Мы всегда были вместе - Эрик, Ив, Эмиль и я, и только теперь я подумала, что никогда раньше наша непредсказуемая работа не предоставляла нам случая разделиться.
Мы шли с Эмилем на юго-запад, все дальше удаляясь от моря, шли уже четверть луны, унося как можно дальше опасный арбалет, избегая деревни и посещая жилье только по необходимости купить пищу, одеяла и табак. Мы совсем потеряли счет времени, шли ночами, спали днем, и стали скорее похожи на лесной конвой, чем на Белую Гильдию. Наш путь лежал в Перепуски - странное, даже не обозначенное на карте, безлюдное место у подножия Дремучих каньонов. Никто из нас не знал, зачем мы туда идем, но Эмиль интуитивно выбирал те пути, которые, по логике вещей, наименее опасны в случаи нападения смерча.
Смерч не появлялся. О нем молчали деревья, цветы, воды Ааги и даже птицы, но руна точно издевалась над нами, она тлела и не угасала, не разгораясь при этом ни на йоту. Мы ночевали в полях, в стогах сена и в шалашах, срубленных на одну ночь из еловых веток. Не смотря на нависшую над нами опасность, а может быть именно благодаря ней, нам никогда не было так ясно и понятно вдвоем, как теперь. Угроза смерча не тяготила нас, я знала, что когда придет время бояться - мы это поймем. Единственное, что не давало нам спокойно спать под светлым майским небом - думы о тех, кого мы бросили в бушующем Алъере. Не раз я предлагала вернуться, но Эмиль только устало качал головой, - он был такой же упрямый, как Эрик и не собирался делиться смерчем ни с кем из людей, и даже со мной, хотя об этом он говорить не решался, знал - бесполезно. Я была его компасом, его картой, его дорогой...
На десятый день пути в кожаном мешочке Эмиля осталось два золотых. С этого дня мы охотились на куропаток и жарили их на огне, выпрашивая у пастухов соль. Ни рюкзаков, ни плащей у нас не было, и только арбалеты, волшебные арбалеты, сопровождали нас в этом бесцельном путешествии.
Пришел июнь, - ночи стали теплей и короче, отцвели одуванчики, яблони и сирень. Луга утонули в васильках, розмарине и куриной слепоте - желтозвездочках, как мы с Эмилем их называли. У нас вдруг появилось так много времени на разговоры и любовь, что с каждым днем они становились все взрослее и взрослее. Не было смысла дурачиться, язвить и спорить, мы испытывали доселе почти недостижимую гармонию на двоих. Гармонию, в которую никто не врывался, единство, приходившее равно как на пыльную дорогу, за скудный завтрак, и в нашу постель, выстланную травой и хвоей, так и в беседы, ведущие, вдруг, нас, давних возлюбленных, навстречу тайнам друг друга. Не было Эрика, извлекающего из всего смех, превращающего работу в игру, игру - в спор, и все по кругу, не было Эрика... Мы волновались за него, мы вспоминали о нем постоянно, и все же мы были рады своему одиночеству, мы давно, сами не зная того, искали его.
За эти дни многое, мучившее нас, стало ясным. Ветра Унтара бродили по королевству, безумствуя от существования арбалетов, которые мы тянули на своих плечах уже несколько лет. Но они пасли не только нас, мудрый Унтар искал Улена, и я вдруг поняла, откуда появилось чувство сквозняка, - из фьорда Яблочного. Не было ничего простого и ясного в Древнем мире, не было ничего не защищенного от черных сил вечной мглы, и арбалеты Унтара не стали исключением, - вот зачем на каждом оружии Отуил сделал обманные руны. Тайна ветров и арбалетов пережила тот мир, и, возможно, то, что годилось тогда, вовсе не подходило сегодня. Мы охотились за смерчем, а, по сути, это он охотился на нас, и не ясно как могла выглядеть наша встреча. Мы все дальше уходили от Алъеря, наша охота все больше напоминала привольное странствие бродяг. Чего нам по-настоящему не хватало, так это флейты и красок. А иногда и гитары. Я скучала об Эрике как-то особенно, где-то глубоко и тихо. Эмиль пел мне на сон его песни, мы говорили о Туоне, о нашем доме с Золотым флюгером, и совсем не говорили о ветрах.
День за днем проходил июнь. Салатовый мир понемногу превращался в темно-зеленый, рыжая щетина Эмиля все больше напоминала бороду, а моя челка смешалась с остальными волосами. Лес менялся, менялись луга, они точно толстели, лоснились и наливались летним соком. Поспели орехи и ягоды, а к середине июня пошли сыроежки, в деревеньках, что встречались у нас на пути, понемногу готовились к сенокосу. Солнце палило, лили июньские грозы, мы загорели, закалились и постепенно, вместе с нами, менялись и наши мысли. По-прежнему горела руна, и смысл нашего путешествия становился сомнительным. Все чаще мы говорили о наших друзьях, все больше Эмиль волновался о брате, но о ветрах мы молчали.
Смерч что-то мудрил, я уже начала подумывать, что сила его столь велика, что руна вспыхнула только оттого, что он проснулся. И теперь она будет гореть вечно, пока Эмиль Травинский, шагающий сейчас по бескрайним юго-западным лесам, рядом со своей возлюбленной, темной девой из рода иттиитов, задиристой девчонкой с длинными каштановыми волосами и черными раскосыми глазами... пока Эмиль Травинский не выпустит в этого ветряного монстра пять стрел из арбалета, качающегося на его плече. Так думала я, но постепенно во мне стало что-то происходить. Я все чаще подумывала о том, что ветра Унтара в очередной раз обвели нас вкруг пальца, да и Эрик, наверняка, натворил без нас дел. Предчувствие перемен одолевало меня, перемен, означающих смутные дни, перемен, берущих свое начало в далеком прошлом. Я чуяла, что больше не владею ситуацией и не знаю, зачем мы идем так долго и так далеко.
До Перепусков и после них тянулись бесчисленные леса, смешанные или, что чаще всего, сосновые, ведь, по сути, Дремучие Каньоны - песчаные дюны, раздолье для смерча - гуляй, не хочу.
Кончился табак, а испытание едой оказалось самым невыносимым из всех, что приходились нам на столь недолгий опыт. На травы и постное мясо невозможно было даже смотреть, и настал момент, когда меня вырвало куропаткой, и когда Эмиль сдался.
- Разобьем лагерь, - сказал он, - кое-что исправим!
- Ты имеешь в виду, мы остановимся? - Не поверила я.
- А почему бы и нет! Тебе здесь не нравится?
Это была отличная идея, но, думаю, Эмилю дорого стоило на это пойти. Кое-что действительно удалось исправить. Например, поймать зайца и собрать травы и щавеля на салат, но самым трудным все-таки оказалось достать табак. Искать его в июне совершенно бессмысленно, мы пробовали сушить желтозвездочковые листья, но они горели едко и быстро. Тогда Эмиль решился на то, что Эрик сделал бы уже давно. Как-то вечером он исчез, и вернулся только под утро. Я проснулась от сказочного запаха, - мой друг курил ядреный самосад, но мне показалось, что душистее его и быть не может. Эмиль был уверен, что я не заметила его исчезновения, и как всегда обольщался на мой счет.
Эмиль сменял дедушкино огниво на целый кисет. Старый лесник сообщил, что до жилья очень далеко, и он сам много дал бы за краюху хлеба. Но картошки Эмиль принес. Получился настоящий праздник.
И все-таки остановка мало помогла. Мы все больше начинали понимать, что о таком путешествии надо было позаботиться заранее. Мы шли и шли, и не известно, сколько бы еще прошли, если бы не случай.
Однажды вечером, подобравшись к самим Перепускам, мы сидели у костра, как вдруг к нам на поляну выкатилась серый пушистый комочек. Он поёрзал, подобрался поближе к огню и развернулся. Из-под мягкой шерсти вынырнули прелестные ручки и ножки, крохотные грудки, розовый животик, и, наконец, открылось личико, - не по размеру огромные, с роскошными ресницами, глаза, пуговкой носик, и ротик такой малюсенький, что не мудрено поверить, что пугие ундины питаются только цветочной пыльцой.
Пугие ундины похожи на ежей, с одной стороны - спинка покрыта мягкой серой шерсткой, а с другой - розовое девичье тельце. Кроме того, пугие ундины любили Эмиля. Я знала, - им нравится его запах, и в глубине души завидовала им, потому что, кроме свежей смородины и молока, Эмиль пах еще чем-то, чего я не слышала, и что привлекало ундин.
Эмиль расценивал их любовь по-своему. Всякий раз встреча с пугой ундиной предвещала ему примету. Эмиль находил ее немедленно и неукоснительно от нее зависел.
Ундины не боятся людей, но редко проявляют к ним интерес, только летом и только к мужчинам, ведь не секрет, что все ундины - женщины.
Эта маленькая тварь потопала перед Эмилем ножкой, изогнула пушистую спинку и обнюхала его шнурки. Эмиль рассмеялся.
- Чего доброго, она кокетничает со мной, - он наклонился и провел указательным пальцем по ее животику.
Пугая ундина вздрогнула, удивленно хлопнула глазами и стремительно, точно оскорбившись, свернулась в клубочек и укатилась прочь. Но ночью мне слышалось ее грустное сопение из травы, она наблюдала за нами, и это было ужасно противно.
-- Встретим реку - вернемся к Эрику, - сказал наутро Эмиль.
Реку мы встретили уже через пару дней. Это была не Аага, а, как мы узнали позже, ее приток.
- И как после этого не верить пугим ундинам? - Эмиль сдался.
Мы пошли по течению, что рано или поздно обязательно привело бы нас к морю. Не дождавшись смерча, мы возвращались, чтобы вновь искать учителя. Только учитель мог пролить свет на тайну загадочных и опасных ветров и рассказать Эмилю, как победить смерч. Другой вопрос, что Улен совсем не торопился нам на помощь...
Река текла спокойно, скромно и дружелюбно, путешествие стало приятнее, мы купались, плавали наперегонки, ловили рыбу и выпекали ее в золе. Люди в этих краях почти не встречались, ведь прежде чем мы снова повернули к морю, мы дошли почти до самых Дремучих каньонов.
Как-то раз после обеда, когда солнце уже роняло в воду длинные и теплые руки, Эмиль лежал на берегу и жевал травинку. Рядом с ним, ухватившись между двумя рогатинами, ходила ходуном тонкая удочка. Но мелкая рыбешка не привлекала Эмиля, он ждал, когда поймается что-нибудь стоящее. Налим, как минимум....
Я зашла по колено в воду, окунулась и поплыла меж солнечными тенями. За мной струились пузырьки воздуха, и вода шла волной из-под моих ладошек. Стаи рыбок недоуменно рассыпались и на безопасном расстоянии пялились на меня своими выпученными глазами. Я плыла, и солнце жаром собирало где-то у сердца осознание лета, полноправного, свежего, нового лета.
Я не заметила, как Эмиль нагнал меня. Он схватил меня за ногу и притянул к себе.
- Набери воздух! - мы нырнули и поплыли под водой. Под водой обязательно надо открывать глаза, иначе какой смысл? Сначала - мутно, моргнешь - проясняется, под водой так всегда. Прозрачная река причудливо искажала Эмиля, он проплыл длинной изящной рыбой где-то подо мной, выдохнул, и огромный воздушный пузырь, нехотя покачиваясь, всплыл под речной потолок. За пузырем тотчас бросились мальки, они охотились на неизвестное. Водоросли лизнули ноги, я потянула плечом и оказалась на спине. Надо мной из стороны в сторону, точно яичница в масле, качалось солнце....
Вынырнули почти одновременно.
- На перегонки? - предложила я.
- Ты все еще на что-то надеешься? - фыркнул Эмиль.
- Еще бы! Размах плеча тебе не поможет! Догоняй! - я поплыла так быстро, как могла, но Эмиль обогнал меня почти сразу, поднял пяткой фонтан и повернул к берегу, я сбросила скорость и вплыла прямо в его руки. Эмиль повалил меня в воду, и мы оказалась на песчаном дне в двух шагах от берега.
- Я сказал - тебе не на что надеяться, темная дева?
- Знаю! - Я обняла его мокрые крепкие плечи. - Только потому, что я люблю тебя, я никогда тебя не одолею...
- Не только поэтому, Итта. Ты живешь по другим правилам, твое тело состоит совсем из других веществ. Проверим? - И, не дожидаясь ответа, руки его заскользили по моей коже. Кожа очнулась, она мгновенно высохла и зазолотилась. Эмиль не лгал, я состояла из чего-то непохожего на него, из чего-то, что взрывалось и таяло от касания его взгляда, желания его руки...
Вечером следующего дня нас нагнали плавучие дома ойёллей.
Пологое устье реки открывало далекие виды. На все четыре стороны раскинулись пышные желтые луга. Только березы да ивы, растущие вдоль воды, отбрасывали свои кружевные тени и спасали нас от нещадного полуденного солнца. Именно в полдень, очнувшись от полудремы в тени берез, мы заметили шатры ойёллей - несколько пестрых точек, они плыли неспешно и нагнали нас только вечером.
Ойёлли - дикий бродячий народ, министрелли, балаганщики и шуты в ярмарку, в остальное время они заплетают волосы в косы и путешествуют на уутурах или по рекам, уходят в Дальнее море, привозя оттуда кофе, пряности и разные диковинные вещи. Ойёлли не подданные короля, они кочевники, не участвующие ни в войнах, ни в походах, они - носители народной мудрости, гордые шуты, моряки и музыканты, пускающие за собой по водам венки из белых лилий...
Обычно ойёлли не торгуют в пути, но для нас, Белой Гильдии короля, похожей теперь на исхудалых бродяг, они могли сделать исключение. С этими надеждами мы встречали проплывающие яркие, неописуемо пестрые шатры.
Мужчины и женщины ойёллей одинаково носили косы, только мужчины облачались в кожу, а женщины обматывались шелковыми, цветными шалями. Они стояли на палубе, скрестив на груди руки, и осматривали нас без всякого любопытства. Никто из них не высказал никакого интереса к печальной участи охотников за ветрами, они явно нас игнорировали, эти вольные странники. Так проплыли три шатра. На палубе четвертого стояла женщина, она стояла одна, я смотрела не нее и чувствовала, как безосновательна моя уверенность в своей красоте и самодостаточности, как в ее глазах, синих, точно море, смешна и нелепа моя гордыня. Я смотрела на нее и понимала, что в ее руках, полных и белых, как речной песок тает моя свобода, моя тайна, что женщина, живущая во мне, для нее вся как на ладони. Плавные жесты, неспешный наклон головы, она улыбнулась мне широко и сочно, кивнула кому-то, и легкая лодка спустилась на воду. Улыбаясь и шурша шелком, хозяйка шатра сама взялась за весло.
- Не откажите взойти к нам на вечернюю песню. Меня зовут Най-Мун. - Так мы оказались на плоту ойёллей. Лодка причалила к последнему шатру, и двое мужчин в широкополых шляпах затащили ее по пологим доскам, Эмиль помог им, и они обменялись поклонами, гордыми и спокойными.
В шатре находились только женщины и дети, Най-Мун впустила нас с Эмилем и исчезла. Перед нами красочно предстала живая иллюстрация слова "изобилие", - здесь было все, что только может себе вообразить ярмарочная душа. Повсюду без всякого порядка лежала посуда, бусы, кольца, зонты, пряности, игрушки, вырезанные из дерева и раскрашенные позолоченной краской, шелка и кожа, сбруи, мешочки для табака, расшитые бисером, кальяны для курения и уйма всякой всячины. Дети, одетые в шелк, украшенные бусами, серьгами и браслетами, играли этими же вещами. Женщины шили, они не обращали никакого внимания на явившихся, откуда ни возьмись оборванных путников, своим видом никак не отвечающих всей этой роскоши.
Вскоре Най-Мун вернулась в сопровождении длиннокосого мужчины.
- Идемте, - сказал тот, - я доставлю вас к Тейю-Рыбе.
Ничего не понимая и порядком удивляясь, мы вновь оказались в лодках. Най-Мун сказала что-то на своем языке, мужчина ответил отказом, тогда она подняла руку в знак приказа и тоже села в лодку.
-- Подождем, - решил Эмиль, - что проку спрашивать? - Странностям ойёллей удивляться не приходилось, и все же нас здесь за кого-то принимали.
Вождь путешествовал в первом шатре, он оказался чернобров и молод.
- Вы хотите есть? - Спросил Тей-Рыба.
- Нет, - хором соврали мы.
- Тогда дождемся вечерней песни. Кто из вас говорит на языке полыньяков?
Мы пожали плечами, - вождь говорил глупости.
- Полыньяки не разговаривают, - сказал Эмиль.
- Значит, никто... - Тей-Рыба встал, и Най-Мун подала ему куртку. - Вы ничем не поможете нам, останетесь до песен, и возвращайтесь к своим делам, конвой.
Такое гостеприимство ойёллей показалось более чем странным.
- Мы не конвой, - хмуро ответил Эмиль, - мы - Белая Гильдия.
- Гильдия? - Удивился вождь. - В такой глуши? Впрочем, я слышал, вы охотитесь за ветрами?
Вот новости! Никто не знает, что мы охотимся за ветрами, а ойёлли, знают. Хотя, возможно, за то время, что мы провели в лесах, это стало всеобщим достоянием, особенно после урагана в Альере. И все же не лишним было поинтересоваться, но, судя по виду вождя, он не особенно был настроен продолжать разговор.
- Откуда вы знаете? - Поспешила спросить я.
- Мы поймали полыньяка. - Сказал Тей-Рыба.
- Что? - Эмиль потерял самообладание и повысил голос. - Полыньяки уже три весны не показываются в наших краях. Нашествие этих тварей давно можно считать завершенным! Или у меня устарелые сведения?
- Успокойтесь, молодой человек, - поморщился вождь, - мы поймали полыньяка не здесь, а за Южной границей. Но даже там знают про Гильдию и ветра, что угрожают полуострову Йо-йо. ( Полуостровом Йо-йо ойёлли называли наше королевство.)
- Что скажешь? - Спросил меня Эмиль.
- Полыньяки не разговаривают, - повторила я, - но они думают...
- Наш старейшина умел говорить с ними, - сказал Тей-Рыба, - но его унесли воды времени, и теперь эта черная склизкая тварь сидит у меня в трюме и ждет решения своей судьбы.
- У вас в трюме полыньяк?
- Ну да, - вождь направился к выходу, - Жаль, я думал, конвой должен знать их язык...
- Я повторяю, - Эмиль начал терять терпение, - мы не конвой! Но мы видели сотни таких тварей и еще больше колодцев, ловушек и ям, оставшихся после них.
- Тем не менее, вы не понимаете их язык, - Тей-Рыба явно устал от нас.
- Подождите, - решилась я, - я бы хотела посмотреть на полыньяка, который знает про наши ветра!
- Ваши ветра? Полыньяк сказал,- это ветра смерти, месть серных ведьм. Что можете вы - люди, играющие в войну?! - Вождь оглядел меня. - Я думаю, вам надо возвращаться к делам. Песня ночи не доставит вам удовольствия, агенты короля.
- Я бы хотела взглянуть на полыньяка! - Настаивала я. - Что вы хотите узнать у этой твари?
- Прощайте! - сказал Тей-Рыба и покинул шатер. Най-Мун молча открыла полог, мы вышли следом за ним, нас ждала лодка.
Вечерело, Малая луна уже прогоняла солнце за горизонт. По небу тянулись длинные сиреневые облака, перед нами лежал лес, - мой лес, туманились поля, - мои поля. И, признаться, я рассердилась. Я чуяла - полыньяк знает что-то, без чего нам не обойтись, а значит - мне непременно надо с ним встретиться. Эти ойёлли, чужаки, бродяги, командуют на нашей земле, знают наши дела и просто наблюдают, не вмешиваются! Все не вмешиваются - Улен, Хранитель Гор, Король, все!
Мы уже порядком отплыли от шатра ойёллей. Я привычно накинула на плечо свой арбалет и оглянулась. Вождь и его женщина хотели использовать нас в своих целях, невозмутимые и красивые, равнодушно смотрели они нам в след. И тут меня разобрала такая злоба, что я стиснула зубы и вдруг поняла - как только я скажу то, что знаю, их равнодушие мгновенно закончится, вот они занервничают, забегают, я даже улыбнулась, представив эту картину. Во лбу у меня что-то затомилось, зажгло и дрогнуло. Громко, ясно произнося каждое слово, сама не зная, каким будет следующее, я заговорила о том, что увидел мой дар.
- Гордые ойёлли боятся войны. Когда тот, кого унесло водами времени, рассказал вождю секрет народа ойеллей, вождь испугался этого знания. Вождь думает, что полыньяк знает, кто украл ключ от лабиринта. Ведь ойёлли были в пещерных лабиринтах Вечной Горы? Верно?
- Итта! - услышала я голос Эмиля, - Что ты несешь? Ты уверена?
- На все сто, Эм! На все сто, и не смотри на меня пока, а то тебе не понравится.
Я знала удивительную грустную правду. Ойёлли сперли ключ от пещерных лабиринтов, и последствия этого оттягивали нам плечи...