Элди Сэгг : другие произведения.

Отблеск звезды

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:


    Храмовник ордена Меча и Звезды Вильтон хочет добиться славы и почета, поэтому с радостью берется за тайное задание, не зная, к чему оно приведет. Деревенский дурачок Матька напротив мечтает о мирной жизни с близкими людьми, но по воле судьбы оказывается втянут в опасное путешествия.
  

Глава 1. Матька

  
  Послала бабка мальца корову продавать в Береницы. А дорога дальняя - через лес и по полю еще четыре крайки шагать. Устал мальчонка в пути, притомился. Привязал корову к елмень-дереву, сам придремал. Очнулся - а скотины нету. Ходит несмысел от дерева к дереву, кормилицу кличет, найти не может. Ворочается обратно, а корова привязана стоит, где была. Знамо дело - перпелуты взыграли, тешатся.
  
  Народные сказания Вольных Княжеств.
   <
  Матька проснулся спозаранку. Светило даже не зачинало, всюду по теплице стоял густой полумрак. Только петухи орали утренние песни.
  
  Неторопливо потянувшись крупным, несоразмерно большим телом, с длинными пухлыми руками и одутловатой головой, Матька очнулся от тумана сна. В глазах еще мелькали яркие блики - чужеземные крепости, будто покрытые водной гладью, все то в них отражается, тропки, мощенные гладким камнем, даже не различишь стыков - что за невидаль грезится...
  
  Во бы сейчас, заутренне, завалится в мягкую душистую солому, подремать пару-тройку часов. Но козы не будут ждать, как их выгонят, да и бабка даст оплеюшину, не по-женски болючую.
  
  Первым делом надобно скот осмотреть, к выпасу подготовить, потом можно и забрать с лавки ароматный хлеб, сметанкой, вареньем малиновым обмазать. А вдруг бабушка оладушек напечет. Вкусно.
  
  Мимо бегала ребетня, кто тоже поднялся выгонять телок да овец, стойла и стойбища чистить, кого с утреца послали проверить курей, а кого в лес за ягодами. Теперь они со смехом носились друг за другом по пыльной улице.
  
  - Государь вонючих вшей, Матька жирный дуралей! - звонко прокричал один из мальчат. - Козье войско в бой ведёт, Матька, толстый идиот! Побеждает он кусты и боится лишь осы!
  
  Матька заулыбался, щеря большой рот с дыркой вместо переднего зуба, неудачно упал еще недорослем, стукнулся о камень. Чтож ребятня-то понимает, так силушку показывают, играются, обидеть не хотят поди. На слова он не сердился, как его ток не называли в деревне - и остолопом, и полоумным баламошкой, и глуподыром... А однажды князь проезжал, в таверне остановился пообедствовать. Матьку увидал, так ласково говорит, мол блаженный дурачок, нельзя таким вреда чинить. Да еще медяшку подал. И добавил: "Купи себе пряник медовый да за княжеский род слово хорошее скажи".
  
  Старый князь добрый был. Красивый. Как в сказаньях прям рассказывают. И конь у него вороной да в золотой упряжи, и седины благородные, а доспехи сверкают, аж глазам смотреть больно. Увы помер недавно. Плохо так помер, не по-воински. Змея-болячка извела, все внутренности выела, почернел-подурнел князь, никакие лекари-ведуньи не помогли. Матьке жалко его было, ой как жалко. Все выходил в лесок и слова шептал, как князь тогда велел: "Избави от страданий, пусть уж упокоится".
  
   Князь дюже хороший был, а вот сыновья не в него пошли. Вымахали, обернулись беркутами-волками. Старший, Адмий, наследство получил, так в столицу сразу и уехал, с тех пор здесь и не показывался. Не по сердцу ему родные места и проблемы черни, в Совете Князей теперь сидит. А младший, Стерий, в отца нравом пошел, да не умом. Проедется бывало по селам, всем плетей раздаст, девку красивую увидит - в княжеский терем отвезет. Через седмицу-другую девки возвращаются. Кто плачет, убивается, что князек молодой оставил, кто радуется, цацей глядит, кошель туго набитый под подол пряча.
  
  Вот Леся из княжьего чертога недавно воротилась, гордая, довольная. Не абы кто из сельских дурней ее попортил, а сам князь первую кровь пустил. Надеется, что понесет. Может князь тогда серебра пожалует на воспитание бастрюка.
  
  Леся тоже хорошая, добрая. Она Матьке всегда рада. Иной раз попросит ведра помочь донести, а сама потом горбушку хлеба чесноком натрет, травкой посыпет, чтоб Матька угостился. У Леськи брат был раньше, с рожденья хилый, рук не было, одни культяпки торчали. До десяти годков дорос, все ногами делал - и кушал, и по двору убирался. А потом в дубраву с другими мальцами пошел по ягоды, там в реку свалился да выплыть не смог. Семья горевать не стала, лишний рот без рук не нужен, когда еще четверо по двору носятся. С той поры Леська Матьку и подкармливала, брата она всегда больше других любила. Говорит: "Дюже ты, Матька, на него похож. Не рожей конечно, а глазами что ли..."
  
  Работать в поле бабка Матьке не позволяла. Полюшке у них маленькое, нанимала она под эти дела подрослей, приходили каждый день, а она взамен кормила их, а раз в месяц давала медяшку. И бабке хорошо, и родные ребят рады, пользу в дом приносят. А у Матьки на поле совсем не получалось. То лопата из рук выскочет, да по ноге ударит, потом неделю встать не может. То ненароком упадет, побеги растопчет. Он больше с подручными работами помогал, двор убрать, солому в сенях перестелить, за животиной приглядеть, по поручениям пройтись.
  
  Ой, возмущалась бабка! Причитала:
  
  - Силой одарили, да на что она сдалась! Дурак, дураком, руки, что решето, увалень бесполезный! Горе на старости лет!
  
  Матька Матрену не винил. И сам понимал, не такого внучка она хотела. А чтобы и красавец, и по хозяйству помощник, и девицу скромную домой привел, правнуков бабке подарили, род продолжили. На него же и не глянет никто...
  
  Разве что скотина Матьку любила, под его рукой как шёлковая ходила. Болезни стороной обходили козочек и коров, куры неслись исправно по несколько раз в день, а молоко и вовсе у них с бабкой самое вкусное в деревне было. Соседи поговаривали, что предки сжалились, присматривают, раз уж разумом обделили. А за глаза все равно шушукались, не повезло Матрене, не повезло... Эт Матька еще сейчас подрос, разуметь хоть что-то начал. А раньше понесет старуха курице голову рубить, так дуралей отбирает, под рубаху прячет, ревет:
  
  - Зачем ты, бабка, Белушку погубить хочешь! Не надо птичку мучить!
  
  Бывало по всему деревне с курицей за пазухой на радость сельчанам от Матрены и бегал. Секла она правда его нещадно.
  
  Вот и повелось. Проснется Матька, на улице скот деревенский соберет и пойдет с ним потихонечку по косогору прямо к светло-зеленому заливному лугу, к звонкой речке. Весь день за лошадьми, коровами, козами да овцами присматривает. Прикорнет порой под теплым солнышком под жужжание пчел и лесных букашек, а как проснется уже Тюня, малышка соседская, прибегает, обед ему приносит: каравая кусок, яиц варенных пару, сыра козьего. А иной раз не получается у Тюни прийти, но тоже ничего страшного, водицы попьешь, земляники луговой пожуешь и не голоден вовсе.
  
  - Рыжуха, Пестрянка, Лада, Муря... - начал Матька нехитрый пересчет. Грамоты и циферь не знал, а подопечных всех по именам помнил. - Любчик, Красавка... А где Уголек? Баб Лида! А Уголек-то Ваш где?
  
  - Занемог! С вечера обессилевший весь лежит! Токма слезы катятся. Не ест, не пьет ничего. Травника звали, пощупал, не ведает что за хвороба! К ведьме идти надо. - старостина жена наполовину высунулась из сеней, одной рукой оправляя цветастый сарафан на грузном теле, а другой удерживая котелок с кашей. - Дак кто пойдет в ночи? Утра ждали. А по заутрене молодцы все по делам разбежались, уж не знаем, кого к ней отправить...
  
  А сама искоса поглядывает, жалостливо брови заломив.
  
  Матька задумался, почесал голову. Угольку хиреть никак нельзя. Племенной он был, староста за тридорога из соседнего княжества заказывал. Окупился бычок уже вдоволь, покрывал большую часть коров. Молодняк от него хороший, покладистый, здоровый...
  
  - Матька, милок... Может ты сходишь? Недалече ведь. К вечеру управишься. А на пастбище я своего младшенького отправлю взамес. Мал он еще в лес один ходить, а ты вона какой здоровый вымахал, чтож с тобой сделается? - затароторила Лидка. - с Матреной я переговорю, гостинцев вам занесу домой!
  
  Ведьма в их краях недавно появилась. В начале весны. Вроде глянешь, старушка, как старушка, скрюченная вся только, а ходит бодро, не всякий малец угонится. А приглядишься, так видно, что в роду ейном нечисть затесалась. То ли кикимора-болотница, то ли лесовичок. Глаза глубоко посажены, не по-людски посверкивают, зубы острые, белые, а сама темненькая, волосы платком черным обмотаны. Зашла в деревню и сразу к старостиному дому направилась.
  
  - Я, - говорит. - Ведьма. Знахарка. Жить у вас буду.
  
  Не у старосты вестимо. Нашла себе в лесу избушку, где охотники зимой на промыслах останавливались, там и заселилась. С тех пор пару раз в месяц приходит, продуктов купить, снадобий-травок продать.
  
  По нужде звали ее только раз, когда Тюнина мать меньшим сыном разродиться не могла. Два дня в горячке прометалась, бредить начала. Решили у ведьмы помощи спросить, с леса привели. Та сразу травы в плошке зажгла, по всей горнице прошлась, заговоры нашептала, наговорила по углам да роженницу водой из кувшинчика, что с собой принесла, ополоснула. Апосля спокойно все разрешилось, кроху назвали Жданом. Ждали потому что долго. Ведьму отблагодарили, мяса ей собрали, пшена, овощей, платков вышитых две пары завернули, даже душегрейку овечью положили. Семья-то не из бедных, отец малыша - единственный кузнец на три деревни. Да побыстрее старуху обратно в лес спровадили. Ведьме - ведьминское, а людям - людское все же.
  
  - Эх... - протяжно вздохнул Матька. - Схожу за ней. Объясните токма, идти куда. Я дальше малинника в чащобу не заходил.
  
  Лидка засуетилась, скрылась в доме, загрохотала чем-то, тотчас выскочила обратно с собранным узелком, впихнула его Матьке в руки и снова бросилась в сени, не переставая объяснять:
  
  - Значится по тропке пойдешь до серых валунов, где Синявка изгиб дает, через речку перейдешь. Ива разлапистая на бережку стоит, около нее в воду и иди. Мелко там! Сразу в низину спускайся до большого замшелого пня, направо повернешь и прямо, не сворачивая до... - в доме что-то упало с громким треском, послышалось звонкое: "Ой" и звук смачной оплеухи, рука у Лиды была тяжелая. - Да чтож ты дурень под ногами носишься! Весь в отца пошел, обормот, не мешайся!
  
  Выплеснув гнев, Лидка видно подуспокоилась, назад выходила степенно, не торопясь, как и полагается сударыне ее годов и размеров.
  
   - Держи, - протянула ему плетеный из кожи шнурок. - На шею повесь, под ворот спрячь. Оберег се. Взгляд злых духов отвадит. Путь-то неблизкий. Снедь в узелке, не оголодаешь. К вечеру ждать тебя со старухой будем.
  
  - И без ведьмы чтоб не ворочался, -подумал про себя Матька, - как в сказках бается...
  
  С тем напутствием в лес и отправился.
  
  До речки он дошел быстро, к полудню. Погода стояла жаркая, сквозь крону деревьев солнце палило щеки, слепило глаза. Матька вовсе не устал идти, но весь взмок, рубаху хоть выжимай от пота. Так что решил у воды ополоснуться, заодно покушать.
  
  Еды Лида не пожалела. Завернула и пирожки с капустой, и репку, и солонины. Даже яблочки положила. Да какие яблочки! Не зеленые недозрелки, от которых зубы сводит, а красные, наливные.
  
  А после перекуса так хорошо ему стало! Ох, как хорошо. Водица журчит, травка мягонькая, живот полон от вкусностей, под ивой тенек, свежо... Как сладко дремлется по обедне...
  
  Проснулся Матька внезапно. Спал он всегда беспокойно, бабка говорила, что ногами-руками дергал, будто бежать куда-то али драться с кем удумал. Вот и сейчас умудрился скатиться к реке, ногой в воду угодил. За время его дремоты небо успело потемнеть, заполниться тучами - к ночи будет гроза. Легкие дуновения ветерка сменились на резкие холодные порывы. А у Матьки как назло даже рубаха не обсохла.
  
  Завернув повыше штанины и сняв лапти он побрел через реку, проминая ногами высокие стебли камыша. Брод оказался не таким уж мелким, Матька промок по самый пояс. Одежда неприятно липла к телу, обувка увязала в грязи и влажном мху да и лес будто изменился. Коряги так и норовили подвернуться под ступню, зацепиться за ткань, деревья заслоняли дорогу ветками, сурово шелестели.
  
  У скособоченного березового пня пришлось остановиться. Во-первых, баба Лида точно говорила про один пень! А тут их было целых два. И оба одинаково замшелые. Во-вторых, Матька не мог вспомнить, куда нужно поворачивать...
  
  - Лиса по лесу шла, лиса лычки драла, и лапотки сплела, медведю не дала и волку не дала, - забормотал Матька, направляя толстым пальцем то в одну, то в другую сторону. - Мужу двое, себе трое и детишкам по лаптишкам... Выходит налево идти надобно.
  
  Еле заметная под густой травой тропка и в самом деле уходила налево и сворачивала за кустами орешника. Идти по ней было нелегко, вся в ямах, острых камнях и выбоинах. Еще и извивалась, что змеюка. Матька боялся оторвать взгляд от земли, моргнешь и дорожки уже нету. Наверно потому даже не заметил, как вывалился из темноты плотного пролеска на прогалину, залитую светом. Так и замер.
  
  Про эдакие места он раньше только мельком слыхал. В открытую про них не говорили, опасались. Бабы шептались между собой, дети страшные байки придумывали. А мужики деревенские и вовсе молчали. Вроде и нет у нас ничего такого под боком.
  
  Если муж с женой живут-поживают да дитё зачать не могут. Если извела кручина-печаль, свет белый не мил, тянет к речке пойти, топиться. Если молодец любый с войны не воротился, не знаешь ждать его или оплакивать. То пирог сдобный испеки, в блюдо расписное положи, заверни в белое полотенце с вышивкой по краям, бусин разноцветных с собой возьми, цветов нарви. С этим добром в час урочный, в полную луну отправляйся к алтарю в чащобе. Всю ночь у алтаря на коленях стой, вознося хвалу Мать-Земле. А с первыми лучами рассвета она явится. И по своей милости наградит или накажет. Так говорили.
  
  В центре полянки возвышался столб из белоснежного камня. Вплотную к нему стояли несколько валунов поменьше. Они были оплетены шнурами, на узелках висели связки высушенных цветов, свежие венки зверобоя и полыни, блестящие речные ракушки, местами мелькали россыпи неочищенного янтаря. Перед алтарем, спиной к Матьке, сидела девушка. Услышав шум, она резво вскочила на ноги, развернулась и выставила вперед руку с зажатым кинжалом.
  
  - Ты еще кто такой?
  
  - Я Матька, - засмущался увалень, представив как выглядит. Весь мокрый и грязный, одежка в траве перепачкана, штанины корягами порваны, в волосах трава и чертополох. Экое чудо-юдо, перепугаться можно. Сплюнул на ладонь, попытался пригладить непослушные волосины. Подумал пару мгновений и поклонился в пояс. - Добрый день, царевна...
  
  - Какого ххарга? Какая я тебе царевна! Я парень!
  
  - Парень? - удивился Матька. В сказках не говорилось, что делать, если царевна оказалась парнем. А все остальное сходилось. И лес присутствовал, и опушка, и ведьма с избушкой... - А ты уверена? Ой, уверен?
  
  - Штаны стянуть, уд показать, что ли? - царевна перестала сердиться и задорно расхохоталась, смешно морща нос. - Меня Иолаем кличут. Тебя какая нелегкая сюда занесла? Деревенские здесь редко бывают. Или заблудился?
  
  - К ведьме иду, - разочарованно протянул Матька. - Бычок у нас занемог.
  
  - Ты по этой дороге напрямик в болота угодишь, балда. Ведьмина избушка в другой стороне, - Иолай оглядел его сверху донизу. - Не дойдешь ты сам. Айда провожу, по короткому пути быстро управимся.
  
  Обрадовался Матька, согласился без вопросов, вдвоем знамо сподручней и веселее идти. Они обогнули алтарь и обойдя кусты можжевельника и раскидистую ольху, двинулись глубже в чащу.
  
  Иолай молча шел впереди, уверенно поворачивая направо и налево, перепрыгивая ямы и пригибаясь под низкими ветвями. На молодца он совсем не был похож. Матька ведь наизусть помнил, как царевны-то выглюдят:
  
  "Белолица, черноброва, с легким станом. Ликом нежна. А идет, будто по воде лебедушка плывет, величествено и грациозно. Очи зеленью горят, будто малахиты". Совпадает! А что одет по-мужици, так это ничего, не в платиях же по зарослям разгуливать. Все равно хоть в балахон засунь, краше любой щеголихи будет. И голос нежный, как у соловушки.
  
   Матька решил, если царевна хочет, чтобы ее считали мужиком, значит так нужно, может колдовство какое древнючее. А Матька хоть дурак, но в былинах толк знает.
  
  К избушке дошли к темноте, как раз начал накрапывать мелкий дождик. Ведьма стояла в дверях, будто дожидаясь гостей. У ног устроилась крупная рыжая кошка. Из избы тянуло дымом, теплом и горячей едой. У Матьки громко заурчало в животе, кошка ощерилась и замяукала, а Иолай разулыбался, обнажая ровные ямочки на щеках.
  
  - Здравия желаю, сударыня ведьма, - промямлил Матька. От неловкости никак не получалось сложить в голове слова. - Я к Вам... В Запрудье Уголек слег, а коров-то много. А я под ивой уснул...
  
  - Бык у них в деревне заболел, матушка. Вот Матьку за тобой и послали. Мы в чащобе встретились, - помог Иолай, подталкивая его в спину ко входу в избу. - Заночуем, отдохнем, а с делами завтра разберемся.
  
  - Заночуем? Матушка? - еще сильнее растерялся Матька. На вид Иолаю и осьмнадцати не стукнуло. А ведьма по виду уж век землю топтала.
  
  - Неспроста ты с сынком моим названным в лесу столкнулась, - по-вороньи заклекотала ведьма, вперив в увальня пристальный взгляд. - Пряла, я пряла, кости бросала, травы плела, думала, кого тропка, приведет... А вот ты какой, Матька из Запрудья. Проходи, коль пришел. Тем паче ровно к ужину явились. Величать меня можешь Яриной. А бычок ваш и право до завтра обождет.
  
  Простое убранство маленькой избы Матьку не смутило. Внутри было чисто, натоплено, светили лучины и стол Ярина уже накрыла. У парня разом набежала слюна, как увидал наваристую похлебку из грибов, гороха и капусты, стопку тонких блинов, блюдце с толчеными ягодами... А сударыня-хозяйка еще и чугунок с пряным сбитнем из огня достала да по кружкам разлила.
  
  В сенях ему велели раздеваться, живо отобрали всю одежду и разложили на печи сушиться. Ярина заявила, что голые юнцы ее не смущают, тем более ничего из ихней одежды на Матьку не налезет, но простынку прикрыться все же дала.
  
  При свете она больше не казалась пугающей. Нос большой, картохой, волосы седые, глазища черные косят немного, сухонькая сама, маленькая, Матьке даже до груди не достанет макушкой. Старух таких в каждой деревне навалом.
  
  А улыбка-то у нее добрая, лучики морщинок по лицу разбегаются и смотрит сердечно, спрашивает заботливо, как ему Матьке живется? А сама меж делом ему то похлебки добавит, то пирожок в руку сунет.
  
  Говорит: "Любо мне, как ты трапезничаешь. Здоровый дух много пищи требует. Вон сынок мой кусок сыра откусит, хлебом заест и весь день потом нос от еды воротит."
  
  Иолай в ответ смеялся так заливисто, что Матька тоже начинал веселиться. Ярина хмурила брови, махала на них рукой да в очах у нее смешинки мелькали.
  
  - Как в байках. - подумал Матька. - Где добрый молодец потерялся, его нашли, отмыли, обогрели, спать уложили и басню перед сном поведали.
  
  И думы свои сразу озвучил
  
  - Сказку рассказать? - задумалась старушка. - А о чем?
  
  - Про царе... - начал было он, но наткнулся на прищуренный взгляд Иолая и резко передумал. - Про богатырей.
  
  - Что ж... Тогда слушайте...
  
  В горнице извивались тени, снаружи гудел ветер, гремела гроза, лапы елей хлестали избу по деревянным стенам. Иолай с кошкой лежал на печи, Матька на полати снизу. Старуха сидела за столом и речь ее лилась свободно и размеренно. Баяла она. О сыновьях, что подвели отца и мать, накликали беду, превратились в медведей. О прекрасной девушке-птице, живущей высоко в горах, там, где хребты задевают облака. О пустом троне, захваченным злобным ящером, у которого вместо сердца кусочек хризолита. И о трех слепцах, что потерялись однажды, и теперь не могут встретиться...
  
  Уже погружаясь в сон, Матька пожалел, что ночь не может длиться вечно.
  
  

Глава 2. Вильтон

  
  "Первые слова в пустоте были: твердь, воздух и вода. Пламя же пришло из небыли. Оно поглотило и твердь, и воздух, и воду. Так из Ничто появились Рем и Дэй - светила, что сияют ночью и днем. Задул теплый бриз. Из бурлящей воды воздалась Мать Ио, сотканная из капель и лучей. Согрелась она светом, а ветер ласкал ее дуновением. Любовь ее породила все сущее. Волосы окутали стаи птиц. Шагнула правой стопой, разлился бескрайний океан. Шагнула левой стопой, возросли леса. Опустила руки, с пальцев спустились стада животных. Устала Ио, легла в искристую воду и уснула. Пока отдыхала, из чрева ее поднялись муж и дева. Были они горды и прекрасны как мать. И ступили на твердую землю. Увидели стада животных и стаи птиц, И решили, что все богатства дарованы лишь им. И звали их Отор и Ила"
  
  Кульские писания. 983 г.
  
  Небо над Крандовым полем затянули грозовые облака. Серостью оно сливалось с черной землей, измятыми травами, залитыми кровью. В потускневших телах, забытых в огромной братской могиле, не различить было ни нагрудников храмовников, ни меховушек северян. Покореженные доспехи, вмятые в грязь шлемы, искалеченные трупы скрылись в сумраке.
  
  Бездонная тишина давила на легкие, не давая вздохнуть. Ни стона, ни вскрика. Еще живых, забрали несколько часов назад. Безнадежно раненым пришлось милосердно перерезать глотку. Рыцарям храма, прочтя отходную молитву в честь Короля и Единого творца. Чужакам-варварам без слов напутствия. Язычники... Они не признавали Создателя, вверяя жизни проклятым богиням.
  
  Орден Меча и Звезды считался орудием, ведомым Единым для воцарения мира и справедливости. Защищающим верующих и безжалостным к инакомыслящим.
  
  Пора возвращаться. Вильтон мотнул головой, сгоняя дурман долины. Влажные волосы неприятно липли к лицу и шее. Сейчас он ничего не замечал.
  
   Вопреки воле воин сделал шаг вперед. Восторг затопил душу, тело наконец расслабилось после напряженного дня. Он с жадностью и восхищением вдыхал запахи крови, мочи, мокрой шерсти и подгнивающих тел. Сладкий и манящий запах смерти хмелил сильнее самой крепкой браги столичных трактиров. Вильтон мало что в жизни любил больше чем первые часы после битвы, когда души покидают тела, оставляя за собой свежий привкус дождя... И следующее утро, когда маги начинали ритуал сожжения, пуская в долину огненное поветрие. Через день не будет ни травы, ни останков, лишь выжженное пепелище.
  
  - Единый, моя броня - праведность. Оружие мое - Истина. В час нужды будь со мной. Позволь мне беречь священные и святые обеты, чтобы не стал я жертвой бесов и темных тварей... - зашептал воин. Молитва всегда его отрезвляла.
  
  Истинный храмовник не идет на поводу желаний. Он уважает смерть и дарит ее как последнее покаяние. Воин, но не убийца, он не жаждет чужой гибели, являясь просто орудием Создателя. Стремление причинять боль, наслаждаться страданиями, греховно. Узнают Смотрящие, Вильтон понесет наказание лишь телом. Но Единый все слышит и видит, он не простит подобного. Когда рыцарь лишится своей бренной оболочки, врата в Радужные земли не откроются для него, обрекая на вечные скитания в огненных пустошах.
  
  Ночь почти наступила, дальше здесь оставаться опасно. Вильтон боялся не внезапного нападения врага или духов мертвых. Он отлучился слишком надолго, братья могут заметить его отсутствие. Пока проходят вечерние службы и Проповедущие затянули песнопения, оплакивая погибших и молясь за безбожников, ему самое время незаметно вернуться в лагерь.
  
  С трудом повернувшись спиной к полю битвы, Вильтон нетвердой походкой побрел к лагерю рыцарей. Разбит тот совсем недалеко, если напрячь взор, и отсюда можно различить флаги на верхушках холмов. Полчаса по лесу и он будет на привале. На удивление с каждым шагом поступь становилась уверенней, кровь расходилась по телу, мышцы, застывшие после боя, разгорались огнем и этот жар разгонял последние лоскутки наваждения. Издалека рыцарь чувствовал аромат костров и жженых ветвей оливы, ими храмовники овеивали постои.
  
   Сквозь шелест листвы послышались поющие голоса.
  
  - Сегодня рано начали... - хмыкнул про себя Вильтон. И, не удержавшись, усмехнулся: - Не успокоятся до рассвета. Веселая ждёт ночка.
  
  Как же претили банальные и бесконечно длинные саги о величии Короля! Воспевать их принято после каждой мало-мальски крупной победы. Причем считалось, чем твой голос громче, тем сильнее вера. А тут такое дело! Не просто сражение, а искоренение неверующих... Выть будут до хрипоты!
  
  Впрочем, сам Его Величество святое войско присутствием не почтил. Да что уж говорить, он презрел вековые традиции - не вышел проводить воинов в поход.
  
  Его дед, Великий Ольхон, будучи в старческой немочи, еле передвигаясь, все равно поднимался на вершину Синей башни зажечь Светоч Единого. Стоя на балконе, он читал молитву и его речь, усиленная магически, разносилась по всей площади. Он восхвалял орден Меча и Звезды, рек ему удачи в святых деяниях, молил Создателя озарить путь своим слугам. А если хватало сил, лично осенял знаком звезды особо избранных храмовников. То были великие времена для страны.
  
  Короля Ольхона величали Твердыней Астии, сияющим Ольхоном Освободителем. Нынешнего же короля по церемониалу принято было называть Блистательным Леннардом, Доблестным Львом. В народе же о нем отзывались попроще - Король Подвалов, Король-Трус.
  
  ...В чумных чертогах пал, зла гнетущего оскал, нечестивец умолял, но рык Святого короля...
  
  Милостив Создатель, тексты их баллад еще дряннее, чем само исполнение!
  
  - Брат мой, где Вы были? Не видел Вас на молебне,. - позади прозвучал резкий голос. Вильтон дернулся в сторону, запнувшись о подвернувшийся корень, едва не грохнулся оземь.
  
  Брат Тейт поддержал его за предплечье, осудительно качнув головой. Будто в насмешку его имя с древнеастийского переводилось как "смешливый", "радующий". Вряд ли он развеселил в своей жизни хоть кого-то. Смотрящий четвертый месяц шнырял ищейкой в их отряде, вынюхивал, перебирал бумажки и приставал с расспросами. Вильтон за свою службу много таких крысенышей повидал. Ублюдки никого в покое не оставят. Пошляется подобный типчик несколько неделей по лагерю, а потом два-три рыцаря получат приказ, требующий срочно явиться в Главный храм. И поминай как звали.
  
  - Брат, нет поводов для беспокойства. Мне нужно время наедине с Единым. Исповедаться в тишине и прочесть молитву за умерших, - твердо выделяя слова высказал Вильтон, прекрасно понимая, что любезный брат не поверит ему. Хотя виду не подаст.
  
  - Пусть и дальше озаряет наш путь звезда, - узкие глаза Тейта с белесыми ресницами казались по-рыбьему пустыми, по рябому лицу, пробегали тени, скрывающие истинные эмоции Смотрящего. - Идем. В лагере еще много работы угодной Единому.
  
  Ххаргов уродец! Почему под Крандой полегло столько достойных, а эта падаль здесь и также сует нос во все дыры! Мнит себя вершителем судеб, а сам пожалуй ничего опаснее кухонного ножа в руках не держал. Таким, как он, копаться в бумажках, чужом грязном белье да строчить доносы! Какое ему дело, где проводят вечерний час благородные воины!
  
  Скрипя зубами и проклиная вездесущего милого братца, Вильтон поплелся к шатрам.
  
  ***
  
  Вскоре эту битву нарекут Великим Сражением под Крандой. Ошеломительным успехом рыцарей Короля и Храма. Не успели северяне, гонимые голодом и холодом их земель, ступить на священные земли, как их встретил могучий орден Звездоносных рыцарей. Кому какое дело, что крандинские поля и леса издавна считались спорной приграничной территорией, единственным выходом к морю и для Севера, и для Астии. В этом всем чувствовалась жесткая насмешка судьбы и Вильтон не прочь над ней посмеяться.
  
  Он, один из рыцарей Меча, святых воинов, в орденской иерархии находящихся выше священников, штабистов и прочих мелких сошек, но ниже Звездоносцев - рыцарей-магов, иронию уважал. Будь Вильтон старшим сыном, унаследовал графство отца, вторым, заведовал отрядами графских воинов. Но третьи сыновья уже второй век должны идти в храмовники.
  
  Вот только третьим сыном был Родерик, а Вильтон, рождённый четвёртым, рос любимцем отца, опекаемым всей семьей. Волен идти своей дорогой, тогда как кровные братья исполняют желания Единого. Но судьба недолго ему благоволила. В Вильтоне проснулось родовое проклятье... И видит Создатель, собственное отличие он ощущал каждой частицей бренного тела! Липкая темная масса ворочалась внутри живота, обвивала сердце холодными щупальцами... Приносила страшные сны о неведомых странах, гудящих железных зверях, огне летящим с неба, сжигающем все на своем пути, ужасе, когда тебя валят на землю, заламывают руки и сверху прижимается тяжелое тело...
  
  В такие ночи он просыпался с испариной, на мокрых простынях, с сердцем заходящимся в бешеном стуке. И только после этих снов его молитвы Единому были искренними.
  
  Под стены Храма его привели в шесть лет, на год раньше, чем остальных учеников. Отец прощался с ним, Вильтон совершенно не понимал, почему его оставляют одного, почему забирают от родных. Он плакал. Устроил страшную истерику, бросившись на землю и обхватив отцовские ноги, кричал:
  
  - Это должен быть Родерик! Он - третий, не я! Папа! Отдай им Родерика! Нечестно! Нечестно!
  
  Детские воспоминания. Что может быть иллюзорнее их? Но те минуты отпечатались в его памяти на всю жизнь. Солнце, отражающееся от позолоченных куполов, острые шпили храма, хриплое дыхание лошадей позади, служители, снующие по своим делам. Лицо отца на миг почернело, в глазах промелькнула тень вины, поникли уголки рта, но тут же он вернул себе бесстрастное выражение.
  
  Граф Эссенский, умелый военачальник, дерзкой вылазкой спасший племянника короля из плена язычников, дважды награжденный герой Звезды Единого, опустился на колени на щербатую мостовую.
  
  Он поднял Вильтона поставив перед собой, сжал руками предплечья. Взгляд отца был спокоен и тверд, но мальчик чувствовал как подрагивали пальцы на плечах, будто пытаясь схватить ткань рубахи.
  
  - Не буду врать. Моя вина в том, что ты здесь. Эта ноша всегда на моих плечах, теперь и на твоих. - голос на секунду сорвался, отец поднялся на ноги, и продолжил, отвернувшись от сына, глядя резные двери Храма. - Жизнь преподносит восхитительные дары. В основном тем, кто о них не спрашивал. Будь стойким. Братья-настоятели помогут тебе...
  
  Послышался одинокий звон колокола, перебивая речь, за ним зазвучал второй и третий. Перезвон ширился, набирал мощь, оглушая воздух незатейливой мелодией.
  
  Будто в ответ на слова отца, возле них притормозил старик в светлом балахоне длинной до ступней.
  
   - В дни отбора по мирским делам в храм нельзя. - ворчливо сказал он, неодобрительно смотря на графа. Добавил, разглядев Вильтона. - Оставьте мальчика и уходите.
  
  Отец замялся на долю мгновения. Сдавленно, будто выдавливая слова, бросил: "Да хранит нас всех Создатель". Напоследок кивнув сыну отец вскочил на коня, и привязал поводья лошадки Вильтона к луке седла. Уезжал граф, не оглядываясь.
  
  Не раз потом юным цыпленком, не знавшим как браться за оружие, оперившимся послушником во главе стайки других ребят, да и после выпуска, став лучшим мечником, Вильтон размышлял, что же еще сказал отец, если бы чертовы колокола не прервали его!
  
   Что жалеть о прошлом! Они одержали победу, можно отдохнуть, поспать хоть несколько часов. Пара недель на зачистку территории и на переговоры с деревнями об обращении в истинную веру и строительстве Храмов. Этим уже заниматься будут носители Света и Щита. А потом возвращение в столицу, флаги, знамена, фанфары и ревущие трубы, девицы, бросающие цветы! Он навестит Люсиль и Женевьеву. Но сначала малышку Клодет, со вздернутым носиком и веснушками. Хоть бы ее жирдяй муж был в отъезде...
  
  В лагере как обычно после битвы кипела жизнь. Тут и там сновали служки, пробегали мимо, кто с ворохом грязной одежды, кто с припасами. Чуть поодаль, среди скученных повозок рыцари начищали кирасы и оружие, громко пересмеиваясь и вспоминая бой. Ветер доносил запахи тушеных овощей и мяса с походной кухни и даже хор храмовников где-то вдалеке перестал раздражать.
  
  В первый поход Вильтон отправился в тринадцать лет. В то время он был еще служкой, только прошедшим посвящение. Они выполняли грязную работу и были приставлены к наставникам. Их берегли, обученных птенцов ордена Меча всегда было мало, не дело, если малец погибнет так и не дождавшись выпуска. Вся его дальнейшая жизнь состояла из походов, сражений и кратких моментов отдыха. За дюжину лет, в каких только переделках он не побывал, с кем только не сражался! И с язычниками, и с бунтовщиками, даже нечисть вычищали порой из лесов.
  
  Организация храмовых военных кампаний всегда вызывала восхищение. Вот взять королевскую армию: у них вечно грязно, палатки разбиты наперекосяк, солдаты спят вповалку по сорок человек, да еще и маркитанок к себе умудряются протащить! Еды и воды не хватает, в похлебки добавляют траву, муку, требуху и неочищеную рожь для наваристости. Никакой дисциплины, вспомнить даже историю о гарнизоне Шаума, где в одну из ночей две дюжины пехотинцев устроили поножовщину из-за игры в кости. Трудно представить, что подобное могло произойти у храмовников.
  
  Лагерь служителей Единого больше напоминал небольшой городок. Тенты и палатки из плотной немаркой ткани тянулись ровными рядами, в середине высился шатер-павильон на полсотни человек, местный лазарет. Внешние стены лагеря были выстроены из обозных повозок и телег, по периметру дежурили часовые. Каждый четко знал свои обязанности и следовал им. Их сопровождали повара, прачки, кузнецы и конюхи, порой даже бытовые маги. По учениям храма рыцарь должен быть чист душой и телом, даже в выжженных пустынях Султаната они оттирали грязь песком и очищали пропотевшие рубахи и поддоспешники.
  
  Как раз этим и занимался Вильтон, удобно расположившись у своей палатки и натирая доспех пчелиным воском, когда перед них возник запыхавшийся служка.
  
  - Светлый Вильтон! Светлый Ромин вызывает Вас к себе! Просил явиться сразу, как получите сообщение! - взволнованно выпалил парнишка, успевая одновременно поклониться и очертить правой рукой знак звезды.
  
  Парень был чем-то смутно знаком, но Вильтон не смог вспомнить, видел ли его до этого. Совсем молоденький, не старше пятнадцати лет, худой и лохматый, он не был похож на исповедующих путь Меча. Даже подростки ордена уже обладали ловкостью, скоростью, грацией и физической мощью. Сложно остаться неловким, когда с семи лет тебя натаскивают убивать, а в четырнадцать ты уже побывал в паре-тройке сражений. Скорее всего мальчишка из книжников, хотя странно, что его отправили на войну. Адепты ордена Изучающих не покидали стен монастыря до выпуска.
  
  Возбужденность служки понять можно. Трудно описать впечатление, что производил на неокрепшие умы Ромин Яростный, одна из Дланей ордена Меча и Звезды. Даже не занимай он третье по влиянию место в храмовой иерархии, от самой его фигуры веяло глухой мощью. Обладая могучим телосложением, крупными чертами лица и звучным голосом Ромин прославился как талантливый стратег, умеющий использовать малейший промах противника и обратить его в свою пользу. Рисковать командующий не любил, предпочитая держать голову холодной и продумывать каждый шаг, избегая лишних потерь.
   "Благоразумие - лучшая часть доблести" - произнес он при штурме Синих холмов. Фраза быстро стала крылатой, а о самой осаде в столице ставили спектакли.
  
  Высшие чины к Ромину относились презрительно за прямоту суждений, несдержанность и грубость языка, но терпели, уважая способности военачальника. Для простого народа, солдат, храмовых рыцарей, он стал живой легендой, не гнушавшейся при этом пить с ними, есть с одного котла.
  
  В свое время Вильтон тоже был поражен Дланью Наместника. После посвящения его, птенца, приставили к отряду Ромина. К самому грозному ответвлению храмовых сил, где каждый боец проходил тщательный отбор и учился не просто сражаться, но и пользоваться мозгами в бою, даже если приходилось выходить за рамки привычных обязанностей святых рыцарей. Один воин из рекрутов Ромина стоил десятка обычных посвященных Меча и пару дюжин солдат короля. До самого выпуска из Храма Вильтон трижды склонял перед Дланью голову и просил взять его в ученики. Ромин отказал все три раза.
  
  Шатер Длани Наместника ничем не отличался от обычных палаток рыцарей, разве что был несколько больше и на полушерстяной ткани были вышиты белым цветом меч и звезда.
  
  Вильтон подошел как раз к окончанию совещания, успев уловить обрывки фразы: "...что за нелепая затея!".
  
  Часовой, едва взглянув на Вильтона, заглянул в шатер и видимо получив согласие, откинул полог.
  
  До этого Вильтону довелось посещать жилище главнокомандующего лишь пару раз и он вновь подивился аскетичности обстановки. Большую часть палатки занимал круглый деревянный стол, на котором лежало несколько карт и стопка бумаг. На земле были раскиданы тонкие половики восточного плетения, с края ютились лежанка и грубо сколоченный ящик, заменяющий комод.
  
  Не понимая, что делать дальше, Вильтон застыл у входа. Кроме Длани за столом также сидел командир звездоносцев, а возле расположился брат Тейт, разглядывая карту. Правой рукой он придерживал глиняную чашку, исходящую запахом специй с восточных земель.
  
  - Светлый Вильтон прибыл по Вашему указанию. Слава Единому! - уверенно произнес рыцарь, осенняя себя знаком и с любопытством рассматривая собравшихся в палатке.
  
  Члены совета в свою очередь уставились на Вильтона.
  
  - Слава Единому! - пророкотал Ромин.
  
  - Слава Единому. - склонил кудрявую голову Светлый Джейкоб, глава Звездоносных рыцарей-магов.
  
  - Смотрите-ка, не прошло и полугода! Мое кофиё даже не успело остыть, -язвительно пропел Тейт. - Думал, Вы снова коротаете часы наедине с Создателем и юный Вильям еще не скоро Вас найдет. Приятно порой ошибаться в своих суждениях, не правда ли, брат Ромин? Иначе можно закостенеть умом, уверившись в собственной непогрешимости. Что скажете?
  
  - Оставим. - нахмурился Длань, жестом указывая рыцарю на стул напротив.
  
  Дождавшись, пока тот устроится, Ромин сцепил руки замком, положив их перед собой на стол, и поднял взгляд на Вильтона. Лицо его было жестким и непроницаемым.
  
  - Светлый брат, я знал Вас с момента оперения, следил как Вы стали птенцом, а после приняли присягу. Ваши успехи неоспоримы: сражение под Крандой, Четвертый, Пятый, Шестой походы, Синие холмы, - Длань сделал короткую паузу, тщательно продумывая речь. - Мы с остальными братьями решили - пришло время двигаться дальше. У нас есть для Вас особое поручение.
  
  - Благодарю, Светлый Ромин. Уверяю, я не подведу Вас! - хрипло отозвался Вильтон. "Шанс! - подумал он. - Вот шанс добиться большего, чем куковать от битвы к битве!".
  
  

Глава 3. Матька

  
  "Утреняя заря Ясная, вечерняя заря Смурная, возьмите у меня жабище, возьмите у меня гадкую, а не то сову позову, выклюет очи зоркие, выклюет очи вещие, выклюет сердце алое, уведет за собой в чащу"
   Заговор от болезней живота
  
  
  
  Матька бежал босиком, едва различая предметы в полумраке. Мир размазался, не давая сфокусировать зрение, холодный вечерний воздух раздирал горло. Сердце заполошено билось, горели легкие. Он поскользнулся в грязи и бухнулся на землю, разодрав коленку и ударив локоть. Попытался встать и свалился обратно от резкой боли в лодыжке. Прижал ладони ко рту, подавляя вскрик.
  
  Сзади послышался звук тяжелых шагов.
  
  - Где ты, сука! - закричало чудище.
  Матька заорал в ответ и открыл глаза. Он лежал головой у мамы на коленях, та плакала и перебирала его волосы мягкими руками. И была он красивее всех на свете.
  
  - Это просто сон, - сказала она. - Не бойся!
  
   И тут он проснулся.
  
   Поутру изба казалась меньше, чем в ночи. Ведьмы дома не оказалось, а Иолай еще дремал. На столе, дожидаясь их, стояло блюдце со сваренными вкрутую яйцами и остатками вчерашнего ужина. Матька потянулся, похрустел костями и тихонько вышел во двор, боясь разбудить засоню.
  
   Сударыня Ярина возилась в маленьком огороде сбоку избушки. Матька растерянно потер глаза. Если сама избушка снаружи казалась обшарпанной развалюхой, то садик был ухоженнее, чем у ихнего старосты. Ровные квадраты грядочек с подстриженной травой. Чего там только не было! Крошечные зеленые ростки душицы, зубчики чеснока с круглыми фиолетовыми цветками, кусты сныти, усыпанные белоснежными соцветиями... А ведь сколько муравы Матька видал впервые: красная, синяя, оранжевая. Растения росли из земли, ютились в глиняных горшках, обвивались вокруг деревьев и даже ползли по стене дома...
  
  - Что у Вас тута растет? - сказал Матька, тыкнув на необычный куст. Круглый, большой, а заместо листьев иголки.
  
  - Клубень целебный, - пояснила ведьма - не здешний, с южных земель: Кактус называется.
  
  - Как... Тюсь... - неуверенно повторил Матька. - Могли попроще прозвать! Тьфу, язык сломаешь!
  
  - А для них наши названия сложны, - засмеялась Ярина, продолжая собирать побеги в корзинку. - Знаешь живучку?
  
  - Да кто ж не знает, - подтвердил парень, присаживаясь на пенек возле плетня. - Пчелы, муравьи ее любят.
  
  - А в Султанате никто произнести "Живучка" не сможет. Нет буков "Жъ" и "Чъ". Знаешь, как говорят? - спросила она и тут же прошипела, не дожидаясь. - Шывущка!
  
  - Ого! - задумался Матька. Что в других странах по-иноземски говорят, он знал. Просто чужеземцев никогда не видел. Здешние места глухоманью считались. Любой гость для деревни - праздник и великое событие. Даже ежели он из соседнего села. Можно вести о других узнать, себя показать. Чтоб знали, хоть Запрудье далеко от столицы, а от жизни не отстали! Не какие-то валенки неотесанные, а по традициям живуть!
  
  - Пора, дурачок. В деревню твою пойдем. Бычка спасать. - сказала ведьма, да так ласково, будто не дураком обозвала, а похвалила.
  
  Собралась Ярина в один миг. Повязала волосы черной тканью да взяла соломенное лукошко. Накидала трав из садика, пару бутылочек разноцветных, красный платок с бахромой и зачем-то у кошки клочок шерсти отрезала. Та недовольно промяукала, верно, что-то бранное на своем наречии. Ведьма же ей блюдце с молоком вынесла и требухи отварной положила. Авось и кошачий язык понимала. Матька аж прислушался, не замурлычет ли в ответ.
  
   Напоследок парень обернулся на дверь домика, не решаясь разбудить Иолая, но желая попрощаться. Ничего. Они еще увидятся! Непременно увидится. Матька найдет способ прийти сюда вновь.
  
   Сколь долго он искал жилье ведьмы вчера, столь быстро они шли нонче. Ярина вдобавок умудрялась то травку оборвать, то ягодку, то корешок в котомку сунуть. Лишь у речки притормозили. Матька размышлять не стал, ведьму на руки подхватил, через брод перенес. Сударыня все же. Нечего ей ноги марать.
  
  - От чего недуги всяческие случаются? - спросил Матька по пути.
  
  - Злобные духи немощь приносят. Главное их увидать, спугнуть. Кому травку нужную покажешь, сбегает. А кого по три месяца наговорами пугаешь, живой водой обжигаешь, а не уходит... Иной раз вырезать приходится.
  
  - А как увидать?
  
  - Скосив глаза на недужного смотреть нужно, не прямо. Тут-то страхолюд и выглянет. Надобна в этом деле сноровка знахарская
  
  - Зачем они пакостничают? - не унимался Матька.
  
  - Разно бывает. Кто шуткой хворь считает, веселится. Кому кровушка для жития необходима, - терпеливо разъясняла ведьма. - Кто от злобы лютует. Порой недоносок, что мертвым уродился, живых детей душит. Али девка, что умерла, любви не познав, к молодцам ходит, обнимает, леденит, с собой зовет.
  
  За разговорами незаметно в Запрудье и пожаловали.
  
  Деревня встретила их тишиной, мужчины и большая часть женщин работали в поле, дети разбежались, кто силки на зайцев ставить, кто удить рыбу к Синявке. Даже собаки лениво лежали, высунув языки, изнывая от жары.
  
  Матька сразу повел ведьму к дому старосты. Во дворе играл с кошкой младший сынишка Лидки, заводила и главный проказник в деревне. Вид он имел крайне опечаленный. Матьку одолело любопытство:
  
  - Оська, а че ты тут один?
  
  Тот удрученно ответил, не поднимая головы.
  
  - Неделю со двора нельзя... Мамка наказала, ягоды, на пирог приготовленные, съел.
  
  - Как бабка-то моя, не потеряла?
  
  - Мамка вчерась ходила с пирогами, - мальчонка, поднял голову и с открытым ртом уставился на Ярину, - а этось всамделешная ведьма?
  
   - Самая настоящая! - с гордостью ответил Матьку, будто всамделишность ведьмы была его личной заслугой. - Сбегаешь к бабке? Скажи что, я привёл сударыню, как велено было.
  
   Дверь дома распахнулась, на крыльцо вышла Лидка, вытирая рушником руки от теста, грозно проворчала:
  
  - Беги уж, оголтелый, Матрене скажи, что Матька вернулся.
  
   - А ты, дурень, что встал? Угольку-то совсем плохо! Аль забыл, зачем послали? - продолжила, обращаясь уже к Матьке. И сразу сменила интонацию на услужливую. - Сударыня ведьма, рады приветствовать в Запрудье. Проходите, проходите сюдась.
  
  Разношерстной компанией они потопали в хлев. Впереди Лида, показывая дорогу, за ней Ярина, за ними увязался Матька, что дюже хотел за лечением посмотреть.
  
  Скотник старосты по размерам был больше чем вся ведьмина избушка. Двухэтажный, с широкими перегородками для животных и с чердаком для хранения соломы. В первом стойле была свалена утварь: попоны, вилы, ведра, косы, совки для зерна. Прочие пустовали. Пахло, как и во всяком другом сарае, за которым тщательно следят и постоянно чистят: душистым сеном, животным мускусом и сухим навозом. Только вот примешивался тонкий аромат гнильцы.
  
  Бычок лежал в дальнем загончике. Грудь его учащенно вздымалась и опадала, шерсть блестела от пота, на уголках глаз запекся гной. Заметив Матьку, Уголек жалобно замычал, попытался привстать на ноги, бухнулся обратно, не удержавшись. За полметра ощущалось, как жар палил от его тела.
  
  Ведьма внимательно осмотрела зверя, заглянула в уши, потрогала хвост и бока. Жестом показала Матьке, чтобы помог перевернуть быка. Пощупала брюшину, от чего Уголек совсем по-человечьи застонал.
  
  - Лихоманка укусила. Они летом по лесам, лугам бродят, крепких статью ищут, чужой силы жаждут. Зверем крохотным обернулась, бычка цапнула, вот его и лихорадит. - сказала Ярина, вытаскивая из котомки бутылочки, мисочку, из которой киса молоко пила и клочок шерсти.
  
  У Уголька она пару волосинок выдернула, с кошачьими перемешала, в комочек скатала, в миску положила. Цыкнула, в сторону плюнула и загорелся мех, зачадил.
  
  Ярина зашептала:
  
  - Выйду я тайной тропой, выйду в дальний восток, там стоит холм, на холме стоит дом, в дому печь, в печи огонь пылай, век не утихай, на печи сидит кот. Как волку овца, как собаке мясо, так коту мышь. Цап! - вскрикнула ведьма и резко дунула дымом в морду быка.
  
  Уголек затряс головой, лягнул задними ногами, чуть не снеся деревянную перегородку. На мгновение Матьке почудилось, что по хребту быка и в правду пробежала маленькая серая мышка, на пол спрыгнула и в темноте исчезла.
  
  Ведьма меж тем одной бутылочкой промыла Угольку глаза, а другую влила в рот. Дышать бык стал размереннее, без хрипов. Развалился расслабленно, прикрыв веки.
  
  - Солому перестелите, сарай проветрите, - деловито поясняла Ярина Лидке. - К вечоре есть дюже захочет, зерна не жалейте. К утру вставать начнет, можно его спокойно на выпас с остальными вести.
  
  Лидка рассыпалась в благодарностях и убежала гостинцы собирать. Жадной никогда не была, всегда по-честному добром на добро отвечала. Ведьма тем делом к Матьке подошла, на Матрену, пришедшую к окончанию лечения, покосившись. Та стояла у входа в скотник, не решаясь подойти. Видно ведуньи боялась.
  
   - Приходи, как пожелаешь. Поучу тебя, расскажу про травы, деревья, зверей, - сказала Ярина. И добавила, приглушив голос. - И сыну моему друг нужен.
  
   - Чей ты там шепчешь, ведьма окаянная? - пришла в себя Матрена. -Внучка моего погубить хочешь? Башку его глупую дурманишь? Никуда он к тебе, нелюдь, не пойдет.
  
   Бабка подскочила к Матьке, обходя Ярину стороной, ухватила того за рукав и потащила за собой. Парень пару раз обернулся, но ведьма не смотрела на них, снова копалась в котомке. Перечить бабушке парень не решился.
  
  ***
  
  Продумывание заняло целых полдня. Матька, знамо дело, собой гордился. Трудней всего сделать так, чтоб никто не догадался. Обычно, когда нужно было раскинуть умом, он шел к бабушке. Но сейчас же скрываться придется как раз от Матрены.
  
  - Тайком ходить к ведьме? - поразилась Тюня. - Зачем?
  
  - Она хорошая. Тебе бы тоже понравилась. И волшбу умеет. - пояснил Матька. - Брата твоего спасла!
  
  - Тьфу, брата! Он только ревет и гадит, - фыркнула девочка, - а у тебя все хорошие. И люди, и звери. Лиса зайца ест, голодная ведь. Леший дорогу путает, скучно ему, бедняжке. Матрена бьет, любит сильно!
  
  Матька насупился, отвернулся от Тюни. Сгорбился, обхватив колени руками, уныло глядя на расстилающийся перед ними луг и бродящий скот.
  
   Девочка поправила взлохмаченные волосы, прижалась к Матьке боком. Деловито сказала:
  
  - Не горюй, помогу тебя.
  
   Полетели дни, будто пущенная стрела. Спозаранку Матька шел на пастбище. Договаривался с Угольком, обнимал того за морду. Просил: "Ты уж, присмотри за остальными... Малявок токма далеко не пускай, затеряются!". Бык одобрительно качал головой, переступал копытами.
  
   Матька торопился через лес, через речушку к дому ведьмы. Первые разы по привычной дороге, шугаясь каждой тени, вдруг кто увидит! Посмотрев на его мучения, Иолай показал короткий путь по бурелому. Идти было страшно, свет почти не проникал в плотные заросли деревьев... Но ко второй неделе Матька привык.
  
  С Иолайем они часами блуждали по чащобе. Он показывал Матьке жилища редких птиц, лисьи норы, ульи диких пчел, рассказывал о местах, где побывали с Яриной. И про восточные земли, где кроме песка нет ничего, днем знойно, а ночью холодно как в лютый мороз. И про горы, что разделяют Вольные Княжества от других стран. И про северян. А иногда они просто валялись на траве, отдыхая и болтая о глупостях. Вот к примеру, что было бы, будь у медведей крылья. Иолай предполагал, что тогда бы они вили гнезда и зимовали на деревьях. Матька и представить не мог, экие должны быть деревья для гнездышка шатуна.
  
  Ярина же в основном говорила про свою работу. Смешивая разные снадобья, объясняла, из чего они состоят, от чего помогают. Про болезни, травы, духов природы, про нечисть здешнюю и иноземную. Матька почти ничего не понимал, а что понимал, быстро забывал. Но наблюдал и слушал с интересом. Больше всего любил, когда баяла различные легенды.
  
  Лишь начинало темнеть, Матька собирался обратно. Иногда ведьмин сын даже провожал его до пастбища. Там нужно было обойти всю животину, проверить ее и гнать в деревню. Дома Матька по-быстрому ужинал и ложился спать, с нетерпением ожидая наступления утра. Матрена, ежели и подозревала чего, разбираться пока не лезла. Да и Тюня его прикрывала, относя обед на пастбище, заодно проверяя скотину в полдень. Иолай же прознав про это, подарок ей смастерил. Умелец! Выточил из липы дудочку, резцом цветы на ней изрисовал - лиственные лозы, тайные знаки. А Ярина добавила, мол свирель волшебная, в час нужды пусть заиграет - помощь к ней придет. Ой, Тюнька довольна была! Везде дуду с собой носить стала, токма не показывала никому. Берегла от завидливого глаза, пряча под одёжей.
  
  - Матушка говорила, тебя снятся истинные сны. Как это? - спросил Иолай в один из дней, они как раз шагали к лугу.
  
  - Не знаю, я слова ее не всегда разумею. Сны как сны. Селенья сказочные с блестящими чертогами до небес. И по улицам рычащие чудища бегают. А иногда снится, что я богатырь.
  
  - Дерешься с чудищами? - оживился Иолай.
  
  - Нет, с людьми. - расстроился Матька. - Убиваю мужчин, женщин, детей... Такие сны мне не нравятся.
  
  - А часто снятся-то?
  
  - В последнее время реже.
  
  Иолай промолчал, не стал уточнять. С ним молчать приятно было. В тишине дошли до кромки леса. Матька попрощался и привычно потопал к коровам, зная что по ихней традиции Иолай еще постоит, посмотрит, как Матька управляется со скотиной, а к матушке пойдет чуть позже.
  
  Уголек нервничал, беспокойно переставлял ногами, мычал. Остальным передалось его волнение. Отовсюду слышались ржанье и меканье. Мелкота, жеребята, телята, барашки жались к своим мамкам и папкам. Матька обернулся, посмотрел на чащу. Иолай, видно тоже заметив тревогу животных, скрылся меж зарослей.
  
  На полпути к селу Матьку встретила всполошенная Тюня. В сумерках ее лицо поражало мертвенной бледностью, глаза же напротив горели, что у кошки. Она подбежала к нему, задергала за рубаху.
  
  - Князь приезжал! К старосте! По осенней дани переговорить, - от переживаний голос ее стал писклявым, хотя обычно был не по-девчачьи низким. - А потом со свитой в лес поскакали!
  
  Пояснять смысла не было. Стерия не зря называли взбалмошным. Встречали в деревнях его всегда радостно, за глаза просили богов, чтобы приезды случались пореже. Стерий любил шумное веселье, медовуху, красивых девок и охоту. Князь мог осыпать золотом или отвесить плетей по настроению. Норовом отличался яростным, жестокость оправдывал тем, что выше княжьей воли только божья. Даже на чертах его отразилось, весь облик дышал буйностью: жилистая фигура, горбатый резкий нос, жесткие темные волосы. Путешествовал он всегда в окружении обученных воинов, со сворой охотничьих псов, привыкших раздирать добычу на куски.
  
  В миг вспомнилась история, когда к князю молодец из соседнего села драться полез, за то что Стерий его невесту опробовать захотел. Князь разъярился и собак спустил, так они парня вживую растерзали.
  
  - Тюня! - взвыл Матька. - Мне к ним надо!
  
   Бросив скот, забыв про все, метнулся вспять. В пустой голове стучали молотки, били в виски в такт дыханию, в ребрах кололо будто острой иглой. От темноты дорогу Матька разбирал едва ли не на ощупь, благо ходил здесь ежедневно.
  
   Вдалеке он услышал лай и чьи-то крики, ржание княжьих коней. Впереди замелькали огни факелов. Матька прижался спиной к стволу дуба, зашептал без голоса, просто двигая губами: "Ночная полуношница, отведи от меня окаянную силу, лес-батюшка укрой, тернов куст ворогам путь загороди, три ветра-братишки: северный, южный, западный запах мой схороните", задыхаясь от страха за себя и за ведьму с сыном. Дерево, будто услышав его, осело, опустил ветви пониже, распушило листья, прикрывая парня.
  
   Совсем рядом подъехал всадник, присмотрелся к месту, где прятался Матька, повел поближе факелом. Потянул поводья, подводя коня еще ближе. Вдруг вскрикнул:
  
  - Ай! - хлопнул себя по щеке, заругался. - Ххарговы кровопийцы! Развелось их тут!
  
  Всадника окрикнули остальные, он развернул лошадь, присоединяясь к ним. Вскоре они скрылись в темноте. Лес запел привычными звуками, зашелестел листвой, где-то заухала сова. Матька вздохнул, переводя дух, князь двинулся в противоположную сторону от дома Ярины. "Пусть они заплутают, пусть не найдут путь, сударыня ведь ведьма, пусть защитится ворожбой" - умолял Матька.
  
  Уже приближаясь к избе он понял, как сильно заблуждался. Он сильно опоздал. Первым почуялся чад горящего дерева, а после показался полыхающий огонь. Горело внутри дома, жар вырвался из оконца, облизывал стены, пылала крыша, покрытая соломой. Видно снаружи жечь побоялись, опасаясь лесного пожара.
  
  Матька схватился за упавшую дверь, перекрывшую выход, потянул на себя, обжигая руки, отбросил в сторону. Тучи искр прожигали ткань, кусали огненными жучками кожу, жгучий дым заполнял легкие, вызывая кашель. Глаза заслезились, Матька прикрыл их ладонью, оглядывая избу.
  
  Все его надежды развеялись в миг. Не выжить, коли тебя пронзили клинком, даже если ты колдунья. Склонив голову набок, Ярина сидела на полу, пришпиленная мечом к печи, схватившись руками за лезвие, будто пытаясь вытащить его из себя. В раскрытых очах с мутными зрачками застыла последняя страшная боль, изо рта вытекала струйка крови. Рядом с ведьмой лежала мертвая кошка с переломанным хребтом, и в смерти не оставившая хозяйку.
  
  Слева оглушительно загрохотало, с треском просели балки, разрушив Матькино оцепенение. Нельзя оставлять Ярину в этом огромном погребальном костре! Натянув рубаху на нос, он ввалился в избу, размахивая рукой, отгоняя от себя огонь. Добравшись до угла, с кряхтеньем выдернул меч, сунул кошку Ярине за пазуху и взвалил их на спину. Так, придерживая ведьму за локти и выбрался наружу. Позади, едва дождавшись, как выйдет, особо ярко полыхнуло, затрещало и горящая крыша обрушилась вниз.
  
  Еще раз окинув взглядом объятую пламенем избу, разворошенный княжеской свитой огород с растоптанными растениями и побитыми горшками, Матька побрел в лес. Холодная пустота заполнила голову и тело, он не понимал куда идет, просто слепо переставлял ноги, сжимая побелевшими пальцами руки ведьмы.
  
  Очнулся на знакомой полянке с капищем. Стояла тишина, насколько густая, что ее можно было ощутить руками.
  
  Матька посадил сударыню Ярину у алтаря и присел рядом, прикрывая ей веки.
  
  А после тихо заплакал, размазывая слезы и сопли кулаками. От бескрайнего горя у него разрывалось сердце.
  
  Глава 4. Вильтон
  
  ... бесчинствовали темные жрицы, а стоял над ними род королей-демонов, что ложно звали себя Королями Звезды и приносили богиням кровавые жертвы. И взмолился страдающий люд о помощи. Сжалился Создатель над народами Астии и Патрии и даровал Слово свое и Путь свой. По воле его пришёл посланник Единого на земли Астии и основал Храм.
  
   Из истории Истинного Создателя.
  
  Разное случалось в жизни Святого рыцаря, Меченосца ордена Меча и Звезды, Вильтона. Характером он отличался вспыльчивым и порывистым. А сочетание с живостью ума и острым языком создавало гремучую смесь, до добра обычно не доводящую. Свое мнение Вильтон держать при себе не любил, до оппонентов его доносил четко и громко, порой подкрепляя рассуждения неприличными жестами для доходчивости. Впрочем, желающие укоротить его язык появлялись не так часто. А если и появлялись, то исчезали тихо и стремительно, едва узнав, кто именно считался лучшим мечником храма последние четыре года.
  
  Больше всего несдержанность Вильтона раздражала его наставника. Долгие годы он безуспешно старался вылепить из ученика собственное подобие. Родом из знаменитого рода, аристократ до кончиков пальцев, он воспитывался с осознанием, что превосходит всех по праву рождения. Манеры, речь, поведение, все было выверено до последнего движения. По Лиистео никогда нельзя было понять, как он относится к тебе, что думает о той или иной ситуации. Вывести из себя его практически невозможно. И конечно не допускалось проявление гнева, раздражения, излишней радости и любых прочих чувств. Вильтону же наука светского образа жизни так и не далась. Поэтому к двадцати восьми он успел лично ознакомиться с монастырскими подвалами, получить полсотни выговоров, один раз попасть под трибунал и попутно завести славу человека неуживчивого и сварливого.
  
  Но чтобы застыть столбом, потеряв дар речи? Такое с ним приключилось впервые. Да и остальное напоминало скорее нелепый фарс, чью-то злую шутку. К тому же все произошло с невиданной скоростью. Не успел он и глазом моргнуть, как вдруг за пару часов оказался на королевском тракте по пути в столицу в чудесной компании человека, которого желал придушить и бросить подыхать в канаве. Более того, исполнить желаемое не получилось бы никаким образом, задание его заключалось в том, чтобы этот человек был жив, здоров и в своем рассудке. По крайней мере пока он рядом с Вильтоном. Высказывать человеку недовольство тоже не стоило, с учетом его умения повернуть каждое слово себе в выгоду. Вильтон мог гарантировать, если перепалка все же начнется, милый брат Тейт случайным образом напорется на меч. Возможно на собственный. Возможно несколько раз. А это противоречило возложенной на него миссии.
  
  Как назло, последний опасности своего положения не понимал и Вильтона оставить в покое не хотел.
  
  - Вот скажите, милый брат, что Вы думаете о Великом Ольхоне и его приходе к власти?
  
  Вильтон стиснул челюсти, едва сдерживая брань. Не может и пяти минут проехать в тишине!
  
  - Он был достойным правителем. Подарил мир, спокойствие людям, принес славу Астии, мы присоединили немало территорий во времена его правления.
  
  - О, Единый! - искренне удивился Тейт. Он повернулся к Вильтону, усмехаясь уголком рта. - Цитата из Мортили "О новой истории королевства"? Поражен Вашей памятью! Всегда предполагал, что послушники скрываясь в глубинах библиотек, ищут тихое местечко потешить тело! А Вы, как я вижу, погружались именно в недра науки!
  
  - Право слово, я спрашивал Вас о бунте черни... - продолжил Тейт, размахивая в такт словам правой рукой, другой спокойно удерживая поводья, гнедая кобылка и без указаний послушно брела под боком коня рыцаря. - Та чудная история, когда Освободитель четвертовал Его предыдущее Величество Галлиана вместе с женой и детьми, водрузил головы на пики, а потом милейшим образом прокатил венценосных мертвецов по Астии. К концу путешествия череп младшего принца успел потеряться. Представьте, если в какой-то глубинке до сих пор летает безголовый призрак. То еще представление!
  
  Внутри Вильтона всколыхнулась волна раздражения, приправленная толикой презрения. Ххыргова рожа, дружелюбным тоном посмеяться над ним и завуалировано обвинить в рукоблудии, коим в самом деле промышляли в монастырской библиотеке. Вот ему бы в преемники Лиистео пойти, также мастерски умел опустить с милой улыбочкой и без грамма грубости.
  
  - Что Вам от меня нужно? - рявкнул рыцарь, не сдержавшись. - Мне приказано Вас сопроводить, а не лясы точить!
  
  - Дорога длинна и только Единый ведает, куда нас приведет... Так почему бы не провести время с пользой? Вильтон, Вы же с Эссенкого графства родом? Не хотите о королях, расскажите про Вашего отца. Много слышал о его подвигах, да вот лично не имел чести познакомиться. Говорят, ему посчастливилось спасти самого маркиза Лоарского?
  
  Рыцарь мысленно застонал, в душе умоляя Единого спустить все кары небесные на особо приставучих личностей, лишенных инстинкта самосохранения. Если геенна огненная - это чересчур, то чтоб ему хотя бы икаться началось! А ведь до столицы по меньшей мере три дня пути и то, если гнать лошадей, меняя в трактирах. А брат Тейт к скачке не приучен, он из книжников, так что плестись они будут около недели.
  
  Королевский тракт проходил через всю страну с юга Астии до земель северян и построен был пару веков назад. Каменистую извилистую дорогу со временем разбили телеги, повозки, сотни всадников и тысячи обозов. Хотя чем ближе столица, тем ровнее путь. Если, выдвигаясь с Кранды, едешь просто по разбросанным и притоптаным камням и не рискнешь лишний раз понукать коней, то у Карору можно хоть галопом скакать.
  
  Тракт был оживленным и днем, и ночью, не сравнить с проселочными и уездными дорогами. За утро они успели встретить пару торговых караванов и вооруженный отряд королевской гвардии. По пути тут и там стояли наспех возведенные лавки, жители ближайших деревень продавали путешественником местный товар. С лихвой хватало постоялых дворов и таверн.
  
  На них почти не обращали внимания. Простые путники кочующие по центральной дороге страны. Задание предполагало сохранять тайну путешествия, пришлось сменить орденские доспехи и расшитые плащи на одежду попроще. Вильтон до сих пор ощущал неудобство и незащищенность без привычной брони. Тейт, если что и чувствовал, виду не показывал, продолжая беспечно философствовать об исторических неточностях в трудах Мортили. Рыцарь уже ни раз успел пожалеть, что вообще упомянул эти работы.
  
  Начинало темнеть, так что увидев вывеску "Двухголовый волк" с изображением зверя, но почему-то с одной головой, они уверенно свернули к харчевне.
  
  Обстановка внутри корчмы была скудна: деревянные скамьи и столы, разбросанные по просторному залу, частично занятые шумными компаниями. Зато понятно стало наименование таверны. У стойки трактирщика возвышалось облезлое чучело с пришитой второй мордой, больше похожее на дворняжку, чем на волка. В пастях монстра не хватало зубов, шерсть местами свалялась, пестря проплешинами, а местами наоборот торчала клочьями.
  
  - Ну хоть чисто! - радостно сообщил Тейт и бодро двинулся к свободному столику в дальнем конце помещения.
  
  Место книжник выбрал удачно, уж больно выгодна позиция: спиной к стенам, вполоборота к друг другу, с полным обзором на весь зал. Гул таверны перемежался стуком кружек, раскатами хохота, звоном тарелок и пьяными выкриками, скрывая их возможный разговор от любопытных ушей.
  
  Не успели они устроиться, как рядом со столиком возникла девица, возраста, когда юность и свежесть вполне искупают другие недостатки внешности. Судя по светлому фартучку и подносу в руках, местная разносчица.
  
   - Что господа изволят? - томно протянула она, отчаянно строя глазки Вильтону.
  
  - А что посоветуешь, красавица? - поддержал тот игру, ласково улыбаясь в ответ. Многие девушки реагировали на храмовниках Меча и Звезды, что кошки в течке. Их можно было понять. Благородные воины с могучими телами в белоснежных сверкающих доспехах производили впечатление на провинциальных дурех, на горожанок и на искушенных аристократок. Тем приятнее сознавать, что сам Вильтон нравился девицам просто так, в обличии простого постояльца.
  
  - Свиные ребрышки только поджарились, чечевичная похлебка сегодня хороша. И зразы! Лучше наших зраз на всем тракте не сыщешь! Дядькин рецепт.
  
  - Неси все! - махнул рукой Вильтон. - Еще две кружки пива. Светлого, но не той бурды, что остальным наливают. И нам нужны две комнаты.
  
  Девушка покивала и убежала на кухню. Рыцарь проводил ее взглядом, оценив ладную фигурку и развернулся к непривычно притихшему Тейту.
  
  - Зачем две? Нам же только переночевать. - спросил книжник глухим голосом. Сгорбившись, он неотрывно смотрел на толпу посетителей, одной рукой подперев голову, а пальцами другой нервно постукивая по столу.
  
  - Боюсь, дама Вас смутится, милый брат.
  
  - Дама?
  
  - Рыжая прелестница, что согреет меня ночью! - хохотнул Вильтон, у которого резко поднялось настроение.
  
  Девчушка, будто услышав, что говорят про нее, снова появилась в зале, держа в руках тяжелые кружки пенного эля. Поставив их на стол, наклонилась пониже к рыцарю, демонстрируя аппетитное декольте, смущенно улыбаясь при этом.
  
  На этот раз Вильтон успел перехватить взгляд книжника, заметив на дне глаз отголосок затаенной горечи.
  
  Вот и твоя больная точка нашлась, -злорадно подумал рыцарь. - Даа... На тебя поди прекрасный пол никогда так открыто не вешался. Скорее и вовсе не смотрели в твою сторону. А если и глядели, то посмеиваясь. Брезгливо сморщив носы. И сколько хочешь хорохорься знаниями, а в койку к тебе добровольно не лягут. А ты гордый, платить за продажную любовь не станешь...
  
  Они молча пили пиво, дожидаясь горячей закуски, и душевное состояние у Вильтона стало благодушным. Даже оставшаяся часть дороги перестала пугать. Он пребывал в легкой расслабленности, раздумывая о превратностях судьбы и пристальнее изучая внешность спутника.
  
  Конечно низкий рост, не проблема. И не такой уж Тейт низкий, просто сутулый, никакой выправки, типичный книжник. По-восточному узкие глаза, острый нос тоже можно отбросить, в деревнях парни и подурнее встречаются. А вот с кожей беда... Болел чем-то в детстве? Бугристая, в сизых глубоких рытвинах, такую и трогать страшно. Да и рот странно перекошен, грустно провисает левой стороной. Зато зубы как на подбор - белые, ровные. Крысеныш... Как есть крысеныш.
  
  Еда оказалась горячей и вкусной, как обещалось. Ребрышки с поджаристой и проперченной корочкой истекали мясным соком при укусе. Зразы с картошкой и грибами, присыпанные свежим лучком, прямо-таки таяли во рту. Да, в походе можно и забыть вкус настоящей пищи!
  
  Тейт ел неторопливо, особого интереса к блюдам не проявляя. Скорее приглядывался, прислушивался к тому, что происходит вокруг них. Черты его еще сильнее завострились, он повел носом, будто принюхиваясь, чем окончательно для Вилтона закрепил за собой кличку "Крыса".
  
  - Надо уходить. Драка будет.
  
  Вильтон встряхнул головой, сгоняя хмель. Атмосфера изменилась. Две компании за смежными лавками не просто гудели, а переругивались друг с другом. Ввязываться в трактирную склоку не хотелось. Кинув трактирщику оплату за ужин, они забрали ключи и памятная девица повела их наверх показать комнаты. Перед дверью Вильтона она притормозила и дождавшись, когда Тейт зайдет к себе, прижалась к рыцарю всем телом, обхватив руками за шею и легонько прикоснувшись губами.
  
  - Приду позже. Дождись! Я Мила. - шепнула она и убежала вниз.
  
  Она ему понравилась, эта девушка простая и бесхитростная в своих желаниях. Ей ничего не было нужно, только провести время с мужчиной, оказавшимся по нраву. Завтра он не вспомнит ее имени, а она никогда не узнает, как зовут его. Но сегодня у них была ночь на двоих. И часы, проведенные в ее объятиях, он забыть уже не сможет. Нежность кожи, мягкость груди и живота, запах сирени от волос. Как длинные пряди вились локонами у вспотевшего от страсти лица. Как расширились ее зрачки, когда он начал выцеловывать тонкие пальцы, один за другим. Это навсегда останется в его памяти.
  
  А после Мила дремала в постели, уютно завернувшись с головой в одеяло. Он же успел протрезветь и согнать сон.
  
  В полуоткрытое окно смотрела луна, напоминая о временах жизни в монастыре. Ночами он часто смотрел из оконца кельи на звезды, воображая дальние странствия и опасные приключения, тогда будущее было окутано надеждами и романтикой. Все послушники тогда грезили сражениями и путешествиями.
  
  Мальчишки не думают, о том как ноги стачиваются до кровавых мозолей в первый день же пешего похода. Или как натирают поводья еще нежную кожу рук, к вечеру не чувствуешь задницы, а бедра и икры сводят судорогой, если двигались на конях. Не думают о вони немытых тел, человеческом и лошадином дерьме, о ночевках на голой земле и тухлятине вместо еды. Им видятся рассказы из легенд, баллады о воинских славе и почете.
  
  А о чем, интересно, мечтают послушники других орденов? Книги и Пути об алхимических опытах и исцелении страждующих? Щита и Света о том, как будут бродить по весям и селам, неся слово Единого? Или блистать на дипломатических миссиях в свите короля? За все время обучения Вильтон никогда не пересекался с Ищущими и Защитниками, те обучались отдельно. Постоянно поддерживали связь между собой лишь высшие чины орденов.
  
  Однажды, в ту пору Вильтону едва исполнилось четыре, отец привез с восточных берегов необычный подарок. Музыкальную шкатулку с крошечным ключиком. Стоило завести, как начинала играть печальная мелодия, хрупкая металлическая птичка раскрывала рот и поднимала ажурные крылышки. Если присмотреться, можно было увидеть как двигаются механические детальки, шестеренки, стучат молоточки, вращаются цилиндры. Он мог часами играть с ней и следить за работой механизма.
  
  Устройство храмовой системы можно было сравнить с той шкатулкой. Жесткая структура, где каждая деталь на своем месте и поддерживает общую работу.
  
  Мальчиков забирали в семь лет. Из каждого рода по вассальной клятве призывался третий сын. Если детей меньше или нет сыновей, откупайся, чем хочешь - можешь отдать бастарда или беспризорника с улицы, главное оплати долг за покровительство Единого. Также храмовые службы постоянно прочесывали городские и сельские приюты в поисках талантов, воспитанников не хватало, из ста поступивших выживала лишь половина, особенно ценили детей с магическим даром.
  
  После начинался отбор. В течение трех недель в центральном столичном храме проводились испытания. Проверяли силу будущих послушников, способности к магии, ум. По результатам распределяли в три монастыря, орденов Меча, Книги и Щита. Иначе их называли Разящие, Ищущие и Защищающие.
  
  Орден Меча и Звезды, куда отправился и Вильтон, занимался военными действиями, а также внутренней и внешней разведкой.
  
  К книжникам относили будущих ученых, алхимиков, лекарей, бытовых магов, штабистов и мелкий секретариат. Что опаснее, в ведении ордена Книги и Пути была разведка внутри Храма - их Смотрящие занимались пресечением вопросов инакомыслия среди самих храмовников.
  
  Защищающие - дипломаты и пропагандисты, исповедники и священнослужители, артисты, художники, певцы...
  
  Как вышло, что он ни ххырга не знает о жизни других орденов, кроме общеизвестных фактов?
  
  Мысли сами собой перекинулись на текущие проблемы.
  
  Он в очередной раз промотал ситуацию в голове. Какая-то мелочь упорно отказывалась сходиться. Для начала, Вильтон приближен к высшим чинам, ученик Длани Ласкающей, странно, что его подряжают обычным охранником для книжника. К тому же всем известен дурной нрав рыцаря и нелюбовь к Тейту. Так почему он? И с Тейтом непонятно. Был прикомандирован четыре месяца назад в должности штатного Смотрящего. При этом, судя по заданию, его доступ к секретности на несколько рангов выше, чем у Вильтона... Что за информацию ему нужно доставить Главе? Она касается противников, северян? Или Тейт выявил саботаж в отряде... Сведения настолько ценны, что в сопровождение приставили первого мечника? Или все намного проще: выходки Вильтона в конец достали Ромина и тот решил его спровадить?
  
  От количества вариантов начала пухнуть голова, заломило виски.
  
  Потом... Я разберусь в этом потом. - решил он, устраиваясь в кровати и прижимая к себе девушку.
  
  За завтраком милый брат Тейт упорно отворачивал голову от разносчицы, крутящейся возле их стола. Смежные комнаты, тонкие стены, несколько часов женских стонов и криков... Вильтон радовался своей маленькой мести.
  
  На прощанье, выходя из таверны, он обернулся и послал Миле воздушный поцелуй. Она поймала его и приложила ладонью к щеке.
  
  

Глава 5. Матька

  
  
  Ох Луна, Полуночница, отомкни небо для души светлой, для души погибшей, отомкни небо ключом пламенным, ключом огненным, пусть душа светлая, пусть душа невинная по дороге пойдет, через день, через ночь, через земли мёртвые в земли живые придет, пусть душа светлая там покой найдет.
  
  Похоронное.
  
  
  
  Матька плакал пока внутри не осталось ничего, кроме гудящей пустоты. Плоть обмякла, стала грузной, руки и ноги отяжелели вдвое и даже двигать ими было мучительно. Навалилось оцепенение. Он долго лежал, скорчившись возле белых камней, пряча заплаканное лицо в грязных ладонях, боясь взглянуть на мертвячку, а после уснул, погрузившись в бредовое забытье. Тело мудрое, само разумеет, от чего легче станет. Во сне мелькали бессвязные обрывки воспоминаний: вот Ярина кашеварит у печи, прикрикивая на кошку, лезущую под ноги. Вот старушка дремлет, присев на бревно и подставив морщинистое лицо солнцу. А вот улыбается, как умела только она, одними глазами, сурово нахмурив лоб и поджав губы.
  
  Пришел в себя Матька резко, будто ушат ледяной воды вылили. Светало. Мертвенная тишина сгинула вместе с ночью, щебетали птицы, стрекотали жучки, успокаивая и приводя голову в порядок.
  
  Никогда раньше он не сталкивался со смертью. Да, умерли родители. Но про отца бабка никогда не говорила, а все, что помнил про маму - ощущение тепла и прикосновений ласковых рук. В деревне порой мёрли сельчане, люд горевал, плакал. Токма Матька ни с кем из мертвецов особо не якшался. Бабка повторяла: 'У тебя башка, что у дитяти. Ежеле б взрослым был, то скорбел '. Значится, теперь он стал зрелым. А раз так, он ныне муж, а не дитё, ему ответ и держать.
  
  Для начала разобраться с упокоением. Хоронить сударыню в чужом святилище не хотелось. Не для нее это место возводили. Горько ей будет лежаться без родной землицы, где прожила несколько месяцев, где была счастлива. Матька правда не уверен был, что она была счастлива, но выглядела довольный и избу свою любила. Так что подхватив Ярину на руки, Матька зашагал обратно к ведьминому дому.
  
  Перед ним предстало печальное зрелище. Жилище сгорело целиком, остались лишь оплавленные брусья остова, труха, зола и пепел. Деревья обожгло совсем немного, пламя не успело перекинуться на ветви. Ведьмин огород уничтожили, растоптав растения. Уцелел крохотный кустик жимолости, видно князья свита не заметила, до того был маленький да неказистый.
  
  Бережно посадив сударыню Ярину на землю, Матька огляделся. Лопаты не видать, вил тоже. Копать голыми руками придется. Прошелся меж обломков, переворачивая, вороша бревна, пока не нашел оставленный воином меч. Капли крови запеклись черной коркой. Матька вздрогнул, понимая, кому она принадлежала, но клинок не выпустил. Выбрав место перед выжившим кустиком, Матька занялся ямой. Упорно рыхлил сухую землю мечом, подрезал коренья, ладонями рыл, отбрасывал почву в сторону. Он устал и переломал ногти, руки с непривычки быстро начали гудеть, пальцы дрожали. Сам вспотел, перепачкался, грязный пот стекал по спине и ногам, во рту пересохло как на пахоте в знойный день, вдобавок заурчал живот. Впрочем, Матька не возмущался. Пока он был занят делом, почти не чувствовал, как в грудине ворочаются острые колючки, сжимают сердце тоской.
  
  Могила вышла неровной, с косыми краями и бугристым основанием. Матька подтянулся на руках, всего-то чуть выше пояса! И вылез наружу. Обошел яму вокруг, вспомнил, что недалече проходил симпатичную полянку. За две ходки насобирал, натащил охапку ромашек, лютиков, колокольчиков, накидал на дно. Мягче почивать будет на цветущей перине. Заботливо уложил Ярину, поправил ей одежду и платок. Кошку разместил под бочком, пусть хозяйку греет, пригладил шерсть. Руки сударыне на груди сложил, в ладони букетик душицы и мяты вложил. Ярина говорила, се травы легкие сны дарят.
  
  Копать оказалось легче, чем закапывать. С каждой горсточкой землицы внутри натягивались и рвались тонкие нити вины - сам себя он ощущал бесполезным, маленьким и никчемным. Дуралей и слабак. Матька снова зарыдал, уже без слез, кривя лицо. Присел у холмика могилы и задумался.
  
  Раз почести последние сударыне оказал, надобно Иолая искать. Что тот видел смерть матушки, сомнений не было. Это Матька по лесу передвигался, будто молодой неуклюжий кабанчик, Иолай же чащобы знал как свои пять пальцев. Ни разглядеть, ни услыхать, если захочет, аки дух волшебный. С князем вровень у избушки оказался. А как душегубство бездушное увидал, сбег со страху поди. Совсем ведь молоденький, не старше Леськи. Как же найти? Матька в густолесье и сам потеряться может.
  
  - Сударыня Ярина, - сипло заговорил он, облизывая потрескавшиеся губы. - Иолая не брошу. Брат он мне меньшой. Найду, домой приведу, бабушке в ноги поклонюсь, на колени встану. Челом бить буду, попрошу вторым внуком к нам пустить.
  
  Дотянулся до остатков цветов, разложил их на могиле. Продолжил:
  
  - Не переживайте, Матрена хорошая, добрая, меня вырастила. А Иолай ей сразу полюбится, он молодец справный. И руки у него из золота. О таком сынке кто не мечтает! Вы отдыхайте спокойно, ни о чем не беспокойтесь. И камушек надгробный я тута поставлю. Красивый... Всем на загляденье!
  
  Подул ветер, взметая клубы золы Матьке в лицо. Он закашлялся, замахал руками. Кожа чесалась от пота и грязи да и жажда мучила неимоверно. Встал, покачнувшись от усталости, поплелся до ручья, что протекал в стороне от дома. Долго пил, опустив голову целиком в воду, никак не мог насытиться. Скинул одежду, залез ополоснуться, застонал от удовольствия. Прохладное течение смывало не только грязь, но и расслабляло мышцы, уносило печальные думы.
  
  Стоило вернуться в деревню. С бабушкой переговорить, переживает наверно, куда Матька задевался. Старосту спросить, не стеснит ли еще один жилец деревню. Со Ставром быть может пообщаться. У отца Тюни токма дочки были, а сын еще кроха. Согласится Иолая к себе учеником взять? Тот вон как из дерева вырезал, значится и со сталью управится. Кузнечное дело всегда в почете!
  
   Отдохнуть маленько в селе... И на поиски отправится!
  
  - Всю чащобу обойду, семь пар сапог железных стопчу, как в сказке, но Иолая отыщу! - пообещал Матька, тряхнув мокрыми волосами. - Перед звонкой речушкой, синим небом и ветрами-братьями клянусь, родич мне он названый теперь!
  
  ***
  
  Подходя к селу, Матька загодя услышал крики. 'Ау-ау' раздавалось со всех сторон. Спереди выбежал мальчишка годков семи, затормозил, чуть не врезавшись в Матькин живот, завизжал и отскочил прочь, приложившись головой о низкую ветку, ойкнул. В сумерках лица было не разглядеть, но писклявое 'Ой' Лидкиного меньшого сына Матька сразу опознал.
  
  - Оська, а кого потеряли?
  
  - Тебя, - буркнул мальчишка, узнав Матьку. - Мамка с утра всех на розыски выгнала.
  
  - Вот он я. Чего меня искать? - подивился парень.
  
  - Эт ты сейчас тут. Ночью-то не было и вечером тожись. А Тюня сказала, ты в бурелом убег. - пояснил Оська, потирая шишку на затылке. - Пойдем уж, дуралей, пока мамка не спятила окончательно.
  
  Лидин сын оказался говорливым. Выболтал и о приезде князя, и о суматохе, что старостина жена устроила, и о том, что у самого Оськи намедни два зуба выпало. От сего события он остался в полном восторге, через дырки удавалось громко свистеть, что он тут же и показал.
  
  Только Матька порадовался, что можно просто слушать веселый треп и не думать о плохом, как Оська полюбопытствовал:
  
  - А князь сказал, что ведьму в лесу прибил. А ты видал может?
  
  - Не видал, - мрачно ответил Матька.
  
  На сей раз в деревне его встречали. Первой загомонила Нюрка, что развешивала простыни меж двумя березками напротив ворот. Побросала белье, заторопилась навстречу. Народ ее крики услыхал. Сельчане выбегали из домов, оставляя дела. Деревня у них была дружная, видно испужались, что Матька князю под горячую руку попался. Не чаяли уж живым увидать. Дурак дураком конечно, но свой дурак, родной. Бабы, кто слово ласковое скажет, кто пожурит, что бабку волноваться заставил. Мужики за руку с ним здоровались, впервые в жизни. Дети носились под ногами, дергали за штаны и рубаху, орали наперебой. Матька посмотрел над головами, пытаясь разглядеть бабушкину макушку, но не увидел.
  
  - Баба Лида! Матька воротился! - во всю глотку завопил чей-то ребенок.
  
  Из старостиного дома, громко голося и заламывая руки, вывалилась заплаканная Матрена. Завидев Матьку, бросилась к нему, обхватила за шею, прижимая к широкой груди: 'Горе ты моё луковое, на кого ты бабушку бросил, оставил!'.
  
  Следом выскользнула Лидка, поглядела на рыдающую Матрену, на людей, жадно следящих за развернувшемся представлением и тоном заправского воеводы прикрикнула:
  
  - Что глазеете? По делам идите! Устроили тутось балаган! Ну вернулся Матька! Так и не хоронил его никто покамест,- на этих словах Матрена оторвалась от внука, злобно зыркнула на Лиду, видать в мыслях десяток раз все плохое передумать успела, как внучек от холода в лесу помирает да как звери дикие его на части рвут.
  
  Селяне медленно расходились. Лида тем временем, отвесив оплеух паре малолетних шалопаев, что норовили к Матьке подобраться и про вылазку в лес узнать, твердой рукой оторвала Матрену от внука. Заботливо приказала:
  
  - Матушка, отпусти его со мной. Вопросы есть. Сама лучше еды погрей, голодный поди. Обещаю, скорехонька отпущу. С гостинцем! Меда крыночку принесет.
  
   Матрена может и хотела возразить, но Лидка уже оттерла ее плечом и схвативши Матьку за локоть потащила к дому.
  
  - Где Любомир? - спросил он с порога.
  
  - С князем уехал, - глухо ответила Лида, протаскивая его в сени. Отпустив Матьку, прошла к печи, ухватом ставя чугунок внутрь. Продолжила напряженным голосом, за мужа поди переживала. - Еще по вечере. Стерий из леса вернулся, так вместе в чертоги и поехали. Бумаги указные смотреть. Не ведаю, когда вернется...
  
  - Про ведьму ему зачем рассказали? - не выдержал Матька, проходя в горницу, с шумом отодвигая стул и садясь.
  
  - Да я... Да мы! Так мы не говорили! - возмущенно всплеснула руками Лида, разворачиваясь. Прижала ладони к груди. - Не углядела я, кто обмолвился! Может из детей кто, как сейчас узнаешь!
  
  В словах отразилась подлинное сокрушение. Она тихо присела на стул, теребя в пальцах кухонное полотенце, понурила голову.
  
  - Сынок ее хоть выжил? - спросила устало, потирая веки.
  
  - Ты знаешь? - обомлел Матька.
  
  - Она сразу предупредила. Меня, Любомира... Просила не говорить никому. Мол сынок малой совсем, а деревенские колдовского боятся.
  
  - Потерялся Иолай, мне его найти нужно, - Матька выжидающе посмотрел на Лиду. Та помалкивала, глядя в пол.
  
  Что уж тут терять, подумал Матька. И выложил ей и про ведьмино ученье, и про то, как каждый день к ней бегал, как с сыном Ярины дружбу завел, как после хоронил...
  
  Лида молчала, по ходу рассказа все больше чернела лицом, вмиг сделавшись старше на десяток лет. Траурная складка разрезала лоб, опустила уголки губ. Дослушав, вздохнула, о чем-то раздумывая. Наконец решилась.
  
  - Не думала, что расскажу, - молвила она. - Но чувствую, тебе знать нужно...
  
  Иногда бывает в жизни, что люди рождаются с одной душой на двоих, родственниками по духу, хоть в чужих семьях. А когда встречаются, то понимают, что ближе у них никого никогда не будет. Так и вышло, что две девочки, беспечная Василина и хмурая Лида, появились на свет с разницей в пару седмиц в соседних домах и с тех пор не расставались. Вместе росли, бегали в лес за ягодами, убирались на два двора, ткали, пели и смеялись. Не разлей вода, шутили про них. Разные внешне и характером, они дополняли друг дружку. Вася людей очаровывала с первой встречи - легкостью, детской чистотой и непосредственностью, ясным лицом и гривой золотых волос. Лида же скорее внушала доверие, крепко стояла на ногах при любой невзгоде, даже фигура ее была осанистой: высокая, с широкой костью, каштановой копной и почти черными глазами.
  
  Им стукнуло семнадцать, самая пора искать дружков. Но никто им не был люб. Шептались между собой на посиделках девичьих, грезили, как жизнь сложится, а время шло и вот уже их ровесницы-подружки повзрослели, кто уже замужем, кто с дитем, кто с пузом... А Вася с Лидой все также вдвоем да вдвоем, от парней нос воротят. Того и гляди из возраста выйдут, переспёлками станут, никто и не посватается.
  
  Когда Василина предложила испытать удачу, провести обряд по древней традиции, Лида согласилась, даже не задумываясь. Во-первых, спорить с Васей было себе дороже, откажешь - расплачется, что ребенок, загрустит, насупится. Во-вторых, не особо верила в бредни старух. Если богиня и существует, что ей делать больше нечего, кроме как решать проблемы нецелованных соплюх? В-третьих, в глубине сердца билась искорка надежды, а вдруг и правда сработает?
  
  Подготовку, как и все прочие повседневные обязанности, разделили на двоих. Лида выпекла пирог, сдобный, с лесной земляникой и домашним творогом. Вася выткала полотенце, белое, а на концах красной нитью узор лиственный стелется. Выгребли запасы украшений - желтый браслет из каменьев, что Лидин отец из столицы привез, серьги, бусики. Василина погоревала, но положила в общую кучу главную драгоценность, ленту для волос с серебряными подвесками.
  
  В тот день ночевать остались у Матрены, потому что спала она беспробудно. Дом полыхать будет и то не проснется. Лишь на небе появилась круглая луна, тайком выбрались из дома и направились через лес к алтарю. Ночь выдалась дождливая. Они мерзли, дрожали от холода, стоя на коленях в мокрой траве. Вокруг грохотало, в лицо били капли, вдалеке сверкала молния, в лапнике мелькали тени, виделось, будто страшилища высовывают меж деревьев то зубастые морды, то хищные лапы. Будь Лида одна, давно сбежала, но к плечу прижималась Вася, грела теплом, бормотала молитвы богине.
  
   Закончился дождь внезапно. Небосвод прояснился, стали видны звезды. Капли стекали по камням капища, пирог размяк, развалился на куски, запачкав полотенце, а девочки перемазались в земле и зелени. Конечно, никакая богиня к ним не пожаловала. Даже весточку не прислала, мол вижу вас, слышу, просьбы приму к разумению. Домой возвращались расстроенные, упавшие духом. Да вот только через пару месяцев все переменилось.
  
  Одна дуреха пожелала себе мужа красивого да с высоким положением в обществе, чтоб все уважали и чтоб жили они в достатке. И посватался к ней Любомир, парень веселый, из тех свойских ребят с подвешенным языком, что с любым общий разговор найдут. Свадьбу сыграли быстро, вся деревня гудела, Василина ей в подарок рушник вышила с цветами да птицами, красивше и в столице не сыскать. А через год помер в лихорадке прошлый староста, взамен сельчане избрали Лидиного муженька. Радовалась она, благодарила богиню. Вот только оказалось, что смешливый Любомир, характером мягок, дружбу с людьми порушить боится и решения принимать не может. Пришлось Лиде брать бразды в свои руки, грамоте учиться, счёты изучать да мужу подсказывать, как поступить вернее. Так и превратилась юная красавица Лида в бабу Лидку, старостину жену.
  
  А вторая дуреха еще хуже первой. Мечтала о любви страстной, как в былинах, о землях дальних и приключениях. Не успела Лида замуж выскочить, как заявился к ним в деревню чужеземец с юга. Нездешней крови, статный, с иссиня-черными волосами. Суровая метель застала его в пути, заставила свернуть к селу, а как увидел синеокую Василину, так заявил, что без нее никуда дальше не поедет. Южанин остался гостем до весны, помогал с деревенскими делами, сошелся с мужиками, приважил баб ласковыми словами, но вечера все исправно проводил либо с Васькой, либо вздыхая под ее окном. А ухаживал-то как! Нежно и трепетно. Говорил, ты луна моего сердца... Ведь у них в Султанате бабы правят, мужики поэтому к женщинам как княгиням относятся. Василина на складные речи и бархатистый голос повелась, влюбилась, решила с ним уехать. Матрена с Лидой на два голоса уговаривали одуматься - куда уезжать из родного дома, еще и с чужаком, что даже традиций не знает? Васька уперлась, Лиде по секрету шепнув, что южанин на сама деле колдун и ее тоже волшбе обещал научить. Все-то они ведуны, пока под подол не заберутся... Так и сбежала Васька с чародеем.
  
  Через три года вернулась. Пешком в деревню пришла. Босая, в обносках. Подурневшая, осунувшаяся, с животом поперек себя шире. Никому не сказала, где была и что случилось. Обмолвилось, помер, мол, южанин и ее к себе зовет. Как с ней носились! Ни в чем не отказывали, на перине целыми днями лежала, присматривали постоянно. Ничего боле ее не радовало, не интересовало, пропала беззаботная девочка Вася, а уставшая изнуренная женщина, что надела ее личину, незаметно угасала... Умерла Василина через седмицу после родов, успев только дать сыну имя.
  
  Много лет прошло с тех пор. О былых временах Лида предпочитала не вспоминать, думать о настоящем и душу не ворошить. Так и жила, покуда не увидала у ведьмы платок со знакомым до боли рисунком. По алой ткани раскинули крылья белоснежные журавли, искусно вышитые гладью, будто живые - тронешь и взлетят.
  
  - Откуда? - в мгновение заныло сердце.
  
  - Подарили. Давным-давно. Одна хорошая девочка. Вот думаю, стара я такие платки носить, хозяйка иная ему нужна, - Ярина всунула платок Лиде в руки. - Духи привели меня сюда не просто так. Чую, случится что-то. А коли со мной плохое случится... Присмотри за сыном, не дай в беду попасть. Вижу, баба ты толковая.
  
  И пока Лидка стояла, оторопев и растеряв дар речи, старуха тихонько собрала вещи и испарилась, как и не бывало. Хотела Лида потом с ней встретиться, узнать, где ведьма успела с Василиной пересечься и о жизни подруги расспросить, да вот отложила на день, потом на два. А теперь Ярина мертва.
  
  - Помогу, чем смогу, - пообещала Лида, закончив.
  
  - Спасибо. И за сказ, и за помощь, -поблагодарил Матька. Нужно было наверно что-то еще сказать, но ничего на ум не шло. А мыслей в башке много-много было и никак они не укладывались, плескались, вертелись, что рыба в заводи. Признался. - Теть Лид, не до конца все уразумел, обдумать надось. Если что, потом еще спрошу, хорошо?
  
  Лида закивала, приходя в себя, к ней вернулась привычная оживленность. Она накидала в маленькую корзинку баночки меда, варенья, крынку маслица, вручила Матьке, велев домой идти и Матрене передать. Напоследок крепко обняла его, в лоб поцеловала. Понятно теперь, почему о Матька всегда старалась заботиться и другим обижать не давала.
  
  Матрена уже ждала его, нагрела воды корыто, чтобы умылся. Матька с наслаждением ополоснулся во дворе, поскреб спину песком и лыковым мочалом, оттер волосы. Бабушка суетилась в доме, накрывая нехитрый стол из куриного супа и печеных овощей, выставляя угощения от Лиды. Выглядела Матрена встревоженно, норовила внука то обнять, то за щеку потрепать, видно переволновалась. Про ведьму ей Матька говорить не стал, только ведь успокоилась. Поев, он завалился на печку. Лежал в тяжелых раздумьях, не шёл из головы разговор с Лидой, так и заснул незаметно. В этот раз ничего не снилось. Казалось, на секунду глаза зажмурил, открыл, а уже солнце в ставни стучится.
  
  Время близилось к полудню, бабушка дала ему отоспаться. Матька слез с печи и начал собираться на поиски. В узелок завязал лепешек, варенных яиц, картофеля, огурцов, завернул в кусочек ткани горсть соли. Нацедил в туесок из бересты молока. Положил кресало с огнивом, ежели заночует в лесу, костер пригодится, полез в дальний сундук за котелком. Ларь открыл, да так и замер. Под чугунками и прочей утварью лежал толстый кошель, расшитый золотой тесьмой. Еще на днях его здесь не было. Хуже то, что Матька уже видал такие мешочки. Их князь дарил девицам, что провели с ним ночь. А больше девиц Стерий ценил лишь азарт охоты...
  
  Как бабушка узнала об Ярине? Матька же никому кроме Тюни не говорил... Тюня! Не выдержала, рассказала... Потому и предупредила о князе. За что хоть? Ценность ей какую бабка пообещала али пригрозила чем?
  
  А ведь и встречать не вышла, как из лесу воротился. Стыдно поди в глаза ему было смотреть... Сам он не ощущал ни гнева, ни злости, только горькое разочарование и опустошенность. В животе противно ныло, тянуло под ребрами. Засунув котелок к вещам, вышел из дома. Куда ж теперь Иолая вести, как найдет? Сюда нельзя после бабкиного доноса. К Лидке? У нее полон дом детей. Или плюнуть на все, отстроить заново лесную избушку и остаться там жить вдвоем?
  
  Матрена возилась во дворе, кормила птицу, крошила яичную скорлупу к зернам. Обернулась к Матьке и остолбенела, заметив в руке кошель, лицо ее посерело под стать седым волосам.
  
  - Бабушка, ты понимаешь, что сдеяла? - тихо спросил Матька, бросив расписной мешочек к ее ногам. - Ты же человека убила, грех на душу взяла.
  
  - Какой она тебе человек? Нелюдь! -отмерев, закричала бабка, брызжа слюной. - Заворожила тебя, балбеса, башку заморочила! На задних лапках перед ней носился, как собака балаганная! Я эту нечисть сразу вижу! Сгорела заживу и людям спокойнее...
  
  Она задыхалась от ярости, широко раздувая ноздри от бешенства, лицо, на котором ранее не было ни кровинки, в миг побагровело, глаза свирепо блестели.
  
  Матька посмотрел на нее, разгоряченную, уперевшую руки в бока, пышущую злобой и жалко ее сдеялось. Ненависть ведь пуще любой хвори сердце выедает, изнутри точит.
  
  - Благодарю, бабушка, за все, что ты для меня сделала, - Матька поклонился. - Но жить теперь здесь не смогу. Идти мне надось, дела ждут. А за тебя я духов попрошу, чтобы мир тебе принесли, за зло простили.
  
  - Да что ты без меня могешь, выродок? Я тебя воспитала, а ты меня бросаешь? Ты ж юродивый и дня без присмотра не протянешь, - Матрена всплеснула руками, заметалась взглядом по двору. Увидав на земле ветку, наклонилась и подхватила, намереваясь внука отхлестать. Но тот уже развернулся и пошел к воротам. Слова бабки хлестнули по спине болючее прута. - Назад еще приползешь на коленях, как мать твоя блудливая!
  
  Матька неторопливо побрел по улице, здороваясь с сельчанами, разглядывая такую привычную жизнь, от которой только что отказался. В грудине засела глухая грусть, но назад отступить было нельзя. Дошел до Лидкиного дома. Любомир вернулся, изнутри слышался гвалт и смех, отмечали приезд. Пахло пирогами и ягодным киселем. Матька постучал ногой по деревянному забору, выглянул Оська, заулыбался щербатым ртом и залихватски засвистел. За ним вышла Лида,. подошла к Матьке.
  
  - Пойду я, теть Лида, Иолая искать. Не вернусь, пока не найду. Вы бабушку не забывайте токма, навещайте, совсем одна остается, - сказал он. - Приглядите за ней...
  
  - Ты сам будь осторожен. И знай, здесь тебе всегда рады, ждут, - Лидка махнула рукой и из горницы выскочил Оська, неся в руках теплый сверток. Отдал Матьке. - Пироги свежие. Покушаешь.
  
   Уже уходя, Матька вспомнил:
  
  - Теть Лида! Передайте Тюне, что не сержусь на нее! Она поймет!
  
  Сначала отправился на любимый луг. Скот мирно пасся, пока молодой пастух, ровесник Оськи, дремал в траве. Матька подошел к каждой коровке, козочке, погладил, приласкал. Долго стоял рядом с Угольком, обнимая того за мощную шею, прощался.
  
  В лесу дошел до опушки с алтарем. Поправил запутавшееся веревочки, разложил ракушки и камушки поопрятнее, смел с валунов листву и траву.
  
  - Сударыня богиня, Вы не серчайте сильно, что я у Вас в капище заночевал. Я Вам гостинцев принес, - сказал Матька, выкладывая пироги на камни. - Искушайте, как время будет. Лидка пироги знатные печет, может помните. Пробовали ведь уже...
  
  - Я Вам сказать хотел... Лида мне много про Вас говорила, про обряды, ритуалы. А я вот не думаю, что Вы несправедливость понапрасну учиняете. Вона какая у Вас полянка хорошенькая, нарядная. Добрая Вы богиня! А если и случилось чаго, значит надо так было!
  
  Поклонился перед алтарем в три стороны по традициям и пошел дальше.
  
  У холмика на пепелище впервые за два дня ощутил облегчение. На душе стало легко и отрадно. Он запрыгал на месте, не сдерживая ликования, заорал, озираясь вокруг:
  
  - Иолай!
  
  На могиле Ярины лежали свежесорванные подсолнухи.
  
  

Глава 6. Вильтон

  С момента основания Орден Меча и Звезды охотился на чудовищ и нечистую силу, что вредит людям. Воинов Храма учили выслеживать нечисть, пленять и убивать ее. Но нет в мире чудовищ страшнее язычников, что отрицают веру в Единого и поклоняются ложным богам.
  
   Из наставлений Ордена Меча и Звезды для послушников перед первым испытанием.
  
  
  - Да чтоб еще хоть раз! - выругулся Вильтон. - Ххыргова кочерыжка! Крыса недоделанная, чтоб ему до конца жизни отстойники чистить!
  
  Долгие годы походной жизни приучили, нужно заночевать под открытым небом - устрой привал в лесу. Они задержались, у кобылы Тейта в копыте застрял камушек, она захромала. Камень вытащили, Слава Единому, простой синяк, а не трещина или абсцесс, но Вильтону пришлось уступить коня книжнику, а самому пойти пешком. Прогулка оказалась приятной, после нескольких дней верхом мышцы радостно отозвались на нагрузку. Тейт заботу о себе не оценил, продолжая донимать рыцаря расспросами. Попытки Вильтона изобразить одышку и затрудненное от ходьбы дыхание, тем самым избававишись от необходимости отвечать, книжника только позабавили. Остаток пути он сетовал на слабость легких у элитных воинов Храма.
  
  Шли не торопясь. До таверны к темноте дойти не успели, передвигаться же ночью разумной идеей не назовешь. Останавливаться на ночлег возле дороги не стоило, караваны и отряды ездили круглые сутки, да и вероятность нападения выше, чем на тихой полянке. Впервые за все время путешествия ночевали на воздухе, благо Вильтон, как чувствовал неприятности, пополнил запасы еды в прошлом трактире.
   Присмотрев подходящее местечко рыцарь привычно расседлал лошадей, накинул два навеса из льняной ткани на деревья, укрывая лагерь от ветра, набросал на землю веток сосны, сверху положил попоны и плащи, устроив самодельные лежанки. Тейт тем временем развел костер из сухих прутьев, сходил к ручью, что бежал в лесной низине, за водой, поставил котелок на огонь. Закипела вода, забурлила чечевичная похлебка, куда книжник от души накрошил зелени, положил куски вяленой говядины и свежего щавеля... От запаха у Вильтона набежала слюна, не выдержав, он зачерпнул варева на пробу и закашлял обжегшись.
  
   Еда вышла вкусной и сытной, в самый раз перекусить после долгого дня дороги. Вильтон подивился, Тейт не казался подготовленным к походной жизни. В составе храмовой армии ему выделили отдельную палатку и слуг, в сражениях книжник не участвовал, занимаясь бумажной работой. Сейчас же он, не сказав ни слова против, помогал с лагерем, действую четко и умело.
  
  Просыпаться Вильтона еще в монастыре приучили с первыми лучами. На траве серебрилась роса, воздух был чист и прозрачен. Без доли сомнения рыцарь растолкал спящего Тейта, отправил к воде сполоснуть котелки и миски, сам занялся больной лошадкой.
  
  Копыто воспалилось. В ближайшем поселке нужно снять подкову и отскоблить ороговевший слой, наложить припарки. В дорожных условиях рыцарь смог лишь промыть подошву, ножиком очистить от застрявшей соломы, нанести заживляющую мазь из арники и тысячелистника. Если не нагружать лошадку, до кузни дотянет. Но у них нет времени ждать выздоровления. Скорее всего придется продать ее и прикупить другую.
  
  Тейт задерживался. На хозяйственную возню ушло бы не больше получаса, а он пропал на добрых полтора. Решил ополоснуться? Заблудился?
  
  Вильтон, не торопясь, поднялся, глубоко вздохнул пару раз, наполняя легкие воздухом и расслабляя тело -излишнее волнение и напряженность мешают сосредоточиться. Прислушался к звуку леса, закрыв глаза. Шума другого человека неслышно: ни шороха, ни дыхания, ни плеска воды, ни звяканья плошек. Вильтон вытащил из сумки кинжал, прицепил к поясу. В лесу от меча помощи мало, фехтование требует пространства для маневров и замаха.
  
  Рыцарь прошелся до ручья, осматриваясь кругом. Тейт явно здесь был, миски и котелок валялись на берегу, влажная земля истоптана. Отпечатки сапогов вели вверх к истокам родника, глубже в лес. И куда его понесло?
  
  - Да чтоб еще хоть раз! - Вильтон с силой пнул гнилое бревно, лежащее на пути. - Оставил одного на пару минут! Ххырг, я ему охранник или нянька?
  
  Родник брал начало на вершине холма, бил из грозди серых валунов, заросших мхом. Следы терялись в траве у самого обрыва. Вильтон наклонился, пытаясь разглядеть Тейта в зарослях лощины, когда ботинок заскользил на мокром булыжнике.
  
  Рыцарь взмахнул руками, удерживая равновесия и почти поймал точку опоры, но мелкие камни под ногами закачались, рассыпаясь в стороны и он полетел кубарем вниз, проминая колючую траву, проходясь боками по камням и торчащим корягам, затормозил рукой о корень дерева, извернулся, присел на корточки, восстанавливая дыхание, обернулся на шорох листвы за спиной, инстинктивно хватаясь за ножны.
  
  Тейт подкрался к нему на четвереньках сбоку. Он прижимал палец к губам, призывая к тишине.
  
  - Тссс... - шикнул книжник, тыча в кусты. - Смотри!
  
   Вильтон пополз за ним, потирая копчик, похоже отбил спину, хорошо хоть ребра не сломал! Резко затормозил, врезавшись в Тейта и застыл, разинув рот от неожиданности.
  
  О творениях безумного маэстро Шимуса ходили легенды. Жил да был несколько веков назад могущественный колдун. Королевская семья его уважала, коллегия магов предлагала занять должность архимагистра, а настоятель Храма захаживал в гости и попивал чай с настойкой полыни.
  
  Шимуса отличала редкая специальность - он занимался изучением истоков жизни, увлекался созданием живой материи из неживого, щедро смешивая в научных изысканиях алхимию, артефакторику, лечебную магию и некромантию, ныне запрещенную. С легкой руки маэстро заложили и отстроили главную королевскую резиденцию в столице - Дворец зеркал. Шимус смастерил полсотни артефактов различной направленности, написал десяток книг о происхождении големов и горгулий.
  
  К столетию маг стал одержим бессмертием, в его поисках уезжая из страны все дальше и на больший срок. Навязчивая идея вечной жизни сводила его с ума. Из умудренного опытом старца с седыми висками и благородным профилем Шимус превратился в скособоченного старичка с неопрятной бородишкой. Ворчуна, брызжущего слюной по любому случаю. Экспериментов так и не оставил, из его лаборатории являлись миру чудовиные существа - говорящая мебель, преображенные животные, полувозрожденная нечисть...
  
  Ему прощалось многое, но однажды во время очередных посиделок настоятель обнаружил в подвале маэстро сплетенный в один организм клубок человеческих и звериных тел, кричащий, сопящий, визжащий животными мордами, змеиными глотками и птичьими клювами. Шимус успел сбежать, уйдя от облавы и бесследно затерявшись. Может и обрел вечную жизнь, но в Астии больше не показывался. Его детища порой встречались то тут, то там, пугая местных жителей. На их отлов отправляли отряды рыцарей-храмовников, а порой звездоносцев, когда требовалось магическая поддержка.
  
  На опушке расположилась летняя хижина маэстро, построенная в поздний период жизни, в самый расцвет безумия. В те времена простор и свежий воздух глуши Шимуса привлекали больше величия и изысканности столичных имений. Да и сельские жители меньше внимания обращали на его труды.
  
  Добротный двухэтажный домик, скроенный из пихты и сосны, с веками потемнел, пообтесался. Деревянные детали плавно переходили в хитиновый панцирь. Острые шипы на стыке дерева и чешуи частично выпали, придавая дому потрепанный вид. Чудовище понуро лежало на земле, склонив жучиную рогатую морду и поджав под брюхо шесть пар чешуйчатых лап.
  
  - Нам нужно попасть внутрь!
  
  - Ты что, сдурел? - от неожиданности Вильтон перешел на 'ты'.
  
  - Я главный, ты у меня в подчинении, будешь делать, что велю! - прошипел Тейт.
  
  - На кой ххырг тебе сдался дом? Просто сообщим ближайшему отряду, пусть зачистят местность.
  
  - Звездоносцам? Да они его сожгут! Варвары! А вдруг там исследования! Секрет бессмертия! - аж подпрыгнул от возмущения Тейт. - Да и сбежит, пока до ордена доберемся...
  
  - И почему вообще мы в кустах?
  
  - Вдруг спугнем! Я раньше за домами-монстрами не охотился...
  
  - А вообще охотился?
  
  Тейт гордо промолчал, раздвигая ветки и присматриваясь. Домик удирать не намеревался, валялся, клацая метровыми жвалами и поблескивая стрекозиными оконцами-глазами.
  
  - А я охотился, - смирился с неизбежностью Вильтон. - Хочешь забраться, нужно приманить и напасть.
  
  - Чем приманить? - заинтересовался Тейт.
  
  Вильтон задумался. Чем питаются чудовищные творения сбрендивших колдунов? Что привлечет домик? Неуверенно предположил:
  
  - Артефакты? Что-то с сильным магическим фоном?
  
  - Подойдет? - спросил Тейт, стаскивая с запястья серебряный браслет. - Напичкан защитными заклинаниями, у Ромина обменял.
  
  - Ромин согласился отдать колдовскую побрякушку? На что обменял?
  
  - На информацию.
  
  Вильтон решил не уточнять, за какие сведения Длань добровольно расстался с артефактом высшей категории, по цене которого в столице можно небольшую усадебку на окраине прикупить. А то лишний раз уточнишь, что знать не следуют - и вот уже тихо-мирно доживаешь век в храмовых темницах.
  
  - Я отвлекаю, ты залазишь, - сменил тему рыцарь, забирая украшение. - На глаза только не попадайся, у него угол обзора широкий.
  
  - Почему ты отвлекаешь? -- возмутился Тейт. - Я тоже могу!
  
  - Ты умный, внутри лучше разберешься, - сухо пояснил Вильтон. Не объяснять же новоявленному охотнику, что он против домика, как мышь против орла. У Вильтона хоть есть шанс сбежать или ранить монстра, с детства натаскивали. А Тейта чудовище растопчет в лепешку.
  
  
  ***
  
  - Хороший домик, хороший мальчик. Держи блестяшку, смотри, какая вкусная блестяшка, - восторженно бормотал Вильтон, протягивая вперед приманку. Дом заинтересованно поднял морду, пластины на панцире, соединяющие голову и бревенчатый остов, захрустели, смыкаясь по краям. Хижина медленно привстала на полусогнутые лапы, накренившись на правый бок и заковыляла к Вильтону, повиливая хвостом и щелкая ставнями. Тейт подбирался сбоку, держась в зарослях, стараясь незаметно приблизиться и запрыгнуть на боковое крыльцо первого этажа.
  
  - Умничка, иди сюда, кыс-кыс-кыс... - продолжил рыцарь, отступая назад и ощущая себя полным дураком. Домик одобрительно урчал, содрогаясь туловищем и выпрямляя шею в попытках достать вкусную добычу.
  
  Под ногами Тейта громко хрустнула ветка, чудище дернуло мордой в его сторону, угрожающе поднялось в полный рост, топорща чешую, шипы и алую черепицу крыши. Монстр разинул жвала, обнажая розовое нутро рта с сотнями игольчатых зубов, расположенных по кругу и громко заскрипел. Вильтон заметил, как вытянулся хвост, выпуская скорпионье жало и загибаясь наверх для удара.
  
  - Беги! - заорал рыцарь, замершему книжнику. Сам кувырком бросился вперед под ноги домику, выхватывая кинжал из ножен. Следить за Тейтом времени не было, кончик жала нацелился на Вильтона, тот едва успел увернуться, острие вонзилось рядом, вздымая облако пыли. Рыцарь прыгнул под брюхо, полоснул лезвием по сухожилию передней лапы, чудище заревело, на чешуе протянулась длинная садина, но не выступило ни капли крови. А есть ли у него кровь? Можно ли его ранить?
  
   Вильтон выскочил под мордой дома, ушел вбок от хищной челюсти и запрыгнул на холку, хватаясь за рога. Хижина завертела башкой, забила хвостом, пытаясь сбросить всадника, попутно сшибая кусты и тонкие стволы деревьев.
  
  Рыцарь обернулся, краем глаза уловив, что Тейт успел забраться на ступеньки и возился с замком, вцепившись в перила и прижимаясь к двери всем телом. Вильтон, что есть силы ударил чудище меж рогов, сжимая рукоять обеими ладонями. Клинок ушел в сторону, не оставив и царапины, а рыцарь чуть не улетел вниз. Выпустив эфес, схватился за выступы, теряя оружие.
  
  Домик, ошалев от удара, окончательно взбесился и понесся вперед, перебирая лапами все быстрее, набирая скорость.
  
  - Ххыргову мать! -- завопил Вильтон, распластавшись на холке. Ветер бил в лицо, тело впечатало в кирпич, зверь несся напролом, не разбирая дороги, напарываясь на ветки, оставляя за собой глубокую борозду бурелома.
  
  - Вильтон! - послышалось откуда-то сверху. - Чердак!
  
   Рыцарь развернулся, раздирая куртку об острую чешую, пополз на крышу, цепляясь за гребни шипов и стыки черепицы. Сбоку рухнула веревка, Вильтон рефлекторно вцепился в нее рукой, пока не отнесло в сторону ветром и в два рывка добрался до мансарды, вваливаясь в оконце.
  
  Внутри ощутимо трясло, зверь не прекращал движения, при этом комоды, шкафы, ящики, сваленные по углам, оставались на местах, как приколоченные. Вильтона мотнуло вбок, он ударился о расписную ширму, свалив ту на пол. Оглянулся вокруг, ища книжника.
  
  По-видимому, остатки сил Тейт потратил на подвиг, героически придя на помощь рыцарю и теперь скорчился у стенки, обхватив живот. По обескровленному лицу, позеленевшему до оттенка мутной болотной водицы, пробегали судороги при каждом скачке домика.
  
  - Тейт, - окликнул его Вильтон, торопливо подходя ближе. - Встать сможешь?
  
  Книжник попытался приподняться, но рухнул обратно, застонав сквозь зубы. Его всего перекосило и при очередном толчке стошнило на полосатый половичок.
  
  Вильтон уже видел подобное, когда довелось пересекать реку на кораблях. Морская болезнь косила даже самых крепких ребят, а судя по виду Тейта - помощи от него не дождешься.
  
  - Куда нам? - Рыцарь подхватил напарника за плечи, закидывая руку книжника себе на шею и помогая опереться. - Быстрее!
  
  - Ка... Кабинет... Внизу... - промычал Тейт.
  
  По лестнице спускались в обнимку, шатаясь из стороны в сторону. Книжника успело вырвать еще дважды, один раз прямо на оборванную куртку Вильтона, за что последний в сердцах обматерил Тейта и врезал тому по уху, позабыв кто тут кому-то начальство. То ли желчи больше не осталось, то ли целебная оплеуха помогла, но книжник пришел в себя и перебирать ногами начал бодрее.
  
  Кабинет нашелся в конце самого дальнего коридора. Просторный, светлый, с качественной мебелью из цельного дерева, он совсем не походил на пристанище чокнутого колдуна. Здесь, как и во всем остальном доме, сохранилась идеальная чистота. Ни сора по углам, ни пылинке в воздухе.
  
  Тейт, завидя письменный стол и книжные шкафы, отцепился от Вильтона и с неожиданной резвостью бросился к полкам.
  
  - Чем помочь? - присоединился рыцарь.
  
  - Посмотри в тумбах! Древне-магический различишь?
  
  - Различу!
  
  Они рыскали по кабинету, роясь в бумагах, разбрасывая манускрипты по полу. Тейт что-то бормотал себе под нос, порой вскрикивая, когда находил особо интересные трактаты. Ему хватало доли мгновения, чтобы оценить книгу и взяться за другую, тогда как у Вильтона буквы и наименования уже плыли перед глазами, сливались в одну нескончаемую вереницу.
  
  - Тайник в столе! - воскликнул Тейт, ощупывая выдвижные ящички. - Не могу понять механизм. Есть отмычка или шило?
  
  - Есть кое-что получше, - ответил Вильтон, вознося короткую молитву Единому и ощущая знакомое покалывание в ладонях. Конечно, не магическая феерия звездоносцев, но своих воинов Создатель мощью тоже не обделил.
  
  Рыцарь обхватил замок пальцами, концентрируя силу и дернул, выламывая металлический запор вместе с деревянной щепой. Короб вылетел из гнезда, открывая нехитрое содержимое - черный блокнот с обложкой из тисненной кожи, пару амулетов и горсть старинных монет. Тейт высыпал сокровища прямо из ящика в поясную сумку. Из обломанной дырки в столе выпала и покатилась по полу крупная янтарная бусина, Вильтон поймал ее и сунул в карман куртки.
  
  - Надо выбираться, -- рыцарь потащил книжника за собой, как кутенка. Видел, с какой жадностью Тейт смотрит на книги, уж и про плохое самочувствие позабыл, стоило до кабинета дорваться.
  
  В прихожей Вильтон распахнул входную дверь, осматривая обстановку. Перед ними пролетала земля, мелькали деревья.
  
  - Что будем делать? - Тейт выглянул из-за спины.
  
  Вильтон схватил его за шкирку и швырнул в проносящуюся россыпь кустов, прыгая следом и группируясь в полете. Они приземлились удачно, калина смягчила падение, сохранив кости целыми. Чудовищная химера уносилась все дальше от них вглубь леса, не заметив потери.
  
   Тейт выбрался из зарослей, отряхиваясь, вытаскивая листья и веточки из всколоченных волос. Повалился на траву, раскинув руки и глядя в небо. Он все еще выглядел болезненно и дышал тяжело, но глаза горели восторгом, а по лицу растеклась довольная улыбка.
  
   - Оно стоило того? - спросил Вильтон, присаживаясь рядом.
  
  - Вам, тупым мясникам, не понять ценности знаний. Миром правят сведения. Информация равно деньги, деньги равно сила... - флегматично пробормотал Тейт, щуря глаза от солнца.
  
  - И как бы ты, ххыргов умник, добыл свои книжки без меня? Что-то не заметил особой силы, пока тащил тебя, облеванного по уши!
  
  - Ладно, - не стал спорить Тейт. - Один-один. Виль, а как теперь до лагеря будем добираться? Позади них вилась, петляла и уходила за горизонт широкая рытвина, оставленная монстром.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"