Мы дружили с детства, вышли из одной песочницы: Мишка Толстопуз, Олежкa и я.
Вместе лепили куличики, препарировали игрушечным совочком дождевых червей, играли с пацанами в войнушку и с девчонками в веревочку. Олежкa и я ходили в один детский сад, Мишку пасла бабушка.
Вместе пошли в первый класс. Олежкa с Толстопузом в "А", я в "Б". По поводу того, кто лучше, "Ашки" или "Бэшки", скоро на заднем дворе школы случилась драка. С тремя оторванными пуговицами и одной разбитой губой. Теперь смешно вспоминать.
На выцветших черно-белых фотографиях в пыльных альбомах мы сидим обнявшись, со скорбно сжатыми губами.
Мишкина мама сказала, что отсутствие передних зубов - некрасиво, и мы приняли это всерьез.
К десяти годам Олежкa был самым высоким из нас, Мишка - играющим на пианино, а я самым читающим.
Казалось, что так будет всегда.
А потом случилось вот что: нам с Мишкой стало тесно в детстве. Я и Толстопуз торопились стать подростками. C ломающимися голосами, прыщавыми подбородками, неясным томлением в душе. Нам хотелось поскорее ухватить свою долю самостоятельности и уж, так и быть, принять на плечи часть взрослых дел.
А Олежкa сказал: "Мне это не нужно". И перестал расти. Остался щуплым мальчишкой мне по плечо, с горстью пластмассовых солдатиков в кармане и ключом от квартиры на шее.
Толстопуз в жестоких боях отвоевал себе право бросить музыку, я - возвращаться домой после двенадцати. Олежкa продолжал получать в подарок разноцветные игрушечные машинки.
Я поступил в институт, влюбился, бросил учебу, ушел в армию, Толстопуз женился. Олежкa смотрел по телевизору мультики и покупал в киоске мороженое на выданные родителями монетки.
Наш друг легко менял школы и приятелей - Олежкины родители все время переезжали, чтобы избежать вопросов о невзрослеющем сыне. Но сo мной и Мишкой связь старались не терять: мы были единственными, кто знал их секрет.
Олежкины родители приводили Олежку на мои дни рождения. Тот сидел за столом, ковырялся в салате оливье. Белобрысый, ясноглазый, худенький. А мы все вокруг - погрузневшие, с морщинками вокруг глаз, с первой сединой.
Олежкa выглядел обиженным: ему было скучно рядом с обычными детьми, но и рядом с нами было невесело.
Наверное, он считал нас с Мишкой предателями.
По своей собственной воле он застрял в межсезонье, но упрямо не собирался его покидать.
По выходным я водил сыновей на прогулку. Мы часто заходили за Олежкой. Прохожие считали, что у меня три сына.
У Мишки было две дочки. Маленькими, они гордо вышагивали, держа Олежку за руки, а в тринадцать отгоняли его подальше, шепотом делясь друг с другом своими девчачьими секретами.
Олежкa получил двухколесный велосипед и право пользоваться компьютером два часа в день. Мишка открыл свой бизнес. Катаясь на лыжах, я сломал ногу, и повзрослевшие сыновья два километра несли меня на руках до ближайшей деревни.
В одночасье умерли Олежкины родители. Похороны организовывали мы с Толстопузом. Oлежкa сидел, забившись с ногами на диван, утирал слезы и сопли и грыз шоколадку, сунутую ему моей женой.
Мы дали слово Олежкиным родителям, что не бросим его одного. Он жил по очереди то у Мишки, то у меня. Я ходил на школьные собрания, делал с Олежкой уроки, покупал рубашки и кроссовки, следил за тем, чтобы он мыл ноги перед сном.
Мишка водил Олежку к зубному врачу и в магазин игрушек.
Выросли и ушли из дома мои сыновья, разлетелись по свету Мишкины дочки.
Захотелось немного пожить для себя, а по квартире продолжал бегать вечный десятилетний пацан.
- Слушай, - прижали мы Олежку, - давай вырастай, а?
- Не хочу, - выкрутился из наших рук Олежка. - И с вами быть не хочу, раз вы такие. Буду один. Или что-нибудь придумаю.
И он придумал.
Через несколько дней гордый Олежка показал нам объявление в газете. Там черным по белому было написано: Питер Пэн, прeлетай и забери меня в Нетландию. Очень надо.
Мы с Мишкой только плечами пожали.
А на утро Олежки в комнате не оказалось. Дверь в квартиру была заперта изнутри. Окно было распахнуто настежь. На полу валялся парик из темного конского волоса и рваная кружевная манжета, а на мебели виднелись царапины, оставленные каким-то металлическим предметом.