Старенькая бабушка, сухонькая, тоненькая, сидит напротив меня. Она улыбается, но взгляд ее наполнен грустью. Порой я замечаю, что глаза пожилых людей смотрят вглубь, внутрь себя. Я знаю, почему, но молчу об этом. Я думаю о том, что очень хочу запомнить ее такой, доброй и теплой, овеянной запахом хлеба и тишиной. Да, она до сих пор печет хлеб, печет своими руками. Когда приезжаю к ней, удивляюсь, как у нее сил хватает. Говорю, чтобы в магазин ходила, денег я оставлю столько, сколько нужно. Но бабушка улыбается мне и отрицательно качает головой. Она говорит, что в магазинном хлебе нет души, ведь его делают, енти, как их там, машины. Она будет печь, пока у нее есть на это силы.
Я отламываю кусочек пышного хлеба и вдыхаю ни с чем не сравнимый аромат. Бабушка рассказывает, как в молодости в поле работала. Я ее истории знаю, но слушаю с удовольствием, вопросы задаю. Она улыбается, дрожащей рукой отламывает себе кусочек и говорит. Ее голос дрожит, как и ее рука. Ее взор отправляется в прошлое, туда, где остались ее надежды и мечты. И сейчас она вновь надеется, что после работы Витька, парень из соседней деревни, на тракторе подвезет ее на танцы в дом культуры. Они будут плясать до четырёх утра, а в семь вновь отправятся на поле. Я слушаю и кушаю ее хлеб, пропитанный целой жизнью. Когда-нибудь мой взор, обращенный в будущее, остановится, замрет, и обернется назад. Только хлеб печь я уже не буду. Его будут делать енти, как их там, машины.