|
Утро.
Обжариваю два кусочка батона в яйце и смотрю старый телевизионный «Огонёк».
Лариса Мондрус! Странное имя, ни о чём не напоминает.
За столиком Юрий Гагарин. Снимает поющую Ларису Мондрус на маленькую камеру.
— Тебя ждёт звезда! — поёт Лариса Мондрус.
Глаза подведены толстой линией. Брови выделены. Так принято в шестидесятые. Принимает мягкие, лиричные позы. Мечтательно глядит вверх, туда, где звезда.
После песни подходит космонавт Евгений Леонов, шутливо реагирует:
— Лариса, звёзды — это слишком далеко!
С милой улыбкой Лариса Мондрус приступает ко второй песне — про Луну. Это ближе. Лиричность нарастает.
Склеивает номера артистов пантомимами Енгибаров.
Квартет «Аккорд» поёт о пингвинах, они впервые увидели людей и чистят льдины, танцуя старинный вальс. «Льдины — пингвины». Логично.
Два чечёточника. Они как бы чистильщики обуви. У нас их не бывает, так что это — мягкий, отчасти шутливый намёк на заграницу. Заграница — это шикарно. Стучат башмаки.
Эдуард Хиль с песней Баснера.
Чёрно-белое размытое изображение.
Не стоит жарить кусочки батона дольше, чем надо.
Стоит ли смотреть «Огонёк» шестидесятых в двадцать первом веке?
Пока хлеб жарится, можно и посмотреть.
Купил триста килограмм перманганата калия, расфасовал, развёз по аптекам, получил маржу, пошёл в «Торговые ряды» со сладкой мыслью заняться оголтелым, бескомпромиссным шопингом, и на уровне второго этажа внезапно понял, что все шопинговые желания исподволь атрофировались, как же так, ну что уж теперь, спустился в подвальный супермаркет, задумчиво взял упаковку орешков и пористый белый шоколад, на выходе, у самооткрывающихся стеклянных дверей, выбросил и то, и другое в урну и пошёл на остановку троллейбуса.
Дождь: крап-крап. Неуютно.
Под навесом остановки кропотливые и мелочные пьянчужки дотошно перетирают молекулу междоусобного застарелого вздора.
Мондрус. Вот тебе и Мондрус!
Обед. Тщательно перемешать вчерашний настоявшийся борщ с сегодняшними новостями. Добавить две ложки сметаны и пол-луковицы репчатого.
Жена обедает на работе.
— Любовь не исчезает, она переходит в какие-то другие категории, — так говорил мой старый друг, однокурсник; двадцать лет не видел его.
Правота его бесспорна. Какие-то другие категории. Они, конечно, существуют. Жена обедает на работе.
Звонит Автандилыч.
— Не забыл? — спрашивает он.
— Не забыл! — отвечаю.
— Пора ехать! — голос Автандилыча бодр, учитывая недавний инсульт. — Выдвигайся ко мне в центр!
— Ехать — так ехать! — бодрюсь я в ответ.
Автандилыч любит непонятные, сложные слова, даром что грузин. Что значит «выдвигайся»?
Это значит, пора в гараж, за машиной.
Дело в том, что забор вокруг садового товарищества обветшал. Весной это особенно заметно.
Автандилыч, выпускник лесотехнического вуза, в прошлом владелец лесопилки на 37 километре.
В России живёт лет сорок. Инсульт срубил его пару лет назад за рулём. Машина вдребезги, сам в больнице.
Начал ходить с палочкой, машину сдал за бесценок в утиль, лесопилку продал другу-грузину.
По праздникам на его участке собираются грузины. Вино, шашлыки, грузинские песни.
Лет десять назад Автандилыч застрелил где-то тут сову. За это я его недолюбливаю. Вряд ли инсульт — следствие моих проклятий за сову. И тем не менее...
Позавчера Автандилыч позвонил новому владельцу лесопилки Ираклию. Договорились о восьми кубах горбыля. Хоть тресни, а забор пора чинить.
И вот я на машине у его подъезда. Автандилыч с трудом втискивается на заднее сиденье.
Пасмурно. Градусов семь. Порывистый сильный ветер. Но дождя больше нет. И на том спасибо.
Ветхое высокое здание лесопилки. Внутри жужжит пила. Тут же под навесом — штабеля досок и горбыля.
— Ладно, Ираклий не обманет. Но на погрузке — сам понимаешь, урки! Владимирыч, ты проследи, чтобы они плохие доски в сторону отбрасывали, хорошо?
— Хорошо, хорошо!
На мобилу Автандилычу звонит хозяин лесопилки Ираклий. Непонятные, приятные звуки грузинского языка.
К навесу медленно подходит человек. Синий стёганый узбекский халат и резиновые сапоги в серой засохшей грязи.
— Аслан, — говорит Автандилыч, — где горбыль брать будем? Тебе Ираклий звонил?
— Звонил, — кивает Аслан.
Круглое узбекское лицо. Усы подковой. Толстые узбекские губы. Меланхолия в глазах.
— Брат, нам на погрузку дай людей, да? — просит Автандилыч.
— Не могу, вот один есть, — отвечает Аслан.
— Брат, ты что, смеёшься, у нас десять кубов, какой, слушай, один? Давай, поставь людей на погрузку, брат!
— Ладно, — говорит Аслан и удаляется в сторону хоздвора.
За забором видны четыре грузовых Камаза, два трактора и бульдозер.
Не спеша появляются высокие тощие фигуры работников.
Водитель сдал Камаз задом, открыл борт.
— Сколько будете брать? — спрашивает Аслан.
— Восемь кубов.
— Говорили, десять?
— Восемь.
— Ну хорошо, твоё слово. — И что-то по-узбекски своим.
Порывы ветра взметают с горбыля опилки и кидают в лицо. Работники — в голубеньких очках для бассейна, плотно прилегающих к лицу. Теперь ясно, почему.
— Эту — в сторону! — кричу. Молча откидывают. — И эту. Эту тоже!
Горбыль плохой, неровный, сучковатый. Парни время от времени забрасывают в кузов некондицию.
— Эту выкидывай назад! — кричу им. Выкидывают.
Опилки забивают глаза. Пока протираю, узбеки несколько плохих закидывают.
— Э, брат! Это бумага, а не горбыль! Что ты кладёшь! — Автандилыч подошёл с Асланом. — Убирай эту!
— В кубе сто досок, — говорит Аслан. — Значит, восемьсот будет. Один ряд — четыреста, потом другой, ещё четыреста.
— Брат, сейчас звонил Ираклий, сказал, сто досок сверху мне дарит бесплатно! Перезвони ему.
Аслан отходит, вынимает сотовый.
Из дальнего угла навеса к нему бредут три барана и густым тенором кричат:
— Бээээ!
Аслан оттаскивает главного барана обратно, двое других уходят следом.
Работники по очереди отдыхают; то один, то другой, не переставая грузить, вдруг запевает весёлые узбекские песни.
— Ты покажи дорогу, водитель новый, — говорил Аслан, берёт деньги, даёт накладные и уходит с работниками на хоздвор.
Камаз при выезде провалился в трясину. Узбеки бегают вокруг и кричат. Я залез в свою машину и стараюсь согреться.
Подогнали второй Камаз, дёрнули, трос оборвался. Часа полтора обкапывали Камаз совковыми лопатами. За это время я согрелся.
В сад, несмотря на объявление, никто на разгрузку не пришёл. На одном из участков пьют пиво пятеро парней. Подошли, попросили на пиво по сотне на рыло, сгрузили, получили деньги, ушли в магазин.
Вместо пива вернулись с водкой.
Горбыль возле сторожки складирован грамотно, с поперечными перемычками. Накрыт прошлогодним, местами коричневым полиэтиленом с теплиц.
Водитель-узбек долго слушал, как ехать назад, махнул рукой, сел в Камаз и уехал.
Закат иссяк.
|
|