В то чёрное лето я бросила вожжи, и меня понесло. Менялись лица рядом, менялись пейзажи вокруг, менялись акценты русского языка, пересекались границы - и не только те, которые вдруг стали государственными. Неизменным оставалось только колышущееся где-то неподалёку море да Ольга.
Она тоже, глядя на меня, благодаря мне - нашла за что благодарить! - впервые отпустила поводья, и отдалась тому сумасшествию. И она упивалась всем: и ночёвками в дешёвой палатке под голой луной или - в дорогих апартаментах только что отстроенных дворцов аборигенов; и поездками в газелях, и - выездками на мерседесах или прочих, там, боевых машинах бандитов, а уж какое море плескалось у неё в глазах во время прогулок на новеньких яхтах!
Поздние девяностые - так что всё это запросто могло кончиться в каком-нибудь чеченском ауле или в турецком борделе, но нам везло...
Да и Ольга... С самого начала она отняла все деньги, которые у меня были и все деньги, которые у меня появлялись и... Пачечка зеленоватых купюр, сунутая какому-нибудь шофёру или официанту, или охраннику или случайному прохожему регулярно оказывалась последним доводом - нас высаживали на обочину, нам открывали калитку, нам показывали тропинку, от нас отворачивались.
Впрочем, и я... На себя тем летом мне было плевать, но утопить с собою Ольгу казалось недопустимым, и я удерживалась от уж самого последнего безумия.
Как раз вот так - когда нам повезло, мы оказались в Поти.
Чем-то это захолустье напоминало русский Туапсе - тоже не рассадник курортного разврата, а рабочий такой городок. В котором, как и в русском варианте, был порт, но не было даже - у моря-то! - городского пляжа, да и городской разукрашенной набережной не было тоже.
"- Здесь, - сказали нам, - меня знают, и местные вас не тронут. Только... Ольга, хоть ты проследи за ней! - не давай ей буянить, а то ведь прослышат и найдут! Воевать за вас я заставить никого не могу. Да и самому мне тоже не дадут. Но ведь семь дней вам всего требуется высидеть-то! Тофику через неделю в Испании край надо быть - уедет он. Но эти семь дней тихо здесь отсидитесь! Слышите - тихо!
" - Я прослежу, - своим детским голоском пообещала Ольга. - Я прослежу.
" - Как? - хмыкнула я.
" - Просто, - ответила она: - Ты пообещаешь мне.
" - С чего бы это?
" - Просто, - опять ответила она: - Мы же подруги. Обещай!
И она просто обняла меня.
Что противопоставить этому, я так и не придумала - ни до того, ни потом. Никогда не было у меня подруг! Вот и там я ответила:
" - Обещаю.
Уже на следующее утро толпа джигитов уволокла подругу "показать водопады, погулять по пещерам", а я... Меня она не взяла:
" - Ты же обещала!
" - А ты?!
" - А я нет, - своим наивным голоском сообщила она.
И мне осталось только махнуть рукой.
Выдержки моей хватило лишь до обеда, а после - уговорив себя: "я - тихо", отправилась гулять по городу. Зашла в парк. К своему изумлению наткнулась на памятник Дюма - оказывается, в позапрошлом веке он здесь бывал проездом. Неподалёку обнаружился и памятник Тарасу Шевченко... Забавное, однако, сочетание. И тут же - милый особнячок. Библиотека?!
Вот где можно успешнее уговаривать себя быть тихой! Да и к тому же... Вдруг пришло в голову... Сколько раз хотела взяться - всё времени не хватало. Теперь случилось, что его - вдосталь.
Я зашла.
Пусто, тихо, только чуть, нагоняя прохладу, урчал кондиционер.
Библиотекарша, рыжая, как четвертинка мандарина, чопорная, как вся палата лордов - величаво оглядела мой голый топик, мои голые шорты, хотела, видимо, сказать, что в купальниках сюда не положено, но поджала губки - на мне таки было чуть более, чем бикини.
- Слушаю Вас?
Что ж, получай:
- Можно первый том Александра Блока? На русском.
Пауза. Проглотила. Удержалась от реплики. Ответила:
- Вам от какого издания? У нас есть в восьми томах и двух.
- Мне от трилогии вочеловечения.
- Значит, восьмитомника... В них - авторская компоновка. В двухтомнике - хронологическая, - и она всё-таки не удержалась: - Но зачем оно Вам?
- Хочу прогуляться с Прекрасной Дамой.
Дама учёная смолчала, отвернулась, вышла, вернулась с нарядно-синим томиком, кивнула на столик у окна:
- Устраивайтесь.
- Ещё бы бумагу. И ручку.
Она опять чуть приподняла рыжую бровь, опять промолчала, покопалась у себя, достала пачку бумаг - из тех, что для принтера, отделила стопку, села, аккуратно заполнила бланк формуляра, и подала ручку:
- Распишитесь. И пользуйтесь.
И больше внимания на меня не обращала.
Из окна библиотеки был виден парк, из окна было видно лето. И летний южный день. В библиотеке мёрзла тишина - за всё время не появился ни один читатель.
А там, у Блока... Там тоже была пустыня. Но мёрзла ночь.
Когда я уходила - служительница книг спросила:
- Много одолели?
- Часть первую.
- Питерская зимняя весна 901 года... И как?
- Предчувствия, предчувствия...
- У Вас?
- У поэта.
- Ну, не без того... - согласилась она.
Или? Или наоборот - не согласилась?!
- То есть?
- Вы же хотели пройтись? - напомнила мне мою реплику она. - А с чего началось первое стихо?
- "Отдых напрасен..."
- Это вступление, а первое первой части?
Стихи уже спутались, тексты в голове перемешались...
Чтобы потом, вечером ещё раз - или ещё не один раз! - перечитать, перещёлкала их на камеру мобильника. Однако, первая строчка, первая фраза в память запала:
- "Я вышел. Медленно сходили / На землю сумерки зимы...", - прочитала я.
- Он вышел... Вот и погуляйте. Если уж не с ним, то, что ли, следом. Или хоть постойте неподалёку, если не получится - рядом..
Я хотела ответить, но она покачала головой:
- До свиданья, - и улыбнулась всеми своими веснушками: - Заходите.
- До свидания, - пришлось ответить мне. И уйти.
На семнадцать стихотворений первой части книги ушло неожиданно много времени - дело шло уже к вечеру. Сил ушло тоже много. Голова была забита. Возвращаться "домой" - да не мой это дом! - не хотелось. Что там делать? Смотреть телевизор? На грузинском?
Я вышла из парка, зашагала к остановке... Дождалась автобуса с двузначным номером маршрута: такие везут куда-нибудь далеко - села. Автобус тронулся... Оглянулась. Нашла взглядом бежевую неприметную пятёрку, улыбнулась: обещала же буду тихой. И чего они не верят? Я не люблю врать. А что это привет от Тофика - не думала: слишком уж быстро. Так споро он бы на меня не вышел.
Автобус катил по улицам, смотреть в окно было нескучно. Городок не разбомбили в Отечественную, значит, не застроили сплошь советскими коробками - после. И низкорослые домики радовали взгляд. Некоторые, хоть рядом с ними росли пальмы, ничем не отличались от таких же, из неразбомблённых российских городов - словно на чужбине старого приятеля встретить.
Как и ожидалось, автобусик, попетляв по неглавным улочкам, выкатил загород. Потом внизу показалось море. Синее, тихое... Вышла.
Надо же, берег песчаный - как в Анапе. Славненько... Как раз то, что надо. Только... Южные горячие парни... Обещала же быть тихой - вот и сделаем всё по-тихому.
Я повернулась и пошла прямо к приткнувшейся за крутым поворотом пятёрке. Они не запаниковали - удрать не попытались. Двое. У одного - камера с огромным объективом. Улыбнулась, попросила:
- Выйдите.
Вышли. Аккуратно так: один слева от машины, другой - справа. И подходить ближе не собирались.
- Давно срисовала? - спросил один.
- Давно.
- И? - спросил другой.
- Парни, мешать вам в работе у меня никакой охоты нет... В общем, просто предупреждаю. Хочу искупаться. Купальника не взяла, мочить бельё не собираюсь. Так вот, если кто ко мне полезет - Артур очень недоволен будет.
Помолчали, подумали.
- Нам отчёт сдавать надо, - тот, что слева, кивнул на камеру.
- За погляд не платят, - пожала плечами я. - Хотя... Отвезёте потом на хату? Влом на автобусе трястись.
- Идёт! - оживились они.
Море прояснило голову, тёплый ветер высушил тело, лёгкий трёп по дороге с парнями поднял настроение... Я даже ужин дома приготовила. Сто лет уже не ела нормального борща! Ольга, когда пришла, удивилась:
- Ты и это умеешь?!
Она, набегавшись по водопадам, налазившись по пещерам, поев, раззевавшись, сразу оправилась спать, а я... Достала сотку, вынула пачку бумаг, ручку, открыла первый кадр... Был у меня приятель-программист, он бы назвал его "нулевым" - "Вступление".
Отдых напрасен. Дорога крута.
Вечер прекрасен. Стучу в ворота.
Кто поджигал на заре терема,
Что воздвигала Царевна Сама?
Именно таким мне и запомнились стихи из Первого тома - ликующими, переполненными светом, юностью, ощущением собственного всесилия.
И вдруг пришло в голову: а с какой стороны ворот он сейчас? Он по крутой тропе поднялся к терему или из-за ворот глядит на дорогу, на горящие в зарёвом пламени терема и молотит в ворота: "Хватит мне отлёживаться - выпустите!"
Каждый конек на узорной резьбе
Красное пламя бросает к тебе.
Купол стремится в лазурную высь.
Синие окна румянцем зажглись
А если это не ликование - а отчаяние? Ведь закаты кидают "красное пламя", и синие окна стремящихся к лазури куполов - тоже перекрасились... Так что яростнее - синее небо или красная заря?!
Все колокольные звоны гудят.
Залит весной беззакатный наряд.
Ты ли меня на закатах ждала?
Терем зажгла? Ворота отперла?
И ты - Ты ли?! И всё-таки, всё-таки: она, открыв ворота - впустила его или - выпустила? И последовательность на деле - обратная: отперла, зажгла и опять - на свои закаты?
1. Питерская зима
"Прогуляйтесь следом", - сказала сегодня одна дама.
"Читай стихи подряд и выяви сюжет", - говорила несколько лет назад "дама" совсем другая.
Что ж...
Первое - 25 января 1901. С.-Петербург.
"Я вышел...". Так в самом деле? Если "Вступление" - это не эпиграф ко всему тому, а именно - первая, нулевая сцена, то есть, что было непосредственно перед основным действием, то значит, ему открыли дверь не в терем, а - на волю? Туда где, она - "на закатах", где она - "кругом рассыпала жемчуга"?
Второе - он вышел, огляделся:
Ветер принес издалёка
Песни весенней намек,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся клочок...
Во втором четверостишии он вглядывается в этот "клочок" - разрыв между туч?
В этой бездонной лазури,
В сумерках близкой весны
Плакали зимние бури,
Реяли звездные сны.
А в последнем практически повторяет первое...
Что ж, похоже... Ведь именно так и бывает: так пару месяцев назад я сама, соскучившись по нему за два года, первый раз увидела море: задохнулась, окунулась в его бесконечность... Пригляделась к одинокому пароходику на горизонте и опять, как в первый раз, в первый взгляд - чтоб сразу охватить все горизонты!
Робко, темно и глубоко
Плакали струны мои.
Ветер принес издалёка
Звучные песни твои.
(Ну, а за рифму "мои-твои" - надо ссылать в Сибирь. Тоже мне гений серебряного века!)
Третье стихотворение. Ничего ж себе! -
Песни твоей лебединой
Звуки почудились мне.
"Лебединая песня" - это последнее, что сделано. То есть "звучная песня" из предыдущего стихотворения - это песня из прошлого? А ныне:
Спишь ты за дальней равниной,
Спишь в снеговой пелене...
А к нему самому:
...из господнего дома
Полный бессмертия дух
Вышел...
чтобы:
...родной и знакомой
Песней тревожить мой слух.
и он не понимает, он не может поверить:
Разве воскреснуть возможно?
Разве былое - не прах?
То есть его не мытьём, так катаньем принуждают к миссии - "воскресить"?
Четвёртое.
И он согласился. И сразу - геймеры бы это назвали переходом на новый уровень: он "зрит далёкие миры", он вне суетного мира, в котором:
Кругом о злате иль о хлебе
Народы шумные кричат...
У него другой ритуал, другая задача, другая цель: его душа - "дары своим богам готовит". И он слышит, слышит, слышит:
Далекий зов другой души...
Пятое.
Мольба о чуде. Мольба о подтверждении избранности, о подтверждении миссии:
Ныне, полный блаженства,
Перед божьим чертогом
Жду прекрасного ангела
С благовестным мечом.
Дабы избавиться от жалкой битвы с сомнениями, неуверенностями, колебаниями:
Боже! Боже!
О, поверь моей молитве,
В ней душа моя горит!
Извлеки из жалкой битвы
Истомленного раба.
Шестое.
И вот они сомнения:
Я понял смысл твоих стремлений --
Тебе я заслоняю путь...
...Моей ли жалкой, слабой речи
Бороться с пламенем твоим...
...Я понял всё, и отхожу я...
И ещё: а кто она - которая здесь "ты"? Ведь Та, чьей песней лебединой звуки слышались - Та была за синими снегами, а эта:
Ты, в алом сумраке ликуя,
Ночную миновала тень.
Эта - в алом сумраке, у этой - огонь нездешних вожделений, этой его душа - больна неисцелимо.
Седьмое.
И опять:
Ты отходишь в сумрак алый...
Восьмое.
Сбылось пророчество мое:
Перед грядущею могилой
Еще однажды тайной силой
Зажглось святилище Твое...
Имеем: та, что с вожделениями, та, что была рядом - потерялась в алом сумраке, а он увидел, как ещё раз, как сам же предсказывал ранее - зажглось святилище Твоё.
...И весь исполнен торжества,
Я упоен великой тайной...
То есть он молил о чуде - ему чудо явили.
Девятое.
Нормальная такая постэйфорическая нирвана самовидца чуда:
