Как-то раз, июньским утром, солнце светило Лисе в глаз, мешая как следует рассмотреть себя в зеркало.
- Хороша... - довольно говорила Лиса, приглаживая свой пушистый рыжий хвост. И зубасто улыбалась своему отражению.
Утренний ветерок раздувал на окне занавески парусом, пах спелой земляникой и манил на улицу. Лиса поправила на голове косынку, подхватила плетёнку из лозы и пошла в лес.
Она шагала, и думала: "Как хорошо быть Лисой... Никогда не бывает грустно, и никто тебе не нужен. И не нужно ни о ком заботиться и о ком-либо волноваться, кроме себя, любимой".
Топая лапами по высохшей рыжеватой иглице, Лиса болтала корзинкой, крутила головой во все стороны и тихонько мурлыкала про себя торжественные марши, чтоб веселей шагалось. Так, напевая, она дошла до зелёной солнечной полянки, на которой крупными рубиновыми каплями сверкали ягоды. Лиса собирала землянику, выбирая из травы ягоды поспелее, и опять думала: "Как же мне нравится жить одной! Я - сама себе хозяйка, что хочу, то и делаю. Могу целый день собирать землянику и печь пироги, могу целый день ловить рыбу и купаться, могу просто целыми днями спать... и никто мне не нужен!" - она шуганула толстого мохнатого шмеля, который низко жужжал и мешал ей мечтать.
Когда на поляне почти не осталось спелых ягод, и лисья корзинка была заполнена до верху, солнце внезапно скрылось за низкими тучами. Подул резкий, холодный ветер и Лисе стало неуютно в её тонком сарафанчике. Она спешно засобиралась домой, но не успела пройти и нескольких шагов, как грянул гром и первая, тяжёлая и холодная капля дождя упала ей на нос. Лиса испугалась и побежала, роняя ягоды из корзины. Она мчалась по тропинке, а разошедшийся ливень лупил её по спине косыми струями. Так она добежала бы до самого дома, если б не споткнулась о коварно подставленный корень.
Лиса поднялась на колени, разглядывая свой белый когда-то сарафан, с которого дождь смывал теперь грязь вперемешку с красными пятнами давленой земляники, и потёрла разбитый локоть. Теперь уже было всё равно, спешить, или нет. Она посмотрела горестно на опустевшую корзинку, на свои грязные коленки, на свой, безнадёжно промокший, хвост... А рядом с ней, в траве, чернело что-то. Лиса тронула лапкой темный комок - с сосны порывом ветра сдуло птенца вороны, он был еще живой и теплый. Лиса бережно взяла его в лапы, прижала к груди и поспешила, прихрамывая, домой. Она шла, и приговаривала:
- Не бойся, малыш. Сейчас я принесу тебя в тепло. Я тебя вылечу - вот увидишь! Я забинтую твоё крыло, и ты будешь ещё летать... Ты, главное, немного потерпи... - а птенец слабо попискивал и смотрел на неё недоверчиво блестящими бусинками глаз.
Лиса взбежала по ступенькам, зашла в комнату и осторожно положила птицу на скатерть, а сама поспешила искать лекарства. Спустя минуту она вернулась с охапкой бинтов, но птенец уже не шевелился и не крутил головой, а лежал на столе, бессильно свесив голову и поджав лапки. Лиса выронила из лап аптечку, села в кресло, и горько заплакала. Её слёзы падали на сарафан, и даже не оставляли следов на уже промокшей от дождя ткани.
***
Осень в этом году выдалась тёплая, но к вечеру холодало, поэтому Лиса всегда брала с собой тёплый свитер, спускаясь к реке. Рыба удилась неплохо, из улова в ведре болтались две крупные форели и один линь. Камыш успокаивающе шелестел, навевая сон.
День шёл на убыль. Лиса, подумав, собрала снасти, взяла рыбу и пошла домой - в кадке поднималось тесто на пироги. На пороге дома она остановилась, подняла вверх голову: высоко, под самым бирюзово-золотым куполом неба, кружила птица.
- Какие же они красивые, вороны... - мечтательно вздохнула Лиса. - И какие хитрые! Даже хитрее нас, лисиц. Это же надо - умеют притворяться мёртвыми, - и Лиса пошла печь рыбные пироги. Ведь скоро должен был прилететь тот, кто их по достоинству оценит.