Елизавета не любила свое имя. Ненавидела его всей своей душой. Оно настолько длинное, что его всегда сокращают до Лизы. А Лиза ассоциируется либо с рифмой Лиза-подлиза, либо с 'Бедной Лизой' Карамзина. Подлизой Лизавета не была никогда, а топиться из-за обмана любимого человека она бы не смогла, - не то воспитание, да и время не то. Но обе ассоциации со своим именем все равно не любила.
Ведь подумать только: когда рождается человек, родители начинают думать - как же назвать малыша? Хорошо еще, когда имена даются стандартные - Саша, Лёша, Маша, Даша. Сколько разных вариантов уменьшительных можно с такими именами придумать? Саня, Шурик, Сашок, Сашка, Сашура и так далее. Даже и не перечислишь всех!
Хуже, если родители пытаются соригинальничать и выразить в имени ребенка свои увлечения и взгляды. Ваучеры, Изауры, Марианны, Даздрапермы, Лагшмивары... Что только не придумают эти взрослые, не задумываясь о том, как ребенок будет жить с таким имечком.
Хотя... Смотря, кто чем думает, выбирая имя. Вот Маняша Струйкова вчера приходила чай пить и болтать. Пожаловалась, что не может детям имена выбрать, потому что с отчеством 'Денисович' почти ничего не сочетается. Девочку можно назвать Алисой Денисовной - вроде нормально звучит, не спотыкательно. А вот пацана как? Получается в сочетании с отчеством либо слишком длинно, либо 'плохой ритм ударений' получается. Она так и сказала! 'Плохой ритм ударений'! Например 'А-лек-сАндр Де-нИ-со-вич' был отметен как раз из-за этой самой ритмики. В общем, каждый родитель по-своему с ума сходит. Лизавета предложила выбирать из мужских имён, состоящих из одного слога. Тогда будет коротко, и как раз ударение приходится на начало имени - ритмика не пострадает. И Маняша ушла довольная, тихо перебирая односложные имена себе под нос: 'Влад-Влас-Клим-Глеб-Марк-Лев-Нил-Петр-Фрол...'. Надо думать, вернется через пару дней с очередными идеями.
В детстве Лиза любила читать сказку про двенадцать лебедей и сестру их Элизу. И безумно жалела, что ее зовут хоть и похоже, но не так красиво. Даже в школьные годы знакомясь, она представлялась как Элиза. Очень уж хотелось ей прикоснуться к тому чудесному сказочному миру. Вот только все равно 'Элизу' сокращали до 'Лизы', и всё тут! Устав бороться с окружающими, Лизавета урезала имя настолько, чтобы дальше его сокращать было уже некуда. Эля! Этот вариант ей очень нравился.
Как описать это чувство, когда из реальных текущих проблем чуть ли не по мановению волшебной палочки попадаешь в мир развлечений и игр? Сравнимо разве что с увлекательным романом или хорошим спектаклем. Но рано или поздно роман заканчивается, и приходится закрывать обложку, прощаясь с полюбившимися героями. И любой спектакль тоже быстро заканчивается, как бы не разбивали действия антрактами. Все равно опустится вишневый занавес, отгораживая зрительный зал от увлекательного действа, разделяя мир реальный и выдуманный. И нужно подниматься с бархатного кресла и спускаться в гардероб...
Когда Эля открыла для себя виртуальную игру, она почувствовала себя в выдуманном мире, как в приключенческом романе. Вот только роман заканчивается, и в лучшем случае читатель может рассчитывать на пару томов продолжения. В виртуальном же мире можно жить бесконечно. У него не будет конца, пока будут люди, живущие в нём. Он словно бесконечный сериал, и ты не угадаешь, что будет в нем завтра.
И очень часто бывает, что в этом виртуальном мирке ты можешь добиться намного большего, чем в реале. А еще в виртуале Элька могла себе позволить быть такой, какой она и хотела быть. Такой, какой она мечтала быть, но не могла... Там никто не видел ни лица ее, ни инвалидной коляски. Там она была самой обыкновенной, такой как все. Ну, может быть, немножко лучше некоторых. А еще... Там её не жалели. Там обращались к ней ровно и спокойно, без горестных интонаций жалости. Там люди не отворачивали глаза от ее шрамов. Там она была такой, какой была в глубине своей души.
И каждый раз Эля закрывала окно Бойцовского Клуба с щемящим чувством грусти, словно опускала занавес после виртуального спектакля на сцене своей собственной души.
К сожалению, время виртуала приходилось жестко ограничивать в пользу реала. Надо было работать. Брать себя в руки, и работать, не покладая рук. Рисовать, чертить, придумывать, разрабатывать и снова рисовать. Работать и копить, копить, копить деньги... Накоплено было уже немало. Через полгода предстояла очередная серия операций, и Эля тихо молилась Богу, чтобы он уберег Россию от финансовых кризисов хотя бы до этого времени. Конечно, директор 'Электронных игр' обещал денежную поддержку, но, как говорится, обещать - не значит жениться.
Эля слепо верила только в себя и свои силы. Не придет добрый волшебник и не наколдует тебе все, что пожелаешь. Жизнь надо ковать своими собственными руками. Реветь, закусывать губы, падать, но двигаться вперед.
До новой жизни оставалось всего ничего... В мае она уже будет ходить сама! Сама!!! Как же счастливы люди, которые могут ходить! Они счастливы, но не понимают этого! Их не устраивает их жизнь, они ноют и жалуются на судьбу-злодейку, но не хотят ничего в ней изменять. И они даже не догадываются о своем счастье...
И вот почти за полгода до новой жизни Элька влюбилась. Влюбилась наивно, глупо, совершенно по-детски. Она проматывала ролики со звуками его голоса. Он звучал из колонок круглосуточно. Она засыпала под его тихий смех и просыпалась, слушая его. Она жестоко обрезала фотографии, где он сидел в толпе других виртуальных игроков и увеличивала его лицо до портрета и развешивала везде, докуда только могла дотянуться. И, наверное, она готова была отдать всю свою жизнь и все деньги в придачу, чтобы прямо сейчас оказаться на ногах и без шрамов на щеке - за один только день, проведенный с ним. Чтобы она могла спокойно смотреть в его смешливые глаза, уверенная, что он не сморщится и не отвернется при виде ее; что не мелькнет в его глазах жалость.
Однажды она придет к нему сама. Чтобы увидеть его по-настоящему, а не в виртуале. Она будет чертовски красива. Она купит самое шикарное платье. Она придет к нему на своих собственных ногах и сразит его наповал. Правда, что будет дальше, она окончательно еще не придумала. В своих фантазиях она проигрывала разные сценарии.
По одному из них, сраженный ее красотой, он предлагал ей руку и сердце. И дальше следовал самый настоящий сказочный хеппи-энд. О том, что будет после свадьбы, Эля не задумывалась. Сказки же заканчиваются на свадьбе!
Был у Эли и еще один вариант сценария. Она появляется в его жизни, соблазняет его и исчезает, чтобы больше никогда не встретиться. Пусть он ищет ее и тоскует. Пусть гадает, кто она такая, ну и так далее. И пусть это будет самым ярким днем в его и ее жизни.
В общем, в голове у Эльки на почве любви творился такой глупый и бессмысленный хаос из обрывков фантазий, что логичному описанию совершенно не поддается.
И не известно, чем бы закончились эти безумные идеи и эта любовь, если бы однажды в ее дверь не позвонил он. И хрупкий мир Элькиных фантазий разбился об его удивленный взгляд.
Валерыч не помнил, как спустился на несколько пролетов и сел на ступени. Он действовал машинально, неосознанно. Даже мысли его в этот момент словно плавали в тумане, белом и густом как сливки. Изредка эту липкую белую хмарь огоньком маяка пронизывал отблеск мысли, метался по черепной коробке, бился о стенки и угасал. Что-то, наверное, надо делать... Но что? Наверное, так чувствует себя обреченный на повешенье, когда из-под ног его заботливо выбивают табурет. Пустота. Пустота, отчаяние и непнимание. Мир перевернулся и встал с ног на голову. И все вроде осталось прежним, поменялся лишь ты, и тебе уже нет места в этом ином мире.
Незваный гость выковырял из кармана телефонную трубку и продублировал последний номер. Пару часов назад, еще сидя поезде, полный планов, Валерыч болтал с другом. Скептически настроенный Алексей ничего хорошего от поездки не ждал, и оказался прав целиком и полностью. А может прав он был с самого начала, когда упирался всеми лапами и не хотел знакомиться с интернетом поближе?
На звонок ответила Лена (или Пенка, как называл ее муж). Невнятно поздоровалась, объяснила что Лешка спит на заднем сиденье машины и изъявила желание поболтать, чтобы как-то бороться с сонливостью.
Валерыч всегда любил общаться с Леной. Одна из немногих женщин, которая не смотрела на него с немым обожанием, имела голову на плечах, и с которой действительно было интересно. Лена обладала исключительной особенностью - она умела слушать и проникать в самую суть. Вот и сейчас, уловив, что разговор будет важным, она приткнула машину не обочине и неспешно вытрясла из эмоционально выдохшегося Валерыча все, что смогла.
- То есть ты считаешь, что она тебя обманула? Она показывала тебе свои фотографии?
- Нет, я нашел их на ее сайте.
- Там поработала чудодейственная сила фотошопа?
- Нет.. Нет, не сказал бы. Она на всех кадрах как-то сбоку. А с левой половиной лица у нее все в порядке. Симпатичная такая.
- Надо думать. Сайт нужен для заказчиков. Не будет же она их заранее отпугивать. Никакого фотошопа, никакого подлога. Никакого обмана, лишь некоторое утаивание информации в маркетинговых целях. Это не смертельно. Я так понимаю, инвалидной каляски на фотографиях тоже не было?
- Не было. Я видел, что на фотографиях все сидят. Ну мало ли, почему? И одна была, где директор 'Электронных игр' ее самолично нес на руках. Так что как-то не екнуло никакое предчувствие... Лен, что мне делать, а?
- Сереж, давай сначала разберемся. Ты зачем попёрся в такую даль? Тебя звали?
- Нет. Но я же хотел как лучше!
- А как лучше - это не всегда хорошо. Теперь скажи мне на милось, бесценный мой, ты ехал просто ее увидеть, или имел какой-то червовый интерес?
- Чего? - не понял Валеыч. - Какой-какой интерес?
- Червовый. Масть такая есть в картах - червы, должен был видеть в компьютерных пасьянсах. Карты такие с красными сердечками, - съехидничала Пенка. - Если выпадают при гадании, означают сердечную привязанность. Ага?
- То есть ты, такой из себя весь чудесный и замечательный, летел на крыльях любви к прекрасной Лизавете. И чем же она тебя пленила, радость моя? Чем-то ведь она отличается от остальных, раз тебе приспичило к ней поехать?
- Она умная. И добрая. И интересная. И поможет всегда, поддержит. Посоветует. Она сильная и мудрая. И ранимая. И еще мне с ней было хорошо. С ней можно смеяться и молчать. И она всегда понимает с полуслова.
- Ого!
- И еще она - как ты. Я всегда завидовал Алешке, что у него есть ты. Как вы разговариваете, смотрите друг на друга, касаетесь друг друга. Ведь вы сами не замечаете, что недоговаривая, фразы уже все понимаете. По жестам, по выражению глаз. Да вам вообще слова не нужны. Я до знакомства с вами вообще не понимал смысла в семейной жизни. Что хорошего в этих обязанностях, уступках, контроле, отчетах, где был и с кем пил, ну и так далее? И я понял, что хочу найти такую же, как ты, Лен.
- Это комплимент?
- Можешь считать и так. Я понял, что морально готов впрячься в эти оглобли, именуемые браком. Я хотел, чтобы было все как у вас. Живая душа рядом с тобой, которая понимает тебя и поддерживает, и о которой хочется заботиться и любить.
- И ты поехал к черту на рога, чтобы найти девушку, с которой познакомился в виртуале, для того, чтобы на ней жениться?
Валерыч не понял, какая интонация проскользнула в Пенкином голосе. То ли ехидство, то ли возмущение.
- Ну да... Я звал ее еще раньше - в виртуале. И не мог понять, почему она отказывается. Думал, что она считает меня недостойным себя. А сейчас выходит, наоборот. Ей хватило ума отказаться по прямопротивоположной причине.
- То есть хочешь сказать, что это она недостойна тебя? - на это раз Валерыч почувствовал абсолютно точно, что в голос Лены пронизан злостью. - Так вот что я тебе скожу, счастье мое безмозглое! Ты только что распинался о том, что Лизавета - чудесный и удивительный человек. Что тебе с ней хорошо и замечательно, и ты был морально готов на ней жениться. И что же мы наблюдаем сейчас? Стоило тебе лишь ее увидеть, как ты изменил свое мнение и вдарился в панику. Почему? Потому что она некрасива? А тебя устроят лишь фотомодели? Тебе что нужно - друг и любимый человек, поддерживающий тебя до конца жизни, или вешалка с пятым размером бюста и красивой мордой? Что изменилось? Лизавета? Нет! Изменился ты сам! Пора бы уже снять свои розовые очки и посмотреть на мир реальными глазами, а не через призму виртуала! А когда ты пораскинешь основательно мозгами, то ты поймешь, что поступил сейчас как подлец. Да как ты вообще посмел обидеть эту девочку? Кто дал тебе такое право?!
И заключительным аккордом этой фразы гневно вякнул сотовый о разрядке батареи и отрубился. Валерыч долго сидел, взирая на умерший телефон, и не видя его. Затем он задумчиво запихнул теплую трубку в карман и пригорюнился. Валерыч был так ослелен своими чувствами, когда перед его носом захлопнулась злосчастная дверь, он был так переполнен эмоциями, что не соображал ничего. Сейчас же последствия его поступка обрисовывали ему мрачную перспективу.
Похоже, сейчас он потерял по собственной глупости человека, который был ему дорог. Еще совсем недавно он представлял себе, ка будет целовать ее под дождем, деля на двоих один пиджак, один мир и одну жизнь. Так чтоже изменилось, кроме него самого? Ничего! Изменился он сам. И Ленка права во всем. Из простого человека он стал подлецом. Он посмел обидеть чудесного человека, девушку своей мечты, только потому, что внешность ее не соответствует общепризнанному стандарту. Ко всему можно привыкнуть в конце-концов. Левая половина лица у нее очень даже симпатичная. И пластику лица сейчас можно сделать без проблем, были бы деньги. А уж чего-чего, а денег у Валерыча было накоплено немало.
Даже смешно как-то стало ему, когда он вспомнил, на что именно собирался он потратить эти деньги. И хорошо, что не потратил, ибо найдется им совсем иное применение.
Погруженный в думы, Валерыч даже не заметил, как один за другим под его нервными пальцами осыпались розовые бутоны.
На пятом этаже хлопнула дверь, и резкий звук вывел Валерыча из транса. По ступенькам легко прыгая через ступеньки поднималась девушка. Она пронеслась по первому пролету так быстро, что вот-вот должна была налететь на Валерыча из-за поворота лестницы. Он неловко поднялся, пытаясь скорее подобрать рассыпавшиеся розы и оборванные лепестки. Бегунья остановилась в паре ступеней от него, и он не сразу понял, что она слепая.
- Кто здесь? Кто?
На лице девушки мгновенно отразился испуг, и она отшатнулась. Словно это и не она беззаботной бабочкой только что летела над ступенями. Она была похожа на маленькую серую мышку - такое же встревоженное выражение лица, и будь у нее усики - она точно так же шевелила или, настороженно обнюхивая пространство.
- Извините. Я тут сидел. Я сейчас уйду, извините.
Валерыч пытался подобрать со ступеней цветочные лепестки. Свинья какая, пришел, нагадил... Из букета все время выпадали цветы. Он перед входом в подъезд выбросил пропитанную водой тряпку, в которую были завернуты стебли, и теперь держать их было неудобно.
Девушка подошла ближе, пытаясь на слух определить, что происходит.
- Вы проходите. Я освободил дорогу. Вы не бойтесь.
Она поднялась на несколько ступеней выше Валерыча и неожиданно обернулась. Лицо ее оказалось на том же уровне, что и его. Мышка неожиданно спросила:
- Сережа, это ты?
Валерыч вздрогнул. Он настолько привык к тому, что его все называют по отчеству - из уважения к его матери, что собственное имя вызывало у него дискомфорт. Из всех знакомых только Эля звала его по имени. И вот теперь эта слепая незнакомка.
- Думаю, Вы ошиблись. Меня действительно так зовут, но мы не знакомы. Верно, Вы меня с кем-то спутали.
Она слушала его голос, словно пробуя его на вкус. Казалось, будто Мышка раскладывает его по звукам и наносит на нотный стан, предвкушая потом услышать музыкальное произведение, уникальное по своему звучанию, - и не слышит самого смысла его слов. Но Валерыч ошибся.
- Не спутала. Я слышала твой голос много раз, - в ее голосе проскользнул смешок. - У Эли. Его сложно спутать. Ты был у нее?
- Был.
- И что она? - Девушка вцепилась в рукав его пиджака, найдя его так легко, словно всё видела и не была слепой. - Как?
Валерыч замялся. Сейчас, когда он еще толком не понял, что надо делать дальше, но уже разочаровался в своем поступке, ему было стыдно об этом говорить. А перед этой незнакомой девушкой было стыдно вдвойне.
- Ты видел ее, да? Разочарован?
И не дожидаясь ответа, она уже предчувствовала его. Выпустив рукав Валерыча, Мышка наугад, почти без замаха, врезала ему по физиономии и бросилась вверх по лестнице. Валерыч видел лишь, как мелькнула в зарешетченом проеме ее белая юбка. Потирая щеку, Валерыч преодолел несколько ступеней и весь превратился в слух.
Под рукой незнакомки отчаянно трезвонил звонок, но дверь никто не открывал. Не выдержав тишины, она начала барабанить кулаками по черному дермантину.
- Лизавета! Открой немедленно дверь! Это я! Впусти! Слышишь меня?! Ты помнишь, что у меня есть ключи? Я же все равно войду!
Судя по щелчку замка и шороху открываемой двери, незнакомка добилась своего.
Он все еще стоял в растерянности, не зная толком, что делать. То ли идти вверх и виниться. То ли ехать домой. То ли подождать, пока выйдет слепая девушка и расспросить ее толком. То ли еще что-то.
Липкий туман в голове потихоньку рассеивался. И немало способствовали этому резкие слова Пенки и пощечина. Вот только выхода из этого тумана по-прежнему не было видно. Что делать? Как поступать?
Наверху снова хлопнула дверь. Слепая незнакомка устало спускалась по ступеням. Пройдя еще один пролет, она спросила:
- Ты здесь?
- Здесь, - отозвался Валерыч.
Мышка подошла к нему и, нащупав его плечо, села рядом на ступеньку. Лицо ее было заплаканным, и Валерычу было безумно стыдно. И, пожалуй, даже хорошо, что она слепая. Ему не надо прятать от нее глаза, чтобы не наткнуться на ее упрекающий взгляд.
- Она плачет, - тихо проговорила незнакомка. - Я боялась, чтоб она с собой что-нибудь сделает. Это ее положение ужасное, и так невовремя все случилось... Так невовремя.
Казалось, что она говорит сама с собой. Бормочет, захлебываясь словами, спеша выговориться.
- Почему невовремя? - удивился Валерыч. - Разве что-нибудь могло измениться?
- У нее очередная операция назначена на весну. Врачи надеются, что она будет последняя, и больше Лизавете не понадобятся. Еще ей заменят диски на титановые инпланты. Она сможет ходить. Прогнозы врачей самые лучшие. Осталось всего чуть-чуть подождать. Совсем капельку. Только бы она с собой ничего не сделала...
По ее лицу струились слезы, а Мышка все говорила и говорила, и словно не замечала как они катятся по щекам. Рыдания перехватывали ее горло, и говорила она урывками.
- Ей нужны деньги? Я могу дать! Сколько нужно для операции?
- Не надо. Деньги есть.
- Зачем тогда ждать столько времени? Операции нельзя сделать сейчас?
- Реабилитационный период. После предыдущей операции. Быстро нельзя. Надо медленно и осторожно. И надо заниматься каждый день. Массаж, и тренировки, и бассейн, и укрепление мышц.
Валерыч ненавидел женские слезы. Он всегда чувствовал себя неуютно при плачущих, бесился и толком не знал, что делать. Обычно он старался сбежать. Но сейчас незнакомка не вызывала в нем раздражения. И он понимал сам, что виноват в ее слезах. Покопавшись в карманах, он нарыл носовой платок и вложил в её руку.
- А пластическую операцию она будет делать?
- Сначала она будет ходить. Пластику ей предлагали сделать давно. Она не хочет пока.
- Почему?
- Сама не понимаю толком. Лизавета ненавидит, когда ее жалеют. От урода в коляске все отворачивают взгляды. Если она снова станет красивой, ее будут жалеть больше. Я не знаю... Когда она объясняет, то понимаешь, что она имеет ввиду. А вот сейчас пытаюсь объяснить, но получается коряво как-то и непонятно. Это будет ей как награда... Лизавета не заслуживает того, что с ней случилось. Ни жизни такой, ни жалости. Если бы не трагедия, все было бы иначе. Знаешь, какая она была бы красивая?
- Догадываюсь, - пожал плечами Валерыч. Его фантазия раньше уже ему услужливо подсовывала нужные картинки.
- Нет. Ты не можешь себе этого представить! Пойдем, я покажу тебе! - и она потянула его за руку.
Мышка привела его в гараж и скрылась в его темноте.
- Вот смотри! - раздался ее торжествующий голос изнутри.
- Эээ... а где тут свет включается? - растерялся Валерыч.
Рядом прозвучали ее легкие шаги, и тут же над их головами вспыхнули лампочки.
Гараж был совершенно пустой и гулкий. Ни машин, ни топчанов, ни инструментов. Голая пустая коробка с металлическими стенами, крышей и воротами. И в самом центре гаража возвышалась бронзовая скульптурная композиция.
В правой ее части стояло четыре мужчины и две женщины. Все они смотрели вперед и вверх, словно рассматривали вдали облака или летящий самолет. Кто-то смеялся, кто-то приветственно махал руками. Молодые, сильные, красивые. Казалось, у них случилось какое-то счастливое событие, и все фигуры их были преисполнены радости и задора.
Правую часть от левой отделял невысокий барьер из металлических бревен и языков пламени. Левая часть композиции выражала мрачное и горькое отчаяние. Скульптор отобразил девочку в инвалидной коляске, которая вот-вот закроет ладошками лицо, и старуху, тянущую руки к группе смеющихся людей. Еще мгновение, и старуха рухнет перед ними на колени.
- Они погибли? - неожиданно хриплым голосом спросил Валерыч.
- Сгорели заживо. Отец, мать. Вся родня...
Валерыч смотрел на худенькую девочку с косичками и не мог отвести от нее взгляда.
- Сколько ей было?
- Чуть меньше четырнадцати лет.
Девушка нащупала барьер из языков пламени и, перешагнув через него, коснулась лица одной из женщин.
- Очень жаль, что я не могу видеть. Многие смотрят фотографии. А я прихожу сюда. Я могу видеть их только руками, на ощупь.
Валерыч смотрел, как она бродит между скульптурных образов умерших людей. Он не смог бы внято объяснить, что происходит сейчас в его душе. Ее трясло и выворачивало от жалости и боли, от непонимания и паники. Сотни чувств бились в ней одновременно.
Как просто, когда читаешь в газете статью о трагедии, произошедшей где-то далеко. Попивая кофий и закусывая баранкою, ты брезгливо морщишься, если попадается фотография с окровавленным трупом, и жадно читаешь дальше подробности, чтобы лениво бросить потом фразу: 'Какой ужас!', перелистнуть газетную страницу и приняться отгадывать кроссворд.
Сейчас же перед его глазами стояла трагедия, напрямую касавшаяся Эли. И он не мог оторваться от этой группы в центре проржавевшего пустого гаража.
В семье Никитских было три брата и две сестры. Старший сын, Артем, погиб в армии за месяц до этой трагедии. Все остальные сгорели в этом доме.
У Никитских был участок с большим домом в самом центре города, и там всегда царили смех, веселье, радость. Эта дружная и шумная семья отдала городу свой дом и сад, чтобы на этом месте возвели высотки со всеми коммуникациями. Временно они переселилась в двухэтажное общежитие на берегу. К осени должны были закончить первый дом. Но до этой осени Никитские уже не дожили.
Валерыч вглядывался в лица умерших, полные красоты и здоровья. Сначала он подумал, что автор приукрасил внешность каждого из них, но при ближайшем рассмотрении он понял свою ошибку. У четверых явно прослеживались общие семейные черты.
- Тётя Полина, дядя Сеня - Лизины родители. Дядя Аркадий, дядя Миша и Верочка... - Перечислила девушка скульптуры. - Какие они красивые... Такие сильные, такие умные, такие добрые... Таких людей больше нет и не будет никогда... Никогда... Все, кто видел этот памятник, говорят, что Женька отобразил их как живых. Вот только они не живые...
Валерыч пристроил розы на полу и тоже перебрался через металлические языки пламени. Вблизи их лица казались еще более красивыми. Худощавые, большеглазые, с высокими скулами и выдающимися вперед узкими круглыми подбородками, члены этой семьи представляли редкостную картину. Валерыч задержался у скульптуры Верочки. Молоденькая и хрупкая, она словно лучилась задором и лукавством. Прижавшись лбом к холодному плечу дяди Миши, Мышка рассказала грустную историю всего рода Никитских и самой Эли.
Все проблемы Никитских были из-за этой женской красоты. Их предка сослали в Сибирь из-за красоты его жены. Обвинили то ли в измене государству, то ли в чем-то еще, но все знали настоящую причину ссылки. Но жена отказалась быть наложницей императора и уехала за мужем в Сибирь. После каторги им было запрещено возвращаться в столицу, их лишили всего имущества и рангов, - и они остались здесь на поселениях. Весь этот город основали Никитские. С тех пор он разросся. Строились заводы и фабрики, плотины и электростанции... А вокруг женщин из рода Никитских все время случались одни трагедии за другими. Красивой женщиной хочется обладать, как красивой вещью. Хочется ею владеть, не интересуясь ее мнением.
В июне, девять лет назад, причиной трагедии была Верочка Никитская. Отучившись в МГУ, она вернулась в родной город, и из Москвы она привезла не только диплом, но и жениха. Володя влюбился в тихий и уютный сибирский город, и перевез сюда мать. Любовь Тимофеевна только вышла на пенсию, и с удовольствием переселилась из шумной Москвы в городок на берегу Чулыма, заросший жасминовыми и вишневыми кустами.
Свадьбу Верочки и Володи откладывали до возвращения из армии Славика - младшего Володиного брата. Наверное, если бы влюблённые поженились сразу, этой трагедии бы не разыгралось. Но история не знает сослагательного наклонения.
Славик вернулся из Нагорного Карабаха с нездоровой психикой. Попав из военного времени в мирное, он не мог вжиться в этот мир, как змея не может снова влезть в ту шкуру, из корой уже выросла. При этом красота Верочки произвела на него неизгладимое впечатление. Терзаемый завистью к брату, Славик подпалил то самое общежитие, в котором находилось все семейство Никитиных.
Дом, просохший на июньской жаре, вспыхнул соломой. Что происходило в голове Славика - не известно. Но когда он услышал доносящиеся из огня крики, он бросился внутрь. Он почти успел вынести из огня маленькую Лизу, когда обрушились балки второго этажа. Они накрыли и девочку, и ее спасителя. Основной удар Славик принял на себя и погиб там же, где нашли свою смерть его жертвы. Из всей огромной и дружной семьи Никитских спаслась лишь маленькая Лиза. Любовь Тимофеевна, мать Володи и Славика, в одну ночь потеряла обоих сыновей.
Девочку таскали по врачам. Она почти не приходила в сознание. Ожоги, травма позвоночника, вытекший глаз и множество переломов - вот что пришлось пережить Лизе. Четырнадцатый день рождения она провела в больничной палате, так же, как и последующие три дня рождения. Кажется, не было такой страны, в которую не возили Лизу в поисках врачей, способных ее исцелить. Ей смогли восстановить глаз, залечили руку и кости ног, но от пластики лица девочка отказывалась категорически.
Оставшись в один миг без семьи, с травмой позвоночника и с отсутствием перспектив в будущем, Лиза не хотела жить. Зачем? Ради чего? Что ждало ее в будущем? Пролежни, запах гниющего тела, брезгливо сморщенные лица над ее кроватью, и до смерти ходить под себя? Жить ради этого? Да кому нужна такая жизнь?
Иностранные врачи почти хором пели одну и ту же песню: пациентка не хочет бороться за свою жизнь. Тут не поможет никакая медицина. Если бы пациентка хотела выздороветь, то был бы смысл дальше тратить деньги, совершать процедуры и прочие танцы с бубнами вокруг Лизаветиной постели. Но когда человек сам себя вгоняет в гроб, помочь ему не сможет никто кроме него самого. Врачи и так сделали что могли, насильно заставляя ее жить в течение трех лет. Но они не всесильны.
Лизавету привезли в ее родной город. В первый же день ее посетило почти всё население. Девушку тормошили, целовали, заваливали подарками. Вся палата была заставлена вазами и ведрами с астрами и гладиолусами, от буйства красок рябило в глазах.
Лизавета просила палату на самом высоком этаже, чтобы можно было смотреть из окна и видеть серые воды Чулыма, золото и багрянец лесов, школьников, вприпрыжку бегущих в школу под яркими куполами зонтов. Лиза любила осень, медленное увядание природы и ее отчаянный прощальный карнавал красок перед смертью. Как грустно и символично...
Только в сумерках девушка смогла избавиться от посетителей. Она с трудом смогла раскрыть окно и, сидя на подоконнике, в последний раз окидывала взглядом свой город. Она прощалась. Если упасть с пятого этажа, то обязательно расшибешься насмерть. Обязательно! Лишь бы все случилось быстро и безболезненно. Девушка уже устала от боли. Врут те, кто считают, что к боли можно привыкнуть. Нельзя. Да, она притупляется. Но она есть. Она свербит постоянно. То ноет, то утихает, то среди ночи пронзает тебя раскаленными вилами, то бъет ознобом, то притаивается где-то в глубине сознания, чтобы прийти вновь как можно неожиданнее и страшнее.
- Не надо. Пожалуйста! Не уходи! - Это даже не крик был, а какой-то слабый стон, вырвавшися из груди старой и сгорбленной старухи, возникшей в дверях. Лиза даже не заметила, как быстро стемнело. Кажется только что на город начали опускаться сумерки, когда она, ломая ногти, пыталась открыть верхний шпингалет окна. А оказывается, уже давно горят фонари, и даже заядлые полуночники переместили свои тела в уютные постели.
- Подожди. Пожалуйста, - просила старуха.
В блеклом свете дежурного света, льющегося из коридора, Лиза не могла узнать свою посетительницу. Но даже при свете дня она не признала бы в этой старухе молодящуюся и ухоженную Любовь Тимофеевну. Потеряв обоих сыновей в пожаре, она глубоко переживала не только их смерть. Никто не посмел бы заклеймить ее матерью убийцы. Но она сама на себя возложила это клеймо. Она не смогла достойно воспитать сына. Какая же она после этого мать? Один ее сын убил другого ее сына, а также множество достойных и удивительных людей, чьи жизни только начинались. Что чувствовала Ева, когда узнала, что Кайн убил родного брата своего? Как пережить матери этот ужас смерти сыновей и позора. Мать убийцы, губителя чужих душ. И каких душ! Светлах, добрых, чистых!
Что держало теперь в этой жизни несчастную женщину? Она бы в день похорон бросилась в воды Чулыма, если бы не осталась одна живая душа, у которой Любовь Тимофеевна хотела молить о прощении. Она понимала, что нет ей прощения, но чего-то ждала три долгих года, пока в город не вернулась Лизавета. Как жила все это время полу-безумная старуха? Если ей впихивали в руки еду, она ела. Почти все время она рядом с пепелищем. Даже зимой она могла сидеть в сугробе часами.Люди уводили ее в дом, кормили, согревали, пытались привести в чувство, но она упрямо возвращалась на насиженное место. Рядом с ней разжигали костры, кутали ее в тулупы и телогрейки. А она жила только мыслью о том, что должна попросить прощения у человека, перед которым больше всего на свете виновата.
И вот когда Лизавета вернулась, старуха никак не могла найти в себе смелости и сил, никак не могла подобрать таких слов, чтобы прийти в девушке и молить ее о прощении. Что произошло той осенней ночью, когда в одной больничной палате встретились два страдающих человека, готовых расстаться с жизнью?
Были люди, которые видели сидящую в окне Лизавету. Почему они не бросились спасать ее и уговаривать? Потому ли, что лучше бы ей было умереть и не мучиться? Что лучше: жизнь болезным калекой или быстрая безболезненная смерть? Годами люди спорят, эвтаназия - добро или зло? Милосердие или убийство?
Но эти люди вздохнули с облегчением, узнав на следующее утро, что Лизавета жива и полна сил для того, чтобы бороться.
О чем говорили обезумевшая от безысходности девушка и обезумевшая от горя старуха, сидя рядом на подоконнике? Об этом не знает никто.
Лизавета переехала жить к Любови Тимофеевне. Город выделил им просторную квартиру в одном из тех самых домов, где когда-то должна была жить шумная и веселая семья Никитских. Не без помощи мэра, Любовь Тимофеевна оформила удочерение девушки, и Лиза сменила фамилию. Обе они после той памятной ночи ожили, словно нашли ту самую истину, ради которой стоит жить.
- Катька, ты с ума сошла? Почему двери нараспашку? А если Лиза увидит?!
У входа в гараж возник хмурый загорелый мужик. Было в нем что-то цыганское или даже итальянское - в этой смуглой коже, ярких вишнях глаз, в смоляных кудрях с редкими седыми нитями. А еще Валерыч почувствовал в нем скрытую силу и энергию. Наверно, такие люди идут на баррикады за свободу, - подумалось ему непонятно отчего. Баррикады, перестрелки, запах костров и развивающийся над смуглым пиратом флаг свободы. Фантазия, подхлестнытая то ли стрессом часовой давности, то ли прочитанной недавно книгой Анны Кальмы 'Заколдованная рубашка', невольно подсовывала Валерычу героические картины гражданской войны за свободу Италии с этим черноволосым красавцем в главной роли.
- Ой, Женька, прости! Я совершенно забыла про дверь.
- Впредь будь осторожнее, - проворчал мужик, и тут заметил выходящего из-за скульптур Валерыча. - А это еще кто?
- Женечка, я тебе сейчас всё объясню! - залепетала девушка, пытаясь наощупь перебраться через бронзовое пламя. - Понимаешь, это долгая история. Это Сережа, он приехал к Лизавете, и я должна была ему всё рассказать про Лизу!
Мышка так спешила, что запнулась и чуть не упала, если бы Евгений не успел ее подхватить.
- Выйдем. Я сейчас тебе все объясню. - Девушка тащила мужика к выходу. - Сережа, побудь тут, пожалуйста. Это всего пара минуточек. Хорошо?
- Конечно.
Надрывно скрипнула дверь гаража, и Валерыч остался в обществе скульптур. Ему сразу стало как-то не по себе. Умершие люди, облаченные в бронзу, следили за ним мертвыми глазницами. Их жизнерадостность казалась ему какой-то угрожающей и мрачной. Стараясь побороть чувство паники, Валерыч начал обходить памятник справа. На затылке у них нет глаз, и они перестанут сверлить его упрекающими взглядами. А может быть Валерычу просто было стыдно перед Элей, поэтому ему казалось что вся ее семья смотрит на него с осуждением. Позади скульптурной группы, заключенной в лепестки огня, сидел человек. Он сидел на постаменте спиной ко всем, прижав бронзовые колени в подбородку и закрыв лицо руками.
Убийца, поджигатель, несчастный человек со сломанной психикой. Но ведь в нем осталось что-то человеческое, раз он бросился спасать Эльку? Если бы она погибла в огне, она бы никогда не познакомилась с Валерычем. Не было бы ее великолепных клипов, игр и мультфильмов, а в жизни Сережи Сухарева не случилось бы этой безумной любви, толкающей на безумства. Что в его жизни значила Элька, талантливая, умная, смешливая, обидчивая, иногда забавная и капризная? Она заставляла громче бится его сердце и совершать идиотские поступки. Она словно врисовывалась яркими гуашевыми красками поверх серой картинки его жизни. И какая, к черту, разница, как она выглядит? Через полгода операция, и Элька будет ходить. Денег у Валерыча столько, что хватит на пластические операции целому полку инвалидов. А ведь он, идиот, чуть не истратил их так бестолково...
Картошечка получилась на загляденье. Сочная, золотистая, с тоненькой рыжей корочкой, со сладковатым обжареным лучком и кусочками сала. Запах ее витал по квартире, и овчарка возбужденно повизгивала, нетерпеливо пританцовывая вокруг миски.
Савраска зачерпнул лопаткой картошку со дна сковороды, поскоблил, сковыривая поджарку, поворошил в последний раз и выключил газ. Уже столько времени прошло, а мама всё не шла и не шла.
Сначала мальчик просто ее ждал. А потом от нетерпения он принялся чистить картошку. Савраска знал, что мама сейчас придет, повяжет цветастый фартук, сядет рядом и, ласково чмокнув кудлатую Савраскину макушку, тоже примется за картошку. И так быстро и ловко они справятся вдвоем! Но мамы все не было, и неровные кривые картофелины медленно перекочевали на доску, а затем и на сковородку. Савраска чуть не оттяпал себе палец, пока сражался с луковицей. Он залепил порез пластырем, гордо ссыпал мелко порезанный лук поверх картофеля и сала, но мамы все не было. Немного поколебавшись, он достал спички. Мама зажигать газ строго-настрого запрещала. Но Савраска уже был так окрылен своей самостоятельностью, так горд, что решил проявить инициативу. Он сто раз видел, как с этим справляется мама, и даже несколько раз зажигал газ под ее контролем. Сейчас же он все делал один, сам! Комфорка привычно фыркнула и разродилась синей ромашкой огня, а вот за спичкой Савраска не уследил. Ойкнул, когда пламя лизнуло его пальцы, выронил спичку и затряс пальцами. Черный огарок спички моментально сожрал ошивающийся на кухне Эрцог, и тут же обиженно выплюнул. Обычно на кухне на пол падают съедобные вещи, и Эрцог лопает все подряд не глядя. А тут такой обман!
Савраска накрыл сковородку крышкой. Он решил не прикасаться к еде до тех пор, пока не придет мама. Хотя... Пожалуй, он не вынес бы долго - так одуряюще вкусно она пахла.
Но тут Эрцог глухо тявкнул и рванул к двери.
Мама пришла не одна. Рядом потолок подпирал такой высокий, красивый, прямо как из сказок... папа? Савраска замер в коридоре, широко распахнув глаза. Он, кажется, даже дышать перестал от волнения.
- Ой, пахнет-то как чудесно! Это дядя Женя постарался? - мама возилась с застежками на босоножках, а сказочный гость с любопытством взирал на Савраску.
- Мам, я сам. Тебя так долго не было...
- Как сам? А нож? А газ?
Савраска спрятал руку с пластырем за спину и умоляюще посмотрел на великана - дескать, не выдавайте, дяденька, - и с интонацией Карлсона произнес его коронную фразу:
- Пустяки, мам. Дело житейское!
- Ну раз житейское, то пойдем на кухню. Я с тобой еще поговорю на эту тему вечером. - Мама пыталась казаться строгой, но Савраска уже почувствовал слабину в ее голосе, а это точно значило, что трёпки за самовольное включение газа не предвидится. Он прекрасно знал, что все эти запреты мама придумала исключительно из-за беспокойства за него. Но иногда она перегибала палку. Он уже взрослый и может сам заботиться и о себе, и о своей маме. И наверно это хорошо, что Савраска сам все приготовил. Он чувствовал неописуемую гордость и перед мамой, и перед этим высоким и красивым незнакомцем.
Вся душа его трепетала в предвкушении того, что вот сейчас мама скажет - Жеська, познакомься - это твой папа.
А она все не говорила и не говорила.
Вот уже гость и тапочки одел, и руки помыл, вот уже Савраска аккуратно лопаточкой разложил картошку по трем тарелкам, а Эрцог, схарчив контрабандой пронесенную Савраской сардельку, улегся под стол - караулить случайно упавшие вкусности.
Эрцог был готов слопать любые продукты, падающие на пол. Уж как только мама его не учила - а все без толку. Вот когда с базы приезжал настоящий дрессировщик, Эрцог и ходил, и сидет, и лежал по команде. Был просто чудо какой воспитанный пёс. Но стоило дрессировщику покинуть квартиру, как Эрцог из собаки-поводыря превращался а шаловливого щенка. Да и выполнял он свои функции крайне редко - Катерина сама могла найти что угодно и кого угодно в пределах городка. Эрцог был ей необходим лишь во вемя поездок в крупные города. Попав в шумную атмосферу Москвы или Питера, Эрцог сразу напрягался, угоманивался, налёт детской бесшабашности слетал с него еще в поезде. Это понятно - Эрцог приехал работать, а не песни петь.
От вокзалов к постоянным съмным квартирам, магазины, парикмахерская, тренажерный зал, несколько друзей. Эрцог помагал вести Катерине активную жизнь. Дома же Катерина в нем не нуждалась, и собака поступила в полное распоряжение Савраски. Они оба плескались в озере, носились по полям, катались с горки и кувыркались в снегу - в общем получали полное удовольствие от своего беззаботного детства.
Савраскино детство почти не было омрачено хмурыми тучами. Но была у него одна единственная мечта - чтобы у него был папа. Конечно, была еще мечта о том, чтобы мама смогла видеть. Смогли же починить тёте Эле глаз. И ходить она скоро сможет! Почему же его мама не сможет? Пусть не сейчас, но когда-нибудь в будущем! Технологии же улучшаются год от года, совершенствуются. Вот взять хотя бы тот диковинный аппарат, что привезла тетя Эля для мамы - трость с эхо-лотом, которая действует как ультразвуковая система сообщения у летучих мышей! Мама даже в тумане, когда сам Савраска ничего не видел, вела его с этой тростью без проблем. В общем, тут были хоть какие-то перспективы.
А вот с папой всё было совсем туго. Когда Савраска был маленьким, он часто спрашивал маму, почему у него нет папы. Тогда она рассказала ему совершенно непонятную историю, из которой он понял только то, что папа был очень-очень плохим человеком и как-то сильно обидел маму. А дядя Женя маму любил и заступился за нее. А кулаки у дяди Жени ого-го какие! Поэтому папа Савраски умер, а дядя Женя сидел в тюрьме. А Савраска родился, хотя мама была сама еще маленькая и училась в школе. А его, Савраску, мама назвала в честь дяди Жени, потому что была ему очень благодарна.
Хотя совсем не понятно, как можно благодарить человека, который убил (пусть и случайно) папу? Ведь мамы и папы всегда любят друг друга, а если и ругаются - то вовсе не сильно, и обязательно мирятся. Савраска видел это сто миллионов раз, и в магазинах, и на улицах. Иногда он останавливался у чьих-то учатков и смотрел, как чужие мамы и папы ссорятся, мирятся, целуются, помогают друг другу, в шутку шлёпают друг друга. У него папы не было, был только дядя Женя, которого Савраска немножко боялся, немножко уважал и немножко восхищался. Еще у Савраски был любимый дядечка Андрей, мамин брат, который жил в Москве и приезжал в гости. И еще у Савраски была тётя Лиза, которая ездила на большой тележке с уродливым лицом. В смысле, что не у тележки лицо уродливое, а у тёти Лизы. Только Савраска ее совсем не боялся, потому что тётя Лиза была самой чудесной, самой доброй и самой умной. Она с удовольствием играла с Савраской, привозила ему из заграницы книжки с красивыми картинками и читала ему сказки. Еще тётя Лиза говорила, что у мамы волшебные руки, и только благодаря ей тётя Лиза будет ходить. Только зачем ей ходить, когда она так ловко управляется этой своей чудесной тележкой? Тётя Лиза может быстро-быстро ехать - и прямо, и зигзагом, и даже задом-наперед. Иногда она подхватывала Савраску под мышки и, усадив его к себе на колени, катала. У Савраски дух перехватывало от восторга, он прижимался к теплому плечу тёти Лизы, тайком трогал и нюхал ее толстенную косу, похожую на золотого удава, и пищал от счастья и скорости. А еще он решил, что когда вырастет - обязательно женится на тёте Лизе, потому что она очень хорошая, и чтобы иногда кататься на её чудесной тележке. Савраска даже один раз ей это сказал, чем привёл тётю Лизу в неописуемый вострог.
Вот дядя Женя мог бы быть ему папой, и хоть он мог, как в песне поётся, 'плавать брасом, спорить басом, дрова рубить', Савраска представлял себе отца совсем другим. А когда мать привела домой этого высокого, красивого, сильного, как у Савраски даже сердце ёкнуло. Вот он, папа!
*******
Вы никогда не задумывались, что вырастает из мальчиков и девочек, растущих на правильных книгах и фильмах? Детям читают поучительные книжки и разрешают смотреть поучительные фильмы, полные патриотизма и расстановки приоритетов - вот так делать можно, а так делать нельзя. Хорошие девочки не плачут в магазине, выпрашивая игрушку, хорошие мальчики должны защищать девочек, нельзя мусорить на улицах, дверь надо открывать только маме-козе, а волку - нельзя, служить в армии - это почетная обязаннность и так далее. Почти все советские фильмы были пронизаны мыслью о кипучей, могучей, никем не победимой. Все дети из советских книг и фильмов были правильные и идеальные. Всегда было ясно, какой герой плохой, а какой - хороший. И дети росли с четким разграничением, что хорошо, а что плохо, - за что отдельное спасибо Владимиру Маяковскому. И лишь вступая в самостоятельную жизнь дети начинали понимать, что нет только белого и черного, есть и другие цвета, есть полутона. И вообще нет людей только плохих и людей только хороших. И поступков нет плохих и хороших - это зависит лишь от интерпритации поступков окружающими.
Мне всегда было интересно, сколько же лет дали Юрию Деточкину из фильма 'Берегись автомобиля'. И вообще правильно ли он поступил? Человек, наказывающий преступника - молодец. Человек, совершающий кражу чужой собственноси - подлец. Человек, отдающий деньги в детские дома - герой. Так какой же Юрий Деточкин? Плохой или хороший? Да, он хороший, но он выбрал неправильный метод для борьбы с преступностью. Во всяком случае, так кажется мне, но вы можете со мной и не согласиться.
К сожалению, в жизни, а не в книгах или фильмах, часто быват ситуации, когда человек совершает неблаговидные поступки из хороших побуждений. Его воспитывали так, что его понятия правильности или неправильности какого-то действия не совпадают с уголовным и гражданским кодексом. Именно таким человеком и был Евгений. Он рос на книгах Владислава Крапивина, Анны Кальмы, Константина Кирице, Вильяма Козлова и многих других авторов, писавших об умных, смелых и удивительных детях, способных пояти в одиночку против толпы для достижения благородных целей. Такие дети пойдут на всё ради помощи другу, брошенному котенку или любому другому существу, нуждающемуся в помощи. Они будут сами наказывать преступника, если это не в состоянии сделать ни законы, ни уполномоченные органы. Из этих детей вырастают люди чище и добрее, чем большинство.Но и жить им намного труднее. Им сложнее приучиться жить в этом несовершенном и неправильном мире. Вся их жизнь похожа на бунт. Они все время кого-то спасают, помогают, заботятся. А когда не кого спасать и не о ком заботиться, они хиреют.
Женя всегда жил по своим собственным законам и понятиям. Его любили и уважали, многие им восхищались и ставили в пример. Но жить ему было непросто со своими собственными представлениями о правильности или неправильности поступков.
Рос Евгений в Питере, ругался с отчимом и матерью, не разделявшими его взглядов, и в конце концов уехал к отцу в Сибирь.
Сначала в этот тихий городок на берегу Чулыма Женька приехал на летние каникулы. После фундаментального и яркого Питера, шумного и красивого, родина отца показалась ему безпросветной глушью. Он злился, что мать сослала его сюда на все лето. С отцом у Женьки были отношения мирные и споконые. Батя инженерил на соседнем заводе, и его глубоко уважали за знания, характер и золотые руки. По вечерам он что-то мастерил под навесом за домом, и Евгений ему с удовольствием помогал. В отличие от отчима - засушенной очкастой интеллигенции, батя был человеком и головастым, и рукастым. С удовольствием устанавливал соседкам лавочки перед полисадниками, ремонтировал сгоревшие миксеры и снимал с деревьев орущих котят. За несколько дней, проведенных в обществе отца, Женка понял, насколько близок ему этот человек и что сам он мечтает быть похожим на отца.
Соседки с удовольствием подсовывали Жене и его отцу какие-то баночки и горшочки с едой. За воздействие на Авдея Евгеньевича среди соседок велась конкурентная борьба. Молодые еще бабы наперебой пытались завоевать его расположение. Женя недоумевал: почему его отец не выберет себе какую-то одну и не женится на ней? Ведь все они были редкостными хозяйками, а как они готовили - пальчики оближешь! Неужели отец по прежнему верен бывшей жене? Уже потом Женька понял, что всй это - игра, где и отец и соседки довольны процессом, а не результатом. Что будет, если Авдей Евгеньевич выберет какую-то одну? Как быть всем остальным?
Да и как выбрать одну самую-самую из этих молодых еще, крепких, бойких на язык? Все они одинаково хозяйственны и веселы, все они одинаково охочи до мужиков и болтовни. Авдей Евгеньевич к каждой заглядывал на огонёк, с каждой держался ровно по-дружески, ни одну из них не выделял, ни одной не оказывал внимания больше, чем другим. Женька сначала этого не понимал, до него дошло лишь со временем. Мужчин умных, непьющих и галантно обращающихся с женщинами в городке были единицы. Частенько мужики напивались и поколачивали своих жен, да и те в ответе не оставались. Вход шли ухваты, поленья, сковородки. Город только назывался городом, а по сути был тремя объединенными деревнями, и порядки были в нем скорее деревенскими. Иногда по городу с криками бежала какая-то баба, например, застуканная мужем у любовника, а за ней вдогонку бежал муж, и оба орали. Народ с удовольствием участвовал в зрелище, науськивая, подстрекая, подбадривая. С неменьшим удовольствем в гонку вступали собаки и украшали представление лаем и визгом. Селяне немножко осуждали жену-изменщицу, мужа-пропоицу, и, погутарив и подняв себе настроение, расходились по домам. Такие неказистые спектакли немного разнообразили скучноватую и размеренную деревенскую жизнь.
Стоящих и непьющих мужиков в городе было немного. А необремененных узами брака - так вообще единицы. Своим вниманием Авдей Евгеньевич одаривал добрых полдюжины женщин. У каждой из них по двору носилось от одного до трех детей, похожих на Авдея Евгеньевича в детстве. Как однажды признался Женьке отец, - руку и сердце он предлагал каждой. И каждая из них отказалась. То ли потому что от добра добра не ищут, то ли потому что боялись, что сказка станет явью. В простонародье отношения Авдея Петровича и его соседок прозвали Курятником, но никто не подшучивал и не смеялся. Может, кто-то немножко осуждал, кто-то завидовал, но всех участников Курятника данная ситуация вполне устраивала.
В какой-то момент Женя понял, что не хочет возвращаться в Питер. Он настолько привык к этой спокойной размеренной жизни, где всё навиду, нет подсиживаний и тайных конфликтов, где люди открыты и откровенны, что уговорил отца перевести его в местную школу.
Мать только делано повозмущалась - мол, как же так, вместо прекрасного Питерского образщования сын получит какое-то Мухосранское образование в сельской школе? На самом деле Евгений был уверен, что она просто жалеет денег, что отец ей переводил в качестве алиментов. Однако дело, к вящему удовольствию Женьки, отца, матери и отчима закончилось успешно. Женя не знал, как батя откупился за него, но мысленно поклялся обязательно вернуть отцу долг.
Так Евгений навсегда переехал в Сибирь. Батя был для него непререкаемым авторитетом. Он учил сына слесарить и столярничать, полоть и копать грядки, токарить и готовить. Женя даже сам кирпичи делал и обжигал для терассы. Пожалуй, если бы мальчик попал на необитаемый остров, он выжил бы так без особых проблем.
А потом началась осень, пришла пора идти в школу, и Женька пропал. Любовная лихорадка охватила его не при виде первой красавицы класса, яркой и активной Лизаветы с толстенной золотой косой, извивающейся как змеища по ее спине, а когда он увидел маленькую хрупкую слепую девочку, которую за серость и бесцветность все дразнили Мышь-Катишь. Она училась на несколько классов младше.
В крупных городах слепые дети учатся в специализированных школах. Здесь же ни специальных школ, ни спецклассов для слепых предусмотренно не было. Катерине сложновато было учиться со сверстниками наравне. Часть наук она схватывала налету. Ей великолепно давались музыка и иностранные языки. А что Катишь вытворяла на брусьях и на бревне - это никакому чемпиону мира во сне не приснится! История, география и естествознание двавались ей неменее легко, а вот геометрия, черчение и некоторые разделы физики - не очень. Одноклассники над ней подшучивали, но совершенно беззлобно. Мышь-Катишь уважали и любили. Девочка обладала великолепной памятью, прекрасным слухом и голосом, редкостной гибкостью и пластикой. Как раз во время занятий в физкультурном зале Женя увидел маленькую девочку на бревне - и понял, что пропал. А когда он узнал, что она слепая, когда увидел ее ближе и понял всю ее ранимость и беззащитность, то Евгений понял, что пропал безповоротно. Она была вся такая тоненькая и светлая, словно состояла не из тела, а из чего-то прозрачного и хрупкого - хрусталя или слюды.
Женька ходил за ней хвостом, таскал портфель, переносил на руках через лужи. Он убил бы любого, кто посмел бы обидеть его Катерину. Евгений выучил азбуку Брайля и в свободное время переписывал для нее книги, ноты и даже изготовил игральные карты. Труд был адским, потому что протыкать листы приходилсь с обратной стороны и ставить точки в каждой букве надо было зеркально, для того, чтобы с лицевой стороны листа получились пупырышки букв. Женя немножко подрабатывал, и почти все деньги тратил на кассеты. Он зачитывал для нее книги на кассеты и копил деньги на ученую собаку, которая может быть проводником для слепых.
Катерина принимала его знаки внимания, и каждый раз вежливо просила Женьку прекратить. Мальчик был для нее верным и надежным другом. Наверное, даже самым любимым из друзей, но не более того. В ее сердце царила любовь, и была она к совершенно другому человеку. Почти с горшка Катерина любила Лизаветиного дядю Михаила. Да и какой из него дядя? Всего на семь лет старше Катерины.