Аннотация: Семья покупает небольшой уютный домик, опрометчиво согласившись на небольшое одолжение бывшему хозяину...
- Настоящий договор устанавливает условия передачи недвижимого имущества, а именно дома ?4 по улице Кипарисовой, принадлежащего господину А. Бравербургу, в собственность мистера Т. Гришейма. Прошу стороны ознакомиться с договором и, если вы согласны со всеми указанными условиями, подписать, - лощённый нотариус вынул из кожаной папки два экземпляра документа.
Т. Гришейм, цветущий мужчина чуть под сорок, принялся внимательнейшим образом вчитываться в договор, неоднократно обсуждённый и исправленный. Уже почти бывший владелец дома номер четыре, представлявший собой полную противоположность будущего хозяина, лишь мельком взглянул на ровные строчки и, отыскав нужное место, размашисто подписал.
- Мистер Бравербург? - нотариус недоумённо посмотрел на него, уязвленный столь явным пренебрежением к своему шедевру. - Неужели Вы не собираетесь прочесть договор ещё раз?!
- Нет, - устало ответил бледный человек. - Я предпочитаю устные договорённости бумажной волоките.
- Но как же так?! - возмутился нотариус. - Неужели Вы не понимаете, что в наше время нельзя верить на слово?! Лишь документально заверенные обязательства и свидетельства имеют законную силу!
- Не всегда, не всегда, - покачал головой мужчина. - Нити судьбы слишком хрупки, а будущее нигде не записано. Оно не терпит, когда его пытаются загнать на бумагу. Нити судьбы лопаются, и будущее отматывается назад, становясь прошлым. И никакие бумаги уже не имеют прежней цены - ведь они остались в прошлом, - Бравербург смотрел перед собой пустыми глазами и, казалось, говорил для самого себя.
- Я чужд философии, - ответил Гришейм, подписывая договор и возвращая его нотариусу. - Но верю в силу документов. А согласно им, дом теперь принадлежит мне.
- А философом быть и не надо, - ответил Бравербург, поднимаясь со своего места. - Все эти письменные договоры и обязательства - не более чем тщательно продуманное бумагомарательство. Устные же обещания - обещания самого сердца. Вот их-то и нужно выполнять в первую очередь... - он вдруг встряхнулся от своей сонности и заговорил уже энергичнее, - Что ж, мистер Гришейм... позвольте поздравить вас с приобретением, - Бравербург протянул руку.
- Благодарю. Это чудесный дом, - от улыбки усики Гришейма топорщились, придавая ему неимоверно довольный вид.
Он пожал руку Бравербурга, а тот вдруг вцепился в собеседника так, что побелели костяшки.
- Мистер Гришейм, я могу попросить Вас об одном небольшом одолжении?
- Конечно. Буду рад вам помочь, - ответил тот, пытаясь вежливо разомкнуть затягивавшееся рукопожатие.
- В доме осталась одна вещь... старая музыкальная шкатулка. Не могли бы Вы оставить её на прежнем месте? - Бравербург продолжал удерживать ладонь мужчины.
- А разве вы не собираетесь её забрать?
- Собираюсь... но не сейчас. Понимаете ли, эта вещица осталась мне на память от покойной жены. Она слишком хрупка, чтобы подвергать её тяготам переезда. Не возражаете, если она пока останется у вас? Я заберу её, как только обоснуюсь на новом месте.
- Хорошо-хорошо, - Гришейм отбросил вежливость и пытался выдернуть руку.
- И, пожалуйста, не двигайте её, пока я не заберу шкатулку сам. Обещаете? - Бравербург умоляюще смотрел в его лицо.
- Обещаю.
- Спасибо, - странный человек с облегчением отпустил руку Гришейма.
- Ух, ты! Какой красивый дом, папочка! - маленькая Элиза, запрокинув головку, с восхищением рассматривала огромный особняк.
- Пошли внутрь, милая, - счастливый Гришейм подхватил дочку на руки и, улыбнувшись жене, поднялся по ступеням парадной. - Вот здесь у нас будет коридор, а это гостиная, - он привел своих дам в просторную залу, в которой из обстановки был пока только массивный камин.
- А не слишком ли это всё пышно, Томас? - с сомнением произнесла Луиза, любуясь изящной резьбой по мрамору. - Наверняка стоит просто огромного состояния. Мы же не можем позволить себе...
- Нет, дорогая, он достался мне почти задаром. Жена прежнего владельца умерла, и он пожелал продать этот дом, чтобы тот не напоминал ему о ней.
- Бедняжка...
- Папочка, а что это? - Элиза, восседавшая на руках у отца, безуспешно пыталась дотянуться до небольшой шкатулки, покоившейся на каминной полке.
Она была потертой, будто от частых прикосновений. Краски на крышке выцвели, но всё ещё можно было разобрать ставший блекло-розовым узор. В боку шкатулки виднелась небольшая замочная скважина для заводного ключика.
- Не трогай, детка. Это чужая шкатулка. Папочка обещал, что мы не будем трогать её, пока дядя не заберёт.
- Прелестная вещица, - Луиза коснулась крышки, но та не пожелала открываться.
- Наверное, она с каким-то секретом, - предположил Гришейм. - Но видно, что шкатулка очень старая и очень ценная. Пусть стоит - нам она не помешает. А теперь пойдем-ка посмотрим, что у нас наверху.
Луиза улыбнулась, видя, что муж просто светился от счастья. Когда Томас только получил предложение работать в Новом Орлеане, он так переживал из-за вынужденной разлуки с ней и Элизой. Но, к счастью, им удалось довольно быстро скопить нужную сумму, а теперь нашелся и такой замечательный дом.
Дом действительно был замечательным, изысканный и добротный, он оправдал все самые смелые чаянья, став не только уютным семейным гнездышком, но и подходящим местом для приёма гостей из общества, в котором они теперь вращались. Целый месяц миссис Гришейм при бесценной помощи Элизы украшала и обустраивала свой новый дом, пока глава семьи трудился на её благо.
И вот, наконец, повешена последняя картина, пристроена последняя ваза - наступил долгожданный день переезда. Элиза с удовольствием водила отца по особняку, рассказывая, как здорово они с мамой всё обустроили, пока Луиза накрывала праздничный стол.
Как хорошо было, наконец, иметь собственный дом, а не просто угол! Весело переговариваясь, разрезать ароматный мясной пирог и обсуждать новости, скопившиеся за день, а когда настанет ночь, разжечь большой камин и сидеть на диване, наблюдая пляску языков пламени.
Элиза засыпала, прижавшись к матери, убаюканная мерцанием огня и голосом Луизы. Гришейм сидел в кресле и курил трубку, с улыбкой поглядывая на них и тоже слушая сказку.
- И тогда откуда-то из-под потолка послышалась чудеснейшая мелодия из всех, что когда-либо слышала Лотти...
В этот миг раздался мягкий перезвон колокольчиков. Элиза распахнула глаза и увидела, что шкатулка на каминной полке раскрылась, наигрывая незнакомый усыпляющий мотив. Но вместо красивой балерины в коробочке оказалась лишь грубоватая деревянная фигурка, будто мастер не успел закончить работу.
- Томас, что это?
- Наверное, завод не кончился, - Гришейм встал с кресла и разглядывал незаконченную балерину, стараясь не прикасаться к ней. - Пусть танцует, - пожал плечами он.
С этого дня шкатулка открывалась и играла каждый вечер, когда в доме не оставалось никого, кроме Гришеймов. Маленькие колокольчики звенели, наполняя гостиную простой ненавязчивой мелодией. Но каждый вечер мелодия была иной, будто невидимый настройщик ежедневно вкладывал в нёе новую и снова и снова заводил пружину.
Элиза могла подолгу тихо сидеть перед камином и слушать, не сводя глаз с кружащейся балерины, а потом спала всю ночь без сновидений. Бывало, днём она подходила к матери и просила открыть шкатулку, чтобы 'маленькая девочка в розовом платьице станцевала'. Тогда Луиза говорила, что нельзя - это чужая вещь, а Элиза принималась плакать, пока, вздохнув, мать не пыталась осторожно открыть шкатулку, но каждый раз ничего не выходило. Мистер Гришейм добродушно посмеивался над причудой дочки.
- С такой вещицей и никакая няня не нужна.
Однако гувернантку все-таки пришлось нанять: Томас стал очень занят на работе, миссис Гришейм всё чаще приглашали в салон леди Ольги, а отказываться же было неудобно и крайне невежливо. Няню нашли быстро: оплату предложили неплохую, да и ребенок покладистый. Гувернантка не могла нарадоваться на спокойную девочку, которой и нужно-то было, чтобы играла музыкальная шкатулка
Однажды, когда няня уснула, Элиза подвинула стул и влезла на него, дотянувшись до каминной полки. Мама много раз говорила, что шкатулка чужая и трогать её нельзя, но дядя всё не приходил за ней. Поэтому же ничего, что Элиза немного посмотрит на балерину? Она же не будет трогать, а только посмотрит.
Наконец, Элиза дождалась: шкатулка открылась и появилась маленькая балерина. Девочка не могла не восхищаться тем, как красива танцовщица. Какие у неё чудесные светлые локоны! А глаза? Они будто настоящие! Жаль, что нет ротика. Наверняка он просто очаровательно улыбается.
Вернувшихся с приёма Гришеймов на пороге встретила обеспокоенная гувернантка.
- Что случилось, Рошель?
- Малышка... она упала со стула и ударилась.
- Боже! Как это случилось? - Луиза побежала вверх по лестнице, на ходу скидывая с плеч шубку.
- Мадам, я не знаю... - гувернантка чуть не плакала. - Похоже, она полезла за музыкальной шкатулкой.
- За доктором посылали? - Гришейм ринулся следом, пытаясь стряхнуть зацепившуюся за ногу шубу.
- Да, он недавно ушёл. Сказал, что всё в порядке, просто несколько синяков и ссадин. И оставил рецепт на мази.
- Будьте повнимательнее, Рошель, - с легким упрёком улыбнулся Гришейм. - надеюсь, это больше не повторится. А теперь идите - на сегодня вы свободны.
Луиза ничего не сказала растерянной няне, она даже не взглянула на неё, опустившись на пол у кроватки Элизы. Девочка была бледна и неподвижна - будто восковая или даже деревянная фигурка. Гришейм подошел к жене и успокаивающе погладил по плечам.
Вдруг до них донесся перезвон колокольчиков. Он звучал яростно, как церковный набат, пронизывая, казалось, весь дом.
- Томас, выкини эту гадость, - произнесла Луиза.
- Ты о чем, дорогая?
- О шкатулке. Выброси эту дрянь, чтобы ни я, ни Элиза её больше не видели.
- Луиза, но я же обещал мистеру Бравербургу, что шкатулка останется на месте, пока он её не заберёт.
- А я больше не желаю видеть это в своем доме, - женщина вскочила и бросилась вниз.
- Луиза! - Гришейм кинулся за ней.
Она успела первой.
Балерина кружилась по своей сцене, торжествующе улыбаясь алыми губами. Колокольчики продолжали звенеть, но теперь это были куранты, отсчитывающие последние удары.
Шкатулка покатилась по полу, жалобно брякнув. Перезвон смолк.
- Милая, успокойся, успокойся, - Гришейм схватил жену в объятия, не давая ей растоптать ненавистную игрушку. - Тихо, тихо, - приговаривал он, целуя дрожащую женщину в лоб и виски.
- Вы же обещали, Гришейм! - донесся голос. - Что же Вы наделали?! - в дверях стоял Бравербург. Его бесцветные глаза яростно пылали.
- Вы обещали забрать, но так и не приехали! - сказала Луиза, стирая злые слёзы. - А из-за вашего хлама моя девочка пострадала! - она сделала попытку вырваться из рук мужа.
- Всё было бы в порядке, если бы Вы не нарушили своего обещания, - с какой-то горечью произнес Бравербург, будто не слыша миссис Гришейм, и подобрал шкатулку, нежно погладив её, как раненного щенка.
- Дорогая, иди наверх, я сейчас всё улажу, - мягко сказал жене Гришейм и, дождавшись, когда она скроется в холле, заговорил снова. - А докажите! - его речь сделалась жёсткой, казалось, ярость женщины вселилась в него. - У Вас есть какое-нибудь письменное доказательство тому? Или свидетельство? Нет. Так что забирайте свою вещь и уходите из нашего дома.
- Я не даю письменных обещаний. И письменные свидетельства тоже не нужны. Их можно сфабриковать. Лишь устные обещания, идущие от сердца...
- Имеют ценность, - закончил за него Гришейм. - Да-да, знаю уже! Но это мир бумаг. Так что уходите, или я вызову шерифа.
- Что ж... прощайте, - Бравербург насмешливо приподнял шляпу и вышел в ночь.
Гришейм, напряженно дрожа, смотрел на закрывшуюся за ним дверь. Странный человек. Не верит документам, но легко полагается на устное слово. Наверное, не место таким в этом мире - без бумаги так легко обмануть.
Сверху вдруг донёсся истеричный вопль. Гришейм бросился к жене. Луиза вжалась в угол детской и, не переставая визжать, пустым взглядом смотрела на бледную фигурку в кроватке. Там лежала изящная кукла. Ярко-голубые фарфоровые глаза смотрели прямо на женщину, а приоткрытые губы, казалось, шептали 'мама'.
- Ничего, дорогая, ничего, - Бравербург трясся в экипаже по неровной дороге, ласково поглаживая бока старой деревянной шкатулки. - Мы ещё найдем способ вернуть тебе человеческий облик. Наверняка в этом мире ещё есть люди, которые умеют держать обещания.