Аннотация: Тас не слушает свой первый в жизни урок; Мадея просчитывает варианты; Етель выходит из себя.
- Почему ты его боишься?
- Что? - Тас вздрагивает.
Они сидят за длинными столами в большой светлой комнате. От больших окон тянет холодом: зябко. Сидят не так, как хотели бы: брат Нике рассадил их самолично, как захотелось ему.
И на Тас у него вот такенный зубище. Посадил ее у окна, и теперь она так и сидит: справа окно, слева Ретек, потом девчонка из незнакомок, Галья, Ланк, опять девчонка - эта, вроде бы, Ларья, и Мадя.
Ланку-то что? У него язык без костей и глаза красивые. Улыбнулся по-своему, нахально, как будто всем сват, брат и кум любимый, и вот, уже и с Ларьей подружился, и, Тас слышала, договорился с ней всегда-всегда местами меняться, чтобы она с сестрой сидеть могла. Надеялся, что брату Нике однажды надоест их пересаживать.
Но Тас знает: не надоест.
Брату Нике нравится смотреть, как по его слову делают то, чего не хотят. Он прячется за "благом" "удобством обучения" и прочими взрослыми заклинаниями, но на самом деле ему просто нравится смотреть... ну хоть бы и на Мадю. Как та на Ларью косится хмуро. Ей-то хочется по трехдневной привычке к Ланку, за Ланка, а не сидеть на краю одной, но брат Нике не разрешил.
Но хуже всего все равно Тас. Потому что рядом с ней Ретек, а Ретека она ненавидит.
А еще потому, что послушав немножко брата Нике, Ретек вдруг с ней опять заговорил. Хотя она смотрела в окно и всем профилем показывала, что сердита и никого не хочет слушать.
Ладно бы о погоде за окном. Сказал бы: "Снежно". А Тас ему бы: "Угу". И все. И он бы понял, что с ней шутки плохи и вообще, что он подлец.
А он сразу в душу полез.
- Не боюсь. - Врет Тас.
Никто не звал Ретека в ее душу. Обойдется.
- А я попросил брата Оллета привести меня. - Делится Ретек. - Знал, что в прошлом году тоже брали, но не успел. Пришлось в этом. Тут кормят. И учат. Так почему ты боишься того, кто привез тебя? Он выглядит безобидным. Сам боится.
Тас внимательно смотрит на суетящегося у большой черной доски брата Нике. Щеки у него раскраснелись, глаза блестят лихорадочно. Он разевает рот и почти выкрикивает звуки, его дребезжащий тенорок ввинчивается в уши против воли Тас, но она почти не разбирает слов. Хочется заткнуть уши, но он заметит. Заметит и заговорит с ней - именно с ней. Он скажет "Тасси" и по коже поползут мурашки, и она задрожит и не сможет ничего ответить. И сделать вид, что просто не услышала - не сможет. Потому что он заставит ее признать, что она все слышала. Он может заставить ее сделать что угодно, он же смог как-то уговорить маму отдать любимую доченьку?
Брат Нике достает из кармана платок и стирает с лица капельки пота, слишком размашисто: наверное, если бы это был кто угодно другой, Тас сказала бы, что он смешной, а не страшный.
Забавный.
Безобидный.
Доброжелательный.
Да, именно так он и выглядит. Только это неправда.
Потому что за ним власть. И брат Нике знает, что она там, за его спиной, и пользуется ею как хочет. Он умеет ей пользоваться.
- А я никого не просила. - Тас снова отворачивается к окну. - Тем более - его. Меня дома неплохо кормили, одевали и учили всему, чему надо было.
- Картошку копа-а-ать? - Насмешливо тянет Ретек и Тас не выдерживает.
Она не может ответить как надо брату Нике, но может Ретеку. Резко поворачивается, тычет пальцем ему... хотела в грудь, но больно зацепилась локтем за спинку стула, отдернула неудачно руку. И получилось в нос. Палец соскальзывает на щеку, Ретек получает в нос костяшками прежде, чем Тас успевает остановить движение.
- Не твое дело! - Рычит она и хочет прибавить еще пару слов, но замирает, понимая, что натворила.
Ретек сдавленно охает, прижимает руку к распухающему носу.
Брат Нике обрывает свою речь на резкой, тревожной, тонкой ноте. Смотрит несколько секунд на замершую Тас, чуть склонив голову на бок.
- Тасси, что ты делаешь? - Спрашивает мягко.
Тас дергается, вжимается в стул, глубже, глубже, глубже - исчезнуть!
- Я...
- Я спросил у нее про погоду! - Вмешивается Ретек, запрокинув голову так, что Тас ясно видит его кадык - он мотается туда-сюда, как на ниточке.
Тас обмирает. Сейчас он как скажет, что она его ударила... за драки тут, наверное, наказывают... Уж точно ей придется слушать до скрипа в зубах сладкие увещевания брата Нике. И за дело!
А вдруг он сейчас руку уберет, а там кровь? А вдруг она ему случайно нос сломала?
- Ну и? - Брат Нике почти мурлычет.
- Она стукнулась локтем о спинку и случа-а-айно попала мне в нос. - Отвечает Ретек спокойно. - С кем не бывает?
На брата Нике он не сморит, он смотрит в потолок. Наверное поэтому странные чары, сковавшие Тас, на него не действуют... А может, это и не чары никакие, а просто трусость. А Ретек подлец и нахал, но, в отличие от Тас, не трусишка.
А еще он выгораживает Тас, хотя Тас этого совсем не ожидала. Да и не заслужила.
И прибавляет грязное уличное слово. У Тас горят щеки: она поняла, зачем. Ланк тоже не трусишка. За его спиной нет власти, за его спиной только прячутся.
У Ланка получается: теперь брат Нике нацелился уже на него.
- Ты же понимаешь, Ланк, - ласково начинает он, - что уличному жаргону в сей Обители не место? Ты ведешь себя некорректно.
- Как-как? Ты как так язык-то выломал, чтоб это сказать, папаша?
Ларья с Гальей одновременно отодвигаются от "любимого кума" Ланка. По полу скрипят ножки стульев.
Мадя наоборот подалась вперед. Она не понимает, что происходит. Тас тоже не очень понимает. Одно ясно: дело не столько в ней. Она - предлог.
Для чего?
- Хочешь встретиться с братом Етелем? - Вскидывает брови брат Нике, - или... с братом Ганно? Поговорить... на равных? Думаю, он будет счастлив узнать, что человек, которого он вытащил из уличной грязи, за которого ручался - не хочет становиться человеком?
- Я тот, кто есть. Но ты мне не нравишься. - Хмурится Ланк.
Ретек морщится, зажимает переносицу пальцами, кривится - и вдруг отпускает. Крови нет, и Тас становится чуточку легче.
Но Ретека это не устраивает. Он переводит взгляд с Ланка на брата Нике, обратно... и вдруг, Тас глазам своим не верит, сильно щелкает себя по носу. Тас смотрит на потекшую по смуглой коже каплю крови и ей становится дурно.
- Брат Нике. - Тихо зовет Ретек, - Вы позволите мне выйти? - Он хрустит пальцами. - Ланк поможет мне добраться до комнаты, а вы продолжите инструктаж.
- Выйти? Вам? - Задумчиво тянет брат Нике, потом вздыхает огорченно, качает укоризненно головой, - Ну что же, если иначе никак, то выходите, конечно, оба. Только имейте в виду, - Он говорит жестко, тихо, на тон ниже своего обычного дребезжащего тенорка, - если мне расскажут о вашей драке - будете три недели драить коридоры. Я это вам гарантирую. - и снова медово, - Ты знаешь, что значит "гарантирую", Ланк? Мне стоит разъяснить?
- Понял, не тупой. - Ланк пожимает плечами и первый идет к двери.
Последовавшего за ним Ретека брат Нике окликает уже у самой двери.
- Только не до комнаты. Спросите у кого-нибудь, пусть поведут вас к сестре Мавронье. Мало ли.
Голос его кажется обеспокоенным.
После этого происшествия проходит не больше бесконечных десяти минут, и Нике, к великой радости Тас, опять перебивают.
В дверь стучат, потом заходит молодая и симпатичная женщина с острыми чертами лица. В отличие от братьев, у нее есть волосы - настоящие каштановые кудряшки, как у куклы дочери старосты, Лессы.
Брат Лессы возвращался из армии через и Столицу и купил. Брат-то потом почему-то умер, а кукла осталась. Лесса давала куклу поиграть кому угодно, стоило лишь попросить: она ее ненавидела. И ее замечательные кудряшки очень скоро свалялись в серые колтуны, которые невозможно было расчесать никакой расческой.
Но то кукла, а вошедшая - живая женщина из плоти и крови. Она шумно дышит - запыхалась.
На платье приколота настоящая брошь с каким-то зеленым камешком. Тас даже думает сначала, что это не сестра, а кто-нибудь еще, служанка или случайная прихожанка, например, но брат Нике приветствует ее вежливым кивком.
Даже слишком вежливым.
- Сестра Кенери?
Сестра Кенери взъерошена, обеспокоена, очень-очень торопится и даже не замечает поклона. Скользит по брату Нике рассеянным взглядом.
- Простите, что помешала собранию... Мадея здесь?
Мадя обреченно встает из-за стола.
- Я.
- Я заберу девочку ненадолго? - Спрашивает Кенери.
Ответ ее не интересует. Она берет за руку подошедшую Мадю и просто уходит, небрежно кивнув на прощанье. Движения у нее резкие, легкие - как будто присела птичка и нет, только качается веточка и остался в комнате едва различимый запах духов.
Брат Нике несколько секунд смотрит ей вслед, затем снова протирает лоб платком.
- Собрание окончено. - Говорит он каким-то надтреснутым, усталым голосом. - Можете расходиться. Расскажете тем, кого не было, что я говорил... - и, совсем тихо, про себя - Тас даже не поняла, как именно смогла это расслышать, - Если вы вообще хоть что-то слушали.
Она уходит последней.
Оставляя за спиной усталую, сгорбившуюся фигуру она впервые чувствует к брату Нике что-то кроме страха и отвращения.
Это чувство скорее жалость, чем сочувствие.
И за него Тас почему-то очень стыдно.
Пока Алеана пьет мелкими глоточками чай, пока усаживается в удобное кресло для посетителей, переводит дух, пока перечисляет свои титулы и намекает на связи в самых высоких кругах, Кенери вместе с Мадеей спешит по коридорам.
Мадея не жалуется на слишком быструю ходьбу Кенери, упорно бежит рядом, но в какой-то момент спотыкается, сдавленно ойкает - и Кенери замедляет шаг.
- Извини. - Говорит она, хотя в ее голосе мало раскаяния. - Я... задумалась. Говори, если что-то не так, если не успеваешь. Я быстро хожу.
- Все хорошо. - Вежливо отвечает Мадея и старается улыбнуться. - Но можно немножко... отдышаться? Так даже будет лучше, я вам обещаю...
Кенери недовольно хмурится, но подводит Мадею к окну, и они некоторое время смотрят, как падает на улице снег.
- Обещаешь? - Уточняет Кенери.
Ей не терпится лететь дальше, но Мадея даже не поворачивает в ее сторону головы.
Она думает о том, как легко вернуться в замок. Там никто и никогда не посмеет ее задирать, как Ретек, даже братья всегда будут отстраненно-вежливы и почтительны. Там ее ждет мягкая кровать вместо здешней лежанки, вкусный горячий ужин, служанка расшнурует красивое платье, аккуратно сложит в шкатулки драгоценности, поможет надеть шелковую сорочку и расчешет Мадее густые кудри...
А на утро она проснется, позволит служанке себя одеть и пойдет в библиотеку, отказавшись от сопровождения.
Тишина бесконечных коридоров, холодный камень стен - совсем как здесь, в Обители. Может, где-то тут есть и библиотека, где хранятся книги о диковинных зверях и странах с яркими картинками - читает Мадея неважно.
И кажется - нет никакой разницы. Но только кажется.
Сколько не броди по коридорам замка, не встретишь ни Тас с ее совершенно не оскорбительной и не холопской, а самой-самой искренней заботой, ни грубоватого Ланка с его грязными словечками и грубоватыми шуточками, совсем не злого, а надежного.
Мадея ждала их. Очень долго ждала.
И в уплату готова была отдать и замок, и кушанья, и кудри и еще многое, чему уже не бывать из-за ее выбора - и отдаст.
- Предсказываю... наверное.
Они еще немного молчат, потом Мадея решается на то, ради чего и остановилась. Она спрашивает у такой взрослой, серьезной и насупленной сестры Кенери:
- Вам же нужна помощь?
- Помощь? - Удивляется Кенери. - О чем ты... милая?
Сестра Кенери очень старается быть мягкой и ласковой, но у нее это выходит не слишком хорошо. Мадее хочется попросить ее перестать так стараться, но она не уверена, что Кенери поймет просьбу. Три из девяноста четырех, что поймет.
Вместо этого она говорит:
- Я знаю свою маменьку. Я знаю, зачем она приехала. Настоятелю нелегко придется: маменька умеет добиваться своего.
- Зачем же? - Без особого интереса спрашивает Кенери.
- Вы думаете, я буду убеждать, что она хочет забрать меня? - Горько усмехается Мадея, которая еще вчера посчитала: два "да" на пятьдесят пять "нет" - а это значило, что "нет", скорее всего, правильный, хоть и очень грустный ответ, - Мне следует напомнить, я пришла сюда по своей воле и не... - она невольно вспомнила, как вчера Ланк подкалывал Тас, - по родному дому не обрыдаюсь. Мне не нравилось в замке.
Вежливое внимание и абсолютное непонимание. Ни капли заинтересованности. Как же Мадее не хватало брата Хемура! Вот он сразу понял.
И помог. Во всех вариантах помог бы.
- Мне здесь нравится. Вот я и хочу помочь. Маменька всегда скандалит. Громко. И у нее правда связи, поэтому она и на весь Йелль может скандалить... Пожалуйста, передайте брату Етелю: если он хочет справиться, ему надо сделать из Обители табачную лавку.
Вот теперь Кенери заинтригована.
- Какую еще "табачную лавку"?
- Единственную табачную лавку на весь портовый город. Вот какую.
Кенери все еще не понимает. Мадея добавляет терпеливо:
- Такую, чтобы латунку вложил, а золотой забрал. У меня прадедушка - купец. И маменька в него пошла... А я совсем нет. Я не очень понимаю, как это можно сделать, извините, вряд ли смогу еще чем-то помочь...
- Брат Етель говорил о деньгах. - Говорит Кенери задумчиво. - Ты тоже о деньгах... милая?
"Я те не милая!" - Орет в Мадее недавно проснувшийся внутренний Ланк: он просто не может стерпеть такой... снисходительности. Приходится кашлянуть, чтобы заглушить этот голос.
- Да, о деньгах. Маменька любит деньги больше, чем свою четвертую дочь... меня. Вам нужно предложить ей больше, чем она выручит с моего замужества. И все сложится. Маменька этого и ждет, понимаете? Иначе она прислала бы законников. Вы же платили маме Тас, ведь так?
Кенери медленно кивает.
Мадея берет ее за узкую ладонь.
- Пойдемте, пора.
- Да-да. - Рассеянно отвечает Кенери, не сводя с лица Мадеи изучающего взгляда. - Конечно.
- Вы же передадите?
- Ты сильна. - Это обычная констатация факта, в голосе сестры Кенери нет восхищения, и Мадея не чувствует и капли гордости, - Сделаю, как ты предсказала. Передам.
Благодаря Мадее они приходят в кабинет Етеля как раз вовремя.
Когда в дверь стучат спешно и дробно, Етель откидывается чуть назад, чтобы успеть если что отклониться от когтей, складывает за спиной знак Ха и говорит чуть хрипло:
- Входите.
Сначала в комнату впархивает Кенери. За ней - Мадея, из-за которой весь сыр-бор и разгорелся.
Время как будто замедляется: Алеана прерывает свой бесконечный монолог, оборачивается, смотрит на дочь и - мгновение, другое - никак не может узнать. Затем, Етель отчетливо может это себе представить, хоть и видит ее затылок вместо лица, округляет рот идеальной "о".
И говорит - тихо, спокойно, до ужаса серьезно.
- Мадея, душа моя, что они с тобой сделали? - и, чуть в сторону, - Ну и кто такую возьмет замуж?
Етелю кажется, что это шутка, но он не уверен: он потихоньку начинает сомневаться в собственных выводах относительно Алеаны.
- М... - Девочка запинается, но смотрит на мать прямо, - Мне тут нравится.
- Они вынудили тебя так говорить?
- Мне тут нравится, маменька. - Девочка проводит рукой по гладкой лысине, - Это неважно, понимаете? Я сама согласилась.
Кенери проскальзывает по стеночке к Етелю, не осмеливаясь ни на мгновение встать между матерью и дочерью, шепчет:
- Мадея предсказала, что дело можно будет решить деньгами, - Распрямляется, как струна и остается за его правым плечом неподвижной статуей-хранителем.
Деньгами? Деньгами можно решить все или почти все. Если бы у Етеля они были... Но у него были только пустые обещания денег. У него был потенциал.
А потенциал не так-то просто продать.
Но можно продать парочку учеников - зря что ли растили? И, главное, позволят ли ему растить их дальше? Смотря какой скандал устроит Алеана. Обещала дойти до столицы.
Очень многое сейчас зависит от этой маленькой девочки. Етель мог сколько угодно придумывать про себя многочисленным знакомым Алеаны смешные клички, храбриться и закатывать глаза в ответ на очередное повторение имени особо важных особ, но обманывать себя не собирался.
Алеана оказалась куда умнее, чем он рассчитывал. Куда опаснее.
- Почему ты ушла? - Спрашивает Алеана строго.
- Потому что на развилке нельзя задерживаться. Необходимо выбирать, маменька.
- Опять ты за свое! - Алеана срывается с места, возвышается над дочерью девятым валом, и Мадея вдруг съеживается, опускает глаза, пытается отступить к двери.
- Простите. - Вмешивается Етель и тут же жалеет о своем решении.
Карие глаза Алеаны сулят немедленную кару всякому, кто посмеет еще хоть раз прервать ее разговор с дочерью.
Етель чувствует себя сумасшедшим самоубийцей, но продолжает, несмотря на нешуточную угрозу.
- Глазам вашей дочери многое доступно, госпожа Алеана. Они видят будущее. Это действительно так.
Кенери за его плечом кивает, подтверждая, и тоже подает голос.
- Я вижу других видящих, госпожа Алеана. У вашей дочери редчайший дар, и для нас было бы честью ее обучать.
Алеана переводит дикий, бешеный взгляд с Етеля на Кенери, в забывчивости проводит рукой по бедру... и вдруг расслабляется. Смеется чисто и искренне - в ее смехе нет истерических ноток.
- Вы бы себя слышали, Настоятель, Мадея, э-э-э...
- Сестра Кенери.
- Сестра Конри. - Алеана снова садится, небрежно отмахивается от протянутого Етелем стакана, - Не стоит, брат Гьетемох. Я в порядке. Давайте проясним ситуацию... Сестра Кенри, вы не могли бы выйти? Отведите мою дочь на э-э-э... как вы это называете?
- Занятия. Вводные занятия с кураторами групп. - Чеканит Кенери, и голос ее звучит как натянутая струна - вот-вот лопнет.
Она ненавидит, когда коверкают ее имя.
- Надеюсь, моя дочь в самой лучшей группе? Было бы обидно, будь это иначе - вы немало на нее потратились. - Фыркает Алеана ей вслед.
Дверь закрывается, Алеана кладет локти на стол, смотрит на Етеля ехидно.
- Сколько?
- Что?
Етель не может до конца осознать произошедшей в женщине перемены. Не такого он ожидал от расфуфыренной аристократки в третьем поколении, которая почти полчаса плела околесицу про знатных родственников.
Возможно, стоило учесть, что это еще и та самая женщина, что хладнокровно приказала переломать брату Хемуру ноги и руки.
- Сколько я должна вам заплатить, чтобы вы выгнали Мадею из своего кукольного театра, Гьетемох? Желательно - с позором. Объясните ей, что ее глупые бредни не выживут в реальном мире, милейший. Я готова заплатить вашему... учебному заведению за этот урок.
Етель не отказался сейчас бы от глотка собственной заговоренной водички, жаль, что все перевел на эту... родительницу. Все громче шумит в ушах река, зовет, предлагает помощь - давно его так не унижали.
- У нее дар. - Коротко говорит Етель.
- У нее богатая фантазия. - Отмахивается Алеана. - У вас, кстати, тоже. Не знала ни одного иного человека, который додумался бы до такой аферы. Выкупить у Церкви Отца-Солнца старое здание, набрать штат, обрядить их в эти ваши хламиды...
- Госпожа Алеана вообще никому не кланяется. Так вот, похитить детей, промыть им мозги... Да еще и назваться именем бастарда Дитьерлихов, который то ли утоп, то ли пропал лет этак шесть назад; я видела Ганталену Дитьерлих в трауре на приеме...
Етель встает.
Слишком уж уважает и любит Ганталену Дитьерлих, чтобы продолжать слушать молча: она так и не стала ему матерью, слишком поздно он попал в замок, но видит Гарра, она старалась, и стала самой лучшей мачехой из всех, кого Етель мог себе представить.
Эта женщина сделала из малька, почти полностью состоящего из гордости и злости, того, кем Етель был сейчас.
- Сколько я должен заплатить вам, чтобы вы перестали тратить мое время? - Спрашивает он холодно, - У меня есть предписание от его Сиятельства: я могу забирать в Обитель любого ребенка, которого захочу забрать. Мой наборщик должен был предъявить вам бумагу. Вы хотите, чтобы я выдвинул обвинение в нападении на духовное лицо? Вы в шаге от этого обвинения. Видит Солнце, я не хотел идти на конфликт, мой человек лежит в лазарете, но я не хотел идти на конфликт. Мы похитили вашу дочь, и мне жаль, но знаете что? У нас...
Он замолкает на полуслове.
- Что "у вас"? - Хмыкает Алеана.
Етель садится: он вот-вот ляпнет лишнее, нельзя горячиться. Переводит дух, начинает сначала.
- Не хотите дать нам денег? Сможете указать это как благотворительность, откупитесь от пары грешков перед тем или той, в кого верите. Мы собираем около сорока детей за набор, отпускаем детей по домам на осень: самая горячая пора, в деревнях нужны руки. Мы доучиваем тех, кто возвращается семь или восемь лет подряд. В прошлом году мы выпустили пятерых - это был большой выпуск... - Етель поднял руку, не давая Алеане перебить, - Мы не приносим прибыли, проедаем деньги Солнца. Но ваш ум легко сделал из нас прибыльную аферу. Возможно, подобный взгляд на вещи - это именно то, чего нам не хватает?
- Я не понимаю...
- Вам хватает мозгов, Алеана? Я могу позвать парнишку из этого выпуска. Он умеет читать и писать на трех языках, а так же неплохо считает: как много таких в благословенном Йелле? А если ваши деньги позволят добавить иные предметы, и в и выборе я пообещаю прислушаться к вашему совету? Я не объясню вам, человеку светскому, далекому и от Солнца, и от Ха, что такое - видящие, но я гарантирую: они, как правило, весьма умны и проницательны.
- Кажется, я поняла, о чем вы говорите. Вы пытаетесь продать мне замечательного кота в мешке, верно? После того, как отобрали у меня мешок. - Резко возражает Алеана.
- Меня просто беспокоит, что таким как Оллет некуда податься, кроме Церкви. Нам некуда податься. Что думаете?
- Я думаю, - Алеана смотрит Етелю прямо в глаза, и это тяжелый взгляд, - вы заговариваете мне зубы.
- Возможно, - Етель улыбается во все клыки, чувствуя, как клочьями сползает иллюзия: он достаточно зол, чтобы показать чешую, - но Мадея хочет остаться с нами. Она видит будущее. И вы ничего не можете поделать, а жалобы можете за... нести в любую церковь Отца-Солнца, на имя его Сиятельства. Если хотите проверить нашу документацию - засылайте законников. Вопросы?
- Да. Один. Вы правда утопли? - Спрашивает Алеана с неподдельным интересом.
Ответа, впрочем, не ждет. Встает, направляется к двери: она все так же чеканит шаг и высоко держит голову. Но в ее движениях больше нет суетливости, излишней размашистости, купеческой экспрессии - не только Етель сбросил маску.
На пороге она оборачивается - вот ведь дурновкусие!
- Насчет вашего предложения... я посоветуюсь с мужем. Я напишу вам письмо, я видела голубятню?
- Сестра Кенери даст вам целую клетку замечательных голубей, можете выбрать на свой вкус. Вы сможете контролировать обучение вашей дочери.
- И оно обойдется мне дороговато. Я вам не поверила, Я пришлю законников и я непременно спрошу у его Светлости, Гьетемох. Но дала вам шанс.
Негромкий хлопок двери звучит для него прекраснейшей музыкой на свете: нет, он в следущем году он строго-настрого запретит даже приближаться к замкам! Еще одного разгневанного родителя он не переживет.