|
|
||
В то утро ничто ничего не предвещало. Всё было обычно. И это мне нравилось. Давно уже я не только не жду от окружающего многообещающих перемен, но надеюсь на самое лучшее — что никакие перемены не случатся. Это можно считать состоянием хрупкого равновесия внешнего с внутренним. Я собирался сходить в то утро в магазин, что само по себе не совсем обычно. Как правило, магазины следует оставлять на вторую половину дня, когда кожа достигает степени толщины, достаточной, чтобы не слишком заморачиваться по поводу и без повода. Оба типа заморочек любой магазин готов предоставить с избытком и в любой момент. Ведь что такое магазин? Это место, где ты должен чужому человеку сказать о своих желаниях: дайте, пожалуйста, колбасы. Или лимон. Или ещё что-нибудь. Неважно, что. Супермаркет в этом отношении гуманнее. Но я живу там, где их нет. Зачем я пошёл в магазин с утра? Просто выяснилась странная вещь: всюду был один только чай с бергамотом. Кто, интересно, решил, что эта травка с нарочито уродливым названием способна улучшить аромат чая? Представьте, что вы едете в трамвае рядом с незнакомкой, и от неё веет какой-нибудь «Шанелью». Именно в трамвае; автобус пропах дизелем, а троллейбусы, как правило, чересчур суетливы. И тут входит подполковник с основательной красной шеей, только что опрысканный после бритья «Шипром». Что-то в этом роде. Время от времени я по ошибке покупаю чай с бергамотом. Всюду накопились эти пачки. И вот пришла пора срочно отправиться за нормальным чаем. Я вышел во двор. Осень уже вступила в ту свою прозрачную и сухую пору, когда снега не ожидается. На улице привычно включился, подобно автопилоту, поток сознания, чтобы помочь преодолеть не слишком дружелюбные пространства и устройства. Устройства наподобие этих вот баков для мусора. Так, кто-то опять копается в баке. Я слышал, их шутливо зовут операторами. Пока люди шутят, они живы. Одни шутят и живы, другие операторы. И тоже пока что живы. Вообще-то, в последние годы заметно меньше стало бомжей. Видать, поумирали, чтобы мы больше не оскорблялись их отчаянным существованием. Бандюки тоже постарались: отобрали у таких вот квартиры и отфутболили в посёлок с чудным названием Шпалорезка. Хозяева окрестных дачных участков были очень недовольны. Но и там, вроде бы, всё стихло. Неужто и там поумирали? Вот в Европе решили проблему бездомных кошек и собак. Их там просто нет. Нет, никто никого не убивает. Не разъезжают по городам, вызывая ужас детей и некоторых взрослых, повозки живодёров, и охотникам не раздают разнарядки на отстрел. Бездомных животных настойчиво стерилизуют и выпускают обратно. У нас и повозки, и разнарядки, и кормят бездомных животинок сердобольные люди, и вот, нате вам, сколько развелось. Одни жалеют и кормят, другие отстреливают. Вчера у соседней пятиэтажки встретил бабушку, которая отлавливает котят и продаёт китайцам. Они просят котят поменьше, понежнее. Они умеют их готовить. Когда я проходил мимо, он, обернувшись от обысканного бака и не вынимая из него рук, сказал: — Что это за жертва, если Он воскрес? Это что, игра с римскими палачами в поддавки? Я остановился, а он продолжал: — Что же это Он так расстраивался в Гефсиманском саду, если знал, что, как написано у Иоанна, кажется, в третьей главе, в три дня воздвигнет храм Своего тела. А фарисеи его не поняли и подумали про Иерусалимский храм, откуда и пошло официальное обвинение: мол, подговаривал разрушить храм. Так вот я и спрашиваю: многим ли жертвует Тот, Кто заранее знает, что воскреснет через три дня после смерти? Мы помолчали, и я понял, что вопрос его — не риторическая фигура, и что он ждёт от меня ответа. Тогда я сказал: — Мне кажется, что для верующих вы богохульствуете, а для прочих ваши слова не имеют, увы, смысла. — А вы-то сами что об этом думаете? — не принял он такого ответа. — Мне нравится, как вы говорите. И кажется, что так об этом ещё никто не говорил. Хотя я, конечно, знаю мало обо всём этом. — Что значит мало? Что это за вера, если она нуждается в чудесах? Не больше ли веры надобно тому, кто верит без чуда? Верит в невоскресшего Бога? — Но постойте, как это может быть? Кто-то из апостолов, по-моему, Пётр, говорит, что если Христос не воскресал, то тщетна наша вера? — Такие вещи говорят от слабости и маловерия. Мне же вот оскорбительно считать Христа каким-то факиром, волшебником изумрудного города, блин. Взял и воскрес. Вот в этом-то случае, если мы достоверно знали бы, что Он воскрес, вот тогда тщетна вера наша. Да я вам и больше скажу. Вера не может не быть тщетной, иначе на что она вообще человеку? — Ну, знаете. Имеет ли смысл такой вопрос: на что человеку вера? Вот, скажем, у человека есть желудок, так ведь глупо было бы спрашивать, на что он ему? — Правильно, глупо, ведь и так ясно, на что. Всё в теле на что-нибудь да годится. А вера? Вера должна быть тщетной, иначе что это за вера? — Что вы имеете в виду под её тщетностью? — А так, что никаких результатов она человеку не даёт и дать не может. Она чиста от результата. Вы верите и не требуете фокусов для укрепления своей веры. Верите, несмотря ни на что. Несмотря на полное отсутствие доказательств. А были бы доказательства, так и вера на что? Верите, несмотря на то даже, что в мыслях своих убеждены, что Бога нет. Разрешаете разуму так считать, и при этом верите. Вот это я понимаю, это настоящая вера. — Ну хорошо, а вот по телевизору каждый год передают, как зажигается сам по себе огонь в храме Гроба Господня. — Ну и что? Зажигается? — и прекрасно. Вернее, чудесно. Заметьте, я не отрицаю существования чудес. Но вот мне чудеса не нужны. С этими словами он вынул руки из бака, и я увидел в них матерчатый резервуар от пылесоса. Видимо, ждал, когда пыль в баке уляжется. Заметив мой взгляд, он сказал: — Нет, я не бомж. Я тоже несусь со скоростью тридцать километров в секунду, при этом вращаюсь и имею место прописки, то есть, конечно, регистрации. А вы подумайте о том, что я вам сказал. Молитва? Что такое молитва? Нужен Богу этот небольшой магический обряд? Человеку он нужен. Причём, действительно нужен, очень часто необходим просто. Я люблю бывать в храме. Я принимаю Христа сердцем. Но и храм — это человеческое послабление, ибо на самом деле храм, он везде. — А как же насильники и убийцы? — вспомнил я коронное возражение многих веков.— В них тоже храм? — То, что человеку видится как насилие и убийство, что возмущает его — это часть мирового хода. Вы можете и даже должны это ненавидеть, но как вы потребуете, чтобы этого не было? Потребуете ещё и такого рода фокусов? Один потребует, чтобы молния треснула в голову серийного убийцы, другой призовёт семь казней египетских на головы, скажем, иноверцев. Словом, каждый чего-нибудь потребует, а Бог что же, как курьер, мельтеши и исполняй любую волю? Тем более, что Его и нет. И при этом я в Него верю. Для разума Его нет, но для сердца Его бытие очевидно и не нуждается в доказательствах. Если говорить короче, то вот: Бога нет, но я в Него верю. — Однако,— сказал я.— Звучит дико. Мне надо обо всём этом подумать. — Подумайте, конечно,— согласился он.— Есть мозги — будете думать, нету — не будете, а жизнь так или иначе продолжается. Мозги мозгами, но не забывайте и про сердце. Или, как теперь говорят некоторые, про лимбическую систему. И, раз мы уже с вами согласились, что в теле человека всякий орган для чего-нибудь нужен, то и лимбические эти структуры, которыми я,— а, надеюсь, и вы,— ощущаю бытие Бога, тоже, выходит, не зря возникли? — Вы хотите сказать...— начал я, поражённый внезапно возникшей мыслью, но он уже уходил к своему подъезду. Да, думал я, глядя ему вослед, вот так бомж. Никогда не стоит делать скоропалительных выводов по внешности, а тем более, по месту нахождения человека. Вот раньше, полвека назад, оборванные люди были авангардом. Они хипповали. А теперь оборванный человек — это не хиппи, а бомж или алкоголик. Бухошмёт, как их называет моя дочка. Вот и думай, в какое время жить лучше. Думал ли я, что моя дочка будет знать такие слова? Конечно, она знает и покруче. Через некоторое время пруд моих мыслей перестал рябить круговыми волнами от увесистой непривычности услышанных речей, успокоился и продолжил себе дальше подпитывать давно проторённые привычные ручейки. Да, я ещё успел подумать, что всё это обсудить будет не с кем: в церкви нахмурятся, а в других местах покрутят пальцем у виска. Везде своё, думал я, везде своё. 16ноября 10 г. |
|