Почему все новорожденные - кутята, галчата, дети - так пронзительно и жалобно кричат?
Двухмесячная дочка будит меня ровно в два часа ночи, cловно сверившись по часам. Рядом вздыхает Юлька. Сонно тараторит: Я сама. Я сейчас. И выбирается из-под одеяла. Приносит захлебывающуюся плачем девочку, которую я еще толком не привык звать по имени. Ксюшей-Сюшей.
Юлька устраивается поудобнее, подкладывает под спину подушки. Скрипят пружины старого матраса. Малышка судорожно всхлипывает и затихает, завладев грудью, которая, между прочим, раньше безраздельно принадлежала мне.
Укрываюсь с головой одеялом и проваливаюсь в сон. В следующий раз кормить Сюшу моя очередь. Бутылочка сцеженного молока ждет в холодильнике своего часа.
Утром не могу окончательно проснуться даже под душем. Хожу по комнате как лунатик, собираясь на работу. Роняю одежду, натыкаюсь на острые углы. Юлька, перебравшаяся на середину кровати, зарылась лицом в подушку. Отросшие светлые кудряшки беспорядочно торчат в разные стороны.
Сюшa безмятежно дрыхнет в дареной колыбельке, церемонно сложив губы бантиком. Малышка спит в шапочке. Она почти совсем лысенькая - на голове только какой-то невнятный пух. Юлька боится, чтодевочка простудится. Сгребаю сo шкафа бумажник, часы и телефон. Выхожу в холодный коридор.
В метро душно. Расстегиваю куртку. Разматываю шарф. В голове звенит, как в полупустой свинье-копилке. Вагон качается, качается... Забываaaaюсь. Уплываaaaю.
Осторожно, двери закрываются.
Выныриваю из сна.
Передо мной, на сиденье напротив - Артемида. The goddess. Между коленей зажаты лук и колчан со стрелами. Белое отрешенное лицо как будто светится в полумраке. Широкие брови срослись на переносице. Вьющиеся темные волосы схвачены лентой. Короткий хитон белым пятном сильно выделяется на фоне пальто и шуб. Девушка не из плоти и крови с грацией молодого, сильного животного. Под тонкой кожей явственно проступают мышцы. Руку выше локтя змеей охватывает широкий браслет.
Артемида кидает на меня равнодушный взгляд и отворачивается.
Сонь? Явь? Морок?
Зажмуриваюсь. Смотрю снова. Артемида исчезла. Растаяла в спертом воздухе вагона. На ее месте развалился толстый одышливый дядька. Волосатый живот вольно выпирает из разошедшейся застежки на рубашке.
Дима, Дима. Фантазер ты. Представил невесть знает что. А спать по четыре часа в день - это вредно. Это еще никого до добра не доводило.
На работе я долго сижу, тупо уставившись в монитор. От выпитого в больших количествах кофе уже подташнивает. Дебет, спотыкаясь, гоняется по экрану за кредитом. А ведь мне повышение обещали. Плюю на работу и оплачиваю счета за коммунальные услуги.
Звонит Юлька. Жалуется, что моя мама учит ее по телефону как правильно жить и ухаживать за ребенком. Как будто я могу что-то с этим поделать. Но две упаковки подгузников по дороге домой конечно куплю.
Сейчас упаду лицом в клавиатуру.
Иду в туалет ополоснуть лицо. Меня слегка покачивает, как в шторм на палубе.
Набираю в ладони холодную воду. Смотрю на себя в зеркало. За спиной стоит Артемида. Белая кожа сверкает в неверном свете мигающих неоновых ламп, как обсыпанная алмазной крошкой. Лук в руке, колчан за плечом. Поворачиваюсь. Упираюсь в насмешливый взгляд невозможных серых глаз. Крепкая шея гордо откинута назад. Сквозь тонкую ткань отчетливо проступает маленькая грудь.
А я сошла с ума! Какая досада.
Протягиваю руку. Осторожно дотрагиваюсь до тонкого запястья. Кожа у Артемиды нежная и очень горячая. Богиня отталкивает мою ладонь. Чуть приподнимает в улыбке уголки губ. И исчезает.
По спине у меня течет холодная струйка пота. Обливаясь, отчаянно плещу в лицо ледяной водой.
В воздухе плывет незнакомый смолистый запах.
Дома помогаю Юльке купать малышку. Голенькая Сюня напоминает мне забавного обезьяньего детеныша. Она блаженно обмирает в теплой воде и обиженно плачет, когда я ее оттуда достаю. Успокаивается только тогда, когда Юлька дает ей грудь.
После кормления Сюня, наконец, засыпает.
Зевота раздирает мне челюсти. Сажусь на край неубранной кровати. Притягиваю к себе Юльку. Расстегиваю на ней халатик. Кладу руку на набухшую грудь в старом, застиранном лифчике. Прижимаюсь щекой к мягкому животу. Целую кожу у кромки трусиков.
-Дим, сил нет, - виновато шепчет Юлька, - не сегодня, а?
Сижу с друзьями в баре на Остоженке. Вечер пятницы - святое время даже для молодого папаши. Баюкаю в руках стакан c виски. Петрович заглатывает вторую бутылку Короны. Олежек, эстет, грызет маслину от Мартини.
Впервые за несколько недель удалось по настоящему расслабиться.
В баре очень шумно. Чтобы тебя услышали соседи по столику приходится напрягаться. Но когда знаком с людьми со школьной скамьи, то и помолчать друг с другом приятно.
Олежек вертит кудрявой головой - выискивает хорошеньких молодых женщин. Я так никогда не умел - знакомиться на ходу. Со всеми и каждым. Каждые три месяца у Олежки новая пассия. И каждая следующая - красивее предыдущей. И ни в одну он не влюблен. Умеют же некоторые устраиваться.
Петрович подносит к близоруким глазам телефон, мрачнеет и пробирается к выходу. Его жена против походов в бар. Сейчас Петрович будет ей врать, что задержался на работе.
- Можно?
На освободившееся место опускается Артемида. Закидывает ногу на ногу, обнажая круглые коленки. Стопа в тонкой кожаной сандалии покачивается над грязным полом. В точеной руке - золотой, тяжелый на вид, кубок.
- Любите вы, смертные, пить всякую дрянь
Голос у Артемиды глубокий и низкий. Красивый.
Сижу как дурак. Не знаю, что ей ответить.
Мадам, Вы сегодня прекрасно выглядите.
Откуда Вы взялись на мою голову?
Что есть, то и пьем.
Дима, ты абсолютно неинтересный неотесанный болван. Олежек бы сразу нашелся, что сказать. Но Олежек занят окружающими нас девушками.
Она встает с пластикового стула, наклоняется и неожиданно крепко целует меня в губы.
Быстро выпрямляется и, отступив от столика, растворяется в толпе.
Губы горят, словно присыпанные перцем.
- Чего это у тебя вид такой обалделый? - интересуется вернувшийся Петрович. - И чем это здесь так хорошо пахнет?
Отпираю дверь в квартиру. В коридоре стоит запах котлет.
Юлька и ее мама, Наталья Игоревна, склонились над пеленальным столиком. Тихо переговариваясь, мажут малышке розовую попу какой-то белой дрянью. Сюня с иступленным наслаждением сосет свой кулак.
Наталья Игоревна меня не жалует. Считает, что Юлька слишком рано выскочила замуж. А могла бы дождаться кого-нибудь и получше.
- Что-то ты сегодня задержался... - ненавязчиво уточняет моя теща.
У Юльки сияют глаза.
- Дим, нас мама отпускает на несколько часов. Пойдем в кино, да?
Смотрю на смартфоне время сеансов. Юлька хватает куртку и мы выскакиваем в морозный вечер. До кинотеатра совсем близко. Мы идем пешком. Хрупает под ногами снег.
Юлька радуется, как девчонка. Покупает себе попкорн, большой стакан колы. Во время сеанса, в самый душещипательный момент, вцепляется мне в коленку.
Возвращаемся не торопясь. Идет снег.
- Поцелуй меня! - требует Юлька. Смеется и закидывает мне руки за шею. Для этого ей приходится встать на носки.
Мы стоим посреди улицы и обнимаемся, как зеленые подростки. Щеки у Юльки холодные и соленые от слез. Накрываю ее губы своими, еще присыпанными крошкой перца.
Дома Наталья Игоревна ходит из угла в угол с истошно вопящей Сюней на руках. С облегчением отдает внучку Юльке и идет одеваться.
Отвожу ее домой. Уставшая теща всю дорогу молчит. За что я ей очень благодарен.
Возвращаюсь около часа ночи. Паркую машину. Тру уставшие глаза.
На пассажирском сидении откинулась на спинку Артемида. Вьющиеся волосы выбились из прически и падают на лоб и щеки. На нежных скулах проступает легкий румянец. Белый хитон совсем не прикрывает грудь. Лука и колчана со стрелами я не вижу
- Идем со мной! - требует Артемида. - Вчера я о тебе не знала, завтра я о тебе не вспомню. Но сегодня ты моя прихоть, смертный. Радуйся, ты попадешь в мир нектара, мяты и вечной весны.
Машинально давлю на тормоз.
-...Меня дома ждут.
Артемида сердито хмурит брови.
- Ты не понимаешь, смертный, тебя зовет с собой богиня. Другого шанса не будет. Без меня ты никогда не попадешь за Хрустальную Грань. Никто по эту сторону не сможет дать тебе столько, сколько я. И я не привыкла уговаривать, смертный. Да?
- Нет, но...
Артемида перегибается через сидение и с силой нажимает на кнопку гудка. Пронзительный вой давит на уши.
А Артемиды уже нет. Исчезла.
Мне не нравится, когда меня называют смертным. У меня есть имя. И у меня есть Юлька.
Но почему-то у меня такое ощущение, будто я опоздал на последнюю электричку...
Качу тележку между полок в супермаркете, поминутно сверяясь со списком. Куриные грудки, яйца, хлеб, яблоки. Мясо? Нет, как-то сегодня оно очень дорогое.
Ловлю себя на том, что все время оглядываюсь по сторонам. Жду.
Жди-жди, Дима. Жди у моря погоды. Только зачем? Сказать, как она тебе безразлична? Ха!
Мимо проносится на крейсерской скорости тетка в колючей даже на вид шубе с доверху набитой тележкой. Наверное, она пытается побить рекорд Гиннеса по полному опустошению магазина.
Дорогая дама, не встречали ли вы здесь полки с Амброзией и Нектаром?
Хватит ли у нас денег до конца месяца, если я завтра заплачу за квартиру?
Выхожу из супермаркета. Два увесистых пакета оттягивают руки.
С другой стороны улицы машет мне рукой Артемида. Тонут в снегу ноги, переплетенные тонкими ремешками сандалий.
Рот мой сам собой расплывается в улыбке.
Кидаюсь через дорогу даже не посмотрев вокруг.
Артемида вскидывает лук. Звенит тетива. Падает на снег пестрая птица с красной головкой.
- Ты со мной? - спрашивает Артемида.
Во рту так сухо, что я не могу произнести ни слова.
Опускаю на тротуар несчастные пакеты. Артемида протягивает мне руку. Хватаюсь за уголек ладони, как утопающий за соломинку.
Мир вокруг уплощается, кружится, переворачивается. Летят вокруг золотым новогодним дождем ставшие удивительно близкими звезды. Блещет зелено-голубое море Эллады. Меня заглатывает нестерпимо яркое солнце.
Перед глазами постепенно рассеивается невозможно, немыслимо прекрасный сон.
Теплое море с высоты птичьего полета. Серебристые облака под ногами. Ложе в неувядающих розовых лепестках. Хитон, сброшенный на рога молодого месяца.
Открываю дверь. Снимаю в коридоре тяжелые зимние ботинки в разводах соли.
Юлька с Сюней на руках выходят меня встречать.
Девочка широко разевает беззубый старушечий рот. На щеках и на подбородке у нее яркая розовая сыпь. Большая голова зыбко покачивается на сморщенной куриной шее. Какой же у меня некрасивый ребенок. Они все такие в этом возрасте или только мой так отличился?
Делаю шаг к Юльке, обнимаю, целую в щеку. От жены исходит неприятный сырный запах. Она явно не успела сегодня принять душ. Темные, набрякшие мешки под глазами. Морщинок, морщинок-то сколько.
Да что же я. Ведь это мой маленький уютный мирок. Где мне всегда рады и всегда ждут. Почему вместо ванили и молока он пахнет теперь мокрым веником?
- С тобой все в порядке? - встревоженно спрашивает Юлька. - Вид такой встрепанный. Температуры нет?
- Все отлично, - деревянными губами улыбаюсь я и ставлю на стол пакеты с едой.
- Так свет падает, будто ты загорел. Как в солярии побывал, - смеется Юлька и гладит мою руку шершавыми как наждак пальцами.
- Есть будешь?
- Я прилягу, Юль. Голова что-то болит.
Захожу в темную спальню. Мне кажется, или рядом тоненько звенит тетива?
Через какое-то время приходит Юлька. Ложится рядом. Крепко прижимаюсь к ее спине. Утыкаюсь носом в затылок.
- Завтра, - повторяю как заклинание. - Завтра все вернется на круги своя. Завтра я стану таким, как раньше.