Аннотация: Тайны и сокровища Ордена Храма как грань сновидения.
Княжнин Теперь, сидя перед монитором, я чувствую жуткую опустошенность. Я не могу рассказать историю Крокодила и Белого Холма, не рассказав свою собственную. Но это не проблема. Проблема в том, что я не могу раскрыться. Каждый раз, пытаясь рассказать что-то о себе, я понимаю, что стал еще более замкнут. Иногда я чувствую себя радиоприёмником, которому досаждают помехи. Не слышу самого себя. Отвратительно.
Помню, я возвращался в свою старую квартиру. Был жуткий ливень, и я промок до нитки. Мне ужасно хотелось есть; в шкафу на кухне и в холодильнике не оказалось ничего съестного, но вместо этого я нашел на одной из полок свои старые каракули. Я смотрел на пожелтевшие от времени листы бумаги, исписанные неровным дёрганым почерком, и улыбался. Откуда здесь взялась эта стопка бумаг - неизвестно; должно быть, в суматохе переезда оставил свои старые записи здесь, а потом взял, да и позабыл о них. Старые вещи вызывают старые мысли.
Остаток дня я провёл перед телевизором. Не заметил как задремал.
Конечно, писать я начал ради денег и славы. Что на меня так повлияло? Думаю, примеры моих знакомых. Когда-нибудь я напишу книгу о настоящей дружбе. Не сейчас - потом. А пока мне остается только держать свои возвышенные проповеди о дружбе и предательстве при себе. Я видел прибрежные скалы, которые рушатся в кипящий прибой; я видел странных чудовищ, танцующих во тьме; и, наконец, я видел людей, ломающихся под действием неумолимых жизненных обстоятельств. Одни бросались из крайности в крайность: либо бездумно пили пиво во дворах, либо продавались в сладкое корпоративное рабство. Существовала и третья категория - те, что застывали и не менялись. Тех, кто менялся и жил можно пересчитать по пальцам одной руки. Не то чтобы я их всех жалел - вовсе нет. Некого жалеть. Мне нужно было с кем-то разговаривать, делиться собственными впечатлениями, стараться подстроить свой радиоприёмник под кого-то другого. Это как глоток свежего воздуха - бесконечно вдыхать нельзя. Теряется вся соль этого процесса. Если ты вдыхаешь свежий воздух, значит, до этого ты дышал полным дерьмом или не дышал вообще. Но как только в твоей жизни появляется человек, которому ты можешь доверять, начинается совсем другая история. Проблема не в том, что ты не можешь бесконечно ему доверять. Проблема в том, что ты не знаешь, доверяет ли он тебе, или только делает вид...
Мое воображение отсылает меня к тем героическим временам, когда имели смысл такие понятия как честь, доблесть, любовь, дружба, благородство; а за оскорбление можно было вызвать обидчика на дуэль. Но я знаю историю. И вся история, на мой взгляд - это череда предательств, убийств, и вакханалия самой разнузданной лжи.
Нет ничего удивительного в том, что мне заказали эту историю - ну, вы же помните: слава, деньги... А всего этого не достичь, если не делать грязную работёнку.
В три часа ночи я проснулся от жуткого холода. По экрану телевизора шла лишь серая рябь. Кажется, это называется "снег". И пульт куда-то запропастился. За каким чертом я вообще ввязался в это дело? - подумал я. Мой сон всё еще владел мной - с каждой минутой он будет рассеиваться словно туман под лучами солнца. Обрывки короткого сна дрейфуют во мне: холодная осенняя ночь, хлещущий дождь; яростные крики людей - я точно знаю, что это смерть идет за мной на своих мягких лапах. Вот она, позади... Дышит мне в спину...
Телеэкран оживает.
- Добрый день, уважаемые телезрители. Сегодня мы поговорим о скандинавской литературе с нашим гостем - известным литературным критиком Артемием "Утренней зарёй" Волком-Зевающим. Здравствуйте, Артемий.
- Здравствуйте, Кромешница.
- Как вы считаете, является ли скандинавская крупная литература серьёзным конкурентом большой европейской - и, в частности, - российской литературы?
- Не думаю, что в отношении литературы следует говорить о какой-либо "конкуренции". Речь идёт, прежде всего, о здоровом соперничестве. С другой стороны, любое литературное произведение, не зависимо от того, в какой стране проживает его автор, является участником всеобщего дискурса...
- Артемий...
- Можно предположить, что скандинавская литература станет неотъемлемой частью так называемого культурного слоя новейшего времени...
- Артемий...
- Как это уже произошло с Нильсом Бором, Овидием, Дон Кихотом и Карлом Лагерфельдом...
- Артемий... О чем вы говорите? Простите, но недооценить влияние...
- Я как раз хотел прокомментировать случай, произошедший со знаменитым шведским романистом Ульмо "Кротовая Нора Пространства" Бойтом. Как известно, купаясь в море, он случайно оказался в колонии медуз, что, в конечном счёте, привело к кардинальному изменению взглядов писателя - он отверг принятый сегодня модернизм и в качестве опоры для дальнейшего творчества избрал нео-гипер-реализм...
- Артемий...
- Прошу прощения, Кромешница. Вы считаете, что в это время нас действительно смотрят? Что вообще я делаю на этой передаче?.. О чем я могу разговаривать с гибридом тутового шелкопряда и карликовой пальмы?..
В течение нескольких минут на экране показывается разрезанное сочное яблоко.
Я тщетно пытаюсь сосредоточиться, но изображение ускользает. Я не могу воспринять всерьёз то, что происходит на экране. Я смеюсь; мои глаза становятся похожи на пуховые подушки. Веки такие тяжелые. На ум приходит лишь одна-единственная песенка Ронни Дио, и мои губы начинают её тихонько нашептывать:
...
Мне хочется высушить все океаны, выпотрошить весь земной шар в поисках ответов на вопросы. Я вижу флотилии мертвых кораблей, идущие под парусами к закату; я вижу тайны и загадки, которые человечество страстно желает разгадать. Я не в силах бороться со сном. Внутри меня работает гигантский прожектор, который должен высветить роящиеся внутри меня ответы. Это стаи диких птиц, которых я приручил. Веки тяжелеют. Они весят добрую тонну.
...Крадется...
Прожектор внутри гаснет...
Большой хвост обоза пришлось оставить. Люсьен приказал рыцарям спрятать сундуки с золотом в затопленных шахтах неподалеку от Лиона; они сбросили сундуки в воду. В ушах Белого Холма долго стояли крики тех несчастных, взятых братьями Ордена на окрестных фермах... Эти люди унесут тайну Ордена с собой в могилу. Весь день шли сильные дожди; Белый Холм видел, как кипит вода в штольнях, как в ревущих потоках исчезают сокровища Ордена. Люсьен стоял неподалёку, и Белый Холм наблюдал за приором. На жестком лице старика нельзя было прочесть ничего. Сквозь плотную завесу дождя виднелись белые куртки рыцарей; они стояли вокруг провала... Факелы трещали и гасли под дождем.
Той ночью группа рыцарей, возвращавшихся к обозу, напоминала причудливую процессию духов, несущих свои бесплотные тела навстречу гибели.
...И - конечно! - была засада. По следу братьев шли гончие красивого короля. И конечно Белый Холм пришпорил своего коня. Благородное животное вынесло хозяина из битвы. Далеко позади остались вопли, но сердце билось всё так же часто. Белый Холм обернулся; в ту же секунду из тьмы вылетело несколько стрел, не причинивших ему вреда. Королевские лучники стреляли наугад. Холм коснулся щеки - кровь. Лишь маленькая царапина, которой он поначалу вовсе не заметил. Но кровь, теплая, ещё живая кровь заставила воина вздрогнуть. Он вдруг увидел себя - растерзанного, с изломанными костями, с изуродованным лицом, лежащим в холодной грязи. Он увидел то, что должно было навсегда остаться скрытым за ширмой молодого разума. Он увидел возможность своей смерти - смерти по-настоящему. Не во имя Храма, не во славу Ордена. Бессмысленной и страшной смерти боялся Белый Холм. Смерти, которая навсегда прервет его существование - не будет ни рая, ни ада - ничего не останется. Только черви будут насыщаться телом, и когда тела не станет, ветер выбелит кости, а злые ливни превратят кольчугу и меч в бурую труху.
Конь уносил его всё дальше в спасительный туман.
Холму было плевать, найдут ли когда-нибудь золото, или нет; усталый он вел своего коня под уздцы. Проваливался по щиколотку в глинистую жижу. В обволакивающем молчании всего мира он шел вперед. Покинутый рыцарь, еще один потерянный человек, из-под которого выбили опору.
В синем тумане чернеет силуэт дерева. Тонкие нити-ветки манят к себе Белого Холма.
Он слышит стон. Медленно подходит к дереву. Запах сырой коры бьет ему в нозри - предельно обостренные близкой опасностью чувства вибрируют, как струны арфы. Я вижу бледное лицо Белого Холма - несчастный парень, он, должно быть, здорово испуган. Я брожу вокруг, незримый и безмолвный наблюдатель. Я вижу, как Белый Холм склоняется над распростёртым под деревом Люсьеном. Старику повезло - он тоже вырвался из окружения. Но быстрые стрелы догнали его. Вот они - длинные изящные стрелы с черным оперением торчат из груди. Белый Холм прижимает ладонь приора к губам. Он что-то говорит тому на ухо. Я вижу: капли дождя блестят маленькими жемчужинами в бородах рыцарей - старого и молодого. Старик вперивает тяжелый мутный взгляд в Белого Холма. Он хочет что-то сказать. Как дрожат его руки, бессильно сложенные на груди!.. И белая куртка испачкана в грязи - теперь она выглядит нелепо, как маскарадное одеяние клоуна. Я чувствую его ужас - обтекаемый, тяжелый, как ртуть, страх человека, отходящего в мир мёртвых. Из густого тумана слышится тихое ржание - то лошадь приора. Я тоже дрожу - и подхожу ближе. Как может живое существо не бояться этой ночью? Что чувствуют лошади, гуляющие во мраке у опушки чернотного леса? Чувствуют ли они то же, что и люди?.. Или наш человеческий страх неведом этим гордым созданиям?
Даже я, осколок чужого разума, оказавшись здесь, чувствую уныние и подавленность. Страх пробегает по мне своими маленькими тараканьими лапками. Я делаю еще два шага по направлению к фигурам людей. Молодой храмовник оборачивается и безумными глазами глядит сквозь меня. Потом сглатывает. Отворачивается. Белый Холм - моё отражение в чудовищном зеркале. Мои руки - его руки. Его тело - моё тело. Я могу управлять им. Только в разум проникнуть не могу. Я присаживаюсь на корточки рядом. Кладу руку на горячий лоб приора, осторожно отбрасываю седые мокрые волосы. Старику, определенно, конец. Багровый крест на белой куртке чернеет; изо рта течет струйка крови.
- La terreur!.. La terreur!.. - шепчет старый приор Ордена Храма. Синий сумрак вокруг нас сгущается.
- Расскажи мне, - говорит молодой рыцарь. - Я хочу знать, ради чего мы боролись?
- Боролись? - переспрашивает приор. - Надеюсь, золото они не разыщут...
- Золото... Опять о золоте!.. Я спрашиваю тебя, старик, о том, что нашли мы под развалинами Храма?.. Я... Я смогу это увидеть?
- Я не знаю, не знаю, о чём ты толкуешь... Не понимаю... Истинный крест - мы потеряли...
- Нет! Нет же, нет!
- Золото... Позаботься о золоте.
- Плевать! - Белый Холм вне себя от ярости. Он легко встряхивает умирающего. - Скажи мне, старик! Доверь мне эту тайну! Перед смертью открой тайну своему брату! - выхаркивает рыцарь.
- Ладно. Что...
- Под. Проклятыми. Камнями. Что. Там. Было?
- Я расскажу тебе. Мне говорили старики. - Приор хрипит. - Там побывало девять наших. Они работали не покладая рук. И рабочие. Там были рабочие из местных, не знаю, что с ними стало. Убиты, верно. В катакомбах, при неровном свете факелов рыцари бродили два дня в поисках... В поисках сокровища. Они повсюду натыкались на циклопические кости, останки странных существ. Те коридоры со стенами из огромных булыжников... Они уводили в никуда... (кашель) Из темных глубин земли раздавались неясные звуки, стоны древних исполинов... Как будто сама земля разговаривала с братьями. Они спускались всё глубже, пока факелы не потухли, а самих рыцарей не стал продирать до костей жутчайший холод. Они дошли до двери в самой дальней части пещер, которая освещалась гигантскими светильниками без масла; они распахнули дверь и вошли... Это была пещера, по её стенам бежали ручейки, слышалось капание воды где-то впереди, в глубоком мраке. Их взгляды были прикованы к тому, что лежало посреди пещеры, на каменистом полу... Это был великан - ростом с шестерых... Он спал, мирно сложив руки на груди... Рыцари не могли вымолвить ни слова от удивления... Великан спал, и легкий хрип, производимый его легкими, разносился под сводами пещеры. Рыцари смотрели на его заплетенную в косички бороду, на его руки, на ноги. Одна из ног была согнута в колене. Он спал на спине и, казалось, - храпел - как настоящий человек. Великан был облачен в куртку из блестящей ткани... Возле него лежало причудливое оружие, какие-то трубы... Его бледное лицо... Оно не было человеческим, хотя и имело всё человеческие черты - нос, рот, глаза... Но рыцари чувствовали, что это их разум дорисовывает то, чего на самом деле нет. И они чувствовали, что готовы убить бога или сделать нечто еще более немыслимое - то, чему не придумано ещё названия... Ибо - как думали рыцари - перед ними лежал великан, пришедший из глубин земли, или упавший со звезды... Пока они стояли так, в оцепенении, великан начал медленно таять, и вскоре от него не осталось ничего, кроме клочьев полупрозрачного тумана. Он исчез совсем. На том месте, где лежал великан, теперь работали какие-то удивительные механизмы - вращающиеся шестерни, валы... Трубы... Мерцали лампы... И рыцари бросились бежать без оглядки. Каким-то чудом им удалось выбраться на поверхность. Они потеряли разум; в течение нескольких лет продолжали создавать видимость работы... Потом они решили - стоит принять в свои ряды еще несколько человек, разделить их собственное гигантское безумие на более мелкие части - ведь тогда оно перестанет быть таким гнетущим...
- Sois bouchИ! - вскричал молодой рыцарь и ударил старика по лицу. - Безумный старик! Ты лжешь мне! Ты выдумал это сам!.. Несчастный! Ты умираешь в грехе!..
Люсьен не слышал его - он уже был мёртв. Белый Холм наклонился и поцеловал мёртвого приора. Потом поднялся с колен. Я увидел, как блестят слёзы в уголках его глаз - или это были капли дождя? Рыцарь как-то по-детски всхлипнул и бросился бежать во тьму.
"Несчастный, лежащий передо мной на жестком старом диване выглядит измученным", - эти слова заставили меня открыть глаза. Серая комната - та же самая, будто я не покидал её ни на секунду. Но я знаю - я был там, у шахт, когда рыцари добивали крестьян; это я склонялся над умирающим приором Ордена. От стен комнаты надвигается сизый холодный туман тянется ко мне своими щупальцами - как будто я возвращаюсь обратно в осень, на семьсот лет в прошлое...
Белый Холм сидит передо мной. Он говорит со мной, этот затерянный странник во времени. И его слова едва доносятся до моего слуха, как если бы рыцарь говорил через перину.
- И ты, бог-крокодил! - восклицает Белый Холм. - Я знал, что найду тебя. Знаю, ты был там...
В горле ком.
- Что с тобой стало потом? - спрашиваю я.
- Я сгорел на костре вместе с остальными. Нас было много - прошедших через пытки, через ад. Многие теряли человеческое лицо, не выдерживали и превращались в животных. Видеть как одни животные пытают других животных на дыбе - не очень-то приятно. Но я в конце-концов обрёл такую желанную свободу. Я видел многое. Время и пространство перестали быть для меня преградой. Я гулял по оливковым рощам с царём Микен, я видел взлеты и падения великих империй. Я спорил со жрецами Гора о трех великих мирах и путешествовал далеко за пределами земли. Я не стану рассказывать тебе обо всём подряд. Но ни на секунду я не забывал о том, что увидел тогда, над телом Люсьена. Ты был рядом со мной. Я чувствовал отчаяние. Мне казалось, что я силен. Но я был слаб как никогда в жизни. Перед лицом смерти я был беспомощен, и осознание собственной беспомощности чуть не убило меня. Но затем - как будто алмаз вспыхнул внутри моего мозга всеми своими гранями. Это было божественное откровение или козни дьявола - я не могу сказать, что именно. Но я понял, что я бессмертен. Конечно, детский лепет, скажешь ты. Все мы смертны. Но я - я бы жил внутри других людей!.. Как это просто! Я могу вселяться в них и высасывать их, как делают это пиявки. Я могу стать кем угодно!.. И ты появился рядом. Сначала проступили твои контуры, потом пленка влаги обрисовала твою фигуру четче. Я не знал, кто ты такой, и бросился бежать. А ты стоял позади и смеялся мне вслед. Но по мере того, как я убегал всё дальше, выражение твоего лица менялось - от гнева к растерянности. О, я хорошо изучил эти часы и дни - в своих посмертных странствиях я возвращался к ним много раз...
- Довольно! - закричал я и вскочил. Чтобы добраться до окна, мне понадобилось очень много усилий. Что-то тянуло меня назад. Пронизывающий ветер дул мне прямо в лицо, выжимал слёзы из глаз.
- Иди со мной! - повелительно шептал призрак позади меня. И слёзы текли по моим щекам. Я не мог вымолвить ни слова. "Повернись ко мне лицом!" - приказывал мне мёртвый рыцарь. Я дрожал, но не подчинялся. Я смотрел поверх ржавых крыш на восток. На восток - где рождался новый день. Янтарный луч солнца разрушил последние чары, и я избавился от наваждения. Окончательно и бесповоротно. Пустая комната. Утренние новости. И я теряю счёт времени.
Я позвонил своему редактору в тот же день и сказал, что сдам текст в срок. Это будет рассказ из жизни молодых инженеров-гидравликов. Редактор ответил, что тексты о жизни инженеров-гидравликов очень востребованы в наше время, и он ждёт рассказ с нетерпением. Положив трубку, я испытал огромное облегчение. Нет никаких тайн, кроме таинства жизни и смерти; есть только детские загадки, которые мы загадываем сами себе, и ждём, что кто-то бесконечно мудрый сообщит нам ответ, разгадку...
Не знаю, что за видение посетило меня - может, особый вид суккуба, принявшего вид мужчины; или это был плод моего собственного воображения, ставший неожиданно реальным именно в то время, пока мои логика и здравый смысл дремали... В одном у меня нет ни малейших сомнений: каждый раз, пытаясь рассказать историю о себе, я вновь начинаю говорить о боге-крокодиле и Белом Холме. И каждый раз, когда я пытаюсь сделать Крокодила или Белого Холма героями рассказа, я погружаюсь в дебри самоанализа.
В один прекрасный день потерянный и разочарованный странник без лица найдёт своего бога-крокодила. И тогда всё встанет на свои места. А пока нужно жить.