Ты медленно умираешь. Даже сейчас, резко вдыхая кислород из скомканного и душного пространства этой комнаты и сладко отбрасываясь на подушки. Твое сердце исступлённо бьется, выбрасывая кровь со скоростью три удара в секунду, еще опьяненное гигантской дозой дофамина.
И именно сейчас ты умираешь еще быстрее.
Моя светлая добрая девочка. Ты закрываешь глаза и судорожно сжимаешь мою руку. Влажная простынь разомлело прижимается к твоему телу, светлым пятном выступающему из темноты.
Только желтый свет фонаря из глухого окна и блики маленькой гирлянды на елке. Вот и весь наш свет.
И ты светишься этими желто-красно-зелеными бликами. В этой подслеповато-мигающей темноте я могу хорошо разглядеть только твои глаза. Они ближе всего ко мне. Кажется, ты улыбаешься.
Я задыхаюсь от слез. Именно сейчас, когда ты спокойна и счастлива, мне хочется кричать во весь голос. Я прислушиваюсь к твоему дыханию. Все так же улыбаясь, ты засыпаешь.
Мерное сопение время от времени прерывается хрипом. Ты морщишься и тихо кашляешь, не просыпаясь. Переворачиваешься на бок. Я прислушиваюсь к слабым сиплым выдохам и все-таки тихо плачу.
Мужчинам нельзя плакать. Мне особенно, ведь я должен быть сильным за нас двоих.
Но горячие струйки предательски рассекают щеку и путаются в недельной щетине.
Я морщусь и с омерзением давлюсь слезами, боясь выдохнуть чуть громче. Ведь тогда ты можешь проснуться.
Тело еще горит от твоих касаний. Стараюсь осторожно вытереть влагу со щеки и с шеи, и тихонько придвигаюсь к тебе. Прижимаюсь к твоему затылку и жадно дышу. Твои волосы пахнут так сладко и терпко. Я стараюсь заснуть, но сон предательски не приходит.
Так мы и лежим, обнявшись.
Два тела на узкой больничной койке, где мы любили друг друга в последний раз.