Холодные капли скользят по телу и, срываясь, разбиваются о старый потрескавшийся кафель. Тонкие пальцы сильнее сжимают худые плечи, ногтями впиваясь в красную кожу; длинные волосы прилипают к спине, расходясь толстыми локонами по лопаткам и ниже - к пояснице.
Тёмная кровь смешивается с проточной водой.
Синие губы бьёт дрожь, и Линали кусает их зубами. Закрывает глаза, прижимаясь лбом к мокрому камню душевой кабины. Касается рукой смесителя и делает воду теплее.
Однако теплее не становится.
Озноб пробегает по внутренностям.
Канда видел. Читал, словно раскрытую книгу, с немым укором и резонной обидой во взгляде.
Он тщетно пытался скрыть от неё свои чувства; она не смогла примириться с принципами.
Они оголили мысли неосознанно и слишком внезапно. Будто по щелчку пальцев - промахнулись оба. Увидели, раскрывшись. А затем вновь укутались в броню, прячась, теряясь.
Словно чужие.
И его ледяной голос был подобен осколку стекла, больно режущему и без того зудящее нутро.
Там, под его недоумённым взором, она каждой своей клеточкой чувствовала вину - горькую, разъедающую. И корила себя за неспособность выплеснуть эмоции. Потому что чувствовала: жалость, осуждение или же испуг - это лишнее. Обременительное.
Потому что думала, что сможет справиться сама.
В действительности, она никогда не страшилась боли. Когда чувство опасности идёт в шаг с каждым сделанным вдохом, боль становится доказательством того, что ты по-прежнему жив. И пусть каждый глоток воздуха отдаётся агонией в горле - ты всё ещё чувствуешь.
Она боится истины. Боится узнать, что скрывается за чертовщиной, кусок за куском поедающей её тело. Боится диагноза и того, что последует за ним - планету, крутящуюся вокруг её сознания. Очередная патология.
Мерзкая неправильность.
И находит спасение в неизвестности, держась за неё, словно за канат. Он опутан терниями, и иглы царапают ладони, пускают кровь, но она лишь сильнее вдавливает руки в шипы. Цепляется, карабкаясь к пустому небесному куполу. А он утекает всё дальше - вверх.
Отпускаешь пальцы - и будто бы в венах замирает кровь.
Наступит время, когда ты поймешь, что верёвка в твоих руках - иллюзия.
Ты уже на дне.
Грязь из-под ногтей вымывается потоками воды, острые колени касаются пола, и Линали роняет свой белый силуэт к основанию толстой душевой перегородки. Плечи дрожат, и она может поклясться, что это - лишь холодные стены. Холодные капли. Холодный воздух.
Не боль.
Ведь она её не чувствует.
Но стены - тёплые. Вода - горячая. И воздух обдаёт жаром.
Она издаёт короткий смешок и прижимает руки к закрытым векам, откидывая назад голову.
Вы, верно, шутите.
Приближаясь к безумию, ощущая, как разум - шаткая карточная пирамида, под корень сметённая чьим-то неосторожным дыханием - рушится, стекая к ногам животным ужасом, ты чувствуешь - чей-то чужой холодящий хрип достигает слуха, а на тонкие ключицы призраком спадает студёная шаль.
Кто-то говорит: "Впусти меня, милая".
И ты хочешь сбежать, содрав с себя мрак. Потому что, если остановишься, поймёшь: эти цепи прибиты к твоим драным лодыжкам. Они тянутся стальными змеями.
Они - бесконечны.
Они - часть тебя.
Линали смотрит, как по квадратным серым плитам криво стекают капли, и взгляд её полупрозрачный, отливающий блестящим стеклом. Сердцебиение отдаётся в груди оглушительным барабанным ритмом, и ей кажется, будто это жадно пожирающие рассудок черти бьют по её ребрам. Громко. С звучным хрустом. С наслаждением.
Ведь перед глазами - не вода.
Перед глазами - багровая кровь, въедающаяся в кафель.
И сотни нелепых тел со скалящимися беззубыми ртами и пустыми глазницами тянут свои костлявые руки сквозь водяной пар. Не отбрасывая тень. Разъедая сознание.
Будто желая отомстить, они, подобно лютым волкам, оголяют клыки и впиваются в плоть, раздирая, вырывая куски тёплого мяса. Не проглатывая - выплёвывают, словно оно прогнило. Словно на языке после него - дурной ядовитый вкус.
- Здесь только мы,- над ухом, и шёпот растворяется в шуме разбивающихся капель. - Только ты и я, слышишь?
- Хватит! - кричит, сжимаясь. Хватается за голову и пальцами тянет волосы. И снова: - Прекрати! Оставь меня!
На дрожащих руках - фантомные ледяные пальцы. Они ласково гладят кожу, касаются белой груди и поднимаются выше - к шее. Вдавливают горло в жёсткие плиты и проходятся по мокрым губам.
- Впусти меня, - эхом раздаётся в черепной коробке.
Лёгкие сжимаются.
Она усмехается.
- Иди к чёрту, - на выдохе. В пустоту.
Ты не существуешь. Тебя - нет.
И чувствует во рту металл.
* * *
Бог не поворачивается лицом к тем, кто дышит. Пока ты между небесами и адом - он становится глухим чёрствым стариком, что кутается в вакуум, словно прячется в пуховом одеяле. Пьёт чёртов божественный чай и закусывает чёртовыми людскими молитвами.
Он молчалив и угрюм.
Он не слышит.
Не почувствовав твоё угасающее тело за спиной, он не внемлет тому жалкому трёпу, что ты выльешь в воздух. Пока твоё сердце не начнёт замолкать - он будет нем, словно жирная глубоководная рыба, сокрытая за несколькими морскими слоями.
А ты - рыба другая. Ты - выкинутая на берег, с вздымающимися склизкими жабрами, шершавой чешуёй и маленьким уязвимым тельцем, неистово бьющимся о песок. Открываешь рот - и спазм прошивает тело. Снова и снова.
Вся твоя жизнь - её рьяное желание дышать, цепляясь за шум волн, разбивающихся о размытую землю, и чувствуя их манящий холод.
Спасение - близко, но подрагивающая плоть - измученное мясо с хрупким скелетом - обращается в свинец.
Бог слышит лишь умирающих.
И Канда ненавидит его всеми фибрами своей дрянной души.
Взгляд Вайзли словно покрыт непробиваемой плёнкой: его яркие глаза блестят издёвкой и откровенным безразличием, и Канда думает, что ещё один такой, мать его, надменный взор - и он сорвётся обозлённой гончей.
Прогрызёт ему бледную шею.
Сотрёт в чёртов порошок.
Воздух в кабинете, раскалившись до предела, смешивается с резкими, жадными вдохами Миранды - она молитвенно сжимает руки на груди, слегка согнувшись. Тёмные волосы выбиваются из хвоста и падают тонкими прядями на лоб.
Поднимает от пола взгляд. Размыкает губы.
И чувствует, как слова застревают в глотке.
Канда оборачивается резко. Сжимая губы и крепче вбивая пальцы в рукоять катаны. Окатывая всполошенную Миранду ледяным взглядом - она пугано съёживается.
- Миранда? - Комуи приподнимает брови и быстро поправляет очки. - Что случилось?
Пот стекает с её висков. Щёки - красные, разгорячённые.
- Я... - она словно задыхается, и Неа заинтересованно водит глазами по её дрожащему стану. - Линали, она...
Лави обеспокоенно вскидывается.
Нет, прошу.
- Что с ней, блять, опять? - ревёт Канда, не замечая, как вытягивается лицо Комуи.
Лотто будто лишается воздуха. Испещрённые белыми шрамами пальцы рук заметно подрагивают.
- Миранда, - нарочито мягко произносит Рувиллье. - Что произошло?
И она отнимает ладони от груди, вытягиваясь. Нервно облизывает губы.
- Я... Я нашла Линали без сознания в тренировочной душевой. Её... будто избили, и я... Мари унёс её в медпункт, но она еле дышит и... её запястье, оно... - но давится словами и прижимает ладони ко рту.
Комуи чувствует, как спину передёргивает дрожь. И каждая мышца в нём напрягается, каменеет.
Голос Миранды простреливает виски. Словно таранит голову. Только обернись - и ты увидишь, как страх растекается по стене чёрной жижей.
А где-то внутри, под слоем костей и кровавой плоти, сердце пробивает ударом тока.
Смотрит сквозь лица, и прежде, чем он вылетает из помещения, словно сражённый лихорадкой, Миранда чувствует его взгляд на своей коже - сквозящий бешеной тревогой.
И следует за ним.
Лави ощущает, как в венах застывает кровь. Хочется швырнуть тело к дверному проёму и ринуться в темноту каменных коридоров. Бежать, стирая подошву.
Но он лишь столбенеет, пережёвывая собственные нервы.
Помни, кто ты.
Хотя бы на людях, да?
Канда запрокидывает голову к потолку. Прикрывает глаза, а затем тихо смеётся, и смех его - злой. Режущий воздух, бьющий по нутру.
Под его скулами ходят желваки.
Запястье.
Ну конечно.
- Грёбаный ты кретин, - выплёвывает. - Мудрость Ноя, инстинкта самосохранения в тебе ни к чёрту.
Вайзли раздражённо выдыхает. Касается пальцами виска и облокачивается на руку.
- Тебе мозг отшибло? Я понятия не имею, что здесь происходит.
- Серьёзно? - грубо.
Неа недовольно поднимается на ноги. Взгляд его - опасный, предостерегающий - штопором вкручивается в чёрные зрачки Юу.
- Канда, объясни, - голос Рувиллье звучит слишком громко. Слишком жёстко.
Заставляет гневно прикусить язык.
- Эй, Юу, - шипит Лави.
Боится - видно. Но Канда лишь недовольно цокает языком.
- Заткнись. Хочешь, чтобы следующей её остановкой был крематорий? - язвительно, и внезапно встряхивается: его взгляд падает на рабочий стол Комуи.
Неужели ты?..
Верно. Найдя пальцами мятый лист бумаги, Канда досадливо выдыхает и откидывает рапорт к другим документам.
Смолчала.
Дура.
- Канда, будь добр, объясни, что происходит, - Рувиллье складывает руки на груди.
- Ваши новые друзья отчаянно пытаются угрохать одного из самых сильных экзорцистов - вот что происходит, директор, - сухо, на что Вайзли лишь ломает бровь.
Воздух звенит.
Лави сглатывает горечь.
Происходящее - сущая головоломка. Разгадаешь - и шагнешь в дебри неизведанности, неминуемо приближаясь к сути. Сути, которую он - Лави - знать не хочет. К сути, что разорвёт их на части.
Он не хочет знать, но начало положено.
Ему придётся.
- Книгочей, как только вы будете нужны - я вам сообщу, - произносит Рувиллье, тараня взглядом его напряжённое тело.
- Выгоняете единственного свидетеля? Неразумно с вашей стороны, - Лави хмурится, прислоняясь спиной к стене и пряча холодные пальцы в карманы брюк.
- Свидетеля?
О, да.
Из двух зол - меньшее.
Комуи сдерёт шкуру, но это лучше, чем Линали окончательно себя выпотрошит.
На счету - каждый экзорцист. Инвалид третьей группы, шизофреник, законченный наркоман - пока твоё тело - наполненный сосуд, оружие в борьбе за свободу - не иссохнет, не растает в пыль под лучами заходящего солнца, ты будешь бороться.
Ты будешь вынужден.
У тебя не останется выбора.
У тебя его никогда не было.
- Я был с ней в ту ночь, когда случился первый приступ, - говорит он, сглатывая слюну. - Это было похоже на попытку самоубийства.
Инспектор Райль удивлённо приоткрывает рот.
- И произошло после встречи с нетипичным и абсолютно тошнотворным видом акума, о котором Линали по собственной глупости не упомянула в документах, - грубо произносит Канда и переводит взгляд на Неа. На лице того - пугающая серьёзность. - На её запястье вырезана звезда, инспектор. Звезда - проклятье Тысячелетнего. И...
- И это не имеет к нам ни малейшего отношения, - Мудрость ловит на себе жёсткий взгляд Рувиллье, лицо которого кажется бледным всего на секунду, и продолжает: - То, о чём ты говоришь, мне знакомо, но оно - не наше творение. К твоему сожалению, по-видимому.
Канду словно прошибает током.
Его губы обнажают оскал.
- Думаешь, я поверю в это?
- Думаешь, мне не плевать? - Вайзли смеётся. - Я слышал, что последнее столетие Граф работал над чем-то абсолютно отличным от его предыдущих... шедевров. Однако не думал, что ему всё-таки удастся воплотить в жизнь задуманное.
- Для чего оно нужно? - спрашивает Рувиллье и чувствует, как плотно смыкаются челюсти: Мудрость смотрит слишком иронично, слишком пронзительно.
Будто все они здесь, в пропитанном удушливой жарой и маринующейся желчью помещении, свесили ноги с обрыва. Наклонись сильнее - и упадёшь. Сорвёшься.