Наверное, я так устроен, что во всякой вещи или фразе ищу вначале недостатки и минусы, и только во вторую очередь - достоинства. Не знаю, откуда это во мне - свойства ли моего дурного характера или же это благоприобретенные, заимствованные в обществе, черты повседневного бытия. Но тут уж ничего не поделаешь. Быть может, кому-то этот свет видится иначе, чем всем остальным. Историю, которую вы найдете ниже, можно отнести к мистике, хотя кому доподлинно известно, что в нашей жизни мистика, а что нет?
* * *
Очередь за молочными продуктами двигалась медленно. Я стоял за толстой, малоприятной теткой в облезлой шубе и с тоской наблюдал, как парень, который расплачивался с продавцом, еле шевелился, доставая деньги.
- Боже, как же он копается, - с неприязнью подумал я, - будто-бы ему не двадцать с небольшим лет, а все восемьдесят. В эту секунду что-то произошло. Я еще не понял, что именно, но каким-то шестым чувством почувствовал опасность. Резко повернувшись, я поймал его за руку. Я успел вовремя среагировать, и схватил его в тот момент, когда он просунул ладонь в боковой карман моей сумки. Я взглянул в лицо вора. И увидел мальчишку лет двенадцати от роду.
- Так тебе и надо, - обожгла мысль, - нафилософствовался, идиот. На меня в упор смотрели большие, круглые, темно-серые глаза подростка. В этих глазах был не только страх. В них светилась надежда на счастливый исход дела. Лицо, глаза, весь его облик были полны уверенности в благополучном окончании истории. - Удивительное рядом, - подумал я, - страх и надежда в одном взгляде. Я уже набрал в легкие воздуха, чтобы крикнуть: - Держите вора! Но мальчишка, которого я держал за рукав куртки, тихо про-
изнес: - Не делайте этого, прошу Вас, не надо кричать.
От изумления я открыл рот еще шире, но не произнес ни слова. Я заметил, что мы стоим с ним в проходе, и что очередь моя лениво и равнодушно течет мимо меня. Но мне уже было не до нее.
- Как ты узнал, что я собираюсь делать? - спросил я.
- Я прочитал твои мысли, - потупя голову, ответил маленький вор. Его лицо, при этом, выражало недоумение и растерянность, как будто я сморозил глупость, а чтение мыслей - занятие самое обычное.
Все это заставило меня задуматься, а факт кражи отошел сам собой на второй план. - А, собственно, кражи - то никакой и не было, - подумал я, - ведь он у меня ничего не украл. Не успел украсть.
- Совершенно верно, - откликнулся виновник дурацкой ситуации, в
которой я оказался, - отпустите меня, дяденька, ведь я ничего не украл у Вас.
- Много болтаешь, - проронил я, направляясь с ним к выходу из магазина, продолжая крепко держать его за рукав. Очутившись на улице, я повел преступника к метро, в милицию.
- Вы решили сдать меня мусорам? - начал мальчуган, - бросьте, все равно из этого ничего не выйдет.
- Почему это? - задал я идиотский вопрос, и тут же осекся, понимая, что мальчишка был прав.
- У тебя нет доказательств, - продолжил свою мысль мой невольный собеседник, перейдя на "ты", - ты же сам понимаешь, что делаешь глупость.
- Давай поговорим спокойно, - предложил я, остановившись у киоска, где продавались горячие хачипури. Я не знал, что отвечать ему на его сшибающие с ног реплики, поймав себя на мысли, что он мне начинает нравиться именно своей манерой отвечать или, скорее, манерой мыслить. Казалось, он был открыт для мира, и, при этом, был очень умен. Его круглая физиономия выражала теперь целый каскад переживаний - от неожиданной радости по случаю избежания наказания за неудавшееся ограбление до жгучего интереса к дальнейшему развитию событий. Я подумал, что если его помыть, причесать и приодеть, он выглядел бы очень неплохо.
- Ты что, правда, читаешь мои мысли? - вновь спросил я.
- Правда, - услышал я тихий голос в ответ, - тебе не нравиться мой
внешний вид и ты хочешь сводить меня в баню.
- Какой кошмар, - подумал я, но ничего не ответил ему.
Взглянув на мальчугана, я перехватил его голодный взгляд на пирог в руке мужчины, который обкусывал вкусно пахнувшую выпечку. Не отпуская совсем мальчишку, но, ослабив хватку, я подошел к окошку и попросил сидящую в киоске молодую, энергичную особу, вероятно женского пола, отпустить мне два пирога и два кофе. Скосив взгляд в сторону пленника, я вдруг понял, что бежать он не собирается, и что вполне одобряет мой поступок.
* * *
Давно известно, что все самые ужасные вещи в мире мы делаем по глупости. Если разобраться, то нами управляют только две основные силы: глупость и страх. Все остальное подчиняется этим двум векторам. Во-первых, глупость. Потому что, когда мы глупы, уже ничто не в силах помешать нам. И, во-вторых - страх. Страх потерять то, что имеешь, страх показаться смешным в глазах близких нам людей, либо, в глазах общества. Страх быть не понятым и оскорбленным. Да мало ли всяческих страхов на нашу бедную голову. А когда человек напуган, он способен свернуть горы. И, как вы понимаете, не может совершить ничего путного.
Ленька, моего нового знакомого звали именно так, убежал из родного города, от матери, которую боялся, именно по этим двум причинам. В настоящую минуту он поглощал горячий хачипури с жадностью голодного волчонка. Пережевывая большой жирный пирог с мясной начинкой, Леонид поведал мне свою короткую, насыщенную приключениями историю.
Отца Ленька помнил смутно. Образ вечно пьяного, размахивающего руками и кричащего на мать мужчину, навсегда врезался в его память. А потом этот человек исчез и уже больше не появлялся. Как рассказала мать: - посадили его за пьяный дебош, но он и в кутузке сумел устроить скандал и драку. За что и был избит милицией. От этого и умер. - Много ли ему было надо, - с тяжким вздохом и жалостью в голосе добавила она. После этого мать долго болела. А потом сама стала все чаще и чаще прикладываться к чарке. А тут еще у Леньки, сыночка ее единственного, открылся странный и непонятный дар - дар, позволяющий ему слышать мысли других людей и, словно видеть сквозь закрытые двери, рассказывая, что находится в комнате. Способности эти объявились у него после перенесенной пневмонии в тяжелой форме, и с высокой температурой, когда вопрос стоял о жизни и смерти. Вначале мать удивилась и поразилась этим новоявленным открытиям у сына. А потом стала все чаще кричать на него, ругаясь последними словами, и еще больше пить. А однажды жестоко избила его. Это случилось в тот день, когда сын предупредил соседку о том, что его мать, ради выпивки, собирается украсть у нее деньги. Собственно он и сказал ей только о том, чтобы она перепрятала деньги. Мать набросилась на него с кулаками. На следующий день Ленька убежал из дому. Это случилось прошлой осенью. А сейчас на улице февраль и Ленька уж точно останется на второй год, если даже и Верне-
тся в Тихвин, к своей матери.
- А как же ты жил все это время? Где спал, что ел?
На эти вопросы мой новый приятель отвечал неохотно.
- У знакомых, у родственников - прозвучал фальшивый, неубедительный ответ.
- Я работал, подумав, продолжил Леонид, - чего только не делал, -
сначала мыл окна у машин на стоянке, потом работал подсобным рабочим на кухне при ресторане. Там хорошо было, сытно.
- А потом стал карманником, - не удержался я.
- Нет, не стал, - мальчишка вдруг улыбнулся светлой и радостной улыбкой, - ты у меня был первый.
- Да ты что! - воскликнул я с чувством, не может быть!
- Вот те крест, - Ленька вдруг перекрестился, и я заметил у него на шее дешевый, маленький крестик.
- А вообще-то, - серьезно произнес он, - моя мать говорила, что если человек не может отстоять свой кусок хлеба, имея для этого руки, ноги, голову, зубы, наконец, если по-другому никак не получается, то этого человека и человеком-то назвать нельзя.
На этот раз замолчал я, углубившись в процесс пережевывания пищи. Обдумывая произнесенную Ленькой фразу, я решил, что мальчишка не по возрасту развит.
- Что же мне с тобой делать? - подумал я, вслух сказал совсем другое.
- Ленька, а почему нам не пойти ко мне? Тебе и вправду нужно помыться, - в этом месте я замолчал. А потом добавил:
- А по дороге в магазин зайдем, купим кой-какую одежку.
- У меня есть деньги, - обиделся малец.
- Вот и чудесно, если не хватит, я добавлю. А ты после отдашь. Идет?
Молчание, последовавшее за этим моим предложением, я расценил как согласие. Через минуту мы с ним, как добрые знакомые, бодро вышагивали в сторону большого торгового центра, что расположился через дорогу.
* * *
Я жил один в однокомнатной, холостяцкой квартире, доставшейся мне после развода и раздела имущества с моей бывшей, которая осталась жить в двухкомнатной. Вдвоем с дочерью. Моей дочерью, между прочим. Живя в браке, я старался во всем следовать изречению: - Чего хочет женщина, того хочет Бог. Хотя... Хотя, на самом деле, все не так просто. Вскоре после начала нашей семейной жизни я понял, что у всех смертных есть свои недостатки. И женщины - не исключение. - Люблю я женщину, но странную любовью. Не победит ее рассудок мой, - перефразировал я стихи поэта после очередной семейной бури.
Сейчас, вспоминая процедуру развода, я жалею Ирину, - так зовут мою бывшую супругу. Но, если быть честным до конца, то неизвестно чего в этом ощущении больше - жалости к ней, как к пострадавшей стороне, или к самому себе, потерявшему сразу и семью и уверенность в завтрашнем дне. Прошло без малого тринадцать лет с той давней поры, когда симпатичная молодая девушка согласилась пойти танцевать с одним очень настойчивым молодым человеком. В ту светлую летнюю ночь им было так хорошо друг с другом. Они прошагали тогда весь город, пройдя через большое количество мостов, проспектов, улиц и переулков. Но меньше всего в ту ночь их занимали красоты ночного города. Они были увлечены друг другом. И это увлечение переросло затем в прочную и надежную связь, скрепленную не просто привязанностью, но любовью. В то время не было у этой девушки ни мешков под глазами, ни морщин на лице. Не было у нее тогда ни вселенской усталости, ни потухшего, вечно недовольного всем взгляда темно-карих, с поволокой глаз. Образ тогдашней, трепетной и легкой девушки навсегда врезался в мою память. Формы ее обнаженного тела тянули и привлекали меня тогда своею, не только и не столько красотой и доступностью, сколько ответным желанием, исходившим от нее. Оно было в ее облике, в лукавстве взгляда, в очаровательной улыбке. Осознавать это было всегда здорово.
На суде же у нее был такой растерянный и удрученный вид, что я до сих пор не могу забыть выражение ее лица в тот час. Я стоял тогда и думал о том, что вместо того, чтобы унижаться в этом дурацком суде, предоставив решение своей судьбы совершенно чуждому и равнодушному к тебе человеку, мы смогли бы договориться. Я много думал об этом. И всякий раз отвечал сам себе: - Нет, не смогли бы. С Ириной стало невозможно без спора, переходящего в ругань, что-либо обсуждать, она никогда не внимала моим доводам. В лучшем случае я мог уговорить ее выслушать мои соображения. Хотя результат, скорее всего, был нулевым. Раньше она не была такой. Она была более сдержанной и внимательной. Более понимающим меня и внимающим мне человеком, нежели я сам. Правда, и в былые времена не всегда удавалось умилостивить ее поцелуями и ласками. Либо подарками. Жарких объятий хватало на несколько мгновений.
- Отстань, - говорила она, высвобождаясь, - я устала.
И этим все кончалось. И тогда, на суде, я так и не сделал встречного шага, я заставил себя молчать.
- Нет, с Ириной невозможно прийти к согласию, нет, - оправдывался я
сам перед собою, - с ней возможно, либо не спорить вовсе, покорно соглашаясь на все, либо же послать ее куда подальше! Не о чем и говорить. И, потом, ее пристрастие к мату, к сквернословию? Откуда это у нее? Раньше за ней такого не замечалось. Любому ослу понятно, что когда можно договориться, не разводятся.
И я перестал сомневаться. Тогда перестал. Но как быть с ребенком? Девочке нужен отец. Надо быть откровенным. Да и мне тоже нужны они - мои жена и дочь. Ведь мы так схожи во мнениях и поступках. Схожи во взглядах на жизнь и кругозоре. Вот только думаем мы с ней по-разному. Вот, где собака зарыта. На этом круг моих рассуждений замыкался, упираясь в стену моего скудоумия и безысходности. Ну, что ж, жизнь все расставила по своим местам. На сегодняшний день я остался без женщины и без любви. Лучше сказать, без любимой женщины. А это не одно и тоже. Но я несколько отвлекся.
* * *
Чудеса начались на одном из этажей супермаркета, куда мы с Лень-
кой направились, влекомые естественной потребностью. Но, оказавшись перед заветной дверью, мы обнаружили ее запертой.
- Закрыто, куда претесь? - раздался неприятный женский голос, -
технический перерыв на пятнадцать минут. Разве не понятно?
Оглянувшись на голос, мы увидели женщину необъятных объемов в черной юбке и серой хлопчатобумажной жилетке, надетой поверх шерстяной кофты, неопределенного, грязно-серого цвета. Лет ей было к шестидесяти, и выражение лица не сулило нам ничего хорошего.
- Тетенька, ну, пожалуйста, - неожиданно заговорил Ленька. В голосе его, на удивление твердом и настойчивом, почти не ощущалось просительных интонаций. - Мне очень, то есть нам очень надо, - добавил он, как-то внимательно и строго посмотрев на эту ударницу туалетного фронта.
Случилось невероятное. Эта грубая, не ведающая жалости тетка, окинув нас взглядом, вдруг сунула руку в карман жилетки, извлекла из него ключ, и, не издав ни звука, открыла для нас вожделенную дверь.
- Ну, ты даешь, - выказал я свое восхищение, когда мы с ним оказались у писсуаров, - как это тебе удалось?
- Ничего особенного, - несколько смутившись, откликнулся Леонид, - просто я направил ей мысленный посыл на открытие двери. Как видишь, сработало. Голова, правда, разболелась, - добавил он тихо.
Я ничего не ответил ему, обдумывая происшедшее. Через минуту мы с ним, как ни в чем не бывало, прошли в обратном направлении, мимо туалетного стража порядка, которая сидела на своем табурете рядом с дверью. Вид у нее был неважнецкий.
- Как побитая собака, - подумал я.
- Ты прав, - ответил мне Ленька, - она действительно, как сторожевая собака около своей будки. А если честно, она совсем больна, у нее нездоровая,
воспаленного цвета аура. Но она еще поживет.
- То есть как, поживет? - на моем лице возникло недоумение.
- Видишь ли, я должен кое-что объяснить, - начал Леонид, взглянув мне в глаза, - ты знаешь, я умею не только мысли отгадывать. Я еще кое-что умею. Например, я вижу ауру человека и по ее цвету могу определить, здоров человек или болен.
- Прямо экстрасенс какой-то, - вставил я.
- Пусть так, но я определяю дату смерти людей, с которыми сталкиваюсь по жизни, - продолжал мой собеседник.
- Как это? - не понял я.
- Очень просто. Ты думаешь, я к тебе случайно подошел? Не тут-то было. Я тебя долго выбирал из толпы. Ты мне приглянулся. Ты молод, здоров, без вредных привычек. И проживешь еще долгую жизнь.
- Откуда ты можешь знать, сколько я проживу? - не выдержал я.
- Когда рядом со мной оказывается человек, которому на роду написано, скоро умереть, во мне что-то шевелится. Я не знаю, как это назвать, это чувство не объяснить словами. Я чувствую, что за человек рядом со мной, сколько
ему осталось быть с нами.
- Какой ужас, - воскликнул я, невольно остановившись после таких откровений моего маленького спутника, - какие-то дьявольские разумения.
- Ты знаешь, я думал об этом. И пришел к выводу, что не все способности от бога. Ведь, ежели существует на земле добро и зло, и Бог есть олицетворение добра и света, то должен кто-то олицетворять зло? Этот некто есть дьявол, сатана - бог тьмы, одним словом, бог зла и насилия. То есть все то, что мы искренне ненавидим, но что также неискоренимо, как и добро.
- Ну, ну, - только и смог произнести я, - и что дальше? Ведь если твои способности от дьявола, то и сам ты должен быть злым, нехорошим человеком. А ты, вроде бы, как раз наоборот. Совсем не злой. Я бы сказал, добрый парень, - улыбнулся я дружеской улыбкой.
Ленька после моего неожиданного выпада в его адрес долго думал, собираясь с мыслями. А потом серьезно так отвечал мне.
- У матери в спальной комнате, на столике возле зеркала лежала толстая книга. Библия называется. В откровении от Иоанна я прочел:
- Мы имеем от Бога Жилище на небесах. - Тот, кто в Вас, больше того, кто в мире. И еще: - Знаю твои дела. Вот. Я отворил пред тобою дверь, и никто не может затворить ее.
- По-моему в этих словах дан ответ на твой вопрос, - вдумчиво, со знанием дела, закончил мой философ.
- М-да, интересно, - безо всякого интереса, но с глубокомысленной паузой произнес я, - все-таки твоя мать очень неординарный человек. А почему ты о матери сказал в прошедшем времени?
- Моя мать умерла, - был ответ.
- Как это, умерла? Ты что, был дома?
- Нет, я знаю. Она умерла.
Мы оба молчали. На улице к этому часу заметно потемнело, хотя вечер еще не наступил. Наконец, я прервал затянувшуюся паузу.
- Страшный ты человек, Ленька, - произнес я в сердцах, ни минуты не сомневаясь, что мой добрый приятель знает, что говорит.
* * *
В голове моей творился настоящий сумбур. Этот подросток за полчаса нашего знакомства перевернул все мои представления о жизни и о себе самом. Все устоявшиеся жизненные постулаты разрушались сами собой. Я чувствовал себя перед ним, словно обнаженным. И боялся думать при нем о своем, о сокровенном. Я боялся показать ему свои слабости. В конце концов, сила моя в моем
жизненном опыте. Похоже, этот малец имеет на этот счет собственное мнение.
Но не думать об Ирине я не мог. Мне казалось, что я должен найти какой-то разумный выход из создавшейся ситуации. В истории с нашим с ней разводом была доля моей вины. Я это понимал. Похоже, что я не отношусь к тем мужчинам, у которых любовь умирает, как только уходит чувство. А может быть, любовь просто возрождается, как птица Феникс, после самосожжения? У меня не было ответа на этот вопрос. Мне было жаль Ирочку, которая с возрастом растеряла все свои преимущества. Я имею в виду женские штучки. Вы, наверное, сами знаете, какие. Это и ласка и внимание и забота о любимом. Это умение улыбнуться и посочувствовать милому другу в нужную минуту. Иногда простое прикосновение нежной руки бывает дороже многих слов. Но все это ушло. Чувственность и нежность уступили в ней место грубому натиску, граничившему с вульгарностью и хамством. Доброта и радость общения исчезли. Поиск выгоды, стремление всегда сделать по-своему, настоять на своем мнении, заступили на их место. И в разговоре, и в решении насущных проблем. Я уж не говорю о воспитании дочери. Приоритет матери был непререкаем.
Но, кажется мне, я вновь отвлекся. Мы выглядели старыми друзьями, когда, держась за руки, бодро выходили из супермаркета. Делая покупки, мы успели познакомиться. Я сказал моему новому знакомому, что работаю в школе, и что преподаю физику в старших классах. А еще добавил, что видел много способных ребят, но такого, как он, вижу впервые. На это мимолетное откровение мой приятель ничего не ответил, только, скосив глаза, внимательно посмотрел на меня. Теперь Ленька был одет в новенькую куртку, из-под которой виднелись серые стильные брюки и новые черные ботинки, придававшие ее владельцу, самоуверенный и решительный вид. Его улыбка на умытом и умиротворенном лице довершала портрет. Вокруг нас струилась обычная для этого предвечернего часа толчея. Толпа, как широкий ручей разделялась в дверях на два потока. Только в отличие от мощного единого ручья, потоки эти текли навстречу друг другу, повсеместно сталкиваясь и бурля в точках соприкосновения, словно закипая при этом.
- Ха! Ленька, ты ли это? Рад тебя видеть, - крупный, белобрысый парень, лет шестнадцати, смотрел прямо на моего спутника. Парень поднимался по ступенькам, намереваясь, вероятно, войти в магазин.
- Тебя же убили, Дрозд,- воскликнул Леонид, с изумлением и явным страхом глядя в глаза незнакомца.
В какое-то мгновение я также встретился с ним взглядом. Светло-серые с желтизной глаза его произвели на меня отталкивающее впечатление. Его взгляд, казалось, был напоен одновременно всеми людскими пороками. В нем сочетались злоба и ухарство, наглость и желание угодить, подлость и страх. Но, пожалуй, этот парень с желчной, неприятной ухмылкой на лице, был незнакомцем только для меня. Ленька, похоже, знал его хорошо. Слишком хорошо. Мы все, наконец, спустились с крыльца, отошли в сторону от людского потока.
- Ты же умер, Дрозд, - повторил Леонид, с дрожью в голосе, обращаясь
к своему старому знакомому.
- Как видишь, жив, здоров, и вполне доступен. Меня можно пощупать, и, даже, погладить. Только осторожно, - ухмыльнулся этот странный парень, которого Ленька назвал Дроздом.
- А это кто? - спросил Дрозд Леньку, кивнув в мою сторону.
- Это Сергей Николаевич, мой классный учитель, - неожиданно ответил Леонид, заговорщицки взглянув на меня, и тут же повернувшись к своему умершему, и так неожиданно воскресшему старому приятелю.
- Я видел тебя мертвым, - продолжил прерванный диалог Леонид, - ты лежал там. Я был в церкви в тот день, когда тебя должны были хоронить, видел тебя в гробу, стоящим на возвышении. Твои предки молились, стоя на коленях.
Мать плакала. В общем, здорово, что тебя решили отпеть в церкви.
- У каждого из нас есть свой ангел-хранитель, - был ответ, - Мой оказался сильнее ангела смерти, о котором ты мне говорил накануне.
После этих слов Дрозд выразительно посмотрел в мою сторону. Мол, а этот тип, что здесь делает?
- Говори, не бойся, - пришел мне на помощь Ленька, - при нем можно. Дрозд, немного помялся, словно взвешивая то, что только что услышал. А затем протянул мне для приветствия руку.
- Дроздов, Федор, - важно произнес он.
- Будем знакомы, Сергей Николаевич, - ответил я рукопожатием.
Как часто в этой жизни приходиться мне пожимать чужие руки, и не
только по-своему желанию. Чаще вопреки. Федор был не по возрасту крупным, высоким подростком, с большой, покрытой густыми, очень светлыми волосами,
головой. - Слушайте, а чего мы тут торчим? - проговорил Федор, - пойдем, посидим где-нибудь, - совсем по-взрослому, добавил он, - там есть удобное место, я знаю, - махнул он рукой, по направлению двухэтажного торгового комплекса, что расположился на другой стороне улицы. Я подумал, что парень хочет выговориться, и согласился.
* * *
Я не помню, когда наши отношения с Ирочкой начали быстро и неумолимо портиться. Может быть, это началось где-то на втором году жизни нашей дочери, может чуть позже. Ребенок - существо, требующее от родителей полной выкладки. Никто не умаляет здесь роли матери. И, конечно, ей достается больше, чем всем остальным. Вначале, я обижался, что мне уделяется меньше внимания, чем раньше. Я стал говорить ей, что она не любит меня, и, что ей на меня наплевать. Я понимал, что Ирочке приходилось в своей любви разрываться на части, между мною и дочкой. И мужчина, как правило, в этой ситуации всегда проигрывает. Но, говорил я себе, разделенной любви не существует. Любовь либо есть, либо ее нет. Потом я стал думать, что брак - это всегда ошибка. Это досужее мнение не выходило из моей головы. Надо признаться самому себе, что как бы ты не перебирал варианты, результатом будет взаимное охлаждение отношений и отчуждение двух любящих сердец после многих лет совместной жизни. И не надо приводить примеры из жизни звезд. Кроме фальши и надуманных историй там ничего нет. Одиночные примеры общей картины не меняют. Но вернемся к нашему повествованию.
Бистро, выбранное Федором, оказалось маленьким, и в самом деле, уютным и приятным по внешнему виду заведением. По крайней мере, в нем не
было, обычной для подобного рода забегаловок, грязи. Расположившись за столиком у окна, я заказал пиво, на троих, и большой пакет с чипсами. Подали пиво в больших, старорежимных кружках, и Федор с жадностью подростка, сделал несколько быстрых глотков, словно боялся, что кто-то большой и сильный отнимет от него вожделенный напиток. При этом он в задумчивости смотрел на Леньку, который лишь пригубил пенящуюся жидкость, и отодвинул кружку.
- Ты хотел что-то рассказать, - кивнул одобрительно Леонид, встретившись взглядом с сидящим напротив Федором.
И Дрозд начал свой рассказ. Речь его, такая же основательная, вдумчивая и бескомпромиссная, как и его характер, лилась медленно и спокойно. Привожу эту удивительную историю целиком, в том виде, как ее поведал нам сам Дрозд, слегка изменив стиль повествования.
- Случилось это в августе. Как раз после того, как ты исчез из дома, - начал Федор, обращаясь к своему приятелю, который внимал его рассказу с любопытством.
- Ты тогда здорово напугал свою мать. Она сначала плакала, потом ругалась. Потом снова плакала. А потом напилась. Ну, не об этом речь, - Дрозд за-
думался. А, помолчав, продолжил:
- В то памятное воскресенье я отправился в лес за грибами. День выдался тихим и солнечным. Все складывалось, как нельзя лучше. Я скоро добрался до места. Мне везло в тот ясный день, и корзинка моя стала быстро наполняться. Настроение было превосходным. Если бы знать в ту минуту, что мне суждено было пережить, я тотчас возвратился бы домой. Прав был мудрец, который первым заметил, что прошлого уже нет, а будущее может и не наступить.
Когда я понял, что заблудился, день уже клонился к вечеру. Полная корзина грибов становилась все тяжелее и тяжелее. Нет, я не испугался. Быть может, только самую малость. Долго не хотел сдаваться. Думал, что еще немного и выйду, наконец, на дорогу, которая приведет меня к дому. Но, не тут-то было. Болото, которое мне предстояло пересечь, оказалось непроходимым. Оно было, будто заколдовано. Как только я уходил от него, думая, что мне удалось обойти его кругом, я вновь и вновь утыкался в его чертову зыбь. Корзину с грибами тащить через трясину уже не было сил. Я оставил ее на пригорке около раскидистой сосны, с намерением вернуться за ней позже. Как я жалел тогда, что оставил свой мобильник дома. Между тем, становилось все темнее и темнее. Солнце уже почти село за ближайшей горушкой. Перспектива остаться ночью в непролазном лесу, один на один с холодом, темнотой, и, полною опасностями и непредсказуемостью лесною трущобою, пугала и ошеломляла меня. Я не знал, что мне делать. Я присел на пенек, спиной прислоняясь к стоящему рядом могучему дереву, и задумался. Мысли мои путались.
* * *
Внезапно, какой-то непонятный звук привлек мое внимание. Я прислушался. Через несколько минут тот же звук повторился. Это напоминало шуршание шин по асфальту. Как будто мимо, на большой скорости проносились
автомобили. - Дорога! - воскликнул я, - здесь где-то рядом проходит шоссе.
Слава богу, я его услышал. Я поднялся со своего места, словно окрыленный. Надежда, проснувшаяся во мне вновь, придала мне силы. Я быстро, как мог, пошел на звук, который то, пропадая, то, появляясь, тянул меня к себе. Не знаю, сколько времени я стремился вырваться из кольца лесных урочищ, я двигался, словно привороженный этим звуком. Но ничего не менялась. Время шло, минуты бежали, но я так и не вышел на дорогу. Было уже совсем темно, когда передо мной возник из темноты контур небольшой бревенчатой избы. То была сторожка лесника. Я обрадовался: - Будет, где укрыться на ночь. Сама избушка была такая же черная, как спустившаяся ночь. Странно, как я ее вообще заметил в сплошном мраке. Это было похоже на чудо: в кромешной темноте, не разбирая пути, я уткнулся именно в этот маленький, древний, как лес вокруг, скособоченный домишко. Я дернул за кольцо на двери. Кольцо пронзительно и тоскливо, как мне показалось, заскрипело, но дверь, однако, не поддавалась. Я дернул еще раз. Словно в ответ на мои попытки открыть дверь, возникло вдруг голубоватое свечение. Вначале я подумал, что оно струится изнутри сооружения, но затем заметил, что я весь окружен этим свечением. И в эту секунду я увидел его. Это был глубокий старик, облаченный, будто в исподнее, в белые одежды. Я не успел испугаться, но каким-то, совершенно непостижимым образом, сразу понял, что это гость из другого, неведомого нам мира. Призрак молча смотрел на меня невидящим, но все знающим оком. Он протянул руку, и дверь стала открываться сама собой, мерзко заскрипев при этом. Затем он вновь поднял на меня глаза, вернее, то, что я мог увидеть у него на месте глаз, как бы приглашая войти. Нечеловеческий ужас охватил меня. На лбу выступила испарина. Крупная дрожь сотрясала меня. Ничего подобного в своей жизни я до сих пор не испытывал. На коже головы и руках возникло напряжение, словно тысячи иголок, одновременно, как мурашки, забегали по ней. Я потерял дар речи и всякую свободу двигаться и принимать решения. Полное безволие охватило меня. В таком состоянии я шагнул внутрь домика. И, о чудо, оказался в роскошной комнате, где стоял накрытый стол, и звучала тихая, красивая музыка. Призрак был тут же, рядом со мной, храня молчание. Мною овладело, как бы это выразить словами, - запнулся Дрозд, - мною овладела двойственность восприятия. Зрение, слух ощущались мною отдельно от тела. До такой степени все было обострено. Голова была легкой и свободной от посторонних мыслей. Мозг работал быстро и четко. И тут я увидел, возникшее из ничего, бледно-голубое пламя. Оно двигалось прямо на меня. Я вновь задрожал всем телом. Из него вышла девушка в подвенечном платье. Это была Наташа. Моя Наташка, погибшая при странных обстоятельствах.
- Ну, ты помнишь эту историю, - кивнул Дрозд Ленчику.
- Как же, конечно, помню, - живо откликнулся тот, - тебя тогда обвинили в убийстве. А, кстати, чем тогда закончилась все это?
- Я не убивал, - промолвил, едва слышно, Федор, - на нее напал маньяк, о котором писали в то время газеты. Убийца до сих пор на свободе. Но появились некоторые дополнительные обстоятельства. Подозрение о моем участии в покушении на убийство было снято. Но это уже совсем другая история. Помолчав, Дрозд продолжил свой рассказ:
- Наташка подошла ко мне совсем близко, и я услышал ее слова: - Прощаю тебя. Иди с миром. Призрак старика протянул ко мне свою руку и, мне показалось, что он сжал мою кисть. После этого, на какую-то долю секунды передо мною возникло видение кладбища. В то же мгновение я потерял сознание. Мне подумалось, что я умер. Я лежал на пороге этой странной сторожки, выстроенной на заимке лесника. Наконец, ночная тьма стала блекнуть. Небо из непроницаемо черного, с рассыпанной по нему звездной сетью, сделалось густо синим. Стали видимыми распахнутая дверь и небольшое окошко на стене. Стен этого странного сооружения не было видно. Покрытые плесенью, они обдавали меня могильным холодом. Полусгнившие доски пола в последней, как мне почудилось там, земной обители, местами проросли мхом, и были усыпаны тонким слоем земли. Все это я наблюдал со стороны, как турист, которому решили показать ужасы из жизни прошлых поколений. Почему-то вспомнились сцены из художественного фильма о войне и могильные плиты в ужасном и мрачном склепе Петропавловской крепости, куда нас в далеком прошлом водили на экскурсию. Холода я не чувствовал. Не чувствовал я и саднящей боли от ссадин на
руках и ногах, полученных при моем путешествии в ночи.
* * *
Рассказ Дрозда был захватывающим и интригующим, еще и потому, что Федор, как ни странно, оказался замечательным рассказчиком. Но я слушал его вполуха, продолжая думать о своем, наболевшем. Мне не давал покоя мой с Ирочкой разговор во время нашей последней встречи. Странное дело - я продолжаю мысленно называть ее Ирочкой, хотя мы уже, скоро как полгода, не муж и жена, а просто знакомые, которые иногда разговаривают по телефону, и еще реже встречаются. Да и то только, как родители, а не как супруги. Я был у нее третьего дня. Собственно, я приходил к дочери. Но Ольги дома не оказалось. Она убежала к подруге.
- Ведь ей уже скоро тринадцать, - повторил я, - и у нее есть подруга.
- Подруги, если точно, - ответила Ира, - у нее их несколько. Но наиболее верных - две. Настя и Юля. Сейчас она у Насти. Что ты еще хочешь знать?
- Начинается, - подумал я, - но вслух произнес совсем другое.
- Я не спорю с тобой, ведь ты всегда права, я знаю. Дорогая, давай не будем ссориться. Я здесь не для этого. Ты знаешь.
Ирина молчала, обдумывая мои слова, и решая, вероятно, что бы ей такое придумать мне в ответ. Она всегда вкладывала в мои слова какой-то несуществующий смысл, пытаясь объяснить то, чего в них не было вовсе. Странное дело, но после процедуры развода она уже больше не швырялась грязными инсинуациями и оскорбительными сентенциями в мой адрес. Теперь Ирина соблюдала дистанцию. Мне всегда интересно было наблюдать за женой во время серьезных разговоров. И не только со мной. Она, всегда при этом, как бы, вся подтягивалась изнутри, становилась сосредоточенной и внимательной. А еще она становилась словно выше ростом, по-новому, неожиданно красивой.
- Сергей, - вдруг начала она спокойным, умиротворенным тоном, подбирая слова, - что-то случилось со стиральной машиной, ты не посмотришь?
Она взглянула на меня непривычно мирным и, даже, просительным взглядом своих красивых, глубоких, как горное озеро, глаз. Вопрос застал меня врасплох.
Да, конечно, стиральная машина - это последнее, что волнует меня в этой жизни, - решил я про себя, - а, вообще, она сегодня совсем даже недурна. И просьба прозвучала у нее почти так же, как в то, далекое уже время, когда мы были вместе. Вслух я сказал следующее:
- Машину? - конечно, посмотрю, почему - нет?
На самом деле, я не специалист по стиральным машинам. Но мне повезло. Все оказалось гораздо проще. Лопнуло пластмассовое колесико у одной из четырех опор. Ирине я обещал принести нужную деталь и заменить сломанную. Но, зачем она уводит меня от разговора, - думал я, - боится она его или ей действительно наплевать на мои попытки начать этот разговор. Мне хотелось расспросить ее о многом, но я не знал, как к этому подступиться. Мне хотелось спросить ее, как она живет, и не жалеет ли она о случившемся. Но, мое мужское самолюбие, или, как там оно называется, не позволило мне сделать этого. Возможно, я плохо разбираюсь в нюансах женской психологии, но я не собираюсь обсуждать с кем бы то ни было природу и специфику женского характера, и его отличие от мужского. Тем более что занятие это совершенно бесплодное. Коль скоро Господь сделал нас такими разными, то мы вынуждены смириться с этим, хотим мы того или нет. Просто, надо научиться разговаривать с ними. И еще, надо знать как вести себя с женщиной в той или иной ситуации.
- Это банальности, - скажете Вы. И, наверное, будете правы. У меня
всегда были нелады с арифметикой. В вопросах социума я - плохой ученик. Потому как полагаю, что тонкости мужской политики каждый изучает самостоятельно, идя своим путем в познании женщины и мира. Тот факт, что у меня еще
не все получается, говорит лишь о трудностях и шероховатостях на этом пути.
- Это почти через тринадцать лет совместной жизни! - ужаснулся я сам себе. Но тут же успокоился: - Учителя, ведь, тоже разные бывают.
На этой пессимистической ноте мои философские размышления были прерваны.
-Я хотела с тобой посоветоваться, - пришла мне на помощь Ирочка,
- Ольге действительно скоро тринадцать, как ты правильно заметил, и я хочу подарить ей новый велосипед. Нормальный двухколесный велосипед. Ты поможешь мне выбрать лучшую модель?
Я чуть было не сказал, что в магазине - опытные продавцы, и они всегда готовы прийти ей на помощь. Но вовремя остановился.
- Идиот, подобный ответ означает самоубийство для тебя, - промыслил я сам себе.
Лицо Ирины внешне оставалось непроницаемым. Но я то видел, нет, я знал, каких усилий ей это стоило. Я научился понимать мимолетные движения ее глаз. Мимика ее лица, губ, изгибы шеи и головы, только для не знавших ее, были загадкой. Для меня это была открытая книга. Я читал ее с упоением. Она ждала от меня только одного - согласия.
- Я ... помогу тебе, - медленно, с расстановкой, проговорил я, с удивлением заметив каплю пота, катившуюся по моему лбу.
* * *
- Меня нашли, - дошел до меня голос Федора, - на следующий день, лежащим на пороге домика лесника, и решили, что я умер. Появилась даже версия убийства. На самом деле я находился на гране между жизнью и смертью, в
состоянии глубочайшей комы.
- Вы не думайте, - прервал свой монолог Федор, - два дня назад я консультировался с одним профессором. Он опытный психотерапевт. Так вот, он мне сказал, что, скорее всего, так оно и было. По его словам, в истории медицины описан случай, когда человека в таком состоянии считали умершим. И, что он, правда, не знает, хоронили того несчастного или нет.
Я наблюдал, как Дрозд лихо допивает пиво, и думал о том, что опыта "светских" бесед и распития алкогольных напитков ему не занимать. Похоже, что здесь он был в своей стихии. Это в его то возрасте?
Федор, между тем, вернулся к своему рассказу:
- Каким же было мое удивление, когда я узнал, что домик лесника расположен около самого шоссе, и, что я не дошел до полотна дороги в ту ночь всего несколько десятков метров. Так случилось, что местный фельдшер, молодая еще совсем девушка, выписавшая справку о моей смерти, не распознала действительного моего состояния и, в силу своей неопытности решила, что я умер. Тело направили на вскрытие, но, слава богу, родители мои вовремя вмешались и не допустили этого. Спасибо им за их решение отпеть меня в церкви. Обряд отпевания закончился поздно, и похороны мои перенесли на утро следующего дня. Ночью я очнулся, вылез из свого, как оказалось, временного пристанища, и беспрепятственно выбрался из храма божьего на улицу. И вот я здесь. Я не буду живописать того, что было с моими домочадцами, когда они увидели меня живым и здоровым. Скажу, Ленчик, что ты здорово ошибся, определив дату моей смерти. Помнишь, когда мы выясняли отношения, ты сказал мне, что я могу
умереть, и, что, мол, все утрясется. Ну и перепугался же я тогда.
В ответ Леонид долго молчал, словно вспоминая подробности их прошлого разговора. А затем ответил следующее:
- День смерти изменить нельзя. Существует табу на открытие даты смерти конкретного человека. Отвечая тебе в тот раз, я имел в виду лишь то, что
что ты можешь умереть когда-нибудь, не имея в виду конкретное число. Это
первое. И еще, вот что. Известно, что душа умершего человека, его дух, переселяются в тонкий мир, непонятный и незнакомый для живых. Но его тонкие вибрации может уловить человек с особо чутким сознанием. Там, наверху, знают все о том, что происходит у нас. Существует постоянная связь между этим и тем светом. Я бы почувствовал, если бы ты взаправду умер. Когда я увидел тебя в гробу, то растерялся, и подумал, что ошибся, неверно определив время твоей смерти. Но ошибки не было. Ты был жив. Сейчас я это понимаю.
- Да, это так, - был ответ, - я тоже думаю, что все происшедшее со мной было устроено свыше. Ради моей встречи с Наташкой и слов, произнесенных ею. Теперь душа моя свободна. Словно камень с плеч свалился.
* * *
Однако, как быстро летит время. Еще вчера история, поведанная приятелем Леонида, казалось мне чрезвычайной, невиданной и, поэтому, очень важной. А сегодня, повседневные дела затмили собою все вчерашние чудеса, и жизнь вошла в привычную колею. Наверное, так происходит всегда, такова природа времени и вещей. Иначе просто невозможно было бы жить. С Ленькой мы крепко подружились, и он теперь живет у меня.
- А куда ему идти? - рассуждал я, - да и зачем нужно куда-то идти, если людям хорошо? Денег должно хватить, не смотря на алименты, которые регулярно отчисляют из моего заработка. Я решил, что Ленька на следующий год будет учиться в нашей школе. Все необходимые формальности будут соблюдены уже в самое ближайшее время. А вчера произошло еще одно знаменательное
событие. Неожиданно нагрянула дочь.
- Папа, может, ты нас, все-таки, познакомишь? - с расстановкой прого-
ворила Ольга, остановившись на пороге комнаты, и с интересом рассматривая моего жильца, сидевшего до последней минуты на диване, перед телевизором. Теперь же он стоял, и молча глядел на Ольгу.
- Здравствуй, Оля, - проговорил я, наконец, поднимаясь ей навстречу. - Познакомься, это Леонид, он у меня ...в гостях, - замялся я.
- Ленька, это Ольга, моя дочь, - обратился я к Леониду.
- Леонид, - пробасил он, сделав шаг по направлению к Ольге.
- Очень приятно, - церемонно произнесла в ответ противная девчонка, проигнорировав, словно не заметив, протянутую ей руку.
Потом мы пили чай на кухне. Вместо торта предлагалось овсяное печенье и бутерброды с сыром и с колбасой. Знакомство состоялось. Дети, в итоге, разговорились, и теперь оживленно что-то обсуждали у компьютера.
А еще через неделю ко мне приехала Ирина, и у нас с ней был долгий, обстоятельный разговор. О нас и обо всем на свете. Я рассказал ей все, что касалось Леонида и его сегодняшнего положения в качестве квартиранта. Ирина одобрила мое решение. Кажется, мы с ней помирились.