Если человек в одночасье пропал бы с лица Земли, не затронув при своём исчезновении ничего вокруг себя, а через недельку-другую на планету наведался некий иной разум, то по строениям людским составил бы себе представление о нас. И хаотические нагромождения городов, и беседки, увитые плющом, а кладбища, и стрельбища — всё обнаруживает нутро человека, изобличая самые тайные закоулки его душевного устройства.
     Предположите на миг, что разумным, то есть, способным сооружать, стал какой-нибудь другой вид живых существ, к примеру, муравьед. Бьюсь об заклад, что он покрыл бы планету какими-то своими, необычными на наш взгляд постройками, в которых так же беспощадно обнажил свою муравьедскую душу, как это сделали мы, нагородив небоскрёбов, хрущёвок, святилищ, концлагерных комплексов, санаториев и прочего.
     Пауки, овладей они разумом, заплели бы всю планету искусственной паутиной — и тут уж держись, мухи. Паучьи экологи били бы в набат: снова сокращается мушиное поголовье, и скоро нечего будет забинтовать паутиной под праздник малым детушкам. А мухи? Что построили бы они?
     Пчёлы и без того строят и строят. К слову, многие ли знают, что в любом улье, будь он хоть в Исландии, хоть в Голландии, а хоть и на Огненной Земле, сторона сота имеет ровно 4,37 мм длины. Поразмыслив, как они между собой об этом договорились, проследуем дальше.
     Итак, каждый вид живых существ настолько по-своему видит, ощущает и обоняет окружающий мир, что, вырвавшись на просторы осмысленного труда, именуемого у нас проявлением разума, превратил бы планетный мир в подобие своего внутреннего устройства. Ибо что он может ещё предложить окружающему пейзажу, кроме своего нутра?
     — Ну так и что с того?! — воскликнет, должно быть, в недоумении читатель. А то с того, что, перекраивая окружающее под себя, человек не может не обнаруживать главенствующего содержания всей своей деятельности, побуждаемой тем светлым пятнышком внутри себя, которое, не понимая, приучился считать своей душой.
     Да, я говорю о непобедимой утилитарности: не она ли наша визитная карточка? Да и то сказать: никакие тонкие извивы доступного человеку духа не годятся для увековечивания в форме построек из твёрдого материала.
     Мне, вероятно, возразят: а как же храмы? Эти капища людской трансцендентности? Я же в свою очередь спрошу, что есть храм, если не красивый дом — красивый той красотою, которую смог человек усвоить из окружающего — итак, это красивый дом, в котором не живут, но в который приходят для достижения религиозного состояния души. То есть, как бы и не дом вовсе. А просто: чувствует человек, что надо что-то сделать, как-то закрепить вовне себя своё ощущение высшего разума, и вот, по неистребимой привычке, въевшейся в поры и кость, строит дом: вот, Боже, вот всё, что я могу, не осуди строго!
     Может быть спрошено и так: для чего человек строит храмы, если религиозное состояние души вправе возникнуть где угодно, а не только в храме. В том-то и дело, что, сооружая храм, люди стремятся душу свою передать в окружающую вселенную, запечатлеть её не в порах и кости, но в камне. И что же такое храм, как не овеществлённое самое светлое движение души человека?
     Точно так же овеществляют и прочие, не всегда столь же светлые движения его души те строения, которые по большей части и формируют облик городищ, городов, городков, сёл, деревень и деревушек. И автор надеется, что его мысль, овеществлённая в этих буквах, донесёт до тебя, читатель, то его душевное состояние, с каким взирает он на всё построенное человеком.
     И се, некий чуждый разум, наведавшийся через недельку-другую после исчезновения людей, взирает на постройки. Это — храм, это — биржа. Уловит ли разницу, вот в чём вопрос.



Церковь Мадлен, Париж




Биржа, Санкт-Петербург