализоваться в полный рост. Его руки снова были связаны за спиной. Валера бесцеремонно ухватил Жоау за слегка порванную шкирку и впихнул на заднее сиденье УАЗа. Можар тут же гаркнул под землю: 'Второго давай!'
Но вместо пленного из землянки появился Худжадзе с двумя листами бумаги в руках и протянул их Можару.
- Саш, давай подпишем передачу пленных и трофеев. Один лист - тебе, другой - мне. Учет под роспись делу не помешает. Вот ручка.
Можар молча забрал листы, уложил их на горячий капот УАЗа и мельком прошелся взглядом по содержимому.
'Акт передачи... Я, ком.гр.'Север' гв.к-н Худжадзе А. передал к-ну Можару А. для доставки на... пленных в количестве... и трофейные вооружения типа... боеприпасы... в количестве... в целости и сохранности'. Время местное, дата, подпись.
Валера, тем временем, оприходовал второго пленного, а потом доходчивым языком жестов рассказал обоим про потенциальные возможности автомата Калашникова модернизированного, калибра 7,62 мм, и порекомендовал не испытывать навыки и умения морской пехоты в плане прицельной стрельбы по движущимся целям.
Потом откуда-то принесло Самсоненко со скарбом ангольцев, который был свален в задок машины. Самсоненко снова исчез.
- Утопли мы в бумажках. Людей за ними не замечаем, - тихо пробубнил в никуда Можар и, размашисто расписавшись, передал один лист Худжадзе. Но тот услышал.
- Ты чего, Саш? Думаешь, мне оно надо? Я ж от комбата прикрытием запасся. Чтоб на разборе полетов не придрался. С бумагой спокойнее.
- Я не о том. Ладно, бывай. Счастливо!
- Счастливо!
Всю обратную дорогу Можар промолчал, завалившись куда-то внутрь себя и ни на что не обращая внимания. Похоже, мусолил в голове невзгоды, о которых было известно одному богу и начальнику управления. Ни укрытые дымкой небеса, ни краснеющая вокруг задница с понатыканными кнопками деревьев, ни горемычные анголоиды, притулившиеся на заднем сиденье, внимания на него также не обращали. Что-то спросил водитель, но Можар ответил невпопад и тот больше не пытался завязать разговор с доселе прикольным капитаном, на которого отчего-то напала хмарь.
А Жоау потихоньку приходил в себя, уразумев, что из странной ямы вытолкали не на расстрел, хотя снова связали руки, и этот большой и рыжий в невиданной военной форме нагнал страху своим Калашниковым.
Вообще, руки - это, всего лишь, руки. Зато грязной, вонючей тряпкой рот никто затыкать не стал и мешком сверху не придушили. Получилось так, что жить пока было можно. Только вот вид офицера на переднем сиденье казался слишком уж грозным. Он, ведь, очень даже дружелюбно задавал вопросы Жоау на дне странной ямы, в которую по совершенно непонятной причине собрали столько ящиков, бумаги, железяк и людей в почти такой же форме, как у большого рыжего.
Жоау удивило то, что с ним никто больше не разговаривал и ни о чем не спрашивали. Это настораживало. Хотелось прямо сейчас рассказать какую-нибудь секретную штуку, о которой никто бы не знал и даже представления не имел. Но ничего подобного в голове пока не нашлось. Попадались всякие приключения, типа незнамо куда улизнувшего с танковой башни большого пулемета, который они с Карлушем припрятали в буше, а потом обменяли в деревне на две курицы. Жоау искал и искал, но постоянно натыкался на что-то не совсем то, связанное с продовольствием. Скорее всего, это бы не заинтересовало офицера на переднем сиденье, потому что всех офицеров всегда и везде хорошо кормят и поят. Отчего Жоау еще сильнее захотел есть.
Впереди завиднелась окраина города в виде плотного строя приземистых лачуг. За ними, вдалеке, возвышались отдельные, намного более прочные жилища, краснеющие черепицей крыш, отчего сразу же приходило понимание: партийному руководству еще работать и работать над вопросами равенства-братства. Экипаж УАЗа, стремительно приближающегося к городу, совместно с военнопленными глазел на те же самые городские достопримечательности, которые примерно в это же время разглядывал товарищ Рабэлаш. Он находился возле одного из окон своего огромадного кабинета, за южной стеной которого периодически слышались громкие голоса на непонятном ему русском языке. Также, из коридора в его руководящие покои частенько залетал громоподобный топот увесистой обуви, невзирая на солидное прикрытие в виде двойных, кабинетных дверей и просторной приемной.
Указанные факторы негативно воздействовали на и без того расшатанную нервную систему партийного руководителя. К тому же, этим утром ему пришлось лишить себя удовольствия поприсутствовать с семьей в церкви, то есть не увидеть проявления счастья, радости, умиления и почитания на лице народа при виде руководителя, приблизившегося к этому самому народу почти вплотную. Одни расстройства...
Единственное, что успокаивало товарища Рабэлаша - это вид из окна. За ним лежал широкий простор его города, видимый до самой северной окраины. Также, была хорошо различима красная крыша любимого дома. Она возвышалась над всеми крышами, кроме второй и не менее любимой, которая простиралась, в данный момент, над головой, и которую беспардонно оккупировали эти советские. Но, всё-таки, они приехали не просто так, а на танках. Они здесь, чтобы защитить его народ! Они дадут отпор врагу и сохранят жизнь его народу! К тому же, очень даже вероятно, что они отдадут все силы и не пожалеют ни свою жизнь, ни жизни своих людей, чтобы сберечь обе крыши. Поэтому пусть топчутся и орут сколько им будет угодно. Товарищ Рабэлаш даже улыбнулся где-то в самой глубине души. Захотелось кофе. Он не очень доверял секретарю. Даже кофе у него получался какой-то не такой. Поэтому решил сварить сам и, удовлетворенно хлопнув в пухлые ладоши, направился в приемную.
Воскресенье шло своим чередом и прошла уже уйма времени, а беда - жутко Высокомобильная и, вроде бы, очень Ударная, аж целая Группа какой-то там армии - даже не пискнула в эфир, обозначая присутствие. Распахнутые во всю ширь 'уши' БДК не прозевали бы даже шорох - не то, что писк. Граница времени, на счастье, оказалась не так близка. Но шаловливое Время любит забавляться с прочувствовавшими Границу людьми - оставляет в них след. Оно же способно, в определенных условиях, буквально, уничтожить человека, не понарошку отвечающего за судьбы других людей. Его величеству Времени, всего лишь, достаточно заранее дать понять этому человеку, что граница слишком близка, а за ней... То есть, запаса у человека, вообще, нет. Запаса эфемерного, несуществующего, доступного в понимании только разуму, наделенному душой.
Поседевшая прядь волос осталась незамеченной. Слишком много этого добра прижилось на голове комдеса гвардии подполковника Игоря Артуровича Симакова. Ныло сердце, но всё уже, казалось, в прошлом. Батальон и отдельная группа замаскировались, ушли под землю в рост и встали на боевой взвод - в общем, закусили удила в готовности ошеломить и сокрушить кого угодно. Вот только некого было дербанить - противник где-то застрял. Игорю Артуровичу теперь, а точнее, уже с полчаса как очень желалось хряпнуть водки. Просто, стакан водки.
В общем, воевать не хотелось никому. Даже Можару. Он вдруг захотел домой. Оттого и грусть-тоска навалились, и играться в войну разонравилось. К тому же, по планете шкондыбало воскресенье, а значит, полагалось отдыхать, чему, к его глубочайшему сожалению, в ближайшем будущем ну никак не суждено было случиться. Вот тут он вспомнил, что совсем недавно довлело еще какое-то желание, но позволить себе его исполнение не мог из-за служебных препон. То есть, хотелось не только домой, а еще и... 'Блин, такой дурдом, что даже про курево забыл!'
Можар достал из нагрудного кармана измятую пачку 'ТУ-134', выцыганенную на борту БДК у тезки - командира разведвзвода. Потом выбил из нее уже обнюханную раз тридцать и замусоленную в пальцах сигарету. Наклонившись под лобовое стекло, зажег спичку и... Даже легкий, болгарский табачок пришелся в пору и блаженная нега отравы разлилась сначала по легким, а потом и по душе. Парадокс, но на сердце отлегло. 'Одно лечим, другое увечим,' - подумалось по этому поводу, и Можар повернулся к пленным. Решил их порадовать.
- Если завтрашний рассвет увидите, то еще целый век проживете. Сейчас вас самый главный командир будет допрашивать. С ответами не спешить, слова обдумывать, не врать. Я всё услышу и увижу. Понятно?
Пленные молча кивнули, глядя на капитана преданными, собачьими глазами. Можар отвернулся.
Город ожил. На дороге появились одиночные транспортные средства, больше напоминающие разбомбленные телеги на женской тяге. Кто-то куда-то шел поодиночке или в небольших количествах. На головах теток сидели какие-то тазы с поклажей. Пооткрывались кривые лавки-магазинчики со скромным ассортиментом, разложенным на потемневших досках прилавков или свисающим с козырьков над дырами, в которых красовались торговки. Детишек на улицах было совсем мало. Разрозненные группки жестикулирующих дам, о чем-то увлеченно болтающих, попадались на глаза то тут то там в глубине улочек, отходящих от шоссе. Судя по экспрессивности общения, будоражащих новостей навалили целую кучу. Ну, конечно же - столько мужиков на железных носорогах всё утро чего-то елозили туда сюда. Всю округу задымили. Неужели опять большая война? Сколько можно-то? Уже всех отцов и сыновей, и даже дедов она позабирала или на службу, или на небеса, покалечила тела и души, а иноземцам всё неймется.
В общем, дрянные мысли лезли в голову к Можару по поводу увиденного. Но вскоре УАЗу предстояло сворачивать с шоссе, и мысли уйдут вместе с видами. Придут другие.
А на небольшой площади возле здания провинциального комитета МПЛА мало что изменилось. БэТР на углу всё также выцеливал небеса, но крышки люков были частично прикрыты. Наруже никто не торчал - видимо, ребята уже попали на кукан кого-то из штабных.
Одинокий УАЗ замаскировался в тени платана, но, на этот раз, вместе с водителем, павшим под натиском сна. Правда, знакомые звуки срезонировали, заставив встрепенуться - собрат подкатывал.
Все четыре 'Мерседеса' притулились в теньке с торца здания - подальше от БэТРа. Они были облеплены телохранителями и водителями, которые вдруг перестали вытирать задницами пыль с блестящих немецких боков, приняли строго вертикальное положение и дружно повернули головы в сторону набитого людьми УАЗа. Тот приближался к въезду на площадь. Дергаться не стоило, потому что транспортное средство выглядело идентично второму - в тени, под деревом - водителя которого они уже знали. Улыбаясь, он подошел и объяснил руками, что хочет выкурить сигарету, а забрал всю пачку.
Женя хорошо дал руля влево, чуть было не поставив машину на два колеса, и лихо затормозил у парадного входа. Из-за угла показались три или четыре головы телохранителей товарища Рабэлаша, но тут же скрылись, еще раз удостоверившись, что приехали свои, и всем будет хорошо, если держаться от этих своих подальше.
БэТР тоже ожил. Над серединой грозного чрева показалась белобрысая голова и стала наблюдать за происходящим на площади.
Можар вылез из машины и натянул на голову мабуту.
- Эх, мать, кости мои! - вытянув вверх руки с автоматом, прогнулся назад пару раз. Довольно крякнул, и служба стартовала по новой.
- Рокотов! Этих - на улицу и за мной, в колонну по одному. Ты, понятное дело, замыкающий.
- Есть, товарищ капитан! - ответил Валера. Спрыгнув с задка, повесил автомат на плечо и распахнул заднюю дверцу. - Вылазь, приехали!
Ему не пришлось переводить руками на доступный для понимания язык.
Потом поднялись на третий этаж. Заметной суеты и криков не обнаружилось, ни в здании, ни на третьем этаже, которому должно было бы кипеть от работы мозга батальона.
Остановившись перед знакомыми, двухстворчатыми дверями, капитан приказал Рокотову подождать с пленными в коридоре и не расхолаживаться. Но тут, чего-то, вспомнил, как в каком-то нашем кино, перед тем, как запустить на допрос к следователю, уголовников ставили лицом к стене. Хмыкнув, сказал.
- Валер, поставь их мордами к стене. Так, вроде, посолиднее.
Рокотов молча выполнил пожелание. Оба полюбовались со стороны.
- Нештяк, товарищ капитан.
- Да. Ничего так.
И Можар распахнул дверь.
Внутри громадной, белой комнаты с высоченным потолком всё оказалось по-старому. Радист приткнулся в углу у окна. Двое облокотились на стол с кипой карт посреди комнаты. Боец шустро шлепал на печатной машинке, сидя за другим столом у стены. Разве что, комдес уселся на широкий подоконник и теперь излучал полный покой, болтая ногами и что-то прихлебывая из красивой, большой кружки. Еще несколько таких же кружек стояло на другом подоконнике рядом с радиостанцией. Но запах кофе отсутствовал. 'Наверное, чай пьют. Во, житуха!'
- Товарищ гвардии подполковник! Разрешите доложить?
Комдес нехотя слез с подоконника, поставил на него кружку, подошел.
- Докладывайте, капитан.
- Прибыл с двумя военнопленными из расположения группы 'Север'. Допрос проведен. Происшествий не случилось.
- Вот и хорошо, раз не случилось. Ну, что там за килька к нам в сети попалась? Диверсанты-шпионы?
- Никак нет, товарищ подполковник. Местные воины приблудились.
- Чаю хотите? - сменил тему комдес, которому, вроде, тоже надоело воевать по воскресеньям.
- Не отказался бы.
- Лихолетов! Сгоняй-ка за чайком для капитана.
- Есть, - громко выдохнул сидевший за столом 'писарь' и скрылся за дверью.
- Берите стул и садитесь, капитан. Расскажите поподробнее. Может, вон, на подоконник присядем? Там ветерок, пальмы и море плещет... где-то. А в ногах правды нет. Верно, начштаба?
- Точно так, Игорь Артурович.
- Вот и начальник штаба так считает. Попробовал бы не согласиться.
Можара удивила развеселая интонация в голосе комдеса, который снова уселся на подоконник и принялся за содержимое кружки. Можар присел рядом. Вздохнул и, подспудно чувствуя, что сейчас произойдет и чем обернется, начал неторопливо вещать, подбирая слова.
- Военнопленные, сообщили, что до настоящего времени проходили военную службу в танковой бригаде, которая этой ночью подверглась нападению противника. По их данным, в бригаде, в течение длительного времени, существовало пассивное противостояние отдельных офицеров - командиров рот - при поддержке рядового и младшего командного состава. Это было вызвано ограниченным снабжением бригады продовольствием и питьевой водой. Старший офицерский состав от командования, фактически, самоустранился. Вчера противостояние переросло в вооруженный конфликт. Есть жертвы. Как среди личного состава, так и местного населения. Пленные утверждают, что никто извне на пункт дислокации бригады не нападал.
Можар примолк, и воцарила зловещая тишина. Тут распахнулась дверь и улыбающийся матрос Лихолетов стремительно прошагал через комнату с красочной кружкой в протянутой руке.
- Ваш чай, товарищ капитан!
Можар взял кружку и кивнул, тихо сказав: 'Спасибо'. Это, похоже, и вызвало последующую реакцию.
- Епонский бох! - единожды шарахнул комдес, сорвался с подоконника и пошел-пошел-пошел. От стены к стене и обратно. Остальная штабная публика замерла в прежнем положении.
Можар подумал, что в запасе еще имелся с десяток секунд, то есть пора было пить чай. Он оказался вкусным, душистым, в меру сладким, но, вот только, слишком горячим, чтобы успеть.
- Значит, чаи тут распиваете?! - начало рваться из комдеса на ходу. - Черте что происходит под боком, а они чаи распивают!
Игорь Артурович ни к кому конкретно не обращался, поэтому Можар продолжал чаевничать. Не пропадать же добру.
- Вы, капитан, отдаете себе отчет, какую информацию предоставили в моё распоряжение, под вашу ответственность? Может быть, вы считаете, что я должен немедленно сообщить об этом в Луанду? Или прямо в штаб флота?! На чем основана ваша уверенность в достоверности этого... Даже не знаю, как назвать!
Можар медленно сполз с подоконника, заодно попрощавшись с кружкой.
- В правдивости данной информации не уверен, товарищ гвардии подполковник. Необходима полная проверка указанных фактов. Я доложил вам о том, что сообщили пленные. Всё, мною изложенное, базируется исключительно на их словах.
Можар только сейчас подумал, что начинает завираться. Допросил-то он одного Жоау. А второй? Может, он чего другое выдаст на гора? 'Во, попал'.
- Где эти тюлени?! Ну-ка, сюда! Обоих!
Можар рванул на выход. Аккуратно прикрыв за собой дверь, встретился с удивленно-вопрошающим взглядом гвардии матроса Рокотова, видимо, услышавшего громы, а молнии дорисовало воображение.
- Обоих - туда, - негромко сказал Можар, кивнув 'куда'. - К левой стене их поставишь таким же макаром. Никаких докладов и двигай назад без разрешения. Здесь подождешь, от греха подальше.
- Есть, - также негромко ответил Валера. Можар повторил на португеше маршрут следования, место назначения и вид стойки, чтобы герои дня не вышли в окно с перепуга.
- Ну. Вперед, - и открыл дверь.
Всё прошло относительно гладко. Оба ангольца смирно встали у стены. Лишних телодвижений не потребовалось. Валера тут же исчез. Комдес занял позицию напротив них, в паре метров. Заложив руки за спину, молча переводил взгляд с одной спины на другую. Потом повернул голову и ухнул куда-то в никуда.
- Это что?! Доблестные ангольские воины?! Отчаянные танкисты?! Детвора! - потом добавил очень тихо и Можар не расслышал. Видимо, не во всеуслышание прошелся 'по маме'. Пленные, тем временем, продолжали вжимать головы в плечи.
- Так. Ну, что? На их спины будем любоваться?! Капитан Можар, скомандуйте 'кругом' и пусть доложатся по всей форме. Лихолетов, протоколировать!
Лихолетовское 'есть' перекрыло децибелами капитанское 'слушаюсь'. Последний повторять не стал и продолжил на португеше.
- Жоау! Кру-гом! Твоё воинское звание, имя, подразделение, номер и наименование воинской части? Не спеши. Как второго зовут?
Жоау сноровисто повернулся на стоптанных кубинских каблуках, и чуть было не затараторил, по привычке. Вовремя спохватился. Смотрел куда-то в противоположную стену.
- Рядовой Жоау Мораеш. 2-е отделение. 3-й взвод. 2-ая рота. 17-ая танковая бригада... Карлуш.
Можар перевел и, не дожидаясь комментариев комдеса, 'крутанул' второго. Из него выпала аналогичная информуть, но в спешке. 'Куда, ыбёнть, торопятся-то?'
- Капитан, а ну-ка спросите, они знают, какие перспективы ожидают дезертиров в военное время?
- Я их уже спрашивал, товарищ гвардии подполковник, - зачем-то соврал Можар. - О расстреле они знают.
'Не. Ну, зачем? Ведь, перепуганные насмерть - без очков видно. Зачем очевидное мусолить?' - подумал Можар, а комдеса, казалось, немножко отпустило. На самом деле, теперь уже он задумался: 'Что прикажете со всем этим делать? Что, вообще, происходит? Где этот высокомобильный противник? Почему Луанда до сих пор молчит? Какой сегодня день?... Кто сказал, что воскресенье? Воскресенье!'
- Капитан Можар, попросите, пожалуйста, товарища Рабэлаша присутствовать на допросе. Он сейчас находится в своём кабинете. По коридору, налево. Крайняя дверь. Слева.
- Есть.
Можар пошел к двери. Открыл её не резко, понимая, что может зашибить Валеру, вместе с его здоровым любопытством. Распрямившись, смущенный Рокотов снова молча и вопрошающе уставился на капитана. В этот момент откуда-то сверху раздался звук вскрываемого железа, потом донеслись начальственные интонации русской речи и шаги. Несколько человек спускались вниз по лестнице с крыши центрального портала.
- Ага. Кого-то с НП несет, - констатировал Можар. - Ты службу-то неси. Охраняй тут чего-нибудь. Вишь, 'звезды' наземь опускаются. Мало не покажется.
Валера принял пост у двери, а Можар увидел такую же белую и двустворчатую, пройдя в конец коридора. На ней блистала золотом табличка неслабого размера с пояснительной запиской, выведенной вязью - мол, здесь покоится самое главное тело провинции Намиб.
Но произошла ошибка. За дверью обнаружилась небольшая приемная и тихий, улыбчивый чувачок, встретивший их с товарищем Рабэлашем по утру у парадного подъезда. Он восседал за столом, на котором пристроились два телефона, аналогичного с 'оператором' цвета, но значительно старше.
- Бом диа. Передайте, что товарищ гвардии главнокомандующий просит товарища Рабэлаша зайти в расположение Главного штаба Военно-морского флота СССР.
- Извините... Куда зайти? - страж приемной даже привстал.
- За эту стенку его просят пройти. Зайти из коридора в следующую дверь.
- Я сейчас передам. Подождите. Садитесь, пожалуйста.
Секретарь показал ладонью на ряд стульев вдоль стены и поднял трубку телефона. Можар сел, положил автомат на соседние стулья и закинул ногу на ногу. Потом поискал глазами и сразу нашел столик с электрическим чайником, заварником и цветастой коробкой дорогущего цейлонского чая 'Могол', которую он как-то раз видел в 'Березке'. Ни в городе, ни в гарнизоне, ни в Луанде его рядом не лежало. Также, нигде не было видно кофеварки, а запах кофе присутствовал. 'Жмоты'. Затем Можар обнаружил на подоконнике огромную, пустую пепельницу и тут же полез за сигаретами. Секретарь предвосхитил дальнейшее развитие событий, прикрыв трубку ладонью.
- Простите. Есть указание товарища Рабэлаша, чтобы в здании комитета партии не курили, - и снова зашептал что-то в трубку. 'А кто курит-то? И не собирались даже'. Капитан заскучал.
Какое-то шевеление за дверью напротив Можара случилось минуты через две, в течение которых он внимательно изучал сначала до странности дешевую люстру, а потом побелку потолка. Наконец, дверь приоткрылась. Первой показалась голова товарища Рабэлаша, удивительно напоминающая черный шар из пражского кегельбана. Но шары не смогли бы похвастаться белоснежными зубами, которые товарищ Рабэлаш сразу же оскалил в добрейшей улыбке. Секретарь вскочил и помог открыть дверь пошире. Можар тоже встал, подхватив автомат.
- Товарищ Рабэлаш! Товарищ подполковник просит вас присутствовать на допросе военнопленных.
Тот, в начале, удивился - о пленных, естественно, никто не проинформировал. Затем понимающе прикрыл глаза и слегка кивнул. Улыбка исчезла. Товарищ выдвинулся в центр приёмной, брякнув нечто, абсолютно непереводимое, секретарю, который, тем временем, уже завершил бросок по направлению к двери в коридор и, открыв её, таял в почтении.
Можар проследовал за товарищем Рабэлашем на выход. Уже за дверью он увидел и даже услышал, что возле входа в штаб происходит нечто из ряда вон выходящее. В сумраке неосвещенного коридора было непросто разобрать детали. К тому же, товарищ Рабэлаш и уже обогнавший его секретарь шагали впереди, почти перекрывая обзор.
По мере приближения, Можар понимал, что два очень грозных и малознакомых товарища имели гвардии матроса Рокотова, либо снова не удержавшего порывы любопытства, либо по причине присутствия гвардейского матроса не в том месте и не в то время.
По натуре скромному Можару очень не понравилось, что кто-то, а не он сам, строил и измывался над личным составом, вверенным ему самым-пресамым вышестоящим командованием. 'Соблюдайте субординацию! Стройте непосредственного начальника, а он уж сам разберется'. Поэтому, после того, как товарищ Рабэлаш вошел в штабную комнату, Можар чуть ли не налетел на товарищей офицеров, прижавших понурого Валеру к стенке, и резко бросил.
- Рокотов! К машине! Быстро! Боевая готовность!
Не дослушав даже до середины, Валера мгновенно снялся с места, на бегу крикнув: 'Есть!'
Товарищи офицеры аж отшатнулись, но тут же восстановили командный статус, вперившись уничтожающими взглядами в наглеца без представленного рода и племени, бесцеремонно нарушившего плавный ход воспитательного процесса. И род, и племя были о-го-го, но о них Можар не распространялся. А четыре глаза выражали явное желание открыть шквальный огонь с обоих стволов, пока плотно сжатых в праведном гневе. Хотя, это, наверное, больше походило бы на выпуск поднакопившегося с утра пара.
- Капитан, вы кто, собственно, такой?! По какому...
Можар не стал дожидаться отстрела всего боекомплекта. Зычно перебил.
- Товарищи офицеры! Здесь не курят! Если есть вопросы, то прошу за мной!
Он сам не понял, к чему это сказал. Никто же не курил. Но, ведь, сработало, и были выиграны две секунды оторопелого молчания, по истечении которых секретарь аккуратно закрыл за Можарым дверь.
- Что там за крики, капитан? - раздраженно спросил комдес.
- Курят. В здании курить запрещено! Вот, сам товарищ Рабэлаш здесь. Это его требование, - понесло Можара дальше.
Комдес нахохлился и молча попер на дверь. Товарищ Рабэлаш тут же отступил в сторонку с боевого курса. Можар за ним. Стало еще интереснее, когда на выходе из комнаты приключился казус. Видимо, кто-то находился непосредственно за дверью, в то время, как комдес обеспечивал оперативный простор своему неудержимому, штурмовому порыву. Морская пехота, ёлы!
Словом, комдесова становая сила и масса, а также: 'Что за кочегаровы оргии на палубе?!' - сообщили неслабый энергетический импульс древесине с внушительными показателями по высоте, ширине и, главное, толщине.
Звука удара не последовало, но дверь так и не смогла открыться даже под нарастающим натиском. Можар посмотрел вниз. Оказалось, что в хорошо видимой, широкой щели между дверью и полом застрял мысок ботинка кого-то с той стороны. Вскоре донеслись звуки, напоминающие мычание. Комдес, видимо, узнал в нём что-то знакомое.
- Николай Викторович? Вы?! Что случилось? Почему вы дверь держите?
- Товарищ гвардии подполковник! Николай Викторович получил удар дверью в голову, и его нога под ней застряла!
- Зам! Ты?! Что там у вас происходит?!
Комдес с силой захлопнул дверь. Прислушался. И открыл снова. С порывом. Натиска.
На этот раз удалось.
Заместитель командира батальона 'по войне' сразу оказался в проеме двери. Он имел вид, прямо скажем, обескураживающий и не присущий морской пехоте. За ним стоял заместитель командира батальона по политической части и держался рукой за левую половину лица.
Комдес бесцеремонно отодвинул рукой одного своего зама и протянул - уже обе руки - заму по политике, констатируя с сожалением в голосе.
- Ну, вот. Первые раненые... Ну как же так, Николай Викторович? Зачем же вы за дверью...
- Я хотел войти, Игорь Артурович. И доложить. Потому что творится полнейшее безобразии. Вот этот хам чуть не снес нас с майором. Так еще и имел наглость отчитывать.
Продолжая удерживать половину лица и посверкивая видимым глазом, Николай Викторович сделал пару шагов по направлению внутрь, то есть к протянутым рукам комдеса.
- Вы бы потише тут выражались. Надеюсь, вы понимаете, какое впечатление о наших внутренних взаимоотношениях может сложиться у главы провинции товарища Рабэлаша? - совсем негромко потянул одеяло на себя Можар. - Дискредитация советской армии и военно-морского флота в глазах мировой общественности начинается с малого. А именно, с курения в неположенных местах.
- Я не курю! Вы что себе позволяете?! Как смеете бросать мне в лицо вымышленные обвинения?! Ложь!!! И майор не курил! - с надрывом в голосе парировал Николай Викторович, обретая монументальность адмирала Нэльсона, не заметив, что в обнимку со своим громоподобием топал прямо на мины.
Комдес уже проанализировал ситуацию. Обернувшись к присутствующим в комнате, чтобы подтвердить результаты аналитики, он наблюдал следующую картину. Два расхристанных ангольских товарища... Или не товарища... В общем, иностранцы, явно, не скучали возле стенки, а с интересом наблюдали за происходящим. Также, возле стола посреди комнаты, с недоумевающим выражением на лице застыл партийный баклажан очень солидного, по местным меркам, уровня зрелости или залегания. Он не понимал, что, именно, происходило и почему кричат, потому что кричать полагалось только ему или главному, советскому. То есть, кто здесь, вообще, командует? Не пора ли брать руководство в свои руки? Вот тут комдеса пробрало.
- Товарищ майор! - поехал он на уцелевшего зама. - На каком основании вы покинули боевой пост?! Немедленно вернуться на эНПе. Бегом!
Теперь настала очередь замполита.
- Николай Викторович. Сейчас не время заниматься политико-воспитательной работой. Найдите медика, и пусть он вам окажет первую помощь. Йодом помажет или пластырь наложит. Потом постарайтесь узнать, кто курил в коридоре. Накажите своей властью. У меня - всё.
Комдес приобнял кипящего замполита, легонько подтолкнул и выпроводил за дверь. Наверху уже давно отгрохотало закрывшееся за вторым замом железо.
- Капитан, переведите товарищу Рубал... Да... Товарищу Рабэлашу, - и комдес, на секунду сконфузившись, посмотрел в сторону товарища. - Переведите ему следующее. Мы поймали двух дезертиров, которые утверждают, что со стороны противника никакого нападения на регулярные воинские части, дислоцируемые в провинции Намиб, не осуществлялось. Переведите, пожалуйста, дословно. Теперь, следующее. Попросите товарища Рабэлаша провести с ними беседу и установить истинное состояние 17-й танковой бригады. Эта беседа должна быть наиболее полно и со всеми подробностями переведена мне. Приступайте.
Всё это комдес негромко и на одном дыхании выпалил почти в лицо Можара, добавив 'в зал' из калибра покрупнее: 'Ну-ка, стул для ангольского руководителя!'
В данный момент, товарищ Рабэлаш пристальным взглядом изучал дезертиров, как их, без особых умственных усилий, сразу же обозвал комдес. После того, как товарищу шустро подтащили стул, тот уселся, наклонился вперед, уперев руки в колени, и продолжил буровые работы на потупившихся лицах.
Понимая, что никакого негатива со стороны командования за несанкционированные действия не последует, потому что оно уже устало от негатива. Так вот, поэтому Можар взял стул, приставил его сбоку, рядом с 'бурилой'. Сел. Начал аккуратно переводить, чтобы товарищ не растерял детали задачи. Тем временем, комдесу организовали посадочное место с другого бока товарища Рабэлаша, но он сам перетащил стул и пристроился сзади - между ангольцем и капитаном.
Можар переводил-переводил, переводил-переводил. Товарищ Рабэлаш слушал. Комдес тоже слушал. Штаб притих. Пленные прислушивались. Ничего не слышали, но пытались. В общем, все слушали. Ничего не понимали, но слушали. Можар завершил перевод.
Товарищ Рабэлаш на несколько секунд призадумался. Потом посмотрел в окно на по-прежнему затянутое дымкой небо и поехал в какие-то дебри. Начал выспрашивать у Жоау с Карлушем откуда они родом. Про мам и пап, сестер и братьев, родственников. Там родни было - полные уш трибуш (порт. племена). Но комдес не подгонял, потому как война пока не началась и, по непроверенным данным, в ближайшем будущем не предвиделась.
Вообще, никто из присутствующих жить не торопился. Пора было обедать, вот только вопрос с сухпаем предусмотрели исключительно в планах морской пехоты, которые ни в коей мере не касались советников. А клянчить Можар за всю прошедшую жизнь так и не научился.
В капитанском животе бурчал голод. Нудили анголоиды. Комдес что-то переспрашивал постоянно. До болезненной темы 17-й бригады, казалось, ползти целый век. Еще и курить Можару захотелось. Потом про чай вспомнил. Он, наверное, уже совсем остыл. Вкусный, сладкий чай.
- А причем здесь Заир? До него же далеко, - переспросил комдес. Можар пролистнул в голове только что переведенное и наткнулся на вопрос товарища Рабэлаша о наличии у пленных родственников в Заире.
- Там, вдоль границы с Анголой, сейчас формируются базовые лагеря. Савимби готовит оплот контрреволюции. Инструкторы, советники, наемники пока подтягиваются. Американцы, англичане, французы, голландцы и не только. Южная Африка, Родезия помощь оказывает. Пленные говорят, что у них нет родственников в Заире. Все, без исключения, любят МПЛА.
- Тоже партию любят, - почти шепотом констатировал комдес со странной интонацией, в которой содержалась толика обреченности. Можара чуть на улыбку не разобрало, но сдержался. Комдес, похоже, дотумкал, что позволил себе лишнее. Выпрямился на стуле и ни о чем не спрашивал.
Воскресенье потихоньку ползло дальше.
С борта БДК 'позвали' где-то сразу после пятнадцати по нолям местного. К этому времени у капитана совершенно пересохло в горле. Он поболтал рукой флягу на ремне. Там еще что-то плескалось.
- Извините, товарищ подполковник. Я попью?
- Конечно.
Продолжая вещать о процессе установления товарищем Рабэлашем точных дат начала воинской службы, которые ни один из пленных никак не мог вспомнить, Можар хлебнул водицы. Вот тут, как раз, из угла радиста донесся зов: 'Товарищ гвардии подполковник'.
- Кто?! - резко повернувшись на жалобно скрипнувшем стуле, ухнул комдес.
- Борт, товарищ гвардии подполковник.
- Разродились, наконец-то!
Комдес, буквально, бросился к радисту и выхватил у него из рук радиопричиндалы. Даже товарищ Рабэлаш примолк. Нависла тишина. В распахнутые окна залетели едва слышимые, ритмичные звуки поколачивания, возможно, в исполнении неведомого строительного инструментария. Далекий женский крик затянул непереводимую тираду. Откликнулся другой. Что-то прокудахтало совсем неподалеку. Воскресенье.
- Это хорошо, что связного с донесением сию минуту направишь. Это правильно, что порядок доставки знаешь и исполняешь. Но мне ни горячо, ни холодно пока. Ты скажи, воевать будем? Да или нет?
Все в комнате замерли. Даже секунда притормозила.
- Принято. Жду.
Из комдеса не выпало наружу ни одной эмоции по поводу 'принятого'. Лицо оставалось таким же непроницаемым, немного усталым, с плотно сжатыми губами, которые, казалось, никогда не навещала улыбка. Только острота прищуренного взгляда слегка притупилась. В общем, вроде, отлегло у него на сердце. Но Можар, слегка припухший от голода и недостатка никотина, тут же позволил себе право на ошибку, поэтому не стал забивать голову загадками физиономистики. Перехватив взгляд товарища Рабэлаша, он кивнул в сторону пленных. Мол, дальше давай.
Снизу раздались приглушенные команды, захлопали дверцы УАЗа. Недолго поколготав стартером, взревел движок, и через секунды машину куда-то унесло. Но никаких распоряжений по поводу транспортных средств от комдеса не поступало, поэтому Можар решил, что с крыши - с 'эНПе' - замы с начальниками служб запустили какие-то свои морпеховские, наработанные механизмы.
Комдес снова сел на стул.
- Ну, как тут дела? - голос, явно, оживился.
- Всё - по-прежнему, товарищ гвардии подполковник. Вспоминаем даты и время.
Комдес наклонился к Можару. Спросил, почти шепотом.
- Что с ними делать, капитан? Как считаете?
- В гарнизон бы их сдать. Там некое подобие гауптвахты имеется. Пусть сами разбираются. Не наше это дело, товарищ подполковник, - ответил полушепотом Можар, повернувшись к комдесу.
- Тоже так считаю. Гонец с борта прибудет, и поставим точку. Хватит ерундистикой заниматься.
Товарищ Рабэлаш придвинул заинтересованное ухо поближе, затем вопросительно посмотрел на Можара. Тот отвел взгляд, молчаливо разглядывая горемычную пару. О том, что ждало парней впереди, продолжало оставаться известным только одной их Деве Марии.
Товарищ Рабэлаш снова втянулся в беседу, но в комнате, будто, сквозануло ветром перемен, и Можар уже с нетерпением ждал их проявлений, примирившись с голодухой. Общие позитивные изменения ни в коей мере не повлияли лишь на 'покурить бы'.

* * * * * * *



То, что, судя по лычкам, гвардии старший сержант вручил комдесу, выглядело, как серый, плоский конверт большого формата со штемпелями и печатями на обеих сторонах. В таковых, обычно, оперативный план развертывания части хранился в командирских сейфах. Хотя, те выглядели чуть побелее, потолще и на них краснели полосы по диагонали.
- Старший сержант, вы свободны.
Товарищ гвардии подполковник отошел к окну и разорвал конверт. Пошурудил в нем рукой и достал белый листок, сложенный вдвое. Потом заглянул внутрь упаковки, но ничего сопутствующего не обнаружил. Развернув и, видимо, подружившись недавно с дальнозоркостью, держал листок на вытянутых руках, отстранив голову. Пока читал про себя, смешно шевелил губами. Затем оглядел комнату обычным, прищуренно-пронзительным взглядом.
- Командно-наблюдательный пункт, - указал комдес на стол со стопкой карт, обвел пальцем комнату и ткнул вверх, подразумевая крышу, - немедленно подготовить к маршу и погрузке на борт корабля. Моих заместителей и начальников служб сюда! Быстро!
Комната взорвалась от топота ног. Распахнувшись, шарахнула о стену дверь. Комдес подошел к стоявшему рядом со стулом Можару. Вообще, все находились в положении стоя уже с тех пор, как появился старший сержант с донесением. Даже товарищ Рабэлаш, с неприкрытым удивлением оглядывая происходящее, всё порывался и, наконец, тоже решил встать.
- Капитан Можар, переведите товарищу Рабэлашу, что мы передаем военнопленных под охрану в гарнизон города. Дальнейшая их судьба в руках закона этой страны. Или, как там, у военюров? Сами сообразите, что и как объяснить. Пусть задействует для передачи свой транспорт и сопровождение. Десанту некогда этим заниматься. Вопросы?
- Никак нет, товарищ гвардии подполковник. Разрешите отбыть с пленными в гарнизон, к месту службы?
- Разрешаю... Вот, чуть не забыл. Поблагодарите товарища Рабэлаша от моего имени за оказанную помощь и всемерную поддержку.
В этот момент кто-то из штабных высунулся в окно и загрохотал, обстреливая приказаниями БэТР на углу, вместе с обоими УАЗами. Повернувшись спиной, комдес продемонстрировал завершение диалога, и отошел к столу в центре комнаты, нагрузившись дальнейшими перспективами. Его уже не интересовали ни пленные, ни сам товарищ Рабэлаш. Ему надо было в кратчайший срок погрузить батальон на БДК и находиться в полной боевой готовности для воплощения в жизнь пока неведомых, дальнейших помыслов-приказов главного командования.
Или не командования, а Родины? Наверное, всё-таки, командования. Родина - или Люди - такого не насозидают, а точнее, не нахреновертят. Но комдес не вникал в эти вопросы. Даже, не потому, что: 'Зачем?' Всего лишь, по причине общей, безоговорочной увлеченности и всеохватной - от октябренка до Политбюро - вовлеченности. Игорю Артуровичу никогда не приходила в голову мысль задумываться над э т и м. Других забот всегда хватало.
'У нас же, из всех живых, самые мирные заботы. Как в песне. Типа, парни, парни, в этом наша сила - Землю от пожара уберечь!' - подытожил Можар, забросил автомат за спину и шагнул к окну. Он взял с подоконника кружку с недопитым чаем и, прихватив под локоть товарища Рабэлаша, чтобы проводить на выход, начал доводить до его сведения примерно следующее:
- этих балбесов сейчас к партайгеноссе Лутукуте и за решетку,
- советский транспорт и охрана кончились,
- от командования - вот такое вот здоровенное 'обригадо',
- меня до гарнизона подбросите.
- А как же я? Как же город? Порт? Что же будет? - спросил довольно громко товарищ Рабэлаш и остановился на полдороге к двери. Но никто не обращал внимания на его возгласы. Товарищ Рабэлаш еще немного постоял и, наконец, поддался капитанским попыткам выдворения из комнаты. Можар даже успел отхлебнуть холодного чая на недолгом перестое, заодно обдумывая версию посолиднее.
Вокруг - совсем рядом - появилось очень много людей в военной форме. Они суетились, докладывали, командовали, бегали и уносились от товарища Рабэлаша всё дальше и дальше, вместе с танками.
Оба пленных прижались спинами к стене, испуганно наблюдая за человеческим термитником, абсолютно бессистемным, живущим с неведомой, непостижимой скоростью. Но система работала.
По выходу в коридор товарищ Рабэлаш обрел дар руководящей речи, видимо, после того, как Можар разъяснил причины происходящего вокруг. Капитан не имел никакого представления о том, чем была вызвана столь спешная эвакуация, но успокоил товарища Рабэлаша информацией о сверхсекретном маневре, который сейчас воплощался в жизнь. Будто бы, танки погрузят на корабль, и он даже выйдет из залива, а, на самом деле, кое-какие танки останутся, то есть, в тайных и скрытных точках будут поджидать врага. Но это надо держать в строжайшей тайне, потому что вражеские уши могут быть... И Можар выразительно кивнул на секретаря, поджидающего товарища Рабэлаша в коридоре. Капитану ответил многозначительный взгляд, в котором сквозило понимание сути проблемы. Затем, вроде бы, товарищ окончательно пришел в себя, увлеченно пользуя указующий перст в ходе перегрузки задач на секретарскую голову. Нюх партлидера совсем растерялся в подзатянувшемся процессе, и Можару пришлось прервать идиллический полет 'в свете решений'. Вернул он всех на землю несколько грубовато.
- Товарищ Рабэлаш! В здании неспокойно. Могут возникнуть осложнения. Я сам заберу пленных и спущусь с ними вниз. Секретарь поможет подключить охрану и транспорт. Находитесь в своем кабинете.
Партбосс, наконец-то, обратил внимание на всесметающий, милитаризованный поток, который несся вниз и вверх по лестнице. Какие-то руководящие, по мелочи, военные понурым гуськом потянулись в штабную комнату, наверное, с крыши. Туда же прошел человек с очень грозным выражением на непокрытой пластырем половине лица. Потом партийная голова с удивлением обнаружила, что пол трясется и, вдобавок, обозрела свежую пробоину в стене, сотворенную ручкой двери при покидании комнаты 'штабными'. На что же тогда способны 'нештабные'?
И товарищ Рабэлаш предложил сейчас же всем вместе укрыться за крайней дверью слева по коридору - в своей номенклатурной цитадели. Но тут вкралась закавыка. Вскоре ему, явно, приспичит обсудить внутриполитическую ситуацию на современном этапе развития страны. А кофе зажмет. Поэтому левых дверей с края Можару было ненать.

* * * * * * *



Тем временем, гвардии старший лейтенант Горельский отбивался от наседавших полчищ сна. Они давили в лоб, зажимали с флангов, атаковали с неба, используя весь диапазон дистанций. Спасу от них не было никакого, потому что вокруг расстилалась абсолютная нежить, уже изученная и заученная как невооруженным, так и вооруженным глазом. Даже за радистом не надо было приглядывать. Тот боролся со сном, безостановочно барабаня ладонями по коленям. Горельский, знавший гвардии ефрейтора Петю Парфенова больше года, никогда не замечал за ним применения таких вот радикальных методик. Видимо, сон и впрямь достал всех.
Суть происходящего в голове запряталась даже не в прошлой, бессонной ночи. Недосып - друг привычный, никогда не мешавший жить. Разве что, периодически возникало желание послать всех и вся на семь футов под килем и задрыхнуть на сутки. Но это длилось всего-то в течение нескольких минут с момента пробуждения, причем ранним утром, после четырех и менее часов сна. Когда есть, чем заняться - не до спячки. Обычно, забот всегда хватало. А тут - уже который час стоял мертвый штиль.
Взведенный на 'товсь', находясь на активной жизненной позиции, готовый вступить в бой, отражать и преследовать, но, вероятнее всего - по обстановке - лихо отступать, гвардии старший лейтенант никак не мог адаптироваться к навалившейся расслабухе. Фибры его души протестовали, потому что объективные реалии выглядели уж больно мирно, безжизненно, убаюкивающе.
Даже Ореху надоело ерепениться, так что ход сообщения между траншеями отделений и дальше в тыл стал обретать рельефные формы.
Ненадолго посетившее гвардии старшего лейтенанта Горельского чувство голода было усмирено несколькими глотками воды из фляги под хруст изделий повышенного морпеховского спроса - галет. Он лишь задумался о судьбе пайковых банок с гречневой кашей в намеках на тушенку, но жевать чуть теплый и оттого непотребный жир расхотелось. Греть банки привычным путем - на движке БэТРа - не позволяла боевая задача. Второй источник тепла выключила небесная дымка. К тому же, возможность повышения температуры серебристых банок до нужного уровня под солнечными лучами вызывала некоторые сомнения. Вообще-то, скоро греча под жирок - пусть хоть из холодильника - покажется за счастье, но этому еще предстояло случиться.
Горельский вдруг обратил внимание на отсутствие не только привычных чаек, но и птиц вообще. А дымка, казалось, загустела. Хотя, смутно различимое, светлое пятно, непокорное всяким там атмосферным передрягам, указывало на местопребывание солнца в давным-давно облюбованном зените. Несмотря на заполуденное время, жара так и не соизволила навестить.
Горельский окинул взглядом небеса и измордованную засухой землю, установил наличие полного безветрия и озадачился: 'Чего-то не печет'. Подумал с десяток секунд, в течение которых пробежался биноклем в тысячу какой-то там раз по горизонту, и решил: 'Видать, сезон варки яиц не подошел. Подвезло нам...' Усмехнулся по поводу налетевшего чувства морального удовлетворения, буквально тут же отлетевшего, так как дрёмо-зевотные штурмовые группы возобновили массированные атаки на мозг по всему фронту. В конец устав с ними воевать, Горельский встал. Прошелся, размахивая руками взад и вперед под прикрытием останков стены. Присел несколько раз.
Радист, завидев перемещения командования, даже перестал барабанить по коленям и мельком взглянул на гвардии старшего лейтенанта. Тот с трудом прятал зевоту последние десять-пятнадцать минут. Проявлений скрытого раздражения или поганого настроения гвардии ефрейтор Петя у командира не обнаружил и снова принялся молотить по коленям.
Тем временем Горельский сел и решил погрустить: "Может, проснусь?" Снял панаму и задрал лицо вверх - к небу. Зажмурился. Жалостливо затянул под "Танкистов" и, естественно, не в слух. Лишь едва шевелил усами.

Вокруг него стоят братушки.
Берет чернеет на груди.
И африканские старушки
С Муюмбы племени пришли.

Они споют тебе тихонько.
Пусть, задушевно и тепло.
Нет. Не родня они нисколько,
Но ты отдал себя всего.

А в письмах - жив, и скоро дома
Не скроет мать счастливых слез.
И батя рад, хоть трудно сыну
Служить без шелеста берез.

И будут горевать накаты
И обнимать наш серый борт.
Нескоро до военкомата
Дойдет печальный ноль-рапОрт.

Ты защищал, но как же горько...
Вокруг жара, а в сердце лёд.
Ты защитил, но слышишь, Колька?
Нас чайки вновь зовут в поход.

<



(c) Можаров С.Б. 2008-2009 гг


* * * * * * *




 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список