Я лишь отчасти могу назвать себя автором этой истории: я не придумала ее, а услышала и записала - как смогла. Поэтому в повествовании будут пропуски: не обо всем мои собеседники захотели вспоминать, не все описали одинаково подробно. Однако общий ход событий остается понятным, и если поначалу эти рассказы кажутся никак не связанными между собой, то в дальнейшем все нити сплетутся в один узор.
Пожалуйста, воспримите сказанное буквально: это не "авторский прием" и не "игра с читателем". Я бы с радостью заполнила пропуски - но мне показалось важнее остаться честной и не придумывать того, о чем мне не рассказали. Надеюсь, эти пробелы не доставят больших неудобств.
Добро пожаловать в Ферранс.)
Глава первая. Слово Анаис
Ну и льет сегодня! Опрокинулось небо на город... так и хлещет, так и барабанит, как бы крыша не потекла. Хм. Да ведь это в дверь стучат. И кто ж в такую погоду?
Я спустилась, открыла дверь. На крыльце стоял ужасно мокрый и худой вампир и лязгал зубами от холода. Увидев меня, произнес нечто вроде "зд-д-ддд...".
- Я тебя не приглашаю, - строго сказала я. - Обойдешься. Чего тебе?
- М-м-м-м-м! - взмолился вампир.
- Что?
- М-м-м-милостивая госпожа! - выпалил вампир. Обрадовался и принялся за следующую фразу. - П-п-п-покорнейше! П-п-п...
- Слушай, - я рассердилась, - пока ты тут дыдыдыкаешь, мне уже через порог натекло. Иди отсюда!
Вампир поперхнулся и затих. Голову он, сколько мог, втянул в плечи, но ему все равно лило за шиворот - прямо с карниза над крыльцом.
- Ладно, - сказала я. - Клянешься ли ты, отродье Тьмы, никогда не переступать порог этого дома без повторного приглашения?
Вампир восторженно кивал и угукал.
- Мне твое "угу", знаешь... Дурочку нашел? - спросила я. - Слово чести давай. Со знаком, как положено. И не заикайся!
Вампир оскорбленно сверкнул глазами, выпрямился, гордый и бледный - ни дать ни взять, принц Флорель на эшафоте! - и отрывисто выдохнул:
- Слово! чести! вампира!
Пальцы левой руки он сложил в замысловатом жесте. Я внимательно рассмотрела - вроде правильно.
- Ну заходи тогда, - сказала я, шире открывая дверь. Ветер бросил в нас пригоршней брызг. Вампиру было уже все равно, а у меня намокли кружева на фартуке.
- Стой тут, - сказала я вампиру, под которым вмиг образовалась лужа, и пошла за тряпкой. Подумала и захватила полотенце. Еще подумала, вздохнула и потянула из шкафа старый халат. Тот самый, с заплаткой подмышкой. Великовато ему будет, ну да ладно. Сойдет.
И вот вечно со мной так...
Увидев халат, вампир замер, чутко слушая дом, сквозь стены и шум дождя: здесь ли тот мужчина, которому это принадлежит?
- Нету, - объяснила я. - Был - и нету.
Вытертый и переодетый, вампир оказался худеньким приятным юношей лет семнадцати. То есть это, понятно, на вид; а сколько ему на самом деле - я и знать не хотела.
Под дождем его волосы казались каштановыми. Почти как у меня. Подсыхая - становились светло-светло-рыжими. Но брови у него были темные - тонкие, ровные, как одним движением нарисованные; и под темными же, длинными ресницами - застенчивое нахальство в ярко-голубых глазах. Длинноватый нос, упрямый нежный ротик, запавшие щеки и острый подбородок - вот ведь физиономия...
Халат оказался ему велик размера на два, как и тапочки. Рукава он подвернул, но они все равно сползали, до половины закрывая узкие, фарфоровой прозрачности ладони. А с тапочками, конечно, ничего было не поделать, и он смущенно шаркал по кухне, оскальзываясь на гладких плитах.
Звали его Никола.
- Ни двора, - пошутила я. Вампир страдальчески вздернул нос: видно, не первый раз это слышал.
- Будешь? - я подвинула вампиру вазочку. Никола закивал и взялся за печенье. Клыки ему мешали, печенье крошилось и сыпалось в чай.
- Откуда ты взялся, чудо? - спросила я, разглядывая вампира. "Ы-ан-фе-йя" - сказал вампир с набитым ртом. - У тебя хоть свидетельство о клятве есть?
Никола жадно хлебал горячий чай.
- Копия, - ответил он, прожевав наконец. - Свидетельство осталось в Анфейле, а с собой только копия. Но подписанная самим советником ДеВертом!
И забеспокоился:
- А в Ар-Нисе это действительно? Я просто только сегодня приехал.
- Действительно, действительно. Ешь.
- Слава Богу, - искренне сказал Никола. Я удивилась:
- Ты не боишься к Нему взывать?
Вампир потупился, даже зарумянился слегка.
- Почему нет? - сказал он почти шепотом. - Разве мы не Его дети...
Я хмыкнула и взяла варенье.
- Вообще-то, считается, что вы дети того, кого не надо поминать к ночи.
Никола протестующе замотал головой, рыжие кудри хлестнули по щекам.
- "Проклятый род, сотворенный Врагом всех живущих, ценой чужой смерти длите вы свое жалкое существование..." - процитировала я старинное "Уложение о нелюдях богомерзких". Повеяло пылью ветхих фолиантов.
- Нет! Я... - вскричал Никола и рукавом смахнул со стола чашку. - Я никогда никого не убивал, - сказал он, чуть не плача. - Ведь вы же знаете! мы же все... - И сложил пальцы левой руки.
Я смотрела на то, что осталось от чашки.
- Горе луковое, - сказала я. - Подметай теперь...
Вампир понял так, что это было ему адресовано.
- Дайте веник, пожалуйста, - сказал он виновато.
С веником Никола управлялся ловко, как расторопная служанка. Я налила ему другую чашку и задумалась.
- Ну хорошо, а как же ты... - Вампир ссыпал осколки в ведро и вернулся за стол. - Вот ты ешь печенье... кстати, масло бери, если хочешь.
- Спасибо, - сказал Никола и осторожно потянулся за масленкой, подбирая рукава.
- Но ведь это же все - не то? Ты же не можешь обойтись совсем без крови?
Вампир глянул на меня настороженно.
- Вы разве не знаете? - спросил он.
- Мало ли что я знаю! - удивилась я. - Я, может, у тебя хочу спросить - когда я еще с живым... тьфу, с настоящим вампиром пообщаюсь? У нас тут в Ар-Нисе ваших мало, трое, что ли, или четверо... ведут они себя тихо, людям на глаза не показываются. И в гости ко мне по ночам не ходят.
- Кровь животных не нужна людям, - спокойно сказал Никола. - На скотобойнях ее так и так спускают... а мы покупаем...
- Это я знаю. Ну, все равно, - а человеческая кровь? Иначе вы не были бы вампирами.
- Да, нам нужна человеческая кровь, - сказал Никола. Он начинал злиться. - Но не в таком количестве, как думают люди... не столько и не затем... - Он сбился и махнул рукой.
Я молчала. Вампир отставил чашку.
- Понимаете, - сказал он, - это как... лекарство. Не так уж много нужно... Вы пожалели бы несколько ложек крови, чтобы спасти чью-то жизнь?
- Жизнь?! - сощурилась я.
- Жизнь. - Широко открытые голубые глаза смотрели на меня гневно и печально. - Да, жизнь... Думаете, наше... существование менее... ценно? Чем ваше?
Я не знала, что сказать. Я так не думала. Но он бы мне все равно не поверил.
- Мы живем, - вампир мечтательно улыбнулся, клыки блеснули, но не казались страшными. - Мы вспоминаем все рассветы и закаты, которые мы видели, но никогда больше не увидим... а вы можете смотреть на них хоть каждый день - но вы не видите.
- Да ты поэт, - сказала я.
- Я - нет, - сказал Никола и стал очень мрачен. - У меня плохо получается.
Я встала и перенесла стул с другого конца стола - к камину, ближе к Никола.
- Почитай, - сказала я.
- Когда иду я берегом реки, - задумчиво заговорил Никола, и я не сразу поняла, что это уже стихи, - душа моя прощается с тоской. Шаги мои неспешны и легки, я весь - прохлада, вечер и покой...
Он еще долго так читал - неторопливо, иногда останавливаясь, сосредоточенно хмыкая: ловил за хвост сбежавшие строчки. Иногда с середины. Почему-то это совсем не портило. Может быть, он был слишком строг? к себе и к своим стихам, - я бы не сказала, что у него "плохо получается".
- А больше я не помню, - сказал он наконец и стал смотреть в огонь.
Я поворошила поленья. Запахло сосной.
- Никола, а почему ты уехал из Анфейля? - спросила я.
- Убили моих друзей, - сказал он, не отрывая взгляда от огня; и говорил как будто тоже огню, не мне. - И меня чуть не убили. Один... человек.
Трещали поленья, мне трудно было дышать. Как же так...
- Уже почти утро, я чувствую, - сказал Никола.
- Пойдем, - я поднялась.- Поищем, где тебя пристроить.
Весь день он проспал в подвале. Натаскал туда сена, я выдала ему старое покрывало. После обеда зашла посмотреть: Никола сопел и ворочался, поджимая ноги. Покрывало сбилось и сено его, видно, щекотало. Мальчишка, Творец вседержитель, совсем мальчишка...
Вечером он зашел на кухню, переодетый уже в свое: поношенный черный костюм, белая рубашка, тоже не новая. Но вот кружева на вороте и манжетах - ах, мальчик, эти кружева стоят больше, чем все твое тряпье, надо же, нашел, на что разориться. В сапогах он по дому ходить не решился, и на ногах у него были зеленые тапочки. Задники хлопали по полу.
- Я вам очень благодарен, - сказал Никола. Церемонно и сухо, с достоинством... если бы не тапочки...- Не смею более стеснять - злоупотреблять, так сказать, гостеприимством. Там уже стемнело, я пойду. Спасибо вам, госпожа, за все.
Я встала, отодвинула решето с горохом - перебирала.
- Куда? - спросила я. - Куда ты пойдешь, Никола-ни двора? А?
Подошла к нему, положила руку на плечо. Он дернулся, но стерпел.
- Оставайся, - сказала я. - Тебя здесь никто не тронет. Оставайся.
У вампира задрожали губы. Я отвернулась - не хотела видеть, как он плачет.
Но он не заплакал. Повернулся и пошел из кухни, шлепая тапочками.
- Сено из волос вынь, - сказала я ему вдогонку. - Зеркало в прихожей.
Никола истерически захихикал.
"Ой, балда..." - подумала я.
Когда я вышла в прихожую, он уже переобулся, накинул плащ. Шляпу держал перед собой обеими руками; если б тульей не вверх - совсем как на паперти.
- Никола... - сказала я. - Я тебе, - правда! - зла не желаю. Если вдруг у нас в Ар-Нисе тоже начнут... ну... - я растерялась.
- Преследовать вампиров, - сказал Никола.
- Да... Ты приходи. Я тебя спрячу и не выдам. Слово чести...
И тут я почувствовала, что краснею. Никола улыбнулся - медленно и бесконечно печально.
- Слово чести. Человека, - сказала я решительно. Получилось так себе.
Голубые глаза насмешливо блестели, Никола разглядывал мои руки.
- У нас нет... такого знака, - сказала я. - Ты же знаешь...
- Знаю, - сказал вампир, надевая шляпу. - А он вам и не нужен. Люди все равно не держат слово... или оно вас не держит. Прощайте, сударыня, ваш покорный слуга.
Он поклонился и распахнул дверь.
- Постой! - крикнула я.
Вампир остановился на пороге. Я вытащила из рыжих кудрей длинную сухую травинку и показала ему. Мы рассмеялись.
- Больше нет? - спросил Никола, повертевшись передо мной. Я тщательно его осмотрела.
- Больше нет...
И сказать больше тоже было нечего. Вампир перешагнул порог и стал спускаться с крыльца; черный плащ махнул по резным столбикам перил и растворился темным пятном в темноте. Я сбежала по ступенькам.
- Никола! - закричала я. Ветер и ночь слушали меня; ждали. - Я приглашаю тебя, Никола! Этот дом для тебя открыт, в беде или в радости! Всегда! Мое слово в том порукой! Слышишь? Мое, Анаис ДеВерт!
Ночь улыбнулась, и ветер зашептался со старым тополем. Тополь кивал. А я стояла на последней ступеньке, куда доходил еще свет из открытой двери, и смотрела в темноту... стояла и смотрела...
Бежала я уже так однажды...
... прочь, по лестнице, с крыльца - я невольно перескочила через вторую ступеньку, здесь стоял принц...
Бежала и убежала. Ох и далеко же, ох и надолго...
Нет. Не хочу.
...прочь из этого города, где той ночью я потеряла мужа, а следующей, - в убогой гостинице Вентра, вцепившись зубами в подушку, крича от боли -
...Ребенка.
Я не хочу вспоминать!
Пробрало холодком. Я вернулась в дом, заперла за собой дверь. Со стены прихожей на меня глянуло большое зеркало - то самое, в которое я сдуру посоветовала посмотреться Никола, и в котором он, конечно, отразиться не мог. Я - отражалась.
Всеми своими улыбчивыми кареглазыми двадцатью пятью годами. Интересно, а сколько все-таки этому вампиру? Обманчивая штука внешность. Никола больше семнадцати никак не дашь - а кто бы мне дал хоть днем больше этих самых улыбчивых двадцати пяти...
Но двадцать пять мне было тогда, а с "тогда" уже шесть лет прошло.
Глава вторая. Звезда Марии Соболь
- Неладно что-то в городе, Ана, - сказал мужчина и стал выкладывать на стол: круглый коричневый хлебец, зелени пучок да связку тощих карасиков. - Ох, неладно...
- Чего неладно-то? - отозвалась усталая, бледная молодая женщина. - Ну! рыбу на скатерть не клади?
Мужчина буркнул досадливо, но рыбу убрал.
- А тово, - передразнил он. - Собаки воют по всем дворам, самый полдень - а небо серое, солнца не видать. А туч нету.
- За грехи наши... Дурное лето, - сказала женщина и принялась потрошить рыбу. - А что собаки воют - так жарко им! Тут сама скоро взвоешь.
- Говорят, все поля пожгло, - сказал мужчина, тяжело садясь. - В Ар-Нисе будто уж на зиму лебеду сушат. Может, и нам?
- Да ты слушай больше, - рассердилась женщина, - дружков своих слушай, чего они по всем кабакам пособирали. Мелете, хуже баб!
Серая кошка с желтыми стеклянными глазами подошла, обнюхала рыбу. Женщина хлопнула ее тряпицей.
Мужчина покашлял.
- Я чего еще слышал, - сказал он. - Будто разговор идет, что во всем, мол, пришлые виноваты... "утопленники", мол. Через них такое лето, а раньше не было никогда.
Серая кошка опять ластилась к хозяйке. Женщина отпихнула ее и заплакала.
- Ох, Риис, Риис, - говорила она, быстро утирая слезы. - Как же мы жить-то будем? А?
Мужчина подошел к ней, постоял молча, заложив руки за пояс. Непривычным движением взял ее за плечо.
- Ну, Ана, - сказал он. - Как-нибудь.
Понемногу вечерело. Серая жара, весь день лежавшая на крышах, теперь стекала по стенам, по стеклам; мостовые исходили испариной. На всех деревьях поникли листья. Но небо уже очистилось и светилось прохладной мягкой голубизной. Под окошком кто-то тихо свистел.
Риис выглянул с крыльца и удивился: под кустом жасмина сидел Перти, мальчишка-разносчик из соседней лавочки.
- Ты чего, Перти? - сказал Риис. - Заходи, чайку попьешь.
Перти отчаянно замахал руками, строя гримасы. Риис еще больше удивился.
- Да чего ты, малый? Или беда какая?
- Беда, беда, - зашипел из-под куста Перти, - будет беда! Я чего пришел: вы, мастер Дэль, нынче ночью из города бегите. Госпожу Аналису берите, и бегите, не оглядывайтесь. Завтра утром начнется, вот будь я проклят...
- Чего начнется-то? - тупо спросил Риис. Он чувствовал, как кровь поднимается волнами: заливает уши, толкается и плещет в висках.
- Погром начнется, будь я проклят! - шепотом закричал Перти. - Сегодня уж на рынке косы точили, вилы правили - завтра, говорили, пойдем пришлых бить. "Утопленников" из Нальды, в первую голову, ну и других на случай...
- Ясно, - сказал Риис и сел на ступеньки. - На случай...
- Так что вы уж не больно долго собирайтесь, может ночью придут. И незаметно уходите, лучше по Лесному переулку. Ладно, пошел я, а то хозяин хватится. - И Перти на четвереньках пополз к дыре в заборе.
- Спасибо, Перти, - с трудом сказал Риис.
- На спасибо хлеба не купишь, - рассудительно заметил парнишка. Оглянулся, увидел, какое у Рииса стало лицо и усмехнулся:
- Да не... Эт я так, шутю. Мне не надо ничего, не подумайте, честно. Я так просто. Вы добрые. - Подмигнул и нырнул в лаз.
Лесной переулок потому так и назывался, что выводил прямо на опушку веселой светлой рощи. Обычно искавшие уединения парочки и степенные любители одиноких прогулок дальше этой рощи и не заходили. Но сразу за ней начинался уже настоящий лес, со старыми дубами, густым кустарником и поваленными деревьями, между которыми два человека в длинных плащах с трудом находили дорогу в этот поздний час.
- А может, зря мы? - Ана всхлипывала и утиралась локтем. В руках у нее звенели посудой узелки. - Может, обошлось бы? Пересидели бы...
- Где б ты пересидела, бабья твоя башка! - шепотом ругался Риис, толкая перед собой тяжелую тележку на одном колесе. Идти становилось все труднее: тропинка совсем пропала. - Они же нас извести решили, понимаешь ты? Да что за напасть эта тачка, будь она проклята совсем!
- Не ругайся, Риис, - тихо сказала Ана. - Это не тачка, это мы с тобой... проклятые...
И тихонько запела:
"Нигде нам нет места, нигде нет покоя,
Чужая невеста сбежала со мною.
Нас ищут повсюду жених и отец,
Недолгому счастью приходит конец".
- Перестань... накликаешь... - Риис, задыхаясь, остановился. - Все, не пойдем дальше... сюда не придут...
- Старое озеро, - сказала Ана. - А правда, что месяц тому тут опять видели призрак Нарии?
- Не верю я в призраков, - сказал Риис, копаясь в тачке. Кинул на траву одеяло. - А Нария, сказывают, добрая была девушка, и уж верно после смерти хуже не стала.
Х.Х. - это были его инициалы. Хельмут Ховенагель. Сам он еще расшифровывал в насмешку: "хронопут хренов". Лаборанты за глаза называли его "Два икса", он знал.
"Черт бы вас всех взял", - думал Риис. Он отвык называть себя Хельмутом даже в мыслях. - "Я три года ванную не видел..."
- У вас там интереснейший материал, Хельмут! - так и слышал он привизгивающий от восторга голос Бернгоффа, своего шефа. - Интереснейший! Продолжайте, исследуйте!
Доисследовался... Когда бешеный паводок слизнул дамбу, захлестнул ледяной зеленой мутью узкие улочки Нальды - как было добраться домой, где в кабинете на первом этаже, в ящике стола, лежал серебряный медальон с хрустальной звездой, его заветный обратный билет - да и до того ли было? Вместе с другими мужчинами он снимал со скользких покатых крыш обезумевших от страха женщин. По углам крыш уже вихрились бурунчики, вода все прибывала - ясно было, что и на крышах не спастись. А женщины, как ни обезумели, держали свои жалкие узелки чуть ли не крепче, чем детей - и приходилось вырывать из рук силой, выбрасывать барахло под вопли и причитания - так мало было лодок, так мало было в них места...
На третий день Риис обнаружил себя на затопленном по колено лугу. Мимо него брела, уходя к лесу, толпа измученных грязных людей. Из трех с лишком тысяч жителей Нальды спаслась дай бог если пятая часть.
Он вспомнил: это была та самая девушка, которую он втащил в лодку прямо из воды, уже полузадохшуюся, закоченевшую, с травой в волосах.
- Как тебя зовут? - спросил Риис.
- Аналиса...
Медальон он потом искал - но, конечно, бесполезно. Злая и веселая, с гор бегущая Вайсс проложила себе новое русло по долине, где стояла Нальда - боже, какой дурак решил строить город в таком месте... Только флюгеры кое-где торчали над водой, скрипели ржаво.
Спасшихся приютили города-соседи: Ар-Нис, Наэн... Многие, и Риис с Аналисой, перебрались в Керст - добротный торговый городок, двести миль к югу от Нальды. Они поженились той же весной, а в начале лета Риис застал Аналису плачущей.
- Что? Кто обидел? - разъярился Риис. - Да я ему...
- Ты, - сквозь слезы сказала Аналиса.
Риис так и сел.
Оказалось, Аналиса разговорилась с женщинами на рынке; они стали выспрашивать молодую чужачку, как да что, да как ей с мужем живется. Выслушали и заключили: плохи твои дела, дочка...
- Сказывают, - всхлипывала Аналиса, - что коли ласков - значит, не любит. Значит, другую завел, вот и виноватится.
Риис мысленно застонал.
- Анелиза, - мягко сказал он, - ну какую другую? Ты же знаешь, это все неправда.
- Какая я Лиза! я Ана! - запричитала взахлеб Аналиса. - Или этой Лизой твою подружку звать? Так я ей чепчик-то сдерну, припозорю! Найду!
Еле успокоил. Вести себя стал грубовато, перестал целовать в щеку не по делу, приходя, требовал жрать. Аналиса уверилась, повеселела, видно, почувствовала себя и впрямь любимой и вполне замужней женщиной.
А в середине лета поползли дурные слухи: Нальда-то не зря потонула, все за грехи ее жителей, и всем, всем им там смерть была уготовлена! заслужили, стало быть! А кто спасся - те против божьей воли пошли, но что так, что эдак - грехи их все одно при них остались, и не будет добра тем, кто проклятых "утопленников" принял в своих городах...
Риис не знал: идти в Наэн? Там должно быть спокойно: город строгий, цеховой, торгуют не зерном и птицей, как в Керсте, а больше тканями да стеклом, да черненым литьем; чужаков не боятся, беспорядков не любят и смутьянам воли не дают. Да, решил Риис, в Наэн: говорят, тамошний магистрат решил основать какую-то Всеобщую школу, где будут преподавать смышленым юношам любого сословия науки счетные и письменные, а также прочие... Неужели, - Риис задохнулся от догадки, - они открывают первый в этом мире университет?! Он физик, и хотя на вмешательство конечно же наложен запрет, но... к черту! Может быть, найдутся умные ребята, которых надо будет только чуть-чуть подтолкнуть - и когда рядом с кем-то из них хрустнет об землю яблоко...
Ты, Риис, спокойно, сказал он себе. Допрыгаешься, хе-хе, "хронопут хренов". Вон, как Нарию, утопят... за колдовство.
Нария была легендой Керста. Пять лет назад страшная чума охватила город; казалось, никому не спастись. Небеса были равно глухи к проклятиям и к мольбам; и живые торопились умереть, чтобы не хоронить любимых и родных.
И тогда в город пришли юноша и девушка, похожие как брат и сестра - оба тоненькие, темноволосые, красивые, в легких светлых одеждах. Они без боязни ходили по улицам, где каждая щель была полна смертельной заразы, из-за каждой двери слышались стоны; они исцеляли прикосновением рук. И смерть отступала: заболевшие выздоравливали, здоровые больше не заболевали.
И в день, когда впервые за два месяца ни один человек не умер в славном городе Керсте, старый священник вышел на площадь и закричал:
- Покайтесь, дети греха, спасенные от наказания за грехи свои гнусным колдовством! Покайтесь!
Юношу по имени Пэйтер зарубили прямо на ступенях церкви - Седрик Сайтон зарубил, топором, - кровь плеснула ему в лицо и на руки, весь был в крови. Пэйтер упал, все так и протягивая руки к резным дубовым дверям - но если бы и дотянулся, не многим бы это ему помогло: закрыты и заперты были тяжелые двери. Тело его бросили на площади и еще танцевали вокруг. А утром нашли возле него плачущую девушку, его спутницу и помощницу в колдовстве, Нарию; и понесли ее к Старому озеру, и там утопили, хотя другие предлагали ее сжечь, думая, что она ведьма, и, конечно, выплывет. Но Нария не выплыла, хотя народ обступил озеро со всех сторон и стоял долго, пока не стемнело; и тогда все разошлись в сомнениях и страхе.
А годом позже, в тот же день, город Керст праздновал избавление от чумы; и вдруг вся толпа на площади, как один человек, повернулась: на ступенях церкви стояла Нария. На том самом месте, где зарубили Пэйтера, стояла она и говорила:
- Что вы сделали, люди? Поистине, проклят, кто захочет помочь вам! ибо сторицей воздадите вы ему, но не добром, а злом!
Народ в ужасе разбежался, и еще несколько дней в городе были волнения, и были погибшие, потому что одни считали Нарию колдуньей, а другие - святой, и дрались друг с другом повсюду, даже и на мечах.
А потом прошел слух, что призрак Нарии видели возле озера, в котором ее утопили. Пятилетняя девочка прибежала к матери, запыхавшись и потеряв лукошко, и рассказала, что она зашла далеко в лес и совсем сбилась с дороги. Стала плакать и звать на помощь, как вдруг подошла женщина в белом платье, добрая и красивая, с темными волосами, вытерла ей слезы и вывела на тропинку. А на прощанье молвила так: "Передай, что я простила Керст, но не войду больше в этот город; если же кому-то понадобится моя помощь, то пусть зовут меня - и я, может быть, отвечу".
Малышка Кэрнис не могла еще по малолетству принять причастие, но повторила свой рассказ в церкви, на коленях перед самым алтарем, и все решили единодушно, что дитя не лжет. Снова были волнения, из Тарлиона приехал магистр округа и с ним еще десять священников, и собрав все свидетельства, они объявили жителям города Керста, что "вышеозначенные Пэйтер и Нария" были хоть и не святыми, но людьми славными, исцеляли божьей милостью, а не колдовством; а посему, убиты были безвинно. Многие каялись и рыдали, слушая магистра; а Седрик Сайтон, что зарубил Пэйтера, на коленях просил отправить его на костер, дабы он муками мог искупить вину, но ему отказали и повесили. На эшафоте он сказал: "Глядите на меня, люди добрые! Я думал, что убиваю отродье Тьмы, которое захотело погубить наши души колдовством, а убил хорошего человека, и за это сам сейчас умру. Глядите на меня и помните: как легко спутать зло и добро, и назвать одно именем другого!" Кто-то крикнул из толпы: "Страшно, Седрик?"
"Чего мне бояться, я в руках Божьих", - сказал Седрик Сайтон, - "страшно жить с нечистою совестью, а умирать не страшно, и это так же верно, как и то, что умираю я на рассвете!" И сделал святой знак. Но как Сайтон был левша, то и знак он сделал левой рукой, и вообще как-то шиворот-навыворот: большой палец не вверх, а вниз, и ладонью не к себе, а от себя, и не средний палец поверх указательного, а наоборот. Ну, а потом на него надели петлю, и он больше ничего не говорил, и знаков никаких не делал, а только взболтнул ногами в воздухе да и умер.