И не знаю
Я чуда страшней и дороже,
Чем творить, умирая:
Пейзажи на клочьях слезающей кожи,
В черных реках морщин
Иероглифы веры,
Не как раб на галерах
Смертельных причин,
А как бог, от которого крестообразно
Разлетаются всполохи древней заразы,
Первопредка чумы,
Первопредка проказы,
Что смущает умы...

И мутнеют зрачки удивленных зевак,
Если труп поднимается, чтобы их праха
Сотворить предпоследний свой жреческий холм,
Так в экстазе полночи блуждает маньяк,
не коснется его обывательским страхом
время, только рассвет прокричит петухом,
только капли росы или пена у рта
отразят до кровавых избитое небо.
Разойдутся чужие, живые, но - слепо
Эхом всех предрассудков забита гортань.
Им уже не поднять отмороженных глаз, 
Не вгрызаться в лохматые крылья комете,
На холсте черных спин не чертить строки язв...
 
За секунду до слов констатации смерти.