Эйта : другие произведения.

Летом она вернется домой, главы 1-2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Для того, чтобы попасть в столичную Школу магии, необходимо желание, деньги, родовой дар и голубая кровь. Для того, чтобы попасть в одну из многочисленных Академий - желание и дар. Для того, чтобы попасть в Обитель, достаточно дара. О желаниях никто не спрашивал даже местного настоятеля, что уж говорить про студентов? Кто вообще придумал растить детей с даром под крылышком у самой нетерпимой церкви и как долго проживет такое учреждение? Маленькая Тас не задается такими сложными вопросами. Она просто надеется, что когда-нибудь доучится и сможет вернуться домой. Сможет ли?
  Глава 1
  
  Очень жалко было косу.
  Раньше Тас ее ненавидела: она была длинная, до самых пяточек, пушистая, цеплялась за все, что только можно. Идет Тас мимо двери, так непременно волосок за ручку зацепится, и дернет голову назад, больно, обидно. Часто приходилось останавливаться, выпутываться... Всегда неожиданно, как в первый раз. Или, вот, на дерево Тас полезет, на самую верхушку вишни... под кем другим вишня гнется, трещит, но Тас легкая-легкая, ее всегда наверх посылают, а мама, папа и старшие сестры с нижних веток ягоды собирают... так потом веточек из косы мама столько вытаскивала, а еще листиков, жучков, паучков, Тас диву давалась.
  Мама смеялась, расплетала Тас волосы, вычесывала железным гребнем - другие в ее рыжих кудрях застревали, ломались. Потом мыла с особыми маслами... Долго-долго, Тас уж и засыпала в теплой воде, убаюканная ласковыми касаниями маминых рук... Ни у кого кроме Тас такой косы не было! Тас ее ненавидела, но ради таких вечеров, когда живот набит вишней, а мама напевает свою песенку и так блаженно, спокойно все, и кажется, что навсегда... можно было ее и потерпеть.
  А теперь у нее отняли вечера, и родной дом отняли - или ее у родного дома? Отвезли далеко-далеко, Тас ни за что назад дороги не найдет... Отняли браслетик, который Касси на день рождения дарила, и сережки отняли - Гассин подарок, засунули Тас в какую-то колючую серую робу до пят, а куда сарафанчик дели, который папа с ярмарки привез, разве ж скажут?
  А теперь и косу...
  Раз! И ножом, под корень откромсали. Потом бритва, вода... Тас боязно смотреть в зеркало: смотрит на нее оттуда лысое чудище, сверкает страшными зелеными глазами.
  А этот злыдень все пытается подластиться, делает вид, что друг.
  - Какая ты красивая девочка, Тасси! Отец-Солнце любуется тобой, Тасси! Ну-ну, не хнычь, ты же большая, ты же все понимаешь, Тасси!
  А она не хочет ничего понимать, не понимает. Голова такая легкая-легкая, никогда не бывала легкой такой, сейчас сорвется с тощей шеи и улетит... Хорошо бы...
  А злыдень врет. Улыбка у него приклеена, широкая, будто к ушам гвоздиками прибита, зубы скалятся, страшный он, этот злыдень. Делает вид что добрый, а сам так больно за волосы дернул, и бритвой порезал. Специально, точно специально, так, чтобы не видно было, за ухом. Саднит...
  Но Тас жаловаться не будет, что толку?
  Она смотрит на чудище в зеркале. Зеркало плохонькое, большое слишком, кривит, оттого еще гаже смотреть на свою собственную - что тут отпираться - лысую голову. Красивая девочка... Уши огромные, раньше незаметно было за волосами, а теперь видно, лопухи, а не уши... Все понимает... Что - все?
  Давно это было? Месяц ее сюда везли? Неделю? Тас в днях запуталась, всю дорогу хотелось спать, не иначе как добавляли что-то в еду или питье... Кажется, что в другой жизни. Пусть будет, как в сказках: давным-давно.
  Давным-давно злыдень вошел в избу, как будто это его дом, а не дом Тас, и не дом мамы и папы, и будто Касси и Гасси так, чужие, а он - хозяин.
  Отца потребовал, сказал - все бабы что есть - стройтесь. Построились... Мама, Касси, старшая, девка на выданье, потом Гасси, а потом и Тас - младшенькая, нежданное счастье, так ей мама говорила.
  Папа стоял, молчал тяжело, страшно молчал, и Тас зябко стало, хоть в избе и натоплено было, жарко...
  А злыдень к Тас подошел, присел на корточки, достал какую-то финтифлюшку, протянул. Ну Тас на маму посмотрела, на папу, те молчат - что делать? Взяла. В руках повертела. Там штучка с боку была, она ее пальцем ткнула - открылась финтифлюшка.
  И все. Забрали Тас.
  Сказали, дар у нее.
  Жалко, что Тас - легкая. За нее по весу платили. Хочется думать - золотом, как в сказках. На одну чашу весов она встала, а на другую злыдень мешки кидал.
  Мама плакала, отец молчал, как мертвый. Тас тоже молчала, не понимала, что ее забрали... заберут. Просто понимала, что случилось что-то.
  А теперь понимает, что именно случилось, главное понимает - домой она не вернется. До того, как злыдень бритву достал, еще не верила, а теперь знает точно.
  Тас тянется к голове, и отражение тянется к голове.
  - Можно я... Не буду смотреть? - Спрашивает Тас.
  Очень хочется слезть со стула. Шея затекла сидеть неподвижно, надоело жутко.
  - Конечно-конечно! - Сладко поет злыдень. - Это - твой новый дом, Тасси, ты можешь делать, что захочешь. Самая настоящая собственная комната, да? Наверное, мечтала о такой, когда с сестрами жила?
  Тас смотрит: голые стены, узкая кровать. Огромное окно, перед окном стол. В ширину комната как три таких кровати, поставленные в ряд, в длину - как две. В углу - шкаф, между шкафом и кроватью трюмо. Оно здесь как будто лишнее, слишком яркое и девичье для такой холодной безликой комнаты.
  Тас осторожно слезает с высокого табурета, касается рукой стены: серый шершавый камень. Пол леденит ноги, спасла бы последняя памятка о доме - мягкие, удобные сапожки, которые стачал Тас дедушка, если бы ей не пришлось их снять на пороге.
  - Туфли бы... - Вздыхает Тас еле слышно.
  Хочется сказать, что она никогда-никогда, ни разу в жизни, не мечтала о каменном мешке, но Тас не хочет лишний раз ссориться с злыднем. Она пока не знает здесь никого главнее.
  - Будут туфли. - Соглашается злыдень, - Хочешь... игрушек? Книжек? Ты грамотная?
  Тас отрицательно качает головой.
  - Ничего, научат. - Бурчит злыдень. - Будешь грамотная.
  Он вроде в неплохом настроении. Разговорчивый. Тас вспоминает, какой бесконечно-длинный был коридор, по которому они сюда шли, сколько было точно таких же дверей, как дверь в... эту комнату. Теперь - ее комнату. И решается спросить:
  - А я же не одна здесь, да? Почему вы со мной так возитесь?
  Злыдень мнется. Взгляд его падает на отрезанную косу, огненной змеей лежащей на трюмо перед зеркалом и Тас видит... вину?
  - Нет, просто тебя нашли раньше всех. Обычно бывает до двадцати девочек с даром. Ты с ними подружишься, они и будут тебе соседками. Вас научат читать, писать... разовьют дар...
  - За просто так?
  Это мама и папа могут за просто так. А злыдень точно чего-то захочет в обмен за грамоту, и за все что Тас съест, пока будет учиться, и за то золото, что отдали родителям... Хотя что - злыдень? Он так, мелкая сошка на посылках. Тут должен быть кто-то главный, и чего захочет он?
  - Вы отработаете во имя Отца-Солнца. - После долгих раздумий отвечает злыдень.
  Отец-Солнце слишком высоко, чтобы быть главным. Должен быть кто-то ближе. Кто-то, кто взял себе его имя - попользоваться. Или кто-то, кому это имя одолжили.
  - Это как? - Бесхитростно спрашивает Тас.
  - Ваш дар послужит во благо. - Раздается спокойный голос от двери. - Брат Нике, вы свободны. И заберите... это.
  По тому, как поспешно злыдень хватает косу и исчезает в дверном проеме, сразу понятно, что пришел кто-то гораздо, гораздо главнее.
  Тас смотрит на вошедшего мужчину. Старый: лет тридцать. Старше злыдня. Глаза страшные, белесые совсем, как у слепого или у рыбы, а на щеках полоски тусклой чешуи, поднимаются к вискам. Тас глядит, как зачарованная, тянется рукой - потрогать.
  Мужчина проверяет, закрыта ли дверь, присаживается перед Тас на корточки, смотрит на нее снизу вверх. Не так, как злыдень бы смотрел, не пытается подлизаться, сделать вид, что они якобы на равных. Просто изучает.
  Тас касается чешуек. Они шершавые и совсем-совсем сухие.
  - Видите? - Спрашивает мужчина.
  - Чешуйки. Красиво. - Кивает Тас серьезно.
  - Никому не говорите. Особенно подружкам, которые у вас обязательно появятся: это часть обучения. Договорились?
  Он встал и теперь сверлит взглядом ее лысую макушку. Тас поднимает глаза: она надеется, что он смотрит сверху вниз не потому что главнее, а просто потому, что выше. Почему-то Тас очень важна эта неуловимая разница.
  - А что со мной будет?
  Мужчина пожимает плечами.
  - С вами не будут сюсюкаться. Вас здесь не будут бояться. Не только вас - еще двадцать девочек... плюс-минус... будут в безопасности, учиться грамоте и играть в куклы. - Тас хочется перебить, но он, будто предугадав, предостерегающе поднял ладонь, и она сочла за лучшее держать рот на замке, - Я проведу подобную беседу с каждой из вас, и на каждой будет лежать ответственность, о которой вы не просили. У вас, милая...
  - Тассия Цопка.
  - Теперь просто Тассия: не мой каприз, Отец-Солнце требует от своих послушниц соблюдения определенных правил, и одно из них - отказ от рода. Не беспокойтесь, это только на время обучения и для вашего же блага. Никому не нужно, чтобы ученики разбились по группкам разного происхождения, верно? У вас, Тассия, есть дар видеть то, что другие увидеть не могут. Сильный: не каждая обладательница вашего дара сможет пробиться сквозь мою иллюзию. Так вышло, что церковь Отца-Солнце имеет некое предубеждение против магиков и магов... спрашивайте, если хотите.
  Тас набрала в грудь побольше воздуха. Он не заискивает, не угрожает, в его голос ровный и спокойный: таким тоном второй дедушка Тас разговаривал с лошадьми, которых приводили к нему подковать. Он как будто тоже знает лошадиное слово - но для людей.
  И Тас чувствует каждым клочком своей кожи, что он опасен, хотя, казалось бы, для этого нет ровным счетом никакой причины. Тас не боится, но осторожничает, она и ни за что бы не спросила, если бы он не разрешил.
  - А вы кто? Магик или маг?
  - Я - смиренный служитель Отца-Солнце. - В голосе его слышится слабый намек на усмешку, но лицо все так же безмятежно, - Брат Етель. Так как я не учился в магической Школе, звания мага у меня нет. Можно сказать, я - магик. Впрочем, это частности. Я говорил про предубеждение?
  - Да...
  Тас чувствует себя немножко глупо: кажется, на этот вопрос не надо было отвечать. Но брат Етель не стал поправлять. И молчать не приказывал. Ему, кажется, нравится, что его речь имеет живой отклик.
  - Магики бывают разные. Есть те, что приобретают магию по наследству от отца или матери. Таких здесь не будет, им прямая дорога в Школу или Академию. Есть те, что получают ее в процессе жизни, становясь сродственниками неких существ, что... - Наверное, у Тас очень дурацкое выражение лица, потому что Брат Етель поспешно уточняет, - сродственниками нечисти. Эти, как правило, идут в Академии. А есть такие как вы, Тассия. Видящие. Прошлое, будущее, мертвых, сквозь иллюзии - есть разные грани дара, иногда одному человеку достаются несколько, иногда лишь одна. Вы никогда не сможете запускать фейерверки щелчком пальцев; ваши дети, скорее всего, родятся самыми обычными младенцами; но вы сможете увидеть больше, чем видят другие.
  - А что, видящие - только девочки? - Спрашивает Тас.
  - Нет, просто вы - в женском общежитии. Это новое здание, поэтому заселять его будут ваши одноклассницы... и одноклассники, но они живут на втором этаже. У вас есть еще вопросы?
  Вопросов уйма.
  Почему ее надо было сюда забирать, если ей было хорошо с мамой?
  Зачем она послушница? Чтобы учиться в храмовой школе не обязательно быть послушницей! И сбривать косу.
  Отпустят ли ее когда-нибудь домой?
  Можно ли гулять по коридорам?
  Почему брат Нике ей сразу все не объяснил вот так вот просто? И маме не объяснил, если бы он ей сказал, она бы, наверное, так горько не плакала. И папа бы так не волновался бы... А можно письма писать, когда она станет грамотная? У них в семье никто читать не умеет, зато соседка умеет...
  И чем помешал Кассин браслет и Гассины сережки? А можно их как-то вернуть?
  А еще одежды дадут, или только эта роба?
  А чему ее будут учить, если она и так все видит? Чешую эту: так себе дар, куда его?
  А что будут учить в школе кроме грамоты? А кормить часто будут? А учиться будут в одних классах с мальчиками? А еще такие места есть?
  Лицо у брата Етеля не выражало ровным счетом ничего. Оно не было усталым, Тас не казалось, что от нее хотят поскорее отделаться. Но все равно Тас почему-то представила, как заполняют узкие коридоры другие девятнадцать девочек. Как их разводят по комнатам, и те пищат и плачут по домам и волосам: не только же ее вдруг обрить решили, нет! Это точно какой-то местный обычай...
  Как брат Етель отсылает еще девятнадцать братьев Нике, каждый из которых старается склониться поугодливее, чтобы брат Етель обязательно заметил его старания. Как садится перед каждой девочкой на корточки и смотрит снизу вверх, позволяя дотронуться до настоящих чешуек.
  Тас представила, как у него в конце этого длинного дня будут болеть ноги и спина. Он же совсем старый, у старых всегда спина болит. Как будет раскалываться голова от сотен тысяч почему, на каждое из которых ему придется отвечать своим спокойным голосом...
  Она не знает, почему ее сюда привезли, но вряд ли в этом виноват брат Етель. Он успокоил ее, растолковал, что к чему, хотя мог бы и забыть про нее или оставить объяснения брату Нике. Он главный, но он занимается такой скучной и утомительной работой как разговоры с детьми: так зачем Тас будет мучить его вопросами, ответы на которые ей ничего не дадут? Домой-то ее точно не вернут, а это и есть самый главный ответ.
  - У меня больше нет вопросов.
  - Уверена? Я с удовольствием бы на них ответил.
  - Нет, правда. Нет. Спасибо за объяснения, брат Етель.
  Ей показалось, или на его лице промелькнула тень сомнения? Нет, вряд ли. Оно же у него совсем каменное, что там может промелькнуть?
  - До встречи на уроках, Тассия.
  Он уходит. Без поспешности, аккуратно, закрывает за собой дверь.
  Тас замечает на двери щеколду, но запираться не спешит. Зачем?
  Присаживается на кровать: она ждала жесткого матраса и громких скрипов, но все оказалось не так уж и плохо. Покрывало колючее, конечно, но это ничего...
  Вряд ли тут будет так страшно. Может, будут отпускать домой - обязательно будут! Летом... когда самая жара, и дороги сухие, чтобы можно быстро...
  Тас улеглась на покрывало, заложив руки под непривычно гладкую голову.
  Летом она вернется домой и будет учить Касси грамоте. А, может, на свадьбе у сестры погуляет, на Касси давно заглядывается Разген, а та над ним смеется. Не зло совсем.
  Почему нет?
  Обязательно сладится.
  Это все огромная ошибка. Она думала, что тут страшно, а тут не страшно и никто ничего не отнимает. Только дает. Конечно, не просто так. Наверное, потом Тас будет работать на брата Етеля или на кого-нибудь, кто главнее... хотя кажется, что брат Етель тут самый главный, очень уж он уверенно прогнал брата Нике, как будто имел полное право.
  А как она может работать? Брат Етель так много сказал, но так сложно все... В уме не укладывается. И совсем непонятно, что дальше будет.
  Какие будут остальные девочки? А мальчишки? Двадцать плюс двадцать - это же много-много человек, где их всех поместят, они вместе учиться будут? И всем, как Тас - по десять лет?
  А учить их будет брат Етель? Ну нет, у него и так дел, наверное, полно, если он тут главный. Мама целый день хлопотала по хозяйству, чтобы дом с тремя дочерьми и папой держать, а уж как брат Етель должен хлопотать, чтобы его дом не развалился - это же подумать страшно: много-много детей, братьев Нике и всяких других...
  Тас задремала. И снился ей брат Етель: не такой, каким она его видела недавно, не лысый старый дядька, а ее ровесник. У него были длинные черные волосы, собранные в пучок, он был худющий, весь какой-то перекособоченный и злющий, но она все равно его узнала - бешено сверкали из-за сальной растрепанной челки белесые глаза, поднималась к ушам полоска чешуи, кто он, как не брат Етель?
  Он командовал целой толпой рыдающих девочек.
  Тас не сказала бы, что он счастлив или хотя бы понимает, за что его так наказали.
  
  А он боялся, что учебный год придется начинать позже! Сглазил, наверное.
  После первой девчонки ученики пошли сплошным валом. С каждым Етель старался поговорить, но далеко не все говорить хотели.
  Пожалуй, стоит пересмотреть процедуру отбора, а то невозможно же работать, каждый раз приходится чуть ли не неделю тратить, пока дети обживутся.
  Вот и в этот раз дети были испуганы, не желали ничего слушать, первая девочка так и осталась чуть ли не единственным приятным исключением. Почти все рыдали, просились домой, пытались кусаться, драться, царапаться, один паренек пошел на Етеля с отломанной от стула ножкой. Как-то по-особому хитро отломанной, острой кромкой он даже смог рассадить Етелю руку.
  Привезший мальчишку Брат Ганно, здоровый бугай выше Етеля на добрую голову, только улыбнулся добродушно: "Так воришка же, брат Етель! Хотел стащить определитель - тут я его за руку и сцапал: Отец-Солнце даст ему шанс встать на путь истинный, верно?"
  Темнил брат Ганно, темнил. Сам был из бывших разбойников, о чем красноречиво свидетельствовали и многочисленные вмятины на шишковатом черепе, и переломанный и сросшийся неправильно нос, и тонкие шрамы на костяшках огромных кулаков, явно от сведенных татуировок. Раскаялся-то, кажется, вполне искренне, никто в Обители не видел от него зла, дети его просто обожали... Да только набирал всегда горлопань, все ему совершенно случайно видящие в карман лезли, а шлюшьи дети просили цацкой поиграться, когда он по невероятному стечению обстоятельств ронял из кошеля определитель у них под носом.
  Верно, Отец-Солнце каждому дает шанс, и, похоже, брат Ганно считал себя таким шансом.
  Етель с ним спорить не стал, просто поручил объяснить ситуацию тому мальчишке и еще парочке совершенно безнадежных детей самостоятельно. Справится - Етель будет знать, кто в следующем году этим займется. И не только безнадежными - всеми этими детьми, Ха бы их побрал!
  Сам он под конец дня выжат досуха. Голова раскалывается, чешется под многослойной иллюзией лицо, болит спина. Вроде молод еще разваливаться, самый молодой настоятель Обители... второй по счету, но все равно - достижение! Наставник мог передать Обитель кому угодно, а передал - ему. Брат Етель не чаял забраться выше преподавателя, ан нет.
  Наверное, чем-то очень Етель перед наставником провинился.
  Он-то в служители Отца-Солнца подался, чтобы его не трогали. Чтобы спокойно сидеть себе в какой-нибудь тихой обители, читать древние труды, вкушать простую пищу... и ведь сидел же, месяца два. Хорошо было в том храме, привольно: мел себе двор и горя не знал. Отдыхал, занимался самообразованием, мечта, а не жизнь!
  А потом встретил Наставника. То есть у него, конечно, было какое-то иное имя, но иначе как Наставником его никто не звал. Он был очень сильным видящим, и Етеля разглядел сразу. Етель уже думал, все. Кончилось его привольное житье и как бы не кончилось житье вообще, но старик лишь расплылся в поганой своей ухмылочке и загреб молодого служителя себе. Якобы в помощь. Якобы сложно ему стало на старости лет Обителью управлять и молодых видящих растить, а тут мальчик умный, талантливый, поможет. Немножко.
  Етель глупый был, молодой, поверил, что немножко. Что в Обители тихо, спокойно, детки смирные, ходят, склонив головы и разве что нимбами не обзавелись как у Отца-Солнце, от безгрешности своей. Надо было отбиваться руками, ногами, а лучше вообще бежать подальше, а он поверил...
  И вместо ухода от мирской суеты брат Етель получил этой самой суеты полной мерой. Сначала год просто переписчиком работал, писал столько, что под конец дня сводило руку, и он проклинал свой каллиграфический почерк и каракули наставника. Потом Наставник допустил до более сложной работы с документами... Лучше бы не допускал. Раньше болели только руки и глаза, а там уже и голова пухла от всей этой отчетности.
  Ушла преподавательница каллиграфии, так Наставник предложил "развеяться" - преподавать младшим письмо и чтение. Етель должен был бы уже понять, что какими бы легкими и интересными не казались на первый взгляд предложения Наставника, кончается все исключительно выматывающей работой, но нет. Дурак был. Знал же уже, что детки просто не умеют степенно ходить, склонив головы, но все равно... Думал: что может быть легче, чем преподавать у мелких? Представлял ровные ряды склоненных над восковыми дощечками голов, блаженную тишину, в которой можно будет подремать, дав задание... Мечтатель!
  Через несколько лет всей бумажной работой занимался Етель, совмещая это с преподавательской деятельностью, а Наставник так, представительствовал, здоровался с правильными людьми... А потом он взял Етеля на церковный симпозиум и представил всем как своего преемника.
  Оказалось, представительствовать тоже непросто.
  Вот тут Етель понял, что никуда ему не деться. Он и раньше понял, но на том симпозиуме сдохла последняя вялая надежда.
  Кончилось закономерно: в этом году Наставник вышел на почетный отдых, а Етелю пришлось принимать дела.
  С точки зрения церковной карьеры это был головокружительный взлет. С точки зрения Етеля - он попал. И даже не заметил, как.
  А, главное, Наставник каким-то невероятным колдунством сделал так, что Етель уж и не помнил другой жизни. Вспоминал с ностальгией, как хорошо было с метлой, но отказываться от места настоятеля не спешил, потому как - а ведь развалится тут все без него. Тот храм так и не смог стать ему домом, так же как до того не стал замок, а до того - река... а вот Обитель стала.
  Етель титаническим усилием воли не тянется за винной бутылкой, которая вот совершенно точно стояла где-то между кипами бумаг на столе. Массирует виски.
  Хорошо хоть обязанности служителя ему нести не приходится. Обитель ничем не отличается от Академии какого-нибудь крупного городка, разве что тут учат богослужению, на это отведено три часа каждой недели, размещается Обитель в бывшем храмовом комплексе и деньги идут из церковной казны. И это сходство Етеля всегда очень радовало: хоть он и служитель Отца-Солнце, он всегда старался уклониться от богослужений и молитв, а Наставник ему в этом не препятствовал, так что Етель вряд ли смог бы исполнять надлежащие ритуалы так же хорошо, как настоятель нормальной обители.
  Етель достает стопку приказов: все как и всегда, вот, о начале учебного года, о плате преподавателям, макет формы, который каждый год приходится подписывать заново. Хватит рассусоливать, за него их никто не подпишет. Хотя... идея. Найти какого-нибудь мальчишку, как наставник нашел, чтобы за него это подписывал. Все равно никому это все не нужно, так, бюрократия и бюрократия.
  Что важно, надо будет проследить, чтобы состриженные волосы сожгли все, до последней волосины. Жаль, нельзя вообще упразднить эту церемонию, важный ритуал вступления в новую жизнь, что б его к Ха... Хорошо, проводится она только один раз, при поступлении, а потом ученики снова обрастают.
  Наставник особо не заморачивался, просто продавал волосы на парики, но когда Етель вскользь упомянул дополнительный источник дохода одной знакомой магессе, та кричала, так кричала... Потом чуть подуспокоилась и, загибая пальцы перечислила для каких именно подчиняющих и калечащих души ритуалов достаточно лишь волос, и что с обладателями этих самых волос станет, если, предположим, из него решат просто и сравнительно гуманно потянуть силу.
  "Видящие стократ уязвимее обычных магиков: за ними не стоит сродственник или, накрайняк, самый захудалый магический род, их сила пассивна и не способна к активной защите, а твой Наставник, при всем моем к нему уважении, мировой старик, но в магии ни ухом, ни рылом - управленец, не ученый, и опасности не понимает", - Припечатала.
  Конечно, это была важная статья дохода, и придется перепланировать бюджет, но что поделать. Магесса была права.
  Етель утыкается лбом в бумаги. Еще учебный год не начался, а он уже устал. Что еще будет: хоть иди к прорицателям и спрашивай, а все равно всего не предусмотришь.
  Сильных детей мало в этот раз. Суть его разглядели человек пять: первая девочка... Тассия, кажется? Воришка Ганнов - наверное, потому и испугался так. Эти двое заметили именно чешую, значит, видят сквозь иллюзию... или правдолюбы? Две сестры-погодки, Ларья и Галья, эти, кажется, по мертвецам - за плечо заглядывали, спрашивали, почему тухлой рыбой пахнет... Надо распорядиться, пусть этих вместе поселят, была же угловая комната... и еще мальчишка, как его - Ретек? Этот просто силу увидел. Его, конечно, поздновато взяли, сколько ему, лет четырнадцать? И брат Оллет сказал, парень сам его нашел.
  Все одно - неграмотный.
  Вот их можно в одну группу, хоть маловато получится... Ничего, еще не все братья вернулись, всегда среди последышей самых сильных привозят. И сказать сестре Кенери, пусть пройдется, проверит еще раз, на скрытый потенциал. Заодно на Ретека указать, она давно хотела личного ученика.
  А остальных...
  Списки, списки, списки. Етелю кажется, сейчас он утонет во всех этих бумагах, так и не справившись даже с разбиением по группам новеньких: а ведь все это очень предварительно, но если не раскидает сейчас хоть как-нибудь, потом станет еще сложнее.
  Бутылка завлекательно подмигивает зеленым боком. Ну что же ты, у тебя болит спина и голова, во рту сухо, как будто тысячу лет воды не пил: расслабься, мужик, забудь про все еще на вечерок.
  Етель берет ее в руки, хмыкает, отставляет не пол, чтобы не мешала.
  Надо работать.
  
  Глава 2
  
  Нормальные люди спят в спальне. У Етеля, кажется, была такая, собственная маленькая комнатушка с прекрасной, мягкой, удобной кроватью. Он обнимал подушку и спал себе, как младенец с ночи и до самого утра. Когда это было? Блаженной осенью, когда не было уроков, точно. До начала набора.
  А сейчас, четыре дня до начала учебного года, дату которого он впервые в жизни подтвердил собственной рукой, он уже третий день подряд спит в кабинете. Кому расскажет - не поверят. Настоятель - звучит серьезно. Раньше он был мальчишкой на посылках, теперь название сменилось, а разницы почему-то никакой, хотя все почему-то говорят, что она огого какая!
  Нет, точно, нужен собственный мальчишка.
  Етель понимает: он вот-вот заснет. Разминает кисти, хрустит пальцами, тихонько, чтобы не разлетелись отсортированные стопки, бьет кулаком по столу: осточертело! Если он сейчас не выйдет из этих затхлых стен, не вдохнет свежего воздуха, он точно озвереет. Сейчас по-быстрому выскользнет из кабинета и осторожно, по стеночке, малолюдными коридорами... лишь бы не поймал никто по пути.
  Размечтался! Стоило выйти в коридор, как навстречу, легка на помине, вылетела сестра Кенери. Етель едва сдержал мученический стон. В руках у нее - толстенная кипа бумаг, а он только-только с предыдущей разобрался!
  Приходится забрать. Тяжелая же. Щеки раскраснелись, волосы растрепались - издалека тащит. Ее не остановить - она видит цель и идет к цели. Как муравей. Вон, и пружинка-кудряшка торчит на макушке, как антеннка, усиливая сходство.
  А Обитель, получается, ее родной муравейник. Сестра Кенери одна из первых здешних выпускниц. Непонятно, откуда только Наставник ее вытащил, что она так предана этому месту. Даже странно, что она не приняла второй постриг - та еще фанатичка.
  - Давайте, я подпишу.
  Он думал было скрыться от нее в кабинете, но так просто от нее было не отделаться.
  - Подождите! - Восклицает она, когда он уже взялся за ручку двери, - Нужно кое-что обсудить.
  - Послезавтра будет собра...
  - Нет, лучше не на собрании. Мы всегда обговаривали некоторые вещи с Наставником... ну, понимаете... до собрания.
  Етель несколько секунд борется с искушением сказать "не понимаю". Медленно кивает.
  - Ладно, но я собирался зайти в столовую и...
  Последняя попытка оттянуть неизбежное.
  - Зайдем вместе. - Сестра Кенери непреклонна.
  Не зря она была правой рукой Наставника с самого основания Обители. Не будь она женщиной, сидела бы сейчас в уютном кабинете с табличкой "настоятель". Етель бы только рад был.
  Несколько минут занести бумаги: он задержался у стола, быстренько пролистал стопку. Сводные таблицы - имена, название дара, сила дара в баллах от одного до двенадцати... В этот раз никого сильнее десятки нет, хотя это ни о чем не говорит, сестра Кенери выставляет баллы по какому-то совершенно непонятному простым смертным принципу. Пара исправлений в составленных им списках... Ничего неожиданного.
  Вышел. Наивно было бы ожидать, что сестра Кенери испарится. Так и есть: ждет, присела на узкий подоконник, крутит в пальцах какую-то бумажку.
  В бумажке наверняка список дел. Сестра Кенери просто обожает составлять списки.
  - Первое и основное. Брат Хемур не сможет курировать первую группу.
  Интересно, а сколько всего пунктов?
  - Почему?
  Етелю нравится брат Хемур. Детям нравится брат Хемур. Хемуру нравится курировать детей. Выпустив предыдущую группу, он тосковал, слонялся по Обители и грустил, а главное ныл про свою скуку всем, кого умудрялся поймать в коридорах, и Етель счел за лучшее послать его набирать детей, чтобы хоть как-то занять. О боги, лишь бы с ним ничего не случилось на наборе!
  Сестра Кенери, помнится, была против. И сейчас в ее ответе так и слышится: "ну я же говорила!"
  - Забрал не того ребенка. То есть ребенок-то, как раз, тот: сильная предсказательница. Родители не те.
  - Можно, пожалуйста, конкретнее?
  Стоило бы дать ей минуту торжества, но Етель слишком устал для этого.
  Обиделась. Скорчила кислую мину, протянула злорадно:
  - Полное имя девочки Мадея Динерлих. А Хемур сунулся к ее семейке в одиночку. Это было не самой лучшей идеей: если бы девочка сама не решила уйти учиться в Обитель, то он бы не выбрался. А она - вывела.
  Кенери Хемура не слишком любила. По крайней мере, всегда отзывалась о нем крайне нелестно. Может, слишком часто сталкивалась с ним в коридорах? Но в этот раз она, кажется, рада, что его вывели. И Етель рад: не хотелось бы, чтобы гибель немного рассеянного брата Хемура оказалась на его совести. Конечно, вины Етеля в этом нет, он, когда оправлял Хемура, несколько раз ему повторил, что опаснее всего именно аристократы. А он сунулся в замок. Своего разумения в чужую голову не вложишь... Етель должен был предвидеть такое, конечно, но кто же знал?
  - Так что с ним?
  - Сестра Мавронья говорит, что пара переломов со смещениями, раздробленная ключица, и черепно-мозговая, прописала полный покой в ближайшие три месяца минимум. Иначе обещает осложнения.
  Нахмурилась. Вряд ли она сильно беспокоится за брата Хемура, скорее уж за его дееспособность. Большой выносливый муравей выбыл, а где взять другого муравья, способного утащить его груз?
  - То есть, курировать Хемур не сможет никого, не только первую группу. - Озвучивает Етель очевидное: где покой, а где дети. - Так что придется брать кого-то из новеньких. Кто-то из наборщиков изъявлял желание?
  - Двое. - Кивает Кенери. - Но, если честно, выбирать там не из кого. Это сильнейшая группа, брат Етель. Понимаете? Нужен сильный куратор.
  - Ну так перекиньте брата Ганно со второй и раскидайте шестую по другим группам. - Етель, конечно же, понял намек, но даже Отец-Солнце не заставит его в этом признаться!
  Не хватало еще кураторство подхватить. Преподавания хватает с лихвой.
  - Кураторы уже познакомились с детьми. Такая перетасовка...
  - Значит, берем новеньких.
  Главное не колебаться. Стоит ему расслабиться и все! Кенери - достойная ученица Наставника, и Етель не поведется на мнимую слабость ее пола. Сколько он уже насчитал, пятеро детей? Да еще Мадею эту тоже, скорее всего, Кенери записала туда же... Ну нет, ни за что!
  - Что же, ладно. - Соглашается наконец сестра Кенери после долгой паузы, - Брат Нике и брат Оллет.
  - Оллет... Оллет?
  Тот, что привел Ретека. Хотя кто еще кого привел: рассеянный парень, не сильно-то он старше... сколько ему? Лет семнадцать?
  - Хотите назначить Оллета?
  Даже Кенери опустила обычное "брат" а она всегда соблюдает формальности. Ее можно понять: совсем недавно он был учеником, не успела привыкнуть, но все равно показательное отношение. Лакмусовая бумажка: нет, не потянет мальчишка, никак не потянет...
  - Он, насколько я помню, очень хотел на это место?
  Согласиться с Кенери никогда не помешает. Пусть думает, что его переубедила: и ему несложно, и ей приятно.
  - Он, безусловно, дружит с учениками, - говорит Кенери, - Даже... слишком дружит. Дети его обожают, но будут ли уважать?
  Етель важно кивает. Хочется надуть щеки, но это было бы ребячеством, Кенери не поймет.
  - Нике?
  - Брат Нике старше, мне кажется, он способен завоевать авторитет... - Осторожно начинает Кенери и Етель перебивает, не желая слышать обязательное "но".
  - Больше никого? Он привел Тассию, верно?
  - Верно. Но девочке он не понравился. - Все-таки возражает Кенери, - Она пыталась это скрыть, но она правдолюбка, они врать не умеют. Она смотрит на него как на врага: не самый лучший вариант для ее группы. А вас она уважает...
  - Вы же сами сказали, она правдолюбка, а не зрящая-в-корень и не провидица. - Получилось резковато, и Етель добавляет уже мягче, - Не стоит опираться на ее предпочтения в этом вопросе. К тому же это временно, как только восстановится брат Хемур, мы переведем брата Нике на административную должность. Он показался мне старательным, исполнительным человеком. Почему бы не дать ему шанс?
  - Как бы это боком не вышло. - Вздыхает Кенери. - У меня нехорошее предчувствие.
  Етель едва сдерживается, чтобы не напомнить сестре Кенери, что она тоже, увы, не пророчица. Вместо этого говорит примирительно:
  - Что же, раз с этим разобрались, переходим ко второму пункту?
  - Да, конечно. - Кенери снова утыкается в свою бумажку, - Вот! Общий сбор руководителей монастырских школ назначен на...
  Етель отключается. Все равно сестра Кенери не даст ему на этот сбор не прийти. Не отсидеть его, не раскланяться с другими настоятелями, не напиться крепкого старого вина: если бы алкоголь на него хоть как-то действовал! К сожалению, нет.
  Можно бы послать ее вместо себя, но женщина... Да уж, не стоит привлекать к Обители лишнего внимания.
  Взять что ли, Оллета в помощники? А идея неплоха, парень старательный, учился хорошо, наставники о нем все как один прекрасно отзывались... и в следующем году его на сбор и пошлет.
  А в этом, так и быть, сам посидит, покивает, поулыбается кому надо, это же ежегодная бесполезная формальность.
  Что может пойти не так?
  
  - Выбери другое окно. - Говорит Тас. - Не хочу быть очевидицей побега.
  - Так сделай вид, что ниче не видела и не будешь очевидицей. -Мальчишка сплевывает прямо на пол. - Ток ты не запираешься на ночь.
  Сказал так, как будто она его сюда звала, а теперь почему-то вдруг ни с того ни с сего прогоняет. Ну и что, что не запирается, это значит, что можно через ее окно бегать, что ли? Наследил тут своими сапожищами, убирать придется. Она ведь до сих пор не спросила, где можно взять веник! Тас встает с кровати, подносит лампу поближе к лицу гостя.
  - Ты кто?
  В колеблющемся свете не различить толком даже цвета глаз. Повезло ему, что Тас уже третью ночь спит с ночником, иначе, увидев крадущуюся по комнате тень, завизжала бы, пришла бы дежурная по этажу, наругалась... не повезло в другом, Тас спит на новом месте зайчишкой, просыпается от каждого шороха.
  - Какая те разница? Я свалю и все. Пока-пока досвиданье, угу.
  - Я закричу. - Предупреждает Тас. - Врать не буду.
  - Ты че, типа крыса? Мамкина дочка?
  Тас вздергивает подбородок.
  - Хоть бы и крыса! Но врать не буду. - Немного думает, добавляет. - и закричу.
  - Че врать-то? Молчи и все.
  - Дурак, да? - Тас ставит лампу на трюмо, подходит к окну, распахивает створки. - Смотри! Метель! Куда ты побежишь, а? Знаешь, в какой стороне город? Деревня? Что, пустят тебя в дом, среди ночи, умного такого? Ну так и прыгал бы со своего окна, я-то тут при чем? Раз тебе метель не помеха, то второй этаж так вообще ерунда, сугроб мягкий! Я что, заслужила тебя вспоминать и про твой труп жалеть, да?
  Мальчишка сопит, сверкает злобно глазами, но Тас все равно. Она - права, это главное, и никуда она его не пустит.
  А уйдет - обязательно-обязательно расскажет дежурной! Потому что дурак он.
  Крыса - обидное слово, но лучше быть крысой, чем убийцей. Перетерпит обиду.
  - Растре-е-еплешь. - Тянет мальчишка. - Крыса.
  Тас пожимает плечами.
  - Мне все равно, как ты меня назовешь.
  - Прин-ци-пи-аль-ная, да? Знаешь, как мой учитель таких принципиальных? - Он криво ухмыляется и проводит рукой по шее. - Чик - и нету...
  Тас закрывает окно: холодно, она совсем продрогла в своей ночнушке, хотя она теплая и мягкая. Трясет... Почему-то она думала, что монастырское все колючее и неудобное, а оказалось - не так. Но все равно - холодно...
  - Где твой учитель? - Спрашивает она. - Что-то не вижу. Он бандит? Наемный убийца? Он подкрадывается в ночи, когда все спят? Я поняла! Он так хорошо маскируется, что я его не вижу, а он тут есть, так?
  Она отчаянно храбрится. Кто его знает, а может и правда, вот в том углу - убийца, спрятался в тенях, проверяет, справится ученик с маленькой девочкой или нет. Тас отступила от мальчишки подальше. Главное, чтобы не задрожал голос. Хотела бы она быть большой, сильной и всегда-всегда спокойной!
  - Да пошла ты! - Опять сплевывает мальчишка.
  - Будешь уходить - прибери за собой. - Почему-то пищит Тас и как никогда четко понимает: она маленькая, слабая и очень-очень боится.
  Мальчишка ее и не слушал. Он уже оседлал табурет и о чем-то задумался. Время идет, а он все так же неподвижен.
  - Т-ты чего? - Наконец-то осмеливается спросить Тас.
  - Жду. Ты заснешь и я, наконец, свалю. - Отвечает, скалится. - Ты ниче так, смелая. Для мамкиной дочки и крысы.
  - Кто еще быстрей заснет. - Сопит Тас, радуясь в глубине души, что мальчишка забыл про своего страшного учителя, который чик - и все, - Я - Тас.
  Вдруг перестанет крысой обзываться? Надежды мало, но, все-таки.
  - Ланк. - Коротко отвечает мальчишка.
  Тас, кажется, поняла, почему он не уходит. И правда, безвыходная ситуация. Не хотела бы она осознать вот так вот, какой она дурак, уже почти выпрыгнув в зимнюю ночь. Да еще и при свидетелях.
  Зато выпрыгнуть не успел. В зимней ночи, в сугробе, такое осознавать еще больше не хочется.
  - Слушай, Ланк. - Предлагает Тас несмело. - Давай ты уйдешь, а я никому ничего не расскажу? - Добавляет поспешно. - Но только если поклянешься, что не сбежишь.
  - Умная типа, да? - Ланк чешет в затылке и вдруг признается, - Меня учитель ждет. И друганы... не могу я здесь...
  Но Тас понимает: он сам в это не верит. Хочет верить, но не может, потому что знает, что не так это. И такая в его голосе тоска...
  - Сам же знаешь, что тебя купили. - Вдруг говорит Тас: сама от себя такого не ожидала. - У друганов. И у учителя. И меня купили. И всех. И... - Она разводит руками, - Вообще. Так что иди спать, я спать хочу.
  Молчание. Сорвется? Разозлится? Наорет? Будет спорить? Тас очень хочется, чтобы он сорвался. Тогда, может, она сама поплачет, наконец.
  А то хочется, третий день хочется, но слезы будто в глазах замерзли. Не получается.
  - Ладно. - Соглашается Ланк, спрыгивает с табурета, размазывает сапогом плевки, - Так и быть. Не такая уж ты и крыса.
  Скрывается за дверью. Конечно, он ни в чем не клянется, но Тас не кричит: никуда он этой ночью уже не пойдет, дураку понятно.
  - Угу. - Вздыхает она вслед разочарованно, предвкушая, как завтра придется выпрашивать тряпку и хорошо если не объяснять, почему у нее в комнате натоптано и заплевано.
  Ладно, завтра будет завтра.
  
  Глаза у Ланка, оказывается, голубые. Огроменные голубые, почти как у младенцев бывают, глаза, на лице, про которое бабушка Тас бы сказала: "Только глаза остались"
  А само лицо-то живое, ни на секунду не замирает, все время Ланк кривит рот или дергает щекой, или еще как кривляется, а на левой щеке у него тонкий шрам, белой нитью тянущийся по слишком смуглой коже до самого виска - зима на дворе, а он как будто только-только под летним солнышком пекся.
  Плюхнулся рядом на скамью, увел у Тас из под носа горбушку хлеба, отщипывает неправдоподобно тонкими пальцами мякиш. Скалится. Но теперь не страшно: день, и столовая, и куча людей вокруг.
  - Драсть! - Говорит. - Ты ж Тас?
  - Ланк. - Утвердительно произносит Тас и возвращается к супу.
  Ланк тоже набрасывается на еду: он худющий, под рухой, наверно, все ребра пересчитать можно. Она вчера и не присматривалась, а теперь видит, что он как будто из палочек сделан. Руки-палочки, ноги-палочки, и все торчит под острыми углами. Были бы волосы, тоже торчали бы во все стороны, Тас уверена. Она украдкой двигает ему свое второе.
  - Терпеть не могу пшенку. - Сообщает она как будто ни к кому и не обращаясь, просто, в воздух.
  Ланк смотрит на нее подозрительно, Тас презрительно хмыкает. Вовсе она его не жалеет! Просто и правда не любит пшенку.
  - А че тя на завтраке не было? - Спрашивает Ланк. - Я искал.
  Тас пожимает плечами. Не признаваться же, что проспала. Ланк и не ждет ответа, он быстро-быстро метет кашу.
  - Слушай, ты ж тоже видела этого? Ну, чешуйчатого? - Спрашивает он, отодвигая наконец тарелки.
  - Ну, видела, - Соглашается Тас, - Брата Етеля?
  - Ага, его. Он тут главный?
  - А кто же еще? Не брат Нике же...
  - Не... кто?
  - Брат Нике меня сюда привез. - Поясняет Тас.
  - А, меня брат Ганно. Суровый мужик. - Шепчет Ланк, как будто это огромный секрет. - Сказал, что я магик - глупость! Был у нас магик, он дунет-плюнет и сразу все раны зарастают. И другой, он мог, ну, знаешь, смерчи завертеть. - А я что? Ничего...
  - Ну, ты же чешую увидел? Я так поняла, это и значит, что ты магик... - Тас снова пожимает плечами и вдруг зачем-то спрашивает, - Слушай, а ушами шевелить можешь?
  Ланк тянется к голове, убрать за ухо несуществующие волосы, рукав обнажает тонкое запястье с отчетливо проступающими венами. Местная одежда ему велика: запястье болтается в рукаве как соломинка в стакане. Он останавливает руку на полпути, щелкает пальцами - как будто специально, а не только вспомнил, что волос-то у него и нет. Расплывается в улыбочке и напоказ дергает сначала правым ухом, потом левым -будто собака, внезапно услышавшая подозрительный звук.
  - А то!
  - Ой, а меня научить можешь?
  Вот это голосок! Тас бы за такой... нет, сережки бы не отдала, но, может... Нет, ничего бы не отдала. Подумаешь, звенит колокольчиком! У Тас голос тоже ничего.
  Девочка птичкой присаживается на скамью с другой стороны от Ланка. Тас приходится облокотиться на стол, чтобы ее хорошенько рассмотреть.
  Лицо, сразу видно, породистое. Брови вразлет, как угольком рисовали, губы как у статуи Ррахи, богини любви, что в Храме стоит. Дед у Тас любил сравнивать людей с лошадьми и говорил, что точеным профилем обладают самые чистокровные скакуны. У этой девочки - профиль призовой кобылы, так бы он сказал.
  - Не умеешь - не сможешь, для этого специальные мышцы нужны. - Лениво вступает в разговор парень, до того меланхолично жевавший кашу напротив и не подававший никаких признаков заинтересованности в разговоре. - Нет мышц - уши не шевелятся.
  Он совсем взрослый. Возвышается среди остальных как башня. И говорит солидно, растягивая гласные: "шеве-е-елятся" "смо-о-ожешь". Ох какой важный, ой какой умный! А на щеках здоровенные алые прыщи, и один на носу сияет, вот тебе и вся взрослость.
  Тас собирает тарелки и встает из-за стола. Ланк тоже засобирался. И девочка встала, только тарелку свою со стола не забрала.
  Тас зыркает хмуро на девочку и вдруг ей становится стыдно. И правда, чего это она на нее так взъелась? Ей же этот профиль не купили и голосок не выковали волшебные альвы из под холма, она родилась такая, красивая. Вот Тас не думала, что будет завидовать! Это все коса, которой нет. Когда твою красоту забрали, как-то сразу неудобно становится. Хочется кого-то другого толкнуть, чтобы тоже неудобно стало.
  И Тас собирается взять еще и тарелки девочки. Как извинение за свои гадкие мысли. Но ее останавливает парень-башня.
  - Куда? Здесь слуг не-е-ет, пусть сама берет. - Тянет насмешливо.
  Девочка замирает, растерянно хлопает длинными ресницами.
  - извините... - Шепчет.
  Хватает тарелки, и бросается было в сторону проема, где маячит полное лицо посудомойки, но Ланк ее останавливает. Отбирает тарелки у нее, у замершей Тас, кивает Тас на стол.
  - Мои добавь? Руки заняты. - и на парня-башню так с вызовом глядит.
  Тас кладет две Ланковы тарелки, потом, чуть подумав, воодружает на получившуюся стопку ложки, сама забирает три кружки. Улыбается девочке ободряюще, мол, со всеми бывает.
  - Я Тас, - представляется.
  - Мадя... - Выдыхает девочка.
  Тас понимает - врет. Какая из нее Мадя? Ей это имя как корове седло. Но молчит - захотела такое имя, так пусть носит. Может, и приживется.
  - Ланк. - Коротко представляется тот, - А ты, дядь, не краль, указывать, кто тут не слуга. Нос из чужого дела высунь, ага.
  И устремляется к посудомойке.
  Тас вкладывает кружки в руки Маде и подталкивает ее в спину, вслед за Ланком. Почему-то кажется, что отнести все за нее будет неправильно. Не для нее, Тас, Тас все равно, а для Мади: очень уж она растерялась, когда парень-башня сказал про слуг. Может и правда - были. Да точно были! Вон, какие ручки нежные, да и брови черные - наверное, коса тоже черная была...
  Вспомнились слова брата Етеля: "Никому не нужно, чтобы ученики разбились по группкам разного происхождения, верно?" Тогда Тас с ним согласилась и сейчас подводить не хотела.
  Да и Мадя носа не задирала, старалась... Наверное, долго набиралась духу с ними заговорить. Хоть и благородная, а ничего.
  - Вор, да-а-а? - Снова тянет парень, глядя Ланку в след.
  Тас он жутко раздражает. Он как будто снисходит до их стихийно образовавшейся компании, хотя его никто не звал в компанию снисходить. А он-то точно не благородный и вообще им никто. И чего он прицепился?
  А парень смотрит на Тас, ухмыляется недобро.
  - Знаешь же, что дружок твой - во-о-ор?
  Хочется отступить, догнать отошедших Мадю с Ланком, но тогда он решит, что прав. А он не прав.
  - С чего ты взял?
  - У, деревня! Краль - словечко из воровского жаргона. Значит главного вора. - Объясняет парень.
  - Слушай, ты... - Тас неопределенно крутит в воздухе рукой: она чуть не назвала его парнем-башней, а это было бы невежливо, но другого имени для него она не знает.
  - Ретек. - Подсказал парень.
  - Ретек. Я не знаю воровского жаргона. Я вообще здесь никого не знаю. Ты вот вроде умный, да? А не понимаешь... - Тас жалеет, что она - не брат Етель, вот этот вот объяснил бы понятно то, о чем она лишь смутно догадывалась. - Это - волшебное место. Для магиков. Здесь все - магики. И я не понимаю, о каком воре ты говоришь, ясно тебе? И о какой деревне...
  Она запинается. Не знает, что тут еще можно сказать: вроде, получилось исчерпывающе, но не хватает чего-то для завершения.
  Так что она встает коленями на скамью, перегибается через узкий стол, загребает себе тарелку Ретека прямо под его потрясенным взглядом, и уходит к раздаче.
  Жаль, нет косы, которая бы звонко хлестнула по скамье, такой четкий был разворот.
  После обеда они с Ланком и Мадей уходят в Мадину комнату: та призналась, что ухитрилась выклянчить у своего брата-набирателя... наборщика... В общем, Хемура, карты. Якобы для того, чтобы дар развивать.
  А на деле они режутся в дурачка до самого вечера. Все равно делать нечего. Маде пришлось объяснять правила и первые три кона она просидела в дурах, но потом поняла в чем суть и все чаще стала выигрывать.
  Ничего. Жить можно.
  Вот, подружилась с людьми... кажется.
  Впервые за три дня Тас засыпает сразу и спит крепко. Не так уж тут и холодно.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"