Аннотация: Чем дальше в лес, тем толще партизаны...
После этого на дворе все затихло. Мужики, что вишневую госпожу сопровождали, на козлы залезли и там замерли. А сама госпожа вместе с бабкой Мироной в дом зашла.
Такая тишь да гладь во дворе наступила, что любо-дорого. Только жеребцы хвостами машут да Желтяй раза два из своей конуры гавкнул. Тянулось это долго - за такое время и ленивая курица яйцо снесет три раза, не то что работная. Да и с петухом погулять успеет...
Потом дверь в сенцы растворилась, гостья из дома вышла и ручкой махнула. Один из мужиков, тот, которому медведь рукав отодрал, тут же порскнул с козлов и на руках госпожу в расписной возок переправил. А тот, что остался на козлах, тряхнул вожжами и гикнул по-особому. Вороные попятились, первый мужик вскочил на козлы, и карета рванулась прочь.
На крыльцо сразу же вышла бабка Мирона, приласкала вылезшего из будки Желтяя и пошла на огород.
Тут и дурень сообразил бы, что пора вертаться. Я скатилась с ольхи, разорвав по подолу сарафан, метнулась обратно к дому. Пока бежала, сердце билось часто, но не от бега, а от смятения. Неужто и вправду эта краса была моей матерью? И как у такой лебедушки, какую и королевичу взять за себя не зазорно, уродилась я? А смотрелась она при том девкой на выданье, а не мамкой, у которой уж свое дите в невестину пору вошло...
По дороге в малиннике, что оплетал березы в полверсте от огорода, на глаза попалась морда медведя. Я кивнула, чтоб знал, что добро не забуду. Вечером непременно снесу за огород ломоть хлеба с медом, а то и два. Заслужил.
С бабкой мы встретились у самого плетня, что огораживал грядки с капустой.
- Слышь, деваха. - Горестно сказала Мирона. - За тобой это приехали.
И я замерла, осознав, что что-то было не так. Таким голосом бабка разговаривала, лишь когда больной, что нам привезли, уже не жилец...
- Мать это твоя. - Продолжила она голосом чуть полегче.
- Уже догадалась. - Я кивнула, глядя на неё настороженно.
Мирона вздохнула с надрывом. И тут же уперла руки в боки, нахмурилась.
- Ишь ты, догада. Придется тебе с ней уйти. Сама знаешь, кто родил, того и дитя. Она госпожа, таким не перечат.
Я смотрела на неё и поверить не могла. Мирона меня гнала, испугавшись какой-то госпожи? Пусть даже и моей матери?
- Ну, чего уставилась? - По-свойски окоротила меня бабка. И глянула въедливо, словно на иголку, в которую нужно вставить нитку - а ушко у неё махонькое да ужимистое. - Не боись, не сдрейфила я. Расскажу один сказ, Триша, а ты слушай да запоминай. Не знаю, помнишь ты про то или нет, но по третьему твоему году повезла я тебя в город. Кулиш-горшечник на ярмарку с товаром собрался, вот на его возу и поехали мы. В Прóстях, где ярмарка была, жила тогда ведьма Аксея, ворожея из первых и врачевательница из лучших. Мне-то своего умишка не хватало, чтобы в бедах твоих помочь, вот я и надеялась, что ворожея из города больше моего сможет. Нашла я Аксею быстро. Она, хоть и старая, но прыткая тогда была. И в уме здравая. Сначала тебя честь по чести осмотрела, потом воду над твоей головой слила и соль с больной ручки ссыпала. Села в ту воду глядеть. Помню, сидит, солью сверху посыпает. Мне сказала, мол, если я хочу, могу из-за её плеча тоже глянуть. Да только не с моим мастерством в ворожейный ряд-то лезть...
Мирона сокрушенно покрутила головой. Я прикусила губу. Об этом она никогда не рассказывала. А поездку в Прóсти я не помнила.
- И сказала она мне... - Бабка возвысила голос. Петух в загончике за баней кукарекнул было, но она только глазом повела - и тот сорвался. - Что нет на тебе ни порчи, ни сглаза. И в судьбе у тебя не помечено, что ты такой уродишься. Показалось Аксее, что в воде виден какой-то след, точь в точь, как от проклятья бывает. Мне крикнула, чтобы я свечку поближе поднесла, разглядеть получше хотела. А тут стол под горшком с водой вдруг подломился. Вода брызнула, в дому вроде как потемнело, ты в углу заревела, я к тебе кинулась. А как повернулась обратно к столу, увидала Аксеюшку тающей. Кириметью-кормилицей клянусь тебе, таяла ворожея, словно баба из снега на зимнепроводы...
Я недоверчиво нахмурилась. Мирона сцепила руки на животе, глянула на меня коротко, так что я сразу уяснила - все именно так и было. Бабка помолчала, сказала с надрывным вздохом:
- Доброй ворожеей была Аксеюшка, всегда о людях заботилась и в миру не чванилась... а потому водица от неё лилась чистая и светлая, ровно родниковая. От неё уж половиночка только осталась, когда я её узрела. И не кричала, болезная, лишь шепотом сказанула, через силу - "в Чистоград, ведьмасте...". А потом дотаяла. Ох и страх меня тогда пробрал. Я тебя в руки и ходу. До самой ярмарочной площади, где Кулиш с возком стоял, бежала как оглашенная. Люди инда дивовались...
Бабка зябко повела шеей, а я вскинула голову.
Значит, вот оно как? Стало быть, мне вовсе не суждено от роду быть такой косорукой уродиной, какой я была? И надо мной висело какое-то проклятье?
Последняя курица из бабкиного загона сообразила бы, что между страхолюдностью и проклятьем, виденным ворожеей Аксеей, связь самая что ни на есть прямая. Раз ни порчи, ни сглаза, ни отметины в судьбе нет, виной всему было оно...
Бабка стояла смурная, а у меня в душе все пело. Проклятья, как известно, расторгаются. Или уничтожаются. Сама Мирона мне как-то рассказывала, что для этого надо найти того, кто проклятье наложил. Или того, кто будет посильней наложившего в разы.
- Саму Аксею, - строго сказала бабка, - хватились только через седьмицу. Думали, что она в лес за травами пошла. К тому времени мы уже в Шатроке были. Слова её я помнила, да только вот ни денег, ни человечка, на кого можно округу оставить по врачевательским делам, у меня не было. А ведь Аксеюшка в последнем слове не просто в Чистоград наказала идти, а в сам Ведьмастерий. Ведьмы не лекарки и не ворожеи, к ним с улицы не попрешь, и одним поклоном, пусть даже и в пояс, не проймешь. Страх мой опять же - ну как проклятье на тебя наложила одна из чистоградских ведьм? Мать свою ты видела, не деревенская она баба... и даже не окружная госпожа. Такая вполне могла в Чистограде жить, и там кому-нибудь на мозоль наступить. Вот через тебя ей и отомстили. Правда, ей самой от этого ни жарко, ни холодно.
Я кусала губы все сильней.
- Думаю, деваха, это судьба, что мать за тобой приехала. - Звучно сказала Мирона. В лесу за плетнем радостно завелась кукуха. - Есть у неё ещё одна дочка, чуток помладше тебя. Хочет она поженить её с сыном какого-то графы. Да только мать у него злыдня, и при себе завсегда травницу-ворожею держит. Нужна своя травница, чтобы их ворожейство перебороть и сына графы окрутить. Живет он в Чистограде, так что ты с сестрой и родительницей отправишься прямиком туда. Не как дочь, вестимо, а как сподручница...
- Это как? - Удивилась я.
Бабка воинственно насупила брови.
- Ты вот что, деваха... ты себе мечты не строй. Дочерью она тебя признавать не желает. Ей травница нужна, что умеет делать приворотные зелья. Она тебя думала и вовсе задаром получить, мол, моя кровь, что хочу, то и ворочу. Но я про тот горшок зелья напомнила, которым за тебя заплатила. Опять же сказала, что тебя ей не видать, пока по-другому не заговорит. Она и согласилась. Будешь есть с их стола, для начала тебе справят три платья, и положат оплату - каждую седьмицу по три бельчи. А коли выгорит дело с сыном графы, то наградит на особицу. Ты, в Чистограде живучи, приглядывайся да присматривайся. И бельчи копи, чтобы было с чем в Ведьмастерий стучаться. Все поняла?
Она вдруг пригорюнилась, всхлипнула:
- На кого ж ты меня покидаешь...
И утерлась фартуком. Деловито сказала:
- Ну, чё стоишь-то? Иди одежки складывай. Родительница твоя в карете за холмом ждет, там, где дорога на Соболеково сворачивает. Я ей сказала, что тебя пришлю, как переговорю. И помни, Триша - госпожа она или нет, но тебе да мне в этом мире своим умом жить надо. Так что пусть она свою выгоду ловит, а ты свою лови. Вдруг да выгорит дело, и вернешься ко мне раскрасавицей. Ить старая я... внучков хочу...
Она шумно высморкалась в фартук. А я вдруг поняла, что день прекрасен. И бабка Мирона раскрасавица, и облака по небу плывут пушистые, каких я в жисть не видела...
- Медведю хлеба с медом занеси за меня, ладно? - Попросила я Мирону.
Бабка истово закивала головой.
- Каравай ему снесу, угрюмищу. И всю мякину внутри медом залью, как есть. Пусть будет заступником за нас перед Кириметью-кормилицей, пусть она доброту нашу увидит и смилостивится...