Аннотация: невнятная шиза, неотредактированная и недописанная - закончу и перезалью. Для напарницы
- Иди сюда.
Привычно шагнуть, опуститься на колени. Единственная поблажка, которую ты можешь себе сделать - закрыть глаза. Да, так проще. Не думать, не помнить, не существовать. Тебя нет. Совсем. Это даже не игра в прятки, тебя-нет... Его рука ложится на затылок, задавая темп, второй он удерживает твои руки, заведённые за спину - как всегда, когда хочет продлить удовольствие. Но тебя это не волнует. Тебя-нет.
До тебя ведь всё равно никому никогда нет дела, ты инструмент. Замена. А замене личность не нужна - она только мешает, не давая увидеть то, что хочешь.
Сдавленный стон, срывающееся дыхание. Чужие пальцы больно дергают волосы и тут же, словно извиняясь, почти ласково скользят по затылку. Почти-ласка, почти-любовь. Не тебе, конечно, предназначенные. Тебя самого здесь нет, да ты и не нужен.
- Налей вина.
Встаёшь и не удерживаешь равновесие - он хватает за плечо, почти роняя на себя, и целует, глубоко, властно, требовательно. И только когда отпускает, можно открыть глаза. Хочется думать, что на сегодня - всё.
Ему - Кровь, себе - Слёзы. Отдать бокал, отойти к окну. Вино не способно избавить от привкуса, но ты уже не стремишься к этому. Привык. Привыкнуть можно ко всему и ты привык. Только изредка думаешь, что матушка была бы в ужасе. Но она не узнает. Никто не узнает, пока не захочет Ворон, а ему удобно, когда под рукой... кто? Ты не знаешь. Тебя уже не интересует.
Ты не думал, что тебя так легко сломать, но уже давно не пытаешь сопротивляться, только закрываешь глаза. Иногда даже бывает хорошо - если он разозлится и ударит достаточно сильно, чтобы боль вытеснила всё остальное, потому что в такие моменты можно не-думать. Когда от боли перед глазами пляшут цветные круги, для мыслей нет места. Как и для чувств... Ни для чего вообще.
Иногда боль бывает благословением. Поэтому ты каждый раз цепляешь за неё, до последнего не желая отпускать - она заглушает чужой лихорадочный шепот, осторожные поцелуи и почти-бережные объятия. Боль спасает, но каждый раз потом хочется умереть. Не застрелиться или сделать ещё какую-нибудь ерунду, а закрыть глаза и перестать-быть.
- Ну что ты там маячишь?
Алва снова сидит на полу, перед самым камином. Значит, надо взять кувшин, да и пару бутылок тоже не мешает передвинуть поближе - чтобы потом не вставать. Вставать, может быть, окажется проблематично... У Первого Маршала волосы небрежно стянуты в хвост - он желает отдыхать. Гитара тоже в пределах досягаемости, значит будут песни. Завтра, если получится, надо будет остаться в особняке. Хорошо, что ты с самого начала носил шейный платок... Хорошо, что ты его носишь всегда, но изредка снимаешь - каждый раз "совершенно случайно", зато никому в голову не придёт, что зачастую тонкая ткань скрывает синяки. Очень удобно. А узкие рукава камзола не задираются, так что можно не думать, что кто-нибудь увидит... К тому же ты уже давно привык не обращать внимание на ноющую боль этих отметин. Они проходят.
- Юноша, вы уснули?!
- Простите.
Поставить кувшин и пять или шесть бутылок. Дурная Кровь, можно не сомневаться. Как же голова будет утром болеть...
Ворон притягивает к себе, опрокидывая на колени. Забирает волосы в кулак, заставляя запрокинуть голову. Ему нравится так - подставленная шея, чтобы поцелуи почти причиняли боль. Слишком близко к огню - жарко. И никак не удаётся прогнать мысль, что сегодня стоит напиться. Всё равно утром будет плохо, так какая разница от чего?
Ты уже не задумываешься, кого он видит. Тебя-нет.
Момент, когда руки эра оказываются под рубашкой, ты пропускаешь. Хочется закрыть глаза и снова не-быть, это нечестно, когда он - так. Впрочем, кого интересует твоё мнение? Закрыть глаза. Не-быть...
- Не уходи. - Ворон встряхивает, целует почти грубо, не позволяя отодвинуться, сделать вдох. - Не смей, слышишь?!
Под веками темнота. Привычная, безопасная, неподвижная, в ней так легко не-существовать и так не хочется покидать её объятия. Самое место для тебя, Ричард Окделл: нет ничего и никого. И тебя тоже нет.
Если бы не это, ты не смог бы жить. Не в человеческих силах терпеть такое. Живой человек не может быть заменой многим - не выдержит. Слишком это страшно.
И ты привычно соскальзываешь в темноту, оставляя тело, которому глубоко наплевать на сознание. Поначалу было странно: как так, ощущения не пересекались и не находили отклика друг в друге. Словно ласкают не тебя, а кого-то другого. А потом стало ясно, что так оно и есть. А раз так, то ничего удивительного.
Возможно, именно это понимание позволило смириться. Оно раз за разом опускало на колени под требовательным жадным взглядом... и первое время не давало кричать от безысходности.
Ты хочешь однажды не-вернуться. Там, где ничего нет, не может быть и...
- Не смей! - Хлёсткая пощёчина и тебя отшвыривают, как котёнка. Спину и плечо обжигает боль, яркая, безжалостная, острая до слёз, ты даже не успеваешь подавить вскрик, почти против воли открывая глаза, чтобы увидеть, как Ворон меняется в лице и кидается к тебе. Больно... Слишком больно и остаётся только судорожно хватать воздух, не в силах пошевелиться.
- Проклятье...
У Алвы срывается голос и, кажется, дрожат руки. Ты не хочешь знать, кого он видит перед собой сейчас. Слишком больно. Ты упал бокалы, рубашка безнадёжно испорчена, и, похоже, вся спина в осколках... Больно. За что?! Ведь ты не сопротивляешься... никогда не сопротивляешься. Что ты опять сделал не так?
Боль вступает в свои права, вытесняя все остальное, и становится легче. Боль - она понятная, физическая, доступная. Она всегда рядом. Ревнивая особа, не терпящая ничьего соседства...
Сон на осколки разбивается о реальность. В кабинете темно и холодно - ты опять оставил окно настежь. Робер ворчит каждый раз, когда заходит, но тебе самому уже давно наплевать на температуру в комнатах. Порой приходит мысль, что даже если сунуть руку в огонь - не почувствуешь тепла. Раньше было тепло. Пока ты был рядом. Неважно, кем - был. А до этого...
Сейчас ты уже плохо помнишь, что было "до". Да, имела место какая-то жизнь. В ней даже были события. Наверное, важные. Но всё смазалось, расплылось. А ещё раньше - разлетелось на мелкие осколки. Это понятно, в темноте нет места ничему важному. Там вообще ничему нет места...
Это должно тебя волновать? Ответа нет.
Иногда тебе кажется, что останься ты в тот вечер в комнате - ничего бы не случилось...
Ворон был пьян и пугающе зол. А ты... ты хотел... понять? Не мог и не хотел верить эру Августу, говорившему, что отравить Алву - единственный выход. Не укладывалось в голове. Как это - устал жить? Ворон? Он безоглядно влюблён в жизнь, пусть и его любовь сравни ненависти. Но говорить об этом кансилльеру бесполезно, он бы не услышал, как не слышала матушка. Они все слышали только то, что им было нужно. А ты был лишь инструментом. Алва в тот вечер объяснил. Он вообще очень хорошо объяснил, всё и сразу. Так, что ты потом полтора дня пролежал в забытьи, а когда нагрянула сестра - поблагодарил Создателя, что у неё все мысли были заняты побегом и Вороном. Который позже выразил тебе свое недовольство. В своей обычной манере. Руки потом болели ещё долго. Но с ним рядом всегда было тепло.
Иногда тебе кажется, что всем было бы легче, если бы ты действительно попытался отравить Алву.
Теперь ты ненавидишь темноту. Любую. Она напоминает об ошибках, первой из которых было кольцо. Его вообще не надо было брать, а если уж взял - использовать яд. Хотя бы для себя...
Нет.
Ты не должен был влюбляться в своего эра. Это и было первой ошибкой. Второй - то, что ты ему об этом сказал.
Глупо было думать, что ты кому-то нужен.
Спасибо, эр Рокэ... Вы замечательно умеете рушить чужие воздушные замки.